Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 97 страниц)
Когда они тронулись в путь, Поликсена и Мелос некоторое время ехали молча; каждый был погружен в свои мысли. А потом Поликсена неожиданно спросила ионийца:
– Скажи, если бы я по-прежнему сидела на троне в Милете и правила от имени Дария, – ты бы меня признал?..
Мелос быстро взглянул на нее своими темными глазами и тут же отвернулся.
– Да, – ответил он. – И не я один, – тихо прибавил иониец.
– И Никострат это понимает, – печально, однако с оттенком торжества сказала Поликсена. Мелос промолчал; он с неожиданным ожесточением ударил пятками своего коня и выехал вперед.
Поликсена позволила себе пристроиться ему в хвост, предаваясь раздумьям; пока никто их не видел. Но вскорости царица догнала своего спутника, и дальше они поскакали в прежнем молчании.
***
Эльпида совсем отяжелела – “как медоносная пчела”, подумала Поликсена. Невестка выглядела усталой, но встретила ее радостной улыбкой. Женщины поцеловались.
– Как ты? – спросила Поликсена, внимательно посмотрев гетере в глаза.
– Хорошо, – Эльпида в свой черед скользнула взглядом по ее наполовину прикрытому волосами шраму и, убедившись, что рана не загноилась, снова облегченно улыбнулась. – Было бы совсем хорошо, если бы не болела спина и не опухали ноги. Посмотри, что с ними стало, царица.
Она подняла подол хитона выше колен, сделав гримаску.
– Будто две колоды!
– Пустяки, – ответила Поликсена, взглянув на белые стройные ноги. Эльпида, как многие рыжие от природы, была очень светлокожей. Поликсена наклонилась и сжала одну ее голень; потом выпрямилась, улыбаясь. – Бывает куда хуже.
– А где мой сын? – спросила царица, опять взглянув невестке в лицо.
– В стое на собрании, скоро придет, – ответила Эльпида, снова прикрыв ноги и посерьезнев. – Ты не заметила, как мало мужчин на улицах?
– Заметила, – сказала Поликсена. Она усмехнулась. – Мне повезло с возвращением.
– А как твоя голова? – спросила Эльпида; невестка осторожно потянулась к ее лбу.
– Превосходно, – ответила Поликсена: она сама отвела волосы слева и повернула голову, показывая рубец. – Прикажи мне наполнить ванну, дорогая, – попросила она.
Эльпида ушла, двигаясь почти с прежней грацией. Поликсена проводила жену сына взглядом, ощущая грызущую вину.
“Еще год назад я не знала этой женщины, а теперь она мне кажется милее, чем собственная дочь… уж никак не меньше, – подумала царица. – Может, потому, что Эльпида моя, а Фрина – нет и никогда не была?..”
Она прошла в ойкос и села, потирая лоб: у нее появилась такая привычка. Рана опять пульсировала болью, и отяжелевшая голова гудела.
Немного погодя явилась обрадованная и испуганная возвращением царицы Корина и доложила, что ванна готова. Поликсена блаженно погрузилась в горячую воду; и позволила служанке Эльпиды оттереть себя морской губкой и морскою же солью. Выйдя из ванны, она ощутила себя, словно Афродита… до того, как богиня узрела земную юдоль с ее скорбями.
Когда она осушала тканью волосы, сидя перед очагом в ойкосе, появился Никострат. Он на несколько мгновений застыл на пороге… а потом с радостным восклицанием бросился к матери.
– Ты хорошо добралась, хвала Зевсу!
Он поцеловал матери руку, которую Поликсена позволила схватить; однако сердце ее при этом забилось тяжело и больно. “Ванна… это я слишком распарилась”, – подумала коринфянка.
Первым ее порывом было вскочить навстречу сыну; но теперь, после приветствия Никострата, ноги не послушались. Поликсена сама не понимала, что с нею: коринфянке вдруг вспомнилась беседа с Мелосом, которую она обещала продолжить…
– О чем вы говорили в собрании? – спросила царица.
Никострат недоуменно нахмурился, глядя на мать. Потом ответил:
– Обсуждали, ждать ли нам афинян этой весной. Или, возможно, это спартанцы решат совершить на них набег.
Поликсена слабо улыбнулась. Мокрое полотенце упало с волос ей на плечи.
– Тогда ты тоже с ними пойдешь?
Никострат присел напротив ее кресла, пытаясь заглянуть в глаза.
– Об этом еще рано говорить… Да что с тобою, мать?
Поликсена молча притронулась к голове; и сын понимающе кивнул.
– Такое не скоро проходит, я видел.
Поликсена отвела глаза и встала.
– Пойду прилягу.
Она удалилась в свою спальню и легла, смежив веки. Царица опять увидела перед глазами Эльпиду и ее чрево… все ту же Эльпиду, а не Фрину.
Поликсена ненадолго задремала; а потом, поднявшись и подкрепившись вином и финиками, приказала своей служанке сопровождать ее в дом Мелоса. Несмотря на то, что уже смеркалось: а может, по темноте идти было и лучше.
Фрина встретила мать удивленно и немного испуганно, но ласково. Фрина была здорова и зимой не хворала… она не навещала мать, когда та была простужена; и когда Поликсену ранили, тоже отсиделась дома. Хотя теперь Поликсена не винила дочь и не сердилась.
Поликсена повозилась с внучкой, немного порасспрашивала о ней Фрину: та отвечала с гордостью и с немного виноватой готовностью. Мать и дочь немного поговорили о собственных делах, потом поужинали; за едой к ним присоединился Мелос.
Фрина и ее муж убедили Поликсену остаться у них на ночь. Было уже совсем поздно, иначе она бы не задержалась в этом доме.
Утром Мелос проводил царицу назад. Дорога была слишком короткой, чтобы успеть о чем-нибудь поговорить; но достаточно длинной, чтобы они оба заметили взгляды прохожих. Даже покрывало, затенившее лицо, не спасало коринфянку от узнавания.
Мелос подождал, пока за Поликсеной закроется дверь; Никострат с утра был дома, но иониец ушел, так и не повидавшись с другом.
У Эльпиды начались роды точно в срок, как она сама посчитала дни. Никострат немедленно послал за повитухой, с которой Эльпида была знакома давно и уговорилась о помощи. Эта старуха тут же выгнала из комнаты всех, кроме Корины; но, услышав стоны из-за закрытой двери, Поликсена тоже вошла к роженице.
Повитуха, сидевшая над Эльпидой и смачивавшая ее лоб водой, вскинула на Поликсену водянистые недобрые глаза – совиные глаза, слишком много видевшие.
– Хочешь пособить? Замараешься, царица, да умаешься.
Поликсена, не отвечая, присела рядом с Эльпидой по другую сторону кровати; и когда невестка опять застонала, поцеловала ее в мокрый лоб.
– Молись… Ты прекрасно справишься.
Эльпида захватила в горсть золотого быка, который так и висел у нее между грудей. Она что-то пробормотала, но никто из женщин, помогавших ей, не расслышал, кому молится гетера.
Мучения Эльпиды продлились девять часов – Поликсена знала, что для первых родов это даже не слишком долго; но и ей, и Нитетис в свое время пришлось гораздо легче. Никострат несколько раз входил к жене, несмотря на священный ужас лекарки, и шептал ей утешительные слова. Но, казалось, она его уже не слышит – как и никого вокруг не слышит.
Когда ребенок пошел, Эльпида вдруг вскинулась, как в бреду, так что повитуха и Поликсена едва уложили ее назад. Роженица закричала, точно никак не хотела выпускать дитя в мир; его пришлось тянуть щипцами, которые опытная бабка принесла с собой.
– Мальчик, – прошептала Поликсена, услышав первый слабый крик новорожденного; у нее после пережитого опять раскалывалась голова, и она неверяще глядела на ребенка. Повитуха, улыбаясь во весь рот, перевернула мальчика вниз головой и шлепнула по спине: тот выкашлял из легких слизь и раскричался.
– Красавчик будет!
Никострат, услышавший крик младенца, ворвался в спальню.
– У меня сын?..
– Вывешивай венок*, молодой господин, – повитуха поклонилась ему. – Славный мальчонка родился. Только одна ножка у него маловата.
– Что ты говоришь?..
Никострат схватил ребенка, не думая об осторожности; и бросил взгляд на ножки, подогнутые к животу. Левая, точно, была меньше правой и более вялая. Молодой лаконец открыл рот в потрясении и гневе; он опять уставился на старуху.
– Это ты ему что-то повредила!..
– Вот уж я тут ни при чем, господин. С госпожи своей спрашивай, а лучше с богов…
Повитуха зловеще усмехнулась.
– Ну, вырастет чуток хроменький, что за беда? В фалангу не встанет, а всадником возьмут, были бы деньги!
– Убирайся! – крикнул Никострат лекарке, едва владея собой. Старуха шарахнулась к двери; но, выбежав в ойкос, приостановилась. Ее догнала Корина, которая быстро сунула лекарке в руку серебряную драхму.
Повитуха кивнула и пошла прочь. Ей не впервой было получать такую благодарность от мужей, становившихся отцами.
* Древние греки оповещали соседей о рождении сына, вывешивая на дверь оливковые ветви; при рождении дочери вывешивали моток шерсти.
========== Глава 150 ==========
Ребенок плакал в гнетущей тишине; его держала на руках служанка Поликсены. Обессилевшая Эльпида лежала вытянувшись на постели – казалось, она задремала. Никострат стоял в стороне от женщин, уткнувшись лицом в ладонь.
Потом молодой лаконец медленно отнял руку от лица и посмотрел на своего сына – долгим, пугающим взглядом. Казалось, он не видит ничего, кроме неудачных ножек.
– Его надлежит…
При звуке голоса мужа Эльпида встрепенулась и попыталась сесть; Поликсена надавила ей на плечо, вынуждая лежать. Она, как и ее невестка, устремила взгляд на Никострата.
– Что ты сказал?
Под этим грозным взглядом Никострат на мгновение дрогнул. Но потом закончил:
– С этим ребенком надлежит поступить по закону Спарты.
Только в этот миг к Эльпиде вернулось осознание происходящего. Бросив панический взгляд на малыша, она пронзительно крикнула:
– Нет!
– Он не сможет стать спартиатом, – Никострат шагнул к мальчику, словно бы затем, чтобы немедленно осуществить свое намерение: ноздри воина раздувались, глаза сверкали. – Ты видишь, он обречен на хромоту! В Лакедемоне его признали бы негодным и сбросили в Апофеты*… и это было бы милосердно!..
Эльпида помотала головой, глядя на мужа с ужасом и омерзением, как на неведомого гада. Разлепив губы, молодая мать выговорила:
– Я не позволю…
– Конечно, нет, – Поликсена стремительно встала с места, не сводя глаз с Никострата. – Выйдем и поговорим! – велела она. – Эльпида не может сейчас тебе внимать, или сам не видишь?..
Никострат кивнул: он уже весь кипел, однако послушал мать и быстро покинул спальню. Поликсена улыбнулась смертельно бледной Эльпиде и последовала за сыном. Царица закрыла дверь.
Они пошли в ойкос. И в общей комнате Никострат напустился на мать, понизив голос, но в ярости.
– Нельзя давать ей надежду и давать привыкнуть к ребенку! Мы сочетались по спартанскому закону, а значит, и дети наши должны принадлежать Спарте! Если оставить жить этого калеку, Лакедемон откажет всем нам в покровительстве – ты понимаешь?..
– По закону Спарты право на жизнь детям присуждают старейшины, – с такой же тихой яростью возразила Поликсена. – А ты хочешь убить своего сына сам, как коринфянин! За один лишь небольшой изъян!
– Это огромный изъян для гоплита, – угрюмо ответил Никострат.
Но, казалось, решимость его поубавилась. Он молчал, неподвижно глядя на мать. А Поликсена без колебаний нанесла еще один удар:
– Отняв этого ребенка у Эльпиды, ты, возможно, убьешь ее.
Никострат молчал, пораженный этой мыслью… а потом круто повернулся и направился назад в спальню, точно затем, чтобы не дать матери себя убедить. Поликсена поспешила за ним. Она была не намерена уступать, даже если у Эльпиды не хватит сил противиться.
Но Поликсена не успела опять броситься в бой: Эльпида, похоже, уверилась, что муж ее твердо решил стать детоубийцей. Вцепившись в свои простыни, роженица исступленно закричала, глядя на Никострата:
– Ты не смеешь его тронуть! Ты пришел сюда на все мое, это я сделала тебя коринфянином!..
Никострат застыл в нескольких шагах от мальчика: такая ненависть была в синих глазах его жены.
– Но ты… Ты, Эльпида…
Эльпида слабо вскрикнула, поняв, в чем супруг намерен обвинить ее. Однако Никострат ничего больше не сказал. Глядя в лицо гетеры, он осознал, что следующее его слово может навеки отравить их любовь, все их супружество… он может сломить Эльпиду, заставив теперь подчиниться, но женой ему после этого она уже не будет никогда.
Стиснув зубы, лаконец промолчал, бледный как призрак; а потом бросил жене и матери:
– Не ждите меня.
Никострат опрометью выбежал из комнаты; женщины услышали, как его подкованные сандалии простучали по коридору, и дверь хлопнула.
Эльпида лежала едва живая от потрясения. Услышав, как хнычет ребенок, она безмолвно протянула руки; Поликсена подала ей мальчика, взяв у служанки. Эльпида прижала теплое тельце к груди, закрыв глаза.
– Дай ему грудь, – шепотом посоветовала Поликсена, склонившись к невестке.
Она раскрыла ворот сорочки Эльпиды, и мальчик сам нашел розовый сосок. Эльпида вздохнула, и на губах ее впервые показалась улыбка.
Но тут вдруг она опять вспомнила то, что ее ужаснуло.
– А куда ушел Никострат?..
– Тише… Никострат вернется, – Поликсена подняла голову и посмотрела вслед сыну. Она была в таком же изнеможении, как невестка, но с губ ее не сходила страшная улыбка. – Он думает, что ушел напиться; но он не напьется. Мой сын никогда этого не делал… воздержится и на сей раз.
Поликсена погладила Эльпиду по каштановым волосам, теперь потемневшим от пота и жалко слипшимся.
– Он прошатается где-нибудь до завтра, а потом все равно придет домой.
Ответом ей был взгляд, полный ужаса.
Поликсена спокойно улыбнулась Эльпиде.
– Поспи, дорогая. А когда мой храбрый сын вернется, я сама его встречу.
Никострат пришел на другое утро. Поликсена, проведя полночи без сна в заботах об Эльпиде, дремала в ойкосе, на обеденном ложе; но, услышав шаги молодого хозяина, тотчас села. Она поднялась и, пригладив руками волосы, решительно вышла в коридор.
На несколько мгновений мать и сын замерли друг напротив друга. Никострат сильно осунулся, выглядел так, точно не спал всю ночь… но вином от него не пахло. И женскими благовониями тоже.
Потом лаконец произнес:
– Пусти меня к ней.
Поликсена вытянула руку, загораживая проход.
– Не пущу, пока не скажешь, зачем!
Никострат со злобой дернулся, схватил мать за плечо… он мог бы легко отбросить ее в сторону; но вместо этого опустил руку, тяжело дыша.
– Как я устал жить по указке женщин!.. – выкрикнул он.
Поликсена скрестила руки на груди.
– Ну что ж, поступи как мужчина, – очень спокойно сказала она. – Возьми своего сына и брось волкам! Или отвези в Спарту, пусть его убьют там!
Поликсена посмотрела сыну в глаза.
– Только знай, что твоя жена еще вчера приложила его к груди.
Никострат оперся на стену, отвернувшись от матери; сильные плечи его содрогнулись. Молодой воин долго стоял так, напрягшись всем телом. Потом он откачнулся от стены и глухо сказал:
– Я пойду к ней…
Он перевел дух.
– Не бойся, мать.
Никострат повернулся к Поликсене, и ей показалось, что она увидела слезы. Но в следующий миг Никострат уже прошел мимо, к жене; дверь спальни открылась и опять захлопнулась за ним.
Поликсена приникла к стене ухом: она услышала быструю, захлебывающуюся речь Эльпиды и глухие, тяжелые ответные слова Никострата. Будто камни, падающие в речку, чтобы запрудить ее. Потом молодая мать заплакала… но теперь это были счастливые слезы.
***
Венок они подождали вывешивать – не потому, что Никострат вдруг передумал, а потому, что они слишком осторожно поддерживали свои коринфские знакомства и не знали, кого приглашать на торжество. Мелос и Фрина, конечно, пришли на второй день; с поздравлениями и подарками. Фрина поахала, увидев ножки ребенка, но сказала, что “он все равно прехорошенький” и “может, это еще выправится”. Мелос же нахмурился и заметил, что мальчик может, в конце концов, стать спартанским периэком* и выбрать себе любое другое ремесло, помимо военного, – если даже ему откажут в спартанском гражданстве. Периэков лакедемоняне все равно призывают в случае войны…
А вечером шестого дня к ним явился нежданный гость.
Поликсена услышала испуганные, почтительные восклицания Корины и поспешила встречать; догадываясь, кого увидит. Она не ошиблась – это оказался престарелый архонт, в сопровождении единственного молодого раба-телохранителя.
Голову гостя венчал белый пух, окружавший обширную лысину, кожа на шее и руках сморщилась, но взгляд оставался острым – острее, чем у большинства молодых, занятых собой.
– Я пришел к вам как должностное лицо, тайно, – улыбаясь, произнес градоправитель, видя, что навстречу ему вышли все обитатели дома. – Не нужно устраивать мне приема. Я только хочу познакомиться с царственным семейством, о котором мне прожужжали все уши.
Он говорил любезно, но со стариковской насмешливостью; какую могут себе позволить лишь старики, наделенные большой властью.
– Мне известно, что здесь поселилась царица Поликсена, бывшая персидская наместница, – продолжил архонт: он выделил среди хозяев рослую женщину, крепкую, как дорийцы, но смуглую и черноволосую, подобно азиатам. – Это ты, госпожа? – спросил он, взглянув в ее темные глаза.
– Да, я, – сказала Поликсена. Она слегка склонила голову, стараясь не выдать своего волнения. – Угодно ли тебе пройти в ойкос, господин?
Архонт ответил величественным кивком.
– С охотой.
Он посмотрел на Эльпиду, стоявшую с младенцем на руках; потом в сопровождении своего раба проследовал в общую комнату. Там градоправитель отказался возлечь и предпочел кресло, как патриарх.
Корина, торопясь угодить, подала вино и закуски. Архонт взял только чашу: все ждали его слов.
– Прекрасная Эльпида, серебряный голос, – наконец произнес он, посмотрев на молодую госпожу: архонт улыбнулся ей – отечески, но с несомненным оттенком сладострастия. – Садись, не стой, – пригласил он.
И когда Эльпида опустилась на стул, гость обратился к Никострату:
– Я узнал, что ты называешь ее женой, но не слышал, чтобы ты женился.
– Мы с Эльпидой… – начал Никострат; и смолк, не зная, как оправдать содеянное. Тогда в разговор опять вступила Поликсена.
– Дозволь мне объяснить, почтенный, – как матери, – сказала она.
Архонт кивком дозволил. И тогда Поликсена рассказала, что Никострат взял Эльпиду в жены по спартанскому закону, чтобы защитить ее в будущем; и даже упомянула, что он хотел представить спартиатам своего ребенка… Архонт слушал в изумлении; а потом засмеялся.
– Впервые слышу, чтобы кто-нибудь пытался стать спартанцем с таким упорством и таким необычайным образом.
Он посмотрел на Никострата.
– Мой тебе совет – оставь это и не заискивай перед спартанцами больше! Ты сам уже понял, что они за народ. Не сомневаюсь, что они отвергнут и этого мальчика.
Никострат потупился, онемев от стыда. Архонт ничего не мог знать о врожденном уродстве спеленутого ребенка, которому так и не дали имени; но эта догадка ударила слишком больно.
Архонт же тем временем снова обратился к Поликсене, занявшей кресло напротив.
– Я порядочно слышал о твоем персидском прошлом. Но мне сообщили, что ты и твой брат и прежде утверждали, будто принадлежите к царскому роду Коринфа. Роду Кипсела?
И старик улыбнулся и сощурился, готовясь обличать ложь.
– Нет, не совсем, – ответила Поликсена после заминки. – Моя мать происходила из Бакхиадов, правивших прежде первого тирана*, она так сказала отцу… мать была грамотна и вела свою родословную…
– И, конечно, эти записи утрачены, – архонт понимающе кивнул. – Мы все в эти дни стали свидетелями, как цари сотворяют себя из ничего! Хотя теперь ты, несомненно, принадлежишь к царскому роду.
Поликсена покраснела, но удержалась от ответа.
А градоправитель неожиданно произнес:
– Совет мог бы приказать казнить вас всех или, отняв имущество в пользу города, изгнать на голодную смерть. Оснований для этого более чем достаточно. Но я решил за вас вступиться.
Эльпида при этой угрозе вскрикнула и покачнулась на стуле; оставшийся стоять над нею Никострат сжал плечи жены и впился глазами в обвинителя. Архонт успокаивающе кивнул им обоим.
– Я питаю к вам сочувствие… и уважение, – прибавил он после колебания, взглянув на Поликсену. – Иногда боги не оставляют нам выбора, как действовать. Законы Коринфа будут защищать вас, как других граждан… но вам надлежит отныне жить как достойные коринфяне и не мутить народ.
Архонт холодно посмотрел на Никострата.
– Я засвидетельствую твой брак с Эльпидой. Но своего сына ты должен воспитывать сам и не искать другого гражданства.
Никострат поклонился, сжав зубы.
А Поликсена вдруг поняла, чем вызвана обходительность архонта. Почему он принял их сторону – хотя многие здесь наверняка требовали крови тиранки и ее приспешников… Правители Коринфа убоялись Дария, убоялись мести царя царей за свою родственницу и наместницу! И даже непримиримого Никострата сейчас защищает Дарий, и никто иной!
Коринфянка посмотрела на сына – и увидела, что он тоже все понимает.
Архонт вскоре простился с хозяевами и ушел. На другое утро на двери дома Эльпиды появился оливковый венок. А сын Никострата получил имя Питфей – в честь царя древней Трезены, деда героя Тезея.
* Ущелье близ горы Тайгет, куда, согласно легенде, спартанцы сбрасывали уродливых и больных детей.
* Периэки – одна из групп лично свободного населения Лаконии и Мессении: периэки населяли в основном предгорья и побережье. Не являлись гражданами Спарты, но находились под ее властью и были вправе свободно путешествовать, как и избирать любое ремесло.
* Бакхиады – аристократический род дорийского происхождения, правивший в Коринфе вплоть до VII в. до н.э. Были свергнуты первым царем Кипселом – согласно Геродоту, мать Кипсела была из Бакхиадов, а отец был простолюдином-ахейцем.
========== Глава 151 ==========
В честь рождения Никостратова первенца Никострат и Мелос устроили охоту на кабана – взяв двоих друзей-ионийцев, из тех, кто поддержал их семью в эти дни. Собак и сети одолжили они же.
Эльпида сильно тревожилась за мужа; она знала, что для того, кого ранят на кабаньей охоте, эта забава кончается смертью. Но мужчины вернулись, отделавшись царапинами, с торжеством и с великолепной добычей.
Сама Эльпида, оправившись после родов, тоже понемногу действовала – как другие известные в прошлом гетеры, она сохранила некоторые собственные связи; и позвала нескольких старых друзей из олигархов, а также двоих поэтов и художника. Этот художник, фиванец Кронид, был первым, кто посетил их по собственному почину, увидев знак на двери.
По обычаю, Никострат и Мелос также послали мясо нескольким хозяевам города – в том числе и архонту. От него пришел раб с изъявлением благодарности и с дорогой игрушкой для мальчика – маленьким бронзовым гоплитом в полном вооружении: копье можно было вынуть из руки, а щит снять со спины.
Никострат, усмехаясь, повертел эту замечательную игрушку и отдал жене – чтобы прибрала, пока малыш не сунул чего-нибудь в рот и не поранился. Пройдет года три, пока Питфей начнет понимать, что такое воин; и неизвестно, научится ли он даже ходить. А Поликсена подумала, что эта игрушка наверняка прежде принадлежала кому-нибудь из собственных детей или внуков архонта…
Хозяева прекрасно сознавали, что на сей раз в дом Эльпиды гостей далеко не в последнюю очередь привлекла возможность взглянуть своими глазами на царицу и посудачить. Теперь уже Поликсене и ее домашним ничего не оставалось, кроме как встретить угрозу лицом.
Конечно, и праздник они постарались устроить достойный. Отмывали до блеска дом, заказывали цветы, доставали из сундуков лучшие наряды; пришлось нанимать чужую кухонную прислугу.
Эльпида опять взяла в руки лютню и, когда выдавалось время, упражнялась в игре и пении – она исполняла любовные песни и благодарственные, посвященные богам. Ее по-прежнему заслушивались все. Никострат, внимая жене, забывал про битвы; маленький Питфей делал гримаску, похожую на улыбку, и тянулся к источнику дивных звуков – при этом в голубых глазках мальчика появлялось удивительно осмысленное выражение.
Праздничный день выдался ясным и теплым, и у всех было радостное настроение. Может, потому, что они так давно ничего не отмечали. Эльпида красовалась в свободном ионическом хитоне, который скрадывал ее полноту после родов; и была еще прекрасней, чем в те дни, когда жила одна и мужчины слетались на нее как мухи на мед. Теперь синие глаза гетеры светились полнотою счастья – счастья супруги и матери. Пусть даже оно окажется коротким.
Поликсена, нарядившись в хитон и гиматий из золотистой ткани, черные волосы заплела в замысловатую косу, которую научилась делать сама у своих персидских прислужниц. В ушах у царицы сверкали жемчужные розетки, глаза были густо подведены. Пусть на нее смотрят как на ставленницу персов; гости могут обрушить на нее свой гнев – но смеяться над нею никто не будет.
Приглашенные начали подтягиваться в обед: малыш рано засыпал. Первым опять пришел художник – с букетом ранних гиацинтов для госпожи и множеством любезностей на устах. Он увидел Никострата и посетовал, что такой атлет не принимал участия в последней олимпиаде три года назад*, – заслужил бы настоящий венок победителя.
Фиванец сразу же понял свою оплошность, увидев, как с лица Никострата исчезла улыбка. Хотя хозяин дома и без того был неулыбчив.
Потом пришли двое ионийцев, с которыми охотились Никострат и Мелос; за ними явились и сам Мелос с женой. Фрине немного нездоровилось – у нее пошел пятый месяц беременности; но, несмотря на это, афинянка решила прийти. А может, просто побоялась в такой знаменательный день остаться дома без мужа…
Потом явились трое олигархов и два друга-поэта. Они принесли в подарок поэму, сочиненную в честь Эльпиды, и тут же потребовали позволения ее прочитать.
Это отвлекло общее внимание и заставило Никострата еще больше помрачнеть. Однако он стойко выслушал стихи, в которых его жену называли голубкой Афродиты и десятой музой, фиалковоглазой и розоперстой. Потом Эльпида благодарила поэтов, им хлопали; а Никострат приказал подавать на стол. Общего обеденного стола у Эльпиды не было, и его сделали по заказу.
Кабанью тушу можно было делить и есть только за таким столом – сидя бок о бок, как братья в дедовском доме. Никострат со своей женой сел во главе.
Поликсена вышла к гостям последней – она долго сомневалась, сделать ли это; но под конец решила, что прятаться поздно. Она знала, что именитые гости пришли ради нее; приглашенные непременно спросят царевича о его матери, как бы тот ни притворялся своим, и подозрения их только сгустятся, если царица не покажется.
Поликсена явилась, когда зазвенели ножи и кубки; она села на стул за занавесью, глядя на своего сына и его жену в свете факелов, укрепленных на стенах по такому случаю. Казалось, она наблюдает сцену из древности – будто это молодой Менелай пирует со своей Еленой, и Троя еще стоит…
Потом фиванский художник поднял глаза и первым увидел Поликсену. Он несколько мгновений таращился на царицу с уморительным изумлением; а потом зашептал что-то соседу по столу, показывая на нее, но так и не отважившись возвысить голос. Другие гости тоже перестали есть и обернулись.
Никострат, – следовало отдать ему должное, – сохранил полное самообладание. Он встал из-за стола и подошел к матери.
– Почему ты сидишь будто чужая, матушка?
Поликсена улыбнулась ему, благодаря за это актерство. Никострат проводил ее к столу и усадил по другую сторону от себя: один из ионийцев тут же перенес следом ее стул.
Все опять принялись за еду – вкусную свинину, и по-всякому приготовленную рыбу, и вино с медом, и белый пышный хлеб, и фрукты; но Поликсена ощущала, что она для гостей главное блюдо. Под их взглядами кусок застревал в горле. Но она заставляла себя есть и улыбаться, как ни в чем не бывало.
Заговорить с нею так никто и не заговорил – и, когда сытые гости отодвинулись от стола, Поликсена отодвинулась тоже. Но прежде, чем в наступившей тишине могло прозвучать неосторожное слово, Эльпида встала и попросила внимания.
– Я хочу представить вам всем Питфея, нашего сына и наследника.
Она вышла и вскоре вернулась с ребенком: гости начали подниматься, чтобы взглянуть на виновника торжества. Некоторое время в комнате звучал восторженный шум. Питфей действительно обещал стать красивым мальчиком – он по-прежнему лежал в пеленках, и никому не пришло в голову попросить показать младенца целиком.
Затем, когда дитя унесли, Эльпида предложила спеть и сыграть. Корина принесла госпоже лютню, и на некоторое время все поддались ее чарам. Поликсена начала думать, что никто так и не обратится к ней самой: заговорить с чужой женщиной нелегко, она всегда недоступна, пока не объявит себя доступной. И когда Эльпида смолкла и похвалы ей отзвучали, царица уже намеревалась встать и удалиться – незаметно, как делают женщины на мужском пиру.
И тут она поняла, что в комнате что-то изменилось. Над столом прозвучал ропот, и все взгляды обратились на кого-то из сидевших в зале.
Поликсена быстро встала, точно ее что-то подтолкнуло. Она во все глаза смотрела на человека, который расположился в ойкосе с удобством гостя и друга – и, однако же, не был ни тем, ни другим. Никто даже не мог сказать, когда он вошел.
Это был ее персидский конюх Тизасп, сбежавший во время нападения на усадьбу Поликсены в Дельте.
Бросив взгляд на сына, Поликсена поняла, что он не помнит этого человека, – он, вероятно, даже не видел этого слугу в Египте; но Никострат, конечно же, узнал перса, и теперь на лице его читались ярость и смятение. Фрина, вне всяких сомнений, помнившая перебежчика, держалась одной рукой за мужа: у нее был такой вид, точно она вот-вот лишится чувств.
Поликсена первая пришла в себя: подойдя к оцепеневшему Мелосу, она толкнула его в плечо.
– Выведи ее отсюда, – сердито приказала она, кивнув на Фрину.
Иониец, бросив один потрясенный взгляд на перса, а другой на царицу, все же подчинился. Подхватив жену под руку, он чуть ли не волоком вытащил ее из комнаты. И тогда Поликсена опять повернулась к своему конюху, чувствуя, как на них двоих скрестились все взгляды.
– Что ты здесь делаешь?.. – произнесла она, ощущая мучительную сухость в горле.
Тизасп улыбнулся и встал, не выказывая ни смущения, ни страха: он был рослым и осанистым, как многие персы, и поклонился с изяществом придворного.
– Великий царь, мой господин, царь царей, высочайший, праведнейший и непобедимый, шлет тебе привет и пожелание здоровья.
Конюх Тизасп говорил на безукоризненном греческом языке. Поликсена ощутила дурноту; а Никострат стремительно шагнул к персу, вытаскивая оружие. Конечно, меча при нем на празднике не было, – а вот кинжал на поясе лаконец носил всегда.
– Это Дарий тебя подослал?..
Тизасп не делал никаких попыток защититься, но в черных глазах его зажглась угроза.
– Я гость вашего города и нахожусь здесь по праву. Или во имя любви к своей стране ты забыл о гостеприимстве? – сказал перс: в его греческой речи появилась мягкость, которая у азиатов предшествовала бешенству. – Прояви благоразумие и убери кинжал, – посоветовал он хозяину.
