Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 97 страниц)

Менекрат проводил своего друга и помощника на берег и, еще раз обняв, пожелал благополучно вернуться. Оба знали, что Дарий уже в Саисе.

Нитетис с дочерью в это время оставалась в своей усадьбе: а Уджагорресент в городе Нейт принимал своего персидского повелителя. Это был уже второй персидский царь, которого видел священный город. И хотя Дарий согласился именоваться фараоном… но подчинившиеся египтяне теперь увидели совершенно ясно, что это не более, чем снисходительная уступка победителя. И многим людям в Та-Кемет показалось, что поведение Дария еще более оскорбительно, чем буйство Камбиса: тот, по крайней мере, всем сердцем отдался своей обязанности живого бога Черной Земли.

Дарий же был как гораздо более сильным царем, так и более цельным человеком – и намного более чужеродным для Египта, чем его предшественник. Ему было под тридцать: царь царей был высок и статен, с тщательно уложенными черными волосами и бородой, его черные глаза смотрели вокруг со спокойной благожелательностью… они могли согревать человека, как огонь Ахура-Мазды, и голос и смех царя были глубоки и приятны. Но чаще у тех, кто встречал взгляд Дария и слышал его голос и смех, кровь застывала в жилах. Это сама Персия, Персия в своей славе пришла в Та-Кемет: каждый египтянин сознавал это, хотя царь-победитель никого еще не казнил и даже не наказал в подчиненной стране.

На юге еще почти не ощущалось, что прибыл такой гость, – но персы пришли с севера. Тураи направился прямо в Дельту, стараясь по дороге как можно меньше привлекать внимания.

Оставив лодку у причала, осведомитель и помощник Нитетис со своими спутниками направился к тому месту, где расположились в ожидании воины царицы с лошадьми. Теперь всадники даже среди египетских солдат никому не бросались в глаза.

Нитетис встретила своего слугу радостно, но ему показалась сильно осунувшейся. Тураи подумал, не заболела ли она; и решил осторожно осведомиться о здоровье великой царицы позже, если представится случай. Ему прощались такие вопросы.

Тураи радостно преклонил колени перед своей повелительницей.

– Моей царице желательно узнать, как дела у экуеша? – спросил он, поднявшись.

Нитетис кивнула.

– Я знаю, ты привез рисунки… но я жажду услышать твой рассказ! И о том, как вы живете!

Тураи опустил глаза и спросил себя: не истосковалась ли великая царица по любовнику. И не поссорилась ли со своим могущественным супругом.

Но было непохоже: Нитетис не хватало Менекрата так же, как не хватало эллинского духа. Поликсена была для нее намного ближе и дороже, чем этот скульптор.

Тураи вымылся и поел с дороги, а потом сразу же принес царице рисунки, сделанные со статуй. Нитетис захлопала в ладоши:

– Прекрасно! Прекрасно!

Нитетис долго с жадностью слушала, как жил и трудился Менекрат со своим помощником на Сиене. Особенно ее заинтересовал сам процесс ваяния, описание которого царица захотела услышать в подробностях.

“Бедный экуеша, – подумал Тураи о своем друге. – Он верит, что нужен ей!”

Тураи, однако, рассказывал долго и с удовольствием: с не меньшим, чем госпожа слушала его. Нитетис всегда любила узнавать новое.

Потом бывший жрец Хнума спросил о Дарии – спросил, не может ли он быть чем-нибудь полезен в переговорах.

– Я знаю о Дарии немного… и все еще не видела своими глазами, – Нитетис рассмеялась. – Переговоры ведет мой муж, ты это знаешь!

Она немного покраснела. Тураи серьезно и понимающе кивнул.

Конечно, подумал он, у царского казначея со времени свадьбы были любовницы и здесь, и в Персии; но дело мужчины всегда другое, нежели женщины. Даже царицы.

– Может быть, я все же окажусь полезен твоему величеству, – мягко и почтительно сказал доверенный слуга.

Нитетис вздохнула, уткнувшись лицом в ладони.

– Несомненно.

Потом она прибавила:

– Атосса приехала с Дарием.

Тураи кивнул. Он превосходно понимал и это тоже – все, что две царицы, недавно делившие одного царя, могли испытывать друг к другу.

Вечером Нитетис устроила праздничный ужин – у нее были гости, из старых верных египтян, еще помнивших ее царицей Камбиса. Пили сладкое вино, пели древние любовные песни и песни о смерти, сложенные в Та-Кемет много хенти назад; и в глазах Нитетис блестели слезы.

Тураи поздно отправился спать… а когда он заснул, ему привиделся могущественный персидский царь, которого он никогда не видел.

Нитетис вовремя призвала к себе помощника. Через несколько дней после приезда Тураи Дарий пожелал, чтобы Нитетис приехала в Саис, – для услаждения царских глаз и удовлетворения царского любопытства.

Царица испугалась, но быстро овладела собой. Она не думала, что Дарий мог пожелать ее, – когда у него была Атосса; и сама Нитетис была уже не та, что прежде. Супруга царского казначея быстро собралась, собрала дочь, которую не могла оставить, и выехала в город богини.

Дарий, когда он впервые предстал египтянке, показался ей очень похожим на Камбиса. Но представился ей осмотрительнее и надежнее, чем был ее первый муж-перс.

Царь царей весьма милостиво приветствовал гостью в саисском дворце. Он рассматривал египтянку с большим удовольствием: но не потому, что вожделел к ней, а потому, что ему нравилось созерцать все, что было ему подвластно. К тому же, перс убедился, что молва о красоте Нитетис почти не преувеличивала.

Нитетис увидела рядом с Дарием Уджагорресента – сдержанного и исполненного достоинства, насколько это было возможно в присутствии завоевателя. На супругу царский казначей посмотрел с большим волнением.

Нитетис не сомневалась, что Уджагорресенту давно сообщали про грека: присочинив множество подробностей, которых не удалось увидеть. Едва ли царский казначей поверил доносам… но даже если отчасти и поверил, он был слишком умен и понимал, что стоит ревности и мести, а что нет.

Нитетис улыбнулась мужу, пока Дарий не видел; и Уджагорресент улыбнулся своей царице и склонил голову в ответ.

На пиру во дворце, который был устроен этим вечером во славу персидского фараона и в честь приезда Нитетис, египтянка впервые увидела Атоссу, великую царицу Персиды. Ту, которую уже называли всемогущей.

Старшая Кирова дочь показалась Нитетис мало отличающейся от других красивых персиянок… разве только ненавистью, с какой глядела на нее.

Нитетис не знала, заметил ли это Дарий, – а если и заметил, что подумал. Однако Нитетис понимала, что Уджагорресент ни словом не обмолвился персу об убитом Яхмесе: и уже не осмелится.

Нитетис приказала удвоить охрану у дверей царевны Ити-Тауи. Хотя Атосса, которая привезла с собой своего сына Ксеркса, должна была бояться за него гораздо больше!

Нитетис прогостила в своем бывшем дворце всего четыре дня, как Уджагорресент вдруг пришел к жене и объявил, что Дарий пожелал своими глазами увидеть ее храм и статуи. Он успел рассказать великому персу, что храм этот, как и изваяния, совершенно особенный.

– Дарий возьмет с собой жену, конечно. Я предупредил царя о том, как там жарко, особенно для женщин, – сказал Уджагорресент, у которого на побледневшем лице выступил пот. – Но перс только рассмеялся и ответил, что приехал в эту страну не за снегом.

Уджагорресент хрустнул пальцами и глубоко вздохнул, сохраняя спокойствие.

– Кроме того, как ты знаешь, в Персии до сих пор не делалось женских статуй, – прибавил египетский советник Дария. – Думаю, посмотреть на твои священные изображения желает Атосса… хотя Дарий, конечно, не упоминал женщину в разговоре со мной.

Нитетис облизнула губы. Она знала, что Уджагорресент в этот миг думает о ее эллинском скульпторе; но далек от каких-либо обвинений.

– Зачем ты вообще столько рассказывал персу о моем храме! – воскликнула она.

– Я рассказал немного, царица, – спокойно возразил муж. – Царь царей сам пожелал узнать больше: а затем и увидеть.

Нитетис села и прикрыла удлиненные глаза.

– А я должна поехать с вами? – спросила она.

– Разумеется, – сказал Уджагорресент.

Подойдя к неподвижной супруге, он положил руки ей на плечи и поцеловал в лоб.

– Помни, что это политика, Нитетис. То, что перс решил такое, может быть очень хорошо! Вспомни, что матерь богов сделала с Камбисом!

***

В путь отправились на отдельных кораблях – персы на своем, египтяне на своем. Царственные особы почти все время оставались в каютах: а воины Уджагорресента и Дария, расположившиеся на палубе, мерили друг друга взглядами и иногда переругивались. Впрочем, жара отнимала у солдат всякую воинственность. “Бессмертные” стражи Дария обливались потом в своих глухих доспехах: кто-то из персов, как слышал Уджагорресент, даже умер в пути от перегрева. Но своих постов они не оставляли ни на час.

Однако своих владык воины доставили на Пилак благополучно. Когда причалили к острову, были приготовлены закрытые носилки для обеих царственных женщин – а их супруги пошли пешком.

У храма Нитетис и Атоссу почтительно высадили. Они пошли вперед, едва не задевая друг друга одеждами: но каждая избегала смотреть на соперницу. Нитетис, морща нос, думала, что от Атоссы сейчас разит не хуже, чем от персидских пехотинцев: несмотря на благовония и на привычку прекрасной царицы, как и ее окружения, к ежедневным ваннам, такие многослойные плотные одежды на юге Египта были настоящим наказанием.

Впрочем, персиянка держалась так, точно даже те, кто обонял сейчас ее пот, удостаивались этим величайшей чести. Супруга Дария откинула назад покрывало, и стали видны повлажневшие на висках и лбу черные волосы; белая вышитая рубашка на груди, под тяжелым ожерельем, потемнела. Но царица Персиды осматривалась по сторонам с огромным интересом. У нее заблестели глаза, когда она увидела изображения Нитетис во всю стену: она даже очерчивала пальцем линии полуобнаженного тела египетской царицы.

Впрочем, муж ее этого не видел: Дарий вместе с Уджагорресентом разглядывал изображения Камбиса и его сына в виде египетских божеств.

– Неужели это Камбуджия*! – воскликнул Дарий наконец. – Из персов бы его никто не узнал!

Уджагорресент поклонился.

– Да будет великому царю известно, что мы изображаем властителей Та-Кемет в их священном образе. Сходства с царем-человеком и не должно быть.

Дарий засмеялся. Тем самым смехом, который мог быть очень приятен человеку, а сейчас подирал по коже.

– Ловко ты ответил! Однако твоя царица на рисунках куда более похожа, – заметил царь царей, посмотрев через плечо на Нитетис. Та смогла выдержать взгляд перса с высоко поднятой головой.

Кажется, Дарию это понравилось: как и то, что Уджагорресент сейчас перед ним не раболепствовал. Дарий испытывал даже некоторое почтение к этому жрецу поблизости от его храмов. И царь царей, хотя и был зороастрийцем, помнил об участи своего предшественника.

Отдохнув после обхода храма Нитетис и подремав в своих каютах, Дарий и его свита отправились на остров Сиене. Там все еще работал Менекрат, которого царица предупредила письмом о прибытии персов; но все равно столкновение эллина с Дарием и, главное, Атоссой могло окончиться чем угодно.

Тураи, который сопровождал царицу, беспокоился об экуеша, – хотя, конечно, его чувства сейчас никого не трогали.

Менекрат как раз работал, когда приблизились высочайшие гости. Он вышел из мастерской, заметив их.

Эллин сразу же повернулся к персам и Нитетис и опустился на одно колено, склонив голову.

Даже перед царем царей он не мог падать ниц.

Дарий несколько мгновений пристально разглядывал склонившегося перед ним пепельноволосого грека; потом перевел взгляд на его египетских помощников, лежавших на животах, и улыбнулся.

– Встаньте, – повелел перс, ничего более не прибавив.

Он прошел мимо Менекрата и его подмастерьев, точно их тут больше не было. – Моя царица желает осмотреть статуи, – сказал Дарий: и кивнул Атоссе.

Царица Персиды приблизилась, высоко держа голову и сложив руки на животе. Когда она остановилась перед готовой статуей Нейт, ее губы приоткрылись в прерывистом вздохе: протянув руку, персиянка погладила изваяние Нитетис гораздо более бесстыдно, чем трогала рисунки в ее храме.

А потом персиянка повернулась к мужу и быстро и резко что-то проговорила.

Менекрат ничего не понял: но от догадки вдруг почувствовал дурноту.

Выслушав жену с легким изумлением, Дарий, однако, не осадил ее: ему даже словно бы понравились слова царицы. Вслед за этим властитель всей Азии обернулся к Уджагорресенту.

– Атосса желает, чтобы этот мастер поехал с ней в Персию и работал там для нее.

Уджагорресент поклонился почти совершенно невозмутимо. А потом посмотрел на свою супругу… и Нитетис вмиг пожалела о совершенной ошибке. И даже не об одной.

– Как пожелает великий царь, – сказал Уджагорресент персу. – Этот скульптор поедет с тобой и твоей царицей, как только закончит вторую статую божественной Нитетис. Вы видите, что ему осталось совсем немного.

Царица Атосса улыбнулась.

* Так имя Камбиса, которое принято произносить на греческий манер, звучит по-персидски.

========== Глава 88 ==========

Тураи, улучив мгновение, пробрался к своей царице, оттеснив от ее локтя неразлучную служанку Астноферт.

– Великая царица, дозволь мне все объяснить экуеша.

Нитетис вздрогнула при звуке его голоса, хотя казалась совершенно спокойной.

– Конечно.

Персы уже отбыли, а Нитетис и Уджагорресент остались на острове. Но, разумеется, в присутствии мужа царица не могла говорить со скульптором.

Тураи подошел к Менекрату, который застыл в неподвижности, как и царица.

– Атосса захотела, чтобы ты поехал с нею в Персию и сделал статую с нее. А может, и не только.

Тураи приобнял за плечи эллина, который словно бы и не почувствовал этого.

– Ты должен поехать, – настойчиво сказал египтянин.

Художник усмехнулся.

– А если я откажусь? Царица Персии велит содрать с меня кожу на барабан, а может, заодно и с тебя – и еще с десятка невинных египтян?..

– Весьма возможно, – хладнокровно сказал бывший жрец. – Владыки Персии до сих пор были к нам милостивы, но милость их простирается дотоле, доколе им беспрекословно повинуются. И не забывай, что у персов нет закона выше царской воли, – в отличие от вас, эллинов!

Менекрат, который успел подобрать с земли свой молоток, взмахнул им, но словно бы вполсилы… а потом опять бросил.

– Какой только ветер Сетха занес меня сюда!..

Тураи не стал спорить с ожесточенным греком.

– Так ты согласен? – спросил он.

Менекрат кивнул, не отрывая взгляда от носков своих сандалий.

Тураи быстро вернулся к госпоже.

– Грек согласен, – сказал он. – Но думаю, что сейчас лучше оставить с ним охрану.

Как бы ни был слуга Нитетис дружен с эллином, о своей стране он радел гораздо больше.

– Хорошо, – сказала царица, немного помедлив. – Я заплачу Менекрату все, что обещала, и сверх обещанного, – прибавила она, взглянув на своего бледного любовника. – Он и в самом деле сотворил прекраснейшее произведение, а я даже не успела похвалить его!

Нитетис отвернулась.

– Нужно ли ему теперь мое золото!

– Золото пригодится везде, великая царица, – улыбнувшись, ответил Тураи. – А уж в Персии едва ли найдется что-нибудь нужнее!

Он поклонился. А потом высказал просьбу, которая родилась у него еще до того, как слуга Нитетис услышал веление Атоссы: Тураи предвидел, что кончится чем-то подобным.

– Могу ли я сопровождать экуеша?

Нитетис взглянула на слугу с изумлением… а потом улыбнулась.

Надежнее этого помощника она едва ли могла найти; и персидским языком Тураи владел не хуже, чем греческим. А уж если рассчитывать, чтобы художник вернулся живым…

– Я сама хотела тебе это приказать, – ответила великая царица.

Потом она посмотрела на своего мужа, который преспокойно пил пиво, расположившись под навесом. Лицо Нитетис почти не изменило выражения: но Тураи неожиданно ощутил ее ненависть, направленную на царского казначея. Великая царица быстро приблизилась к Уджагорресенту.

– Возвращайся на корабль, – она сейчас почти что требовала. – Я не могу говорить с моим художником при тебе!

Царский казначей поднял глаза. Потом улыбнулся: и самообладание, и властность супруги остались при ней.

– Хорошо, – Уджагорресент неторопливо встал; раб, обмахивавший его опахалом, тут же замер. – Я дождусь тебя в каюте, царица.

Когда советник Дария ушел, Нитетис подошла к греку. И казалось, что это потребовало от нее гораздо большего усилия, чем объяснение с мужем.

– Менекрат, – когда она позвала, эллин тотчас поднял серые глаза. Но теперь взгляд его казался пустым. – Прошу тебя, не вини меня в этом!

Менекрат изумился ее тону. Несмотря на то, что случилось.

– Прошу тебя, царица, не оправдывайся передо мной.

Он смог улыбнуться; потом поклонился.

– Я знаю, что Атосса могла потребовать этого просто из ненависти к твоему величеству и зависти!

– Ты прав.

Нитетис опомнилась; и легкий румянец выступил на щеках царицы при мысли о том, что она невольно унизилась перед этим ремесленником.

Она постучала по ладони своим маленьким веером из малахитовых пластинок. Потом сказала:

– Но ты должен поехать!

Египтянка натянуто улыбнулась.

– Кто знает, быть может, Атосса прославит тебя гораздо больше, чем я! Ты будешь первым, кто сделает статую царицы Персии – а она получит статую первой из всех цариц, которые жили до нее!

Менекрат усмехнулся.

– Да, госпожа.

– Тураи поедет с тобой, – прибавила Нитетис. Это, казалось, было единственным, что обрадовало художника по-настоящему.

Нитетис коснулась плеча эллина.

– Твоя работа прекрасна… лучшая статуя, которая могла бы быть сделана с меня, – сказала она, стараясь, чтобы не дрожал голос. – Я заплачу тебе два таланта золотом, и этого еще мало!

Менекрат несколько мгновений не отвечал… а потом опустился на землю перед царицей и прижал к губам край ее одежды. Он долго не отрывал ткань от губ; и наконец Нитетис ощутила все, что этот грек испытывал к ней. Возможно, его чувства даже возросли за время разлуки.

Вдруг египтянке безумно захотелось, чтобы он сжал ее в объятиях. Она быстро отвернулась, пока эллин не заметил ее порыва.

– Я должна идти, – сказала Нитетис. – Хайре, – торопливо прибавила она эллинское прощание; и быстро направилась прочь, забыв про свои носилки.

Менекрат долго смотрел вслед возлюбленной царице… и думал, что, кажется, понимает зодчего Сенмута. Он понимал сейчас всех влюбленных безумцев, которые одной украденной у женщины лаской могли жить всю жизнь.

“Я должен вернуться… если не домой, то к ней”, – думал эллин.

Вернувшись в каюту, которую делила с супругом, Нитетис молча устроилась на отдых. Она взяла к себе дочь; на царского казначея Нитетис упорно не смотрела.

Уджагорресент краем глаза следил за скупыми яростными движениями жены: даже ребенка она покачивала с яростью. Советник Дария печально усмехнулся. Он вдруг понял, что нисколько не сердится на свою несчастную богиню.

– Вы простились? – спросил Уджагорресент.

Нитетис бросила на него сверкающий взгляд.

– Да, – ответила жена.

Потом Нитетис вдруг спустила ребенка с колен и закрыла лицо руками.

Она сидела так очень долго; наконец Уджагорресент окликнул ее. И тогда его прекрасная супруга вдруг распрямилась и прошептала обжигающим шепотом:

– Не надейся, что он погибнет там!

Уджагорресент поднял брови. Теперь его это почти забавляло. Бедная Нитетис!

– Мне безразлично, что станется с этим мастеровым, если он хорошо сделает свою работу здесь, – сказал царский казначей.

Он усмехнулся, поправив длинные черные волосы, скрепленные на лбу обручем. – Ты так говоришь, словно мне есть за что ему мстить!

Нитетис долгое время молча смотрела на супруга.

Потом резко ответила:

– Разумеется, не за что!

Уджагорресент встал с места и подсел к жене. Он взял ее за руку.

– Ну же, успокойся.

И тут она опять вздрогнула от отвращения; вывернулась и отодвинулась.

– Я тебя порой ненавижу, – прошептала царица.

Но все ее силы иссякли с этой последней вспышкой; и она больше не противилась, когда супруг снова придвинулся к ней и обнял, притянув ее голову к себе на грудь. Нитетис беззвучно заплакала, когда Уджагорресент начал гладить ее по волосам.

– Успокойся, милая сестра, – прошептал он. – Скульптора больше не будет… смирись с этим. И ты останешься моей женой. Нам нельзя развестись сейчас, и особенно тебе нельзя уйти от меня, – прибавил он.

Нитетис быстро подняла голову.

Уджагорресент спокойно кивнул; хотя внутренне ликовал.

– Подумай о персах!

Нитетис глубоко вздохнула, сидя сложив руки, как смиренная ученица.

А потом вдруг попросила:

– Поцелуй меня.

Он придвинулся к жене и поцеловал с нежностью, с наслаждением, которое, казалось, только возрастало раз от раза.

Нянька, несколько мгновений в смущенном и испуганном изумлении молча смотревшая на господ, торопливо подхватила маленькую царевну, шикнув на захныкавшего ребенка. Сделав знак остальным слугам, царская кормилица покинула каюту.

***

Менекрат закончил вторую статую царицы. На это ушел еще месяц.

Сразу же милетец дал знать об окончании Нитетис, которая прислала своих чиновников, описавших обе скульптуры и все, что находилось в мастерской: как это было принято в Египте.

Дария и его супруги эллин больше не видел: но слышал, что царь царей вместе с Атоссой посетили немало городов Та-Кемет и посмотрели много чудес этой страны. Хотя, конечно, Дарий любовался чудесами между делом. Он был не Камбис, и дух его постоянно требовал деятельности: преобразования, устроения, завоевания нового.

Если такому властелину, как бы он ни был по-своему справедлив, мало покажется творить добро, он будет делать зло: хотя азиаты мало различали добро и зло, когда речь шла о царе и царской воле. Добром для персов было возвеличение своего царя. Только бы хватило на его век завоеваний и он обошел стороной Элладу!

Но надежды на это оставалось все меньше.

Менекрат чувствовал себя так же, как, должно быть, многие греки, рассеянные по ойкумене: все ощущали приближение одной бури, грозящей уничтожить Элладу, но каждый в отдельности сознавал свое бессилие ее предотвратить.

“Я сделаю то, что должен”, – думал милетский художник: хотя не мог сейчас даже предположить, в чем состоит этот долг.

Нитетис не приехала, чтобы посмотреть на вторую статую, – и он был рад этому. Не могло быть ничего хуже, чем перед концом им опять встретиться лицом к лицу.

Спустя небольшое время великая царица прислала эллину все обещанное золото… и его друга и помощника. Тураи снова отлучался, чтобы послужить Нитетис, – теперь он уезжал надолго.

Менекрат, снова взглянув в черные глаза сына пустынь, напомнил себе, что прежде всего этот человек египтянин. Но знал, что ему бывший жрец будет настолько верен, сколько еще останется верности.

Тураи посоветовал другу часть золота оставить на острове – здесь было достаточно мест, в которых никому бы не взбрело на ум искать сокровища.

– Все равно домой ты поедешь через мою страну! – сказал египтянин.

Менекрат улыбнулся и подумал, что если он еще вернется сюда, то это будет вознаграждением свыше всякого богатства.

Он закопал один талант там, где ему указал Тураи. Остальное они рискнули взять с собой. Менекрат сказал, что египтянин заслужил половину его золота, – и обещал отдать ему долг сполна, как только они вернутся назад.

Тураи помалкивал, слыша такие слова: и только советовал эллину молиться получше.

До отправления они остались на Сиене. Тураи много времени проводил в храме Хнума, где когда-то служил сам, и в разговорах с его жрецами. Менекрат хотел написать в Ионию, Филомену и Поликсене… и сделал это, поборов свои сомнения.

Иониец не знал, дойдет ли до Милета его весть, – но понимал, что обязан известить своих друзей и сородичей о таком крутом повороте своей судьбы.

Вскоре пришел приказ Дария – составленный на языке Та-Кемет, с печатью фараона. Эллину и египтянину приказывали сей же час собираться и отправляться в Мемфис, откуда Дарий отплывал к себе на родину. Царя царей ждало много неотложных дел.

Менекрат еще раз напоследок сплавал на Пилак – поклонился храму, который уже был полон почитателей ее величества: храм Нитетис и ее сына успели освятить, пока Менекрат заканчивал скульптуру.

Художник долго стоял перед настенными изображениями – цвет лица и рук нарисованной Нитетис был лишь немного темнее природного медного цвета ее кожи; и тонкое тело под сквозящими белыми и голубыми складчатыми платьями казалось объемным и теплым.

Перед живой богиней Та-Кемет были зажжены огни, курился ладан; и жизнью и святостью наполнили эти картины те, кто пришел сюда с сердцем, полным веры.

“Я только так могу проститься с тобой”, – подумал скульптор с великой печалью.

Эллин посмотрел на бритоголового жреца, который спокойно объяснял что-то бедно одетой женщине с дряблой грудью и ногами, сбитыми в кровь: женщина внимала жрецу с трепетом. Менекрат подумал, что Тураи когда-то был таким же служителем: и мог с легкостью как говорить правду, так и лгать во имя своих богов.

Тураи не пришел с Менекратом сегодня – он посетил храм своей царицы еще раньше: видимо, не желая молиться так, как это было принято у его народа, на глазах у чужеземца.

Напоследок Менекрат тайком приложил ладонь к холодному плечу нарисованной Нитетис – и поцеловал свою руку; а потом, понурившись, ушел. Он вернулся на своей лодке на Сиене.

Окончив сборы, молодой скульптор и Тураи отправились в Мемфис, где должны были встретиться с персидскими владыками.

========== Глава 89 ==========

Поликсена получила послание своего друга – письмо доставили из Навкратиса. Его переслал тот же друг-египтянин, который уведомлял эллинку о царице Нитетис. К этому письму египтянин присовокупил новости о персах и их пребывании в своей стране: он писал настолько подробно, насколько мог.

Сестра сатрапа Ионии долго сидела одна, в потрясении и горестной задумчивости. Ей еще десять месяцев назад, когда Менекрат получил приглашение от Нитетис, казалось, что он не вернется. Боги не позволяют долго здравствовать тем, кто слишком ими одарен!

Потом Поликсена перечитала письмо художника – и улыбнулась.

Как-то он хвалился, что превзойдет Гермодора: а неожиданно полученная возможность отличиться редко представляется человеку приятной. Стать первым, кто изваяет великую царицу Персии, – первым из художников ойкумены!

Многие эллины, в числе их ионийские скульпторы, собратья Менекрата, не задумываясь, разменяли бы оставшиеся годы жизни на такой случай.

Потом Поликсена отправилась к брату: хотя Филомену аккуратно доставляли новости из Египта, Поликсене хотелось, чтобы брат услышал о Менекрате из ее уст.

Сатрап был занят, как обычно: но для сестры у него всегда находилось время. Тем более, что Поликсена никогда не тревожила Филомена по пустякам.

Услышав от верного раба, что царевна во дворце и желает видеть его, Филомен покинул кабинет и поспешил навстречу. Он сердечно обнял сестру.

– Что привело ко мне мою царевну? – воскликнул брат.

Поликсена со смесью восхищения и горечи окинула взглядом его персидский наряд. Он научился одеваться по-азиатски с большим вкусом… лучше многих истинных персов.

– Пойдем в кабинет, – сказала она. – Не хочу обсуждать это здесь.

Филомен, сразу став серьезным, кивнул.

Пропустив сестру вперед, он вошел следом и закрыл дверь. Поликсена посмотрела в темные внимательные глаза брата, подведенные краской, – а потом со вздохом подала ему письма от скульптора и от своего осведомителя из Навкратиса.

Сатрап сел на кушетку и погрузился в чтение. Он быстро и сосредоточенно просмотрел оба послания, из каждого извлекая главное. А потом отложил папирусы и замолчал, уперев локти в колени и опустив черную голову.

Поликсена долго смотрела на лицо этого восточного правителя, не смея оторвать его от его мыслей.

Наконец она все же спросила:

– Что ты думаешь об этом?

Царевна шагнула к брату, когда он поднял голову. Филомен кивнул ей на место рядом.

Поликсена осторожно села.

Еще несколько мгновений в кабинете царила полная тишина, в которой едва слышное потрескивание священного пламени в чаше перед входом стало всепоглощающим. Персы умели выбрать себе бога.

Филомен некоторое время смотрел в огонь, как и сестра, – а потом повернулся к ней и сказал:

– Твой художник, как мне видится, только что предотвратил большую войну, в которую оказались бы вовлечены все.

Поликсена перекинула через плечо косу.

– Потому что послушался Атоссы? Но ведь это такой пустяк! – воскликнула она.

Филомен усмехнулся.

– Если ты бросишь факел в болото, он тут же погаснет. Ну а если поднесешь его к облитой маслом поленнице?..

Сатрап сцепил руки на разведенных коленях.

– На самом деле, никто из нас не может сказать, что способно рассердить персов, а что из этого привести к войне, – задумчиво сказал он. – Но Менекрат поступил хорошо. Я даже не вижу, как бы мог он поступить иначе.

Поликсена коснулась локтя брата… потом опять сложила руки на коленях.

– Хорошо, что в Египте у него появился друг. Надеюсь, что и из Персии Менекрат сможет писать мне, – сказала она.

Царевна опустила глаза и немного помолчала. Больше не было смысла продолжать разговор о художнике.

– Ты хочешь о чем-то меня попросить? – спросил Филомен, продолжавший внимательно наблюдать за нею.

У Поликсены дрогнули прямые густые брови. Конечно, правителя можно только просить: уж если он изволил тебя принять!

Потом царевна кивнула.

– Да, Филомен, – сказала она. – Раз уж я пришла, хочу поговорить с тобой о сыне.

Поликсену неожиданно одолели воспоминания о любимом спартанце, который теперь был, уже без сомнения, мертв. Она уткнулась лицом в ладонь и стиснула зубы.

Филомен терпеливо и сочувственно пережидал. Он знал, о чем думает сестра; и вспоминал в этот миг о статуе Ликандра, которую недавно приказал установить на главной площади Милета.

Это вызвало много шума, мужских споров и даже драк – и женских слез; но Филомен не жалел о своем решении. Впрочем, сестра никогда не порицала его за этот поступок.

– Мне кажется, Никострату пора в школу, – сказала Поликсена, когда вновь посмотрела на брата. – Я говорила с моим мальчиком… он так и рвется в бой, – она улыбнулась, и в глазах ее были слезы.

Филомен привлек любимую сестру к себе, и она прижалась к его плечу.

– Да, пора, – сказал сатрап, поглаживая ладонью ее плечо. – Хорошо, я согласен! Никострату уже три месяца как шесть лет.

Потом он встал, заложив руки за спину.

– Приводи сына… да хоть завтра.

Поликсена радостно улыбнулась и встала тоже.

– Благодарю тебя!

Она хотела еще что-то сказать, но тут скрипнула дверь. Брат и сестра быстро обернулись: в кабинете стоял Эвмей, светловолосый юноша-раб, а за его спиной была жена Филомена. Как видно, раб хотел доложить господину о приходе Артазостры, но та, в нетерпении или усвоив греческие обыкновения, вошла прежде доклада.

Увидев, что супруг не один, персиянка смущенно улыбнулась и отступила.