Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 97 страниц)

– Прошу прощения, мой господин, – сказала Артазостра, видя лицо Филомена. – Я хотела сейчас говорить с тобой, но, должно быть, мне следовало бы зайти позже.

Такое персидское подобострастие появлялось в ее речи, когда азиатка видела, что на нее сердятся… или когда она начинала гневаться сама.

Филомен быстро шагнул к жене, препятствуя ей уйти.

– Нет, ты мне не помешала. Что случилось?

Родственница Дария прошла вглубь кабинета… и, немного помедлив, села.

Она посмотрела на сестру мужа… затем, повернувшись к Филомену, сказала:

– Я хотела поговорить с тобой о Дарионе.

Филомен удивился такому совпадению, потом встревожился.

– Дарион заболел?

– Нет, слава богу среди богов, – сказала Артазостра.

Но она продолжила с волнением, сжимая и разжимая руки:

– В пять лет у нас знатных мальчиков отлучают от женщин и начинают воспитывать как воинов… а ты об этом и не думаешь!

Филомен посмотрел на сестру долгим взглядом. Потом повернулся к Артазостре.

– Я не перс. Или ты начала забывать об этом? – мягко сказал он. – Поликсена сейчас тоже пришла ко мне с такой просьбой, а Никострату летом исполнилось уже шесть!

Артазостра вспыхнула и приподнялась на алой кушетке. Рот ее приоткрылся, словно она готова была высказать все, что думает об эллинах и эллинских школах… но молодая женщина сдержалась.

– Хорошо, – сказала персиянка с неожиданным смирением. Она вновь посмотрела на Поликсену. – Ее сын и мой сын будут учиться вместе?

Поликсена нахмурилась; брат также. Но потом он спокойно ответил жене:

– Нет, эллинские мальчики у меня учатся отдельно, как ты знаешь. Да и Дарион гораздо младше… для таких маленьких детей каждый год как гора, через которую нужно перевалить!

На губах царственной персиянки мелькнула улыбка.

– Правда, – сказала она, – так и есть.

Филомен сел рядом с женой.

– Когда придет время, я сам стану обучать Дариона. И Артаферна тоже.

Большие выпуклые черные глаза Артазостры увлажнились.

– Хорошо, муж мой. Я не забуду твоих слов,– сказала азиатка.

Поликсена почувствовала, что брату стало не по себе. Но сатрап молча поцеловал жену в висок.

– Приказать принести чего-нибудь?

Родственница Дария качнула головой; потом поднялась и направилась к выходу.

– Нет, Филомен. Я пойду… если я сейчас не нужна тебе.

Она снова посмотрела на Поликсену. И та, после небольшого колебания, шагнула к двери следом за персиянкой.

– Мне тоже пора, брат. Ты очень добр к нам обеим!

Филомен улыбнулся, переведя взгляд с одной женщины на другую.

– Я зайду к тебе вечером, – обещал он жене.

Та наконец наградила его искренней улыбкой и выскользнула за дверь. Поликсена тут же вышла, пока персиянка не успела закрыть ее.

Некоторое время женщины стояли в коридоре друг напротив друга: словно бы вспомнив о своей давней привязанности, но не зная, как повести себя после этого неожиданного разговора.

– Мне пора домой, госпожа, – наконец сказала эллинка. – Дети ждут!

Артазостра кивнула. А потом вдруг взяла ее за руку.

– Дети всегда ждут, – заявила персиянка. Она слегка сжала пальцы Поликсены. – А мы с тобой давно не виделись! Пойдем ко мне!

Она уверенно повела Поликсену вперед: и той неожиданно вспомнилось, как Нитетис посвящала ее в женские тайны, когда они были еще девушками.

– Расскажи мне о твоем художнике. Он ведь писал тебе? – спросила госпожа дворца, обернувшись к ней по дороге. Артазостра приостановилась.

Поликсена улыбнулась с усилием и кивнула.

– Да, – сказала она. – Как раз сегодня я получила послание от него, – прибавила эллинка после небольшого раздумья.

Артазостра изумленно улыбнулась… а потом потащила подругу за собой с удвоенной энергией.

***

– Ты знаешь, мастер экуеша, что освящение храма царицы сейчас было кощунством? – задумчиво спросил бывший жрец.

Они стояли у борта, на палубе длинной, мощной персидской триеры: разумеется, не царской, но у Дария было достаточно кораблей, чтобы разместить всю свою свиту.

Менекрат быстро повернулся к египтянину.

– Нет, я этого не знал, – сказал художник с тревогой, заставившей Тураи улыбнуться. – А почему кощунством?

Тураи поправил головную повязку.

– Потому, что правители Та-Кемет уподобляются истинным богам только после смерти, – ответил он с расстановкой. – Так всегда делалось! Храмы всех жен фараонов в Долине царей… мы возводили храмы даже в честь девочек, которые погибали, не достигнув зрелости и не вкусив власти: но только в честь тех, кто уже вступил в царство Дуат и присоединился к Ра в его вечном суточном обращении.

Менекрат посмотрел на солнце, приставив руку к глазам. В море, когда не видно было берегов, разговоры об обращении Ра звучали почти что нелепицей. Но он никогда не решился бы сказать это египтянину в лицо.

Вместо этого милетец произнес:

– Кто же такое допустил? И ты… ты ведь молился в этом храме!

– Это повелел царский казначей, чтобы поддержать веру в народе, – ответил Тураи. Он остался спокойным, но Менекрат сразу же почувствовал, как слуга Нитетис относится к Уджагорресенту.

– Уджагорресент считает, что можно жертвовать всем во имя спасения нашей земли от разграбления, – прибавил Тураи. – Но как бы не оказалось в конечном счете – мы пожертвовали стольким, что грабить осталось нечего.

Менекрат грустно рассмеялся вместе с Тураи. Для молодого скульптора умирание Та-Кемет и ее обычаев, сказать по правде, давно было решенным делом; но каково это египтянину, он не хотел и думать.

– Бедная царица, – сказал эллин. – Надеюсь, что мои статуи простоят долго!

– Атосса наверняка прикажет тебе изваять себя из мрамора, а не из песчаника, – заметил Тураи. – У нее уже есть бюстовые памятники, которые делали греки: но тебе придется ваять жену Дария в полный рост, и сделать лучше, чем делали прежде тебя!

Менекрат плотнее завернулся в плащ. О том, что будет, если он не угодит царице Персиды, думать совсем не хотелось.

– Пойдем вниз, – позвал он. – Хочу проверить наши вещи.

Друзья ушли с палубы, спустившись в трюм, в сырой закуток, отгороженный для них. Впрочем, Менекрат ни на что не жаловался: в Египет, на греческом корабле, пришлось плыть с куда меньшими удобствами.

Тураи остался внизу, у него так и не появилось любви к морю, – но эллин вернулся на палубу и пробыл там еще долго, глядя в ту сторону, где, как он предполагал, осталась Иония. Но судить об этом было трудно: персидские кормчие уже не раз меняли курс.

– Куда же несут нас ветры, – со вздохом пробормотал молодой художник.

Он посмотрел на корабль, где находился Дарий с супругой: судно Менекрата и остальные плыли за царской триерой, казалось, ни разу не нарушив порядка, в котором они построились вначале. И когда только успели так выучиться – и во имя чего!..

Сделав прощальный жест в сторону родины – как ему казалось… грек ушел следом за товарищем.

Они доплыли благополучно; а высадившись, пересели на коней. Менекрату и египтянину, который, как и он сам, был не слишком хорошим наездником, не пришлось чрезмерно утомляться после долгого морского путешествия: все всадники в свите Дария примерились к скорости повозок, которые везли царский гарем, и к поступи носильщиков, которые несли царицу Атоссу.

Супруга Дария ни разу не встретилась с эллином за все время пути – но тот уже знал и без объяснений Тураи, что это вовсе не означает пренебрежения. Напротив: Атосса, должно быть, не забывала о художнике ни на день. Друзей хорошо кормили и давали мыться; спали они на мягких чистых постелях без всяких блох, которые для аромата перекладывали розмарином и мятой, и коней их прекрасно обихаживали. Им даже предлагали дорогую персидскую одежду для защиты от пронизывающих горных ветров, поскольку дело приближалось к зиме: однако не только эллин, но и теплолюбивый египтянин отвергли это предложение, попросив лишь длинные шерстяные плащи.

Они направлялись прямо в Сузы, столицу Персиды, которую и художник, и его многоопытный товарищ видели в первый раз.

Им обоим отвели покои во дворце – одни на двоих. Менекрат очень радовался этому, еще не успев осмотреться. Даже несмотря на то, что к ним наверняка намеревались приставить слуг-персов.

– Только бы они не подумали о нас ничего дурного! – со смехом воскликнул милетец, бросившись на свою постель, покрытую меховым одеялом.

Тураи неприязненно улыбнулся.

– Здесь об этом не думают дурно… во всяком случае, так, как в моей стране, – сказал он. – Хотя сам великий царь и не имеет подобных склонностей.

А потом огляделся и прибавил:

– Не слишком-то веселись, мастер экуеша.

========== Глава 90 ==========

У Поликсены и ее мужа был хороший дом – настоящее хозяйство посреди города, которыми славился Милет. Их дом полнился добром и людьми: увеличилось число прислуги, и у свободных, и у рабов рождались дети. Рабы не имели права жениться и выходить замуж, но всем домашним Поликсены жилось хорошо – и госпожа всегда защищала любовь между своими людьми.

Однако пятеро ее охранителей-ионийцев остались неженатыми – довольствуясь случайными женщинами вне дома, верные воины не желали заводить свои семьи и покидать госпожу. Несмотря на покорность Ионии Дарию, несмотря даже на то, что Филомен породнился с царем через свой брак, здесь когда угодно могла вновь разразиться война. Куда скорее, чем в воинственной Спарте!

Стоило только открыть ворота персам…

Сын Поликсены был отдан в военную школу, и с нею осталась только дочь, золотоволосая Фрина, которую сама мать воспитывала с аттической утонченностью. Аристодем не раз сокрушался, что брак их столь малоплоден: ему все больше хотелось иметь своего сына, особенно теперь, когда сын спартанца больше не мозолил глаза!

Спартанские мальчики всегда почитали старших – и Никострат был афинянину хорошим пасынком, но любви между ними так и не возникло. По мере того, как мальчик рос, он и Аристодем только еще больше отдалились друг от друга.

Поликсена же, видя растущее недовольство мужа, говорила, что на все воля богов. И правда: как Нитетис после смерти Камбиса, царевна больше не зачинала, хотя не предохранялась теперь никакими египетскими средствами. Как будто в такое время сама природа уберегала женщин… или только ее и царицу Та-Кемет. Артазостра вновь носила ребенка, и с гордостью оповестила об этом всех, от мужа до прислуги.

Однако, несмотря на то, что афинянин был огорчен и оскорблен таким положением, он оставался по-прежнему глубоко привязан к своей умной, стойкой и верной супруге.

Зимой Поликсена получила письмо из Суз – от Менекрата: Дарий учредил надежную почту, а положение художника при персидских владыках позволило ему свободно писать. Менекрат сообщал, что начал делать статую Атоссы – из мрамора Сиене: царица позировала ему, сняв головное покрывало и оставшись в одном домашнем шелковом платье, но скульптора всегда приглашали в покои царицы ненадолго, и приходилось работать преимущественно по памяти. К счастью, милетец был уже достаточно опытен, чтобы не ошибаться. В помощь ему дали двух других греков… которые жили при персидском дворе уже долгие годы и перебрались в Сузы добровольно, еще при Камбисе.

Пока великая царица оставалась довольна Менекратом и давала ему золото на расходы, дозволив свободно гулять по городу. Супруг Атоссы никак не вмешивался в эти дела жены. Вообще, знатные персиянки правили своими приближенными независимее эллинок, как заметил в своем письме иониец: может, потому, что у азиатов было намного больше людей, которыми надлежало распоряжаться… и жизнь властителей, мужчин и женщин, была более закрытой от всех и друг от друга.

– Уж не добрал ли Менекрат у вавилонских танцовщиц то, чего не мог найти у Атоссы, – усмехнулась Поликсена. – Едва ли телом азиатки так отличаются!

В конце Менекрат желал здоровья царевне и коротко заверял ее в своей преданности: он выражал уверенность, что Ионию ничто не потревожит.

***

Менекрат ошибся: да и никто не мог предвидеть, что случится.

Один из персидских военачальников, живших в соседней Эолиде под рукой ее властителя, неожиданно для всех с большим войском вторгся в Ионию с севера. Эолия тоже была покорна Персии, и, по новому закону Дария, персидские военачальники подчинялись самому царю, минуя своих сатрапов: но, как и должно было быть, властелину стольких царств было очень трудно уследить за соблюдением законности даже у себя дома, не говоря о столь отдаленных землях. Персидские разбойники овладели приграничным городом Клазомены, славным своими маслодельнями.

Набежчики перестреляли, перерезали и посадили на кол захваченных врасплох защитников города. Повторилось то, что было в Мемфисе, если не ужаснее: нередко прямо перед глазами казнимых медленной смертью греков персы насиловали их жен и дочерей.*

До Филомена эта весть долетела не так скоро, как это было бы в Персии: Иония оставалась разрозненной, а ее города продолжали кичиться своей обособленностью, в отличие от персидских, всегда сознававших себя частью целого. Клазомены не получили от своих соседей никакой поддержки!

Филомен, получив такие известия, недолго колебался: он тут же собрал войско, греков и персов, чтобы скакать на помощь Клазоменам. Сатрап приказал приготовить себе Фотиноса: старый Поликратов конь, успевший не раз побывать в сражении, был жив и еще крепок.

На пути персов с севера на юг лежало еще немало городов Ионии: следовало как можно скорее запереть врагов вблизи границы, подальше от Милета!

Аристодема, который усердно упражнялся с конем и копьем, но ни разу не побывал в настоящем бою, Филомен призвал во дворец прежде, чем тот собрался сам.

Почти сразу же Поликсена прискакала во дворец на своем коне следом за мужем. Филомен был уже в саду: строил людей.

Царевна спрыгнула с лошади перед глазами изумленного брата.

– Куда вы, погодите! – воскликнула она, задыхаясь. – Филомен… разве не хватит в Фокее и Эритрее людей, чтобы сдержать персов!

– Поликсена! – изумленно и сердито воскликнул Аристодем.

Поликсена, не слушая мужа, подбежала к брату.

– Ты ведь не правитель полиса… а целого царства! Можешь ты представить, чтобы Дарий или Камбис сами скакали уничтожать всех приграничных разбойников! – воскликнула она.

Филомен мрачно усмехнулся.

– Я не Дарий, и, тем более, не Камбис, – сказал он. – И земля моя куда меньше!

“Это даже не твоя земля – она украдена”, – подумала Поликсена в отчаянии.

Просить мужа остаться эллинка, конечно, тем более не могла. Аристодем оставался позади уже не раз, когда его братья повиновались долгу!

Поликсена даже не успела обнять Аристодема перед тем, как тот покинул ее. Но сейчас, перед лицом властелина-брата, она могла думать только о брате.

Филомен крепко обнял сестру; Поликсена уткнулась в его лисью накидку, которую сатрап набросил поверх алого плаща. Несмотря на зимнее время, сейчас он оделся и вооружился по-эллински. Его мускулистые ноги по-прежнему покрывал темный загар.

Филомен поцеловал сестру, обхватив ее лицо ладонями, и улыбнулся.

– Я вернусь, – сказал он.

А потом прибавил:

– Позаботься об Артазостре, пока меня не будет. Ей это сейчас особенно нужно!

Артазостра, оливково бледная, стояла тут же, в стороне от воинов.

Персиянка могла быть всевластной при муже – но при угрозе потерять его эта властность обратилась в свою противоположность. Дочь Аршака готова была умолять эллина остаться… но знала, что это все равно не поможет.

Она, конечно, не могла обнять мужа при всех. И Филомен только улыбнулся азиатке издали, встретившись с ней взглядом. А потом вскочил на своего черного Фотиноса: обе женщины невольно залюбовались этим движением, несмотря на то, что ждало их господина и их самих впереди.

Филомен развернул коня: блеснула золотом рыжая лисья накидка. Он выдернул из ножен прямой греческий меч.

– Вперед! Перебьем все это отребье! – свирепо крикнул он: и все конные и пешие воины, ионийцы и персы, ответили дружным ревом и ударами мечами по щитам.

Отряд устремился вперед – лавина мужской силы, которая схлынула, не успели женщины опомниться. Сестра и жена сатрапа остались в одиночестве посреди главной аллеи огромного сада.

С ними были еще какие-то рабы, оставшиеся от войска Филомена, но Поликсена и жена сатрапа не замечали их. Женщины встретились взглядами. Казалось, вот-вот сад заполнят страшные конники с луками, из которых ради забавы будут стрелять в детей…

– Идем во дворец, – сказала Поликсена родственнице, первая нарушив тишину. – Слышишь?..

Артазостра кивнула, словно в оцепенении: ее руки прикрывали живот, еще не успевший округлиться. Поликсена, подойдя к подруге, схватила ее под локоть: теперь был ее черед увлекать персиянку за собой.

Оказавшись во дворце, Поликсена первым делом пустилась на поиски сына: он должен был быть сейчас на занятиях. Но Никострат почти сразу выбежал матери навстречу.

– Аристодем и наш царь уехали на войну? – воскликнул маленький спартанец.

Поликсена, опустившись на колени, прижала сына к груди. Ее растрогало и встревожило это “наш царь”.

– Да, они уехали, – прошептала царевна, поцеловав темные волнистые волосы мальчика. – Не бойся, они вернутся!

– Я не боюсь, – ответил Никострат.

Но в его взгляде вовсе не было уверенности, что мужчины вернутся.

Поликсена встала, выпустив сына из объятий, и огляделась. Коринфянку не оставляло чувство, что нужно сейчас же начать действовать… но что делать?

Артазостра уже ушла в свои комнаты, к своим нянькам и служанкам.

– Остальные мальчики в школе? – спросила царевна сына, который все еще не отходил от ее колен: видимо, чувствуя, что должен оставаться рядом.

– Да, они со Спиром, – серьезно ответил Никострат, глядя на мать снизу вверх. Поликсена встрепала его темные волосы.

– Беги к товарищам, скажи Спиру, чтобы продолжали заниматься, если он вдруг решит распустить их… и скажи, чтобы предупредил мальчиков, что могут прийти враги, – велела Поликсена.

Сын кивнул и убежал.

Никострат мог бы и сам рассказать другим детям про персов… но он не сможет сказать, как нужно, перепугает: хотя всех этих мальчишек учат сражаться. Старый же закаленный воин, который тренировал их, сумеет вселить в учеников уверенность.

Потом Поликсена вернулась в сад: она обнаружила, что ее коня стережет Эвмей, раб ее брата. Юноша посмотрел на госпожу огромными печальными глазами, и Поликсена впервые пожалела его; хотя знала, что Эвмей не раз пытался соблазнить Филомена. Должно быть, этот раб и вправду любил своего сатрапа.

– Благодарю, – Поликсена улыбнулась Эвмею, принимая поводья, а потом вскочила на лошадь: как и брат, не нуждаясь в том, чтобы ее подсаживали.

“Нужно перевезти всех во дворец… всем перебраться, прямо сейчас”, – подумала коринфянка, пуская коня рысью. Она сама еще не знала, почему ей кажется это правильным: но не сомневалась, что нужно перевезти весь свой дом во дворец немедленно. Теперь некому было запретить это царевне… и она чувствовала, что брат одобрил бы этот ее шаг.

Дочка, разумеется, ничего не знала о происходящем, и обрадовалась, что опять окажется в большом красивом доме и будет бегать по большому саду. “Ну уж нет, – подумала Поликсена, увидев восторги маленькой Фрины. – Я никого из детей от себя не отпущу, пока все не кончится!”

Кама и Мекет помогли ей со сборами. Поликсена давно перестала сомневаться насчет своей персидской служанки: за все прошедшие месяцы она не видела от Камы ничего, кроме добра.

Рыжий Анаксарх со своими воинами пришел в полной готовности, услышав о приказе хозяйки переезжать. Казалось, эти люди были даже рады случаю испытать себя.

“Надеюсь, что до испытания не дойдет, – думала Поликсена. – О всесильный Зевс!”

Странно: она давно уже не верила по-настоящему ни в кого из эллинских богов, но не могла перестать обращаться к ним.

Как только Поликсена со своими домашними вновь оказалась во дворце, она приказала разыскать управителя-грека, который заведовал дворцовым хозяйством. Жена Филомена мало вмешивалась в это – Поликсена так и не смогла решить, по-гречески или по-персидски.

Когда управитель брата, уже старик, оказался перед царевной, он поклонился и замер перед ней со сложенными на животе руками; видимо, всерьез ожидая распоряжений. Поликсена кусала губу, глядя на этого человека… ее неясные намерения только сейчас начали обретать форму.

– Протей, – наконец сказала она, приняв решение. – Пошли слугу к госпоже Артазостре и спроси, не позволит ли она мне погостить во дворце с моими детьми. И не позволит ли пойти в кабинет брата, посмотреть его папирусы, – прибавила Поликсена, неожиданно для себя самой.

Протей поклонился. Он не выразил никакого удивления: и это почему-то удивило Поликсену.

– Кто знает, сколько брата еще не будет! – прибавила коринфянка, словно оправдываясь.

– Конечно, госпожа, – ответил опытный старик.

Он быстро ушел. Поликсена несколько раз прошлась по пустой спальне, а потом подошла к окну, глядя сквозь ставни. Она почему-то не сомневалась, какой ответ принесет Протей.

Управитель скоро вернулся – он носил персидские бесшумные туфли; и кашлянул, осторожно привлекая внимание госпожи. Поликсена быстро повернулась.

– Что?..

– Госпожа Артазостра позволяет тебе делать, что тебе угодно, госпожа, – низко поклонившись, ответил управитель.

Поликсена усмехнулась.

– Очень хорошо. Можешь идти, – прибавила она через несколько мгновений.

Зайдя еще раз в детскую и сказав слугам, куда она направляется, царевна пошла в кабинет сатрапа.

Эвмей стоял там у дверей как прикованный, точно не зная, куда деть себя без господина; снова увидев сестру хозяина, молодой раб изумился и обрадовался. Поликсена кивнула ему.

– Я хочу немного разобраться в делах брата, пока его нет, – сказала царевна. – Зайди со мной в кабинет: может быть, ты понадобишься.

– Да, госпожа, – ответил обрадованный Эвмей.

Поликсена вошла в комнату, где ее умный, прекрасный и отважный брат столько лет вершил дела государства. Эллинка немного постояла, оглядываясь.

– О милый, – прошептала она. В кабинете еще остался запах Филомена – мускусный и его собственный, неповторимый.

Поликсена чувствовала: еще немного, и она разрыдается. Царевна стиснула зубы и шагнула вперед.

– Я должна… ради тебя, – сказала она громко: забыв о присутствии раба.

Потом она села в кресло сатрапа, за его стол черного дерева, и взяла верхний из папирусов, сложенных стопкой справа.

Через какое-то время царевна велела Эвмею принести вина и фиников; но сама не покидала кабинет до вечера.

Когда Поликсена пошла в свою спальню, – Эвмей провожал госпожу с факелом, – ей казалось, что она в эти несколько часов стала старше и умнее на много лет.

– Я приду еще завтра, – сказала Поликсена рабу, прежде чем отпустить его.

Сатрапа и его воинов прождали две недели без всяких вестей… а может, и дольше: Поликсена потеряла счет этим дням. Все, казалось, замерло во дворце и в городе без Филомена: люди продолжали жить как раньше, но страх и потерянность ощущались все сильнее. И вот наконец, в один из таких дней, Эвмей прибежал к госпоже со всех ног.

– Царевна! Наши победили, персы перебиты! – воскликнул юноша, задыхаясь.

Поликсена, которая сидела в кресле, быстро встала. В глазах потемнело; она ощутила, как в руку вцепился сын. Никострат был рядом…

– А где Филомен? А мой муж? – воскликнула она.

– Я не знаю… Я не смел спросить, – заикнувшись, ответил раб.

И Поликсена опять увидела в его больших голубых глазах страх, а не радость.

– Артемида, – прошептала царевна, снова опускаясь в кресло. Ей вдруг стало дурно.

– Иди… Узнай, где твой господин и мой супруг, – велела она, кивком отсылая юношу.

Поликсена закрыла глаза, услышав удаляющиеся шаги раба. Жестокосердные боги… Не допустите же…

Она не сознавала, сколько прошло времени до возвращения Эвмея. Но когда раб снова вошел, царевна подалась к нему навстречу, уже почти готовая услышать то, что он скажет.

Лицо белокурого юноши было белым, губы дрожали. Он упал на колени у самого порога.

– Что?.. – воскликнула Поликсена.

– Мой господин Филомен и Аристодем, твой супруг, госпожа… они оба убиты! Их тела привезли в город! – воскликнул Эвмей. И безутешно зарыдал.

– Как это?.. – произнесла Поликсена.

Она еще не осознала свершившегося, даже не начала осознавать.

– Твой брат сражался до самого конца, как великий герой, – ответил Эвмей сквозь рыдания. – Его зарубили, убив под ним коня! Проклятые персы отсекли ему голову! А твой муж… его поразили стрелой еще до начала боя!

Поликсена соскользнула с кресла на колени. Она ощутила, как крепкие ручки сына обвили ее; она и ее мальчик прижались друг к другу изо всех сил. Слезы наконец побежали из глаз Поликсены… и если бы не эти слезы, и не руки сына, она могла бы умереть в эти мгновения.

Мать с сыном долго оставались так, и никто не смел их потревожить.

Наконец царевна встала, пошатнувшись; она положила руку на плечо Никострата. Не то затем, чтобы ободрить ребенка; не то затем, чтобы ощутить его поддержку.

– Я желаю видеть их, – глухо сказала Поликсена.

* В истории Ионии много белых пятен, как и вообще в истории греко-персидских войн. Однако известно, что жители Клазомен из страха перед персами в VI в. до н.э. оставили свой город, бежав на соседний остров.

========== Глава 91 ==========

На площадь, куда привезли тело правителя и мужа его сестры, набилась половина города. Анаксарх предвидел намерение госпожи, выйти к этой толпе, и успел присоединиться к Поликсене со своими людьми, а также скликнуть дворцовых стражников.

Поликсена, шагавшая быстро, с отрешенным лицом и помутневшим взглядом, словно бы даже не заметила своих охранителей. Сын, которого она вела за руку, скоро отцепился и пропустил мать вперед: Никострату пришлось почти бежать, чтобы поспеть за широким шагом матери и за взрослыми воинами. Анаксарх, бдительно смотревший за царевной и ее сыном, время от времени придерживал мальчика за плечо, чтобы тот не отстал.

Еще до того, как Поликсена со своей охраной достигла площади, в уши ей ударил слитный звук, многоголосье беснующейся от горя и раздираемой ненавистью толпы, – и царевна остановилась. Впервые на ее лице отразился страх: Поликсена посмотрела на Анаксарха.

– Еще можно вернуться, госпожа, – серьезно сказал рыжий иониец.

Взгляд темных глаз Поликсены перебежал на дворцовых стражников, троих эллинов, потом остановился на бледном сосредоточенном лице сына. Сестра сатрапа покачала головой.

– Нет, – сказала Поликсена. – Я должна увидеть их! И я должна их похоронить! По нашим законам!..

И на лице этой вдовы и сестры, потерявшей брата, впервые отразилась какая-то свирепость.

Она вновь стремительно зашагала вперед – по улице, вдоль которой росли сады, скрывавшие мирные дома горожан. Все эти сады молчали, а дома, должно быть, стояли пустые: добрые граждане Милета собрались сейчас на площади, глядя на тело своего правителя, и были далеки от мирного настроения. Они ждали, кто скажет первое слово над телом Филомена!

С той стороны, откуда шла царевна, было свободно. Люди собрались с противоположного конца площади – они полностью заслонили то, что Поликсена так стремилась увидеть.

Милетцы, плотной стеной окружившие повозки, в которых лежали именитые мертвецы, уже что-то кричали друг другу, о чем-то спорили. Анаксарх, оценив обстановку, попытался заступить госпоже путь.

– Это опасно! – воскликнул он.

Поликсена взглянула на воина почти презрительно.

– Знаю, – сказала она. – Ну и что?

Люди на площади скрыли от глаз царевны и статую Ликандра: но над головами по-прежнему возвышалась неколебимая мраморная голова спартанца. Это придало Поликсене и мужества, и гнева. Она вновь схватила за руку сына… но тут сестру сатрапа с ее свитой заметили, и шум и крики стихли.

– Это царевна! – воскликнул кто-то.

– Дайте ей дорогу, – потребовал другой мужской голос.

Перед Поликсеной и ее охраной все расступились. И наконец она увидела то, что вмиг заставило ее забыть о толпе и даже о собственном сыне.

Посреди мостовой стояли две распряженные повозки, полные свежей соломой. А в повозках лежали ее брат и муж… первым, что заметила Поликсена, были их белые, точно мраморные, лица.

Золотые волосы Аристодема смешались с золотистой соломой.

“Как они могли так сохраниться? Ведь их везли много дней!” – подумала Поликсена.

А потом ее сознание начало мутиться: она увидела их близко, своих мертвых возлюбленных, и страшная боль наконец достигла ее сердца. Поликсена закричала посреди всех скорбно и зловеще молчавших людей: закричала и рванула на себе одежду, с треском раздирая на груди драгоценное персидское платье из багряной шерсти. Анаксарх перехватил бьющуюся в исступлении госпожу; но она чуть не вырвалась из его рук. Двое мощных воинов едва удержали царевну.

Милетцы, еще недавно готовые насмерть сцепиться над телом своего правителя, молча смотрели на Поликсену и дышали ее горем.

К ней подбежал бесстрашный сын и обнял ее ноги, уткнувшись головой в живот; и только коснувшись волос мальчика, Поликсена пришла в себя. Она высоко вскинула растрепанную черную голову, обратила к толпе искаженное лицо, залитое слезами.

Коринфянка подняла кулак.

– Я похороню их согласно эллинскому закону! – крикнула она. – Эй, персы, все, которые здесь есть, – слышите вы меня?.. Я предам моего брата и моего мужа вашему священному огню, здесь, на этой площади! Сегодня же!..

И толпа откликнулась безумным воплем. Поликсена видела, как греки прыгают, потрясая кулаками, точно заразившись ее страшным торжеством.

– Все, кто желает, приходите проститься с вашим царем сегодня вечером! Я сложу ему костер! – крикнула она.

И тут Анаксарх перехватил ее поперек пояса.

– Хватит, госпожа… Уйдем сейчас! – воскликнул он, тяжело дыша. От него пахло горячим потом: иониец не на шутку испугался, что толпа набросится на царевну, разъяренная ее призывами или просто без всякой причины!

Воины почти вынесли Поликсену и ее сына с площади.

Половину пути обратно Поликсена проделала, точно в тумане; наконец холодный свежий воздух отрезвил ее. Она еще немного всплакнула, уткнувшись лбом в панцирь Анаксарха. А потом наступило спокойствие.

Да, Поликсена стала совершенно спокойна: до вечера, до похорон, предстояло еще множество дел. И она должна будет говорить на этих похоронах. Она должна приготовиться!

Поликсена собрала для костра все драгоценное дерево, какое могла найти, – опечаленные люди и сами подвозили ко дворцу кедр, пальмовое и сандаловое дерево. Царевна известила о смерти мужа Артазостру: не зная, успели ли той сказать. Персиянка долго не выходила к людям… должно быть, плакала и вопила у себя, среди своих азиаток; и Поликсена была рада, что ей не пришлось сейчас встречаться с этой женщиной лицом к лицу. Несмотря на всю их прежнюю дружбу.

Пока Поликсена собиралась, ей успели рассказать, что тела Филомена и Аристодема везли, обложив льдом и снегом, чтобы доставить неиспорченными. Благо была зима, и многие ионийцы держали ледники для хозяйства. А голову ее брата приставили к телу, но не решились пришивать…