Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 88 (всего у книги 97 страниц)
– Прекрасно. Я очень довольна, – улыбнувшись, произнесла она, когда Мануш замолчал. Воевода все еще стоял, не сводя с нее глаз. – Скажи нам теперь, Мануш, – скоро ли следует ожидать возвращения греков? Придут ли они снова в этом году?..
Военачальник задумался – а потом резко качнул головой.
– Такая вероятность есть, но она невелика, государыня. Грекам нужно слишком много сил, чтобы опять начать действовать сообща. Они и так уже десять лет раздумывали, прежде чем собраться вместе, – не удержавшись, съязвил он, и весь совет громко засмеялся.
– Действительно, – холодно сказала Поликсена. Она стукнула посохом об пол, призывая собрание к тишине. – А теперь давайте обсудим сложившееся положение…
Когда совет был распущен, уже стемнело. После ухода мужей Поликсена еще некоторое время оставалась сидеть во главе стола, в обществе одного Мелоса. Она не хотела, чтобы другие заметили, как трудно ей сохранять такую неподвижную позу, – и еще меньше хотела ковылять к дверям у всех на глазах. Левую ногу от паха до колена терзали демоны, а ниже она почти отнялась.
– А завтра я должна быть на пиру, – простонала царица, посмотрев на Мелоса.
– Не должна. Я приду вместо тебя, – тут же ответил он. – Все равно явятся немногие и продлится этот праздник недолго. Большинство… те, кто должен торжествовать… тоже ранены или больны.
– Или не желают радоваться, – с усмешкой согласилась Поликсена. – Вот так созидаются великие царства, мой дорогой. Но мы сделали слишком много, чтобы отступить.
Мелос довел ее до спальни – и там, раздевшись и выпив маковой настойки, царица сразу же уснула. Мелос приказал служанкам не беспокоить ее весь следующий день. А ему, прежде чем лечь спать, надлежало увидеться с Никостратом.
Навестив друга, Мелос рассказал ему все, что узнал о поражении греков, не щадя его чувств. Никострат выслушал ионийца не перебивая, сидя опустив голову. Он напоминал изваяние своего отца.
Закончив рассказ, Мелос помолчал, сочувственно глядя на спартанца, – а потом произнес:
– Как ты понимаешь, теперь нашей государыне требуется наследник. Я сам метил на это место, но у тебя на него гораздо больше прав. И если твоя мать однажды пожелает, чтобы ты ей наследовал… ты должен будешь принять власть.
Никострат медленно поднял голову – но не сказал ни слова, пристально глядя в глаза родичу. Мелос сурово кивнул.
– Да, даже если тебе этого совсем не хочется. Поликсене этого тоже не хотелось.
Никострат опять промолчал. Лицо молодого воина ничего не выражало.
А потом он медленно проговорил:
– У меня в Фивах осталась жена с ребенком, и она опять беременна. Если они не дождутся меня, Эльпиду с детьми обещала взять к себе Адмета – жена моего спартанского эномотарха и вторая жена отца, ты помнишь ее…
Мелос кивнул. Никострат склонился к нему со своей кровати.
– Представь себе, что ждет мою семью, когда греки вернутся!..
Мелос быстро поднялся.
– Ты прав, нужно как можно скорее перевезти их сюда или хотя бы поближе к нам, на один из островов… Устроит ли тебя, если Эльпиду привезут на Хиос?
Никострат только усмехнулся.
– Главное, не тяни с этим.
Мелос улыбнулся. Он дружески сжал плечо Никострата и покинул его спальню.
Вот теперь можно было радоваться – хотя и с осторожностью. Они сегодня победили: они все победили.
========== Глава 196 ==========
Поликсена пробыла в постели гораздо дольше, чем рассчитывала. Нога опухла, и врач даже опасался гангрены; но опухлость спала, а когда Клитий попробовал примочки с мастикой и медом, и воспаление пошло на убыль. Однако он строго велел царице ходить как можно меньше, и по делам отправляться только на носилках.
Мелос стал ее заместителем – теперь большую часть царских дел вершил он, и приемы вел тоже он; царице приносились только письма и жалобы на рассмотрение. Однако Мелос каждый вечер неукоснительно отчитывался перед нею.
В первые дни временный правитель оценил состояние города. Когда пожары были затушены и бунтовщики усмирены, выяснилось, что Милет пострадал не так сильно – но оказалось разрушено много персидских лавок, складов и несколько крупных усадеб. Ионийцы наполовину разгромили персидский квартал. Среди жалобщиков, писавших царице, преобладали пострадавшие азиаты – и за их подобострастием, за мольбами о вспомоществовании скрывались несомненные угрозы.
– Нужно восстанавливать, – сказал Мелос. – И не хватает зерна для посевов, много людей останется без хлеба.
Поликсена приподнялась в постели, забыв о своей ноге.
– Зерно мы закупим в Египте, – сказала она. – И город восстановим, разумеется. Только казна уже почти пуста.
Мелос взволновался.
– Что же делать?
Поликсена покачала головой.
– Кто в Ионии в этом году больше всего нажился и продолжает наживаться? Повысим налоги на поставки железа из Азии и производство оружия. По-моему, справедливо, если азиатов будут содержать азиаты.
Она улыбнулась.
– Купцы, поставщики рабов и хозяева мастерских, конечно, взвоют, но не сомневаюсь, что быстро возместят себе убытки.
Мелос пришел в восхищение от этого предложения. Спустя час Поликсене принесли готовый указ, на котором она поставила свою подпись и царскую печать. Такая деятельность наполняла ее энергией – забирая у царицы папирус, Мелос заметил, что раны победителей заживают быстрее. Но в карих глазах его при этом была печаль.
Никострат выздоравливал скорее матери и начал, в свою очередь, навещать ее. В первый вечер царевич пришел к ней и, справившись о самочувствии Поликсены, сел рядом с ее постелью. Никострат говорил глухо, глядел в сторону – конечно, страдал за своих и стыдился; но Поликсена не ощущала, что он винит ее или намерен как-то помешать матери в осуществлении ее планов, и была рада уже этому.
Сын признался, что просил Мелоса послать за Эльпидой, не дожидаясь разрешения царицы. Поликсена одобрила это. И тогда, немного помолчав, спартанец сказал:
– Мелос утверждает, будто ты хочешь передать мне власть. Ты в самом деле могла бы это сделать, мама?
Растерявшись под взглядом его серых глаз, Поликсена вначале ощутила гнев на Мелоса. А потом вдруг возникли гнев и досада на сына. Да, она хотела сделать Никострата наследником – но теперь отказаться от скипетра?.. Теперь, когда она только-только встает на ноги, опять обнимает мыслью все свое царство и готовится укрепить его…
Очнувшись от своих мыслей, Поликсена увидела, что сын смотрит на нее с грустной и понимающей улыбкой.
– Как же ты любишь власть, мама, – сказал спартанец. – Я тоже честолюбив… но по-другому.
– Ты хотел бы стать героем войны, – досказала Поликсена: голос ее дрогнул. – И это несмотря на то, что ты узнал о войне?.. Несмотря на то, что ты пережил?
Лицо Никострата посуровело.
– Именно благодаря этому.
Поликсена вздохнула. Здесь не помогут никакие доводы.
– Так значит, ты отвергаешь мое предложение?
Никострат, не отвечая, встал.
– Мелос благородно отказывался от трона в мою пользу. Но если… такая форма правления сохранится… для блага ионийского народа тебе безусловно следовало бы предпочесть его. Мелос давно помогает тебе в делах, ему это по душе – и после таких потрясений ионийцы должны получить царя одной с ними крови, которого привыкли лицезреть.
Никострат повернулся к матери.
– Власть всегда идет не только сверху, но и снизу. Даже у тиранов.
Поликсену изумила глубина суждений сына. И этот человек отказывается стать правителем!
– Хорошо… отложим этот разговор, – произнесла она с усилием. – Сейчас слишком рано загадывать на будущее.
Никострат с нею согласился. Милет по-прежнему держал оборону – оставалось неясным, следует ожидать нового нападения в ближайшее время или нет.
Теперь для него главным было уберечь свою жену и детей, не заглядывая слишком далеко. Никострат не хуже своей матери убедился, как судьба рушит все человеческие планы. Или же, что вернее, – как неотвратимость становится очевидной, лишь когда назначенное человеку уже сбывается.
***
Эльпида ждала мужа вместе со всеми – и не так, как все. Она по-прежнему молчала о том, кто она такая. Эльпида знала: если Никострат вернется с победой, никто в Элладе не вспомнит о его позорном царском происхождении; если же нет…
Гетера представляла себе, какое будущее ждет ее и детей, если Никострат погибнет с другими спартанцами. Тогда, конечно, Спарта примет вдову с почетом, лакедемоняне всегда выполняли такие обязательства. Но мысль, что в подобном обществе придется провести остаток дней, приводила Эльпиду в ужас. Что тогда будет с ее бедным сыном?.. А если второй ребенок родится здоровым и тоже окажется сыном – не придется ли ему еще хуже, чем первому?
Адмета в скором времени после отплытия союзников уехала обратно в Спарту. Не потому, что ей кто-нибудь велел, – в отсутствие мужа она была полновластная госпожа себе; но увеличившееся хозяйство знатной спартанки требовало присмотра, и лакедемоняне не могли подолгу жить вдали от своей суровой родины.
Но вот появились первые ласточки, несшие вести о греках, – торговые корабли, прибывавшие в Пирей с востока. Быстро распространились слухи, что ионийская царица поставила своих избавителей в неожиданно трудное положение, – афиняне и спартанцы осадили Милет, и, похоже, будут вынуждены брать город измором. Ионийцы не желали открывать ворота, а может, персы им этого не позволяли…
– Слышно, что сама царица ранена и при смерти, – толковали на фиванских рынках. – Или персы ее уже убили, а нашим представляют, будто она жива, чтобы всех запутать. Чтоб этим треклятым собакам сдохнуть!
Эльпида чуть не выкинула ребенка, когда впервые услышала такое. Но потом отлежалась, успокоилась: теперь, как ни странно, ей полегчало, потому что ждать осталось недолго.
И однажды, когда Эльпида сидела во внутреннем дворике, среди олеандров, и пряла красную шерсть, хозяйка пришла и сказала, что ее хотят видеть… Эльпида сразу же поняла, кто и почему. Неужели война уже закончилась?..
Нет, нет – тогда все в Фивах только об этом бы и кричали.
Быстро оправив свою одежду, Эльпида пошла в общую комнату. Там сидел незнакомый моряк.
Почему она сразу решила, что перед ней моряк, – гетера сама не знала. Может быть, об этом говорила особенная развязная поза, – он сидел, облокотившись на широко расставленные колени, – или слишком прямой оценивающий взгляд, или неистребимый запах соли и смолы?
– Хайре, госпожа, – широкоплечий темноволосый незнакомец встал, покачнувшись, как человек, отвыкший ходить по твердой земле. Эльпида улыбнулась, видя, что не ошиблась насчет своего гостя. Но потом ощутила обморочную слабость, поняв, что сейчас все узнает о муже и об ионийской войне…
Она опустилась в кресло позади, и моряк тоже сел. Когда он увидел, что Эльпида готова слушать его, сразу же перешел к делу.
– Госпожа, я к тебе с вестями от твоего мужа. Скажу тебе сразу, что Никострат жив.
Эльпида закрыла глаза, ощущая безмерное облегчение. Она погладила свой живот; поморщилась, ощутив, как ребенок брыкнулся, словно тоже приветствовал это известие.
Гетера опять посмотрела на гостя – он улыбался, радуясь за нее; но за себя, похоже, не радовался. Внезапно Эльпида ощутила страх, еще сильнее, чем раньше. Никострат жив?.. Но что это значит – война закончена… и греки победили? Но почему тогда они не возвращаются?
И, стало быть, Поликсена повержена… жива ли она еще, и чем все это кончилось для Ионии?
– Кто ты? Ты не назвался, – голос Эльпиды пресекся, и она потерла горло. – Скажи мне… война в Ионии кончена?
– Кончена, – серьезно ответил гость. – Но здесь еще не знают об этом. Греки разбиты.
Моряк встал и поклонился Эльпиде.
– Мое имя Теламоний, я служу под началом у Калликсена, наварха Афин. Мой господин увел от берегов Ионии греческий флот, когда стало ясно, что персы одолевают…
Теламоний бессознательно сжал висевший на груди амулет – волчий клык.
– Спартанцы все погибли. То есть все спартиаты, и большая часть благородных мужей, – поправился он. – Но больше половины периэков уцелело – алые плащи прикрывали остальных эллинов при отступлении.
– Конечно, от них другого и не ждали! Но как же тогда Никострат уцелел? Он сейчас… в плену? – догадалась Эльпида, холодея.
– Почитай что так. В плену у своей матери, – ответил Теламоний. – Царица спасла сыну жизнь, а теперь он хочет спасти свою семью! Мой корабль ждет, чтобы забрать тебя в Ионию, госпожа, как можно скорее!
Эльпида обо всем догадалась.
– Мне будут мстить за моего мужа?.. За его… предательство?
– За все сразу, – мрачно ответил моряк. – Когда случается такое большое бедствие, страсти затуманивают рассудок, и люди мстят невинным…
Он осекся, с опаской глядя на нее, – испугался, как бы брюхатой опять не стало дурно. Но ионийский посланец ошибся: именно теперь, наконец узнав все, Эльпида ощутила спокойствие и уверенность. Она улыбнулась Теламонию, сцепив руки на животе.
– Благодарю тебя. И я готова плыть с тобой в Милет прямо сейчас, если нужно.
***
Рана Поликсены зарубцевалась и почти полностью исцелилась через двадцать дней после победы. Царица мало-помалу возобновила занятия гимнастикой, начала принимать ванны, и смогла смотреть на себя в зеркало с прежним удовлетворением.
Почти с прежним… если только забыть о том, сколько отважных сородичей погибло по ее вине, сколько насилия совершилось по ее воле. И продолжало совершаться: теперь, когда Поликсена так недвусмысленно заявила всей ойкумене, что раз и навсегда избирает тиранию для себя и для Ионии…
В скором времени после того, как Теламоний отправился в Фивы за семьей Никострата, стало известно, что греки возвращаются домой. Похоже, ионийское поражение отбило у них охоту воевать с персами на чужой земле. Во всяком случае, в нынешнем году.
Когда Эльпида приплыла в Ионию и в первый раз ступила во дворец, Поликсена устроила большое празднество. Она впервые видела, как Никострат, вновь очутившийся в царских палатах, радуется от всего сердца. В этот день был устроен народный праздник – выкатывали на улицы на повозках огромные бочки с вином, разносили блюда белого хлеба, соленых оливок, копченой рыбы; жарили на вертелах целые бычьи и свиные туши, царские вестники разбрасывали деньги и подарки. Люди Милета ели, пили, плясали и, захмелев, выкрикивали здравицы Поликсене. И в других городах, по всей Ионии, подданные славили царицу и пировали на ее счет…
Празднества продолжились и на другой день. В этот второй вечер Поликсена заметила в зале Делия. Ее спаситель присоединился к царским лучникам и подолгу упражнялся вместе с солдатами Мелоса; но пробрался на пиршество по праву человека, близкого к царице.
Делий был одет в белоснежный хитон и зеленый гиматий, сколотый на плече зеленой же хризолитовой застежкой. Он теперь получал жалованье, и принарядился к такому дню на собственные средства; и, похоже, посетил дорогую баню. Поликсена все время чувствовала на себе упорный, молящий взгляд молодого человека.
Она раньше, чем прошлым вечером, покинула пиршественный зал и велела своей прислужнице Аглае передать Делию, чтобы он пришел к ней; и еще приказала приготовить для себя отвар сильфия. Догадливая рабыня ни о чем не спросила. Поликсену сейчас почти не заботило, что скажут об этом другие.
Царица сама снимала тяжелые украшения, сидя перед зеркалом, когда услышала сзади мужские шаги. Как в ту ночь, когда Гобарт пришел к ней и, воспользовавшись ее растерянностью, овладел ею почти насильно.
Молодой вольноотпущенник робко остановился у Поликсены за спиной – а потом, набравшись храбрости, склонился и поцеловал ее в плечо…
Поликсена стремительно обернулась. – Сядь рядом, – велела она юноше, а потом бросила Аглае:
– Оставь нас!
Рабыня быстро удалилась и затворила за собой двери.
Царица и ее воздыхатель остались вдвоем. Делий опустился на колени рядом с Поликсеной и прижал к губам край ее одежды; он тяжело дышал от страсти. Он весь горел от восторга и стыда.
Поликсена положила руку на его темнокудрую надушенную голову и заставила взглянуть на себя.
– Ты пришел ко мне этой ночью, потому что я так обязана тебе? Или потому, что еще не знал женщины? А может, потому, что я могу осыпать тебя милостями… или убить, если ты мне откажешь?..
Пальцы царицы стиснули волосы юноши до боли. Но он не отвел глаз.
– Нет, – хрипло ответил Делий. – Я знаю, что моя жизнь в твоих руках, но не боюсь. И не хочу стать царским любимчиком.
Молодой вольноотпущенник прижался губами к ее колену.
– Я давно люблю тебя, моя единственная госпожа. И я вижу, как ты одинока среди тех, кто тебя любит!
– Правда?..
Рука Поликсены разжалась.
– Так ты пришел… избавить меня от одиночества?
Делий кивнул. Не поднимая головы, он начал целовать ее раненую ногу, обнажая ее; голубой виссон скользил кверху. А потом вдруг Делий встал и подхватил царицу на руки.
Она успела оценить, какой силой налилось его тело, которому молодой иониец не давал поблажки. Но, отнеся Поликсену на ложе, Делий опять превратился в робкого поклонника. Он прикасался к ней так, точно она и вправду была ожившей богиней, и только глаза жадно ласкали ее…
Поликсена улыбнулась и приподнялась на постели; а потом вдруг очутилась сверху. Взяв в ладони голову юноши, она страстно поцеловала его.
– Избавим друг друга от одиночества, мой Адонис, – прошептала она. – Отдайся мне и возьми меня.
Делий со стоном обвил руками ее шею. Он ощущал себя так, словно приносит в жертву свою чистоту матери богов; овладевает тем, что так давно желал, – и утешает ту, которая отчаянно нуждается в этом…
В предутренний час к любовникам тихонько вошла Аглая. Делий спал, прижавшись щекой к полной смуглой груди Поликсены. На миг рабыне стало жаль нарушать это единение, но потом она наклонилась и тряхнула юношу за плечо.
Он резко приподнялся и непонимающе захлопал черными ресницами, глядя на служанку.
– Собирайся и уходи, царица рано встает! – сердито прошептала Аглая. – Госпожа пошлет за тобой снова, когда будешь нужен!
Делий кивнул и выскользнул из постели. Он посмотрел на Поликсену, лицо которой во сне стало совсем молодым и умиротворенным; с трепетной благодарностью вспомнив пережитое блаженство, Делий поцеловал теплые волосы царицы. Он быстро оделся и вышел.
Поликсена встала позже обычного. Совершив утренний туалет и позавтракав наедине с собой, она вышла из спальни, еще прихрамывая, но тихо улыбаясь; и в коридоре столкнулась с Мелосом. Тот, очевидно, направлялся к ней. Иониец посмотрел царице в глаза столь знакомым пронзительным обличающим взглядом.
– Я выпила сильфий, – спокойно сказала Поликсена.
Зять кивнул и ни о чем больше не спросил.
========== Глава 197 ==========
– Наша царица, похоже, разошлась с Персидой и повенчалась с молодой Ионией, – задумчиво сказал Никострат. Они с Мелосом вдвоем гуляли по взморью – как некогда иониец гулял там с Поликсеной.
Мелос удивленно взглянул на родича; а потом покраснел, поняв его слова.
– Да, думаю, это для твоей матери имеет и такое значение, – согласился он. А затем рассердился. – Только не вздумай ничего ей…
Никострат понимающе поднял руку.
– Она живая женщина, – сказал спартанец. – И ведь этот слуга спас ей жизнь… разумеется, я буду молчать. Это не касается никого, кроме них двоих.
Мелос кивнул, подумав: пока что не касается. Поликсена помолодела и вся засветилась, приблизив к себе юного возлюбленного: его объятия оказались благотворны для нее. Делию было девятнадцать лет – и, по-видимому, он увлекся царицей куда сильнее, чем она им… Как и все мужчины вокруг нее, спаситель и вольноотпущенник Поликсены никогда не встречал ей подобных.
Поликсена с радостью проводила с ним не только ночные, но и дневные часы, и воспитывала его душу вместе с телом – Делий оказался восторженным и способным учеником. Однако это не могло продлиться долго – чересчур велика была разница в возрасте и положении любовников; а когда старшая из двоих женщина, она почти всегда проигрывает в борьбе со временем.
“Хотелось бы надеяться, что Поликсена сумеет расстаться с ним вовремя и достойно”, – подумал Мелос. Пока что царица не теряла головы – но никто не мог знать, чем ее любовь обернется впоследствии для нее самой и для окружающих…
Однако двор ее опять процветал, жизнь города в это лето необыкновенно оживилась – отстояв своих новых правителей и показав всем свою силу, Милет опять, как в былые времена, приманивал отовсюду мыслителей, поэтов, художников, изобретателей; в главном городе Ионии устраивались атлетические и музыкальные состязания. Несмотря на опасность войны – а может, благодаря ей, гетеры слетелись в город как бабочки. Эльпида, побывав на симпосионе у двух таких обольстительниц, признала, что под властью персидских наместников подросла достойная смена ее поколению.
– Ионийки столь же красивы, как и коринфянки, – сказала бывшая гетера. – Но при этом они образованнее и шире мыслят, поскольку испытывают на себе намного больше веяний.*
Теперь, считаясь супругой царевича и царевной, Эльпида получила возможность беспрепятственно знакомиться с городом и его красотами, удовлетворяя свою любознательность: Поликсена предоставила в распоряжение невестки богатые носилки и стражу. Никострат ни в чем не стеснял жену, но сам не был охоч до таких сборищ.
Спартанец не боялся, что его верность Эльпиде может быть поколеблена, – но продажная любовь, даже возвышающая и обогащающая душу знаниями, по мере приобретения опыта стала вызывать в нем еще большую неприязнь, чем раньше. Искусная гетера для каждого нового возлюбленного надевала новую личину: и такой была сама Эльпида, пока не стала его супругой.
Впрочем, беременность скоро заставила коринфянку ограничиться прогулками по территории дворца. Благо во дворце тоже было на что посмотреть и чем восхититься.
Менекрат, разумеется, остался со своей персиянкой жить во дворце и служить его украшению: и он наконец-то решил воплотить в жизнь свою давнюю мечту, которая была задавлена годами службы при персидском дворе. Ремесленник ощутил, что может вернуть былое мастерство, опять раздуть в себе божественную искру, – глядя на царицу, которая теперь одерживала победу за победой, впервые после возвращения в Милет он ощутил настоящее вдохновение.
Когда скульптор бросился к Поликсене, умоляя ему позировать, вначале она решительно отказывалась. – Ты забыл о моей ноге? – спросила царица. – А может, забыл о моем возрасте?..
Она горько усмехнулась, взглянув на Делия, который был третьим при разговоре.
Юноша вспыхнул, намереваясь горячо возразить. Он шагнул вперед и протянул руки к возлюбленной, но не нашел слов – хотя чувствовал, как Поликсена несправедлива к себе. Делий беспомощно посмотрел на Менекрата.
Скульптор серьезно кивнул, как будто понимал чувства молодого человека лучше него самого. Менекрат повернулся к царице.
– Ты сейчас в своем наилучшем возрасте, государыня, – сказал он. – Если бы я собрался ваять девчонку, я бы нашел модель где угодно… но из сотни смазливых милетских девчонок не сделаешь одной тебя, с твоей осанкой, разворотом плеч, божественной суровостью и ясностью твоих прекрасных черт! А что касается твоего ранения…
Менекрат позволил себе коснуться колена царицы, низко склонившись к ее ногам.
– Я изображу тебя восседающей на троне. Как египетскую Нейт, мать всего сущего, которую ты с давних пор чтишь и я тоже…
– Но это кощунство! – не выдержала Поликсена.
Менекрат поднял брови.
– Что именно?.. Изобразить тебя царицей, достойной сравнения с божественными фараонами, – это не кощунство, это правда твоего правления. Разве малому ты научилась у Нитетис и Уджагорресента? А у Камбиса?
Поликсена рассмеялась.
– Ну а ты, мой замечательный художник, многому научился при дворе Атоссы, – сказала она. – С таким умением льстить ты нигде не пропадешь. Но я верю, что ты сказал мне то, что думаешь, – успокоила царица мастера, видя, как тот помрачнел.
Потом она спросила:
– Как бы ты изваял меня?
– В раскрашенном мраморе, – не задумываясь, ответил Менекрат. – Наподобие египетских богинь из известняка, только с твоими чертами, исполненной властного устремления, – ты будешь держать свой жезл…
Поликсена повернулась к Делию – он кивнул. Глаза ее юного избранника сияли любовью.
– Если мне будет позволено добавить к словам знаменитого скульптора – ты сейчас на пике своего развития, моя царица, – сказал он.
“А с горы путь ведет только вниз”, – подумала Поликсена.
– Хорошо, – наконец согласилась она. Менекрат захлопал в ладоши и поклонился. – Только у меня будет немного времени на это баловство, – предупредила царица, опять хмурясь.
Скульптор прижал обе руки к сердцу, а потом протянул к ней.
– Я так давно знаю и наблюдаю тебя, госпожа, что многое в твоем облике смогу воссоздать по памяти.
С этого дня Поликсена начала позировать, подолгу просиживая в кресле в своих длинных златотканых одеждах. Они с Менекратом выбрали для такой работы ионийское платье – хитон с рукавами, которые скреплялись драгоценными застежками: покрой его приближался к азиатским нарядам. Черные жесткие волосы царицы были завиты прядями и покрыты алой повязкой, надо лбом сияла золотая диадема.
Часто Поликсена совмещала позирование с работой: сидя перед Менекратом, она диктовала что-нибудь писцу или читала. К концу лета у нее прибавилось дела – хотя греки сложили оружие и гроза откатилась за море, донесения разведчиков позволяли предположить, что вскоре эллинские союзники, разозленные и жаждущие отмщения персам, предпримут новую попытку нападения. Особенную тревогу вызывали Афины. Родина демократии стала главным противником деспотии и монархического правления в любой его форме – и многие ионийцы, кровно связанные с Афинами, готовы были откликнуться на призыв из Аттики. Афиняне, в отличие от спартанцев, легко устанавливали связи по всей ойкумене.
Теперь, когда в Ионии воцарилось спокойствие, в ее виноградниках, лимонных и оливковых рощах мог вызреть новый заговор. Поликсена на своем веку убедилась – люди неразумны и никогда не удовлетворяются тем, что имеют…
Наполнив к началу осени свою казну, она принялась опять укреплять флот, чтобы еще до холодов сделать его боеспособным. Теперь, когда она и Мануш больше не интриговали друг против друга, царица обсудила со своим главнокомандующим все преобразования. Персидские триерархи, кормчие и матросы, которыми Мануш заменил ионийцев перед сражением, продолжили обучаться своему делу. Прибрежные воды тщательно исследовали. Ныряльщики, извлекавшие со дна тела погибших до самой осени, смогли рассказать Манушу и царице немало нового о глубинных опасностях…
Никострат, который часто бродил по южному берегу, вспоминая своих товарищей, приказал установить там каменную стелу в память о погибших спартанцах. У Мелоса, который услышал об этом раньше царицы, язык не повернулся оспорить решение друга.
– Эта стела – как игла, воткнувшаяся мне в сердце, – сказал Никострат, глядя вместе с другом, как рабочие обтесывают памятник. Спартанец сжал плечо Мелоса. – Но если я вырву эту иглу, я сам рассыплюсь прахом…
Мелос крепко обнял его.
Серый гранитный памятник с выбитой на нем краткой надписью вызывающе высился на берегу, против солнца. Мануш, впервые увидев стелу и поняв, чье это творение, вскипел яростью и чуть было не послал рабочих немедленно обрушить ее. Но потом перс заметил свежие и увядшие венки из алых роз, возложенные к памятнику какими-то безымянными почитателями, и понял, что лучше ничего не трогать.
Никострат, однако, оправился и приспособился к своему положению. Теперь спартанец интересовался многими вещами, которые презирали его соплеменники, – и о которых понятия не имело большинство эллинов; однако воинское искусство он по-прежнему ценил выше всего, и считал себя обязанным непрестанно в нем совершенствоваться. Никострат, по приказу царицы, был назначен полемархом, командующим тысячей ионийцев, – теперь они с Мелосом упражняли своих пехотинцев вместе, и, как раньше, много времени посвящали друг другу.
Отныне Мелос встречался с Поликсеной по долгу службы, как подданный, и их доверительные разговоры почти прекратились. Своим доверием царица одаривала другого.
Она нечасто проводила ночи с возлюбленным, не только из-за занятости, – Поликсена блюла тайну и свою репутацию; но когда Делий приходил в ее опочивальню, ласки приносили обоим глубокое удовлетворение. Отдыхая, они пили медовое вино и разговаривали.
Однажды, когда счастливый Делий лежал в объятиях Поликсены, она сказала, перебирая его темные кудри:
– Вот, ты добился того, чего желал, – царица любит тебя… Думал ли ты о своем будущем? Ты теперь свободный человек и можешь жениться.
Делий напрягся – и, казалось, перестал дышать, словно не верил своим ушам…
– Более того, это твой долг, – закончила Поликсена.
Делий вырвался из ее ласковых рук и сел.
– Твой подлый перс оставил тебя… и теперь ты хочешь бросить меня первой, чтобы не испытать новой боли? – воскликнул юноша со слезами ярости. – Так, Поликсена?..
Царица улыбнулась мягкой материнской улыбкой.
– Не я требую этого, мой дорогой, – неизбежность. Подумай о том, как ты молод!
Делий сжал кулаки.
– Это неважно! Я не смогу без тебя жить… ты не понимаешь, сколько ты значишь для меня!
Поликсена молча смотрела на возлюбленного, подперев голову рукой, словно предоставляя все решать ему одному. И тогда Делий потупился и спросил:
– Ты позволишь мне быть откровенным?
– Конечно, я даже настаиваю, – ответила Поликсена. – Я не желаю, чтобы ложь проникала в мою спальню.
– Когда ты освободила меня… я, раб и невежда, столько узнал благодаря тебе! Я очень многому научился у тебя, моя царица, – Поликсена улыбнулась, видя, как юноша краснеет, и сама ощутила страстное волнение. Однако Делий продолжал, избегая ее взгляда.
– Но я также многое узнал, бродя по городу! Я слышал, прости… сколько людей осуждает тебя…
Поликсена перевернулась на спину и потянулась.
– Это естественно, мой прекрасный. Только человек ничтожный не имеет врагов, – заметила она.
– Да, конечно! Но ты еще не понимаешь… Одни люди осуждают тебя за твое многомужество, как женщину… а другие превозносят, как царицу. И я понял, почему.
Делий схватил ее руку и покрыл поцелуями, от локтя до кисти. Поликсена задрожала, прикосновение к чувствительному местечку сразу вызвало жажду большего.
– Ты знаешь, что сильные, богатые и богато одаренные мужи часто имеют многих жен… А ты – великая жена, которая у каждого из своих мужей взяла лучшее! Ты как сокровищница, открывающаяся избранным… и я так счастлив, что именно я избран тобою!
Поликсена села, обняв колени.
– Но тогда ты тем более должен понимать, что…
– Не хочу этого слышать!
Делий приник лицом к ее обнаженным коленям, к рукам.
– Тебя называют гетерой на троне, но это неправда, – сдавленным голосом сказал он. – Гетеры рассчитывают свою любовь по часам, отмеряют за плату… это всегда ложь… а ты другая!
