Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 97 страниц)
Поликсена вообразила себе, каково будет сказать все это брату, – но выбирать не приходилось.
– Хорошо, госпожа, – терпеливо сказала эллинка.
И вдруг египтянка подошла к ней и сжала ее руку в своей: первый такой сердечный жест.
– Не притворяйся, что тебе не понравилось! Я ведь вижу: ты наслаждалась нашим спором не меньше меня!..
Поликсена улыбнулась: конечно, это было так.
– Это правда, царевна. Благодарю тебя.
Нитетис улыбнулась и кивнула. Когда она отпустила руку эллинки, Поликсена увидела на своей коже ярко-рыжие следы. Нитетис, как все знатные египтянки, красила хной ладони и ступни.
– Хорошо, – сказала Априева дочь. – Иди сейчас к брату, а потом я отдам распоряжения насчет тебя… тебе отведут покои рядом с моими, принесут ужин, воду для купания и все, что ты потребуешь для своего удобства. Требуй как царская гостья!
Поликсена низко поклонилась, надеясь, что египтянка не видит, как она смущена и растеряна. Эллинке опять стало очень страшно; она сжала дрожащие руки в складках гиматия.
Потом по знаку Нитетис к Поликсене подошел один из египтян, охранявший вход в спальню царской дочери. Нитетис быстро проговорила ему что-то на своем языке, и он кивнул и ударил себя кулаком в голую грудь.
– Мой воин проводит тебя к брату, – сказала египтянка, взглянув на Поликсену подведенными черным глазами, окруженными зелеными тенями. В вечернем свете эта раскраска выглядела почти зловеще: египтяне во всем своем искусстве преследовали такую цель, увести человека от натуры и от самого себя…
Эллинка еще раз поклонилась и увидела улыбку своей царственной покровительницы. Потом стражник направился к дверям, и Поликсена последовала за ним.
Она увиделась и объяснилась с братом – Филомен так был растерян от всего происходящего, что даже не выговорил сестре. Хотя за что ее ругать? Винить можно было только те силы, которые привели их обоих пред очи Нитетис.
Филомен только обнял сестру и пожелал удачи. Поликсена ответила ему тем же. Они распрощались, и стражник повел эллинку назад: видимо, туда, куда указала ему царевна препроводить гостью.
Поликсена обрадовалась, что у брата не было времени расспросить сестру о содержании ее беседы с Нитетис… и вдруг ей стало страшно этого умолчания. Может быть, дальше ей придется обманывать любимого брата еще больше, обманывать сознательно?
Нет, конечно, нет: они непременно поговорят позже.
Когда Поликсена оказалась в отведенном ей покое, от богатства которого у эллинки зарябило в глазах, к ней тут же подошла служанка-египтянка, похожая на ту, которая была у Нитетис: молодая и бесстрастная, но, видимо, расторопная. Она сказала Поликсене, что для нее готова ванна.
Поликсена только в далеком детстве пользовалась услугами рабыни: Филомена и своей няни-гречанки, которая давно умерла. И никакие рабыни еще не видели и не касались ее тела, когда Поликсена стала девушкой. А эта была еще и египетской дикаркой, к тому же, дворцовой прислужницей!
Коринфянка кивнула, сохраняя спокойствие и соглашаясь последовать за служанкой. Ванная комната оказалась соседней – чистоплотные египтяне совершали омовения по нескольку раз в день и не любили для этого ходить далеко. От горячей ароматной воды поднимался пар. Прислужница подошла к Поликсене и, склонившись и протянув руки, показала, что готова взять у нее одежду.
А что гостья наденет потом?
Поликсена расстегнула застежки гиматия, потом спустила с плеч хитон и, сбросив одежды на руки рабыне, шагнула в воду и села, уже не заботясь о том, что волосы намокнут. Через какое-то время она почувствовала, как проворные умелые руки подняли ее волосы и закрутили вокруг головы, заколов шпильками; потом рабыня принялась натирать ее плечи жестким натроном*.
Немного погодя, опустив глаза, Поликсена встала из воды и позволила натереть себя везде. Она представляла, что думает египтянка о ее загрубевших руках и коленях, о темном неровном загаре… обо всем ее теле бедной женщины, привыкшей ко всякому труду; хотя и телесными упражнениями Поликсена, как благородная эллинка, никогда не пренебрегала.
Смыв соль с ее тела, служанка помогла ей выйти из ванны и обернула большим куском полотна, которым с силой растерла. Потом вместо ее собственного платья подала гостье широкое и длинное белое одеяние, которое не было сшито по бокам и имело только горловину, стягиваясь в талии поясом: египтяне носили такие платья в часы отдыха и ночью.
Поликсена обулась, радуясь, что ей оставили хотя бы сандалии, и гадая, когда ей вернут ее собственное платье.
Вернувшись в спальню, она села в кресло, и на столике перед ней поставили ужин: жаренную с луком и пряностями рыбу, финики, лепешки и вино. Немного поев, Поликсена почувствовала, что ее клонит ко сну – после купания, после всего этого изумительного и утомительного дня. Эллинка подавила зевок, про себя дивясь, как быстро ее перестала впечатлять окружающая красота и роскошь.
Наверное, это просто от усталости… а потом она будет вспоминать свое гостеванье у царевны как лучший виденный ею сон.
Если вернется из дворца.
Холодный страх вдруг овеял ее, и Поликсена увидела свое положение в его настоящем свете.
Она – она эллинка у гостях у дочери Априя! Она женщина-философ, исповедующая учение, которое, весьма возможно, уже завтра подвергнется гонению по всей Та-Кемет!
И Нитетис хочет от Поликсены, чтобы она поддержала персидскую веру на египетской земле: Нитетис настоящая изменница, если называть вещи своими именами. А как Поликсене называть себя, если она станет союзницей этой девушки – и всех тех, кто вместе с Нитетис рассчитывает склониться перед Камбисом, пусть даже и к выгоде для Египта?..
Поликсена склонилась на руку отяжелевшей головой. Нет, этого слишком много. И каждый новый день ниспосылает неожиданные испытания, не позволяя человеку много гадать о будущем, которое знают одни боги.
Коринфянка отправилась в постель, куда ее препроводила та же египетская служанка: истинно царское ложе, огромная кровать с пологом, застеленная тонким и мягким льном и мягчайшими шерстяными покрывалами, с пуховыми шелковыми подушками.
Устраиваясь на этом ложе, эллинка задалась вопросом, кто спал здесь до нее. Чьи заговоры и страсти видела эта спальня?
Но потом глаза Поликсены закрылись, и она крепко заснула.
***
Утром ее тело занемело – она так устала, что проспала всю ночь в одной позе. Но, с наслаждением потянувшись, Поликсена почувствовала, что хорошо отдохнула.
И тут же ее одолели все вчерашние заботы и страхи разом.
Сев в постели и уткнувшись лицом в ладони, эллинка вспомнила о своем доме и о верном Ликандре, которого она, вполне возможно, подвергла нешуточной опасности; вспомнила о том, где сама находится и кто ее ждет.
– Помоги мне, Артемида, – прошептала Поликсена.
Но почему-то ей представлялось, что Артемида, охранившая ее брата в бою, не имеет силы здесь. А после того, как Поликсена долгие часы рассуждала с египетской царевной о персидской вере!
Она спустила ноги с кровати и, подняв глаза, увидела совсем рядом вчерашнюю служанку. Египтянка поклонилась с невозмутимым видом.
“Сколько же власти здесь на самом деле имеют рабы?” – подумала Поликсена.
В Египте рабы не приравнивались к вещам, как в Элладе, и среди египтян рабов было мало: преимущественно рабами были пленники-чужеземцы. Значительную часть обслуги дворцов и особняков знати Та-Кемет составляли наемные люди, работавшие за плату. Рабы же были как самые младшие из детей в семье египтян; наиболее незаметные, вездесущие и потому порою самые нужные из прислужников.
Никакой раб не был вполне рабом – но и никакой приближенный знатного господина не мог назвать себя свободным человеком.
Такая двойственность положения человека свойственна многим древним восточным странам: несомненно, и Персии, хотя об этой новой грозной силе Поликсена все еще знала мало.
Служанка подала ей ее собственный наряд – и, ощутив исходящий от платья лотосовый аромат, Поликсена со стыдом поняла, что платье вчера выстирали. Одевшись, эллинка позволила себя причесать – похоже на то, как убирала волосы она сама, но на египетский манер, заплетя на висках несколько тонких кос и связав их на затылке в пучок. По две косички справа и слева оставили свободно падать на шею. И, конечно, ей накрасили лицо: наложив яркую хну на губы и жирно подведя глаза, что делали все египтянки, не только для красоты, но и для защиты от света.
Ей принесли легкую еду – фрукты и вино с водой, хотя египтяне вино не разбавляли: но Априева дочь, конечно, знала об этом обычае эллинов. Потом пришел вчерашний стражник и, коротко поклонившись гостье дочери фараона, пригласил ее проследовать к своей госпоже.
Подходя к покоям царевны, Поликсена увидела, как оттуда выходит незнакомый ей царедворец… нет, он был ей знаком! Друзья Филомена по просьбе его сестры объяснили Поликсене, кто это: царский казначей Уджагорресент, высочайший благодетель ее и брата.
Поликсена поспешно отступила и поклонилась высокому человеку. Выпрямнвшись, она встретилась взглядом с Уджагорресентом: египтянин остановился, глядя на нее густо подведенными черными, лишенными всякого выражения глазами. Когда Поликсена посмотрела царскому казначею в лицо, уголки его накрашенных губ приподнялись в улыбке. Потом он сам слегка склонил голову без парика и проследовал дальше.
Войдя в двери гостевой комнаты, Поликсена сразу же увидела радостную улыбку Нитетис, сидевшую в том же кресле, что и вчера. Сегодня на Априевой дочери было свободное полупрозрачное белое платье, похожее на то, что Поликсене дали на ночь: эллинка увидела, что под легкой тканью просвечивают выкрашенные красным соски, и вздрогнула. Дочь фараона встала и поспешила ей навстречу.
– Сегодня ты выглядишь лучше, – сказала она, крепко пожав руку Поликсены. – Ты уже завтракала?
Поликсена кивнула, борясь со своим смущением.
– Я тоже ела. Тогда пусть нам принесут просто вина, – Нитетис улыбалась, казалось, охваченная безудержным и непонятным весельем. – Сегодня я хочу, чтобы ты рассказала мне о себе и своей родине!
* Смесь соли и соды, употреблявшаяся египтянами вместо мыла.
========== Глава 11 ==========
– Так значит, ты лишилась отца два года назад… тебе было столько же лет, сколько мне сейчас, – медленно сказала Нитетис.
Поликсена кивнула.
– Да, госпожа. Он оставил нам с братом кое-что, но мы давно уже истратили все наследство, и жили…
– Так, как и следует жить пифагорейцам, – улыбнулась дочь фараона. – В бедности и смирении.
Она взглянула на эллинку.
– Я не права, быть может?
– Учитель ничего не говорил об этом прямо… думаю, он слишком умен, чтобы призывать кого-нибудь нищенствовать, – искренне ответила Поликсена. – Но сам Пифагор беден.
Поликсена под пристальным взглядом дочери фараона думала о том, что Пифагор говорил о государственной власти и устройстве общества… и надеялась, что эти слова до египтян не дошли.
– А отчего умерла ваша мать? – вдруг спросила Нитетис. Как оказалось, ее в эту минуту совсем не заботила политика и философия.
– От какой-то лихорадки, – ответила Поликсена. – Она заболела еще до того, как мы сели на корабль, отец хотел переждать… но матушка сама торопила нас, говорила, что опасность не ждет, а ей в ее болезни могут помочь только боги.
Коринфянка закусила губу.
– Мать умерла еще в море, на пятый день плавания… и мы завернули ее в ткань и предали Фетиде… Отец плакал тогда при мне и брате, говорил, что напрасно мы отправились в Египет, что это предвестие сулит нам всем гибель…
Она спохватилась и быстро взглянула на царевну. Но в черных подведенных глазах египтянки было только сочувствие.
– Очень жаль, – сказала она. – Быть может, если бы вы довезли вашу мать до Та-Кемет, здесь она была бы спасена. Наши врачи весьма искусны.
Поликсена кивнула. Она утерла глаза и, сдвинув низко лежащие брови, посмотрела на свою руку, на которой остался черный след.
– Никогда нельзя знать, чего желают боги, царевна.
– Иногда можно, – возразила Нитетис.
Она встала с места и сложила накрашенные ладони. Прошлась перед Поликсеной, размышляя о чем-то своем.
– Я лишилась отца гораздо раньше, чем ты, и едва помню его, – Нитетис грустно улыбнулась. – А матери я совсем не помню. Может быть, она была разлучена со мной насильственно, – а может, тоже умерла.
Поликсена глубоко вздохнула, помня, как опасно заговаривать с Нитетис о ее семье. Египтянка может быть действительно дочерью Априя – как может состоять с ним в другом, близком или дальнем, родстве, а может и вовсе быть обманщицей. Но, как бы то ни было, сейчас касаться этих тайн нельзя никому из приближенных Нитетис, думающих о своем будущем.
И несомненно одно: Нитетис воспитывали как царевну и будущую царицу. Ничего лучшего у Египта сейчас нет.
– Скажи… у вас ведь часто бывают такие войны, как та, от которой вы бежали? – вдруг спросила египтянка. – Ведь вы один народ… как получается, что вы все время воюете между собой, как жестокие враги?
Поликсена пожала плечами.
– Мы сильные воины, мы неуемный народ… нам быстро становится тесно у себя, – она усмехнулась. – Ведь наши полисы всегда были бедны. Но, несмотря на нашу бедность, на нас всегда покушались не только свои, но и соседи, и мы никогда не отвыкали от меча и копья.
Она покраснела, поняв, что только что весьма нелестно отозвалась о Египте. Но Нитетис не оскорбилась, несмотря на то, что прекрасно ее поняла.
– Мир против войны… кто знает, что считать злом, а что добром, – задумчиво сказала Априева дочь. – Вы думаете, что сильные люди не могут быть мирными. Может, и так! Но вы мало думаете о том, почему вы сотворены такими, какие есть, а другие народы – другими… и в чем их сила…
Поликсена подумала о своем доме в Коринфе, потом о путешествии всей семьей на Самос, которое стоило здоровья и жизни матери. Они жили мирно, пока под властью самосского царя Поликрата, дружного с Амасисом, не вспыхнуло восстание.* Но именно Поликрат написал сопроводительное письмо для Пифагора, и именно благодаря этому письму Поликсена сейчас оказалась в обществе царевны.
Грудь ей стеснило чувство переменчивости судьбы, счастья и боли, – нужно всегда отнять у одного, чтобы прибавилось другому. А может ли быть так, чтобы добро преумножалось у всех людей?
И вдруг Поликсена вскочила с места.
– Царевна! Я оставила свой дом на нашего слугу и друга, Ликандра, но этого мало, – взволнованно проговорила эллинка. – Прошу тебя: пока я здесь, пошли еще воинов охранять его.
Они с Нитетис повернулись друг к другу – несмотря на то, что Нитетис была на два года младше, египтянка была совсем ненамного ниже ростом.
– Если тебе не покажется слишком дерзкой моя просьба, – Поликсена сложила руки.
Нитетис холодновато улыбнулась.
– Не покажется. Ты боишься, что без тебя на ваш дом нападут философы? – вдруг усмехнулась она. – Конечно, мне следовало бы самой об этом подумать!
Она резким жестом подозвала египетского стражника, и некоторое время что-то ему объясняла; воин слушал, сложив на груди мощные руки, время от времени почтительно кивая. Потом отсалютовал своим копьем и, повернувшись, быстро вышел.
– Это начальник моей стражи, Сенеб, – сказала египтянка, взглянув на Поликсену, когда воин скрылся. – Я велела ему сейчас же взять пятерых греков из моей охраны и направить к твоему дому. Думаю, этого будет достаточно.
Потом она задумалась, глядя на Поликсену.
– Так вы с братом живете только вдвоем? И никто не помогает тебе по хозяйству? И ваш дом все время без охраны?
– Мы так жили и в Коринфе, госпожа, – сказала Поликсена. Она смутилась, вдруг поняв, как хочет царевна облагодетельствовать ее; протестующе подняла руку, но сердце забилось от ощущения неотвратимости таких перемен.
– Нам ничего не нужно, благодарю тебя!
– Неужели совсем ничего? – засмеялась Нитетис, глядя на сгорающую от стыда чужестранку.
Потом она сдвинула начерненные брови и крепко сжала плечо эллинки. Та вдруг подумала, что царевна тоже, несомненно, упражняет свое тело, хотя и выглядит гораздо более хрупкой, чем сама Поликсена.
– Может быть, тебе и не нужно, но мне нужно, чтобы ты была в безопасности и ни в чем не нуждалась, – прошептала Априева дочь. – У меня мало настоящих союзников – тех, на кого я могу положиться. Я имею в виду моих советников, а не простых солдат, конечно же.
Она взглянула Поликсене в глаза.
– Тех людей, которые могут разглядеть, кто я такая, за моей божественностью, а не повинуются слепо дочери Ра и Нейт! Ты понимаешь, эллинка? А мыслящих по-гречески друзей у меня почти совсем нет!..
Только сейчас Поликсена поняла, как эта девушка одинока. И только сейчас вдруг поняла, как одинока сама.
Конечно, брат любил ее и говорил с ней намного больше, чем обычно у эллинов братья говорят с сестрами, но сердечного друга у Поликсены никогда не было. Такого, каким был для Филомена Тимей: каких имеют счастливые мужчины…
Таким другом для женщины может стать только другая мыслящая и любящая женщина. Коринфянка почти не зналась с девушками из греческих семей в Мемфисе, затворницами своих гинекеев, – тем более, что после смерти Априя мемфисские греки рассеялись и разъехались из столицы.
Она неожиданно поняла, что Нитетис крепко сжимает обе ее руки, и их руки уже перепачкались в краске по самые запястья.
– Так что? Ты примешь мою помощь? – спросила Нитетис почти грозно: но за этой угрозой Поликсена впервые различила отзвук отчаяния и одиночества высоко вознесенной женщины.
Она склонила голову.
– Да, царевна.
Нитетис отпустила ее руки и засмеялась теперь счастливо, увидев, как они обе перепачкались. Поднеся свою ладонь к губам, египтянка поцеловала ее.
– Ты ведь царской крови, как я! Тебе нельзя быть без слуг и охраны! – Нитетис хлопнула в ладоши и повернулась на месте, очень довольная собой. – К тому же, многие из эллинов здесь разбогатели, и никто не посмеет косо взглянуть на вас.
“Многие, очень многие будут смотреть, – печально подумала Поликсена. – Но разве есть у меня сейчас выбор? Боги, что вы делаете с нами!”
Она поклонилась.
– Благодарю тебя, госпожа.
Царевна нетерпеливо вздохнула.
– Когда мы наедине, называй меня просто по имени. Рядом со мной уже давно нет никого, кто называл бы меня по имени, – она рассмеялась.
Подумав немного, она подошла к своему креслу и упала в него. Улыбаясь, посмотрела на рослую эллинку снизу вверх.
– Вот что. Я подарю тебе эту служанку, которая здесь занималась тобой. И дам еще одну – для работы на кухне, – сказала Априева дочь. – А тех воинов, что я послала к твоему дому, назначу твоими постоянными охранниками.
Поликсена побледнела, вообразив себе, как посмотрит в глаза Ликандру. А брату?.. А этим охранникам-эллинам?..
– Нитетис, – робко начала она.
Царевна гордо подняла голову.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Что вам нечем их кормить этих людей. Но теперь ты моя наперсница… я жалую тебе этот титул*. Ты будешь получать от меня содержание, а твои охранники будут получать жалованье из царской казны. Твой народ достаточно сделал для благополучия моей страны, чтобы теперь Египет отплатил ему тем же!
Поликсена не выдержала и опустилась на колени перед сидящей египтянкой, хотя ей почти невозможно было представить такое смирение раньше. Но сейчас она смотрела на Нитетис как на богиню, которая обладала властью несколькими словами переменить всю ее жизнь.
– Как же мой брат? – умоляюще спросила эллинка.
Нитетис наклонилась и подняла ее, а потом сама встала на ноги и обняла свою новую подругу.
– Филомена я назначу десятником, начальником над моими эллинами, – сказала она, посмотрев ей в глаза. – Но это пока, Поликсена. Думаю, при смелости и способностях твоего брата он быстро поднимется еще выше!
Она отступила и нахмурила брови, видя, что ее милостница опять хочет возразить.
– Такова моя воля! И своего решения насчет тебя я не переменю!
Тут вдруг Нитетис склонила голову, и в ее черных глазах блеснули опасные огоньки.
– Если ты не задумала мне изменить, конечно.
Поликсена мотнула головой. Кажется, боги уже все решили за нее.
– Никогда, Нитетис.
“Никогда”, – подумала Поликсена. Теперь это будет уже невозможно – пусть даже Нитетис окружают предатели, каких наверняка немало среди придворных, ей и ее брату невозможно будет предать свою благодетельницу, что бы с той ни случилось. Хотя этими царскими милостями они уже нажили себе врагов как среди египтян, так и среди греков: а предвидится врагов еще больше.
Она улыбнулась Нитетис, и та ответила на улыбку, все прочитав по лицу эллинки.
* Поликрат, тиран (правитель) острова Самос, был современником Амасиса и Пифагора и легендарной личностью. Выражение “Поликратов перстень” стало нарицательным – якобы Поликрат, будучи необыкновенно удачливым человеком, по совету своего царственного друга Амасиса выбросил в море самую любимую свою драгоценность, чтобы боги не позавидовали его счастью. А потом перстень вернулся к нему в брюхе рыбы, пойманной рыбаком, который принес ее царю на обед. И тогда-то Поликрат и понял, что его правление завершится несчастливо.
Несмотря на могущество и блеск двора Поликрата, при нем много несогласных бежало с Самоса: особенно после того, как он в 532 году до н.э. устранил своих братьев-соправителей и стал править единолично.
* У египтян действительно существовали такие полусемейные придворные титулы, которые, однако, были официальными.
========== Глава 12 ==========
Филомен узнал о своем новом назначении из уст начальника стражи Сенеба. Молодой эллин при словах египтянина был охвачен таким изумлением и стыдом, как будто получил позорный приговор; и только спустя несколько мгновений понял причину своих чувств.
“Сестра! Это сестра просила за меня!.. Нет, конечно, – Филомен опомнился. – Поликсена никогда бы так не унизилась: я знаю ее. Сама царевна пожелала опять отличить меня, почему-то мы ей по нраву…”
Он поклонился Сенебу, уже научившись подобающему среди египтян поведению и сдержанности.
– Благодарю тебя, господин… Передай мою благодарность благородной царевне, – после заминки прибавил коринфянин.
Начальник хмуро смотрел в лицо Филомена. Эллинский наемник вел себя так, как будто не понимал оказанной ему великой чести и необыкновенной быстроты своего продвижения по службе! Хотя чего ждать от экуеша?
– Может быть, царевна пожелает, чтобы ты сам выразил ей свою благодарность, – наконец сказал дюжий Сенеб, меряя эллина взглядом, выражавшим всю полноту его неудовольствия. – И выразил так, как следует!
Он бы охотно ушел, но предстояло еще познакомить экуеша с его обязанностями. Сенеб сквозь зубы приказал коринфянину следовать за собой; он представил ему подчиненных солдат, среди которых, к изумлению и еще большему огорчению Филомена, оказался и Тимей. Однако любимый друг не разочаровал коринфянина.
– Я рад за тебя, филэ*, – Тимей улыбнулся и на глазах у начальника сгреб Филомена в объятия и поцеловал. – Кто их знает, этих египтян, что у них на уме! Буду у тебя под началом, раз уж боги так судили!
– Благодарю тебя, друг, – с чувством ответил милостник царевны Нитетис.
Тимей похлопал его по плечу и широко улыбнулся.
– Надеюсь, что ты меня не загоняешь!
Филомен засмеялся. Эллины с радостью смотрели на эту сцену; но опять обратив внимание на египетского начальника, Филомен увидел у того на лице такое выражение, точно Сенеб готов был плюнуть.
– И часу не могут без своих пакостей! – проговорил египтянин.
Повисла тишина. Филомен выпрямился: он был ниже и уже в плечах, но в силе почти не уступал Сенебу. А Тимей – так тот превосходил варвара и ростом, и силой.
– Мы не делали никаких пакостей, начальник, – спокойно проговорил коринфянин, не сводя глаз с Сенеба. – И ничего, что бы считалось зазорным у вас.
Тот ругнулся.
– Еще бы попробовали здесь!..
Эллины зароптали, надвинулись на Сенеба. А Филомен улыбнулся, будто не заметив угрозы с обеих сторон; а потом неожиданно для товарищей поклонился.
– Благодарю тебя, начальник.
Сенеб фыркнул и ушел, топоча. Эллины сгрудились вокруг своего десятника, провожая египтянина недобрыми и тревожными взглядами.
– Не нравится мне это, – наконец сказал один из наемников – кариец, самый молодой.
Филомен улыбнулся юноше, с мрачной значительностью, сделавшей коринфянина старше на десяток лет.
– Они нас не любят и никогда не примут, брат, но мы не за любовью пришли к египтянам. Нас всех привела сюда Ананке*, и каждого – за своим.
“По плечу ли мне будет моя доля?” – подумал коринфский царевич; потом ощутил, как Тимей приобнял его, и ему немедленно стало легче. Никакая ноша не покажется слишком тяжела, пока друг готов подставить плечо.
***
Ночью, несмотря на полученное повышение, коринфянин опять стоял в карауле у дверей царевны; к себе Нитетис его так и не допустила. Филомен чувствовал от этого облегчение, ощущая достаточное унижение от объяснения с начальником. О сестре он вспоминал иногда – с острой тревогой; но больше с предвкушением какой-то неприятной милости. Божественная Нитетис вполне способна распорядиться его сестрой так, точно Поликсена принадлежит ей, а не своему брату!
Утром, когда уже направлялся спать в караульную, Филомен столкнулся с Поликсеной, которая, по-видимому, покидала покои царевны другим путем. Он почти не удивился, обнаружив сестру во дворце. Филомену вдруг показалось, что Поликсена не хотела видеть его; коринфянин схватил ее за руку выше локтя, пока Поликсена не убежала.
Услышал, как к ним с обеих сторон подступили стражники, приставленные охранять Поликсену, но хватки не ослабил.
– Что ты здесь делаешь?.. – спросил эллин сестру. Он вдруг заметил, как ярко она накрашена.
– Я здесь по приказу царевны… Пусти! – наконец выкрикнула Поликсена почти со слезами. – Мне больно, не видишь?
Филомен разжал пальцы.
Сестра потерла покрасневшую руку, опустив глаза; видимо, радуясь предлогу не смотреть ему в лицо. Филомен почувствовал, как в нем закипает гнев. Это было сродни боевой ярости; он задрожал и отступил, чтобы не ударить Поликсену.
– Зачем царевна задержала тебя? – глухо спросил Филомен. Поликсена увидела, что темные глаза брата совсем почернели; он коротко и часто дышал, сжимая кулаки.
Поликсена быстро оглянулась на свою стражу.
– Нитетис даровала мне титул наперсницы… придворный титул, – проговорила девушка и закусила губу. – Не сердись! Ты же знаешь, что я не могла отказаться!
Филомен некоторое время молчал, застыв подобно статуе, чья неподвижность вот-вот разрешится могучим и страшным усилием. Но потом молодой эллин поднял голову и спокойно посмотрел на сестру.
– И что же ты должна делать для Нитетис? – спросил он.
Поликсена скрестила руки на груди. Как видно, она тоже за эти мгновения овладела собой и начала сердиться на то, что вынуждена оправдываться.
– Ничего особенного! Занимать ее разговором… царевна хочет, чтобы я учила ее нашему языку, – улыбнулась коринфянка. – А ты… тебя ведь уже повысили, правда?
Филомен кивнул. Он все еще не мог понять, как ему себя вести сейчас.
– Да, сестра… С чего бы ей все это делать? – вдруг рассмеялся эллин. – Неужели получше нас никого рядом не нашлось?
Поликсена тоже засмеялась, радуясь, что буря миновала.
– Видимо, не нашлось, Филомен. Думаю, она никому не верит из египтян, – коринфянка понизила голос до шепота. – Ей очень одиноко, вот и все!
Они некоторое время настороженно, с какой-то новой настороженностью, смотрели друг другу в глаза; потом оба растроганно улыбнулись и обнялись.
– Прости, – прошептала Поликсена. – Я не хотела тебя огорчить! И я очень рада за тебя!
– Это ты меня прости, – отозвался Филомен. – Ты ни в чем не виновата!
Он поцеловал сестру, потом отстранил от себя.
– Мне пора. Иди домой… если тебя отпустили, – спохватился эллин.
Поликсена кивнула.
– Отпустили.
Филомен хотел уже идти, усталость брала свое… но остановился, услышав в сестрином голосе новое покаяние.
– Что еще?..
– Царевна подарила мне двух рабынь и дала стражников. Чтобы охранить меня и от египтян, и от греков, – прошептала Поликсена и спрятала лицо в ладонях. – Ты не узнаешь нашего дома, когда вернешься туда!
Филомен оцепенел.
Потом рассмеялся, полный недоверия и злости.
– Я нескоро вернусь, – наконец сказал эллин: и быстро ушел, чтобы не наговорить сестре чего-нибудь еще.
Поликсена несколько мгновений стояла, закрыв лицо руками и согнувшись, точно принимала побои за вину. Но когда она отняла руки и выпрямилась, темные глаза ее были сухи, а лицо сведено таким же выражением злости, как и у брата.
– Нет, милый, я не хуже тебя! – прошептала она.
Потом грустно усмехнулась, и выражение коринфянки стало обычным – серьезным и печально-задумчивым.
– Бедный мой Филомен, – прошептала она. – Богиня, утишь его гнев! Спаси его от самого себя!
Поликсена сама еще не бывала дома, не видела в лицо своих рабынь и охранников – и не знала, не придется ли и ее спасать от самой себя. Но сейчас эллинка была опустошена, истощив силы в разговорах с Нитетис: это было и настоящее наслаждение, и большая работа, и опасность. Только бы брат не дознался, как на самом деле его сестра занимает египетскую царевну!
Сегодня они завтракали вместе – после того, как провели ночь в одной спальне, уснув после долгой беседы заполночь; обеих девушек охватило радостное пьянящее чувство, какого ни одна, ни другая давно уже не помнили.
Поликсена испытывала подобную радость только во время споров с братом и ужинов в кругу товарищей-философов… несомненно, и Нитетис с нею утоляла свой давний голод. А теперь Поликсене предстояло вернуться домой – к своим новым слугам; на носилках, которые Нитетис предоставила в ее распоряжение.
Содержать носильщиков для эллинки было все еще дорого; понимая это, царевна сказала, что будет давать ей носилки всякий раз, отпуская из дворца, и присылать, приглашая к себе. Сейчас Нитетис обещала, что через несколько дней позовет ее на пир – дворцовый праздник, который возглавит сам фараон. На этом торжестве ее наперсница познакомится со многими важными людьми, которых ей надо знать.
“Не бойся, что тебя запомнят, – если и заметят, что ты эллинка, никто не встревожится, – сказала ей юная покровительница. – Будь ты мужчиной, тогда ты вызвала бы ужас, появившись со мной! А женщин на пиршестве будет слишком много, и никто не станет к ним присматриваться!”
Поликсена очень надеялась на это.
Что скажет брат, когда узнает, как развлекается Поликсена у Амасиса и Априевой дочери…
– Идемте, – наконец велела она своим стражникам, которым Нитетис велела проводить Поликсену до самого дома: на всякий случай.
Эллинка покинула дворец, в который когда-то вошла вместе с царским вестником с ожиданием самого худшего. И кто знает, что в действительности получила?..
