Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 73 (всего у книги 97 страниц)
– Скорее второе, – ответила Поликсена. – И мы не знаем, кого из милетских защитников можем называть своими, – прибавила она.
Мелос кивнул в знак согласия.
Поликсена глубоко вздохнула.
– Я желаю видеть Мануша… только Мануша, – сказала она, обдумав следующий шаг.
Мануш вызывал у нее большее доверие, чем его брат; и он не волновал ее кровь, в отличие от Гобарта.
Поликсена встретилась с персидским военачальником в зале с фонтаном. Она начала с благодарности ему и его брату; Мануш выслушал ее похвалы со спокойным удовлетворением, которое понравилось царице. Перс сказал, что он и Гобарт только выполняли свой долг.
Однако Поликсена понимала, что главные ее сторонники ждут большего, и сказала Манушу, что дозволяет ему с братом самим выбрать себе награды в дворцовой сокровищнице или в конюшнях.
– Я знаю: вы не возьмете больше того, что вам причитается, – сказала эллинка.
Мануш поклонился. Он не прятал глаз, и Поликсена насчет него не усомнилась; а вот насчет Гобарта…
– Вечером я устрою пир в вашу честь. В нашу общую честь, – продолжила она, улыбаясь. – А пока что поручаю тебе вознаградить по заслугам наших персидских воинов. Моих греков я оделю сама.
Поликсена узнала, где разместился Мануш с братом во дворце – и где они оба жили в городе, что было еще важнее. Их семьи оставались в Парсе – Мануш переправил их не так давно, когда ездил в Персию ко двору; в чем и признался госпоже, как только она спросила.
Удовлетворенная, Поликсена отпустила азиата. Потом пожелала немедленно посетить сокровищницу и оценить свои богатства: ее проводили несколько стражников, которых царица знала в лицо.
Она долго любовалась монетами разных стран, золотыми и серебряными слитками, тяжелыми драгоценными сосудами, парадным оружием и доспехами тонкой работы, запоминая содержимое кладовых с холодностью заимодавца. Что ж, казна ее племянника оказалась в лучшем состоянии, чем можно было надеяться. Эллинка вдруг подумала о Дарионе как о сыне Филомена, плоти от плоти ее единственного прекрасного брата: она теперь редко думала так о своем враге, и каждый раз это причиняло сильную боль. А если мертвые способны видеть, что оставили после себя на земле, – как же тогда сам Филомен…
Поликсена зажмурилась и прошептала молитву хозяевам подземного царства за душу брата. Хотя не очень-то верила в действенность этой молитвы.
С мыслью о брате она сходила на конюшню, навестить своего черного коня. Животное, к радости Поликсены, узнало ее и встретило приветственным ржанием; Поликсена угостила коня солью и решила, что даст ему имя Флегонт – “горящий”. Она сперва хотела назвать его Сотером – “спасителем”; но подумала, что такие слишком значительные имена вызывают недовольство богов и приводят к краху…
После этого Поликсена быстро вернулась во дворец. Она думала, что ей надо бы сегодня же показаться народу и выступить с обращением. Персидские владыки никогда себя так не вели, окутывая свое правление тайной и возбуждая благоговейный страх; а царица Поликсена… что ж, ее могут именовать персидской тиранкой ее соотечественники за морем, но сама она никогда не согласится с таким определением.
Ей нужно отправиться на агору – площадь народных собраний. Поликсена хотела поехать верхом, но отказалась от этой мысли. Нужна колесница: как ездят цари Египта и Персии, как ездили древние цари Спарты!
Поликсена нахмурилась, думая о том, кто теперь надзирает за всем в ее хозяйстве. Она приказала позвать управителя и доложить, кто чем во дворце занимается.
К ее большой радости, на зов явился Протей – старый управитель Филомена, который потом служил ей все десять лет ее владычества. Он ссутулился, усох и совсем поседел, но, по-видимому, помнил все живо и за порядком смотрел хорошо.
Протей обрадовался возвращению госпожи, хотя был огорчен изгнанием Дариона. Управитель смотрел на них обоих с тем любовным сожалением, с каким старики смотрят на детей, выросших на их глазах. “Если он пережил правление моего племянника, значит, не так Дарион был и плох”, – подумала вдруг Поликсена.
Возможно, это она совершила ошибку, вернувшись в Милет?.. Возможно, сын персидской княжны был лучше для своих подданных – или стал лучше с годами?
Но теперь уже ничего не переиграть.
Поликсена велела Протею рассказать, кого из прежних слуг Дарион заменил. Оказалось, что хотя многие погибли от рук восставших, после этого Дарион казнил всего троих – за хищения, и никого больше не прогнал. Суровым казням и пыткам, которые действительно проводились, новый тиран подвергал приближенных, которые могли захватить большую власть или богатство, обманывая его, – или умышляли против него…
Поликсена оборвала излияния старика: Протей, конечно, выгораживал своего молодого господина. Да это и не имело большого значения. Слуг, помнивших ее, во дворце почти не осталось.
Коринфянка приказала подать колесницу, вспоминая своего конюха. Может, Тизасп с Дарионом теперь объединили силы?.. Эти силы могут оказаться больше, чем ей представляется.
Поликсена опять вызвала Мелоса.
– Выбери десять человек охраны из своих воинов – четверых всадников и шесть пеших телохранителей, больше не нужно, – приказала она. – Еще двоих трубачей. Я поеду на агору.
– А я? – спросил Мелос, не уточняя больше ничего.
– Ты, конечно, будешь со мной, – Поликсена улыбнулась. – Как всегда.
Колесницу, запряженную парой красивых мышастых коней с белыми плюмажами, вывели на площадку. Трубачи заняли место впереди; свитские и телохранители построились. Мелос стоял, держа свою лошадь под уздцы.
Возница, молодой кариец, спрыгнул с площадки, чтобы помочь царице взойти. Она не отказалась, с удовольствием опершись на мужскую руку. Мелос вспрыгнул на коня и занял место справа от колесницы.
– Трогай! – крикнула Поликсена вознице.
Тело все еще болело после вчерашнего; но она горделиво выпрямилась, схватившись за ремни колесницы, и постаралась придать себе такую же внутреннюю уверенность. Они поехали по главной аллее, которая вела от дворца прямо на площадь, бывшую центром жизни города.
Ворота дворца закрылись за ними, как вчера – открылись. И тогда музыканты громко затрубили, а один из верховых ионийцев выкрикнул:
– Едет царица Поликсена! Все приветствуйте ее, все спешите на площадь, чтобы ее увидеть!..
Народ уже и без того высыпал из домов; люди молча глазели на эту процессию и жались к своим изгородям, когда царица проезжала мимо. Поликсена старалась увидеть, какие изменения произошли в городе за время ее отсутствия и насколько Милет пострадал в эту ночь; но торжественная поза не позволяла ей вертеть головой. Она слышала ропот милетцев, точно ропот моря. Морем они и останутся для нее, глубоким и неизведанным…
Вот и площадь. Ее Поликсена могла обозреть свободно, и никаких перемен не нашла, кроме одной: статуя Ликандра исчезла.
Но было не до сожалений, не до собственной боли. По дороге музыканты протрубили, а вестники выкрикнули ее имя еще несколько раз; однако больше и не понадобилось. Люди потоком устремились на площадь, и теперь она была почти полна.
Впервые Поликсена ощутила опасение за себя и пожалела, что взяла так мало воинов; но было уже поздно. Она выпрямилась в своей колеснице.
– Люди Милета! – крикнула коринфянка. – Граждане, слушайте меня!..
Настала тишина. Поликсена обвела взглядом толпу – все лица были хмурые, богато одетых среди людей она заметила мало, все больше серые домотканые платья.
– Я, ваша царица и наместница великого Дария, вернулась к вам по воле богов! – крикнула она снова. – Я принесу вам мир и справедливость!
Люди зароптали. А потом кто-то из задних рядов выкрикнул:
– Мир и справедливость настанут, когда ты уберешься вместе со своими персами!..
Оскорбителя тут же поддержали соседи свистом и топаньем. Поликсена задохнулась, выискивая их глазами; но все уже стихло. Люди не смели бунтовать открыто после вчерашнего… а может, немало милетцев ее поддерживало, но не желало высказаться. Обнаружить перед всеми свое благородство гораздо труднее, чем низость, вдруг подумала Поликсена.
Однако это противостояние молчаливому народному собранию становилось неловким и опасным. – Поехали отсюда, – негромко приказала Поликсена вознице. Он с облегчением хлестнул вожжами лошадей, и колесница повернула; люди широко расступились, давая дорогу.
Процессия направилась назад, через дворцовые ворота и до конца аллеи; там, в своем саду, Поликсена спрыгнула на землю. Мелос тоже спешился, видя, что царице хочется пройтись. Они направились по дорожке рука об руку, и немного опередили остальных.
– Мелос, – сказала Поликсена, когда рядом не осталось посторонних ушей. – Я собираюсь назначить тебя своим полемархом.
Иониец замедлил шаг.
– То есть высшим военачальником? – переспросил он.
Мелос был польщен, но больше озабочен такой ответственностью; и это пришлось Поликсене по душе.
– Высшим греческим военачальником, – уточнила царица. – Тебе ведь уже почти двадцать три года, столько, сколько моему старшему сыну. Будешь командовать всеми моими греческими воинами в Милете.
О большем пока рано было говорить; но и этого с лихвой хватало. Мелос поклонился.
– Благодарю тебя… Могу ли я теперь пригласить Фрину с дочерью сюда?
– Я завтра же пошлю за ними, – обещала царица.
Она ускорила шаг: предстояло еще много дел. Солнце стояло уже высоко. Поликсена поднялась в свой зал отдыха, приказав подать ей чего-нибудь выпить.
Явилась Меланто, с высоким кубком айвового напитка. Поликсена осушила его с наслаждением, но потом подумала, что нужно ввести какие-нибудь меры против отравителей… Она ведь даже не знает, что теперь растет в ее саду!
– Меланто, передай распоряжение главному повару, – сказала Поликсена, поставив кубок на поднос. – Пусть готовят пир, на сегодняшний вечер.
Меланто, поклонившись, ушла.
Царица немного посидела на кушетке в одиночестве, потом встала. Ей нужно было навестить наложниц Дариона и оценить, что это за существа; и увидеть свою внучатую племянницу. Она встала, поправив волосы.
Направляясь в сторону женских покоев, царица неожиданно столкнулась в коридоре с Гобартом. Перс поклонился ей. Поликсена оглядела его – он был одет чрезвычайно пышно; и варварская красота шла ему, как большинству варваров. От него исходил мускусный аромат.
– Царица сегодня ни разу не посылала за мной. Я вызвал недовольство моей госпожи? – произнес военачальник.
– Я была занята все утро – как и ты, я полагаю, – сказала она; хотя могла бы и не отвечать.
Поликсена посмотрела Гобарту в глаза: голова его была непокрыта, а густые волосы украшены янтарными заколками. Сын Масистра заметил еще на корабле, что она любуется им…
– Не играй со мной, военачальник, – сухо сказала она, отведя глаза. – Я не девочка.
Поликсена хотела пройти мимо; но задержалась.
– Приходи на мой пир вечером, – сказала она, обернувшись. – И передай приглашение своему брату.
Гобарт поклонился. Он был задет ее словами, и удовлетворен тем, что вывел ее из равновесия; и еще…
– Это не игра, моя госпожа, – сказал он серьезно.
Поликсена отвернулась и быстро пошла прочь. Она чувствовала, что перс остался там, где стоял, страстно глядя ей вслед.
========== Глава 163 ==========
Последний супруг Поликсены по-прежнему жил и служил в Мемфисе у Каптаха, вдовца царевны Ити-Тауи. Этот вельможа меньше, чем через полгода после смерти юной жены, женился снова и был поглощен семейными хлопотами. Тураи же воспитывал сына один и не помышлял о том, чтобы сойтись с какой-нибудь другой женщиной.
Когда Исидору исполнилось три года, Тураи повез его в Саис – на поклонение божественной владычице города и покровительнице страны. Исидор, смышленый мальчик, понимал уже многое вокруг себя; он унаследовал сдержанность отца и был не очень разговорчив, однако все новые впечатления глубоко оседали в его душе.
Тураи учил своего единственного сына языку Та-Кемет. Пока его воспитывала мать, малыш усвоил начатки греческого; впоследствии Тураи намеревался продолжить учить Исидора эллинской речи и письму. Однако языком его сердца должен был стать египетский. И лики древних египетских богов должны были склоняться над его постелью, навевая мальчику сокровенные сны.
Бывший жрец Хнума теперь опять обрил голову, подобно Уджагорресенту в его последние годы. Не будучи более жрецом, Тураи жил в таком же воздержании, как в юности, – теперь, когда желания плоти ослабели, это способствовало ясности духа и лучше всего соответствовало внутренней склонности египтянина. Жена порою приходила к нему во сне… но томление его по прошлому, хотя и сильное, бывало недолгим. Однако из благодарной и страдающей памяти Тураи Поликсена не изглаживалась никогда, и незримый образ греческой подруги сопутствовал ему во всех делах.
После расставания с женой Тураи по-прежнему следил за жизнью Поликсены – неотделимой ни от его жизни, ни от политики. Когда бывшая царица вернулась в Коринф, они обменялись несколькими письмами, полными сожаления и запоздалой заботы о супруге, оставшемся за морем; однако египтянин чувствовал, что история Поликсены еще далеко не завершена.
Тураи возобновил знакомство с жрецами храма Нейт – в высшей степени полезное, вне зависимости от того, увидится он с женой снова или нет. Вынужденные повернуться лицом к персам и склониться перед Камбисом, служители Нейт во многом выиграли благодаря этому… храм древней богини прославился далеко за пределами страны и очень разбогател. Святость же его осталась почти незамутненной: жрецы Нейт немногих допускали пред очи богини, и служение ей продолжалось так же, как многие хенти назад. Тураи вместе с сыном было позволено посещать молитвенные залы, и они подолгу задерживались там.
В первое посещение храма Исидор спросил, показав ручкой на статую женщины в короне:
– Кто это, отец?
– Это великая богиня Нейт, сын мой, – ответил Тураи. – Она теперь твоя мать.
– Моя мать? – с удивлением повторил ребенок.
Тураи погладил его по коротко стриженным черным волосам. Теперь многие коренные египтяне отказались от старинного обычая обривать головы детям.
– Твоя матушка сейчас далеко – она царица, живущая за северным морем, которая любит и защищает тебя. Богиня Нейт тоже твоя мать, и она тоже защищает тебя.
Исидор, конечно, многого не понял и остался в недоумении; но больше ничего не спросил. Тураи знал, что сердцем дети в эти годы постигают гораздо больше, чем разумом. С этих пор, пока Тураи с сыном гостили в храме, они неоднократно приходили к главному образу богини и к другим. На удивление отца, маленький Исидор не жаловался на усталость и не протестовал, пока Тураи молился. Сын Поликсены вдыхал ладанный дым, слушал тишину, царившую в святилище, и замирал, глядя широко открытыми глазами на изваяние матери богов, как будто время для него исчезало.
Тураи, глядя на ребенка, думал, что, похоже, “Дарованный Исидой” уже избрал свою стезю. Что ж, почему бы Исидору и вправду не сделаться жрецом, во искупление деяний родителей-политиков?..
Когда Египта достигло известие о государственном перевороте в Милете, Тураи узнал обо всем одним из первых: еще раньше, чем Каптах, его хозяин, поделился такими новостями со своим главным писцом и помощником. Купцы из Мемфиса, плававшие в Милет, вернулись на родину с прибылью, на которую не рассчитывали.
Тураи сам говорил с одним из них. Приняв статного бритоголового незнакомца за жреца, торговец почтительно пригласил Тураи на корабль, стоявший на якоре: они побеседовали в каюте.
Тураи захватил кувшин вина нового урожая, и за чашей ублаготворенный купец рассказал, что ионийская царица волею Дария вернулась на трон. Прежний правитель, ее племянник Дарион, был вынужден бежать…
– Я и мой товарищ так и не расторговались в Милете, – пожаловался пожилой египтянин своему соплеменнику: Тураи слушал, не проронив ни слова. – Они вооружались против того, которого изгнали, и не приняли даже мирных купцов! А мы всегда поставляем им лучшие льняные ткани, зерном своим снабжаем все народы моря… и спрос на папирус так вырос!
Он всплеснул руками в жесте, выражавшем сразу вдохновение и возмущение.
Тураи улыбнулся; несмотря на все, что испытал в эти мгновения, слушая рассказчика.
– Мне это известно, почтенный. Стало быть, вы покинули Ионию ни с чем?
Купец вздохнул.
– Мы отправились на север, предлагать товар там. В Милете мы часто распродавали все, но вот пошлину молодой сатрап взимал….
Он потряс головой в парике из бараньей шерсти; звякнули его серьги.
– А другие города Ионии обеднели, в них много не выручишь. Продавали себе в убыток, только бы расходы возместить! Кому там сейчас надобен наш папирус – персидским хозяевам, которые без всякой грамоты с людей три шкуры дерут?..
Тураи кивнул. Он хорошо владел собой, но боялся, что купец увидит, насколько собеседник взволнован его рассказом.
Однако торговец не обращал внимания на его душевное состояние, озабоченный своими делами. Он вдруг спросил, доверительно склонившись к нему:
– А какому богу ты служишь, святой человек?
Тураи слегка вздрогнул; потом улыбнулся, коснувшись своей гладкой головы.
– Матери Нейт, – ответил он.
По крайней мере, сердцем он служил ей. Купец встрепенулся.
– Величайшей из всех! Прошу тебя, передай ей мое подношение, – воскликнул он, вскакивая из-за стола, за которым они пили.
Он открыл сундук, привязанный цепями в углу каюты, и извлек оттуда три штуки тонкого голубого льна.
– Царский лен, – произнес купец почти умоляюще, держа ткани на обеих протянутых руках. – Прошу тебя, поднеси два свертка твоей владычице, а один возьми себе, за труды! Пусть богиня дарует мне удачу в делах!
Тураи взял великолепную ткань и погладил рукой.
– Мне ничего не нужно, почтенный. Но я преподнесу великой матери твои дары и помолюсь за тебя.
Тураи не мог пообещать купцу благосклонность богини – хотя теперь ее власть, вероятно, распространилась и на другие земли и воды. Ему приходилось лукавить в бытность свою жрецом, но перед самим собой он всегда оставался честен.
Купец принялся кланяться, простирая руки и звеня своими серьгами и браслетами.
– Ты истинно велик, божественный отец!
Тураи ощутил, что покраснел. Он поднялся, расправив свое одеяние из простого белого полотна.
– Да пребудет с тобою всеприсущая Нейт, а мне пора удалиться.
Выйдя из каюты, он передал ткани носильщику, которого захватил из дома Каптаха. Судя по тяжести свертков тонкого, как паутинка, голубого полотна, они стоили целое состояние. Но потом мысли египтянина стремительно перескочили на другое, как Нил на перекатах.
Поликсена!.. Она опять вознесена судьбой – выше, чем желала бы, в этом Тураи не сомневался. Но именно такие, кто не алчет власти, достойны ее. Где же теперь Дарион?..
Спустившись на пристань, жрец понял, что это главный вопрос. Не оглядываясь на носильщика, он размашисто зашагал домой.
Каптах был у жены и пока не нуждался в его услугах. Поднявшись в свою комнату, Тураи сел и глубоко задумался.
Куда мог бежать Дарион, где искать помощи? В Персию?.. Едва ли.
Царя царей осаждает слишком много просителей, чтобы он мог прислушаться к новому, даже к своему родственнику. Кроме того, Поликсена снова взяла власть по его указу. Дарий, безусловно, разгневается, если молодой наместник попытается оспаривать ее права.
Дариону не след даже напоминать о себе великому царю, и он этого не сделает – племянник Поликсены совсем не глуп. Но он и не отступится: такие люди бывают очень цепкими.
Куда же Дарион мог бы отступить, чтобы набрать себе войско?..
Ответ пришел сразу же. Тураи стремительно встал, ощущая прилив сил и жажду действовать. Он не мог оставаться в стороне!
– Ты по-прежнему моя сестра, моя супруга, – прошептал он на языке Та-Кемет. – Судьба призвала тебя, а теперь призывает меня!
Тураи пошел в детскую, где Исидор оставался вместе с маленьким наследником Каптаха, каждый под присмотром своей няньки. Старший мальчик запускал на полу раскрашенный волчок, подолгу глядя, как тот крутится. Но едва лишь Тураи вошел, Исидор вскочил и бросился к отцу, обхватив его колени.
– Ты вернулся!
– Вернулся, дитя мое.
Тураи поцеловал малыша, удивленно подумав, что отсутствовал совсем недолго. Очевидно, Исидор ощутил угрозу для отца. Боги часто открывают детям то, на что слепы взрослые.
Он присел перед мальчиком на корточки, глядя ему в глаза.
– Скоро мы с тобой опять поедем в дом Нейт.
– Мы поедем к богине? – спросил ребенок, почти не удивленный.
Тураи кивнул.
– Да.
– Это хорошо, – сказал Исидор. Тураи только головой покачал. Поистине, боги рано подают знаки своим избранникам!
Этим вечером Каптах диктовал своему помощнику письма; и под конец, как бы между прочим, с довольным видом упомянул о событиях в Ионии. Вельможе было приятно увидеть, какое воздействие новости произведут на мужа Поликсены, – хотя то, что Тураи муж этой скандально известной гречанки, уже почти всеми забылось.
Тураи не пришлось изображать изумление: он до сих пор не отошел от разговора с купцом.
– Ну, так как ты поступишь теперь? – подначил его Каптах.
Тураи увидел, что улыбка господина пропала; в насурьмленных глазах сановника, опухших после дневного сна, появилось холодное и подозрительное выражение. Тураи потупился.
– А что я могу сделать теперь, даже если бы хотел? – произнес он с кротостью. – Боги давно развели наши с царицей пути.
Жрец чувствовал, что Каптах не перестанет сомневаться в нем, какой бы ответ ни получил. Но это был неизбежный риск.
Через пару дней Тураи попросил дозволения съездить в Саис, в храм Нейт. Каптах посопел с недовольным видом, однако дал свое согласие. Никаких новостей о Поликсене и ее врагах больше не поступало.
По пути в Саис у Тураи было время все обдумать. Он все больше укреплялся в мысли, что Дарион бежал в Египет – и проявил находчивость, чтобы не быть узнанным. Молодой сатрап будет добиваться встречи с египетским наместником Дария, минуя других: а наместник теперь в городе Нейт.
Опять оказавшись в главном храме богини, под защитой его стен, Тураи прежде всего передал служителям подношения и вознес молитвы – за Поликсену, за корабельщика, которому он это обещал, и за себя самого. Ему потребуется всемерная помощь Нейт в задуманном деле…
Потом, выйдя в накаленный солнцем храмовый двор, Тураи попросил встречи с одним из жрецов – Ани, который был давним другом его и Поликсены. Насколько вообще жрец может быть другом.
Ани, уже старый человек, скоро вышел к гостю. Он приветливо улыбнулся. Тураи даже показалось, что служитель Нейт его ждал.
Он пригласил Тураи в свои покои, обставленные со старинной простотой, но богато. Гораздо богаче, чем был одет сам жрец.
Ани пригласил друга сесть. Он приказал подать восхитительно прохладного пива, а потом по знаку жреца раб ушел.
– Что привело тебя к нам? – спросил служитель Нейт.
Тураи отхлебнул пива и слизнул с губ пену.
– Слышал ли ты о том, что произошло в Ионии? – спросил он.
– Да, – немедленно откликнулся жрец; не уточняя, что имеет в виду. – Я понимаю, какое значение это имеет для тебя, – прибавил он с легкой улыбкой.
Тураи сделал еще пару глотков; ему показалось, что он мог бы выпить залпом целый кувшин. Он решил опять бросить кости.
– Не знаешь ли ты, куда мог направиться молодой сатрап после изгнания?
– Он здесь, – спокойно сказал Ани.
Тураи готовился к такому ответу; но услышав его, едва не облился пивом.
– В Саисе?.. Что он тут делает? – спросил Тураи охрипшим голосом.
– Как раз сейчас изгнанник гостит во дворце, у наместника Ферендата, – ответил Ани, пристально наблюдавший за собеседником. – Дарион договаривается с ним о военной помощи. Мы это только что узнали.
Тураи провел ладонью по вспотевшему лицу.
– Так значит… он нападет на царицу? С помощью воинов Та-Кемет? Не затребовал ли он еще и флот?
– Весьма вероятно, – холодно ответил Ани. – Так же, как и то, что он получит требуемое.
Тураи спрятал лицо в ладонях и вздохнул всей грудью. Вот сейчас. Сейчас все решится!
– Ты представляешь себе, чем это кончится, божественный отец? Если Дарион победит, Поликсена погибнет ужасной смертью… а он сделается еще худшим тираном, чем был.
Ани поднял бритые брови.
– Почему? Он еще молод, и способен исправиться.
Ани делал вид, что не замечает, к чему клонит его собеседник. Но Тураи не собирался сдаваться.
– Ты мудр и знаешь, божественный отец, что бывают злодеяния, после которых душа уже неспособна исцелиться.
Старый жрец едва заметно усмехнулся.
– Надеюсь, ты применяешь эти слова и к себе? Я понял, чего ты ждешь от меня, Тураи, – Ани внезапно встал. – Хорошо ли ты обдумал такое безрассудство?
– Моя сестра не простит мне, если я это сделаю, – мрачно ответил Тураи. – А я не прощу себе, если ничего не предприму. Неужели ты сам позволишь, чтобы этот мальчишка… варвар, бесстыдная азиатская помесь… пролил кровь множества сынов Та-Кемет и опять вверг Ионию в хаос? – внезапно спросил он.
Тураи с силой опустил кулак на стол.
– Или мы недостаточно страдали?..
Ани долго молчал, стоя к нему спиной.
– Мне нужно поразмыслить. У нас еще есть время, – наконец отрывисто произнес служитель Нейт, не поворачиваясь. – А ты пока ступай отдохни.
Тураи встал и, поклонившись напряженной спине жреца, пятясь покинул комнату.
========== Глава 164 ==========
Вопреки надеждам Поликсены, ее изворотливый конюх уцелел, хотя его корабли сильно помотало у берегов и два из них разбило в щепы о скалы. Когда Дарион отступил обратно на юг с остатками своей армии, Тизасп пришел ему на подмогу: перс посоветовал молодому наместнику искать поддержки в Египте.
– Но я никогда там не был, даже не знаю языка! – удивленно воскликнул Дарион. Он в этот миг вспомнил судьбу своего отца.
Тизасп улыбнулся.
– Мой господин успешно действовал в Египте руками своих слуг… Подлую и низкую гречанку…
– Эй, придержи-ка язык! – прервал его Дарион. Его выпуклые черные глаза уставились на советника с выражением, предвещавшим приступ ярости, – они были так хорошо знакомы его приближенным. – Я сам наполовину грек, если ты вдруг забыл!..
Тизасп поспешно низко поклонился. Он испытал невольный страх перед этим молодым человеком, несмотря на то, что настоящей власти Дарион лишился.
– Прошу господина простить мое неразумие! Я только хотел сказать, что благодаря твоей предусмотрительности гречанка потеряла все, что имела. Теперь она ни за что не вернется в Египет.
– Это ты называешь “потеряла все”? – издевательски повторил Дарион, бросив взгляд в сторону Милета.
Однако сын Филомена быстро успокоился. Теперь он значительно лучше владел собою, чем в юности… собою и своей яростью.
– Пожалуй, ты прав, – сказал Дарион, вновь посмотрев на Тизаспа. – Мы можем бежать в Египет.
Он прошелся перед персом, склонив голову; галька похрустывала под его подкованными сапогами из алой кожи.
– Я не знаю языка египтян, однако ты его знаешь, как изучил и страну…
Тизасп поклонился в знак согласия.
– И мои сыновья сейчас со мной, – прибавил Дарион.
Хорошо, что Варазе был еще слишком мал, чтобы уразуметь, какая судьба постигла его мать. Матерью ему стала Геланика – наложница Дариона, родившая ему второго сына, Фарнака. Теперь обе женщины Дариона и его дочь Нилюфер находились в руках его тетки; и Геланика опять была беременна… Первое время сознание этого сводило с ума молодого сатрапа; но теперь он рассудил, что если его домочадцы остались живы при штурме дворца, за их дальнейшую участь можно не опасаться. Поликсена не тронет женщин врага… в этом всегда была ее слабость. Тем более, что и Геланика, и Эвноя – обе гречанки, ионийки…
Осмыслив все, Дарион удовлетворенно кивнул.
– Хорошо. Тогда плывем в Египет.
Он усмехнулся, посмотрев на Тизаспа.
– Морские боги не зря пощадили тебя. Они знали, что ты мне пригодишься.
Под началом Дариона осталось около четырехсот персидских воинов и вдвое меньше ионийских солдат – часть ионийцев переметнулась к нему в битве за Милет. Однако в Египте было достаточно персов, которые могли послужить целям Дариона… послужить Истине, в конце концов. И воинов этой покоренной страны тоже можно было поставить себе на службу.
Дариону было нетрудно остаться неузнанным: он и его уцелевшие люди достигли Навкратиса всего на четырех кораблях, которые удалось спасти. Два из этих кораблей привел Тизасп. Он объяснялся с египтянами в тех случаях, когда это было неизбежно: Дарион по большей части предоставлял говорить за себя своему помощнику, наблюдая со стороны, как делало большинство важных персов, во всех внешних и внутренних делах прибегавших к посредникам. Таких персов в Египте навидались достаточно, чтобы корабли Дариона не вызвали ничьего подозрения.
Поднявшись по реке и оставив суда дожидаться его в мемфисской гавани, а большую часть людей – на кораблях, Дарион с сотней воинов отправился в Саис верхом. Непривычные жара и сухость изнуряли молодого сатрапа, утомленного морским путешествием; но он напоминал себе об отце и ни на миг не позволял себе усомниться, что добьется желаемого.
Дарион, как и многие высокородные путешественники, остановился в храме Нейт – остановился под собственным именем; большая часть его людей разместилась в городских казармах, в которых хватало иноязычных наемников, а ему разрешили оставить при себе лишь скромную свиту. Дарион помнил, что жрецы Нейт когда-то знались с Поликсеной, но это его почти не встревожило. Сын Филомена испытывал мало почтения к египетским богам – однако знал, что в храме на него никто не покусится. Эти люди были непритворно набожны.
Он отправил посланником к египетскому наместнику Тизаспа. Этот перс, оказавший ему столько услуг, был человеком благородного происхождения – младшим сыном в большой семье одного из советников Камбиса, отравленного по приказу царя, который заподозрил его в измене. Всю семью после смерти главы ее распродали в рабство, кроме Тизаспа, который успел бежать и в конце концов попал ко двору Дария… Потом Тизасп в свите персидской княжны Артазостры отправился в Ионию, где ему тоже нашлось место. Он остался бессемейным и свои желания удовлетворял с мальчиками-рабами.
Дарион размышлял об этом, уединившись в келейке, которую ему выделили жрецы. Злоключения Тизаспа в который раз вызвали улыбку на губах сына Филомена: Дарион понимал, что сам он в сравнении с этим человеком счастливец.
Вернувшись из дворца, Тизасп доложил, что Ферендат согласен принять молодого господина завтра в полдень. Дарион остался очень доволен; хотя, конечно, и взбудоражился, поняв, сколь многое зависит от этой встречи. Весь остаток дня Дарион проигрывал в уме грядущую беседу, оттачивая свои доводы. Потом слегка поужинал хлебом и пивом и лег спать.
Он заснул, не выставив никакой стражи, – это в доме богини не дозволялось, но и не требовалось.
