Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 97 страниц)
Царица прибавила, что Камбис в тот же день поговорил и с Филоменом. Царь царей кое-что рассказал своему пленнику о персидских обычаях, что заставило брата Поликсены иначе взглянуть на виденное здесь. Или, может быть, укрепило Филомена в ненависти к персам… Что ж, военачальник Псамметиха был очень умен и умел применяться к обстоятельствам, они обе это знали. Нитетис присутствовала при беседе своего мужа с пленником и могла сказать, что Камбис испытывал к своему храброму и сообразительному врагу расположение, которое она почувствовала с первой их встречи, – и что теперь эта приязнь даже увеличилась.
Но, зная характер Ахеменида, – и азиатскую натуру, – можно было сказать, что эта приязнь способна кончиться когда угодно и чем угодно.
***
Когда Нитетис с Филоменом снова остались наедине, считая только слуг и египетскую стражу, – Камбис позволил это, – великая царица долго присматривалась к задумчивому гостю, а потом неожиданно сказала:
– Я желала бы задать тебе вопрос, который, возможно, тебя оскорбит. Я уже знаю вас, эллинов.
Филомен невесело усмехнулся.
– И ты знаешь меня, и не хотела бы оскорбить, великая царица! Спрашивай обо всем, что тебе угодно!
– Ты совсем не любишь женщин? – спросила египтянка.
Филомен поперхнулся, широко раскрыв темные глаза. Такого он действительно не ожидал.
– Тебе известно, что нет, царица, – ответил он, когда собрался с мыслями. – Я люблю женщин… то есть способен испытывать к ним страсть. Но это чувство недолговечно, как у многих из эллинов. Мы считаем, что длительная страсть между мужчиной и женщиной приносит бедствия и лишения.
– А длительная страсть между мужчинами, стало быть, не приносит, – едко сказала Нитетис.
Увидев, как покраснел собеседник и как страшен стал его взор, она быстро отступила и подняла руки.
– Прости, я не хотела тебя обидеть, только понять!
Филомен успокоился и кивнул.
– Я вижу, госпожа. Но я понимаю, что тебе желательно узнать, и могу ответить: ни к какой из женщин я еще не испытывал длительной привязанности. Ни к нашим, ни к женщинам Та-Кемет!
– А ты хотел бы жениться? – вдруг быстро спросила Нитетис. – Ты ведь поэтому…
Она осеклась. Но военачальник фараона понял.
– Да, поэтому, – жестко ответил Филомен. Теперь он побледнел от боли – от воспоминаний об ушедшем Тимее. – У нас многие поступают так, госпожа, разрывая союз с товарищем ради семьи, когда проходит юность!
Он замолчал, а царица понимающе кивнула.
– Но тебе мало этого… Ты не желаешь жениться только ради тела женщины и потомства, как, по-видимому, поступает большинство эллинов, а ты хотел бы обрести в жене друга!
Бывший пифагореец кивнул: мучаясь этим намерением, которое было так трудно осуществимо.
– Я знаю, какую женщину ты любишь сильно и постоянно, – сказала вдруг Нитетис. – Ты не хотел бы жениться на своей сестре?
Филомен вскочил с места.
– Ты смеешься?.. – вырвалось у него.
Но было непохоже, чтобы Нитетис смеялась.
Филомен, глядя на царицу, вспомнил, что египтяне и персы смотрят на кровосмешение иначе, нежели греки: прежде всего, когда речь о царской семье. Внутри огромной семьи фараона браки между родственниками были в порядке вещей, а новый обычай персов-зороастрийцев узаконивал не только браки между братьями и сестрами, но даже между матерями и сыновьями, что в Египте было так же строжайше запрещено, как и мужеложство! Однако теперь… Кто знает, что сделает на этой земле единый бог персов…
– Ты смеешься надо мной, – повторил Филомен, опять садясь в кресло. Он понял, что Нитетис еще опаснее, чем ему казалось.
– Я не смеюсь, только раздумываю, – возразила великая царица. – Я лишь хотела бы, чтобы ты был счастлив, как и Поликсена! Ведь вас в этих вопросах никто не принуждает!
“Это пока”, – подумал Филомен.
– Я благодарен тебе, царица, но у нас подобное не в обычае, – стараясь хранить спокойствие, ответил он. – И Поликсена, как ты знаешь, уже нашла себе мужа по сердцу.
Нитетис примирительно улыбнулась.
– Прости меня. И прошу тебя не говорить ничего Поликсене: я сейчас рассуждала как египтянка и царская дочь!
Филомен поклонился: конечно, он ничего не скажет.
Когда коринфянин опять появился дома, он сказал, что скоро будут устроены те самые игры конных бойцов, в которых так искусны персы. Царь приглашал их всех, всю его семью с домочадцами и воинами, прибавил Филомен.
– И мне неплохо бы в самом деле поучиться у персов ратному делу, – сказал военачальник.
* Геродот утверждает, что Камбис страдал эпилепсией.
========== Глава 41 ==========
Для состязаний предназначили плац при дворцовых казармах, ныне пустующий: огромную площадку, обнесенную толстыми стенами в несколько человеческих ростов, замощенную камнем и посыпанную песком. На стенах, как и во времена фараонов, стояли стражи-египтяне в полном вооружении – лучники и копейщики в юбках и защитных нагрудниках. Каково этим людям, должно быть, будет смотреть на такое множество врагов у себя под ногами, не в силах что-нибудь сделать! Что это: великая насмешка царя персов или великая предусмотрительность?
Поликсена, услышав о том, где состоится ристалище, ощутила огромное облегчение: она сама не сознавала, как боялась, что Камбис вторгнется со своими лошадьми и сатрапами на землю одного из великих святилищ. Но, конечно, в таком случае египтян пришлось бы пригонять на зрелища силой, и неизвестно, чем бы все это кончилось. Люди Та-Кемет были вовсе не забиты, хотя и могли показаться совершенно покорившимися: но они будут подниматься снова и снова, с упорством каменщиков, восстанавливающих исполинский храм, хотя тот многократно разрушался и погребал строителей под своими глыбами.
Поликсена, как и другие женщины, прибыла на зрелища в закрытых носилках. Она знала, что персы держат женщин взаперти, допуская разве только до домашних развлечений, и укрывают в шатрах, когда берут с собой в походы: хотя персы гораздо чаще греков брали женщин и все свои семьи с собой на войну. И эллинку удивило, что среди зрительниц не одна и не две персиянки: это были наложницы и даже жены, которых сановники и военачальники Камбиса привезли издалека, желая закрепиться здесь. Азиатки всего дичились, как голуби, ничего не видевшие за прутьями своих клеток, или горянки, выросшие за стенами неприступных крепостей. Они осматривали Саис и египтян из-под своих покрывал своими большими черными глазами с высокомерием и жадностью; их ноздри трепетали, а яркие губы были полуоткрыты, точно персиянки насыщались видом города Нейт. Одеты все эти госпожи были в легкие алые, желтые, зеленые шелковые одежды: несмотря на их покрой и длину, не стеснявшие движений. Конечно, сама Поликсена ни за что не надела бы такое платье добровольно, еще и в египетскую жару; но не могла не любоваться красотой золотого узорочья, цветочных и лиственных орнаментов, отделки рукавов и воротов, отягощенных изумрудом, жемчугом, сардониксом. Вот чем занимались персидские жены в своих комнатах дни напролет – простые и знатные, которым равно не приходилось заботиться о хлебе насущном. Земля персов была так изобильна, что и не снилось Коринфу и даже зажатому между пустынями Египту, чье плодородие было искусственно и чьим единственным кормильцем был Нил, – а тем паче такое не снилось бедной, суровой Спарте!
Поликсена бросила взгляд на Ликандра. Казалось, его совсем не трогает роскошь, которую он видит вокруг: спартанец глядел на добро персов, точно на кучу навоза. Долго ли он так продержится?
Хозяйка потянула своего охранителя за алый плащ, и Ликандр, быстро обернувшись, встретил ее взгляд и улыбнулся. Поликсена улыбнулась в ответ. Пусть правда этого воина стала больше той, что известна Спарте, – он ей не изменит.
Брат явился на ристалище в свите великой царицы. Он был в своих обычных бронзовых доспехах, пусть и начищенных до блеска, и в старом египетском белом плаще; разумеется, без шлема, хотя и при мече. Черные жесткие волосы Филомен опять обрезал по-гречески коротко, хотя с бородой не расставался; и выделялся среди разряженных персов не напускною важностью, а подлинным внутренним величием. Хотя, само собой, Филомен пришел без коня, как пленник и зритель.
А на персов стоило посмотреть: Поликсена до сих пор не замечала, сколько среди них гордых, красивых людей. Кони, вычищенные и расчесанные до ушей, с золотыми оголовьями, покрытые алыми попонами с вышитыми на них львами, оленями, хищными птицами; мощные луки за спиной, перевязи мечей, расшитые кружочками меди и золота, панцири самой изощренной ковки и отделки, золоченые, серебреные и вороненые… Плечи у азиатов были уже и сложение не такое мощное, как у эллинов, но на конях всадники держались легко, и видно было, что они сильные, крепкие мужчины.
Поликсена толкнула локтем Ликандра.
– Ну, каковы они тебе кажутся?
Он взглянул на нее со спокойной брезгливостью.
– Я ни за одним из них не пошел бы, даже скажи мне оракул, что в них вся правда богов, – ответил лаконец. – А за твоим братом пошел бы хоть сейчас!
Поликсена перевела взгляд на брата и заметила, что он присматривается к персам совсем не так, как Ликандр: враждебно, но с интересом, отмечая и запоминая каждую черту.
Великого царя и Нитетис Поликсена успокоенно заметила еще раньше: Камбис успел отрастить волосы, но они были все еще короткими, и он немало напоминал ей обликом брата. Еще и потому, что сын Кира, в отличие от своих приближенных, не стал покрывать голову платком или митрой, как следовало царю: это очень бросалось в глаза, но, разумеется, никто не смел и заикнуться о таком нарушении приличий.
После того, как Камбис короновался по египетским обычаям и выходил к персам в облике фараона, – и после того, что он учинил над своими подданными всего неделю назад… Кто знает, так ли незаслуженно…
Нитетис, в отличие от мужа, больше сливалась с другими женщинами: в таком собрании персов великая царица накинула на голову тонкое покрывало, хотя из-под него выглядывала золотая кобра, как зоркая стражница своей госпожи.
Была среди женщин и младшая царица – Роксана выступала в окружении своих служанок с важностью главной жены, гордо оберегая свое чрево. Поликсене вдруг стало жаль ее.
Нет, эта персиянка не победит, что бы ей ни представлялось сейчас, несмотря на свою царскую кровь: слишком сильны ее соперницы. В Персии, быть может, Роксана и могла бы победить… но нет, там властвует Атосса.
Кроме персов, пришло довольно много знатных египтян: и явились даже бритоголовые жрецы в белых платьях. Правда, вид у служителей Нейт и Осириса, чтимого в Саисе, был неизменный – вид хранителей вечности, потревоженных мирской суетой. Впервые за долгое время Поликсена увидела в свите Камбиса Уджагорресента – царский казначей был одет совершенным персом, только без головного убора и без бороды. Он напоминал ловкого и сильного евнуха… какие порою брали власть в Азии: но, разумеется, честолюбие этого человека было совершенно мужским.
Для зрителей были приготовлены скамьи и кресла, расставленные вокруг площадки полукругом: кресла-троны в первом ряду предназначались для царя и царицы. Пробираясь к своему месту вместе с несколькими эллинами, которые должны были сесть сзади, справа и слева, защищая госпожу, Поликсена заметила, как чист песок на плацу: может быть, площадку засыпали свежим… но вернее всего, никто так и не упражнялся на нем до сих пор.
Сев на свою скамью, эллинка закрыла лицо руками: так слепил ее искрящийся под лучами Ра белый песок. Ликандр, занявший место по правую руку, тронул госпожу за колено: испугался, что ей дурно…
– Глаза устали, – сказала Поликсена, посмотрев на него и улыбнувшись. – И плохо видно, – прибавила она, посмотрев поверх голов в высоких персидских уборах и египетских париках. – Хорошо бы построить здесь театр!
Лаконец кивнул, подумав: когда игры будут в разгаре, наверняка зрители повскакивают с мест, напирая и давя друг друга. “Я уведу ее раньше”, – подумал он, переводя взгляд с госпожи на задние ряды и оценивая, как это сделать.
Тут вдруг иониец Анаксарх, сидевший позади хозяйки, похлопал ее по плечу и громко шепнул:
– Гляди! Пифагор!
Поликсена обернулась: самосский философ как раз пробирался между скамьями, в сопровождении нескольких воинов-греков, – поближе к царским креслам, но, разумеется, туда, где сидели другие греки. Мудрец был облачен в белоснежную хламиду, темные кудри и борода тщательно расчесаны, а в волосах тонкий золотой венец: точно некоронованный царь непризнанного государства в государстве… Сам ли Пифагор выбрал себе такое отличие, или ученики настояли? Скорее второе! Хотя как знать!
Поликсена опять взглянула на своего любовника и увидела, что он уже внимательно разглядывает приготовления на площадке: в дальнем конце ее устанавливали мишени, кольца для стрельбы и щиты с нарисованными изображениями дичи.
– Лучше бы просто круги нарисовали, так гораздо нагляднее, – сказал Ликандр. Он вдруг засмеялся. – Не удивлюсь, если персидские цари у себя дома охотятся на такую дичь!
Поликсена фыркнула в руку. Может, так и есть. Хотя, конечно, царь царю рознь и нельзя по нескольким неженкам судить обо всех персах!
И тут громко запели трубы: зрители зашикали друг на друга, призывая к тишине.
Начинались состязания. И начались они с соревнований колесниц: одна, потом вторая и третья ослепительно разукрашенные колесницы выкатили в широкий проход, оставленный для участников. Они были запряжены четверками, и головы коней были украшены плюмажами из алых и белых перьев; в каждой повозке стояли возница и лучник. Поликсена так и вспомнила о знаменитых “косарях” – смертоносных азиатских колесницах с серпами, толпами косивших людей на поле боя.
Сперва колесничие состязались в скорости, пустив коней по кругу: передние зрители, особенно египтяне, стали с криками откидываться назад, несмотря на живое заграждение из персидских воинов, поставленное царем. Но персы правили с такой ловкостью и умением, что для сидящих на скамьях не возникло никакой опасности.
Поликсена взглянула на Ликандра, не в силах сдержать восхищения: серые глаза лаконца были презрительно сощурены.
– У нас тоже проводят колесничие гонки, и мы это делаем лучше! – сказал гоплит. –Никакими ремнями не привязываемся, и гоним по-настоящему! У нас и женщины соревнуются с мужчинами!
Но тут увиденное заставило Ликандра замолчать и даже привстать на месте: лучники начали стрелять по мишеням на полном скаку, причем ни один не промахнулся. Персы били в самое сердце нарисованным львам и косулям.
Сжав губы, лаконец сел обратно.
– Наука трусов! – сказал он.
Конечно, Поликсена знала, что спартанцы больше всего уважают битвы в строю, в фаланге, и поединки пеших бойцов, лицом к лицу, в которых невольно покажешь всю свою силу и отвагу, не надеясь на коня, на расстояние и на дальнобойность лука. Такой же бой превыше всего ценили и другие греки. Но оспаривать искусство персов при всем желании было нельзя.
Потом на арену выехали всадники: сперва они гарцевали, выделывая на своих конях головокружительные трюки, потом стали бросать друг другу на копья драгоценные обручи, подхватывая и перебрасывая наконечниками. Потом начали, разгоняясь, стрелять на полном скаку в кольца и метать дротики в мишени.
Потом опять их сменили колесничие: и теперь даже спартанец не мог упрекнуть их в трусости. Возницы, раззадорив коней, спрыгивали на землю и вскакивали обратно в колесницы.
– Неплохо! – мрачно сказал воин, на чью оценку Поликсена сейчас почти полностью полагалась.
Во время представления зрителям разносили прохладительные напитки, гранатовый сок и воду с лимоном. Этот фрукт привезли сюда персы, и Поликсена его уже пробовала: эллинка нашла, что кислое лучше утоляет жажду. Перед ней остановился персидский мальчик-слуга с подведенными как у девушки глазами и бровями, – должно быть, евнух, несчастный: он предлагал наперснице царицы напиток. Ликандр хотел остеречь госпожу, но Поликсена взяла кубок, и юный перс с поклоном исчез.
Коринфянка сделала глоток, и допила до половины; затем протянула и Ликандру. Увидев, что кубок полупустой, атлет без колебаний осушил его.
От всего не убережешься! И, как бы то ни было, – что ждет возлюбленную, то с радостью примет и он!
А под самый конец ристалища перед зрителями выступил сам Камбис. Поликсена не знала, дозволено ли царю персидскими приличиями такое поведение: но, конечно, царь делал все, что ему угодно. Киров сын красиво прогарцевал перед персами и египтянами на гнедом коне, трижды метко выстрелил в нарисованного льва, уже истыканного стрелами, – Поликсена скоро упустила из виду, куда именно вонзились царские стрелы. Потом Камбис ловко поймал на свое копье два обруча в виде свитой виноградной лозы, – золотой и серебряный, – и, подскакав к женщинам, бросил оба венца на колени Нитетис!
Все ахнули и захлопали: Поликсена била в ладоши так, что заболели руки. А потом наступила тишина: великая царица встала с места. Что она сделает?..
Нитетис недрогнувшими руками возложила золотой венец себе на голову, и сдержанные египтяне закричали от восторга. Греческие воины, поддерживавшие египетскую царицу, буйствовали как на львиной охоте.
А второй обруч… Нитетис, повернувшись к персиянкам, сидевшим позади, на глазах у всего собрания послала серебряную корону Роксане!
Несчастной беременной царице и без того стало дурно при виде почестей, оказываемых сопернице; Нитетис этим знаком внимания добила ее, подобно охотящейся Сехмет, демону египетской пустыни.
– Как жестоко и как мудро, – прошептала Поликсена. – Не зря же Камбис подарил ей две короны! Наверное, перс того и ждал!
Когда пожалованный обруч оказался в руках Роксаны, младшая царица встала, держа его, точно ядовитое животное, с которым не знала, что делать. Ее живот, полускрытый льном и шелком, теперь особенно выставился.
А потом азиатка вдруг с криком зашвырнула подарок на площадку, под ноги конникам и самому царю! Все вскрикнули разом: серебряный обруч упал и погрузился в песок, сразу потерявшись. Лошадь Камбиса фыркнула и отпрянула, а на самого властителя персов было страшно смотреть. Поликсена не выдержала и зажмурилась, прильнув к своему возлюбленному: Ликандр окаменел на месте, глядя на происходящее.
Нитетис села назад в кресло, бледная и торжествующая, – ее незаметно взял за руку Уджагорресент, сидевший позади царицы; служанки Роксаны были почти в обмороке от выходки госпожи. Едва ли Камбис спустит ее так легко, как первую, когда Роксана сломала веер.
Младшая царица рыдала, закрыв лицо руками; служанки окружили ее тесным кольцом, испуганно и неуклюже пытаясь успокоить. Камбис с площадки прожигал взглядом жену, сидя на своем коне подобно статуе.
Потом он резко хлестнул коня плетью и унесся прочь с арены, мимо ошеломленных зрителей. Поликсена почувствовала, как Ликандр сжал ее руку выше локтя.
– Пора уходить, госпожа, – непреклонно сказал спартанец.
========== Глава 42 ==========
– Пора уходить, богиня, – сказал великой царице Уджагорресент.
С десяток конных воинов устремилось следом за Камбисом, и множество пеших: значительная часть солдат Камбиса покинула площадку, но, несмотря на это, оставшиеся чувствовали себя в оцеплении.
Нитетис посмотрела туда, где сидели греки: к ее большому облегчению, Поликсена со своей охраной успела уйти. Пифагор же остался на месте, и сейчас вместе с учениками как раз пробирался к грекам царицы. Египтянка улыбнулась. Она уже не видела Роксаны за спинами и златоткаными одеждами персов, которые окружили несчастную без всякого приказа Кирова сына.
– Посмотрим! – шепотом воскликнула Нитетис. Тронуть Роксану без повеления царя царей, разумеется, его люди и пальцем не посмеют, и даже получив приказ казнить Роксану или заключить под стражу, персы едва ли решатся выполнить такое повеление сразу: она ведь его сестра, царица и мать наследника… Но именно сейчас, о великая матерь, всеприсущая Нейт…
Подав царскому казначею руку, Нитетис позволила поднять себя с кресла. Сдвинув брови, она нашла глазами Филомена, который уже сосредоточенно внимал Пифагору, что-то говорившему своему ученику.
– Ты видишь, к чему это привело! – сказал Пифагор военачальнику с тихим, но страшным для всех учеников негодованием. – Насилие способно порождать лишь насилие, и взаимная ненависть народов только увеличивается!
– А ты, учитель, хочешь примирить то, что по природе своей непримиримо! – возразил Филомен, сложив руки на груди. Теперь ему было что ответить великому философу. – Если мы будем мириться с варварами, они рано или поздно покорят нас себе, и вместо великой Эллады будет великая Персида, которая захватит весь мир! Азиаты всюду побеждают за счет человеческих пороков и страхов, играя на слабостях других народов, неужели ты не видишь?..
– А ты хочешь уже сейчас залить мир кровью! Уничтожая тысячи людей во имя того, что может как случиться, как и не случиться в отдаленном будущем, – печально усмехнулся самосский мудрец. – Правда оружия далеко не единственная, Филомен! Ты совсем забыл о божественной правде?
– О правде наших богов или единого бога персов? – спросил военачальник, не на шутку распаленный спором. Ученик и учитель уже напрочь забыли о том, где находятся и что грозит им самим; пока их не отвлекли другие пифагорейцы и стража царицы Нитетис. Им всем пора было возвращаться во дворец, что бы ни ждало их там.
Великая царица, отвлекшись на Филомена и Пифагора и пытаясь прислушиваться к их прениям, заметила, что Роксану уже увели: младшую царицу, по-видимому, без всякого сопротивления посадили в носилки и увезли. Храбрость и ярость против повелителя мира истощила все ее силы к сопротивлению.
“У Роксаны прекрасный характер, истинно царский. Теперь я вижу, каковы бывают достойные персиянки! – подумала дочь Априя с неожиданным большим сожалением по отношению к противнице. – Жаль, что я так мало узнала ее! Должно быть, Атосса подобна своей сестре по духу, только ей повезло родиться старшей!”
Египтянка пошла прочь в сопровождении греков и персов, оставшихся при ней; некоторое время она опиралась на руку Уджагорресента, но потом под взглядами слуг Камбиса оставила царского казначея и прошла вперед. Они покинули площадку для состязаний, кончившихся так печально, и великая царица села в свои носилки.
Задернув полог, можно было свободно осмыслить положение.
Она как следует обсудит случившееся с Уджагорресентом, но позже. Может быть, поступок Роксаны вовсе ничего не значит… сейчас ничего нельзя сказать.
Нитетис вдруг поняла, что не смогла бы тронуть эту царицу, бороться против нее подлыми способами, излюбленными в Азии: как, возможно, поступила бы сама Роксана. Но если перенять политику персов, это будет означать бескровную победу Азии в Египте, как и в других землях. Великой царице удалось услышать часть беседы Пифагора со своим лучшим учеником, и с тем, что она услышала, дочь Априя была совершенно согласна.
Несколько дней ничего не происходило. Нитетис пыталась вызнать что возможно через своего врача, других осведомителей, но на персидской половине дворца все протекало без изменений.
После первых месяцев брака с Камбисом царь и его главная жена опять стали трапезничать раздельно, сходясь только на больших званых обедах и ужинах, которые были любимы египтянами времени Амасиса, но которые почти совсем прекратились после восстания Псамметиха.
Нитетис знала, что царь нередко приглашает к столу своих военачальников, как и в Персии: и относилась к этому спокойно. Но неожиданная новость, что Камбис порою завтракает с Роксаной, которую не подвергли никакому наказанию за ее неслыханную дерзость, очень неприятно поразила египтянку.
Неужели этот азиат тоже подобен глине и любит подчиняться женщинам, проявляющим твердость? Нитетис знала, что такая склонность имеется даже у самых мужественных мужчин, хотя последние стыдятся ее и скрывают: но совсем избавиться от власти женщины не может никто из них… Камбиса же никак нельзя было отнести к самым мужественным, и его склонность к тиранству походила на женскую: едва ли это было справедливо для его великого отца, но весьма помогало склонить перса на свою сторону. Однако сейчас подобная слабость персидского царя была дочери Априя совсем не на руку!
А потом случилось страшное.
Камбис до смерти избил Роксану, когда за столом сестра и царица сказала то, что ему не понравилось: передавали, что Роксана безрассудно напомнила супругу о плачевном положении Кирова дома, заговорив о восстании и казни Смердиса, брата Камбиса, который остался неотомщенным. “Ты сделал дом Кира нищим”, – сказала персиянка, и супруг и господин повалил ее на пол ударом ноги в живот…
Роксана родила преждевременно, мертвого младенца, – причем невольные свидетели этого клялись, что ребенок получился с ужасными уродствами, и кое-кто передавал друг другу, что дитя родилось вовсе без головы… Разрешившись от бремени, царица умерла от побоев и кровотечения.
Все были потрясены, и даже Нитетис плакала от ужаса и жалости, узнав о такой гибели соперницы. Она приказала позаботиться о достойном погребении для Роксаны, в случае, если Камбис пренебрежет этим сам. Но Камбис после убийства сестры и жены был не в том состоянии, чтобы хладнокровно обдумывать ее похороны.
О мертвой царице позаботились приближенные царя, среди которых были его родственники: персы часто пренебрегали мертвыми телами даже знатных людей, особенно убежденные зороастрийцы, но Роксану и ее ребенка предали земле с почестями. Несомненно, у тех, кто ненавидел царя, теперь появилось еще больше поводов для ненависти: но пока еще она не прорвалась, и, возможно, не прорвется никогда. Персы есть персы!
Камбис долго предавался скорби, а может, гневу по отношению к другим или себе. Не впуская к себе никого, великий владыка целыми днями лежал неподвижно, не вставая, ничего не ел и ни с кем не разговаривал… Потом наконец царь позволил персам позаботиться о себе и вернулся к прежним делам, но египетские приближенные совершенно перестали видеть его.
Нитетис, уединившись с Уджагорресентом, мучилась мыслями о своем будущем и будущем Та-Кемет. Она все еще не забеременела. Конечно, в последние месяцы, пропадая в походах, занимаясь военными сборами и унимая повстанцев, царь разделял с ней ложе гораздо реже, чем вначале. И ее старый опытный врач, Минмес, утверждал, что женщинам нередко приходится подолгу ждать первой беременности, зато потом их плодовитость может так возрасти, что они сами этому не радуются… Но пока Нитетис не дождалась и первого ребенка. Она слышала, что уродец, родившийся у Роксаны, был сыном… Способен ли Камбис производить на свет здоровых детей? А если и Нитетис он наградит сыном – Хором в гнезде, который родится с пороками? По законам Та-Кемет это дитя будет почитаться священным и неприкосновенным – еще даже более, чем царские дети в Персии, ведь Камбис объявлен фараоном и верховным богом! А наследник, имеющий пороки, еще большие, чем у самого Камбиса, может навлечь несчастья на всю страну!
Порою Нитетис жалела, что в ее стране, как в Спарте, не принято избавляться от неудачного потомства: это, конечно, жестокость, но такая ли большая в сравнении с тем, что приходится выносить самим подрастающим калекам и всем тем, на кого падают заботы о них? А новорожденное дитя почти ничего не почувствует, сразу же вернувшись туда, откуда явилось: и, разумеется, не осознает своей смерти, как это произошло бы позже!
Однако, несмотря на здравость подобных рассуждений, ее Поликсена ни за что не позволила бы так поступить со своим ребенком, которого теперь могла зачать только от спартанца, как Нитетис – от перса.
Как судьба сведет их детей – а детей их детей, если обе подруги переживут эту персидскую войну?..
Нитетис, совершенно покинутая мужем, теперь опасалась приглашать любимую эллинку во дворец, но по праву великой царицы несколько раз навестила ее сама. Все в городе, как египтяне, так и персы, конечно, давно уже знали, кого любит Нитетис.
Великая царица спрашивала Поликсену, не хочет ли она заключить со своим спартанцем брачный договор: это была самая законная форма брака в Египте, скреплявшая его гораздо надежнее, чем благословение жрецов. Особенно теперь, когда египтяне столь часто брали себе в жены чужеземок, почитавших иных богов: прежде всего азиаток. Сам Камбис подписывал брачный договор с египетской царицей, а еще прежде так поступали фараоны!
Поликсена отказывалась, говоря, что не имеет права так сковывать своего возлюбленного, которому здесь все чужое, гораздо больше, чем ей.
– Ликандр никогда не бросит меня, но он также никогда не сможет сделаться египтянином! – сказала Поликсена. – Ты ведь знаешь его, и сама все понимаешь!
– Если случится так, что твой друг погибнет, успев сделать тебя матерью, подумай, что ждет вашего ребенка, не говоря о тебе! – предостерегала Нитетис. – Я знаю, что у нас никто не упрекнет тебя, как это сделали бы в Элладе: люди Та-Кемет сторонятся вас и ваших обычаев, как вы сторонитесь наших. Но эллины…
– Мои эллины уже считают нас мужем и женой, – сказала на это Поликсена. – Они тоже все понимают! И если мне суждено вернуться в Грецию, потеряв Ликандра…
Она закусила губу, сдерживая слезы ужаса при такой мысли.
– Если будет так, меня станут считать его вдовой! – твердо закончила Поликсена. – Такова наша честь, особенно честь спартанцев!
– Если ты когда-нибудь к ним попадешь, а тогда обрадуешься ли? – невесело заметила египтянка. – Но, конечно, решать тебе.
Великая царица помолчала, сидя в кресле напротив подруги и покачивая вышитой туфлей с загнутым носком.
– А я ведь хотела подарить тебе землю. Камбис закрепил за мною довольно много земли в Дельте, которой я могу распоряжаться.
Конечно, Поликсена знала это: но она сразу же покачала головой.
– Я очень благодарна тебе, богиня, но не могу. Будь я одна, я бы не отказалась, – покраснев, прибавила эллинка, взяв царицу за руку. – Но теперь, когда со мной Ликандр, землю из нас двоих может получить только он: за службу, за заслуги! Ведь он мужчина и эллин!
– Я понимаю, – сказала египтянка.
Она усмехнулась.
– За службу, говоришь? Чью же кровь отправить его проливать? Можно отправить твоего спартанца в Сирию, еще при Амасисе там были непрерывные войны! Мне кажется, у персов намного больше благородства, чем у сирийцев и других азиатов, – заметила великая царица.
– И теперь, выходит, Ликандру предстоит унимать сирийцев ради порядка в благородной Персиде, – засмеялась Поликсена.
Нитетис пожала плечами.
– Думай, как тебе угодно, филэ. Никто из нас не пророк и не знает будущего. Но прежде всего порядок в Сирии выгоден Та-Кемет!
