Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 97 страниц)

Допив вино, Нитетис со стуком поставила кубок на стол и, быстро поднявшись на ноги, поспешила в комнаты. Ей еще так много предстоит сделать до вечера, некогда даже задуматься! И прекрасно!

***

Брачный пир устроили в том же зале, где Камбис вчера впервые явил себя и свою веру побежденным. Эта вера, хотя ее исповедовали цари Персии, еще не получила широкого распространения в Азии: наиболее распространены у азиатов были кровавые ритуалы, поклонение свирепым древним божествам, приказывавшим пресмыкаться перед собою в пыли – или уничтожать чужие народы во славу своего и его покровителей. Египтяне ушли от таких понятий… но персы далеко еще нет.

Камбис, подобно своему отцу, хотел понять до конца, в чем состоит вера египтян и что она дает его новым подданным.

Сегодня жених царевны Нитетис занял не трон, а небольшой помост посреди зала, сколоченный для такого случая: оттуда лучше всего было наблюдать танец, которого новый властитель Та-Кемет и царский казначей ждали от невесты. Рядом с царем царей, по левую руку, на подушках расположился Уджагорресент. Оба были одеты по-персидски, в бесценные платья, стоившие долгого тяжкого труда и потери зрения искуснейшим вышивальщицам.

Нитетис не разочаровала зрителей – ни египтян, ни персов. Когда юные полуобнаженные танцовщицы Нейт вышли к зрителям, по залу прокатился восхищенный вздох. Камбис приподнялся, ища сверкающим взглядом Априеву дочь: найдя же свою нареченную, он больше не отрывал от нее глаз. Сегодня Нитетис оделась так, чтобы персидский царь без всяких сомнений узнал ее среди других: ее пояс был золотым, а не серебряным, как у прочих девушек, и само платье – голубое, а не белое. Длинные прямые волосы она не стала заплетать, и они летали по ее плечам, как у жрицы в божественном исступлении: да она такой и была. Когда музыка смолкла, Нитетис пала на персидский ковер и осталась лежать, запрокинувшись и подогнув одну ногу; она тяжело дышала, припав щекой к роскошному покрывалу своих волос.

Персы неистовствовали, хлопая в ладоши, топая ногами и пожирая глазами прекраснейшую из дев Черной Земли, что отныне принадлежала их царю.

Камбис стремительно встал; в глазах его горел огонь, подобно тому великому пламени, что зажгли в светильниках Ахура-Мазды. Уджагорресент, однако, предвидел и пресек движение царя: он поднялся одновременно с Камбисом и бестрепетно схватил его за плечо.

Камбис стремительно обернулся к нему; готовый ударить, отшвырнуть. Но Уджагорресент, не ослабляя своей хватки, напряженно зашептал что-то персу на ухо: ему удалось завладеть вниманием Камбиса, и тот слушал довольно долго.

Брови царя приподнялись, пока Уджагорресент говорил, он изумленно замер… потом улыбнулся и кивнул своему египетскому приближенному. На лицо царя царей вдруг снизошло какое-то новое удовлетворение, а черные насурьмленные глаза заблестели радостью ожидания.

Камбис коротко ответил Уджагорресенту что-то, неслышное для персов, потом опять сел, расправив свои одежды. Пока царь и царский казначей шептались, невеста и другие египтянки уже исчезли.

Нитетис опять вышла в зал, переодевшись в белое платье из плотного льна: второй степени прозрачности, как говорили египтяне, скрывавшее ее прелести, но обрисовывавшее фигуру. Платье было перехвачено тяжелым серебряным поясом с алыми кистями. Волосы Нитетис, однако, не покрыла, хотя и заплела их в тугие косы, сбегавшие по спине. В ушах покачивались тяжелые серьги. Глаза Априевой дочери были подкрашены меньше обычного – хотя, конечно, о краске для лица египтянка забыть не могла.

Царь немедленно встал ей навстречу и спустился с помоста; и Нитетис стремительно, как гибкий тростник, склонилась к его ногам: она прижалась губами к лодыжке нового повелителя Та-Кемет, к алым шелковым шароварам. Но Камбис, нагнувшись к девушке таким же быстрым движением, поднял Нитетис на ноги и перехватил ее руку, вознеся вверх, как вчера, когда невесту представляли ему. Владыка персов улыбался: он просто светился изнутри.

Камбис возвел Нитетис на помост и усадил рядом с собой, справа от себя. Хлопнув в ладоши, приказал принести ей вина и еды, как себе.

Уджагорресент уже спустился с помоста, где сидели новобрачные, и смотрел на Нитетис снизу вверх, улыбаясь и молитвенно сложив руки: губы царского казначея что-то шептали.

Когда Нитетис выпила из своего кубка, Камбис также приложился к нему. Потом царь и его невеста встретились глазами и долго смотрели друг на друга, улыбаясь: Нитетис зарумянилась, и Камбис нежно коснулся ее пылающей щеки и золотой серьги в виде солнца.

Потом Нитетис встала и, склонившись к царю, что-то ему сказала. Он ласково кивнул, а дочь Априя спустилась с помоста и, ни на кого ни глядя, быстрым шагом покинула зал. Камбис не удерживал ее и не выказывал больше нетерпения, но неотрывно смотрел вслед Нитетис; и с губ его не сходила улыбка.

Спустя совсем небольшое время Камбис тоже встал и, откинув назад волосы, вышел из зала следом за невестой. Персы возбужденно заговорили, толкая друг друга в бок и переглядываясь.

Уджагорресент на глазах у всех оставшихся уткнулся лицом в пол и прошептал молитву матери богов.

Светильники Ахура-Мазды горели всю ночь, и люди еще долго пили и славили царя и его молодую жену. А Уджагорресент скоро покинул зал и, потребовав свои носилки, отправился домой: в Саисе он жил на земле, принадлежащей храму богини. Там он и Нитетис могли найти лучшую защиту.

Утром царский казначей пошлет во дворец, узнать в точности, как все совершилось… но не слишком рано.

Нитетис приехала домой на носилках на закате следующего дня. Поликсена, ожидая ее, в одиночестве сидела на террасе, не отрывая глаз от солнечного бога; при виде госпожи она вскочила, с грохотом уронив стул.

Царица Обеих Земель стояла в дверях, устало и радостно улыбаясь; она молча раскрыла объятия. Поликсена устремилась к ней, и подруги обнялись.

Потом Поликсена провела госпожу к креслу, поддерживая под руку, и усадила. Нитетис поморщилась, опускаясь на сиденье, но потом по ее лицу опять разлилась счастливая улыбка. Она откинула голову на спинку кресла.

– Эту ночь мы проведем вместе… потом еще долго не выдастся такой возможности, – истомленно произнесла божественная дочь, прежде чем Поликсена успела что-нибудь спросить.

Эллинка сглотнула.

– Как все прошло? – воскликнула она. Почувствовала, что краснеет под устремленным на нее взглядом повелительницы. – Было больно? – она понизила голос до шепота.

Нитетис медленно склонила голову. Потом глубоко вздохнула: выражение удовлетворения не покидало ее лица.

– Было немного больно, конечно… но теперь я понимаю, отчего женщины, беря мужа, становятся ненасытными, – сказала она. – Я никогда бы не подумала…

Нитетис запнулась и рассмеялась, прижав ко рту ладони, сложенные лодочкой. Когда она отняла руки от лица, стало видно, что египтянка тоже покраснела до ушей, несмотря на все их прежние забавы и разговоры. Потом она взглянула на подругу и поманила ее к себе пальцем: как видно, даже ей и даже наедине с нею Нитетис могла рассказать о своей брачной ночи с царем персов только вполголоса.

Поликсена быстро встала и придвинула свой стул к креслу царицы. Она опять села рядом и нагнулась к ней.

– Ты знаешь, что мы в таких случаях используем оливковое масло… ну а персы и греки используют его еще и для другого, – усмехнулась Нитетис. – Но Камбис попросил, чтобы я сама… смазала себя… и смотрел!

Поликсена ахнула, прижав ладонь ко рту.

– Артемида!..

– Потом царь повалил меня на постель, но не спешил меня взять. Он целовал меня и ласкал ртом везде, все мое тело, будто хотел всю распробовать и съесть… я чуть не обезумела, разметавшись по кровати, и уже не помнила, кто со мной и что делает. Потом это случилось! Совсем не так, как с тобой… и да, женщины могут жаждать этого и становиться ненасытными, – прошептала Нитетис, сжав руки и вся трепеща от воспоминаний.

Поликсена уткнулась лбом в ее плечо, разделяя стыд и восторг подруги. Нитетис обхватила ее голову горячей ладонью.

– Он скоро уснул, рядом со мной… а я не спала долго, но потом тоже смогла уснуть рядом с ним. А утром проснулась одна. Мой муж не будил меня.

Нитетис рассмеялась в необыкновенном восторге от сознания такой заботливости.

– Когда я встала и вышла из спальни, Камбис ждал меня в пиршественном зале. Сегодня мы там были вдвоем, не считая рабов и стражи. Мы завтракали вместе, и долго разговаривали.

– О чем? – воскликнула Поликсена.

– Ему интересно все узнать обо мне, но мне пока не хватает персидских слов… и приходится выбирать слова, – усмехнулась Нитетис. – Надеюсь, царь царей еще не понимает, когда я выбираю, а когда затрудняюсь…

Поликсена взяла ее за руку.

– А потом что?

Нитетис пожала плечами.

– Потом, как видишь, царь отпустил меня домой. Сказал, чтобы я сейчас же начала собирать свои вещи и слуг: мы возвращаемся в город Птаха, где станем владыками Та-Кемет перед всем народом и перед персами…

Царица стала очень серьезной, глядя на подругу.

– Собирайся, филэ.

========== Глава 30 ==========

Спустя шесть дней великая царица сидела в одиночестве в комнате для приемов на женской половине саисского дворца, которая прежде принадлежала главной царице Амасиса – Нехт-Баст-ероу, дочери верховного жреца Птаха, сейчас оплакивавшей мужа в Мемфисе. При царице была Астноферт, стоявшая за ее креслом и мерно обмахивавшая госпожу опахалом: но и только. Нитетис медленно пила вино, погруженная в раздумья; лишь иногда ее руки сжимались, выдавая нетерпение.

Наконец в коридоре за высокими двойными дверями раздались быстрые гулкие шаги, и Нитетис тут же приподнялась в своем кресле-троне, поставив кубок на столик.

Двое стражников-египтян по сторонам полуоткрытых дверей посторонились, распахивая их шире, и вошел казначей бога.

Нитетис радостно улыбнулась, она протянула руки, чуть не вскочив с места… но усилием воли удержалась в своем кресле черного дерева. Уджагорресент, так же улыбаясь и глядя возлюбленной воспитаннице в лицо, приблизился к креслу-трону и, преклонив колени, поцеловал переплетенные позолоченные ремешки одной из закрытых на носках сандалий царицы.

– Царский казначей, почему ты сегодня не в персидском платье? – спросила Нитетис.

Уджагорресент поднял глаза и рассмеялся. Хотя шутка получилась невеселая.

На нем была длинная желтая складчатая юбка, широкий драгоценный воротник и поверх него золотые амулеты, свисавшие на грудь и на спину. Длинные черные волосы, распущенные по плечам, очень украсили его: к тому же, лоб царского казначея перехватывал золотой обруч с подвеской в виде анха*, а лицо было по-египетски тщательно накрашено.

– Я так давно мечтал приветствовать тебя подобным образом, богиня, – сказал Уджагорресент. – Но сейчас, прошу тебя, сойди с трона. Поговорим как старые друзья и как два жреца.

Нитетис несколько мгновений испытующе смотрела на царского казначея – потом, склонив голову, поднялась с места и отошла туда, куда указывал Уджагорресент: они уселись рядом на циновки, расстеленные на полу.

– Камбис думает, что я твой единственный родственник, – сказал царский казначей, когда пригубил вино, поданное молчаливым мальчиком-слугой.

Нитетис подняла брови.

– Надеюсь, ты не стал его разубеждать?

Оба рассмеялись.

Потом Нитетис во внезапной тревоге склонилась к своему сподвижнику:

– Так это решено, царь остается в Саисе?

Уджагорресент твердо кивнул.

– Да, великая царица. Всем уже известно, что перс назначил Псамметиха своим наместником в Хут-Ка-Птах… слава всем богам, – прошептал царедворец. – Я не влиял на Камбиса ни словом, клянусь тебе: это сделала матерь богов, не иначе!

Уджагорресент сжал руки и склонился на них лбом, с которого свесился золотой анх.

Нитетис вдруг простонала, прикусив накрашенную ладонь.

– А если он раздумает следовать священным обычаям? Тогда меня никто не сможет называть великой царицей, ведь в нашей стране священная обрядность значит все!.. Получится, что я отдала себя варвару напрасно!

– Не бойся… я видел его лицо, – Уджагорресент успокаивающе привлек молодую царицу к себе. – Ты знаешь, что я умею разбирать людей! Камбис сделает все, как должно! Он даже согласился сбрить волосы на голове и лице, – прошептал царедворец. – А ведь ты знаешь, что для персов борода – как одежда, они без нее не выходят!

Нитетис кивнула, изумленная не меньше его. Ей происходящее с царем царей тоже казалось чудом богини. Да иначе и быть не могло.

Потом Уджагорресент неожиданно спросил:

– А ты сама, царица… у меня не было возможности узнать… каков он с тобой?

Нитетис нахмурилась.

– Что?

Уджагорресент накрыл ее руку своей, пристально глядя в лицо удлиненными черной краской глазами под такими же накрашенными бровями.

– Ты не страдаешь?

Нитетис немного покраснела.

– Нет, царский казначей. Я поняла, о чем ты спрашиваешь… нет, все хорошо.

Она помялась, рассматривая свои ярко-оранжевые ладони.

– Ты знаешь, конечно, что перс ложился со мной еще трижды, каждую ночь после первой… но сейчас я не могу его принять.

Уджагорресент поднял накрашенные брови, видя, как она показывает на юбку, потом понимающе кивнул.

– Так значит, ты еще не…

– Не понесла, конечно! – резко рассмеялась великая царица. – Это было бы слишком скоро!

Потом она опустила глаза, еще больше покраснев.

– Он страстный со мной, это правда, все знают… но он хороший любовник. Или это я получила хорошее воспитание, – усмехнулась Нитетис. – И, кажется, Камбис и вправду влюблен в меня!

– Пока еще не так, как владыка персов увлечется тобой потом, узнав, какое ты сокровище, – серьезно заметил царедворец. – Но я очень рад, что с тобой все хорошо.

– Он и днем меня призывает всякий раз, когда есть возможность, для трапезы и беседы, – сказала Нитетис. Она взволнованно вздохнула. – Мы с моим мужем все еще с трудом понимаем друг друга, мужчины часто не понимают женщин… а тем более перс – меня, дочь Нейт! Но чувствую, что он бы рад вывернуть меня наизнанку, чтобы раскрыть все мои тайны!

Уджагорресент вздрогнул, услышав в словах Нитетис зловещее предзнаменование.

– Я никогда бы не подумал, что новым богом Та-Кемет станет перс!

– У Та-Кемет есть еще богиня, – улыбнулась Нитетис. – И самое худшее – не то, что на эту землю может прийти царь-перс, а то, что в Та-Кемет может прийти чужой бог-мужчина!

– И все же ты привечаешь греков, – мягко сказал Уджагорресент. – Зная, каковы их боги!

Нитетис повела плечами.

– Боги греков – дети в сравнении с нашими! – воскликнула она. – Или ты еще сам не понял?

– Все дети вырастают в мужчин, – заметил царский казначей.

Уджагорресент улыбнулся, не спуская глаз с воспитанницы. Он коснулся гладкого подбородка.

– Что же ты теперь думаешь об Ахура-Мазде, который не животное, не мужчина и не женщина?

Нитетис вздохнула. Потеребила свою накидку, вышитую серебряными птичьими перьями, и повернула на пальце кольцо со скарабеем из ляпис-лазури.

– Ты знаешь, что втайне я мечтала об этом, ты сам заронил в меня такие мечты, – сказала царица. – Атон, всеблагой диск, не имеющий пола! Но единый бог, который не мужчина и не женщина, в конце концов становится мужчиной… потому что мужчины всегда преобладают над женщинами своей явной и грубой силой.

Уджагорресент кивнул, восхитившись прозорливостью молодой царицы.

– На самого великого бога всегда должна быть богиня, – сказал он. – Даже если бог покажет себя единым и истинным!

Он долго смотрел на Нитетис, и царица поняла, что казначея Камбиса волнуют уже совсем другие чувства.

– Как жалел я, что прошло наше время, – прошептал Уджагорресент. Он вдруг простер к ней руки. – Если бы ты знала, Нитетис…

– Я знаю, – быстро ответила царица.

Она искоса взглянула на него, сочувственно и благодарно улыбнувшись.

– Я видела, как ты повис на плечах у Камбиса! Одно это все сказало бы женщине! Но я давно знаю!

Уджагорресент взял ее за руку, смазывая большим пальцем краску на ладони.

– И сознавать, что тобой сейчас владеет азиат!..

Нитетис изумленно раскрыла глаза.

– Уж не думал ли ты сам, что…

– Кем бы я был, великая царица, если бы не думал? – рассмеялся царский казначей, передернув широкими плечами. – Я не мечтал о верховной власти, когда был жив старый бог, потому что…

– Потому что ты и так уже многие годы имел всю полноту власти, – закончила Нитетис.

Уджагорресент кивнул.

– Ты права. И ты знаешь, что я не возмечтал бы о двойной короне*, если бы не теперешние времена! Взойди я на престол после Яхмеса Хнумибра, меня ждала бы участь Псамметиха!

Нитетис посмотрела царскому казначею в глаза.

– Ты думаешь, что наследник продержится недолго?

– Почти уверен, – ответил царедворец тут же. – Пока зверь не сорвется с цепи, и пока сам молодой фараон не сорвется!

Нитетис вздрогнула и слегка побледнела при этих словах, и Уджагорресент сжал ее руку. В яркой хне перепачкались и ее пальцы и кольца, и его. Казначей бога улыбнулся, пристально глядя на молодую царицу.

– Ты думаешь, я был бы неплохим Хором на троне, богиня?

– Да, – честно ответила Нитетис: и улыбнулась его успокаивающему полунамеку. – Но пока говорить об этом и безумие, и преступление!

Уджагорресент поклонился.

– А твоя жена не ревнует, зная о твоих поездках в Саис? – неожиданно спросила Нитетис.

Уджагорресент усмехнулся.

– Моя достойная супруга никогда не любила меня настолько, чтобы ревновать… прежде я и не подавал повода. Даже если я предложу развод, это не уязвит ее. А мои наложницы, верно, забыли мое лицо. Я уже долгие годы не беспокоил их.

Нитетис нахмурилась.

– Довольно об этом! – воскликнула она, ощущая, что разговор поворачивает совсем не в то русло, в которое следует. – Это – преступление, если ты продолжишь!

Великая царица поджала губы.

– Могу ли я сейчас говорить с тобой как с другом?

Уджагорресент поцеловал ее руку, потом склонился, прижав ладонь к сердцу.

– Можешь говорить со мной как со своим сердцем… Всегда, – сказал он.

– Я рада… Мне кажется, что ты единственный мужчина, который любит меня, – ответила Нитетис.

Она прижалась к его груди, а Уджагорресент поцеловал ее в лоб, под гладко зачесанными черными волосами.

Египетские воины в дверях остались совершенно невозмутимыми, видя это выражение чувств, но Нитетис, вспомнив об осторожности, отстранилась первая.

– Тебе пора… Может быть, Камбис пожелает навестить меня, несмотря на мои дни, – сказала она, ощущая жар во всем теле при воспоминании о ласках азиата.

Уджагорресент вдруг рассмеялся, весело и одновременно очень невесело.

– Я до сих пор не могу забыть, как перс при всех подхватил тебя на руки!

Нитетис засмеялась.

– Персы пришли в восторг, а все наши в ужас! Можно ли будет ему объяснить, что это страшно неприлично?

– Можно, думаю… но ненадолго, – серьезно заметил Уджагорресент.

Он встал. Собираясь уходить и оправляя измявшуюся юбку, царский казначей неожиданно спросил:

– А что твоя наперсница? Ты возьмешь ее во дворец?

– Нет, – резко сказала Нитетис. – Не здесь! Не сейчас!

Она даже переменилась в лице, прокручивая кольца на пальцах. Уджагорресент понимающе кивнул.

– Но, конечно, Поликсена придет на твое воссияние*.

Потом, склонившись перед нею, опять поцеловал ее сандалию.

– Я люблю тебя, богиня.

– Я тоже люблю тебя, царский казначей, – ответила Нитетис с нежностью. – Да будет тверда твоя поступь, – прошептала она древнее благословение.

Уджагорресент встал, улыбнулся, взглянув ей в глаза, – и, поклонившись, горделиво удалился.

Нитетис долго смотрела ему вслед, поглаживая пальцем синего скарабея на перстне – образ Великого бога. Потом посмотрела на другое кольцо, на котором было выгравировано имя Уджагорресента, и улыбнулась.

* Символ вечности в виде соединенного креста и кольца.

* Короне Верхнего и Нижнего Египта.

* Коронацию.

========== Глава 31 ==========

Для того, чтобы короновать Камбиса Властителем Обеих Земель, требовалось отнять у Псамметиха красно-белую корону.

Уджагорресент мог с легкостью представить, что чувствовал наследник Амасиса, когда у него отобрали – может, прямо с головы сорвали священный убор, чтобы отвезти корону Та-Кемет персу. Что ж, показав себя сейчас смелым и достойным правителем, Псамметих может только приблизить свой конец!

Корону великой царицы, соединявшую в себе солнечный диск и двойное перо истины, Маат, вероятно, забрали у матери Псамметиха без усилий. Царские жены, которым не нужно во что бы то ни стало гибнуть за честь и правду, могут проявлять государственную мудрость, непозволительную для их мужей и сыновей: и спасать этим тысячи жизней и будущее страны. И такую же мудрость могут проявлять царские советники…

Камбис перед коронацией забыл даже о молодой жене, со всем пылом неофита молясь и принося жертвы Нейт. Он собственноручно заколол на ее алтаре двоих лучших быков и пару лучших коней из собственных стад, хотя египтяне, чуравшиеся этих степных животных, не жертвовали богам коней, а Нейт не любила кровавых приношений. Жрецы великой богини смотрели, как жертвы в судорогах умирали под жертвенным ножом перса, со смесью удовлетворения и страха, которого не могли высказать ясно, но который все разделяли.

Выйдя из храма, царь царей вернулся во дворец и предал себя в руки слуг, которые должны были сделать из него верховного бога Та-Кемет. Понял ли перс ясно, что берет на себя и чему подчиняется, принимая такую священную власть? Никто не мог сказать.

Камбису обрили голову, сбрили бороду и удалили волосы на всем теле, как делали жрецам. Фараон и являлся одновременно верховным жрецом каждого храма, могущим замещать собственных служителей храмов. Фараон также приносил жертвы и возносил мольбы перед собственным священным изображением в храмах, возведенных для своего прославления: ибо владыка Та-Кемет, сын Ра и воплощение Амона, являясь божеством, одновременно был отчужден от своей божественности и преклонялся перед нею во всей чистоте сердца, как служитель Маат.

Дано ли варвару, азиату, понять все тонкости Маат? Уджагорресент чем дальше, тем больше сомневался в этом, наблюдая за поведением персов и самого персидского царя. Но можно было на какое-то время поработить их разум и душу слепым преклонением, потому что этому народу свойственно раболепствовать перед чем угодно, не вникая в суть… простых персов можно будет даже удержать в подчинении, сотворив им нового кумира. Но прочно ли будут стоять ноги у этого кумира? И что сам Камбис будет иметь в своем сердце?

Уджагорресенту это было далеко не безразлично, ибо царский казначей, используя многое к своей выгоде, всегда сохранял в душе трепет перед Маат. Он был этим истинный сын Та-Кемет.

И когда он в первый раз увидел царя персов, который вышел к своим воинам и к побежденным египтянам в образе египетского бога, Уджагорресент про себя ужаснулся тому, что творит и что ожидает страну.

Камбис позволил всем пораженным персам увидеть свое тело, покрытое неровным загаром, украшенное старыми и новыми шрамами. Царь персов, подчиняясь ритуалу, надел только простой схенти и пектораль: с сокологлавым богом с диском и уреем, образом Ра-Хорахти*. Браслеты и несколько ожерелий, из золота, яшмы, сердолика и раскрашенных глиняных колечек, дополнявшие это платье, не могли изменить впечатления возмутительной и непристойной обнаженности; хотя такое же одеяние на египтянах смотрелось совершенно приличным. Насколько же одежда образует человека и соответствует его духовному складу, путям его сердца!

Но сильнее всего в глаза бросалось не это – а то, что Камбис сбрил свою холеную бороду, гордость мужа и перса, а тем паче царя. Голову великий азиат, правда, скрыл под белым кожаным шлемом, какие носили египетские солдаты; но даже обритая голова не так смущала взор, как оголенный подбородок.

Уджагорресент услышал, как глухо заворчали, подобно животным, бородатые и плотно одетые персы, увидев перед собой такого царя. Они готовы были простираться ниц перед Ахеменидом, сыном и наследником великого Кира. А на это существо могли, пожалуй, наброситься, как на неведомое враждебное идолище!..

Но только пока не привыкнут, быстро соображал царский казначей; он первым простерся ниц перед Камбисом, подавая этим пример египтянам. За египтянами, по привычке, стукнули лбами в пол и азиаты.

Потом можно будет позволить Камбису отрастить бороду и волосы, думал Уджагорресент. Можно будет позволить опять надеть длинное платье! Амасис тоже часто носил такие одежды, и многие из египетской знати давно предпочитают наряды азиатского покроя! Ведь при египетском дворе уже многие века бывает столько азиатских посланников, и столько фараонов брали себе в жены дочерей хеттов, митаннийцев*, сирийцев, ассирийцев, вавилонян! Только бы сгладить первые трудности, самые великие: а потом люди привыкнут видеть над собой такого царя и подчиняться ему.

Персы, как и египтяне, любят постоянство, хотя персы истинного постоянства не знают – у них в головах такой же сумбур, как тот, что царит в Камбисовой империи. Маат ведома только сынам Та-Кемет. И Камбис, сам не зная того, приехал в Та-Кемет, чтобы познать Маат!

Ну а если персы привыкнут к царю, почитающему Маат… ведь персы восприимчивы к чужим влияниям более, чем все их соседи и подвластные им народы, хотя все азиаты податливы…

Закончить эту мысль царский казначей едва смел даже мысленно; даже начало ее кружило голову.

Тут к подданным вышла и прекрасная супруга Камбиса, и все пришли в восхищение. Мужчины в чужом одеянии могут вызывать у других мужчин гнев и жажду крови; но такие женщины, как Нитетис, только пленяют.

“Что ты скажешь, моя Нитетис, если я брошу к твоим ногам всю Азию? Или ты сочтешь, что я слишком стар для этого? – подумал Уджагорресент, подняв глаза после второго земного поклона. – А если эти царства покорятся нам, и так, как никогда не бывало прежде… забудешь ли ты тогда о своих экуеша?”

Нет, о греках нельзя забыть. Но пока их можно держать в узде – и чем дальше, тем больше это будет нужно.

Уджагорресент с любовью и с тайным значением посмотрел в глаза некоронованной царице, которая сегодня должна была взойти на трон, и отступил, склонив голову.

Камбис взял жену за руку, улыбнувшись ей, когда Нитетис вопросительно взглянула на своего повелителя. Он уже научился на людях вести себя, как прилично египтянину; хотя, впервые выйдя ко всем в египетском наряде, смотрелся в нем очень странно и оглядывался временами дико, будто Камбис сам не понимал, что такое с ним сделали. Будто все превращения с Кировым сыном совершились во сне.

Боги, не допустите же этого.

Владыки первыми вышли из тронного зала, где все собрались, и свита из египтян и персов последовала за ними. Победители и побежденные уже почти не враждовали, поглощенные небывалыми событиями, которые им вместе выпало пережить. Греки, воевавшие за тех и за других, казались такими же изумленными наблюдателями: хотя греки пока были наблюдатели сторонние. Которые, при своей сметливости и предприимчивости, непременно обернут к своей пользе то, что делает с Та-Кемет Камбис!

Если экуеша только позволить…

Уджагорресент нашел взглядом Поликсену, которая шла в окружении своих греческих охранников и казалась какой-то потерянной и одинокой. Царский казначей знал, что Поликсена с Нитетис не встречались уже больше недели и, конечно, успели весьма отдалиться друг от друга: ведь столько всего случилось в жизни дочери Априя! Об этом не напишешь ни в каком письме, и тем более сейчас…

Но стоит им сойтись, как они опять сблизятся. Уджагорресент, больше половины жизни наблюдая за гаремом его величества, знал, как быстро сближаются женщины: а такие умные и образованные подруги, как Нитетис и Поликсена, очень ценят и любят друг друга, потому что мало встречают себе подобных. Разумеется, Нитетис помнила, тосковала о своей эллинке каждый день и хотела вернуть ее! Найдя филэ, сердечного друга, как говорят эти осквернители Маат, уже не сможешь расстаться с ним, не оторвав часть себя!

Ну что ж, пусть. Пока это не опасно – и союзы женщин, в отличие от союзов мужчин, Маат не подрывают.

Уджагорресент заставил себя сосредоточиться на церемонии. Все мысли о прошлом и будущем проносились в его голове, отвлекая его и позволяя сохранять хладнокровие; но сейчас царский казначей должен был забыть обо всем, кроме ослепительного настоящего.

Камбис, выведя жену из дворца на главную аллею, вскочил на колесницу, на которую следом взошла Нитетис. Камбис собирался сам править, и колесница была его собственная – парадная золотая! Уджагорресент знал, сколько мужества нужно его Нитетис, чтобы сейчас поехать на этой персидской колеснице перед глазами всего Саиса и всего азиатского войска. Но храбрости ей не занимать.

– Мы идем в храм Нейт! – в тревоге воскликнула Поликсена, шагавшая за царской колесницей в толпе своих греков. – Это против обычая!

Ликандр, который шел рядом, покосился на хозяйку. За эти дни, временно потеряв любимую госпожу, Поликсена незаметно для себя сблизилась с лаконцем сильнее, чем раньше; хотя он не пытался больше ухаживать за ней.

– Какого еще обычая? – хмуро спросил ее воин.

– Они должны венчаться на царство в храме Ра! – ответила коринфянка. – Но Камбис пожелал получить корону из рук верховного жреца Нейт! Видишь ли, он признает власть только той богини, которой приносил в Саисе жертвы!

Ликандр пожал плечами. Он, как и многие греки Саиса, преклонялся перед могуществом великой женской богини; но в египетских священных церемониях ничего не понимал и переносил их со спартанской стойкостью, но без всякого сочувствия.

– По мне, так это все едино, – ответил лаконец госпоже. – Они тут у себя уже и так нарушили все что можно, когда поставили царем перса! Пусть благодарят своих богов, что он хотя бы Нейт признает!

Поликсена усмехнулась. Как-то, когда она спросила своего поклонника, что он думает о длинных египетских обрядах, лаконец прямо сказал – что, по его мнению, они придуманы людьми, которым больше нечего делать. Отчасти коринфская царевна не могла не признать, что Ликандр прав; но, вместе с тем, он не понимал многого, что составляло жизнь египтян.

И Камбис, похоже, тоже не понимал. Но победитель в этом и не нуждался.

– А что ты думаешь о нем? Об этом? – понизив голос, спросила Поликсена, показывая своему верному слуге и другу на диковинного Ахеменида, будущего фараона.

Ликандр выругался.

– Одни мойры его знают! Вырядился, как…

– Тихо! – шепнула Поликсена в ужасе, хотя азиаты и египтяне шли далеко от них.

– Теперь он – ни своим, ни чужим, – сказал лаконец. – Или персы его свергнут, или здесь… Плохо это кончится, госпожа, – мрачно закончил воин, покачав головой.

Поликсена едва подавила желание прильнуть к нему, взмолиться, чтобы он защитил ее от всех грядущих бед. Эллинка глубоко вздохнула и сжала кулаки. Поликсена посмотрела на ту, которая не меньше нее – а пожалуй, и гораздо больше, чем она, сейчас нуждалась в защите.