Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 85 (всего у книги 97 страниц)
– Ты побледнела, – сказал Мелос, внимательно наблюдая за ней. – Ты думала о том, чтобы самой принять участие в битве?
Поликсена медленно кивнула.
– Я должна…
Мелос схватил ее за руку.
– Все, что ты должна, – сохранить свою жизнь, как сейчас хранят ее другие!.. Я сам, по правде сказать, никогда не участвовал в настоящем бою, только слышал, – продолжил иониец. – Но знаю от бывалых солдат, что непривычного человека такие тошнотворные и ужасные зрелища могут свести с ума. А уж растеряться, когда над тобою нависла смертельная угроза, легче легкого. Тем более женщине!
Поликсена посмотрела ему в лицо.
– Ты предлагаешь мне прятаться до конца?.. Даже персидские цари сами возглавляют свои войска!
Мелос вздохнул.
– Пока что до этого не дошло. Греки могут подойти с юга и встать лагерем под стеной; зашлют разведчиков, прежде чем попытаются прорваться… да, скорее всего, так они и поступят.
– А мы будем смотреть на них со стен, – Поликсена слабо улыбнулась. – Я, во всяком случае, выйду на стену. Я должна увидеть своих сородичей и сказать им слово…
– Вот это по-царски, – Мелос улыбнулся в ответ, ободряя и ее, и себя. – Может быть, ты даже кого-то убедишь. Как бы то ни было, твое явление окажется для греков полной неожиданностью. Ведь большинство воинов Эллады, даже почти все… никогда не видели женщины-царицы, а о твоем правлении знают только по рассказам, которым не очень-то верят.
Поликсена рассмеялась, ощущая гнев, уже полузабытый. Мелос ей напомнил, что для греков женщина в таком положении, как она, – куда более чудесное явление, чем для азиатов и египтян. Неудивительно, что даже те из ее подданных-ионийцев, кто видит ее каждый день, смотрят на нее как на богиню – существо иной природы, нежели их собственные жены и сестры!
Она кивнула.
– Очень хорошо. Я намерена сказать грекам, что желаю сохранить данную мне Дарием власть и потребовать, чтобы они ушли, не нарушая мира. Даже если бы я по-прежнему желала освобождения Ионии, мой царский долг – выступить с такой речью…
Поликсена вдруг поразилась тому, куда завели ее собственные мысли.
– Только подумать, Мелос, – как часто мой долг совпадает с неизбежностью! Это Ананке!
– Да, – серьезно ответил иониец. – Что бы ни называли этим словом, Ананке существует и она могущественна. И точно так же, как твой долг потребует от тебя выступить миротворицей, долг греков и их мойра* – начать и закончить войну, к которой они так долго готовились. Как в древней трагедии, события которой повторяются для нас.
***
Греки пришли, как и предсказывал Мелос, – с южной стороны. Южная гавань была всего дальше от города; конечно, ее, как и северную, защищали корабли. Но вскоре в Милете увидели угрозу во всей ее полноте: греческие суда, державшиеся на равном расстоянии друг от друга, закрыли море до самого горизонта. Тогда на берег примчались вестовые с приказом всем воинам и матросам, кто остался в заливе, вытащить корабли на песок и отступить за стены. Они были не в силах задержать врагов даже ненадолго – а попав в руки греков, могли стать орудием против своих же.
Когда первые из эллинов высадились на берег, он был совершенно пустынен. Этими смельчаками оказались, разумеется, спартанцы; но их боевой задор довольно скоро сменился растерянностью. Спартиаты в полном вооружении, не дожидаясь, пока бросят якорь, спрыгивали прямо в воду; оскальзываясь на мокрых камнях, воины выходили на песок и осматривались в недоумении.
Сняв свои шлемы, сужавшие им обзор, спартанцы видели то же самое – городские стены и башни, с зубчатыми переходами между ними; на высоком холме посреди сада уступчатый дворец, желтые стены которого ослепительно сияли на солнце; и нигде, казалось, не было ни души. Слышался только шум прибоя позади.
Эвримах, прислонив свой щит к бедру, присмотрелся получше из-под руки.
– Вон там часовые, – сказал он подошедшему Никострату, показав на стены. – Я отсюда даже вижу стражников на дворцовых стенах и террасах… Никто никуда не денется.
Спартиат улыбнулся, спокойно и безжалостно.
– Что мы будем делать? – спросил Никострат. Он был бледен – его лихорадило от волнения, от предчувствия того, что скоро он увидит мать… Эвримах словно бы не заметил этого.
– Ты сейчас отдашь своим воинам приказ разбить лагерь и проследишь за всем сам, – сказал эномотарх. – Потом, как справитесь, подойди ко мне – обсудим положение.
Спартанцы плыли на первых двадцати кораблях, и скоро все воины сошли следом за начальниками. Их лагерь был возведен первым, быстро и безупречно, несмотря на усталость и жажду. Снова Никострат подумал, глядя на палаточный городок, – как похоже это временное воинское поселение на Спарту, которая со времен законодателя Ликурга кичилась тем, что ей не нужны стены: щиты ее мужей оградят Лакедемон куда лучше.
Когда все было кончено, царевич подошел к Эвримаху.
– Что это значит, господин? – спросил Никострат, показывая на Милет, не подававший признаков жизни.
– Это значит, что персы пока не понимают наших намерений, – ответил спартиат. – И теперь совещаются, готовясь начать с нами переговоры.
Никострат кивнул.
– Мы ведь будем с ними говорить?..
– Конечно, – Эвримах наконец позволил себе улыбнуться и хлопнул Никострата по плечу.
– И кто займется этим?
– Я буду говорить, – послышался голос Калликсена. Афинянин незаметно подошел к ним сзади. – У меня это получится всего лучше.
Спартанцы переглянулись – но никто пока что не спешил оспорить этого предложения.
Никострат обернулся на корабли.
– Только бы не слишком долго! Нас могут зажать между берегом и городом!
– Нет, персы этого не сделают, – флотоводец покачал головой. – У них недостаточно судов – так они оставят без защиты свои северные ворота. Ведь они понимают, что подошли еще далеко не все наши.
Никострат больше не мог принимать участие в этом обсуждении. Он ушел в свой лагерь и занялся делами, которые не требовали размышлений: слишком тяжело ему было представлять, против кого им придется сражаться.
Скоро стемнело, и Никострат сильно устал, но спать не мог. Он долго стоял, глядя на город, где ждала его мать, а потом сел и глубоко задумался.
Часть фиванцев тоже высадилась на берег. Увидев одинокую фигуру, сидевшую на песке в стороне от спартанского лагеря, Диомед ускользнул от своих и, подойдя к Никострату, пристроился рядом. Юноша ни о чем не спрашивал – он понимал, что его другу сейчас не нужны слова.
Некоторое время спустя Никострат встал, и Диомед поднялся тоже. Никострат словно только теперь заметил белокурого фиванца. Царевич улыбнулся Диомеду и сказал единственное слово:
– Благодарю.
Он ушел спать, и Диомед, тяжело вздохнув, последовал примеру старшего друга.
Никострат проснулся рано, по привычке, – проснулся один. Он делил палатку с Эвримахом, как и прежде, и спартанцы вставали вместе; но в этот раз эномотарх поднялся раньше него. С чувством, будто он опять что-то упустил, Никострат надел панцирь и выскочил наружу. Греческий лагерь и город за высокими зубчатыми стенами выступили в розовой рассветной дымке; многие из воинов еще спали, лежа вповалку на песке, но спартиаты почти все были на ногах.
Когда Никострат подбежал к своему начальнику, со стороны Милета резко зазвучали сурнаи.
Спартанцы успели только переглянуться. Трубы пропели еще раз, и на глазах у изумленных греков южные ворота отворились. Оттуда начали ряд за рядом выходить воины – ионийские гоплиты, которые тут же строились в шеренги под стеной. При виде противника спартанцы тоже принялись строиться в фалангу, но Эвримах прикрикнул на них:
– Это не то! Еще не время!..
Ионийское войско образовало фалангу, и ворота снова закрылись.
В третий раз запели сурнаи, и Никострат увидел свою мать.
Поликсена, одетая в пурпур, золото и серебро, с плащом за плечами, сверху донизу расшитым золотыми монетами, – великолепная как никогда, – поднялась на одну из надвратных башен. Она вскинула руки, точно жрица, взывающая к божеству, или правительница, приветствующая свой народ…
Греки не смогли сдержать криков изумления, даже спартанцы. Один Никострат словно онемел. Он не сводил глаз с матери, с этой совершенно незнакомой ему богини Ионии. А потом над берегом разнесся ее голос.
– Я узнаю вас, мои соплеменники, и приветствую, если вы пришли с миром! Что вам понадобилось на моей земле?
Эллинские воины начали переглядываться, изумление сменялось возмущением.
– Что это значит? – говорили они друг другу.
Калликсен первым нашелся, что ответить. Он вышел из гущи людей и сделал несколько шагов по направлению к воротам, так что его стало хорошо видно.
– Мы здесь, чтобы освободить Ионию от поработителей! – крикнул афинянин.
На несколько мгновений между греческим лагерем и городом повисла тишина, в которой слышалось лишь дыхание тысяч людей. А потом Поликсена спросила:
– Вы меня причисляете к поработителям Ионии? К тиранам?
Флотоводец сделал еще шаг вперед.
– Это будет зависеть от…
И тут царица наверху закричала, точно от внезапной жестокой боли, и осеклась. Калликсен задохнулся от ужаса; и все, кто стоял рядом, вскрикнули. Царицу словно что-то подрубило сзади под колени, и она упала, скрывшись от глаз зрителей.
А потом на площадку позади Поликсены бегом поднялся молодой темноволосый иониец, – Никострат и Калликсен поняли, что это был не Мелос; этот слуга поднял царицу, устроив ее голову у себя на плече. Она повисла у него на руках как мертвая: лицо коринфянки казалось совсем белым, но крови на одежде не было видно.
– На ней пурпурный хитон! Я думаю, в нее стреляли… стреляли из города! – вырвалось у Никострата. Он сам едва стоял, видя, что случилось с матерью; Эвримах подхватил его под руку.
– Держись, – сказал спартиат. – Она может быть еще жива, и тогда ее спасут!
А про себя Эвримах подумал, что бывают такие стрелы-срезни, которые рассекают тело не хуже клинка; и даже если рана не была изначально смертельной, жизнь может вытечь с кровью очень быстро…
Эвримах снова посмотрел на царевича и повторил:
– Держись. Скоро мы все разузнаем.
Ионийцы уже в беспорядке отступили в город, и ворота за ними захлопнулись – на сей раз неизвестно, как надолго.
Никострат повернулся и, ступая, точно во сне, направился к своей палатке. Ему все давали дорогу, а он никого не замечал…
Потом воины увидели, как из рядов фиванцев вырвался Диомед и бросился следом за спартанским полемархом. Никто не остановил юношу, и он скрылся в палатке Никострата.
Эвримах молча отвернулся и мрачно кивнул Калликсену, который успел вернуться к ним. Двое эллинских военачальников отошли в сторону, чтобы посовещаться.
* “Мойра” в переводе с греческого означает “доля”, “часть”.
========== Глава 190 ==========
Она опять была девочкой десяти лет. Она оказалась в темном и вонючем трюме, и, сжавшись в углу на свернутой бухте каната, видела, как отец плачет над бездыханным телом матери. “Нужно предать ее морю, а то болезнь и на вас перекинется”, – сказал Антипатр Поликсене и ее старшему брату…
Семнадцатилетняя Поликсена стояла на плоской крыше египетского особняка, рядом с Нитетис. Дочь фараона и возлюбленная подруга, еще более юная, показала ей на азиатское войско, вливавшееся в священный город и неудержимо наполнявшее его.
“Вон там, на золотой колеснице, – Камбис… А если он изощренно жесток в постели?..”
Поликсена повернулась к египтянке, чтобы утешить, но что могла она сказать – такая же девственная, как и Нитетис?
Потом она оказалась на ложе, в темноте собственной опочивальни. Над нею склонился Ликандр, ее любимый спартанец, которому она решила отдаться наперекор воле брата. Ликандр умащал ее маслом, лаская; а потом лег на нее, накрыв своим горячим мощным телом, и она стала его, с той ночи и навсегда…
Вот она на главной площади Милета, примыкающей к булевтерию – зданию городского совета. Ликандр, еще вчера живой, обратился в камень: наполовину сливавшаяся с темнотой, с другой стороны беломраморная фигура воина-атлета была освещена пламенем. Пылал общий погребальный костер Филомена, ее брата и сатрапа Ионии, и Аристодема, ее второго мужа.
Поликсена, не отрывая глаз от дорогих покойников и обоняя ужасный запах горящей плоти, перебивавший аромат благовоний, одной рукой прижимала к себе семилетнего Никострата – дитя своей первой любви.
“В моих жилах течет дорийская кровь, как в жилах спартанских цариц… Я защищу вас, если вы признаете меня!”
Мертвая Нитетис, на обнаженной руке которой выступила пара капель крови от змеиного укуса, – вокруг ее постели собрались египтяне, еще слишком потрясенные, чтобы выражать скорбь… Красный гранитный саркофаг с высеченными на нем столбцами иероглифов – эти знаки указывали царице путь в вечность…
– Путь в вечность, – прошептала Поликсена. Чья-то рука промокнула ее лоб ароматной тканью, задержавшись на шраме под волосами.
– Теперь у госпожи и нога изуродована, – с жалостью сказал женский голос.
– Не болтай ерунды! Она просыпается, видишь? – ответный мужской голос прозвучал одновременно сердито и облегченно. – И испарина – это хороший знак. Все дурные соки выйдут.
Поликсена открыла глаза и увидела склонившегося над нею придворного врача, Клития. Рядом маячило лицо молодой рабыни – из тех, которые помогали Поликсене и женщинам ее семьи в бане.
– Где Клео? – хрипло спросила царица. Это было первое, что она смогла осмыслить, – что служанка рядом другая.
– Меня зовут Ианта, госпожа, – сказала эта женщина. И тут Поликсена все вспомнила… почти все. Она попыталась сесть, но тут мучительная боль впилась ей сзади в левое бедро, распространившись до кончиков пальцев и выше, до паха. Поликсена застонала и упала обратно, перед глазами кружились разноцветные огни.
– Тебе рано вставать, царица! – испуганно воскликнула рабыня по имени Ианта. – Ты едва не умерла, трое суток была в бреду!
Благоухающим вербеной влажным полотенцем Поликсене промокнули шею, грудь. Она уже не сопротивлялась этим заботам, осознав слова служанки.
– Сколько суток?.. – шепотом повторила царица.
К чему за это время привели переговоры с греками? Или, быть может, уже состоялось сражение, а то и не одно? Жив ли еще…
– Жив ли еще мой сын?
– Насколько мне известно, да, – ответил врач, хотя Поликсена не обращалась ни к кому в отдельности. – Успокойся, госпожа: никто еще не начинал боя. Все ждут.
– Пока я не поправлюсь или не умру, – царица попыталась усмехнуться. – Зачем ждать?.. Все равно, лежа здесь, я никому ни в чем не помешаю.
– Пока ты жива, ты остаешься верховной властительницей, и твоя воля превыше всего, – сурово сказал Клитий. – А сейчас тебе надо поспать, царица, чтобы поскорее восстановить силы.
Поликсена сама ощущала, что силы стремительно оставляют ее: похоже, рана действительно была тяжелой и надолго приковала ее к этому одру болезни. Но кто же… Клео…
– Где Клео? – резко повторила она свой первый вопрос, собрав остатки воли.
– Я не видела ее сегодня… Кажется, и вчера тоже, – с растущей тревогой ответила Ианта. – Мы все так переполошились, когда тебя принесли, госпожа!
Поликсена стиснула зубы.
– Это она подстроила! Кто стрелял в меня?..
– Весь Милет ищет этого злодея, и мы непременно найдем его, царица, – быстро сказал Клитий, протягивая руку к ее лбу. – А теперь ты должна…
Поликсена отвернулась, уклоняясь от его прикосновения.
– Если до сих пор не нашли, уже не отыщете. Эти мерзавцы… выбрали удачное время, когда все внимание горожан было сосредоточено на враге снаружи. И под стенами собралась такая толпа…
Она не договорила, ее сознание опять уплыло. Клитий благословлял эти передышки: на ее повязке опять проступила кровь, и лучше всего было обработать рану, пока царица ничего не чувствовала. Стрела с широким листовидным наконечником глубоко вонзилась в мякоть бедра сзади, над коленом, перерезав сухожилия и вызвав потерю крови, едва не стоившую царице жизни. А теперь ее ждет долгое мучительное выздоровление и еще более долгая хромота. Если ее не убьет лихорадка. И если до тех пор в царскую спальню не ворвутся враги!
Хорошо, что убийцы не догадались отравить стрелу или не сумели достать яд…
Поликсена опять лишилась ощущения времени – а когда открыла глаза, увидела, что в комнате стемнело. Она шевельнула левой ногой и стиснула зубы, перетерпливая муку.
– Кто здесь?..
С табурета рядом поднялся женский силуэт; служанка склонилась над нею. Как ни была царица слаба и одурманена, она увидела, что это уже не Ианта. Эту рабыню Поликсена тоже вспомнила, ее звали Аглая.
– Как ты себя чувствуешь, великая царица?
– А как бы ты себя чувствовала на моем месте? – пробормотала Поликсена.
“Сколько их сменилось рядом со мной, пока я тут лежала?.. Что происходит снаружи? Эти убийцы не могли выдумать участи страшней, чем оставить меня в живых…”
Повернув голову к дверям, Поликсена вдруг увидела, что там тоже кто-то стоит – темноволосый юноша, который не смел приблизиться, но явно долго наблюдал за нею… Когда Поликсена поняла, кто это, это узнавание согрело ее, и даже боль отступила.
– Подойди, – тихо и хрипло приказала она, и молодой слуга тут же приблизился. Он опустился на колени рядом с ложем и поцеловал властительнице руку; потом сжал в своих горячих ладонях, не в силах сдержать порыв радости.
– Делий, – прошептала Поликсена, улыбнувшись. – Ты спас мне жизнь.
– Не я, госпожа, а врач. Мне только посчастливилось оказаться рядом с твоим величеством, – ответил раб.
Он тоже улыбался ей, но выглядел очень уставшим, под глазами залегли тени.
– Ты долго здесь? – спросила коринфянка. Каждый вопрос давался ей с трудом.
– Он здесь почти все время, царица, и даже спал у тебя под дверями, – торопливо сказала служанка с другой стороны кровати. – Его несколько раз пытались прогнать, но он все не уходил…
– Верный мой Делий, – прошептала Поликсена.
Она положила руку юноше на голову и, собравшись с силами, уже громче сказала:
– Ты свободен. Ты можешь остаться во дворце и у меня на службе, если желаешь, но отныне никто не назовет тебя рабом!
Делий опять схватил ее руку и прижался к ней губами: он плакал. Поликсена поняла, что завладела еще одним сердцем, не помышляя о том. Несмотря на ее больной, неприбранный вид и тяжелый запах, стоявший в комнате, этот мальчик ее боготворил.
– Я ничего другого не желаю, кроме как остаться с тобой, царица!
Поликсена ласково кивнула.
– Хорошо, мой дорогой. Тогда я поручу тебе то, что сейчас не может выполнить никто, кроме тебя…
Делий быстро встал, глядя на нее большими серо-голубыми глазами, полными преданности и решимости.
– Все, что угодно, моя царица!
– Ты будешь приносить мне новости о том, что происходит в городе и за стенами, – приказала Поликсена. – Даже если тебе скажут, что меня нельзя волновать, и попытаются запретить!
Делий кивнул.
– Я понял, моя госпожа!
Царица улыбнулась.
– А сейчас иди поспи, я приказываю. Жду тебя завтра с утра.
Ее новый помощник поклонился и, повернувшись, быстро вышел. Поликсена спохватилась, что так и не спросила юношу – был ли здесь Мелос и где он сейчас. Но, конечно же, зять побывал у ее постели и дочь тоже приходила, только Поликсена не узнала их. А у Мелоса, разумеется, полно забот в городе, сейчас почти все легло на его плечи…
Но сквозь боль уже плохо получалось думать.
Царица попросила дать ей маковой настойки – немного, только чтобы приглушить ощущения в ноге и она смогла поспать ночью. Оказалось, что Клитий предвидел такое пожелание и приготовил ей питье. Поликсена глотнула сонного зелья и спустя какое-то время забылась снова.
Утром, однако, ей немного полегчало – хотя, вновь осознавая окружающее, Поликсена осознавала и собственную боль. Но Клитий сделал ей новую перевязку, пока она бодрствовала, и царица даже не застонала.
– Рана выглядит хорошо, – улыбаясь, сказал врач. Так он мог бы говорить больному, у которого впереди много времени, чтобы оправиться. – Не гноится, не опухает, края ровные и срастаются. Скоро ты опять сможешь ходить и даже ездить верхом.
Поликсена улыбнулась.
– Очень рада это слышать.
Когда врач ушел, Ианта, опять сменившая Аглаю, обмыла царицу с помощью губки водой, ароматизированной вербеной, и переодела в свежее белое платье; а ее черные волосы заплела в две косы. Поликсена попросила слегка накрасить ее.
Потом она по предписанию врача съела чашку бульону, в который было вбито сырое яйцо. Все это подкрепило царицу; однако ужасное ощущение, что Иония в эти самые мгновения несет потери, которым она не в силах помешать, только усилилось.
– Я хочу видеть Мелоса, – сказала Поликсена, едва покончив с завтраком.
Ианта забеспокоилась.
– Моя царица, твой зять в городе, с воинами… Он не может прийти прямо сейчас!
Поликсена кивнула, сжимая губы и комкая простыню, которая укрывала ее до пояса.
– Тогда позови Делия.
Делий уже дожидался за дверями – теперь не как пес, стерегущий сон хозяйки, а как царский помощник с новым сознанием своего достоинства. Когда юноша вошел, Поликсена увидела, что он тоже привел себя в порядок. Делий был красив – и не только потому, что молод и влюблен. Встретив взгляд царицы, он зарделся и поклонился.
– Ты хорошо выглядишь сегодня, – похвалила Поликсена. Но потом сразу сменила тон. – Что происходит в городе? Ты узнал?
– Насколько мог, госпожа, – Делий расправил плечи. – Твой зять ведет переговоры вместо тебя – он пытается договориться сразу и с персами, и с греками. Он… тянет время.
– Так, хорошо, – Поликсена кивнула. – Однако это не может продолжаться бесконечно. У греков скоро кончатся припасы – и терпение, видимо, тоже…
Она сделала паузу, поднеся руку к шраму на лбу.
– Как долго я уже в постели?
Она могла бы подсчитать сама… но не была уверена.
– Пять дней, царица, – ответил Делий.
Поликсена откинулась на подушку и прикрыла глаза: шрам на лбу тоже запульсировал болью.
– Скоро греки пойдут на приступ… ничего другого им не останется. Деревни вокруг, наверное, уже разорили.
Она потеребила простыню.
– Это все?
– Пока все, – ответил Делий. Он, казалось, был огорчен, что других новостей для царицы нет. Поликсена с улыбкой поблагодарила его.
– Иди, продолжай наблюдение, – сказала она. – Если будет время, можешь поупражняться в стрельбе с солдатами Мелоса: тебе это наверняка пригодится.
Довольно долго в ее опочивальне никто не появлялся, кроме служанки, которая выполняла несложные поручения госпожи. Поликсена смогла просидеть большую часть дня; она разобрала папирусы, поступившие на ее рассмотрение за время болезни, и даже попробовала встать и походить, опираясь на плечо Ианты. Поняла, что здесь понадобится мужская сила, – царица была выше и тяжелее своей девушки. Она с неудовольствием увидела, что мышцы начали терять упругость; хорошо, что не появилось пролежней.
– Мне нужен посох, – сказала она рабыне. – И мне нужен Мелос! Сейчас же!
– Я его приведу, – решительно ответила Ианта.
Ианта привела сразу Мелоса и Делия – оказалось, что молодой слуга последовал совету царицы и упражнялся в стрельбе с солдатами; несмотря на кожаный щиток, он успел ободрать себе руку тетивой. А Мелос принес посох черного дерева, с костяным набалдашником в виде головы барана, и положил царице на постель.
Мелос был бледным, уставшим… но Поликсена увидела, насколько старше и значительнее ее зять сделался за эти дни.
Он поцеловал ее.
– То, что ты жива, заставляет меня заново уверовать в богов.
Поликсена усмехнулась.
– Прошу тебя, расскажи мне, что происходит за стенами дворца, прежде чем я испытаю эту палку.
– Это жезл, – Мелос, казалось, слегка обиделся. Потом он как мог подробно доложил обстановку; но рассказал немногим больше Делия. Никто еще не обнажал оружия, но и греки, и персы уже истомились ожиданием битвы. Не сегодня-завтра все случится.
– Сказать по правде, я рад, что ты в это время будешь под защитой дворцовых стен, – откровенно сказал Мелос.
Поликсена погрозила ему пальцем.
– Но это не отменяет твоей обязанности докладывать мне обстановку…
Мелос помог ей поучиться ходить, опираясь на посох; потом нога разболелась нестерпимо, и Поликсена вынуждена была вернуться в постель. Она выпила маковой настойки и попросила прислать к ней Фрину.
Потом Мелос, извинившись, ушел – теперь ему пришлось замещать царицу во многих делах. Но к ней пришла дочь, и вечер шестого дня наступил незаметно.
А утром седьмого дня Делий прибежал к царице с известием, что началось морское сражение в Гераклейской бухте. Корабли царицы, команды которых состояли из ионийцев, управляемые персидскими кормчими и триерархами, с персидскими воинами на борту, вступили в бой с греческим флотом.
– Афиняне приняли на себя первый удар, – рассказывал Делий, сжимая и разжимая кулаки в волнении. – Но что происходит теперь, я уже не знаю…
Поликсена кивнула.
– Хорошо. Отправляйся снова в город, но за стены не выходи. Новости будут передаваться быстро – и если услышишь о переломе в ходе битвы, бегом ко мне!
Делий поклонился и убежал. Поликсена осталась ждать в обществе служанки. Это было тяжелее всего.
========== Глава 191 ==========
Персы в морском сражении были разбиты наголову. Это означало, что больше двух десятков кораблей Поликсены было потоплено, а из греческих кораблей – только семь. Перехватить управление, как предлагал Мелос, ионийцам удалось только на четырех кораблях; а потом, когда они сшиблись с афинянами, все военные хитрости были позабыты, и осталась только одна задача – уцелеть, сокрушив противника. Калликсен не зря считался лучшим из греческих навархов, который, к тому же, успешно пиратствовал в чужих морях: ему удалось растянуть свои корабли цепью, заперев выход из бухты, а потом окружить вражеские триеры и погнать их прямо на камни. Он лучше персов изучил прибрежные воды. Три ионийских корабля разбились вдребезги, и когда остальные согнали в кучу, сражение превратилось в бойню…
Вода в гавани покраснела от крови, а дно усеяли мертвые тела в чешуйчатых азиатских доспехах и греческих панцирях. Скоро, в такую жаркую пору, отравленная вода начнет испускать губительное зловоние. Но пока никто не думал об этом – противники уползли зализывать раны.
Греки торжествовали: многие в этот день напились пьяными, несмотря на строгое запрещение старших. Еще и потому, что ионийцы не подпускали их к реке, а найденных к югу от города источников было недостаточно, чтобы утолить жажду целого войска. Пришлось урезать и солдатский паек.
– Я рад хотя бы тому, что долго это не продлится, – хмуро сказал Никострат Диомеду. Друзья сидели в стороне от всех.
– И царица жива, – напомнил фиванец. Это было объявлено на третий день, по приказу Мелоса, который продолжил переговоры с греками от имени Поликсены.
– Если только персы не скрывают ее смерть, – сквозь зубы ответил Никострат. – С них станется.
Его спартанцы, седьмой день слонявшиеся по берегу без дела, были все как один трезвы – и злы как цепные волки. Им не терпелось в бой. За эти дни Никострат опять отдалился от своих воинов – во многом благодаря тому, что ионийская наместница, перед тем, как ее подстрелили, всех заставила усомниться в себе и своих намерениях…
– Потерпи еще немного, филэ, – Диомед приобнял его, и Никострат не воспротивился: он сидел как каменный, рассматривая свои руки.
– Скоро мы войдем в город! Может быть, уже завтра!
Никострат кивнул – он неотрывно глядел на шрам, оставшийся ему на память о детской клятве, данной тени отца.
– Я рад, что войдем. Даже если не выйдем.
Мелос сам рассказал царице о поражении, не жалея красок: он метался по спальне Поликсены, забыв о ее состоянии, повысив голос до крика.
– Я так и знал, что афинянин нас побьет, чтоб нам всем провалиться в Тартар! И то же будет на суше!..
– А ну-ка тихо! – осадила его Поликсена, которая от таких новостей даже забыла о своих страданиях. – Что именно будет на суше, чего ты испугался?
Мелос медленно повернулся к ней, словно не понимая, о чем речь.
– Я испугался?..
– Ты забыл, что в этом сражении греки побили персов? – спросила Поликсена.
– Нет, не забыл, – Мелос помотал головой, в упор глядя на нее своими карими обличающими глазами. – Я только что прискакал с места побоища, царица. И я видел, как много убитых ионийцев приходится на каждого перса. Сколько могли мертвецов вытащили на песок, чтобы не заражать воду… Очень жаль, что ты не можешь сама подсчитать трупы своих солдат, прежде чем их свалят в общую могилу!
– Да, жаль, – подтвердила Поликсена. Она сохранила хладнокровие, глядя зятю в лицо; только немного побледнела.
Мелос поперхнулся.
– Прости. Конечно, тебе не следует такого видеть, – глухо сказал он.
Поликсена улыбнулась уголками губ.
– Скоро увижу. Я думаю, греки пойдут на приступ уже завтра, а город долго не продержится. Не потому, что не смог бы… а потому, что таких, как она, найдется много.
Поликсена показала на свое забинтованное бедро, выступавшее под хитоном. Мелос понимающе кивнул.
– Многие из наших не пожелали отказаться от первоначального замысла, а меня считают изменником. В конце концов, чтобы открыть ворота, достаточно всего пары человек…
– А что Мануш? Тебе известно, чем он занят? – спросила Поликсена.
Мелос мотнул головой.
– Мы и прежде редко встречались и редко советовались, ты знаешь… а теперь он действует полностью по своему усмотрению. Стражники на стенах и при воротах – все ионийцы, персы засели внутри.
Мелос мрачно задумался.
– Я видел Мануша на берегу после битвы, он говорил со своими уцелевшими воинами… Я хотел подъехать, чтобы посоветоваться, но перс посмотрел на меня и на моих спутников как на пустое место… Его охрана натянула луки, когда мы приблизились.
Иониец улыбнулся.
– Мне сейчас думается, что если бы я не повернул назад, нас бы перебили прямо там и побросали на дно – на мелководье, к тем, чьи тела сейчас объедают рыбы.
Поликсена сдвинула брови.
– Мне ты этого не говорил! Какая неосмотрительность!
Глядя в ее лицо, Мелос понял, что мысли царицы приняли неожиданный оборот.
– Тебя они могли бы прикончить, если ты разозлишь их, и ты очень неразумно нарывался. Меня – нет. Пока еще нет, – сказала она.
Поликсена задумалась на несколько мгновений.
– Грекам я в таком виде показаться никак не могу. Если они и признают царя, то только как сильного военного вождя… и они совсем не знают меня; а будучи женщиной, я для них слишком ненадежна. А вот с Манушем нужно поговорить незамедлительно, еще до заката!
Мелос не успел ничего возразить. Поликсена хлопнула в ладоши, приказывая подать себе одеваться и приготовить носилки.
– Пусть все в Милете узрят царицу, и он первый!
Пока ее одевали, подкрашивали и причесывали, царица узнала, что Мануш у себя дома, в персидском квартале: это было очень кстати. Хотя и не в лучшем свете выставляло полководца накануне решающей битвы.
