Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 97 страниц)
Филомен тяжело вздохнул.
– Милая сестра, – сказал эллин: и в голосе его прозвучало отчаянное стремление приобщить Поликсену ко всему, что он испытал. – Я помню, что говорил моим воинам, египтянам Псамметиха, которых не могли воодушевить их собственные начальники… Я говорил о любви к родной земле, к своим товарищам, женам и детям! Я ни слова не сказал им о богах! Я говорил все то же самое, что сказал бы грекам! И люди фараона шли за мной на подвиг и на смерть!..
Поликсена улыбнулась и смахнула слезу.
– Думаю, они не столько слушали тебя, сколько были пленены тобою и горели твоим огнем, – сказала она. – Кто бы знал, где живет храбрость… Люди обязаны храбростью не столько самим себе, сколько той силе, что переходит от народа к народу. Ты принес египтянам божественное пламя Прометея, но все равно не сможешь заставить их жить своими чаяниями! Дети Та-Кемет останутся собой!
Филомен медленно склонил голову.
– Может быть, ты и права.
Они надолго замолчали, каждый думая о своем. Потом Поликсена спросила смягченным слезами голосом:
– Так зачем ты все-таки это сделал?
– Может быть, я хотел испепелить старых богов, которым уже недолго осталось жить, – усмехнулся эллин. – Может быть, хотел пробудить последнюю гордость в египтянах!
– А может, ты хотел на долгие годы стравить победителей с побежденными, чтобы ослабить и египтян, и персов, – тихо закончила Поликсена. – Чтобы они, примирившись и объединившись, не пошли войной на Элладу!
Филомен воззрился на нее с таким изумлением, что Поликсена засмеялась.
– Ты думал, я поглупела здесь без тебя, брат? Признаю – это блестящий стратегический ход, хотя он обошелся всем очень дорого! Однако Камбис не считает своих потерь, а мы…
Поликсена осеклась.
– Кто-нибудь из египетских греков сделал бы это, даже не будь тебя, – сказала она тихо. – Но почему именно ты?..
– Так судила мне Ананке, – сказал Филомен, пораженный словами сестры. – Я не думал до сих пор об этом так ясно, как ты… но ты совершенно права! Если персы пойдут на нас войной, они сотрут наши города с лица земли! Я знаю это лучше кого-нибудь другого!
Поликсена медленно покачала головой.
– Нет, мой дорогой, – сказала она. – Сейчас азиатам не до нас, и долго еще будет не до нас! С Египтом им хватит забот… может быть, это дела не столь громкие, – усмехнулась коринфянка, – но пришлецы способны увязнуть в песках этой страны с головой, и совершенно забыть себя! Я тоже это знаю, как ты свое войско! А до того времени, как Камбис или его наследники обратят взор на Элладу, мы можем успеть объединиться!
Поликсена сделала несколько глотков и сцепила руки на украшавшем кубок узоре, изображавшем богиню Нехбет* в белом венце и с хохолком коршуна.
– Ты же своим кровопролитием уничтожил многое, что достойно сохранения! То, что нельзя взять силой!
Тут темные глаза воина блеснули.
– Почему нельзя, сестра?
Поликсена посмотрела ему в лицо.
– Потому что насильник никогда не знает, где и чего искать, – ответила она, покраснев. – То, что мужчины предпочитают оружие, не значит, что это лучшее из возможного! Представь себе, что Камбис, вместо того, чтобы почтить нашего философа, обезглавил бы его и уничтожил его чертежи!..
Филомен опустил глаза и печально улыбнулся.
– Забавно, – сказал он, постучав пальцами по подлокотнику. – От Пифагора в Мемфисе я слышал почти в точности то же самое, что сейчас от тебя! Должно быть, философы часто рассуждают как умные женщины!
Воин сжал губы.
– Но то, что сделал я, кто-то должен был сделать, – сухо закончил он.
***
После завтрака они прервали это напряженное обсуждение, похожее на военный совет, и долго еще говорили о том, как жили и сколько перенесли друг без друга. Поликсена внимала брату, который был великолепным рассказчиком: страшные, печальные, прекрасные события вставали перед ней, как в исполнении лучшего трагика или рапсода*. Но о себе девушка рассказала немного. Сейчас было совсем неподходящее время, чтобы говорить о вере и обычаях персов, как и о делах Камбисова гарема; кроме того…
Филомен заметил непонятную робость и стеснение, вдруг овладевшие сестрой; и причиной были не отношения с царицей. Военачальник подозрительно взглянул на Поликсену, но не стал допытываться. Всему свое время, сестра права.
Потом они расстались: Филомен все же пожелал принять ванну и поспать.
– Нам жрецы давали воду, конечно, но толком я не мылся, кажется, полгода! Я же не царь царей, чтобы возить с собой походную ванну! А уж на кровати и не вспомню, когда спал!
Когда Филомен искупался, воспользовавшись и травяными настоями, и натроном, и душистым шафранным, и лотосовым маслом, он улегся спать в гостевой комнате. Поликсена же села за ткацкий станок – она присаживалась к нему, когда бывала свободна, чтобы не потерять своих женских умений.
Она слыхала, что Атосса, старшая из сестер и главная жена Камбиса в Персии, и другие знатные персиянки никогда не марали рук такой работой, всю ее перекладывая на рабынь. А ведь персидской царице, должно быть, хотелось, да положение не позволяет… Насколько же разумнее и здоровее воспитывали благородных жен эллины!
Коринфская царевна думала о брате и улыбалась; потом трудная работа увлекла ее, и Поликсена оторвала глаза от сползающего на пол пестрого полотна только тогда, когда почувствовала пристальный взгляд.
Брат стоял на пороге, скрестив руки на сильной груди, и его выражение ей очень не понравилось.
Поликсена быстро встала.
– Что случилось?..
“Ликандр! Кто-то донес!” – пронеслось у нее в голове. Филомен кивнул сестре обратно на кресло: он был спокоен.
– Садись.
Поликсена села, сложив на коленях руки; потом сжала их изо всех сил.
– Что такое, Филомен?
– Мне нет нужды даже спрашивать, как я вижу, – усмехнулся брат-герой. Он медленно приблизился к Поликсене и обошел ее вместе со станком, заложив руки за спину: так Камбис ходил вокруг него самого, допрашивая пленников в тронном зале.
– Сейчас, когда я одевался, ко мне вошел Ликандр, – сказал Филомен, остановившись прямо напротив девушки. – Он признался, что любит тебя, и воинская честь не позволяет ему долее это таить! Спартанец просил у меня твоей руки!
У Поликсены оборвалось сердце. Конечно, ей следовало помнить, каков Ликандр!
– И что же? – медленно спросила девушка.
Филомен оперся одной рукой на ее станок и наклонился к сестре.
– Для меня это давно не было новостью. Что Ликандр любит тебя, – сказал военачальник. – Конечно, я отказал этому гоплиту, он совсем тебе не пара! А потом я задумался, почему же Ликандр пришел ко мне с такими словами только сейчас!
Филомен улыбнулся.
– Я вижу только одну причину.
Поликсена закрыла лицо руками. Но через несколько мгновений отважилась выпрямиться и взглянуть в лицо брату.
– Да, мы провели вместе несколько ночей, – сказала она с пылающим лицом, но твердо. – Ты можешь считать, что спартанец уже сделал меня своей женой! Должно быть, и сам он себе так думает!
Филомен не отводил взгляда, и Поликсена невольно опять спрятала глаза.
– Ты любишь его? – наконец спокойно спросил коринфский царевич.
Поликсена глубоко вздохнула.
– Да, люблю. И знаю, что сам Ликандр любит меня больше всех на свете! Я не видела подобного ни от какого другого мужчины!
Филомен так сжал крепкую буковую раму станка, что та чуть не разломилась в щепы.
– А как же Аристодем?.. – крикнул он в ярости.
– Афинянин мне по душе куда меньше, чем спартанец, – гордо сказала Поликсена. Теперь отступать было некуда.
Брат отпустил станок и в отчаянии покачал головой.
– Что ты несешь! Это ты сейчас так говоришь, а как ты намерена жить с ним, если назвала своим мужем? – воскликнул Филомен. – Ты не знаешь, как воспитываются спартанки, и чего твой любовник ожидает от тебя!
– Мне кажется, брат, Ликандр прекрасно знает, чего от меня ожидать, – возразила Поликсена. – И почему ты думаешь, что он обязательно захочет вернуться в Лакедемон? Он тоже прикипел сердцем к этой стране, и к своей службе здесь!
– По крайней мере, ты скрасила ему эту службу, – невесело улыбнулся военачальник.
Он надолго задумался, проводя пальцами по короткой черной бороде.
– Что ж, может быть, ты сделала не такой плохой выбор, – наконец заметил он. – Я знаю, как мало теперь может значить знатность или золото: во всяком случае, в Спарте всему этому пока еще предпочитается доблесть! Доблестью же твой избранник, кажется, не обижен! Может, великая царица возьмет вас обоих под крыло и даст твоему Ликандру надел земли за службу… Спартанцы неприхотливы…
“Брат знает, как все это маловероятно, – с отчаянием подумала Поликсена. – И понимает, как царица будет ревновать меня, каково ей будет это узнать!”
Филомен подошел и поцеловал сестру в лоб.
– Я тебя понимаю и не виню, – мягко сказал он. – Пока лишь прошу тебя быть осторожной.
Поликсена поняла, что брат подразумевает, и подумала о египетских врачах, которым наверняка должны быть известны надежные способы предотвращения беременности. Но перед тем, конечно, так или иначе придется оповестить Нитетис!
Брат заночевал у нее, но до вечера Поликсена еще успела повидаться с Ликандром: атлет нашелся в саду, и был погружен в черное отчаяние после отказа Филомена. Девушка передала любовнику разговор с братом, и лицо лаконца осветила надежда.
Он крепко обнял подругу, а та прошептала, прижавшись к его плечу:
– Ты мог бы остаться здесь со мной?
– Конечно, – ответил Ликандр без промедления.
Это ему сейчас так казалось! Но выбора ни у кого из заложников судьбы не было.
Они долго стояли обнявшись, и многие в саду могли увидеть их; но любовникам не было до этого дела.
Филомену предстояло вернуться во дворец назавтра, и Поликсена простилась с братом так, точно опять отправляла навстречу гибели. Но теперь Ликандр открыто стоял рядом с госпожой, и ей было немного легче.
Филомен улыбнулся обоим, как улыбался своим солдатам перед битвой.
– Я вернусь, – сказал он. – И скоро дам о себе знать!
Военачальник вскочил на Фотиноса и, не оглядываясь, поскакал к воротам, которые для него распахнули египетские стражники, что когда-то служили Нитетис, а теперь Поликсене.
Поликсена и Ликандр увидели, что сразу за воротами к Филомену присоединились трое верховых персов: кони у них были такие же, как у брата, черные, крупные и сильные. Должно быть, у персидских лошадей та же порода, хотя конь и попал к Филомену из Скифии!
Поликсена посмотрела на своего друга, и атлет, молча обняв ее и повернув спиной к этому зрелищу, повел назад в дом.
* Профессиональные исполнители эпических, главным образом гомеровских поэм в Греции, декламировавшие их с жезлом в руке.
* Богиня-покровительница города Буто. Вместе с зеленой змеей Уаджет олицетворяла власть фараона.
========== Глава 39 ==========
Филомену во дворце отвели покои, прежде, несомненно, принадлежавшие сынам фараонов, Хорам в гнезде. Уж не пустил ли здесь кто слушок о его происхождении? Персы очень высоко ценили знатность – не менее египтян: как все народы, которым начинает недоставать смелости…
Военачальник уже запомнил дорогу к своим комнатам; и на половине дороги Филомен заметил, что его ведут не в том направлении.
– Меня ведут к царю? – спросил он по-персидски сопровождавшего его “бессмертного”.
Перс скосил на него черный, как у лошади, глаз.
– Нет, – ответил стражник сквозь зубы: или так звучал его голос из-под повязки. – Великому царю сейчас недосуг!
“Нитетис?” – подумал эллин. Он уже знал, что персы избегают упоминать в разговорах женщин, так же, как избегают их изображать: хотя Филомен слышал, что царица Атосса заказала свой портрет у греческого скульптора. И персидская царица, как рассказывали, весьма благоволила греческим рабам, особенно, должно быть, в отсутствие супруга…
Военачальник остановился перед высокими дверями, которые охранялись египтянами. Их гладко выбритые бесстрастные замкнутые лица вызывали у Филомена намного больше уважения теперь, когда он испытал их в бою: даже когда египтяне потеряли все…
Двери распахнулись, и пленника овеяло прохладой и жженым ладаном из курильниц, стоявших в углах на высоких треногах. Малый зал приемов, принадлежащий великой царице, понял эллин тотчас же, увидев пустое эбеновое кресло на возвышении. Саму Нитетис он узрел несколько мгновений спустя: египтянка стояла у подножия тронного возвышения, будто в раздумье, занимать ей трон или нет.
Филомен снял шлем и взял его подмышку; оружие осталось при нем, на поясе, но теперь никому не было до этого дела. Пленник быстро направился к царице; остановившись в нескольких шагах от Нитетис, он низко поклонился, прижав руку к сердцу. Он знал, что Нитетис вполне удовлетворится этим сейчас.
Она улыбнулась ему усталой, но любезной придворной улыбкой. Главная египетская царица персидского царя была одета в платье из зеленой переливчатой шелковой материи, похожее на хитон, – если бы не стянутый под грудью плетеный серебряный пояс с алыми кистями и не полупрозрачная накидка с такими же кистями, напомнившая Филомену сирийскую моду. Ее волосы были причесаны так сложно, что и не разобрать, как это сделано: греческий узел на затылке дополняло переплетение множества кос.
Нитетис была прекрасна, как всегда, но бледна, а под глазами залегли тени.
– Сядь, я желаю поговорить с тобой, пока тебя не потребовал Камбис, – сказала царица гостю без предисловий.
Филомен сел на циновку, и Нитетис опустилась на подушки напротив. Им подали вино и финики, но эллин и египтянка даже не взглянули на угощение.
– Ты знаешь, что у царицы Роксаны будет ребенок? Теперь она осмелела и похваляется этим, – сказала Нитетис, сцепив руки на коленях. – Она ссорит меня с моим мужем… Что ты об этом думаешь, эллин?
Филомен долго молчал, неприятно изумленный новостью. И это после того, что он узнал о любимой сестре! Чего только ждать от женщин!..
– Это зловещая новость, – сказал военачальник наконец.
Нитетис засмеялась.
– Зловещая новость! После того, что устроил ты!
Царица поджала губы.
– Я хочу знать, как ты намерен действовать и говорить с царем, – произнесла она. – Как друг Та-Кемет или же как враг?
Филомену показалось, что перед ним опять сестра… он почувствовал, что Нитетис догадывается почти обо всем, что он сказал Поликсене. Уж не прослышала ли царица и о Ликандре?
– Я намерен действовать на пользу Элладе, – сказал Филомен прямо. – Ты сама знаешь, госпожа. Если Египет останется другом нам, мы останемся в союзе с вами!
– Прекрасно сказано, философ, – усмехнулась Нитетис.
И Филомену вдруг стало бесконечно жаль ее. Он готов был утешать мнимую дочь Априя, как свою сестру, если бы только можно было вообразить такое поведение с царицей. Но Нитетис не нужны были слова, она превосходно чувствовала его настроение.
– Как Поликсена? – спросила она, глядя в сторону. Лицо Нитетис еще больше осунулось и замкнулось в одинокой гордости.
Филомен низко склонил голову. Он не мог сказать ей правду, но лгать было еще хуже.
– Великая царица, моя сестра… приблизила к себе…
Филомен не отважился продолжать; но слово уже сорвалось.
– Ликандра? – спросила Нитетис, не упускавшая ничего.
– Да, – глухо ответил военачальник.
Он ожидал изумления, гнева, взрыва женских чувств, которые готовился переждать, как гонения Геры. Но Нитетис даже не шевельнулась.
– Я все знаю, – тихо сказала она. – Мой двойник наконец обрел полноту в соединении с мужем!
– Откуда ты знаешь? – воскликнул эллин, чье изумление сменил гнев на осведомленность царицы.
Нитетис, как и следовало ожидать, не ответила. Только сказала:
– Я позову Поликсену во дворец сегодня же. Надеюсь, я не опоздала!
Филомен кивнул: все было ясно.
– Но, госпожа…
Нитетис вскинула руку.
– Я позабочусь о моей подруге, – сказала она. Голос великая царица возвысила совсем немного, но Филомен понял, что речь зашла о предметах, которыми нельзя овладеть силой.
Военачальник фараона наконец пригубил свое вино.
– Царица, не знаешь ли ты, зачем я мог понадобиться Камбису?
Он ожидал каких-нибудь политических намеков, советов – ведь зачем-то Нитетис зазвала его к себе! Но, к его тревоге, египтянка покачала головой.
– Я не знаю, Филомен. Камбис не столько политик, сколько человек чувства… он очень непредсказуем! Ты сказал царю, что азиаты не поняли нас, и что мы вам ближе, чем персы, – вдруг произнесла царица. – Ты прав. Вера в умах наших князей и жрецов давно выродилась в холодный расчет, близкий вашему философскому трезвомыслию. Мы намного более политики, чем персы, а они… еще недавно бывшие неотесанными разбойниками горцы, теперь горящие огнем своего единого бога, и Ахура-Мазда может оказаться ужаснее всех богов, перед которыми склонялись мы! Ты понимаешь меня?
Эллин кивнул.
– И даже когда персы переймут наше тонкое обхождение, если это возможно… внутри они не изменятся. Никогда не говори с азиатом, как говорил бы с египтянином, как бы тот ни рядился! Нам уже тысячи лет известны прямые пути сердца, которые выверены для нас, – их мы называем Маат; а зороастрийцы, хотя и много говорят о добре, воплощенном в едином боге, понимают это добро как только им заблагорассудится. Так что лучше тебе не отворачиваться от нас, экуеша, – холодно улыбнулась царица.
– Я клялся в верности Египту, – сказал Филомен. – И я доказал мою верность!
Нитетис кивнула.
– Если хочешь, можешь сейчас пойти навестить своего мудреца, – неожиданно предложила она. – Пифагор занят в дворцовой библиотеке со своим ученым рабом, они вместе составляют звездные таблицы…
Филомен мотнул головой.
– Нет, госпожа, благодарю тебя.
Нитетис подняла брови, подобные изогнутым черным стрелам.
– Чем же занять тебя, гость? – спросила она с холодной и понимающей усмешкой. – Может быть, хочешь поучиться конному бою у воинов нашего царя? Скоро Камбис устроит состязания всадников в Саисе, ты знаешь об этом?
Филомен снова мотнул головой. Он облизнул губы, быстро осмысливая слова царицы.
– Персы считаются лучшими наездниками в мире, а их коням нет равных! – закончила она.
Филомен откинул назад волосы и задал вопрос, который давно не давал ему покоя.
– К какой же породе принадлежит мой конь, хотел бы я знать?
– К нисейской*, – немедленно ответила Нитетис. – Ты догадался! Скифы, которые не кланяются никому, тоже давно ведут дела с великой Персидой!
***
Когда Поликсена прибыла во дворец, она узнала, что Камбис все еще не удосужился встретиться с ее братом. Камбис словно бы забыл, что придержал ценного пленника!
Ее провели прямо к Нитетис, в собственную спальню царицы; египтянка устремилась навстречу наперснице и обняла ее, прежде чем та успела поклониться и хоть что-нибудь спросить.
Впрочем, Поликсена не хуже брата понимала, насколько трудно ей утаиться во враждебном эллинам – и побежденном городе. Пусть даже ее слуги не раскрывали рта.
– Я все знаю! – воскликнула царица, не дав Поликсене даже начать оправдываться.
Она посмотрела на эллинку, улыбаясь, полная возбуждения и странной радости.
– Я ждала этого от тебя! – воскликнула Нитетис.
Поликсена приоткрыла рот.
– Ждала?..
– Я ведь знаю, что жена без мужа чувствует себя неполной, – сказала египтянка. – И ты захотела отдаться ему, потому что твой спартанец силен, красив и полюбил тебя! Правда?
– Правда, – сказала ошеломленная Поликсена.
Она помолчала и прибавила:
– А еще потому, что этот шаг и этот выбор я сделала сама! Женщинам, а тем паче девушкам редко удается поступать по себе!
– Бедный Ликандр, – рассмеялась Нитетис. – Если бы только он знал, что творится в голове у его царевны!
– Мне кажется, Ликандр догадывается, – серьезно сказала эллинка, не ответив на насмешку. – Может быть, он поумнел и созрел, полюбив меня… любовь обостряет все чувства, как война! И ведь я вправду люблю его!
Нитетис сжала губы.
– Расскажи-ка мне все, мой дорогой друг! Давно это продолжается? Сколько раз?..
Поликсена, покраснев, прервала госпожу жестом и в подробностях рассказала об отношениях с Ликандром. Нитетис кивала, учитывая все; и спросила, когда у подруги были последние крови…
– Я приглашу к тебе Минмеса, пусть осмотрит тебя как следует, – сказала великая царица наконец. – Если ты еще не зачала, мой врач знает надежные средства против беременности! А если зачала, это гораздо хуже.
Она объяснила:
– Нашим врачам известны очистительные яды, но действие их слишком сильно. Вместо очищения они могут принести смерть.
Вдруг Поликсена ощутила негодование.
– А если я хочу родить ребенка?
– Я тебе пока не позволяю, – качнула головой госпожа. – Ты в ответе за многие жизни, не за одну себя!
Поликсена склонила голову, снова напоминая себе, на каком она положении. Долго ли выдержит это Ликандр? Но ведь ей некуда деваться, так же, как брату, который сам отрезал себе все пути к отступлению!
Вечером Нитетис пригласила к себе Филомена, а также собрала в зале приемов небольшой кружок египетских приближенных. Все очень тревожились об отсутствии Камбиса, который был занят чем-то не то во дворце, не то в городе, – приближенные персы молчали как рыбы: азиаты умели отгораживать своих властителей от женщин и от низших гораздо лучше, чем греки и египтяне. Глуша беспокойство, великая царица предложила гостям сыграть в сенет*, древнюю игру, имевшую магический смысл.
– Некогда это было колдовство, пробуждавшее божественные силы, – с улыбкой сказала она. – Теперь только забава!
Правила были простые, и эллины запомнили их быстро. Некогда в сенет в Египте играли все, от царей до мелкопоместных господ: теперь же игра была полузабыта. И несмотря на то, что Поликсена и Филомен думали о египетских богах, они сели за доску с некоторым трепетом.
Царица скоро выиграла у военачальника, а потом и у Поликсены. Это никого не удивило, но у эллинов сердце было не на месте. И так же неуютно ощущала себя победившая Нитетис.
– Помолитесь, – сказала она своим греческим друзьям, отпустив от себя остальных. – Помолитесь тем, в кого верите!
***
Эллины заночевали во дворце, Филомен – как царский пленник, а Поликсена – чтобы поддержать царицу и брата. Ей уже очень не хватало Ликандра, и она жалела, что не взяла своего возлюбленного с собой…
А наутро к ним в ужасе прибежали слуги, шпионившие в покоях Камбиса, между его сановниками и воинами. Верные египтяне повалились в ноги своей царице, как будто она могла спасти их сейчас.
– Царь приказал казнить двенадцать самых знатных персов из своих приближенных, закопать живыми в землю, без всякой причины! Крез, царь Лидии, пытался вступиться за них, и Камбис чуть не убил и его: говорят, слуги его укрыли… не знаем, надолго ли…
– Приказал казнить? – воскликнула Нитетис. Она чуть не схватилась за руку Филомена, стоявшего рядом с нею; эллин же наполовину выдернул из ножен меч, и никто не остановил его.
– Что происходит? – спросил коринфский царевич сквозь зубы.
– Это уже сделано. Их казнили! У перса наступило умопомешательство, – ответил египетский слуга Нитетис, поднявшись на ноги и прямо посмотрев на всех господ. Страх на его лице теперь мешался с яростью угнетенного, который помнил о своей гордости и многовековой избранности своих предков.
– Все знали, что когда-нибудь это случится! Этого сына Кира и среди своих называют сумасшедшим!
Филомен переглянулся с Поликсеной.
– Ну что ж, пока он убивает персов, не так все и худо, – пробормотал военачальник.
* Прославленная азиатская порода лошадей, выводившаяся в Мидии на Нисейской равнине.
* Одна из любимых в Древнем Египте настольных игр, в свое время очень популярная.
========== Глава 40 ==========
Филомен приказал Поликсене немедленно отправляться домой, ей особенно теперь нельзя было подвергать себя опасности. Эллинка очень боялась за любимую госпожу, но Филомен поклялся, что присмотрит за великой царицей. Может быть, прибавил брат, этот приступ безумия царя только нужно переждать, как приступы его болезни, которая иными людьми, в том числе и египтянами, почитается священной.* Военачальник Псамметиха узнал о здоровье царя от самой Нитетис.
Поликсена и царица крепко обнялись на прощанье на глазах у всех; и эллины, и египтяне смотрели на них с уважением и сочувствием. Персов, само собой, поблизости не было. Персы, как можно было понять из обращения Камбиса, – несмотря на невоспитанность многих его придворных, – оказывали женщинам своеобразное уважение, и царица Атосса в отсутствие мужа даже руководила двором: но при этом персиянки проводили с посторонними мужчинами, даже теми, которые подчинялись им, только самое необходимое время. В остальное время к госпожам допускались только близкие родственники и евнухи.
Но, конечно, теперь египтяне были намерены насмерть стоять за свои обычаи – если больше не могут драться, выстоять, подобно пирамидам!
Поликсена в своих закрытых носилках доехала до дому. Едва кивнув эллинам, встретившим ее, хозяйка сразу поднялась в свою комнату и села за ткацкий станок. Но скоро она вынуждена была прерваться, чтобы не испортить работу: руки дрожали, и нити путались.
Поликсена села на кровать и, подобрав ноги, задумалась о своих людях и солдатах Камбиса. Здесь ее воины много времени проводят в праздности: и это неизбежно, пожалуй, не только для нынешнего Египта, но и для всех греческих полисов, кроме Спарты. И прежде, до вторжения азиатов, было так же: ненужные нанимателям наемники пили, играли в кости, посещали египетских танцовщиц и египетские праздники, охотились, ремесленничали и приторговывали по мелочам и буянили от скуки… Правда, теперь воинам побежденных египтян не до торговли, не до женщин и не до праздников, а командование уничтожено. Никто не проводит учений с ее греками – они только сами поддерживают свою силу и дисциплину, по мере возможностей. Как скоро Камбис возобновит учения со своими персами – а со своими греческими наемниками? Как это делается в Персии?
– Великая богиня, Камбис ведь способен сейчас убить Нитетис, а я о чем думаю!.. – воскликнула Поликсена.
Скрипнула дверь, и она, вздрогнув, быстро подняла голову. На пороге показался Ликандр, чья мужественная фигура, как всегда, заняла весь проем. Поликсена улыбнулась.
– Здравствуй, дорогой.
Она не встала ему навстречу, но была счастлива, что можно перед этим мужчиной оставаться такой, как есть; и что им можно больше не скрываться от других обитателей дома и от брата. Как там сейчас брат?..
Поликсена стиснула руки на коленях, и тут же почувствовала, как их накрыли теплые руки возлюбленного. Ликандр опустился перед ней на колени: чтобы заглянуть ей прямо в лицо.
– Что случилось?
Он смотрел на нее так, что солгать было невозможно.
– У Камбиса припадок сумасшествия. Он принялся казнить всех, кто подвернулся под руку… брат отослал меня домой, а сам остался с царицей, – сказала она.
Лаконец удивленно и грозно нахмурился. А Поликсена про себя подумала: а так ли Камбис виноват в том, что творит, и не наслали ли это боги.
– Не думай об этом сейчас, наверное, беда пока минула! – попросила она охранителя. – Мы пока все равно ничего не сможем сделать!
Ликандр кивнул.
Он поднялся и сел с ней рядом, чувствуя, как ей это нужно. Поликсена же ни с того ни с сего подумала – когда начнется ристалище, которое замыслил Камбис: и как скоро египтяне окажутся вовлечены в привычные персам развлечения.
– Ты не скучаешь здесь? – спросила она любовника.
Атлет мотнул головой. Конечно, тому, кто влюблен, не может быть скучно. Но в Спарте Ликандр несравненно больше времени, чем здесь, посвящал бы занятиям, достойным настоящих мужчин, как считали граждане этого маленького, но великого государства. Служа наемником в Египте и мирясь со всеми обстоятельствами, конечно, Ликандр не позволял себе ныть и распускаться – пусть даже был единственным спартанцем в окружении афинян, фиванцев, аргивян и всевозможных полугреков: ионийцев, карийцев, лидийцев… Он даже овладел несколькими ремеслами, до которых его товарищи бы не снизошли, занимаясь исключительно убийством, и весьма искусно ковал, а также резал по кости и дереву…
“Как бы мог ты вернуться? – подумала Поликсена с огромной любовью и жалостью к своему другу. – На какую жизнь я обрекла тебя – а еще прежде обрекла тебя эта страна?”
– Я семь лет служу наемником, – вдруг сказал спартанец. Он редко рассказывал о себе, и Поликсена внимательно посмотрела на него.
– Через год мне исполнится тридцать лет – дома меня только-только посвятили бы в мужчины, – продолжил Ликандр задумчиво и сурово, щуря серые глаза и касаясь своего гладкого подбородка.
Поликсена подумала, что не станет возражать, если он захочет отрастить бороду.
– И что же? – спросила эллинка.
Он обнял ее одной рукой.
– Я теперь думаю вот как, – продолжил Ликандр, мучаясь невысказанными мыслями. – Насколько же больше я видел, чем большинство наших зрелых мужей! И что сталось бы со Спартой, если бы все наши мужчины повидали то, что я?
“То же, что случилось и с Египтом, когда избранный богами народ понял, как велик мир и что они вовсе не избранные”, – с болью подумала Поликсена.
Она положила своему другу голову на плечо.
– Все видят в жизни столько, сколько отмерили им боги, – тихо сказала коринфская царевна. – И в этом промысел бессмертных, иначе и быть не может… Но везде и всегда в чести остаются сила и мужество, а также верность правде! И если твоя правда стала больше той, что известна Спарте, – значит, ты должен следовать тому, что ты узнал! Так поступил бы спартанец, и каждый грек! Ведь столько нас рассеяно по миру в поисках своего удела!
Поликсена подняла голову от плеча любовника: когда их глаза встретились, Ликандр улыбнулся ее словам и кивнул. Сила, мужество и верность в чести вовсе не везде и не всегда, подумала Поликсена. Но, конечно, этот сын Лакедемона ничуть не усомнился в таком ее ответе.
***
Великая царица написала Поликсене из дворца вечером того же дня, уведомив подругу, что все кончилось благополучно. Камбис успокоился и показался египтянам, и, несмотря на беспричинные казни, говорил с нею самой весьма милостиво. Нитетис уже понимала, как следует отвечать своему повелителю в таких случаях и что о нем думать, сообразуясь с персидскими понятиями.
По всей видимости, такие поступки молодого Ахеменида не представлялись персам чем-то ужасным и несовместимым со званием царя: персидский закон позволял государю делать все, что ему угодно. Это оказалось бы благодетельным правлением и счастьем для империи при мудром и справедливом государе, каким был Кир, – если бы только законам Кира позволили укорениться; и превратилось бы жесточайшую тиранию, которая охватила бы ныне всю Азию, при недостойном правителе. Но преданность персов царю и его роду была поистине велика – гораздо больше, чем такого тирана терпели бы греки… Может быть, в этом и состояла сила азиатов…
