Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 97 страниц)

Тураи поклонился и вышел пятясь.

***

Поликсена помнила Калликсена матросом, юношей. Теперь же ей предстал мужчина в расцвете лет: светлая борода отросла от уха до уха, золотистые волосы беспорядочно спадали на широкие плечи. Ей подумалось, что без хитона полемарх был бы еще лучше – подобен самому Посейдону.

Поликсена приложила руки к зардевшимся щекам. Поняв, как это выглядит, покраснела еще сильнее. Царица прокашлялась.

– Садись, афинянин, и давай потолкуем.

Оба сели.

– Что ты привез мне? – спросила царица.

– Только самого себя и своих людей, – Калликсен улыбнулся. – Мой товар тебе не нужен, твоя страна богата!

– Это верно, – царица кивнула. – Чего же ты хочешь, Калликсен? Это мой сын послал к тебе своего гонца?..

– Да, он, – сурово ответил полемарх, решив обойтись без подробностей. – Никострат сказал, что вы нуждаетесь в помощи! И я вижу, что так и есть!

Поликсена вздохнула.

– Чем же ты мне поможешь, афинянин? Твои четыре корабля Дарию на один зуб. А мне будет жаль, если ты погибнешь, как твой брат!

– Царица, тебе придется взяться за оружие, хочешь ты того или нет, – сказал в ответ флотоводец. – Я привез двести пятьдесят воинов! Это не так и мало, а сейчас важен каждый боец! Пока персы ведут себя сдержанно, потому что над ними сидишь ты, – продолжал Калликсен: глаза его блестели, голос стал глубоким и низким от подавляемых чувств. – Но ты сама понимаешь, что для азиатов значит верховная власть! Если тебя сместит перс, именем своего царя они будут творить что угодно!..

– Деспотия. Я знаю, что это, куда лучше тебя, – усмехнулась царица.

А Калликсен вдруг спросил:

– Сколько у тебя кораблей?

– Десять судов, которыми я могу распоряжаться, – ответила Поликсена, пристально глядя на него. – У персов двадцать пять, – прибавила она шепотом. – Но они пришлют еще.

– Для этого нужно много времени, – возразил афинянин.

– Ты хочешь, чтобы я дала тебе свои корабли? А ты сражался на море хоть раз? – быстро проговорила Поликсена, сжав руки на коленях.

– Только с пиратами, – ответил полемарх. – Но если ты позволишь, теперь я буду топить персов у твоих берегов!

Поликсена долго не отвечала. А потом произнесла совсем не то, что он ожидал.

– А как поживает твоя семья в Афинах? Они здоровы?

– Здоровы, все хорошо, – Калликсен улыбнулся. – Но они давно уже не в Афинах. Моя жена Филлида говорила, что ей душно в нашем городе и тоскливо без меня… и я перевез ее и моих двух дочерей обратно на Хиос, к жениным родителям, – они афиняне по крови…

Поликсена улыбнулась, не глядя на афинянина. Он напряженно ждал; но царица опять сказала не то, что Калликсен хотел.

– Я хочу видеть брата моего сына. Кенея, сына Ликандра, – сказала она.

========== Глава 114 ==========

Анаксарх жил неподалеку от дворца – скромно и уединенно. Он так и не женился к своим пятидесяти с лишком годам, и говорил, что теперь уже поздновато об этом думать: да и жалеть ему не о чем. Он хорошо служил, служил большому делу: и пожалеет о своей жизни, только если царица пострадает без него. Анаксарх был бы счастлив снова оказаться полезным своей госпоже!

Когда к нему привели спартанского мальчика и рассказали бывшему начальнику стражи, что от него требуется, Анаксарх сразу же согласился участвовать в заговоре. Иониец не знал, радоваться ли самоуправству Никострата; но старый воин радовался, что царевич не сидел сложа руки.

“Может быть, этот его брат еще исполнит то, что не удастся самому сыну царицы”, – подумал Анаксарх.

Второй сын Ликандра оказался худым, даже жилистым темноволосым мальчишкой со взглядом звереныша. Впрочем, Кеней так смотрел, только пока дичился; а присмотревшись к новому дому, преобразился и показался даже красивым. Мальчик улыбнулся поседевшему охранителю с приветливостью человека, который умеет за себя постоять.

– Мне сказали, ты будешь мне вместо наставника.

Воин кивнул, внимательно оглядывая гостя.

– Можешь звать меня по имени – Анаксарх. А теперь ты должен помыться как следует.

Он заметил, что у спартанского мальчишки немало незалеченных ушибов и ссадин; Никострат тоже в детстве ходил весь разукрашенный синяками. Но теперь царевич дерется так, что следов почти не остается. Чему успели научить его брата?..

И одними кулаками со здешними врагами не сладишь. Далеко не сладишь…

В ванной комнате Кеней старательно отмылся; хотя и фыркал, когда ему предложили мылящуюся глину, которую использовали персы. Однако такая глина не только отлично смывала грязь, но еще и залечивала царапины. Потом мальчик надел чистый белый хитон и, подпоясавшись, вернулся к Анаксарху.

– Я готов.

– К сражению? – усмехнулся наемник, потрепав его по голове. – Придержи-ка коней. Сейчас мы с тобой поужинаем, а там будет видно.

Единственный слуга Анаксарха принес и поставил перед ними глубокую миску тушенной с мясом фасоли и кувшин вина, накрытый большой свежей лепешкой.

– Ешь хорошенько, – приказал иониец. – В Спарте вас воспитывают голодом, потому что еды не хватает, а здесь это лишнее.

Кеней, не споря, принялся аккуратно вылавливать пальцами мясо из общей миски, откусывая от своей половины лепешки; но скоро мальчик увлекся, и быстро смолотил свою часть. Его карие глаза все еще голодно блестели, когда он доел; но Кеней сдержанно поблагодарил за еду и тут же встал.

Анаксарх кивнул ему на табурет, и юный спартанец сел снова.

– Сиди, спешить пока некуда.

Пока хозяин доедал, Кеней некоторое время сидел молча, рассматривая свои руки: под ногтями так и осталась грязь. Потом мальчик не выдержал и спросил:

– А когда я увижу брата?

Анаксарх улыбнулся.

– Может быть, завтра. Царевич часто навещает меня, и не думаю, что это вызовет подозрение. Но ты должен вести себя очень осторожно, запомни это!

– Понимаю, – Кеней кивнул, – персы.

В его глазах появился и потух дикий блеск.

Анаксарх, поглядывая на мальчика, налил себе в килик вина, и Кенею тоже. Порцию Кенея изрядно разбавил водой, так что напиток стал бледно-розовым.

– Выпей-ка, сынок, и закуси.

Он отломил кусок от своей недоеденной половины лепешки.

Кеней послушно выпил и зажевал разбавленное вино хлебом. А Анаксарх продолжил:

– Все должны думать, что ты мой воспитанник. Я взял тебя потому, что у меня никого нет.

Кеней проглотил остаток лепешки, глядя на хозяина дома большими изумленными глазами. Потом сын Ликандра воскликнул:

– Но разве никто здесь не поймет, что я спартанец?

– Конечно, поймут, да это и ни к чему скрывать, – усмехнувшись, ответил старый наемник. – Твой отец тоже был спартанцем, и долгие годы служил в Египте! Это ты тоже можешь рассказывать. Мы представим все так, точно тебя прислали сюда египтяне после смерти отца.

Кеней некоторое время раздумывал. Потом кивнул: видно, эта сказка показалась ему убедительной.

– Хорошо, я согласен! Я это запомню.

Потом он встал и огляделся. Мальчишку сжигала жажда действия – динамис, свойственная самым воинственным из эллинов.

– А теперь мне что делать… наставник?

– Можешь выйти в сад, – предложил Анаксарх. – Там тебя никто не увидит. А можешь сразу лечь спать: думаю, тебе хочется отдохнуть.

Кеней сосредоточенно подумал и заявил:

– Пойду спать.

Мальчик посмотрел на ионийца и улыбнулся, несколько насильственной вежливой улыбкой:

– Благодарю тебя за все.

Анаксарх кивнул, улыбаясь.

– Иди в соседнюю комнату, сынок. Тебе там уже постелили.

Кеней кивнул; и ушел не оборачиваясь. А Анаксарх долго смотрел мальчику вслед, и теплая улыбка не сходила с его рябого, когда-то веснушчатого лица. В груди тоже стало тепло.

Этого мальчугана можно было полюбить всем сердцем… только бы он не натворил бед. Никострат был таким же: но он успел вырасти!

Когда Анаксарх вошел в свою спальню, Кеней уже спал, разметавшись на жестком тюфяке. Во сне спартанский мальчишка выглядел таким беззащитным. Анаксарх вздохнул.

– Пусть помогут тебе твои предки, сынок.

Он лег; и еще какое-то время смотрел на мальчика, прежде чем уснуть.

На другой день Кеней проснулся один. Когда мальчик вышел в ойкос, недоуменно осматриваясь, к нему приблизился слуга.

– Хозяин отлучился во дворец. Он будет днем, и велел тебе никуда не уходить без него.

Кеней кивнул.

– Хорошо.

Он поел, потом вышел в сад. Какое-то время слонялся по садику, рассматривая кусочек неба между резными кронами платанов; потом вернулся в дом, томясь от скуки и жажды действовать. Слуга заметил это.

– Тебе нечем заняться? Ты умеешь читать?

Кеней удивился.

– Умею, но не люблю. А зачем мне читать?

– Пригодится, – ответил иониец. – Погоди-ка, принесу тебе один свиток.

Он вышел и вернулся с длинным папирусом.

– Это описание жизни в Египте. Жизнеописание одного ионийца, который долго служил в этой стране.

– А, – кивнул Кеней. Он вспомнил, что его собирались представить приехавшим из Египта. – Хорошо, я прочту.

Юный спартанец проворно подтянул к себе свиток. А когда развернул, спросил:

– А что за иониец это сочинил?

– Наш хозяин, – слуга подмигнул, широко улыбнувшись изумленному виду Кенея. – Написал, когда отошел от дел!

Кеней, с таким же изумленным лицом, сосредоточил внимание на свитке. И скоро погрузился в чтение. Он читал не очень бегло, но вдумчиво; и видно было, что мальчик запоминает все с военной точностью.

Когда Анаксарх вернулся, Кеней, увлекшийся жизнеописанием, одолел уже половину свитка. Хозяин незаметно приблизился к мальчику; и тот быстро поднял глаза, когда его накрыла тень рослого воина.

Кеней быстро встал.

– Мне сказали, что…

– Все правильно сказали, – кивнул Анаксарх, улыбаясь. Он похлопал Кенея по плечу мощной веснушчатой рукой, оплетенной синими жилами. – Но на сегодня хватит чтения, глаза испортишь. Давай-ка посмотрим, чему тебя учили в твоей агеле!

Спартанский мальчик просиял. Это было ему куда больше по душе.

– Мне нужен меч, наставник!

– Для начала возьмем палки, – ответил Анаксарх. – И попробуй выколотить из старика дух, – усмехнувшись, прибавил он, направляясь во двор.

Оказалось, что на палках мальчишка дерется отлично: Анаксарх неожиданно для себя очутился лицом к лицу с ловким, яростным юным врагом, не боящимся боли и не дающим ему передышки. Старый иониец посмеивался над способностями мальчика – а справиться с ним и вправду оказалось нелегко. Но в конце концов Кеней оказался на земле.

Анаксарх плеснул на него водой, зачерпнув из глиняной бочки, стоявшей во дворе.

– Вставай, – воин отступил от спартанского мальчика. – Ты сегодня молодцом! Иди теперь умойся и переоденься, я привез тебе платье. Потом будем есть.

Кеней, вставший на ноги, отряхнулся по-собачьи. А потом спросил:

– А когда придет мой брат?

– Что же ты не спрашиваешь про царицу? Неуважительно, сынок, – Анаксарх улыбнулся, так что рябь на его лице собралась морщинами.

Он поманил мальчика в дом.

– И царица, и царевич придут к тебе сегодня, – понизив голос, сказал старый воин, когда за ними закрылась дверь. – Так что будь готов!

В дверь постучали, когда еще не стемнело. Но когда слуга открыл, стоящая на пороге женская фигура показалась Кенею темной, точно Геката, богиня ночных перекрестков.

Женщина шагнула в комнату, расстегнув темный плащ; и спартанский мальчик заморгал. Золото, золото, золото. Он никогда не видел подобных нарядов и даже не подозревал, что такие существуют! Что было еще поразительней, она оказалась в штанах, в персидских шароварах.

Царица Ионии несколько мгновений стояла, глядя на Кенея. Потом шагнула к нему; стремительностью движений и суровостью взгляда царица напомнила мальчику мать.

– Ты и вправду похож на Ликандра! – воскликнула Поликсена.

Тут Кеней догадался поклониться.

– Я горд знакомством с тобой, госпожа, и рад нашей встрече, – сказал он.

Поликсена кивнула: в ее темных, обведенных черным глазах появилась не то насмешка, не то нежность.

– Я тоже рада, и тоже горда, – сказала она.

Кеней наконец заметил за спиной царицы юношу в белом хитоне и алом плаще, сколотом на плече серебряной фибулой. Темные волнистые волосы юноши были связаны в хвост на затылке. Нежданно обретенный брат улыбнулся Кенею, и тот сразу ощутил доверие.

– Надеюсь, мы подружимся, – сказал Никострат.

А Поликсена, не сводившая глаз с Кенея, вдруг раскрыла руки.

– Позволь мне обнять тебя! Я не смогу заменить тебе мать, но постараюсь хотя бы отчасти.

Кеней несколько мгновений не двигался; потом шагнул к царице. Ее душистые объятия оказались так же сильны, как объятия матери.

Потом царица посмотрела на Анаксарха.

– Сядем, – сказала она. Взглянула на братьев. – Вы можете остаться, это предназначается и для ваших ушей!

Когда мальчишки сели, Никострат посмотрел на Кенея и тихо сказал:

– Мы потом поговорим! Сейчас будет говорить царица!

Кеней кивнул: и весь превратился в слух. А Поликсена словно бы больше не обращала на него внимания. Она заговорила с Анаксархом так, точно они были в комнате одни.

– Я пришла к тебе, потому что опасаюсь говорить об этом даже в собственной опочивальне. Жаль, что я не могу навещать тебя ночью, это нужно делать открыто.

Анаксарх кивнул.

– Ты все обдумала, госпожа?

Поликсена улыбнулась.

– Афинянин очень смел, и я не сомневаюсь, что он бы хорошо сражался, – ответила царица. – Но он не стратег. Сразиться с персами на воде можно, только когда держишь оборону. Сейчас они просто не дадут нам морского боя. Это совсем невыгодно!

Царица постучала сапожком об пол.

– Зачем, если персы и так рассредоточены по нашей земле?..

Никострат толкнул брата в бок.

– Ты понимаешь?..

– Да, – отозвался шепотом Кеней. – Но что нам делать?

– Тихо! – ответил царевич.

Поликсена встала с места, прошлась по комнате. Потом произнесла:

– Пожалуй, афинянина можно оставить на службе. Можно даже дать ему корабли… для учений, не более. Я посмотрю, что он умеет. А там время покажет!

Анаксарх кивнул.

А Поликсена неожиданно повернулась к Кенею.

– Теперь я хочу поговорить с тобой, брат моего сына. Расскажи мне о Спарте и своей матери.

И царица улыбнулась. А Кенею неожиданно показался неприятным ее выговор – ионийский, напоминавший ему персидский, которого Кеней никогда не слышал. Но мальчик послушно начал рассказывать.

Гости покинули дом Анаксарха поздно, когда солнце почти село: черные тени удлинились до самого порога. Анаксарх вышел проводить царицу с сыном.

– Меня на улице ждет охрана, но жаль, что ты остаешься, – сказала Поликсена, печально улыбаясь. Они коротко обнялись.

– Ты мой бесценный друг, – прошептала царица.

Анаксарх поклонился; и подождал, пока госпожа и Никострат не выйдут через калитку. Тогда иониец ушел в дом.

Ни охранитель, ни сама царица не заметили человека, прятавшегося в тени платана. Когда Поликсена вскочила на коня, шпион метнулся в сторону и, перемахнув ограду, пропал в темноте.

========== Глава 115 ==========

Трапеза сына Артазостры уже остыла, но Дарион не садился за стол: юноша в нетерпении прохаживался по комнате, заложив руки за спину.

Когда в его покои через тайную дверь скользнул запыхавшийся раб, Дарион быстро повернулся к нему

Светловолосый слуга-грек остановился и стоял, уронив руки, лицо покрылось красными пятнами.

– Господин, я…

Дарион впился в него взглядом.

– Ну?..

Он едва обратил внимание на непочтительность прислужника, который не упал перед царевичем на колени и даже не поклонился.

– Царица пробыла у него вместе с сыном почти два часа, – сказал шпион, проведя языком по сухим губам. – Мальчик… Мальчик больше не выходил, думаю, ему приказано таиться…

– Что ты думаешь, мне безразлично, – Дарион лишь на мгновение взглянул в глаза ионийцу: но этого хватило, чтобы раб тотчас замолчал и сник. Поликсена бы ужаснулась сейчас, насколько наследник Филомена стал похож на своего отца, – и насколько он другой. Чуть мягче и тоньше черты лица, чуть больше и чернее глаза, вкрадчивее голос – “маленький Дарий” получился азиатом во всех своих проявлениях. Этот красивый юноша казался какой-то жестокой насмешкой над всеми прижизненными трудами брата Поликсены.

– Так значит, два часа, – задумчиво сказал Дарион, вновь принявшись мерить шагами спальню. Шпион стоял не шелохнувшись, не смея поднять глаз. – Два часа царица и ее сын провели с Анаксархом и этим мальчишкой… Кто он такой? Уж не брат ли ее отродью?

Дарион рассмеялся.

Шпион встрепенулся: хотел сказать, что этого не может быть, но промолчал. Иониец помнил, что его мысли не интересуют юного господина.

Эвмей, служивший Филомену, а после того Поликсене, казалось, уже неоднократно пожалел о том, что в запале обиды переметнулся к врагам своей царицы. Но теперь, глядя на юного Дариона, перебежчик понимал, что назад ему дороги нет.

– Как бы то ни было, мне этот мальчишка не соперник: но он может пригодиться мне так же, как моим врагам, – закончил наследник.

Дарион улыбнулся, точно обдумывал какую-то восхитительную месть. Внезапно сын Артазостры словно бы вспомнил, что шпион все еще не ушел.

– Убирайся, – приказал Дарион, коротко взглянув на грека: и тот немедленно подчинился.

Царевич сел за египетский обеденный столик, уставленный вкусными блюдами. Конечно, для него одного это было слишком много: но Дарион никогда не знал, не захочется ли ему пригласить к столу кого-нибудь из друзей. И, взяв с блюда половинку граната, наследник Филомена положил ее обратно и вдруг резко хлопнул в ладоши.

Тут же явился его личный раб: это был уже перс, услужливый мальчик на два года младше самого Дариона. Возраста его брата Артаферна. Слуга гибким движением опустился на колени, и Дарион с усмешкой потрепал его по зардевшейся щеке.

– Позови Аршаму и Камрана.

Это были два его ближайших друга, сыновья видных сатрапов. Дарион избрал их не за знатность, а за ум и преданность себе: хотя никогда не сошелся бы с простолюдином. Простолюдины способны думать только о золоте и почестях для себя, этот блеск застит им глаза: и лишь благородные люди видят далеко и обозревают сразу все. Так царевича учила мать, персидская княжна, – и до сих пор он убеждался только в справедливости этого суждения…

Раб скоро вернулся в сопровождении двоих богато одетых юношей немного старше Дариона: оба, подойдя к столику, почтительно поклонились. Царевич улыбнулся, оставаясь сидеть.

– Садитесь и давайте отужинаем, друзья мои.

Взглянув на раба, Дарион ловко метнул ему крупную кисточку винограда: и тот так же ловко поймал ее и поклонился. Персидский мальчик поцеловал свою награду, но Дарион уже не смотрел на него. Он сам наполнил для друзей кубки.

– Греки напиваются подобно скотам, едва лягут на обеденное ложе, но я предлагаю вам выпить, прежде чем мы приступим к еде. Мне есть сегодня что отпраздновать!

Все трое подняли кубки и выпили. Потом Камран спросил:

– Ты что-нибудь узнал, царевич?

Видно было, что его снедает нетерпение. Дарион с усмешкой кивнул.

– Узнал. Они устраивают какой-то заговор. Это, конечно, смешно… но для меня и вас может быть очень выгодно.

Дарион прервался, обведя взглядом лица друзей.

– Эта женщина попытается отнять у меня мою законную власть. Ей и ее сторонникам хватит на это безрассудства. И она нападет первой, потому что только это может дать ей преимущество!

Юноши кивнули, серьезно и восхищенно глядя на своего предводителя. А Дарион продолжил:

– Это означает, что греки начнут войну. И тогда мы будем вправе ответить так, как захотим, – юноша усмехнулся. – Мне все равно, сколько греческой крови при этом прольется. Я получу власть почти без усилий! Мне даже не придется поднять меч!

Он переводил взгляд с одного сообщника на другого, победно улыбаясь и закинув ногу на ногу.

Конечно, Дарион сам владел и мечом, и копьем, и метко стрелял. Но разве годится наследнику трона, да еще столь молодому, принимать на себя удар, подобно простому солдату?

– Мы арии, ненавидящие Ложь, – прибавил Дарион после долгого молчания. – Ложь – это то, что делает гречанка, занимающая мой престол.

Юноши согласно кивнули. Они были сметливы и часто находили, что прибавить к словам царственного друга; но сейчас прибавить было нечего.

– Твоя мать тоже так думает, царевич? – спросил Аршама.

Дарион поднял брови – полумесяцами, как у Артазостры.

– Мать? Нет. Мать любит эту гречанку, – на лице наследника появилось какое-то гадливое сожаление. – Я не хочу огорчать мою бедную мать и ничего не говорю ей!

Он мелодично рассмеялся. Видно было, что юноша учился нравиться, – и многих очаровывал.

Некоторое время ели молча. Смаковали нежного жареного ягненка, переглядываясь и улыбаясь: друзьям стало удивительно хорошо от сознания своей молодости и могущества. Вся жизнь лежала перед ними на золотом блюде, только протяни руку.

Потом вдруг пятнадцатилетний Аршама начал рассказывать, что ему недавно подарили двух наложниц, прелестных и покорных дев. Сын сатрапа так расписывал их достоинства, что даже Дарион, не достигший четырнадцати лет, стал облизываться. Потом царевич, смеясь, прервал друга. У него будут самые прекрасные женщины, стоит только пожелать: а сейчас негоже отвлекаться на них.

Поужинав, друзья встали, обнялись и распрощались. Дарион целовал Аршаму и Камрана в щеки, как царь целует своих близких.

Оставшись один, Дарион перестал улыбаться. Он снова сел и задумался о гречанке – понимая, что гречанка не сдастся так легко, как он представлял это товарищам.

***

Поликсена со своим первым советником, своим сыном и Анаксархом стояла на берегу и смотрела, как афинянин строит в боевом порядке корабли. Кеней был тоже с ними: сообща эллины решили, что прятать спартанского мальчика стыдно и бессмысленно.

Небо было безоблачное, море даровало спасение от белого жара: и золотоволосый и загорелый Калликсен, точно сын воды и неба, возвышался на носу передовой триеры в одной набедренной повязке. Его зычный голос разносился над водой, и корабли, повинуясь команде, разворачивались, расходились кругом и сходились вновь, точно голос полемарха имел волшебную силу.

– Нет, этому не научиться, – сказала царица. Она не отрывала глаз от Калликсена, ветер трепал ее черные волосы. – Это дар морских хозяев, словно сама Амфитрита надела ему ожерелье в колыбели…

Тураи, взиравший на афинянина из-за плеча царицы, неодобрительно промолчал.

На берегу было много зрителей, и персы тоже смотрели на учения: хотя персов явилось намного меньше, чем ионийцев. Искусство эллинов, действовавших так согласно и исполненных веселого презрения к врагу, завораживало всех. Казалось, что над полемархом не властна ни вся мощь Персии, ни сама смерть!

– Я хотел бы служить под его началом! – вырвалось у Мелоса, который стоял рядом с сыном Поликсены.

– Нет, – Никострат перехватил и сжал руку друга. – Ты мне нужен рядом, так же, как мой брат!

Дарион снова ждал своего шпиона через неделю, когда афинскому флотоводцу, по приказу царицы, было доверено командование ионийскими кораблями. Но Эвмей не появился.

Сын Артазостры подождал день, другой – и понял, что стряслось несчастье. А на третий день, когда персидский наследник вернулся в свои покои после конной прогулки, он обнаружил под дверями спальни труп раба с посиневшим, искаженным мукой лицом: руки были судорожно подняты к горлу. Распухшая шея Эвмея оказалась передавлена: удавку накинули сзади.

Дарион присел около трупа, едва веря своим глазам. Он принюхался и тут же вскочил с возгласом отвращения – тело уже тронуло тление; и перед смертью шпион обмочился!

Царевич выскочил из спальни, не владея собой.

– Кто это посмел? Кто посмел?..

Стражники смотрели на него невозмутимо. Так это был чей-то приказ!

Дарион пошатнулся, как громом пораженный.

– Моя мать, – прошептал он, запустив руки в густые короткие черные волосы.

Снова посмотрел на стражников. Те не пытались ни отпираться, ни даже лгать.

– Кто это сделал? – дрогнувшим голосом спросил юный наследник.

– Прости, господин. Таков был приказ твоей матери, – ответил один из стражников.

Дарион впал в неистовство. Он закатывал глаза, грозил изменникам страшными казнями; воины спокойно слушали его извержения. Наконец юноша выдохся и смолк, устыдившись себя.

Посмотрев на стражников, он вдруг понял, что эти люди о нем думают. Ну ничего.

– Я вас запомню, – пообещал Дарион обоим, ткнув в изменников пальцем. Черные глаза наследника, немного выпуклые, как у Артазостры, все еще блестели сумасшедшим блеском.

Царевич шагнул в спальню, но тут же отшатнулся назад.

– Это убрать, – приказал он, мотнув головой в сторону трупа.

Дарион сел под стеной в коридоре, опустив голову и сжав ее руками. Он не двигался, пока тело Эвмея не вынесли, не вымыли пол и не окурили спальню благовониями. Только тогда царевич вернулся в свою комнату. Бросившись в кресло, он потребовал вина.

Юный перс неподвижно глядел в огонь, горевший в чаше на квадратном постаменте.

– Она предупреждает меня! Так значит, эту эллинку моя мать любит больше, чем меня, – прошептал Дарион. – Будь она проклята!..

Тут же юноша вздрогнул от ужаса, красивое лицо стало совсем детским. Он выставил перед собой руку, точно отстраняясь от огня.

– Я этого не говорил, не говорил!..

Но пламя Ахура-Мазды уже поглотило его нечестивые слова, и бог среди богов не извергнет их назад. Дарион опустил голову.

– Прости меня, – прошептал он, обращаясь к единому богу. – И ты прости, матушка, – прибавил царевич чуть громче.

Он помолчал, сцепив руки и рассматривая свои перстни и браслеты, блестевшие из-под шелковых рукавов. Потом поднес руку к щеке, которую ему когда-то рассадил Никострат. На месте выбитого в детстве зуба так и осталась пустота.

Дарион вновь посмотрел в огонь.

– Но то, что по праву мое, будет моим.

***

После учений, окунувшись в море и переодевшись, Калликсен навестил царицу во дворце. Все равно ничего… почти ничего уже было не скрыть. Флотоводец попросил Поликсену позвать сына.

– У меня кое-что есть для царевича.

Поликсена увидела, как афинянин размотал принесенный с собой кожаный сверток. По его форме царица догадывалась, что там может быть; но когда увидела, не сдержала возгласа изумления.

– Это меч моего…

– Да, это меч Ликандра, сына Архелая, – подтвердил Калликсен. – Спартанская супруга твоего мужа сберегла этот клинок и передала со мной его старшему сыну! Меч Ликандра успел порубить только мессенийцев… но порубил как следует. А до того, как достаться Ликандру, этот меч принадлежал другим спартанцам. Ведь в Лакедемон из плена твой муж вернулся только с охотничьим копьем.

Калликсен держал и поворачивал иззубренный и затупленный меч в сильной руке как мужчина, привычный к оружию; но казалось, афинянин сомневается, достоин ли его держать.

– Что же ты молчал до сих пор! – воскликнула Поликсена.

– Не знал, стоит ли делать царевичу такой подарок, – усмехнувшись, ответил ее бывший возлюбленный. – Ведь тебе известно, царица, что славные клинки имеют свою волю. Они нашептывают свою повесть новым владельцам и жаждут крови врагов, если долго ее не пробовали…

Поликсена серьезно кивнула, нисколько не сомневаясь в справедливости этих слов. Ее собственный меч был выкован для нее совсем недавно; и теперь царица не знала – огорчаться ли этому или радоваться, что ее клинок чист.

Тут появился Никострат – и остановился, сделав несколько шагов. Его серые глаза расширились при виде флотоводца и грозного меча.

Калликсен, не тратя слов, подошел к сыну царицы и протянул ему оружие рукоятью вперед.

– Это меч твоего отца. Один из славнейших спартанских клинков, – сказал афинянин, глядя Никострату в глаза. – Адмета, вторая жена Ликандра, прислала его тебе в дар, царевич.

Никострат, в отличие от матери, не стал спрашивать, отчего Калликсен до сих пор это скрывал. Опустившись на колено, юноша принял меч и поцеловал.

– Я буду носить его с честью, – сказал Никострат.

Меч лег в руку, точно был выкован для него одного. Царевич встал, воздев отцовский клинок, и улыбнулся матери и ее союзнику.

========== Глава 116 ==========

Шаран не спалось, пока она дожидалась мужа с дворцового праздника. Царица позвала бы и ее, она никогда не обходила вниманием женщин: но Шаран была опять в тягости, и боялась появляться среди разгоряченных знатных мужчин. Кроме того, в последнее время женщинам во дворце стало небезопасно покидать свои комнаты: снова ужесточились нравы, смягченные эллинским влиянием. Персы относились к своим женщинам очень ревниво, и от чужих тоже требовали затворничества.

Пришли из своей комнатки дети – чувствовали, что у матери на сердце, и младший куксился и отказывался уснуть. Шаран обняла мальчиков и посадила ждать рядом с собой.

Но вот наконец загремел засов, радостно затявкал пес: Шаран улыбнулась и встала, положив руки на округлившийся живот.

– Отец вернулся! – сказала она Элефтераю и Ликомеду. – Идите в постель!

Черноголовый пятилетний малыш насупился.

– Мы его тут подождем! – капризно сказал он, и мать уступила.

Накинув шелковое головное покрывало, Шаран вышла встречать супруга; и столкнулась с царским скульптором в дверях. За спиной его стояла служанка, отворившая хозяину ворота.

Менекрат был румяным и веселым, и от него попахивало вином; но персиянка поняла, что почти весь хмель выветрился дорогой. Он обнял жену, подарив ей холодную дымную свежесть.

– Все не ложилась!

– А ты опять шел от дворца один, в темноте! – воскликнула персиянка: ее огромные глаза еще расширились, и она стала похожа на эфиопку. – Да еще пьяный!

– Царица дала мне проводника с факелом. И я уже совсем не пьян. Я с ними не напиваюсь, – ответил Менекрат. Веселье пира словно бы вмиг слетело с него.

Но тут к художнику выбежали дети. Мальчишки повисли на нем, отталкивая друг друга.

– Папа!

Менекрат расцеловал сыновей.

– Идите-ка спать, негодники! Скоро уже утро! – велел он, смеясь.

Когда они с женой остались вдвоем, Шаран проводила мужа в спальню, обнимая за плечи. Она надеялась на разговор, хотя видела, что Менекрат очень устал.

Но муж пожаловался, что голову клонит, и уснул, как только добрался до постели. Шаран легла рядом и некоторое время смотрела на художника, подперев голову рукой: точно пыталась по лицу отгадать его думы. Потом пристроилась к мужу и спустя какое-то время тоже уснула.

С утра Менекрат был невесел, бледен и морщился: но не жаловался на похмелье. Впрочем, он почти никогда не пил лишнего, и Шаран ничего ему не сказала. Персиянка только ждала разговора, отложенного на завтра.

Когда она принесла еду мужу, он попросил ее остаться. Шаран села рядом.

– Ну, как там?

Менекрат полил себе из кувшина на руку, намочил лоб.

– Было очень весело, – ответил он, морщась и не глядя на жену. – Царица умеет потешить… Твои персы сидели рядом с ней, гоготали, хлопали артистам и наливались вином как хозяева! Хорошо, что наших вообще пустили на праздник…

Он вдруг посмотрел на жену с такой ненавистью, что рот у Шаран наполнился желчью.