Текст книги "Сумерки Мемфиса (СИ)"
Автор книги: MadameD
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 97 страниц)
Впрочем, Филомену о судьбе пифагорейцев и других египетских эллинов может солгать в столице кто угодно и как угодно. Этот прямодушный юноша, конечно, тоже воспитался при дворе и немного научился понимать, когда ему лгут, – но именно потому, что он умен, Филомен и не станет винить сестру в том, к чему она непричастна.
Нитетис улыбнулась себе и, встав из-за стола, быстро покинула кабинет. Пройдя по коридору, разделявшему дом на две половины, она спустилась на первый этаж и, заглянув в комнату управителя, приказала приготовить себе носилки. Царевна желала посетить обитель Нейт, немедленно, и поговорить со своим вторым отцом – премудрым ит нечер, главой храма Нейт.
***
Царский казначей не только написал Нитетис – он прибыл в Саис сам. Впрочем, может быть, главные дела он вершил с жрецами, а не с нею; но о Нитетис Уджагорресент не забыл.
Он действительно боялся богов и помнил, кто она такая.
Царский казначей прибыл в дом Априевой дочери на носилках и в сопровождении рабов, которые несли свертки шелковой и тончайшей льняной ткани и тяжелый резной ларец из золота и слоновой кости, который уже сам по себе был большой драгоценностью.
Нитетис, которая заметила это шествие с террасы и тут же поспешила сообщить о прибытии гостей Поликсене, уже стояла во дворе, держа подругу за руку. Поликсена – еще одно средство раскрыть ложь этого могущественного человека… если он им лгал.
Уджагорресент, блистая величественной красотой, которая была неотделима от красоты и богатства его одежд, – как всегда у господ Та-Кемет, – вышел из носилок и направился навстречу Априевой дочери, улыбаясь и простирая руки.
– Привет тебе, госпожа! – воскликнул он.
А потом вдруг сделал то, чего никогда не делал прежде, хотя всегда разговаривал с Нитетис почтительно. Опустившись на одно колено, царедворец поцеловал ее сандалию.
Нитетис ахнула.
– Что это значит, царский казначей?..
Он встал, оказавшись гораздо выше нее, но взгляды их скрестились на равных. Царский казначей взглянул на Поликсену, потом опять перевел взгляд на Нитетис.
– Радуйся, великая царица, – сказал Уджагорресент по-гречески.
Обе подруги побледнели, хотя сохранили самообладание. Потом Нитетис резко кивнула Уджагорресенту в сторону дома.
– Идем внутрь, и пусть вносят твои дары! Что ты себе позволяешь!..
Она потянула за собой онемевшую Поликсену. Царедворец пропустил обеих девушек вперед и вошел следом, сделав знак рабам, чтобы несли подарки за ними. Нитетис и Поликсена направились наверх, в кабинет царевны, без слов поняв друг друга.
Когда рабы оставили их, Нитетис опустилась в кресло и сделала знак Уджагорресенту тоже сесть и говорить.
– Что это значит, твое поведение? – спросила она по-гречески.
– Прибыли наши осведомители из Пасаргад, – ответил царский казначей на том же языке. – Говорят, что царь царей наконец разобрался с беспорядками в Персии и со всеми своими самозванцами, – он усмехнулся, – и готовит поход на Та-Кемет!
Нитетис замерла, уставившись на своего союзника; руки, украшенные массивными кольцами, опустились на колени, будто под их тяжестью. Бледность, покрывавшая ее лицо, еще усилилась; Уджагорресент не сводил с Нитетис глаз, улыбаясь небольшой, но значительной улыбкой придворного.
– Все равно, – наконец тихо проговорила, почти прошипела дочь Априя. – Как ты мог выдать меня и себя перед всеми? Неужели нельзя было потерпеть с поклонами до моей комнаты?
– Я и так слишком много лгу, царица, – ответил Уджагорресент, – чтобы наступать на свое сердце в самые священные мгновения! Ты знаешь, что я искренне почитаю тебя и давно готов склониться перед твоей божественной властью!
Нитетис долго не мигая смотрела на него – потом мягко улыбнулась.
– Я верю тебе, – сказала она.
Поликсена, про которую высокие владыки совершенно забыли в эти мгновения, подобралась на своем стуле, боясь издать хоть звук.
“Может быть, мне сегодня же ночью перережут горло в постели”, – подумала несчастная коринфянка.
Но тут вдруг Нитетис повернулась к ней и, протянув руку, коснулась ее плеча.
– Ты слышала, моя дорогая?
– Да, – Поликсена едва выговорила это.
Потом заставила себя выпрямиться под взглядами египтян и твердо кивнула.
– Да, я все слышала.
Нитетис засмеялась.
– Прекрасно! Вот видишь, – царевна стремительно обернулась к Уджагорресенту, по-прежнему приобнимая подругу за плечо. – Это мой двойник, моя сестра, от которой у меня нет тайн! И это мой греческий залог верности отцу, – Нитетис понизила голос. – Я люблю Поликсену, как отца и себя самое, и никогда не прощу тебе, если хоть что-нибудь…
Уджагорресент поспешно поднял руки, украшенные тяжелыми браслетами. Длинные шелковые рукава его шитого серебром и золотом одеяния упали до локтей, и Поликсена впервые заметила, насколько платье царского казначея напоминает персидское – как их описывала Нитетис.
– Никогда, царица, – сказал главный их сподвижник и покровитель. – Даже для персов есть границы, которых они не преступают, хотя азиаты куда более лживы, чем наши лжецы! А я жрец и служитель Маат! Так же, как ты!
Он поклонился царевне, сидя в кресле. Нитетис усмехнулась.
– Что ж, хорошо.
Она вздохнула, соединив отягощенные драгоценностями руки и склонив голову. Потом, опять подняв голову, кивнула в сторону подарков.
– А это что?
Уджагорресент расцвел улыбкой. Царский казначей встал, поправив длинные черные волосы – вернее, парик: волосы его сегодня достигали плеч, а он не успел бы отрастить их так скоро.
– Эти ткани прислали тебе из Персии, великая царица, – сказал он, присев около свертка шелка и развернув его. – Погляди, какая работа.
Нитетис быстро соскользнула с кресла и, подойдя к Уджагорресенту, присела рядом и схватила рукой златотканый пурпур.
– Жестковат! – сказала дочь Априя.
– Это потому, что в нем золотая нить, – терпеливо и почтительно объяснил царский казначей. – Но ты права, божественная: конечно, персы еще не достигли такого мастерства, как мы.
Поликсене со своего места казалось, что ткань изумительно красива и, конечно, совсем не похожа на египетскую работу. Но она не смела встать и подойти к египтянам, чтобы разглядеть получше.
– А это я привез тебе – от себя, – продолжил Уджагорресент, склонившись к царевне. – Тебе и твоей…
Царедворец обернулся к Поликсене, и эллинку, после медоточивых речей казначея, поразила безжалостная холодность его взгляда.
– Поликсене? Ну конечно, еще бы ты забыл! – сказала Нитетис, не увидевшая его выражения. – Поди сюда! – позвала она коринфскую царевну.
Встав с места, эллинка, с трудом переставляя ноги от волнения, подошла к обоим заговорщикам и присела рядом.
– Мы поделим это пополам, – улыбаясь, сказала египтянка, показывая ей на цветной полупрозрачный лен, гордость египетских ткачей. – А в ларце, конечно…
– Драгоценности, госпожа, – сказал Уджагорресент. – Это тоже от меня… вам обеим, – он повернулся к Поликсене и поклонился, теперь с выражением полного почтения и восхищения. Но больше этот человек не мог ее обмануть.
Нитетис уже восторгалась сокровищами, открыв ларец.
– Ты только погляди! Старинная бирюза… ты что, ограбил гробницу, Уджагорресент? – смеясь, спросила египтянка царского казначея. – Сейчас такой нигде не достать! Жемчуг…
– Прошу прощения, мои госпожи, – Уджагорресент поднялся. – Сейчас я должен идти, меня ждет верховный жрец матери богов… Я задержусь в городе и еще зайду к тебе завтра, Нитетис, – сказал он в ответ на пронзительный вопрошающий взгляд царевны.
Уджагорресент поклонился.
– Наслаждайтесь пока вашими сокровищами.
И, не дав девушкам что-нибудь ответить, высокий человек быстро вышел.
Нитетис и Поликсена переглянулись. Эллинка схватила царевну под руку; и ощутила, что та вся дрожит.
– Великая богиня, – прошептала Нитетис.
Только сейчас Поликсена поняла, сколько выдержки Априевой дочери потребовалось для разговора с Уджагорресентом. Но только такие женщины и могут быть царицами.
– Мне кажется, дорогая госпожа, что этот человек обманщик, – прошептала эллинка, взглянув в невидящие черные глаза. – Нитетис! Ты слышишь меня?
Нитетис словно бы очнулась. Она слабо улыбнулась наперснице.
– Да, милая Поликсена, скорее всего, он обманщик… Но таково большинство придворных, и не только при нашем дворе! – рассмеялась царевна. – В наши дни иначе нельзя – и вопрос только в том, кто кого перехитрит! Но Уджагорресент, несмотря ни на что, верный сын своей земли.
Она сжала ладони подруги, пристально глядя ей в лицо.
– Вот теперь ты никуда от меня не уйдешь.
И Поликсена увидела в глазах Нитетис ту же холодную безжалостность, что и во взгляде царского казначея.
Отступив от царевны, эллинка поклонилась.
– Такова наша судьба, – сказала она. – И мой долг перед тобою, который становится все больше… я все понимаю.
Нитетис кивнула.
Потом улыбнулась и хлопнула в ладоши.
– Давай делить наши трофеи!
Подруги вернулись к раскрытому ларцу. Скоро они уже, смеясь, примеряли ожерелья и браслеты, как будто Уджагорресент им только приснился. Но во взглядах друг друга, мимолетно встречаясь глазами, они читали то, что дороже всяких жемчугов и бирюзы – и намного тщательнее сберегается.
Этой ночью Нитетис приказала удвоить караул у своих дверей и у дверей Поликсены. А Поликсена не вспоминала о брате до тех пор, пока не отправилась спать.
Филомен должен быть сейчас в Мемфисе… будет ли ему позволено увидеться с ней? Будет ли ему вообще отныне позволено видеться с ней?..
Эллинка долго не спала, гадая – спит ли за стеной и о чем думает сейчас та, кого Уджагорресент вчера именовал великой царицей.
* Маат – священный порядок жизни, который у египтян носил то же имя, что и богиня истины.
========== Глава 21 ==========
Филомен, приехавший в Мемфис, был встречен военным начальником Сенофри. Военная организация египтян, как и чиновническая иерархия, были довольно бестолковыми и путаными, как представлялось молодому эллину, – и в том, кто кому подчиняется, разбирались до конца одни египтяне. Но Филомен знал, что в подчинении у Сенофри мемфисские воинские части и городская стража.
Сенофри поздравил победителей – всем, и начальникам отряда, и матросам, и простым солдатам, полагалась денежная награда. Само собой, начальник кораблей и начальник пехоты получили наивысшую награду. Но на этом воздание по заслугам не закончилось.
Распустив всех, Филомена Сенофри задержал: и торжественно, но с явным неодобрением объявил эллину, что царский казначей, за особые заслуги перед престолом Хора, дарует ему землю в Дельте – кусок самой любимой и драгоценной для египтян черной земли с добротным домом, садом, пшеничным полем и виноградником.
– Боги тебя любят, экуеша, – сказал Сенофри, впиваясь взглядом в лицо пораженного коринфянина. – Или испытывают. Не радуйся.
Он отвернулся от Филомена и открыто выругался.
– Никогда еще на моей памяти экуеша не добивался таких отличий в столь короткий срок! Какие такие особые заслуги? Уджагорресент сошел с ума, у нас своим воинам платить нечем!..
Филомен сильно сомневался в безумии Уджагорресента – скорее всего, этот прехитрый царедворец хотел выгадать с помощью такой награды что-то, что было намного дороже дома и виноградника в Дельте. А что до того, что солдатам не платили месяцами, – царскому казначею, который, должно быть, уже не помнил, когда держал в руках оружие, а тем более сражался, едва ли было до этого много дела.
– Лучше бы ты сел на свою лошадь и проваливал отсюда подальше, хоть в Дуат*! – выразительно закончил Сенофри. – Уезжай из города немедленно – ты понял приказ?..
Филомен поклонился.
– Это мне приказывает царский казначей? – спросил он, так и не поняв до сих пор, кто же именно из египетских начальников отвечал за снаряжение царских кораблей в помощь Поликрату – и за награждение вернувшихся. Ведь Уджагорресента в Мемфисе не было, когда их отослали… Где же был этот шакал?..
– Да, это приказал Уджагорресент, – с великим неудовольствием ответил Сенофри. – И по повелению царского казначея тебе дадут сопровождающих, чтобы ты без помех добрался до своей земли, – он фыркнул.
Филомен тяжело дышал от волнения. Теперь, когда он оставил далеко позади и море, и Поликрата с его мятежниками, липкий страх застил коринфянину взор – страх, который он никогда не испытал бы, стоя лицом к лицу с врагом.
– Где моя сестра? – спросил он прерывающимся голосом, сжимая кулаки: ладони были мокры от пота. – И где царевна Нитетис?
Сенофри отступил от него, глядя с нескрываемым отвращением.
– Я ничего не знаю и знать не желаю о твоих сестрах! А божественная Нитетис уехала в Саис еще месяц назад. Ты все спросил?
Филомен поклонился.
– Да, господин.
Он немного успокоился: скорее всего, Поликсена уехала со своей госпожой. А остальное выяснить сейчас не представлялось возможным.
Сенофри поджал губы и показал пальцем на дверь дворцовой караульной, где он принимал вернувшихся воинов.
– Ступай домой… где ты там живешь, – сказал египтянин. – Царский казначей знает, где твой дом, и его воины в скором времени заберут тебя оттуда, чтобы препроводить куда положено! Ты понял?
Филомен кивнул, молясь про себя, чтобы “куда положено” не означало тюрьму. Милость египтян, равно как и их расположение к чужестранцам, были ему уже слишком хорошо известны.
Когда Филомен вышел за дверь, Тимей все еще дожидался его.
Конечно – ведь он оставил своего филэ стеречь Фотиноса! Но Филомен уже успел узнать людей.
При виде пшеничной копны волос и пышущего здоровьем лица Тимея, который всегда выполнял его просьбы, не задавая вопросов и ни в чем не сомневаясь, сердце эллина затопила теплая волна, а к глазам подступили слезы. Молодой воин быстро смахнул их рукой.
Тимей внимательно посмотрел на друга.
– Что, прогнали со службы?
Филомен кивнул – а потом покачал головой, при виде серьезного сочувственного лица друга. Он похлопал своего вороного скифского красавца по холке: Фотинос приветственно всхрапнул.
– Садись мне за спину, и поехали отсюда! – произнес коринфянин. – Когда выедем за ворота этой тюрьмы, я тебе все расскажу.
Когда они оказались за воротами, друзья спешились и укрылись за деревьями. Филомен передал другу весь свой разговор с Сенофри, прибавляя собственные домыслы; и Тимей не задал ни одного вопроса, ни разу не перебил его. Он только ошеломленно молчал. И Филомен готов был поклясться, что к концу рассказа всякая зависть к другу покинула его сердце.
– Я уеду в Дельту с тобой. Никто мне не помешает, – решительно сказал Тимей, когда Филомен замолчал.
Коринфский царевич улыбнулся с глубокой признательностью.
– Думаю, что не помешает, милый друг. Ведь все знают, что ты со мной, – он сжал губы, глаза потемнели до черноты, – и никто из варваров не станет разыскивать тебя и возвращать на службу! Думаю, тебе в любом случае опасно оставаться в Мемфисе, – поразмыслив несколько мгновений, прибавил Филомен.
***
До Дельты он и Тимей добирались по великой реке, на барке. Друзья захватили все свое имущество: что могли унести с собой. Они не успели ничего узнать о судьбе других мемфисских греков: едва только собрались в дорогу, как за Филоменом явились воины Уджагорресента.
У Тимея, как у Филомена, не было в Египте родных, но его отец с матерью, двое братьев и три сестры остались в плодородной Элиде*, откуда он был родом. Тимей покинул свое маленькое селение, отправившись, как многие эллины, искать счастья и посмотреть мир. Деревенский юноша, как и Филомен, немало повидал и испытал в путешествиях – но сейчас радовался, что его семья не с ним.
Друзья опасались, что в Египте начались гонения на всех эллинов.
Когда они высадились, все, и Филомен с Тимеем, и сопровождающие, пошли пешком – идти было недолго, вдоль широкого канала, откуда вода поступала на землю Филомена. Коня своего эллин вел в поводу: они с Тимеем навьючили на Фотиноса все свои пожитки. Филомен снова задумался о сестре. Он ни разу не был дома с того злополучного фараонова празднества, и даже не знал, что Поликсена успела переделать и переставить в их жилище… но, наконец вернувшись в свой дом, воин фараона нашел его полупустым. Исчезли даже те вещи, которые им с сестрой достались от родителей. Филомен знал, что Поликсена обставила дом на средства, полученные от покровительницы… значило ли это, что она увезла их с братом вещи в Саис? Или их имущество отобрали в казну? Что сейчас с Поликсеной?..
“Надеюсь, что ей повезло не меньше моего”, – мрачно усмехнулся коринфский царевич своим мыслям.
Тут его грубо похлопали по плечу, заставив обратить внимание на свою землю. Они уже пришли. Филомен остановился, и следом остановились все его спутники.
Молодой эллин обозрел два зеленых поля, на которых трудились крестьяне: Филомен насчитал троих человек, согбенных, черных от солнца и почти голых. Работники не сразу заметили хозяев – а заметив, они выпрямились и воззрились на пришлецов в испуганном удивлении, приставив ладонь к глазам; а потом поспешно опустились на колени, уткнувшись лбами в траву и закрыв головы руками. Немного поодаль, среди дикорастущих пальм, виднелись глиняные мазанки, где жили эти люди.
Только разглядев все это, Филомен обратил внимание на собственный дом. Это оказался беленый кирпичный дом, как их с сестрой мемфисское жилище, но в два этажа; и он был полускрыт зеленью, стоя посреди пышного виноградника. От искрасна-зеленых листьев отскакивали солнечные зайчики. Буйно разросшиеся лозы вместе с сорняками увивали и низенькую глиняную ограду, когда-то тоже выбеленную и разрисованную красно-синим орнаментом; но побелка уже облупилась. Филомен невольно улыбнулся этому цветению жизни, а Тимей улыбался во весь рот.
– Эй! – окликнули тут обоих друзей.
Филомен и Тимей одновременно повернулись к египтянам, соединив руки на шее коня.
Начальник сопроводительного отряда извлек из своего широкого кожаного пояса длинный папирус. Он развернул его и громко принялся читать: с почтением к каждому слову, которые египтянин ронял, будто золотые слитки. Филомен знал, насколько люди Та-Кемет чтят различные письменные договоры, – господа страны составляли их чуть ли не на каждый случай жизни: на владение и пользование землей и другой собственностью, завещания и брачные договоры, что для греков было особенной диковинкой.
Дослушав чтеца до половины, эллины ошеломленно переглянулись.
Филомену отводилась эта земля в пожизненное владение, с правом передачи по наследству своим прямым потомкам, сыновьям и дочерям, – но без права продажи, дарения или разделения с любым другим владельцем при жизни…
Глядя на египтянина, произносящего текст с глубоким уважением к папирусу и к собственной грамотности, Филомен улыбался язвительно и понимающе. Закончив, начальник отряда посмотрел на него.
– Тебе все понятно, экуеша?
Убрав с лица улыбку, эллин кивнул и протянул руку.
Египтянин передал ему договор с таким видом, точно отдавал на поругание варвару собственность храма. Филомен осторожно взял папирус, стараясь не надломить его, и спрятал за пазуху; потом поклонился.
– У меня нет слов, чтобы выразить всю глубину моей благодарности, – сказал он, невольно опять начиная язвительно улыбаться.
И в самом деле – ему сказочно повезло… если вспомнить, сколько египетских солдат сейчас голодает!
– Там есть мебель и кухонная утварь, – начальник показал на дом; может, не заметив насмешки, а может, пропустив ее мимо ушей. Филомен еще раз поклонился.
Египтяне ушли, оставив их с Тимеем вдвоем.
Тимей погладил взволнованно вздрагивающую и всхрапывающую лошадь, будто успокаивал третьего их товарища. Потом склонился к другу, по-прежнему приобнимая Фотиноса и перегнувшись через шею животного.
– Мне ведь никто ничего не запрещал, верно?
Филомен нахмурил густые черные брови.
– О чем ты говоришь?
Тимей вскинул голову.
– Я могу отправиться в этот Саис и разузнать что-нибудь о твоей сестре и остальных! И рассказать ей о нас!
Филомен улыбнулся, невидяще глядя на своего филэ – будто не услышал его предложения.
– Я здесь под арестом… яснее ясного!
Потом коринфянин серьезно взглянул на Тимея.
– Я дам тебе денег! И моего коня!
– Деньги, пожалуй, возьму, – усмехнулся Тимей, – а вот коня нет. Всадники здесь слишком заметны. И ведь в Мемфисе все знают, что он твой!
Он вздохнул.
– А я один… всегда был в твоей тени, царевич.
Тимей улыбался грустно и ласково, приняв эту данность судьбы.
Охваченный чувством, Филомен бросился другу на шею:
– Как мне тебя благодарить!
Тимей крепко обнял его; потом отстранился и взглянул в глаза своими честными серыми глазами.
– Не стоит! Я ведь знаю, что ты сделал бы так же для меня, окажись я на твоем месте!
Филомен горячо кивнул; но в сердце вдруг шевельнулся червячок сомнения. Коринфянин отвел глаза.
– Прошу тебя, милый друг… постарайся встретиться с Поликсеной, – об этом Филомен попросил со всей искренностью. – Я понимаю… если уж они так обошлись с тобой и со мной, моей бедняжке, наверное, дохнуть не дают. Но все же попытайся с ней поговорить: ты ведь знаешь, что она умна. Даже если Поликсене связали руки и запретили видеться с сородичами, размышлять над своим положением ей запретить не могли! – рассмеялся он, запустив руку в отросшую за дни плавания черную бороду.
Тимей кивнул, внимательно выслушав друга. Потом взглянул на свой кожаный вещевой мешок, притороченный* к спине Фотиноса.
– Так мне сейчас…
– Нет, не вздумай! – Филомен схватил Тимея за широкое плечо, будто опасаясь, что тот немедленно убежит. – Сейчас мы пойдем в дом, поедим и отдохнем. А потом хорошенько все обсудим.
Одной рукой держа под уздцы коня, другой Филомен приобнял верного друга и пошел с ним по тропинке к дому.
* Дуат – подземное царство мертвых у египтян, куда каждую ночь спускался Великий бог, чтобы вступить в борьбу со своим извечным врагом, змеем Апопом.
* Элида – древняя область на северо-западе Пелопоннеса: в городе Олимпия в Элиде происходили Олимпийские игры.
* Оговаривается, что поклажа приторочена к спине коня, а не к седлу: седел эллины в то время, как и македонцы Александра позднее, еще не знали.
========== Глава 22 ==========
Путешествовать Тимею оказалось совсем не так далеко – на север, и даже не требовалось переправляться по реке: перевозчиков еще попробуй найми! Саис тоже находился в Дельте. “Не потому ли Филомена направили сюда и поселили здесь? – размышлял Тимей. – Может, это были не враги, а союзники? Конечно, союзники, и весьма рачительные: какие враги стали бы так заботиться о чужестранце! Но они могут быть врагами всей Элладе…”
Тимей не знал, свои мысли сейчас думает или же – Филомена, с которым они очень жарко поговорили перед расставанием. Тимей знал про себя, что смышлен, но Филомен мыслил не как обыкновенные люди… Коринфский царевич задумывался о предметах, которые ставили Тимея в тупик и порою казались бессмысленными: которым никогда не будет применения в жизни. Наверное, все философы такие! И Поликсена училась у Пифагора и у своего брата!
Что ей могли вдолбить в голову в Саисе? И как она будет говорить в Тимеем, если даже он сможет встретиться с сестрой своего филэ?
“Лучше бы он сам поехал! Как жаль, что ему нельзя! Но я хотя бы, если даже не смогу увидеть саму Поликсену, разузнаю что могу о ней и других – и передам все Филомену. Он может понять, чего я не пойму!”
Так Тимей размышлял, шагая по проселочной дороге, петлявшей между деревьями и виноградниками: вся Дельта казалась одним огромным виноградником, славой Египта. Он шел один, но опасался за себя куда меньше, чем боялся бы на Самосе или даже в Элиде. Та-Кемет была беспощадна к чужестранцам – но свой порядок, незыблемую Маат, обеспечивать египтяне умели, как и охранять свои границы от всех, кто мог Маат нарушить.
Тимей шагал, опираясь на посох, от солнца обмотав голову тканью на азиатский манер. Эллинские путешественники надевали широкополые шляпы, но здесь это было бы куда заметнее, да и шляп таких не достанешь. А так даже цвет волос можно было удачно скрыть.
Часа два назад Тимей спросил дорогу в одном из имений – и садовники, непохожие на чистокровных меднокожих египтян, а скорее на полукровок-полусирийцев, весьма благожелательно растолковали ему, как добраться до Саиса. Должно быть, сочли, что Тимей паломник… что ж, наверняка даже египетские эллины сейчас ходят поклониться этой Нейт, матери египетских богов!
Ему даже принесли напиться и дали с собой еды, несколько ячменных лепешек. Что ж, деревенские жители, хоть в Элиде, хоть в Египте, дети земли, – это не то, что горожане.
Притомившись и почувствовав жажду, Тимей сел в тени и открепил от пояса кожаную баклагу с водой.
Выпив немного, он посидел, отдыхая от солнца и моргая усталыми глазами. Египетские богатеи и слуги в усадьбах в это время спят, спасаясь от зноя… было бы ему где преклонить голову!
Тимей уже беспокоился о ночлеге – можно ли будет попроситься к египтянам так, как он сделал бы дома? Едва ли ему всякий раз будет так везти, как с теми добрыми хозяевами!
Он встал и, посмотрев на тяжелые виноградные грозди, заманчиво свисавшие над плетеной изгородью, потянулся и сорвал кисточку крупных темно-синих ягод. Эллин пошел дальше, ощипывая кисть и наслаждаясь необыкновенной сладостью на языке. С хозяев не убудет, урожаи, наверное, получают такие, что можно опоить весь Египет и всю Азию!
“Нечего дивиться, что персы так разлакомились…”
– Что, таскаешь у наших хозяев, экуеша? – вдруг послышался за спиной веселый голос.
Голос был молодой, и говорил путник по-гречески. От удивления чуть не уронив остаток ягод, Тимей быстро повернулся. Он вспомнил о своем ноже… и тут же забыл.
На него, улыбаясь, смотрел юный чернокудрый эллин, одетый почти так же, как он сам, в хитон и сандалии, – только без плаща, и голова была непокрыта; незнакомец был таким же смуглым, как Филомен, но без усов и бороды. Он, наверное, еще даже не начинал бриться.
Тимей, изумленный и встречей с сородичем, и тем, что этот мальчик отважился пуститься в путь совсем один, смог только спросить:
– Кто ты? Откуда ты здесь?
– Аргеад из Кирены, – представился юный путник. – Я наполовину ливиец! Поэтому для египтян почти свой!
Он беззаботно засмеялся, и Тимей впервые заметил, что юноша отличается необычной красотой, свойственной ливийцам и столь ценимой египтянами: при очень смуглой коже и черных волосах у него были синие глаза.
– Куда же ты идешь, Аргеад? – спросил Тимей.
Он оперся на свой посох и внимательно вгляделся в лицо юноши. Может быть, этот киренеянин послан ему богами!
– Ишь ты, какой быстрый! А ты сам куда идешь? – спросил в ответ Аргеад.
Мальчишка разговаривал с ним так, точно сам был здесь почти хозяином. Это рассердило Тимея, но виду он не подал.
– Я иду в Саис, – он повернулся и показал рукой на север, по течению скрывшегося из виду Нила, хотя до сих пор не представлял себе, где священный город. – Я иду… поклониться богине! Но я не знаю дороги!
К его удивлению, киренеянин воспринял его слова со всей серьезностью. Он кивнул; а потом вдруг снова широко улыбнулся и схватил Тимея за руку, будто старого друга.
– Так тебе повезло, путник! Меня тоже послали в Саис, мои хозяева, – Аргеад махнул рукой назад, видимо, подразумевая кого-нибудь из господ Дельты. – Передать одно письмо в храм великой Нейт!
Тимей затаил дыхание. Не может быть, чтобы ему так посчастливилось.
– А ты уже бывал там? – спросил он мальчика.
– Бывал, целых два раза, – с гордостью ответил юный киренеянин. – Пошли! – он позвал Тимея с беспечностью счастливой юности, которая доверяется всем встречным. Наверное, этот полуливиец не знал здесь никаких забот, подумал Тимей и, не споря, последовал за новым знакомцем.
Наемник фараона, не дожидаясь вопросов киренеянина, немного рассказал и о себе: Тимей уже успел смекнуть, что можно рассказывать этому юноше. Тот, впрочем, ни в чем и не усомнился – и не столько желал слушать, сколько говорить о себе. Аргеад, как все юнцы, был горазд болтать за двоих: еще и радуясь столь редкой встрече с сородичем. Скоро Тимей узнал всю историю его семьи и его жизни здесь – это оказалось совсем не так любопытно, как Тимей уже начал рассчитывать: но, конечно, все, что следует скрывать, от этого мальчика скрывается.
По-египетски читать и писать киренеянин, разумеется, не умел. Это храмовое искусство, искусство высокой сложности – недаром египтяне так им гордились!
Через какое-то время они оба присели отдохнуть – жара уже спала, и близился закат. Тимей спросил Аргеада о том, где тот собирался ночевать, – и юноша сказал, что знает, куда попроситься на ночлег. Это заметный дом, они сразу увидят, – и его там хорошо принимали оба раза, когда Аргеада посылали в Саис. Там живут старые знакомые его хозяев… Конечно, они пустят Аргеада вместе с другом!
Тимей поблагодарил славного мальчика. Ему вдруг очень захотелось, чтобы Аргеад не оказался жертвой египетских козней; но выяснить это не представлялось возможным. Если, конечно…
Нет, он не может так поступить, это бесчестно. Тимей покачал головой, отвергая мысль, которая посетила друга Филомена, когда он подумал, что киренеянин будет беззаботно спать рядом с ним.
Да и все равно не поможет: по-египетски он не читает.
– О чем ты задумался? – спросил встревоженный Аргеад, глядя своими удивительными синими глазами.
Тимей улыбнулся.
– Все хорошо, мальчик. Я думал о доме.
Он рассказал юноше гораздо больше, чем намеревался вначале, – даже большую часть своей жизни в Элладе и здесь, исключая, конечно, только историю с сестрой Филомена и с царевной Нитетис; и саму историю их изгнания в Дельту. Остальным можно было поделиться, не вызывая подозрений. Греческих наемников в Та-Кемет было предостаточно – и киренеянин, конечно, знал это лучше кого-либо другого.
Их приняли в том доме, о котором говорил Аргеад, – с некоторым сомнением, но хорошо: впрочем, Аргеад тут же рассеял подозрения египтян своей болтовней. Он объяснялся по-египетски намного лучше Тимея. Он ведь учил язык матери с рождения, как язык отца.
Мальчик тут же уснул на волосяном тюфяке в небольшой угловой комнате прислуги, которую им предоставили на двоих. Тимей некоторое время смотрел на киренеянина, одолеваемый сильнейшим искушением… но совладал с собой.
И если Аргеад вдруг проснется, доверию между ними конец. Даже если мальчишка не позовет на помощь.
***
На третий день пути, к вечеру, они достигли Саиса.
Аргеад уверенно заговорил со стражниками у ворот. Он показал сопроводительное письмо, которым его снабдили хозяева, – и это, как и следовало ожидать, произвело магическое действие на хранителей Саиса. И мальчишку, и его спутника пропустили без всяких дальнейших вопросов.
“А как бы я вошел один? – думал Тимей. – Не пропустили бы, еще бы и палками прогнали!”
