Текст книги "Прогулки с Бесом (СИ)"
Автор книги: Лев Сокольников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 95 (всего у книги 111 страниц)
– Тело закрыто? Закрыто, вот и будь доволен, большие желания "блажью" – зимнего пальто, а равно и осеннего не имелось. Небрежность и нерящливость в одежде матушка определяла детдомовским:
– Отряха!
– "Отряха"!
Когда заключение в стенах кельи переходило в стадию непереносимости – поднимал "русский бунт бессмысленный и жестокий" и с результатом: получал в экслуатацию валенки сестры с дыркой на месте большого пальца в правой обувке. Мои нечастые "восстания на борьбу за свободу" сочувствия и любви к восставшим не выхывали: валенки существовали в единственном экземпляре, и сестра, как всякий собствненик, не понимала страданий заключённого брата и претензии на пользование личным имуществом расценивала как враждебные выпады.
Но всё проходит. Прошла и лютая зима за номером сорок один/дробь два. Наступала своим порядком весна, но и она имела разделы, из которых интересным был такой: когда, не опасаясь простуды – можно будет бегать босиком! Тогдашне время было удивительным: о таком явлении, как простуда, мы ничего не знали. Кого сейчас из детей, возрастом полных восемь лет, выпустят босиком на прогулку в середине апреля? Нет таких сумасшедших! И впредь не ожидается! Как интересно всё происходило: вначале выйдешь из кельи и постоишь на прогретом солнцем и сухом клочке земли... Ноги привыкают быстро и начинают действовать отдельно от головы, самостоятельно. Тянут далее первого места, и не успеешь сообразить, как эти ноги унесли тебя от дома!
Не люблю нашу зиму. Красивая она, стерва, поэтичная, много о ней сказано хорошего. Кем? Думаю, что ни один голодранец не воспел "русскую зиму", её воспевали сытые и одетые люди.
Стал взрослым, начал работать, мог вынуть "главный козырь жизни": "одеться и обуться" и поменять отношение к столь прекрасному дару природы, как зима, полюбить её! Но нет, не приходит любовь к зиме, не рождается любовь! Зима – вот она, а любви – нет! С чего бы так?
– Не ты один зиму не любишь. Ваша зима нелюбима и работниками жилищно-коммунального хозяйства. Родную, русскую зиму они ненавидят за два нехороших свойства: внезапный приход и лютость – поставил бес "точку".
Глава 91.
Друг. Вопросы без ответов.
Лето почему-то приходит медленно, а уходит – быстро. Странно, но этот феномен занимает меня и до сего времени.
Недалеко от водонапорной башни, в аллеи из старых лип, немцы отрыли два углубления с наклоном. В этих, не очень глубоких ямах, стояли две громадные машины. Большие. Интересные. С "усиками".
Кто бы тогда просветил в названиях фортификационных сооружений? Не знал бы до скончания дней, если бы не служба в "рядах советских вооружённых сил. Сапёрные войска, а проще – стройбат за сведения об устройстве в земле, кое имело наклон и называлось "капонир".
К сведениям о капонире добавлена "межпозвонковая грыжа между третьими и четвёртым позвонком поясничного отдела". О солдатском рационе питания речи нет: не было рациона.
В семь лет видел сооружение вживую, а в двадцать – узнал название. Расстояние между виденным и понятым всего-то четырнадцать лет. Немного, легко отделался: у других бывало и больше...
Немецкая техника пробыла в капонире совсем малое время и незаметно убралась.
Должен заметить, что немцы в монастыре долго не задерживались и "явления сильного привыкания" монастырцев и пришлых иностранных граждан не наблюдалось. По каким причинам пришельцы долго не пребывали в обители – этого и взрослые не знали, а уж мне-то – "и бог повелел". Да и для чего такие знания семилетнему малому?
Хочется удариться в шутки о пребывании немцев в монастыре и заявить: – "Их не любил главный монастырский домовой"! – другой вариант таков:
– "Любое двуногое и прямо ходящее существо, будь оно вражеским, или дружественным, испытывало на себе действие проклятья, что наложили на монастырь изгнанные советской властью монахини".
Версия не выдерживает критики: "а с какого боку к проклятью стояли немцы? при чём они? С чего бы им-то испытывать проклятье, их не касающееся"? Разве они "поганили святыни"? Они свои монастыри и костёлы оскверняли? Если "нет" – чего осквернять чужие? "Совецкая власть" пыталась вменить статью "осквернение русских храмов", но как всегда – врала: действующие храмы враги не оскверняли. Если бывший храм служил новой власти "клубом" – то почему бы на него пожалеть взрывчатки?
– Вроде бы в их истории такого позора не было.
У врагов был выбор: они могли находиться в монастыре, могли этого и не делать, а насельникам монастыря из числа "советских пролетариев" ни раньше, ни позже уйти из монастыря было некуда. Но это фантастика.
Немцы не любили окраин, а нелюбовь пришельцев историки отечества объясняют страхом перед партизанами.
Партизанству нужно надёжное и недоступное урытие, без укрытия партизаны не существуют.
Монастырцы не партизанили, мужчин, кои взялись бы за оружие, не было в стенах бывшей святой обители, а кои были – и в мыслях не держали намерений оказывать захватчикам сопротивление по простой причине: служили захватчикам, коллаборационистами были, но кто такие бранисты" не знали. Догадывались: "работая на пришлых – плохо поступают, далеко на востоке с пришлыми война идёт, а тут..." – и находили утешение:
– Кто нас накормит"!? – возвышенные, красивые, благородные и святые мысли "о борьбе с захватчиками" не касались мыслей и чувств обитателей монастыря: желудки мешали...
– Немцы не любили монастырь за святое убожество, есть и такой сорт. Один сортир недалеко от западной часовни чего стоил!
Был парнишка года на два старше меня, "Митяем" звался. Тогда все были товарищами, не враждовали, отсутствовали поводы для вражды. Чего делить? Все были равны в голоде, холоде и наготе. К "трём китам" добавлялся и "крокодил": война всех одинаково пыталась изжить со света.
Как-то утром летнего дня я отправился на исследования монастыря. Родимый монастырь давно и надёжно был исхожен во всех направлениях, не было в нём ни единого неисследованного уголка, и всё же каждый раз в "экспедициях" я открывал что-то новое.
В аллее из старых лип встретил товарища Митяя. Он двигался со стороны капониров, и, поравнявшись со мной, без предисловий, показал вещь, похожую на предмет, коим родительница толкла варёную картошку.
Митяев предмет сгодился бы для такого дела, но утолщённая часть была покрыта железом. Что железных "толкушек" не бывает – знал: предмет для разминания варёной картошки должен быть из дерева!.
– Пойдём гранату разряжать – сказал Митяй, разом объяснив название предмета, обладателем которого был.
– Не-а! – сразу и твёрдо ответил Митяю и пошёл к брошенным немецким капонирам.
Сколько времени продолжались мои "исследования" капониров, что для меня было интересного в оставленном капонире – как сегодня ответить? но только через какое-то время услышал в той стороне монастыря, где была келья Митя, грохот! Грохот дёрнул меня, но не взрывной волной, а чем-то другим, более ужасным. Грохот от гранаты был пустяком в сравнении с "симфонией войны", кою имел удовольствие познакомиться на то время.
Я бросился к келье, где проживал приятель. Метров сто было до неё, и когда я, пролетев эти метры, оказался у крыльца...
...с какого возраста разрешить показывать мальчикам развороченные гранатой внутренности их товарищей? И нужно ли такое с ними проделывать?
– Нужно! С любого возраста! – отозвался бес, – по вашей уверенности: "от таких картин крепче становитесь", "закаляетесь".
Митяй сидел на крыльце, свесив голову, а то, что должно было быть животом прикрывал руками. Мёртвыми. Или это были не руки? Содержимое абдоминальной области, как сказал бы медик, было на входной двери в виде мелкого фарша... Ничего иного не могла сделать немецкая граната с приятелем Митяем.
Что такое "бежать не чувствуя ног" впервые прочувствовал тогда. Выражения о "бесчувственных ногах" не знал, но им пользовался. Как прекрасно бывает иногда неведение!
Что дома? И словом не "заикнулся" о том, как встретил Митяя и как он предложил совместно "поиграть" с гранатой. Зачем говорить лишнее? Если бы я и рассказал, то уверен, что услышал бы в ответ:
– Почему никому не сказал о гранате?
– А потому, что вы, взрослые, ничего бы не успели сделать! – этих слов не было, придумал сейчас в процессе писания. Что мог сказать?
Короток был промежуток времени между встречей с Митяем в аллеи старых лип и взрывом гранаты! Какие взрослые, к кому бежать, кого искать, кому говорить, что Митяй собрался разбирать гранату!?
Весть о том, что "мальчишку разнесло немецкой гранатой", сама и очень быстро разнеслась по монастырю. Дома никто и никак не увязал мои испуганные глаза с ужасным событием.
Долго помнил картину, увиденную на крыльце Митяевой кельи? Помню её и до сего дня, картина из разряда "неуничтожимых". Какие эмоции вызывает? Никаких, честно заявляю, что и пугает. Погиб товарищ – ну, и погиб, мог и я остаться на крыльце митяевой кельи в паре с ним: одной немецкой гранаты хватило с лихвой! Не менее честно хочу спросить и себя: почему меня не трогает прошлый ужас, что во мне сдвинулось, почему? И вопросы сыплются один за другим: почему тогда не пошёл разряжать гранату? Ведь это так интересно! Ново! Немецкая граната от монастырской скуки первое удовольствие! Что другое, помимо немецкой гранаты, могло представлять интерес?
Какие силы удержали? Что, в восемь лет был настолько смышлёным и ясно представлял последствия от игры с немецкой гранатой? Нет, последующие игры пиротехникой как иностранного – так и отечественного производства, показали, что был далеко не мудрец, совсем не мудрец, но неосторожный дурак, как и все мальцы моего возрата, не лучше и не умнее ровесников. Обычный неслух, когда взрослые излагали чем кончаютс общения с пиротехникой военного назначения. Что военная пиротехника в лучшем случае убивает, а в худшем калечит – об этом взрослые постоянно напоминали. Вы, взрослые, предупреждайте, ваша святая обязанность удерживать детей от баловства с предметами войны, но право выбора слушаться ваших предостережений, или не делать этого, оставьте мне.
Упрямство мальчишек повторяется и до сего дня, но с другими предметами.
Сегодняшние вопросы к прошлому: где и как Митяй нашёл гранату, какой иностранный Dummkopf допустил потерю гранаты!? Как, пусть меня черти возьмут, но откроют тайну, граната у приятеля оказалась!? А, может, Митяй того... спёр игрушку? Если "да" – где и у кого? Или взрослые военные ротозеи забыли убийственную забаву в капонире? Или с умыслом оставили? Тайна.
Почему нет дара медиума не могу войти в общение с душой Митяя и спросить:
– Где и когда встретилась с убийственным предметом? Нашла гранату, или подарили... или ты ... того?
– Успокойся, гранату Митяй спёр у постояльцев, кто управлял техникой из капониров.
– Как умер Митяй?
– Что его смерть? Мгновенно. Ничего не успел сообразить. Представь взрыв гранаты на своём животе? Взрывная волна и сердце вынесла... Помнишь мелкие кусочки плоти на стене кельи? Рядом с крыльцом которая?
– Почему Хранитель удержал меня от сапёрных работ, а Митяев отвернулся? Почему Митяев Хранитель дозволил вынуть чеку на взрывателе немецкой "феньки", а мой удержал от работ по разбору гранаты? Бес, если ты друг, но не квартирант, открой тайну!
– Пытаешься войти в запретные области знаний? Что тебе в знаниях о Хранителях?
Как-то довелось услышать интересное толкование подобных случаев. Вот как ответил однажды один из иерархов церкви на вопрос:
– Почему Бог допускает гибель невинных детей? – ответ был не менее сильным, чем вопрос:
– "Такие дети исторгаются господом потому, что многие злобы они бы причинили миру по возрастании своём. Нет дитя – нет и его будущих грехов" – будь проклят, если служитель культа не позаимствовал формулу "вождя":
– "Нет человека -нет проблемы..."
Иные объяснения случаю с гранатой:
а) лишил удовольствия разрядить гранату совместно с Митяем мой Хранитель,
б) не "составил компанию" из зависти: "Митяй нашёл гранату – найду и я!" – порцию военных "игрушек" для меня немцы не оставили. Поздно пришёл в капонир.
Глава 92.
Летние прогулки сорок второго.
Медитации.
До сего дня не разобрался в себе: «жаворонок», или «сова»? «Совами» и «жаворонками» становятся, или рождаются?
Если сегодня, по непонятной причине плюнув на распорядки дня, заваливаюсь спать после главных новостей по "ящику", что бывают в 21 час столичного времени, то просыпаюсь в четыре утра и все попытки продержаться на лежбище без процедуры "опорожнения мочевого пузыря", хотя бы до восьми часов – превращаются в пытку и ничего не дают. Приходит понимание народного выражения бессонницы "глаз коли". До предела правильное и точное определение бессонницы. Впервые в жизни "хоть глаз коли" услышал от матушки.
Казалось бы, если норма отдыха в виде сна для среднестатистического человека равна восьми часам в сутки, то таковые часы можно проводить лёжа на спине, или боку, в любое время суток. Когда угодно, лишь бы соблюдалась норма в восемь часов. Но это не так, и мать никогда не позволяла нам спать на закате:
– А что ночью делать будешь? – если не ожидался налёт "аспидов" загруженных бомбами.
Да, всё так, как говорила мать: стоило встретить заход светила в дрёме – и бессонница на всю ночь обеспечена. Проверено, и не раз. Но с другой стороны: если точно знаешь, что ночь будет бессонная, что сегодня "аспиды обязательно прилетят", то почему бы умышленно и сознательно не поспать на закате? И проснувшись, в первые секунды не понимать, где я? И что сейчас: утро, или вечер? Сколько спал? какое время суток за окном? Особенно, когда просыпаешься на спине, упершись глазами в небелёный потолок? В такие моменты, без всякого усилия над собой, очень свободно можно перепутать восток с западом. Случалось.
Последствия от спанья на закате испытали на себе очень многие. Как, отчего и почему, но однажды в полусладкой дрёме, а всё происходило утром у завалинки восточной стены родной кельи, захотелось поменять местами восток с западом:
– Сейчас вечер, скоро прилетят "аспиды" и будет бомбёжка. Сильная! – откуда и почему пришла эта фантазия – сказать не могу, но полузакрытыми глазами я стал глядеть в сторону восхода солнца заставил себя поверить, что оно садится... Почему не быть такому только для меня? Пусть для всех – утро, а я вижу конец дня и закат...Так просто: день кончается, скоро вечер, а там налёт авиации... Возможно, с новым результатом. Всё, как всегда. Как у меня такое произошло, с чего – не могу сказать сейчас, а тогда не задумывался над фантазиями с названием "тяжёлые"...
...и совсем скоро, за секунды, знакомая, привычная и родная улица превратилась в чужую. Вроде бы и та улица, и не совсем она... И я не рядом с кельей, а где-то в другом месте...Что произошло с улицей!? Не мог поменять улицу концами, такое проделать с улицей никому не дано, такое можно только представить, а потом – увидеть... и получить невыразимое словами удивительное ощущение!
Об "изменённом сознании", разумеется, тогда ничего не знал. Менять – менял своё сознание, а что оно "изменённое" – об этом не догадывался. Не менее удивительным было и то, что из такого нового состояния хотелось поскорее выбраться: замена местами восхода и заката получилась? Получилась! Новизну испытал? Испытал, но почему-то она какая-то пугающая! С чего бы? Вроде нет ничего страшного...
Читатель, хочешь новизны и без материальных затрат и без введения в организм посторонних химических соединений? Начиная от привычного нам алкоголя и до... Такой новизны, о которой никто и ничего не знает? Что там порча алкоголем содержимого черепной коробки! Мизерный, по результатам способ, но дорогой, затратный а в итоге – не выше детской забавы...
Что может быть сложного в потреблении алкоголя? Ничего! Налил – выпил – захмелел. Грубая, дорогая проза, пошлая и примитивная. От алкоголя человечеству нового ждать нечего, алкоголь всегда одинаков в проявлении: "я – герой!" – что бывает после прихода ясности о самом себе – об этом знает всякий, кто хотя бы раз "перебирал".
Алкоголь дорог и ядовит. Открытие с переменой местами "восток/запад" ничего не стоит, но приносит удивления больше, чем "два по сто в одном стакане".
Всё же рекомендую проделать опыт с перестановкой востока и запада. Разницу в цвете утреннего и вечернего светила в расчёт не принимать. Единственное и важное успешного проведения эксперимента: на улице в момент не должно быть ничего движущегося. И ещё: когда войдёшь в новое состояние, то постарайся долго там не задерживаться, довольствуйся малым:
– "Получилось – и отлично! Назад, в привычный и понятный мир! А, то ведь, чёрт его знает, что может последовать после такой перестановки"!
Там ничего страшного не видел, но задерживаться в изменённом сознании почему-то не хотелось. Пробудь дольше, удлини время пребывания – – возможно, что и увидел что-то необыкновенное, редкое и чудесное, или там и остался, а в обычный мир вернулся «тронутым»...
Короче: задерживаться в изменённом мире дольше минуты и выяснить причину, по которой задерживаться не следует – не советую. Можно сказать и так: "за последствия эксперимента не отвечаю", хотя такая "медитация" не опаснее, чем нынешнее курение канабиса, или приём во внутрь одуряющих продуктов химии.
Что такое медитация, что она даёт – не знаю. Оно, понятное дело, можно медитировать стандартно, как все любители медитаций, но мне хватает и того изобретения, к коему пришёл самостоятельно в неполные семь лет. "Медитацией" с перестановкой частей света собственного изобретения занимаюсь и до сего дня, но редко: потерял интерес.
Лучший результат от перестановки местами частей света достигается в момент, когда светило висит над горизонтом на расстоянии одного, двух часов до "падения" за горизонт, и в такие часы уходящее светило легко принять за приходящее.
Сравнимы были мои забавы с путешествием Алисы в Зазеркалье? Возможно, но об Алисе тогда я ничего не знал.
И пустяковое, пусть только моё неправильное и ошибочное замечание: и в наше время, иногда, пилоты военных машин, оснащённых современными приборами навигации, блуждают. Думаю, что на них наваливается точно такое "изменённое сознание", какое устраивал с собой, когда менял местами восток и запад у завалинки восточной стены кельи. Мои "медитации" были забавой и меня на военной машине не заносило на чужую территорию с последующими "международными скандалами".
Об "изменённом сознании" малый неполных семи лет, понятное дело, не имел представления, но как самостоятельно вышел на "забаву" с переменой местами востока и запада – объяснить не могу.
Глава 93.
«Слепота».
Какими событиями памятно оккупационное лето за номером «сорок два»? Что-то осталось в «кладовой памяти», и это «что-то» извлеку, отряхну от «пыли веков» и выложу на всеобщее обозрение:
Единственный, основной предмет туалета – длинная, до колен, рубашка с определением "с плеч – да в печь". Не облекаясь во второй предмет туалета, штанов из тонкого тёмно зелёного армейского брезента, мог выходить на улицу без риска: улица пустовала. Удобно. Только сейчас понял, почему древние предки носили длинные, до пят, рубахи.
У каждого есть своё пространство, где можно о "приличиях" не думать и вести себя так, как он может. То есть, пребывать "не обученным в приличиях".
Таким пространством для меня была завалинка у восточной стены кельи. Выходил, садился на землю, спиною прислонялся к завалинке и смотрел сонными глазами на окружающий мир. Иногда занимался перестановками запада с востоком, но делал такое не каждое утро. Забывал. Так устроен: сделал "открытие", додумался переставлять части света, почувствовал результат – и ничего иного не нужно! "Открытие" не представляет интереса, оно уходит в какие-то отделы памяти на "вечное" хранение. Нужно искать что-то новое. В то утро я по своему способу не "медитировал"
И в то утро всё проходило, как и прежде: я уселся полусонный на тёплую землю и оглядел окружающий пейзаж. Изменений нет. Тишина и ничего нового. Светило заняло своё место над крышами келий на востоке от меня... И тут увидел маленькую кучечку земли, похожую на песок, но странного, тёмного цвета. Песок таким не бывает! Получалось, что спросонья сел рядом с ней. Кругом была серая монастырская земля, а маленькая горочка земли – черная! Интересно!
Как, увидев непонятный песок у стены родной кельи, не поворошить его пальцем?! Поворошил. Пальцем. Указательным. Правым. Со странного вида "землёй" от вмешательства пальца ничего не произошло. Но откуда она взялась!? – вопрос родился быстро и так же быстро умер. Интерес к странной "земле" отошёл в сторону, но осмотр окружающего мира без перестановки местами частей света продолжался.
И возможно, что от света у меня стали слезиться глаза. Раньше, в другие точно такие же дни, глаза от солнца не слезились, а сейчас их что-то беспокоило. Что делают мальчики моего возраста и знания до сего дня в таких случаях? Правильно, они начинают тереть природные оптические устройства кулаками без учёта того, где эти кулаки были секунды назад. Процесс "протирания" глаз мать называла "продиранием". Что взять с приютского воспитания!? Она могла позволить себе любые обороты речи.
А тогда я "продрал" глаза. От простой и привычной процедуры "продирания" глаз, без задержек и немедля, в глазах началась дикая резь! Не соображая от боли, снова схватился руками за зрительные приборы и ещё добавил в них порцию неизвестной гадости. И заорал! А, заорав, кинулся в дом и к матери:
– Гла-а-з– а-а– а– а!!!
– Что глаза!? – мать видела, как дитя держится руками за "оптику" и орёт дурным голосом, но ничего понять не могла! Что случилось с глазами сына в абсолютно тихое утро у стен родной кельи – неизвестно! Злодеев, кои могли бы причинить вред глазам, ни рядом, ни в отдалении не было, а он страдает дурным голосом! Непонятно! Правильно сказано: "ужасное – это неизвестность". Во все времена и у всех народов неизвестность всегда была страшнее самой опасности и у каждого народа имеется набор действий в непонятных ситуациях.
Что могла предпринять мать? Какой мог быть опыт по лечению глаз? И от какой болезни? По оказанию помощи глазам у матери была только вода, и мать немедленно пустила её в дело! Странно: боль и резь стала уходить. Медленно, но верно. Такое с болями в наших телах бывает.
Что это было тогда? Какая "земелька" была насыпана у восточной стены кельи? Кем? Для чего? С какой целью? Навредить "крапивному семени предателя родины"? Нет? Или это была чья-то то шутка? Но для исполнения такой шутки нужно было приходить короткой летней ночью к стене кельи, сыпать неизвестную дрянь без опасения, что тебя заметят. Кто "старался"? Какой "патриот" из "наших"? Ведь отец никому зла не делал, он только зарабатывал крохи у оккупантов и это было поводом разделаться таким способом с его отпрыском? "Очистить родину-мать от предателей"?
Плевать в мои глаза! Они остались целыми, и даже не болели! Волнует другое: что было насыпано у восточной стены кельи!? В том месте, где по утрам я "медитировал"? Что за химикат? Где монастырский "борец с вражескими прихвостнями" добыл порох?
"Дух исследователя" в то солнечное утро моим пальцем удовлетворил любопытство! Удовлетворить желание "духа исследования" – превыше всех телесных мук! Но что же это было? Что за "песок"? Порох? Потом имел общение с порохом, этим нужным, прекрасным и благородным продуктом человеческой деятельности, но почему он так злобно обошёлся тогда с моими глазами!? У пороха другое назначение: выталкивать снаряды из стволов пушек и рвать стальные болванки на массу стальных осколков, но не вызывать резь в глазах! Не жжёт порох, если не показывать ему огонь, знаю! Не поджигайте порох – и он вас не тронет. Не провоцируйте его! – первое условие при общении с порохом.
– Верно, но если порох не поджигать, то теряется смысл его бытия! Его изготовляют для поджигания "вам на потребу".
– Бесяра, с таким непомерным образованием, как твоё, стыдно не знать, что в старину мужчины пили раствор пороха на спирту для укрощения семени своего. Понятно о чём это я?
– Понимаю. Избавляло женщин от зачатия?
– Не пробовал, не знаю...
Глава 94.
Качели.
Как-то в один из дней лета в районе недавней «пивной» часовни, что в северо-восточном углу, запел патефон!
"... кони, заслышав пение трубы, рвались с привязей и звали седоков в бой" – меня звал Патефон.
Не было в войну таких, кто прошел мимо поющего ящичка с именем "Патефон".
Следуя на звук вспомнил собственный патефон, радовавший слух в короткие дни прошедшей зимы, вспомнил и его исчезновение из дома:
– Съели мы патефон – объяснила мать исчезновение музыкального устройства. Если бы я был так устроен: "сгинул патефон – и память о нём сгинула", но всё не так и я бегу на его зов!
Прибыл на место увеселения: это было выше нынешнего "Диснейленда"! Что там всякие нынешние увеселительные "ленды", грош цена им! На тогдашнем, помимо поющего патефона были и качели! Примитивные, на двух жидких столбиках с перекладиной из лома. Две пёстрые, прежде невиданные верёвки, не толще моего мизинца, были основным элементом увеселительного сооружения с названием "качели". Рядом, на табуретке, заливался "Рио-Ритой" патефон. Что это была "Рио-Рита" – об этом узнал через годы, когда постиг начальную грамоту и повторно встретился с пластинкой. И память работала на меня: помнил "Рио" с первой встречи, а как называется – потом.
Основная деталь тогдашних качелей – верёвка. Пёстрая, красивая и с цветной ниткой, но уж очень непрочная. Хилая верёвка выдерживала только совсем уж маленьких детей, кои не понимали прелести качелей.
Веса детей моего возраста, даже шкетов вроде меня, красивая верёвка не выдерживала и рвалась. Её связывали и вновь пускали в "эксплуатацию". Владелица качелей берегла "аттракцион" для самых маленьких.
Верёвка, для надёжности, к перекладине шла в "две линии", но это не спасло её от обрывов. Качались по очереди, но очередь в отношении меня не соблюдалась: то ли владелица качелей боялась воздействия моего "веса" на диковинные верёвки, или это происходило потому, что я был всё же из дальнего конца монастыря. "Чужой".
Повторяю: "качели" таковыми называться не имели права, это была пародия на качели: место на верёвке, где помещались тощие детские зады, каким-то тряпьём для избавления от врезания верёвки в нижнюю часть тел. Всякий, получающий удовольствие от качания, долго выдержать врезавшуюся в зад верёвку не мог. Было понятно, что качели сооружались женскими руками, были примитивными, и, как спортивное сооружение, представляли опасность для получающих удовольствие детей. Когда верёвки рвались, и очередное раскачивающееся тело падало на землю, то определить, чего больше получали от качания, было трудно:
удовольствия, или ушибов.
У верёвки была и ценность: зная её слабость "на разрыв" качающимся не позволялось увеличивать "амплитуду":
– Качайся потихоньку!
Когда приходила моя очередь качаться, то тряпичная защита зада для всех почему-то исключалась для меня. Дискриминацию видел, понимал, но почему-то страданий и обид не испытывал. Или уже тогда кто-то неведомый учил анализировать ситуацию? Это на седьмом-то году жизни? Не рановато ли? Если видел, как качающиеся падали при обрыве цветной, непрочной верёвки, то стоит ли переживать что лишают столь скромного удовольствия? Не будет ли такой отказ избавлением твоего тощего зада от ушибов?
Поющий патефон доставлял больше удовольствия, чем рискованное качание. Что такое "дискриминация" – не знал, но подвергался. Какие это были прекрасные, тёмные и невежественные времена!
Качели долго не просуществовали: появившийся молодой немец из тех, кто стоял в монастыре, внимательно и ненадолго уставился на примитивное "спортивное сооружение", достал из нагрудного кармана кителя мечту каждого монастырского мальчишки – перочинный нож и аккуратно, под перекладину, обрезал красивые, но непрочные верёвки!
Владелица спортивного сооружения начала вежливый галдёж вопросами "зачем и почему". Тогда солдат, ничего не говоря, отрезал кусок "верёвки" длиною с ладонь, из другого нагрудного кармана кителя достал зажигалку, добыл огонёк и поднёс к концу верёвки. Та зашипела внутри себя, выбрасывая струйку огня. Солдат подержал удивительную верёвку на уровне глаз "владелицы" качелей и бросил на землю. Любители качелей открыли рты: верёвка горит внутри! Фокус! Горящая верёвка! Да так сильно и быстро горит! Вот так верёвочка! Окончив демонстрацию материалов по подрывному делу, солдат смотал "верёвку" в моток и удалился.
Был разговор в монастыре о "качелях на бикфордовом шнуре". Опять: видел горящую верёвку, а название узнал позже! В жизни нормальных людей первой всегда шла "Теория", а за ней – "Практика", и только у меня всё и всегда было наоборот!
Как бикфордов шнур оказался в роли основного компонента на качелях – ясности не было. Не знал и о последствиях изъятия бикфордова шнура одним из оккупантов потому, что не было последствий, немцы вроде бы не допытывались у владелицы "спортивного сооружения": "где, когда, как и у кого она добыла стратегические материалы"!?
– Бес, бдительный молодой оккупант был умным человеком?
– Вполне! Почему "нет"?
– Мог на него повлиять воздух оккупированной территории?
– Так и было! Не только повлиял, но и попортил изрядно! Вражеский парень рассудил так: "нужно ли быть не в меру бдительным? Хорошо, доложу командованию о шнуре на качелях аборигенов? И что тогда? У командиров обязательно появится нехороший, трудный с ответом вопрос: "какой ротозей из подчинённых допустил попадание немецкого имущества особого назначения к аборигенам"!?– и начнутся лишние расспросы и ненужные дознания. Следствие обязательно окончится выводом по законам военного времени. Сложно будет найти сослуживца из тех, кто для непонятной нужды спёр столь важный военный материал, как бикфордов шнур. И не в малом количестве!? Не проще ликвидировать шнур молча? "Нет шнура – нет и проблемы"? Мог ли немецкий солдат мыслить по такой схеме? – в самом деле, интересно бы знать!
Глава 95.
Пятая часовня, или
"Кляйне фляйшконтора".
Не покидает мысль: "мелочь о монастыре рассказал, а главное – упустил.
Но что"?
Как говорил ранее – прежний, нетронутый "совецкой" властью монастырь в плане представлял квадрат с длиною сторон метов в триста. Когда монастырь закладывали – о мере с названием "метр" ничего не знали, или, посчитав "метр" не совсем "праведным" – пользовались старой мерой длины: "саженью". До сего дня мечтаю измерить длину оставшейся, сравнительно целой, западной стены родного монастыря, но как приступить к выполнению мечты – не представляю. Что со мной будет, если вдруг появлюсь у монастырской стены с изготовленным мерительным инструментом по древней системе мер? Каким образом и кто первым отреагирует на "изыскания"?
