Текст книги "Прогулки с Бесом (СИ)"
Автор книги: Лев Сокольников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 111 страниц)
Было и третье отличие, но не основное, не главное: секретарь обкома одну сиську у родины сосал, а за другую – держался, предлагая остальным гражданам любоваться "картиной величия родины":
– ...как велика и прекрасна она! – закончил бес главу сиськами родины.
Глава 73.
Продолжение тишины.
"Как сладок сон в покое"!
С учётной бумажкой германской администрации в кармане, но только в светлое время суток – дозволялось перемещаться по городу в любых направлениях и сколь угодно. До комендантского часа враги к оккупированным «совецким» гражданам претензий не имели и обстановка по напряжённости была не в пример слабее нынешней с названием «антитеррористической». Та, что стольном граде. Bitte, «шпацирен», гуляйте по улицам родного города без ограничений!
Нужда с названием "волка ноги кормят" появилась с первых дней оккупации и не исчезала до конца... Знали оккупанты о нашей древней "волка ноги кормят" – не знаю, но что не мешали шевелить ногами – точно. Ноги оккупированных устремились на "вечное место спасения": базар.
Во всякое время и везде "по всей Руси великой" только они, "волчьи ноги" аборигенов, с перерывами различной длительности, приводили на базар. Это в других местах и в иное время "все дороги вели в Рим", а у нас в оккупацию все дороги сходились на базаре. Все смуты на Руси рождались на базарах – базаром и оканчивались, будь то оккупация, или перемена строя...
– Базар – основа человеческого существования! Его Величество Рынок!
– Набрал "Его Величество Рынок" и первые буквы сложились в название нынешней европейской валюты. Как называется такое явление?
– "Абвеатура".
– Бесик, это что же проглядывалось в оккупацию!? Как понимать!? Если захватчики чтили и уважали рынок, то и захваченные не менее врагов уважали рынок? Или больше: изголодались по рынку? Как понимать: рынок прекращал войну!? Пора делать замену "когда говорят музы пушки молчат" на "когда торгуют не воюют, работает базар воевать некогда" Пришлые и местные понимали: "рынок основа цивилизации кою никаими военными действиями не заменить" Пропитание не требуется мёртвым, а живые хотят выполнять ритуал "приём пищи" три раза в сутки, но поскольку время военное, то о каком трёхразовом питании речь вести"?! Хватит и двух! Но желательно – каждый день! И только "мудрая" советская власть не могла понять столь простой истины...
– Всё понимала, сука драная "власть саветов", знала, что такое "рынок", но не могла позволить рынку поднять голову, иначе следом и быстро пиздец "власти трудящихся", что и случилось в известные времена.
Удравшая на восток "совецкая" власть регистрацию граждан считала не менее тяжким преступлением, чем встреча врагов хлебом/солью. Далее следовала "выдача советских патриотов" оккупантам, "служение врагам с отягчающими обстоятельствами" Пожалуй, никто более жестоко не отягчал своё будущее, как полицаи.
Каким, по тяжести, было преступление отца, когда принимал участие в перевозе "военной техники и живой силы противника по захваченным железным дорогам страны советов" не берусь судить, хочется "реабилитировать" отца:
– Забудь мечты, реабилитации не будет, лишнее. Родитель пребывает в месте, где на "реабилитации" помочиться хотел, жаль, что нечем. Желание обелить прошлое отца живёт в тебе по причине и напоминает случай, когда у начинающего что-то соображать молодого человека умирает близкий и любимый человек. Пребывая в горе, коему страдающий не может дать объяснения, юноша клянётся стать "светилом медицины" и "отныне и до скончания века" не допустить ни одной смерти близких людей!
– А далёких?
– О далёких не задумывается. И с тобой подобное происходит с небольшой разницей: если молодой в начале пути клянётся стать "светилом медицины" – ты взялся за отмывание отцовых грехов в конце жизни.
– В молодости нужных моечных средств не было, а сейчас такие появились, что поговорка "чёрного кобеля не отмоешь добела" забыта девяносто девятью процентами граждан отечества. Жесткому убийце дают адвоката, так почему прошлых предателей нельзя "реабилитировать"? Не дело! Надо уточнить и разобраться в поведении бывших предателей народа! С кого начать?
– С "просравших войну", как выразился "вождь и учитель всего совецкого народа" получив известие о "вероломном нападении нехорошей Германии" Красивое до соплей "вероломное", "вождь (всего!) савецкого народа верил чужому вождю, а он, сукин сын, сломал веру, порушил и напал!"
"Вождям" адвокатура не нужна, ни один "историк" не впишет вождя в разряд предателей. Как "дурака и мерзавца" можно, но чтобы предателем – нет и нет!
В списки предателей не входят и "вращатели гузном", их ещё "историками" называют.
– Что за категория?
– Из тех, кто всегда и всё знает, "в курсе" заморочек непонятных основной массе граждан. Определение "народная масса" ими придумана, "масса" двусмысленное определение:
что-то многое и одновременно безликое, однородное и назойливое скопление, кое требует ясности от власти. Как ты, например. Набирай:
"О, шлёпающие себя по ляжкам, или в ладоши, что без разницы! Даже и вы, "всё знающие", в июне сорок первого не смогли объяснить шестилетнему человеку:
"вождь немецкого народа пытался надуть "вождя" всего "совецкого" народа", или "вождь" (опять всего!) "совецкого" народа пытался наебать фюрера, и каковы не были желания вождей – война состоялась при любом раскладе"
Времена просветления тёмных кончились и прежние "а вы знаете, а вы понимаете!?" вызывают у просвещаемых дикое желание расквасить морды просветителям!
"Вращатели гузном" отвратная порода, худшая предательской. Сделай повтор: "предают во что верили и чему поклонялись, а не было веры – не было и предательства. Смотрите на мир широко открытыми глазами и не опускайте в землю"
Глава
Расплод вражеских прислужников.
Видимых лозунгов, вроде нынешних рекламных растяжек поперёк улиц в городах отечества враги не развешивали, и советов жителям, вроде «выживайте, как сможете, мешать не будем» не делали. В договоре «Как выживать аборигенам» слов и подписей не было, без них каждая из строн понимала: «не шумите – вас не трогаем, а до прочего ни вам, ни нам дела нет» – и каждый занялся своим делом.
– Вступление длинное, суть не затрагивающее. Что в названии главы?
– "Расплод вражеских прислужников" Причины и условия расплода. Ограничимся ограничимся следствиями, как всегда?
– Выяснение причин приводит к нехорошим вывода вроде: "только придурки могли допустить что "савецкий человек скорее умрёт голодной смертью, но не станет служить врагам!"
На сегодня "совецкая" власть вписана в "Поминальник" как усопшая, но не все согласны и заявляют:
– Не померла савецкая власть, летаргическим сном спит родимая. Погодите, проснётся, разберётся и таких пиздюлей хулителям отвалит держись!
– Что-то долго спит, пора и очнуться. После летаргии долго не живут, онувшиеся ко всему безразличны с надписями на лице:
"мог и не просыпаться, ничего не потерял" Какая власть, о чём толковать?
Мать, воспитанница приюта, выросла неверующей и усопших поминала "уёпшими"
– В матушкиной молодости не применяли фальшивого и лицемерного "о мёртвых хорошо, или никак" Умерших, если заслужили, можно поминать одноразово и каждый день... или два раза на день...
Над самоубийцами (суицид), а тако взятыми водой, огнём и петлёй православная вера музыкальных произведений, то есть, пение молитв, не совершает.
– По церковному уставу не положено, но не полное забвение отчаявшимся, раз в году дозволено помянуть, есть такая неделя, "фоминой" называют.
Но православный канон, иначе "правИло веры" ни единым словом не упоминает расстрелянных и повешенных "по приговору совецкого суда" порождая умолчанием трудности:
– Поминать повешенного родича, не стоит?
– В казни через повешенье без верёвки не обходятся.
Справедливо когда-то засунули в петлю "раба божьего", по ошибки лишили проживания служителям культа в высшей степени наплевать кого отпевать, важна цена "таинства" .
Нет ясности: как быть с отпеванием останков убитых шестьдесят лет назад воинов? Жизни лишились коммунистами-атеистами, а ныне, без спросу, отпевают-окропляют, и обив ящики с костями дешёвой тканью красного цвета, символом "верности идеям прошлого", закапывают под прежний "символ победы": пентаграмму красного цвета.
– На то и откапывали?
– Когда из мира усопших (убитых) станут поступать сообщения вроде:
"мы были коммунисами-комсомольцами и хотим таковыми оставаться и далее! Протестуем против покоя под символом чужой веры, руки прочь от костей наших!" Как жить далее, если и до ныне кладбища, эти "места печали и скорби" – делятся на "воинские" и "цивильные"? На воинском кладбище крестов не ставят, хоть десять панихид по убиенным отслужи:
– Воинским уставом ношение креста в советской армии не позволялось. Где сегодня похоронены предатели – никто не знает, не уделяют могилам предателей внимание...
– Ни одни предательские кости лишены внимания, и героев забывают...
– Ничего, мы компенсируем "мемориальными досками"! С другой стороны: хотя бы кто-то из умерших оповестил живых, как следует обращаться с их костями? Нужно ли это вообще?
Первыми в списке предателей помяну граждан города, кои удумали встречать вражеского коменданта "хлебом/солью". Имена и фамилии "презренных предателей" неизвестны, но бес заметил:
– Их "проклятые всем советским народом имена" будут храниться в спецархивах вечно! Забавно: в "памяти народной" имён и фамилий не осталось, а в спецархивах – пожалуйста! Кто главный?
– Ясный хрен, чего тут думать: специальный архив! Нынешним гражданам города память о древней театральной постановке "вручение ковриги немецкому коменданту города N-ска в октябре месяце одна тысяча девятьсот сорок первого года" абсолютно безразлична.
– Бесяра, хочу спросить: а хлеб, что обычно подносят именитым гостям, куда потом девают? Поедают на "торжественных обедах по случаю..."?
– Голубям крошат... Трудно сообразить?
Собрался проявить интерес к бывшим предателям в полной мере потому, что поверил в приход демократических времён в отечестве нашем. Вера моя до того дошла, что однажды удумал появиться в упомянутой выше конторе с желанием взглянуть на документы о "предателях и отщепенцах прошлого", но, посмотрев на прошлую нехорошую публику нынешними глазами передумал:
"прав Екклесиаст: "... и нет ничего нового под солнцем". Чего поминать старых отщепенцев, когда свежих в избытке"?
Древний страх сидел во мне, он, охранительный, сидит во многих, кому на сегодня за семьдесят. Борьба древнего страха с новым желанием стать храбрым боролись так: "зачем упоминать имена и фамилии граждан города, удумавших встретить коменданта хлебом/солью"? Если коменданта встречал Сидоров – всех ли сидоровых следует подозревать в прошлом предательстве:
– Случаем, не потомок того Сидорова, подносившего хле-соль герру коменданту? Уж больно похож – если первый впишу Сидорова в нехороший список – гарантия, что меня туда не впишут. В подведении под статью о предательстве важно соблюдать принцип "держи вора"
Закон позволяет защищать и предателей без разглядывания корней столь ужасного проявления человеческой натуры.
Могу поминать коллаборациониста отца, о других "вражеских приспешниках" скажут их потомки...
– ... если хватит мужества...
– ... мужество и не потребуется, достаточно вселиться сущности вроде тебя и понуждать на рассказы о неприятном.
– мы чем-то схожи с государством: неприятные факты биографии делает секретом на сотню лет, а у нас всего-то половина века.
Рассказывать о предателях трудно, нет в живых, а потому возразить ни по единому пункту не могут.
– Или не захотят, прошлые предательства против нынешних детские забавы, слабенькие и не впечатляют.
– Можно применить "о мёртвых хорошо, или ничего"
– Хорошая формула, удобная, можно пользоваться по усмотрению
Рассказ о падение в бездну предательства окончится "покрытием вечным позором и презрением"
– Когда строй прячет промахи, связанные с гибелью миллионов подданных, измена такому строю в предательство не засчитывается. – И если государство содержит редкую профессию дармоедов определяющих "толщину слоя позора и презрения предателям"
– Как, почему и отчего люди становятся предателями?
– Тупеешь, напарничек: отчего отец пошёл работать на оккупантов?
– От нужды и варёной подгоревшей ржи без соли, а будь домашняя мельничка – жито смололи и лепёшек напекли, какое-то время продержались...
– Два года оккупации на той ржи не продержались, фантастика. Кто мог сказать, сколько времени продлится "держание", за какой хер держаться?
Не следует кудахтать о "хлебе-соли" герру коменданту. Что есть "хлеб-соль"? Ничего, "Декларация о намерениях" и "Договор на обман", не более того. Что в ковриге хлеба усматривать? Выражение мирных намерений встречающих – только.
– Сравнимо со скульптурой "вождя мирового пролетариата", что уцелели
до ныне? Так "вождь" не цельнолитый, а сварен из формованных листов меди...
– Был бы цельнолитый, как скульптуры государственных деятелёй старого времени – сделать дыру в заднице "памятнику эпохи" вандалы не смогли бы..
– Как понимать "Договор на обман"?
– Просто: все "хлебы/соли" и "ключи от города" театр, игра до первой проверки на прочность, и, стало быть, когда играются символами – врут взаимно. "Мероприятия", не более. О "мероприятии" тогда не знали, не было такого названия, но эксплуатировали на полную мощность.
– Эх, ну почему не был на площади перед зданием бывшего "дворянского собрания"!? С моей-то памятью? Я бы видел, как низко, или не очень, склонились в поклоне русские "осколки прошлого" перед немецким комендантом, видел бы их глаза и сегодня написал о них...
– Для чего я существую? Не страдай: тогда особых верноподданнических поклонов господину коменданту никто из депутации не отвешивал.
– Утешил... Может, знаешь, что думал и комендант, принимая покорность города?
– Разумеется! Постоянно забываешь о моих способностях и очень обижаешь! Другой бы на моём месте страшно обиделся и прервал всякое общение с тобой, но почему терплю – непонятно!
– Беся, ну, хватит переживать, не имел намерений обидеть! Продолжай!
– Комендант нигде и никогда в дураках не числился и чистейшим немецким языком о подносителях "хлеба/соли" подумал:
– "По рожам видно: большие шельмы, во всей Европе ни разу таких не встречал"! – разницы в комендантах не бывает, все коменданты и всегда одинаковы.
– Обоснуй!
– Пожалуйста! Берём вашего нынешнего губернатора, а в прошлом – секретаря обкома. Семьдесят лет "выше и чище", чем ваши секретари, в областях никого и не было и вдруг – нате вам: "образцы верности и преданности социалистическим ценностям" скурвились, как последние шлюхи и без взмаха волшебных палочек!
– И ты хорош, недалеко от меня ушёл: наши "секлетари" – мы сами: не обязательно махать какими-то палочками, чтобы сделать из него не менее "верного сторонника возрождающегося русского каптала". Главное в секретарях – "верность идеям", а каким – дело десятое.
– Что могло быть сегодня, не прогони вы врагов вчера?
– Чего думать: секретарь сменил бы окраску и оказался "доверенным руководителем от народа". Быть "доверенным от народа" – врождённое, похожее на клептоманию. Вчерашний секретарь обкома – сегодня губернатор и очередная смена кожи – полное отсутствие сложностей.
– Опять губернатор!?
– Может и не совсем таковой, но близко... рядом... В "славном совецком прошлом" только большая шельма могла добраться до областного "партейного" секретарства. И нынешнюю свою "переориентировку в правильном направлении" объяснил "широким массам трудящихся доходчиво и понятно":
– Если раньше думал о "благе народа" – почему в новых условиях перестану думать о вас, дорогие мои!?" – песнь заботы о народе исполнял тульский секретарь-губернатор – обманываемых величал "дорогими туляками и тулками", курский "курянами". Далее следовали "брянцы", "калужане", "орловчане", "тамбовцы", "воронежцы" и "липчане". "Красный опоясывающий лишай" в полном наборе.
– Отклоняемся от сцены в спектакле "вручение хлеба-соли врагу-коменданту города N-cка в одна тысяча девятьсот сорок первом году октября месяца". Продолжим рассказ о "что думали участники депутации в адрес иноземного "мэра" города, чем отдаривали"?
– Знатнейшие из аборигенов в долгу не остались, на то и ходили когда-то "первыми гражданами города":
– "Посмотрим, посмотрим, что ты за птица и какие песни петь будешь, герр комендант! Понятный хер, чужак ты, нынче твоя взяла, деваться некуда... Но погоди малость, дай оглядеться-осмотреться и понять что к чему. Ты, поди, не знаешь наших поговорок: "толкач муку покажет"? Ну, ничего, научим, а посля, тебя, любезного, так умаслим и приручим-приспособим под себя – шёлковым станешь! За "милую душу" сойдёшь, не таких лошадок объезжали!
– От строчки к строчке ужасу прибавляется! А как быть с памятью "тов. губернатора"? Почему изменил учению "вождей"?
– Интересно рассуждаешь! Кто и когда во имя идей отказывался от чёрной икры и шампанского? Встречал ненормальных? Упрись пальцем хотя бы в единого? "не видно", говоришь? И не увидишь! Их нет, а если такой и отыщется, то вы его немедленно канонизируете. Ага, "святым" сделаете. Набирай вставку о коменданте...
– О чём будет петь наша пластинка?
– Не о "чём", а о "ком"...О коменданте...
– Что-то важное?
– Не очень. Малое из быта господина коменданта. Набирай:
"...сколько граждан города было убито по приказу "герра коменданта" – неизвестно, но "герр комендант", вроде бы не вмешивался в вопросы "кого – казнить, кого – миловать".
Комендант оккупационного прошлого – родня нынешнему "хозяину" города с небольшим отличием: коменданта не волновали "вопросы реформы жилищно-коммунального хозяйства родного города". И цены на проезд в общественном транспорте города не трогали господина коменданта: городской транспорта отсутствовал.
– Бес, как думаешь, чего больше в жизни прошлых комендантов-оккупантов и нынешних мЭров: забот, или удовольствий от власти?
– Нам это нужно? С какого боку заботы и удовольствия "мЭров" нас касаются?
Было так: приехала мать из соседней области дочь навестить, та в вашем городе проживала, а тут война возьми и начнись. Время ужасное, до предела тревожное, вот мать по обычаю с дочкой и осталась:
– Как одной в такое время жить? Страшно! Да и война, поди, не долго будет, скоро красная армия врагов назад погонит! Сила-то какая! – время шло, красная армия врагам "поворот от ворот" не делала, а всё пятилась, да пятилась с большими потерями в живой силе и технике. Поохали но оханьем ничего не достиглиа и сказали:
– Что всем – то и нам... – так, приехав навестить дочь, мать оказалась в оккупации, а не навести кровиночку – маялась бы в городе, до которого врагам не позволили дойти.
Пришли оккупанты, принесли зиму, а вместе с зимой – полный набор "бедствий военного времени", и главным среди них был, как всегда Его Величество Голод... Война без голода – не война!
За зимой на Руси следует весна и отступление смертей от голода. Чему ещё не пропели гимн?
– Не знаю... поём гимны без разбора, всем, кто на язык попадается. Стоило бы помянуть клочки землицы при домах горожан, крошечные огородики, кои выполняли громадную работу по спасению горожан от голода. Только вдумайся – и восхитишься: при малых размерах – такие большие подвиги! Приехавшая мать и говорит дочери:
– "Заказ на салат поступил, с весны займёмся" – что заказ был не от рядовых солдат, а от самого господина коменданта – и об этом поведала деловая женщина.
Но как, каким манером женщина получила заказ на производство зелени к столу господина коменданта, как победила в "тендере" – если пользоваться немецким языком – будет "ланг гешихте", что одинаково с "длинной историей". Удобство полное: когда нет резона оглашать тайну и приготовившемуся слушать чьи-то секреты понятно:
– Заботливый рассказчик, моё время бережёт...
Соседки, не худшие огородницы, но не попавшие в список поставщиков его двора комендантского владычества, душой и помыслами страшно завидовали счастливицам, снискавших доверие врагов в важном деле выращивания салата:
– Вот, суки! Надо ж, к такому начальству пролезли!
С первым весенним теплом закипела работа. Салат растёт быстро, и через положенное время ярко-зелёные листья радовали глаз огородниц. Заказчик сказал:
– Gut! – комендантский адъютант снабдил огородниц плетёной корзиной, красивой и вместительной с внушением:
– Корзина под салат и ни под что-то иное!
В оговоренные сроки к дому женщин подъезжала машина коменданта, водитель сигналил, вызывая волну зависти у соседок, старшая огородница выходила из дома с корзиной овоща, и, о, ужас! – водитель выходил из машины и открывал дверь транспорта, как госпоже!
Та садилась в транспорт и через малое время (дом коменданта стоял недалеко, нужды в машине не было, могла дойти ногами) доставлялась к месту проживания главы города... "мЭр", по– вашему... Столь лестные знаки внимания, как доставка огородницы к дому коменданта в служебном автомобиле – не погибали напрасно, но учитывались соседями.
Благополучно доставленную "салатницу" денщик вёл на кухню, там встречал повар, устраивал проверку выращенной зелени и, убедившись в отличном качестве продукта – говорил короткое:
– Gut! – и рассчитывался за труд.
– Ужаснейшая форма коллаборационизма! Враждебная и чужая культура развращала сознание вчерашних савецких женщин мелочью: шофёр герра приезжал за русской огородницей!
– Всё не так, всё неправильно: никто из врагов не должен был приезжать за салатом! Это ты приди к дому главы города, подожди не малое время, пока повар не соизволит выйти и взять зелень. И покочевряжиться русским обычаем:
– Хреновый салат! – чтобы цену сбить с пользой вначале себе а потом хозяину.
– Попробовал бы кто-то такое сказать тогда!
– Слышь, компаньон "унд главный редактор": а если бы враги закрепились в России навсегда – чем бы женщины добывали пропитание?
– Тем бы и добывали. Чего спрашивать?
Вот так: у "вождя всего совецкого народа" не было пленных, но были "предатели, трусы и паникёры", "вождь" не мог допустить, что кто-то из "совецких" граждан отвернётся от него, "роднова и любимава" и станет выращивать салат на потребу врагам.
– Бесяра, вражина, мои соображения и выводы о прошлом на порядок ошибочнее твоих, но и мне позволь иметь собственную точку зрения...
– Имей! Кто запрещает?
– Поди, помнишь, как пели, писали, показывали "беззаветную преданность всего народа партии большевиков во главе с...", и как эта верность накрывалась медным тазом по мере продвижения врагов в глубь "союза совецких социалистических республик"? Об этом не принято говорить, стыдно... А так бы хотелось узнать процент "совецких" граждан, ставших вражескими прислужниками и заявивших:
– Извини, усатенький, оказывается и без тебя жить можно. И совсем не плохо" – наихудшая категория и совсем несоветских граждан.
– Откуда бухгалтерская страсть к процентам?
– От деда-приказчика...
* * *
Немного об испорченной репутации города: после большого пролития крови, удержавшая бразды правления (вожжи) совецкая власть с подносителями хлеба/соли оккупантам обошлась круто. Естественно.
Но только с теми, кто не смог убежать вместе с врагами в нужное время. Имена изменников и предателей навеки были прокляты, и по канонам православия их поминать нельзя до сих пор... если, понятный хер, не объяснять служителю культа, кем при оккупантах бы мой родитель...
– Если хорошо "умаслить" – "со святыми упокой" отпоют кого угодно!
Но если в процессе поминовения работникам культа не сообщать, на кого тратятся день за совершение обряда – поминать предателей можно, нет причин в отказе. Если ныне педерастов "благословляют на брак" – чем хуже вражеский прислужник? Разве на нём написано "предатель-герой"? Нет, а потому пояснения, по ком возносят молитвы лишние: бог на то и бог, чтобы решать кого миловать, а кого карать... если у бога найдётся время на судебные заседания.
Побывавший в оккупации никогда не открывал индивидуальное говорящее устройство с осуждающими речами в адрес такого, как и сам.
Кто имел моральное право клеймить позором вражеских прислужников – долго "святому делу очищения от скверны" не предавались по причине: в душе и сами были не прочь при случае насрать в шапку любимой совецкой власти. Основной массе граждан города "клеймение" было безразлично, а когда газеты говорили: "весь совецкий народ поддерживает осуждение вражеских приспешников" каждый думал:
– Слава богу, меня не зацепили.
– Газеты всегда врали, доля у газет такая. В который раз хочу сказать: "прекрасен язык ваш: "борцы с врагами" в смеси с ""вражескими прислужниками", кто держал верх в коктейле статистика не знает.
Надо сказать, что вы народ довольно-таки гуманный и понимающий. Если бы не призывы сверху "ату их, предателей!" – презрение всего советского народа к предателям не выразилось. Не ваше ли христианское учение тысячу лет спрашивает без ответа:
– "Кто без греха"!? Выйти из строя!
Война уходила в прошлое и воевавшие в последующем житии мало чем отличались от не воевавших. Все одинаково и "успешно продолжали строить прерванный войной социализм" и ни у кого на лбу не было метки с указанием о пребывания на оккупированной территории. Меток не было на лбах недавних оккупированных граждан, но метки хранились в архивах известной охранной организации государства с названием "Контора Глубокого Бурения".
То, что город был сдан без боя – мелочь для советской истории, пустяк не стоящий упоминаний. Ужасным, нестираемым, на многие веки "позорным пятном" оставался эпизод с подношением хлеба-соли коменданту захватчиков. А всему виной российское гостеприимство! В последующие после победы годы "сверху" производились вялотекущие награждения других городов орденами и медалями за прошлые битвы. Награждения устраивались потому, что "так было надо". Кому? Народу? Нет, даримые "верхами" медали в жизни народа ничего не меняли.
– Чтобы поддерживать в народе "дух победителей".
К очередной торжественной дате на "тему о прошлом", "верха" вспоминали, что "такой-то город когда-то просмотрели, а он, оказывается, герой! Городу нужно немедленно дать звание "города-героя", или хотя бы, как минимум, "город воинской славы"...
– Долгонько "верха" думали! Шесть десятков лет не могли выяснить: "город сдали без боя, или нет"!? И в оккупацию половина жителей, как твой родитель, работали на врагов, а другие – скрытно выживали без проявления "актов агрессии к оккупантам".
– Каков результат?
– "Мы никому не позволим переписывать Историю, сами перепишем".
Сколько ещё появится городов "воинской славы", и сколько новых счастливцев в одну из утренних зорь проснутся "награждёнными" – знать, как всегда, "верхам.
Весело, весело жили граждане когда-то: прошлое, вроде бы забыто, давным-давно, и вдруг их приятно удивляют:
– А ведь вы, сукины дети, после "длительных и тщательных проверок" оказались героями! Ага"! – в ответ благодарные граждане города находили очередную "землянку" и все были довольны до очередного "всплеска славы".
А наш город после того "хлеба/соли" надёжно попал в список постылых. Секретарям обкомов, а их за всё время после войны в области сменилось штук пять, как бы перед столицей не старались, как бы не обирали "тружеников села и города" до нитки и карточек в пользу столицы – всё едино наград не получали, ни лично, ни городу. Всё есть у "секлетаря", а награды проплывали мимо! Клеймо "предателей", как тавро на шкуре, или татуировка, ничем не смывались "Трудовые подвиги" горожан, какими не были тяжкими, никак не хотели смывать с города "прошлое пятно позора": над городом продолжало висеть фарфоровое блюдо фабрики Кузнецова с хлебом/солью для вражеского коменданта! Почему бы и "нет"? Если в небе появляются изображения "креста", то почему не может висеть изображение блюда кузнецовской фарфоровой фабрики!?
Вина за прошлое оставалась "несмываемой, не преходящей" и гражданам оставалось одно:
– Так и передохнем в предателях!
Пришли иные времена, вину с города сняли, и первыми, кому сверху милостиво дозволили разогнуться, были недавние
"идеологически стойкие борцы с международным..." – бес, с кем боролись "верные последователи учения вождя мирового капи..." – нет, не припомню, помогай...
Короче: "верные ленинцы" команду "хапай" исполнили быстро с великой пользой воему карману.
Память о служения врагам старой части жителей, побывавших "под немцем" молодыми не стёрлась до сего дня, но от времени пожелтела, стала далёкой и неинтересной.
На месте прежних грехов служения захватчикам в памяти горожан поселилась лояльность савецкой власти, и не простая, но подтверждаемая "честным, добросовестным и упорным трудом на благо...". Плохо оплачиваемым трудом по всей стране саветов.
– Твой город на особицу, всегда и всем лояльным был. Настоящие города-герои, не предательские в прошлом, давно сбросили с себя "советскую чешую", но твой город не хочет сбрасывать "красный пояс" и до сего дня.
– Что значит крепко напугать! Один раз – но до смерти! Бессовестные люди, враждебно настроенные к прошлому, "красный пояс" называют "красным опоясывающим лишаем"!
– Почему секретарь обкома, "герой красного опоясывающего лишая" спокойно,без ненужных "угрызений" пересел в кресло губернатора в новые времена? Один раз и навсегда? Почему не ушёл в "глубокую оппозицию" к нынешней "антинародной" власти, хотя был обязан бороться с ней? "Уйти в подполье и организовать борьбу с новым врагом"?
– Вроде не похож на слабоумного, а такое говоришь! "Клеймить позором предателей прошлого одно, но самому предать совсем другое. Неужели непонятно?
– Бесяра, друг, ответь: о чём думал в ужасный миг подношения хлебасоли коменданту державший блюдо?
– Ни о чём. На тот момент заботило одно: как бы не свалилась коврига хлеба с подноса. Мысли-надежды мучили других: "помоги боже немцам большевичкам шею свернуть!"
– Интересная картина: людские мысли далее просьб к богу кому-то свернуть шею не уходят.
– Мысли членов депутации не осудительны: это были известные люди до переворотного времени, ненавидели "власть советов". "Враг моего врага – мой друг", ничего нового, старина, но в силе и до ныне. Всякий враг большевикам – друг оккупантам... ну, может, и не совсем "друг", но лояльность какая-то была.
И не задавай наивных вопросов: "о чём думают губернаторы, когда "верховное лицо страны" посещает их вотчину?
– Но они ничуть не думали о будущем! Если бы немцы завоевали Россию, чтобы им тогда "светило"?
– В их среде и такие опасения были, но большинство верило:
"Немцы – европейцы, не "совецкая власть", с немцами договориться можно".
