Текст книги "Прогулки с Бесом (СИ)"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 111 страниц)

– Помяни злую память мою, не желающую очищать память от ночи в яме хранения овощей... Ага, ту, зловонную...

– ...где от звуков моторов вражеских летательных аппаратов твоё запорное кольцо в неароматном месте тела дало первую слабину не получив разрешения на открытие сверху? Проявило позорную слабость, ударилось в анархию и не выполняло команды из центра:

– Стоять насмерть!?

Отныне и до скончания дней, неумолимая и жестокая память, будет доставать из кладовых эпизоды прошлого, тиранить и требовать пересмотра прошлого.

– С чего начнём ревизию?

– С весёлой ночи на картофельных грядках, с висевшими в чёрном небе на белых парашютиках тарелок с горящим термитом. Не забудь замираний сердца от слепящего света и страстного желания быстрого опускания на землю чёртовых тарелок. Не забыл?

– Помню... Впечатляющий кадр, кассовый, а на десерт тёплый дождь в абсолютном мраке и оставление единственных ботинок в нежном, тёплом и вязком русском чернозёме, растворённым августовским ночным дождём.

– Можешь начать повесть и с эпизода, когда отец загонял вагон в парк, а ты стоишь рядом в кабине. Годится рассказ о событиях в примитивной яме с гордым названием "погреб", где малая часть монастырцев, лишившись остатков рассудка, сохраняла никому ненужные животы от налётов асов Люфтваффе...

– ... и помянуть позорный момент отказа запорного кольца в неароматной части тела, "потерявшего державу", как говаривала матушка, чем и умалил достоинство главного героя в глазах читателя.

– Верное определение простой женщины, "нет державы" следовало заменить "не держится в жопе". Но чего ждать от женщины с двумя классами образования церковно-приходской школы до переворотного времени и с воспитанием в детском доме? Законы домов призрения не могли хвалиться культурой и мягкостью в обращении с обитателями, и если следовало хранить доверенную тайну, то есть "держать язык за зубами", а обязанный хранить секреты разглашал – слабака судили коротко, строго и навсегда:

– Вода в жопе не держится – иных определений слабости малограмотная женщина не знала.

– Куда затаскиваешь полёт мыслей, аспид!? Тоже мне штурман!

– Правота матушкиных суждений военного времени абсолютна: когда одни "теряли державу" запорных колец в нижней части тела – другие теряли Державу в дворцах.

– Есть повод задать вопрос: "сколько бомб асов Люфтваффе понадобилось, чтобы запорное кольцо в неприличном месте тела стало твёрдым, мужественным, не давало слабину по мелочным случаям, являло пример стойкости и без сбоев выполняло приказы из "центра":

– Стоять насмерть, открываться-закрыться по команде высших товарищей, "держать и не пущать" вонь в окружающую среду, а если предательская слабость совершит подлое деяние и выпустит газы – карать бздунов по законам военного времени! Не впадать в панику только от одного звука работы авиационных моторов любой армии! – что в итоге подарила любимая авиация? Сожгла убогую, тесную и ветхую монашескую келью, в коей вырос до отметки восемь лет? Почему и не предать авиацию? Не заслужила? – как долго любовался паровозом, как уснул в классической позе, положив правую щеку на "подоконник" теплушечного окна и чуть свесив прикопчёное паровозной трубой лицо наружу – не помню...

– ...мог спать до рассвета, пальто-спаситель, единственная стоящая вещь на полуголом теле, надёжно удерживало малое тепло от сгорания скудной пищи военного времени. Работала автоматика: нет пищи – тело не растёт, оправдывается:

– Много хочешь от куска хлеба с маргарином. С чего, с каких харчей в большие размеры гнать? Большому телу и топлива больше требуется. Где сволочь, коя заявила:

– Бабы новых мужиков нарожают! – нарожать-то нарожают, дело нехитрое, но какого качества будут новые мужики – сволочь не сказала.

– Верное соображение, принято.

Почему уснул? Царица-Ночь включила рефлекс на сон как в опытах физиолога Павлова: тот проверял рефлексы на собаках, а тогда у окна теплушки никого, кроме меня, не было, рефлексы были только мои и служили моему телу:

– Спи, хватит, сумма впечатлений выше нормы, бомбовая программа выполнена на сто процентов, опять повезло, не зацепила, прошла стороной без потерь в семействе, земной поклон совецким авиаторам, мимо прошлись доблестные асы! Налёт не выпивка, повтора не будет, играй отбой воздушной тревоги! В эту встречу в тебя не целили, но рвалось достаточно близко, что напомнить недавнее прошлое и отравить радость существования хотя только на время бомбёжки. Выбор небольшой: первый и лучший убивает наповал, желательный – "жив остался", а между ними – "покалечили малого, сволочи"!

– И после этого о какой-то "золотой середине" болтаете! Ушла бомбёжка – заканчивай любоваться миром, укладывайся на покой, завтрашний день может оказаться не менее богатым на события, спи...

Укачало: прежние вагоны-теплушки имели привычку мотаться в стороны при движении, и "амплитуда качания", как сказал бы человек, знающий раздел физики "Механика", была осязаемой. Мотание катящейся теплушки походило на прецессию, коей подчиняются все вращающиеся вокруг своей оси тела, и желательно круглые.

– Приютившая теплушка сравнима с балетной примой чудом уцелевшей от налётов вражеской авиации в сорок первом – так и своей в сорок третьем. Ночь во всём мире одинакова, и дети не старше десяти лет слегка пуганые близким взрывом бомбы отечественного изготовления должны спать... если, разумеется, взрослые позволят наслаждаться естественным явлением. Ни впечатления дня сморили малого, нет, тренировки авиацией Люфтваффе двухлетней давности сделали из шкета эксперта, способного до предела близко к истине определять степень опасности происходящих событий:

– Сегодня бомбёжка стороной обойдёт – в ком тогда не сидел бомбёжечный страх? Не было храбрецов, каждый пользовался своим размером страха.

– Была и другая причина, сморившая в сон: глупый малый уверовал, что всё худое кончилось и не повторится никогда, что страшный, жестокий, стреляющий, взрывающий и убивающий мир остался за мостом на востоке и можно спать без опасений и переживаний.

и на одной из улиц постоем проживала группа немцев. Как-то один из них, молодой служака, собрался чистить винтовку на крылечке избы. Перед чисткой, согласно армейским правилам, нужно проверить оружие: пуст казённик? Поставить на боевой взвод и спустить курок. Тихо – пуст казённик, остался патрон в казённике – будет выстрел. Только ствол при проверке отведи в сторону от живых людей. Битвы-то нет,

А Dummkopf наплевал на армейские инструкции, навёл ствол на бабку-хозяйку, что копалась в огороде – и нажал на спуск... Так, играючи...или дурачок испытывал ненависть к старой русской женщине? С чего бы так? От какой мудрости и без нужды такое сделал? Возможно потому, что только в русскоязычных "инструкциях по применению огнестрельного оружия" сказано: " и не заряженное ружьё раз в году стреляет!" – в немецких руководствах предупреждение о стрельбе из незаряженного оружия отсутствовало: руководство фантастическое, а немец никак не может допустить, чтобы "незаряженное ружьё стреляло".

– Как бы там не было, но молодой Dummkopf, видно, не знал русских предупреждений, или знал, но решил проверить.

– Проверил. Смертельно ранил бабку. Легенда говорит, что командиры того солдата спросили пострадавшую:

– Какого наказания достоин подчинённый? – на что умирающая старушка ответила:

– ...и у него есть мать...

Много лет пытаюсь понять слова умиравшей старушки, но к единому и правильному толкованию не пришёл, а бесовское выглядит так:

– Нужно понимать, что и в мать молодого дурачка кто-то выпустит пулю... не умышленно и позже.

– Иное толкование слов старой русской женщины: "не наказывайте, не огорчайте его мать..." – звучит убедительнее...

Глава 1

.

Прогулка по монастырским "пекарням".

Много сказано устно и письменно о оглавном продукте военного времени – хлебе.

Хлеб войны делился на "солдатский", "тыловой" и "оккупационный" Вкуса первых двух хлебов не знаю, но знаком с оккупационным хлебом, наивкуснейшими и сладким из всех хлебов в моей жизни.

Однажды Курт угостил куском немецкого, хлеба светло-розового видом в упаковке из прозрачной... бумаги!

Знал, бумага иной быть не может, как только бумажной, а тут... прозрачная, как стекло, но гибкая и не колется. Не могло быть такого, но было, вот оно, и никуда не девается. Удивительный подарок, хлеб был меньшим даром, чем обёртка. Что это случай, когда инфомация о продукте питания менее интересна чем упаковка – и этогоне знал. Чему тогда больше удивился сказать не могу и до сего дня.

Немецкий хлеб был съедобный, но не вкусный. "Пресный" – так его называли взрослые. Спросите сегодня тех, кто помнит вкус немецкого хлеба дней оккупации, и они, без предварительного сговора, ответят:

– Не вкусный был немецкий хлеб – и с уверенностью добавляли:

– С опилками – аборигены были уверены, что к обычной муке из зерна немцы добавляли древесную муку. Что за мука, из какой породы деревьев изготовлялась никто не знал, но убеждали других.

Если допустить фантастику о снабжении оккупированных хлебом немецкой выпечки – проект провалился на первой сотне килограммов продукции по причине невкусности основного продукта питания. Оккупированные граждане, уверен, попросили бы оккупантов отоварить мукой:

– Мы вам покажем, как настоящий хлеб выпекать!

Хлеб, что пекли женщины монастыря, и хлебом назвать было трудно, но это был всё-таки хлеб наш хлеб!

Если сегодня любому кондитеру задать вопрос:

– Что нужно на выпечку кондитерских изделий? – первым и основным ингредиентом назовётся мука, без муки хлеба не бывает, и это одно из заблуждений настоящего времени. В монастырском хлебе оккупационных лет, пользуясь терминами мира науки, мука присутствовала как "следы" оккупационных дней, если пользоваться терминами научного мира, мука определялась, как "следы".

Двуногое и вертикально ходящее существо из высших

приматов (человек) в стадии роста, после сна желает чем-то условно съедобным наполнить пищеварительный мешок (желудок). Если состоятельные люди и до сего дня думают о том, что скушать редкого и необыкновенного – у нищих в таком случае простор шире:

– Что-нибудь съесть!

Нежданно пришло понимание вопроса долгой живучести и здравия нищих: в мире живых держит аппетит. Есть аппетит – будет стремление найти способ ублажить желудок, это вечный ненасытный мешок, избавьте от заботы о пропитании – заскучаю от безделья, захирею и умру! Старые люди умирают после потери аппетита. Потерять аппетит, великий двигатель жизни потерять всё. Проверьте закон на братьях наших меньших: заведите пару рыжих котов и кормите "от пуза", обильно, то есть. Купите килограмм хорошей рыбки, накормите хвостатых до отвала, то есть, до ситуации с азванием "глаза не сыты"", а рыбьи головы и прочие отходы, если проживаете в частном секторе, отправьте на огород удобрением.

И будь я проклят, если через пяток минут кто-нибудь из ваших котяр не принесёт рыбью голову в дом и не расположится продолжать трапезу на выстланных чистых половичках! При этом на рыжей морде увидите океан довольства:

– Я – добытчик!

– Ненасытная рыжая морда твоя! Не наелся, мало дали? – не задавайте коту вопросов, кот животина, добытчик, и я недалеко ушёл от рыжего любимца в устремлениях добыть пропитание телу.

Верхом технической оснащённости семейной пекарни дней оккупации были два простых и крайне необходимых редмета домашнего хозяйства: мясорубка и дежа. "Дежка", как нежно называли женщины главную ёмкость в производстве хлеба. Набрал "дежа", программа удивилась и немедленно подчеркнула слово красной волнистой чертой:

– Нет "дежи" в моём словаре, пропала, удалена за ненадобностью. Дежа есть в моём словаре, а мой словарь древнее твоего, дурочка отсталая! Так и быть, отпускаю грех незнания, во все времена его тяжким не считали.

– Верно, в "писании" сказано: "прости им господи, ибо не ведают, что творят!" – эпизот в новом завете, когда творца христианства римляне заушениям подвергли, били, то есть... И мы простим умной машине незнание, она всего лишь машина, прибор, что с неё требовать?

Эх! Сегодня мало кто из молодых ответит на вопрос: "что может означать слово "дежа"? А ведь иной, более нужной вещи, в прекрасное оккупационное время, не было.

Если только объёмистая чугунная ступа, в коей тяжёлым пестом дробили твердейшие зёрна кукурузы, прибывшие к оккупированным вместе с оккупантами.

Не имевшие дробительных устройств (ступ) варили кукурузу до состояния, когда старая, "беззубая" мясорубка, напрочь заывшая вкус и цвет мяса, могла разжевать зёрна иностранного злака.

Сегодня варка кукурузы молочно-восковой спелости дань памяти дням оккупации. Чего не варить, когда газ есть? – а тогда варить до состояния, чтобы поддалась даже и молодым голодным зубам – никаких дров не напасёшься.

И женщины сообразили:

– С топливом кризис, экономить надо, а чтобы получить желанный хлеб надо хорошо имельчить кукурузу! – и старая мать мясорубка, без вздохов и возражений, принялась дробить зёрна иноземной кукурузы возрастом равным себе.

Ах, мать-Дежа, милая посудина, небольшая и круглая деревянная бочка с прямыми, а не с изгибом, как у обычной бочки, стенками! Дежка расширялась к основанию, и по диаметру имела две, более длинные, дощечки на захват и перенос. Посмотрите мультфильм про Емелю: его вёдра для воды – вылитые дежки!

Об устройстве мясорубки, кто такой "винт Архимеда" и что делает внутри спасительного устройства ныне и подробно рсскажет любой школьник, а тогда в технические возможности кормилицы не вникали.

Изделие отслужило пять сроков вместо одного? Да, ослужило, не грех на отдых отправить, но кто (что) будет работать? Когла-то покрытая оловом, белая и чистая, как невеста, рожднная в допереворотные времена, дотянувшая срок жизни до оккупации, измельчительница мяса потеряла оловянный цвет и напоминала человека с радостью ожидавшего кончину.

Забыто время, когда острый нож хорошей стали рубил не только мясо, но и скотскиие жилы, а ныне нож дожил до тупости и способен кое-как крушить зёрна кукурузы и и сваренные картофельные очистки.

От прошлого осталось название, если дать мясо – не справится старушка, намотает скотскую плоть на нож, винт иостановится...

Что делать старой мясорубке в хлебопечении?

– Не жалуйся, мать, на судьбу, твоя вторая жизнь не менее ценна первой, ты ныне спасительница и первая в произодстве хлеба! Нет слов, коими можно по достоинству прославить имя твоЕ механическое!

Многие технические устройства, с помощью коих когда-то осилили иноземного врага, увековечены, не забыты участники войны из металла: танк, самолёт, пушка...

Не забыты труженики-паровозы, подняты на возвышения примитивные, но надёжные отечественные авто, вытащены из морских глубин и поставлены на постаменты плавательные средства грозных лет...

– ... и только старой, прошедшей все мыслимые сроки службы мясорубке, долго и мужественно разрушавшей что загружали в её железный рот, в памятнике отказано.

– Великая Мясорубка, спасшая от голодной смерти миллионы оккупированных граждан "страны советов" и без памяти? Без простейшего, плохо дробящего устройства приготовить то, что в оккупацию называлось "хлебом" не получилось ни у одной хозяйки, без старушки-мясорубки качество хлеба не имело сорта! Несправедливость нового времени понуждает идти по второму кругу и поминать ингридиенты тогдашнего хлеба: если картошку поедали как самостоятельное блюдо – чисто вымытые картофельные очистки не выбрасывались, но варились в чугунке. О кухонной утвари "чугунок" сказано, и о этой посудине можно петь гимны, и он достоин памятника.

– Экономного, не из бронзы, вот имеено из дешевого чугуна. Можно из серого, серый чугун прочнее.

– Чугунок в звании "ведерный" был редкостью, а полуведерные сплошь и рядо выступали четвёртыми китами в хлебопечении.

Варёные картофельные очистки, проходя через решётку мясорубки, не будили аппетит и трудно было поверить, что через какое-то время это превратится в хлеб. Сладкий и дорогой.

Измельчённые картофельные очистки отправлялись в дежу, следом отруби, затем добытая у проклятых оккупантов неизвестным способом сваренная и пропущенная через "беззубую" мясорубку иноземная кукуруза.

В Дежу шли и крупы, добытые меновыми операциями кормильцем семьи. Отруби приравнивались к муке.

– Современная наука выяснила, что необходимый человеку калий содержится не только в осетровой икре, но и в очистках.

– А-а, вот оно што! Потому-то и отбросил лапти, что потреблял калий в неограниченном количестве!

Дежа, дежа, мать Дежа! Ты ничему не отказывала в приёме, ты из ничего варила в себе что-то с названием "хлеб".

Загруженные в дежу составные части будущего хлеба заливались крутым кипятком и какое-то время парились, а когда температура массы равнялась температуре больного человека – наступал основной и торжественный момент: в дежу запускалось неаппетитного вида месиво с названием "гуща". Найдись тогда умник с вопросом монастырским женщина:

– Что такое "гуща", что в ней? – в лучшем случае ему бы разъяснили, что это закваска, без коей хлеба получить невозможно

– Худшие варианты ответов приводить не станем.

Гуща те же хлебопекарные дрожжи по причине военного времени поменявшие имя.

И зачем, запуском гущи в дежу, её "подбивали" свежей мукой? – на этот глупый вопрос никто тогда не смог бы ответить. Это сейчас любой школьник знает, что древняя гуща – современные дрожжи, живые организмы и побочный продукт спиртоводочной промышленности. Главное для спиртоводочного производства – не забывать, кто первичен, кто главный: дрожжи из спирта, или спирт из дрожжей?

В оккупацию молились на дрожжи-гущу, а спирт в самогоне – радостный и в "редкую стёжку".

– Вывод: чтобы вам не терять человеческий вид – следует чаще менять приоритеты (позиции) "дрожжи – спирт, гуща – хлеб".

– О чём это?

– О дрожжах. Дрожжи, размножаясь, питаются сахарами и, естественно, как всё живое, испражняются "сладким" дерьмом: спиртом. Вода и углекислота менее интересные "отходы жизнедеятельности" дрожжей.

Для гущи существовало только одно определение: её примитивно не "выливали" в дежу, но "запускали".

Запустив гущу в опару – следом запускались женские руки и тщательно перемешивали содержимое дежи. Долго и тщательно, до ликвидации всех кусочков будущего хлеба, что попадались под проворные женские пальцы.

Женщины верили:

– "Чем дольше месить тесто – тем лучше хлеб получится – и старались! Окончив вымес – накрывали дежу чистым, широким полотенцем из холстины. Полотенце, коим накрывали дежу – в других хозяйственных работах не участвовало. Мистика!

Дежу ставили на табуретку к тёплому боку печи и дополнительно укутывали ещё чем-нибудь: старым ватником, или одеялом, под которым спали.

– Грейся, родная, квась хлеб насущный! Совершай рождение хлеба!

И начинался таинственный процесс созревания теста.

Мать никогда не говорила отцу:

– "Мука кончается" – но поминала спасительницу ласковым словом "мучица", а я слышал "царица". Так и было "мучица" рождала сына, спасителя моего: Хлебушек.

Монастырские женщины, не имея представления о биохимических процессах протекавших в деже, могли с точностью до минуты сказать, когда тесто "созрело" и пора топить печь для рождения ароматной ковриги хлеба, неизвестно из чего приготовленного.

Думали женщины из чего будут готовить следующий замес – не мог тогда задать такой вопрос.

– Монастырские женщины потому и выжили, что умели отключать тревожные, беспокоящие мысли. Зачем думать из чего готовить следующую порцию хлеба? Авось, всё как-нибудь само образуется, а сейчас готовь из того, что есть! – и готовили. Самая большая тайна русских женщин: не знать, но делать верно!

Милые, родные дрожжи, замаскировавшиеся под "гущу"! Это вы расщепляли остатки сахаров в отрубях и картофельных очистках и монастырские женщины говорили о вас:

– "Плохая гуща, старая... Хлеб долго подходит..."

– Не, у меня хорошая гуща, приходи, дам.... – не знали о дрожжах, но верили им! Наибольшее удивление – не знать правильного хода работы, но приходить в итоге к нужному результату. Зачем знания о дрожжах? Хлеб сейчас нужен, а знания – на "потом", они сейчас не нужны.

И до настоящего времени самый лучший хлеб во всей России выпекают у нас. Говорят, что сегодня хлеб нашего города, как большой деликатес, отправляют в заморскую державу, чему слабо верю: почему бы не выпекать такой хлеб самой державе? Как толковать любовь иностранной державы к нашему хлебу? Может, потому, что хлеб родился в оккупацию и содержит в себе что-то таинственное и необъяснимое "на генетическом уровне"? А вдруг!? Или война научила оккупированных женщин из ничего делать что-то? Оно и понятно: что удивительного в пироге, если он испечён из исходных продуктов высшего качества? Пирог – как пирог, ничего особенного... Его можно есть, но можно этого не делать: не испытываю особого аппетита насладиться нынешним пирогом из первоклассных исходных продуктов.

Но кто бы тогда отказался от ломтя монастырского "хлеба" на две трети состоявшего из несъедобных ингредиентов? Кои в прошлой, довоенной жизни, выбрасывали, как отходы? Кто бы поверил, что картофельные очистки – "основа хлеба", а отруби, или какая-нибудь крупа – всего лишь "добавка"?

Тогдашний хлеб цветом напоминал сегодняшнюю урановую смолку: настолько тёмно-зелёным был цвет основы жизни, ноздреватый и всегда вкусный! – так была велика сила хлеба дней оккупации.

Эй, старые ныне черти, помните, как засыпали, жуя краюху хлеба в постели? И как впивались в наши зады и спины высохшие за ночь от тепла детских тел крошки хлеба? А как матери одалживали хлеб:

– Сегодня затевать буду, утром отдам – говорила заёмщица соседке. Никто тогда не думал, что её хлеб может оказаться хуже хлеба, что она занимала вечером у соседки: составляющие части у всех хлебов были одинаковы. Врали те "писатели", кои о хлебе оккупированных бормотали: "он напоминал оконную замазку" "Писатель" не видел и не ел хлеба оккупированных, врал для "эффекту".

Благословенные дрожжи! Примите мой тихий гимн вашему могуществу! Присовокупите его к безмерной славе своей!

Вы разрушали любую растительную грубость и строили тела свои из того, что могли добыть обитатели монастыря для вас. Вы, как и все, были "военными" дрожжами, и понимали, что воротить нос от всего, что вам предлагали оккупированные – глупо и подло!

Биохимики и специалисты по микробам-вирусам! Если взять две чашки Петри, в одну залить раствор сахара, в другую – ужасную смеси из перечисленных "продуктов" оккупированных, поместить в чашки равные по численности колонии дрожжей и дать команду:

– За работу, ребята! Живите, размножайтесь! – юные дрожжинки, как в чашке с раствором сахара, так в чашке с сомнительным питанием появятся одинаковыми по силе? Или во второй посудине родятся рахиты и недоноски "с врождённым пороком сердец"? И у кого будет "численный перевес"?

Слава Вам, Вечные и Великик Дрожжи, ибо всё, что предлагали вам оккупированные Вы расщепляли без капризов и забастовок. Было, сетовали женщины:

– Дура, не подбила гущу, пол дня хлеб не подходит – ах, какое таинственное слово "подхоит"! Куда подходит? К чистой тряпице, коей закрыта Дежа? Или в печь, где ирождается Хлеб? И Вы жили в состоянии повышенного аппетита? – нет ответа от древних кормильцев моих. Достаточно того, что вы строили свои тела из всего, что вам давали и умирали, чтобы мог жить я...

Вот такая была оккупационная пищевая цепочка, но что это цепочка, а не желанный ломоть хлеба – этого не знал.

Много съедено хлеба с тех лет. Всякого и разного. Если случалось попадать в иной город отечества – первым делом знакомилсяс тамошним хлебом: каков? лёгкий ли, тяжёлый, сладкий, или горький? – и если хлеб оказывался приятным – верный признак, что и люди в городе хорошие проживают.

Война кончилась, но с хлебом случилось что-то непонятное: жители села ждут машины с хлебом из города! Зерно – есть, мука – есть, хлеба – нет!

– Русский анекдот, и, как всегда не смешной: "совецкое крестьянство" так было задавлено трудом во имя процветания социалистической родины, что выпекать хлеб было некогда.

– В ужасные военные времена на оккупированной территории мука была, как без муки? Откуда? Понятное дело: зерно мололи. Где и как, у кого и с чьего разрешения? Если мололи зерно и без разрешения оккупационных властей – как сильно рисковали головами? И кто был злее и жестче в святом деле снятия рубахи со своего: "родные" продовольственные отряды, или... иудейский бог, останови, не допусти набрать клеветническое предложение на "родную совецкую власть"! А ты, бес, скот эдакий, не вдохновляй на писание "клеветы и злобных измышлений"!

На сегодня самодельные, кустарные мельницы извели, дежки забросили, а дрожжи применяем по прямому назначению: делаем самодельный спирт. Без дрожжей ни спирта, ни хлеба не получить.

– Обрати внимание, как написал: "ни спирта, ни хлеба не получить". Спирт упоминаешь первым. Не хлеб, а спирт!

– Чего цепляешься? Верно набрано: выпиваем и закусываем, но не наоборот. Бывает, случается, корочкой занюхиваем, но чтобы в полный пищевой мешок вливать бодрящую влагу – извини, до такого безобразия не опускаемся. Что-то, дружище, смотрю, слабеешь. Перестучать?,

– А что толку? Суть не меняется, спирт останется на первом месте.

Нет в домах дежек, никто не печёт своего хлеба. Что ещё потеряем?

Глава 90.

Лютая зима сорок один/сорок два.

К настоящему времени точно известно, что зима сорок первого/сорок второго года была лютой. Жестокой. Хочется сделать замечание о лютости зим: если я сыт, если на мне хорошие валенки, ватные брюки, тулуп и шапка из меха волка – что мне зима! И совсем она не лютая, и мать не поёт:

"Ах, ты, зимушка-зима,

ты холодная была!

Ты холодная была

все дорожки замела!

Все дороги все пути -

ни проехать, ни пройти!"

"Сиротской" называем зиму, когда в январе температура не опускается ниже десяти градусов по Цельсию, но и этих десяти градусов хватит для погибели, если ослаб телом от длительного недоедания. Насколько нужно ослабеть от недоедания, чтобы десять минусов Цельсия остановили ход, не бег, нет, только ход тихим шагом – не знаю, не испытал, за меня испытали родители.

В лютые зимы преимущества малых хижин очевидны: на малый объём и топлива меньше нужно. Сегодня, когда вижу по "ящику" апартаменты богатых людей стольного града, то не зависть поедает старческое, привыкшее к недостаткам сердце, а вот это:

– Сколько кубов газа нужно сжечь, чтобы в таких хоромах держалась температура +20 по Цельсию? В одно время во всех комнатах находиться не можешь, какая нужда в таких хоромах? Чем старее становишься, тем меньше требуется "жизненного" пространства. А потом оно вообще сузится до размеров комнатушки в десять квадратных метров. Это как "карты лягут"... Тупица эдакая, зачем камин с полыхающими дровами? Глядеть на огонь камина и думать: "и я окончусь посудиной с горстью пепла? Кто и как долго будет хранить серую пыль с моим именем? И зачем"?

– Богатые люди болеют клаустрофобией, иначе "боязнь закрытого пространства". Клаустрофобией страдают короли, цари, императоры, а их хоромы – попытка убежать из замкнутого пространтсва. Положи такого в гроб и закрой крышкой – умрёт за десять секунд, сердце остановится. – А тюремная камера?

– Если не повезёт. Как раз-то тюремные камеры исцеляют от клаустрофобии.

Как-то в один из декабрьских вечеров, ближе к времени, когда наступала пора ложиться на покой, послышалась частая стрельба, но не в монастыре, а в городе.

Неожиданная пальба, и понимай что-то в стрельбе – назвал бы её "торопливой", всякая пальба говорит о душевном состоянии палящего. В небо взлетело несколько зелёных, белых и красных ракет. И всё вдруг разом стихло! Странное дело, но стрельба не испугала, как прежде.

Полураздетые обитатели монастыря повыскакивали на мороз, и, не медля, приступили к излюбленному занятию: рождению паники.

– Наши наступают, прятаться надо!

– Куда прятаться? Под печь!? Если наши наступают чего прятаться? Радоваться надо!

Через какое-то время родилось открытие: "красивый шум немцы устроили по случаю прихода Рождества!"

– Какого Рождества!? Рождество седьмого января бывает, до Рождества язык высунешь и ноги протянешь! И что тебе в рождестве?

– Это ты язык высунешь, а немцы Рождество перед Новым годом празднуют! – вот оно, начало падения: какие-то месяцы враги пребывают в городе, а оккпированные уже знают когда и что пришлые празднуют!

Когда пальба и фейерверки утихли – пришёл момент выяснить кто автор паники о серьёзных и обещающих переменах на фронте, но такового не нашли: или плохо искали, или было холодно и хотелось в тепло

Сколько переполошенных граждан монастыря поверило в советское наступление установить не удалось, да и надо ли?

Зима тянулась медленно, и казалось, что не будет конца бедствию. Всяческие ледниковые периоды на Земле голытьюе казались бесконечными и затяжными, а потому и ненавистными...

– ... и при всей ненависти к зиме вы не меняли старушку на чужое, заморское тепло.

– Не сбивай с темпа: "особенно для меня зима была "врагом номер первый": голым был. Не полностью голым и с определением " в чём мать родила", но близко к этому. Что-то из одеяния на мне имелось, но это "что-то" никак не могло защитить от "космического холода", что царил за стенами старой кельи.

Перечень моего гардероба "военного времени": штаны из военного брезента до колен и с одной лямкой через плечо. Тонкого брезента защитного цвета. С пуговицей. Какой из воюющих сторон принадлежал брезент на моих тощих ягодицах – "следствием не установлено". Штаны из тонкого, военного брезента были созданы руками записной "мастерицы по нужде": матерью. Всё она и всегда!

Штаны носились на голом теле, и при тонкости военного брезента ухитрялись швами натирать "причинные" места" обладателя.

Принадлежность материала первых штанов к брезентам армейского назначения – отечественная: штаны иготовились до контакта с врагами и называться "вражескими" никак не могли. Первые штаны семь десятков лет не хотят уходить из памяти: карманов, этих закутков мужских брюк – , мать не предусмотрела:

– Обойдёшься без карманов. Чего в них класть? – какая из неприятностей – натирание промежности грубыми швами, или отсутствием карманов преобладала – не могу определить и до сего времени.

– Оба "хороши, негда печать ставить! – неоспоримый вердикт матери в ссорах с сестрой.

Рубашка "свободного покроя", как сказали бы о ней сегодня. С длинным рукавом и без деталей. Чулки на завязках. Резинок не было. Определение будет точным, если сказать так: "резинки, исчерпав возможности резинить, продолжали служить телу верёвочками". Подтяжек, кои в старые времена держали детские чулки на нужном уровне не имел. Не было и зимнего пальто, а то, что было – мать называла приобретённом в детском доме определением "харпаль", и если матушкино "харпаль" разложить на части – вторая половина понятна: "паль", "пальто", но что значило "хар" – осталось загадкой. Выросшие, вроде меня, в тряпочной нищете до конца дней остаются безразличными к одежде: