Текст книги "Прогулки с Бесом (СИ)"
Автор книги: Лев Сокольников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 89 (всего у книги 111 страниц)
Ты, тогдашний мальчик, а ныне старый чёрт, можешь внятно ответить, хотя бы самому себе, что заставляло тебя тянуть руки к чужим цветам? Сажал их? Нет! Ведь ограждающая проволока предупреждала:
– Не трогай, не твоё! – что за проволокой искал, чего лез?
– Проволока какая-то несерьёзная была! Обидная. Почему они, сволочи, хорошую ограду не сделали!? Из колючки и густо? Тогда бы я не полез! Меня только серьёзная ограда удержать и может! Голая проволока, а так жиганула! От боли завыл громче, чем сирена оповещения о воздушной тревоги в начале войны! Я летел лечиться, не разбирая дороги: такая была боль!
– И как? Аппетит на чужие цветики пропал? Отучили враги трогать не своё? Польза от волдыря была?
– Была! И аппетит трогать всё немецкое надолго пропал... И всё же они сволочи: надо ж, высокочастотный ток в проволоку пустить!
– Босой был?
– Чего спрашиваешь? Забыл? У кого тогда обувь для лета имелась? Война кругом, а они какие-то цветики током оберегают! Ненормальные!
– Ну, ничего, жив остался, всё в прошлом. Что понял из него?
– Кое-что. Сегодня не мешало бы против "родной" шпаны немецкий способ применить! Ага, дачи охранять. И чтобы проволока не только одни ожоги делала, а чтобы совсем... ведь что творят, гады! Пакостят, ломают, воруют!
– Как понимать? Что, "свои" хуже немцев стали? Оригинально! Редкостно! Дожили! Докатились до немецкого способа защиты дач от родной шпаны! В этом что-то есть. А чьи гады-то? Немецкие? Поди, "своя" дефективная сволочь пакостит. Стоит ли обижаться? И ты когда-то хотел немецких цветиков нарвать, кровь-то "наша", "одна на всех"... На сегодня спасение от собственного криминала – призвать в отечество германскую полицию блюсти наш порядок. Ага, как прежде Рюриков призывали...
– Это ж сколько потребуется немцев?
– Батальон на губернский город.
– А хватит?
– Хватит. Немецкая полиция много, как и прежде, не разговаривает. Немец действует... Немец не меняется, как и я...
– А сколько на район потребуется?
– Роты хватит... Справятся...
– Как думаешь, не испортятся честные немецкие шуцманы на русской земле? Взятки, пьянки?
– Не успеют: год отработали – ротация. Свежих давайте...
– Не годится. Эдак всю Германию испортим... Как не крути, а всё же у каждого немца какая-то порча после года службы в России непременно появится. Немец – он чувствительный, памятливый на хорошее... Глядишь, мы эдак мы всю Германию развратим! – ох, как неприятны воспоминания, если они приходят незваными и не стандартные, а из "спецхрана"! Что такое "спецхран"? А это такое, что нигде и никогда не упоминалось... и впредь не упомянется...
Второе оккупационное лето закончилось музыкой из патефона, качелями из бикфордова шнура вместо верёвок, цветами с немецкой клумбы и ожогом на руке товарища за любовь к прекрасному, но чужому...
Глава
.
Гимн партизанскому движению.
Зима сорок третьего года оказалась не такой лютой, как прошлая. Не потому ли, что был спрятан в пальто из сукна от немецкой шинелио с подкладкой русского происхождения в переработке руками талантливой русской портнихи? Немецкое сукно на русской вате – союз двух товаров грел тело русского шкета...
Дни, когда после непродолжительного боя "репарацией" получал валенки сестры с дыркой на месте большого пальца в обувке на правую ногу– были самыми прекрасными днями детства! Обряжали и выпускали из кельи-клетки на свободу:
– Подышать воздухом – сейчас понял: зимний, ничем не отравленный воздух "малой родины" – первейшее лекарство от всех болезней.
А если с тайной мыслью отправляешься не просто "дышать воздухом", но обследовать заснеженные просторы родного монастыря – ценность "выходов в свет" не имеет размера. Это для меня, но у сестры оставались переживания за личные вещи.
Жители города и до оккупации не имели привычки очищать улицы от снега, а в оккупацию "и сам бог повелел" не заниматься столь пустым и ненужным делом: оккупированные довольствовались тропинками в нужном направлении. Такое равнодушие приводило врагов в ярость, и уклонения жителей домов от работы по очистке прилегающей территории определялось ими, как "неповиновение германским властям" с вытекающими последствиями для ослушников. Любовь немцев к чистым от снега улицам любого города мира, а не только в своих городах, и была второй причиной поражения в прошлой войне.
Чистка улиц от снега касалась и жителей сельской местности, и в этом месте хочу помянуть полицаев из "своих":
– "сволочи они! Предатели, отщепенцы и вражеские прихвостни" – любое нехорошее слово в их адрес будет "заслуженным". Но с другой стороны: очищенные дороги требовали меньше энергии при перемещении по ним.
И следует ставить к стенке полицая, что приходил в дом к "родственнице по отцу" и говорил негромко и с глазу на глаз:
– "Слышь, Матрёна, завтра немцы наедут и погонят всех, без разбора, дорогу чистить. Пробегись-ка по деревне, да шепни, чтобы валенки спрятали... Да сдуру не проговорись, кто предупредил"! – явно рисковал подлый полицай: Матрёна дурой от рождения была...
Вот оно: немцы в первую зиму оценили силу русских валенок, но почему не запаслись ими на вторую – загадка для историков. Тема "докторской" не меньше... даже название появилось:
"Влияние обуви на победу в войне ...."
До сего дня немецкие туристы поражаются, удивляются, возмущаются неубранными от снега дорогами и улицами России. Возмущение скрытое, тихое, культурное и вежливое, перешедшее на генетическом уровне от стариков к молодым. Так и живем до сего дня: продолжаем не убирать снег на улицах, а они продолжают возм... нет, не годится, "возмущаться" никому не позволим, оно выскочило с "разгона". Туристы из Германии не возмущаются, им с сорок пятого наша "победа" запретила возмущаться по любым поводам. Удивляться, не переходя границ вежливости – bitte, но возмущаться – nein! – канули в Лету времена возмущения нечищеными улицами России, осталось удивление видом зимних улиц.
Знакомая учительница немецкого языка, человек с большим процентом юмора, высказала мысль:
– Немцы воину проиграли из-за нечищенных от снега улиц оккупированных городов: у них принято наступать и отступать по дорогам и трассам, а тут – нечищеные от снега улицы и дороги – вот и результат! – мужчины воюют, но причины поражений знают только женщины.
Пошли слухи и разговоры о партизанах: те стали беспокоить немцев на железной дороге. Пришло время, когда любая поездка родителя могла окончиться горем для нас, а батюшке хватило бы всего два пункта, чтобы партизаны с полным основанием могли лишить его жизни:
а) валящийся под откос от взрыва мины под колеёй бывший советский вагон с гарантией валил и немецкого прислужника,
б) как пособнику врагам – пуля от народных мстителей была бы для него не лучше, чем пункт "а". Отечественные хрен и редька по содержанию сахара всегда одинаковы.
Сроков в часах на поездки не существовало, и "вояж" мог длиться трое-четверо суток. Как рассказывал отец, особенно опасным было рокадное направление поездки, то есть, вдоль линии фронта. Бывало, что такие поездки заканчивалась диверсией. Главные кондуктора из немцев не любили поездки в направлении рокады, но "что плохо для немца, то в самый раз – для меня": в городе, куда перевозились военные грузы, точно такое оккупированное население меняло махорку местного производства на товары, что привозили вражеские пособники со своего города.
Вот так: кто-то спасал отечество от порабощения, а иные мешками возили махорку, семечки, соль, самогон и ни на минуту не задумывались о дальнейшей судьбе отечества! Война – войной, а бизнес – это бизнес! Но тогда этого слова "советские" люди ещё не знали.
– Нашёл чем удивлять! Сегодня из воинских частей продают оружие потенциальным врагам государства, а тебя возмущает мешок с махоркой времён оккупации!
Непосредственный отцов напарник страшно переживал, когда выпадала поездка в рокадном, наиболее опасном направлении. В переживаниях начальник почему-то вначале адресовался к отцу по имени-отчеству и называл отца "паном", а потом обращался к силе выше:
– О, main Got... – отцов напарник из немцев, старший над ним, далёкий от военных упражнений человек, ограничивался словами "мой бог". Был ли на нём солдатский ремень с надписью на бляхе "Got mit uns" – как ныне узнать? И нужно ли? Бес шепнул:
– Отец в пику немецкому "main Gott" возражал русским текстом:
– "С нами крестная сила"! – бог – "един для всех народов", но делили его на две враждующие половины. И чужому богу не было дела ни до отцова начальника-немца, ни до отца...
– А не кажется ли тебе, бесовское отродье, что "богу Авраама, Исаака и Иакова" не было дела и до христианской "троицы"?
– Логика проста: ныне судят древнего охранника лагеря времён старой войны и вменяют убийство многие тысячи иудейских, "избранных" тел.
Вопрос: почему тем, кто истреблял когда-то "богомизбранных" – "бог Авраама" дозволил в хорошем здравии жить до глубокой старости?
– Трудный вопрос, на него, пожалуй, никто ответить не сможет... Хотя есть один ответ, неправильный...
– Излагай...
– "Истребляя "избранных" – охранник делал богоугодное дело и наградой получил долголетие"? Вот ведь куда можно забрести! Что скажешь?
– Пока – ничего: проведу "опрос общественного мнения" среди своих – и доложу о верности, или ошибке соображений...
– Что скажут твои – не знаю, но мои соображения таковы: "божьи избранники", ясный хер, сплошь и поголовно – кошерные, "святые" люди в отличие от "избранников диавола". "Врагу рода человеческого" хорошие не нужны, и если не так – какой он тогда, к дьяволу, "диавол"!. Логично?
– Вполне!
– Если сидишь во мне – каков я? Один из миллионов худших? Вот и думаю:
у людей – иначе: обидел кто-то родича моего – без промедления получай сдачи. У "бога Авраама, Исаака, Иакова" странная и непонятная задержка
наблюдается: "любимых" изводили миллионами, но убийцы оставались целёхонькими, и нет ни единой истории, где убийцы получали бы возмездие не позже секунды после совершения "преступных деяний после совершения преступных деяний с "богоизбранными". Сожгли изверги сотню евреев – на утро сотня охранников в покойника оказалась! И причин нет. Вот это возмездие, понимаю! А то ведь шесть десятков лет по миру за старьём гоняются, формулу "преступник должен получить возмездие" выполняют и устали не ведают. Сколько ещё гоняться будут?
– Пока число пойманных преступников не сравняется с количеством загубленных иудейских тел плюс одно...
– С чьей стороны?
– Понятный хер: охранников!
– "Пятьдесят процентов акций плюс одна"? Эдакий "контрольный пакет"?
– Он самый...
– Брось! Где сегодня наловить шесть миллионов "нацистских палачей"?
При всех "талантах" этой публики – и они не смогут.
– Они – талантливые, что-нибудь придумают...
– "Возмездие, возмездие..." Самое страшное возмездие – инсульт, да не такой, когда ушибленный им хотя и скрюченным, но перемещается, не лежит колодой и языком шевелить не может... И ходящие за ним "во имя божеского милосердия" не думают:
– "Когда ж тебя, падаль, черти возьмут!? Или ты и чёрту не нужен, а не то, чтобы богу"!? Если бы тогда "наверху" приняли постановление "смерть – за смерть, кровь – за кровь: за одного убитого еврея – один охранник" – все бы в живых остались, и прежний недосмотр "всевышнего" ныне простые иуде исправляют. Если бы "богом избранные" не были столь активны "в наказаниях за преступления" – их бывшие "убийцы" жили бы до полторы сотни лет. Да-а-а, много туману. Хватит, "возвращайся на курс", продолжай о "партизанском движении на оккупированной врагом территории страны советов"..
Какие другие слова из уст отцова начальника следовали после обращения к богу – отец не понимал, но крестился в знак солидарности с врагом. Отец совершал "крестного знамение" по православному правилу, крестился ли отцов начальник – не знаю. Знаю одно: это было одномоментное, короткое
искреннее богослужение представителей католической и православной конфессий.
– Бывало так, что отец первым начинал походное "богослужение" словами
"С нами крестная сила"!?
– Нет. Как он мог вылезать на первое место, находясь в помощниках? Обрати внимание: уже тогда "потенциальные враги по вере и по идеологии", немец и русский, совместно молились единому богу "о ниспослании жизни и здравия". Просили у бога немногое, простое и понятное: "помиловать, оставить живыми и здравыми", а сверх программы – оказать помощь в коммерции. Иначе, зачем жить? Ничего нового. И до сего времени ваши "иерархи" враждуют: "кто ближе из них к господу"!? Конфессии приступают к совместному вознесению молитв, когда видят явное и неизбежное приближение "каюка", коего в прежние времена "пиздецом" называли. Вывод: паре из русского и немца постоянно нужны обстоятельства, кои вынуждали молиться "единому".
– Что за намёки!? Куда клонишь!?
– Третья причина поражения немцев: гордыня. Когда вражеский эшелон с живой силой и техникой перемещался по железной дороге, то высший офицерский состав, "голова" перевозимого боевого соединения, находилась в пассажирском, "классном" вагоне. Как иначе? Ведь это командиры, офицеры!
Существовали два вида диверсий: разрушение полотна дороги с последующим сходом подвижного состава с рельс на ходу, или разрушение локомотива миной. Итог – остановка, а там начиналась стрельба с результатами.
Любой вариант диверсий ничего хорошего не сулил как врагам, так и вражеским прислужникам, но добавлял славы "народным мстителям" с одинаковым результатом: гибли люди и техника. Но "людьми" они были для себя и своих близких, а для "народных мстителей" – "вражеские прислужники".Методы вредительства на железных дорогах не изменились до сего времени: рваньё полотна дороги остаётся в силе.
Если под колёсами локомотива военного времени срабатывала мина нажимного действия, то валился сам локомотив и первый за паровозом главный, "штабной" вагон. Если ход у эшелона был приличный, то могло завалиться на бок пяток вагонов. Это зависело от прыти, с какой двигался состав. Средние и последние вагоны, как правило, оставались на колёсах. В таких ситуациях не пострадавшим и оставшимся в живых солдатам, нужны были чёткие указания в действиях. Но кому командовать? Где господа командиры?
– Пожалуй, ты прав. Господа офицеры в первые моменты пребывали в шоке! Им требовалась помощь, их следовало спасать в первую очередь! Какие команды от контуженного командира ждать?
– Вот и проигрыш! – торжествовал лукавый.
Это всего лишь бесовские соображения о прошлой "рельсовой" войне. Возможно, что они внушены "квартирантом", возможно, что древние специалисты-диверсанты, прочитав наши рассуждения, развеселятся!
Всё, что нами сказано – можно определить как "плагиат" потому, что в первые годы после войны, смотрел фильм о "рельсовой войне" белорусских партизан. Фильм, разумеется, художественный. Самому не пришлось бывать в устроенной партизанами аварии, но последствия работы народных мстителей видел. Об этом – во второй части Polska.
Если верить съёмкам, в которых макетами заменяли настоящие паровозы и вагоны, то верно: весь эшелон валится под откос, всё, что может гореть – горит, что взорваться – взрывается, но последний вагон, настоящий, с "живой силой врага" киношники оставляли на "десерт". Это когда его обитателей с наслаждением расстреливали народные мстители. Вот на последнем вагоне батюшка и служил захватчикам. Завалиться под откос вместе с вагоном у него были минимальные возможности, но что отца не могли "шлёпнуть" партизаны – гарантий не было.
– Бес, как тогда становились партизанами?
– Просто. И одновременно – не совсем так.
– Какая должна быть причина, чтобы мстить врагу всеми способами?
– Враги должны сжечь хату, убить родича, избить и унизить тебя. – Тогда почему я не уходил в дремучие леса мстить "своим" за похожие обиды? "Свои" не жгли, но убивали, унижали, а я всё же не шёл в леса и не мстил? Все ли, кто партизанил тогда – были обижены захватчиками?
– Нет. Ваша область была, пожалуй, самая лояльная к пришельцам. "Верха" призывали вас на борьбу с захватчиками, но не все "низы" на такую борьбу поднимались. Призывать никого не нужно было только потому, что "любовь к родине должна была гореть в сердце каждого из вас" без постоянного "подливания масла в огонь". На основании такого заявления вы "все, как один", должны были взяться за оружие, и тогда бы враги не пробыли в вашей губернии и недели! Но этого не случилось. Почему?
– "Почему?" – эхом отозвался я.
– "Слухай суды", как говорят в Белоруссии, там партизанская борьба особенно яростной была, "не на жизнь, а насмерть".
Как-то собралась верхушка немецкого командования числом восемьсот
персон по какому-то случаю в одном помещении, а партизаны "проявили смекалку" и место сбора на воздух подняли! Успех! Это ж надо: одной диверсией столько больших вражеских воинских начальников угробить! Правота партизан несомненна: "очищали родину от врагов всеми доступными способами".
Что следовало делать врагам? Ничего:
– "Партизаны – это не военные люди, гражданские, "мирные", а с невоенными Вермахт не ведёт боевых действий"! – так нет вам, эти ужасные враги согнали мирных жителей окрестных сёл в сарай и подожгли! С доводом:
– Не смогли устоять против армии в открытом бою и применяете бандитские методы! Если вы "мирные" – не берите в руки оружие!
– Партизаны понимали, что враги отомстят за убитых не в боях товарищах? За убитых в бою не принято мстить, бой на равных не знает "отомстить за смерть товарища"... Какой-то нехороший, неверный вывод напрашивается: немцы за своих убитых рассчитались жизнями мирных жителей и "народные мстители" подставили соотечественников? Коих в сарае сожгли? Эти – тех, те – этих? Эдакое "торжество справедливости"?
... и когда, по расчётам матери, отцу пора бы возвратиться из поездки, а он не являлся, и страхи становились нестерпимыми – тогда-то и просила открыть поддувало плиты и звать отца.
Ритуал возвращения совершался перед самым уходом в постель. Слабо веря в успех, всё же становился на колени перед дверкой поддувала и полушёпотом звал:
– Па-а-а-п-ка, иди домой! – тихо и нараспев произносил слова призыва. Раза три, затем, аккуратно, не хлопая, закрывал дверцу поддувала и быстро бежал в постель: колдовскую процедуру совершал в раздетом состоянии, терял тепло, и потом, под одеялом, оно почему-то медленно наполняло тело...
Не гордился "колдовскими операциями", не видел себя "благодетелем и спасителем семейства": звал-то не чужого отца, но своего...
Заниматься колдовскими действиями доверяли почему-то мне. Старшая сестра магией не занималась.
Почему мать готовила меня в "колдуны" – объяснение появилось только сейчас: во все исторические времена совершать магические манипуляции мог только член семьи "мужска пола".
Пол мужской был, но того, кто мог бы тогда оценить мои способности к магии – рядом не было. Возможно, что "колдун" из меня был никакой, "нулевой", но других, кто мог бы исполнить просьбу матери, когда отец задерживался в поездке дольше трёх суток – рядом не было...
– Почему не упоминаешь, что отец ни разу не попадал под "обработку народных мстителей"?
– Как могу такое приписать себе?
Предупреждение всякому, кто захочет в будущем через поддувало действующей, рабочей плиты, звать потерявшегося человека... или покинувшего вас:
а) совершающий магический ритуал должен быть невинным ребёнком мужского пола не старше десяти лет и никогда не состоявший "членом всесоюзной пионерской организации им. Владимира Ильича Ленина".
Основное требование для вызывателя духов – это не состоять в какой-либо политической организации, быть свободным. Духи не любят и не входят в общение с теми, кто связан "партейной" дисциплиной: любая наша зависимость нейтрализует и сводит на "ноль" возможности и силу всякой магии.
Много позже узнал название тому, чем занимался: "энвольтование".
б) призывы к возвращению следует совершать только через рабочую печь. Или плиту. Тёплую. Вызывать через трубы печей сгоревших жилищ – пустое, бесполезное занятие. Так же непригодны вентиляционные отверстия в кухнях нынешних панельных домов.
Удивительное явление: почему бы подробно не расспросить отца о его работе на оккупантов? День за днём? Всё, что сохранила отцова память? Что он делал, в чём заключалась враждебная деятельность против "страны советов"?
– Да какая это работа? Фонари хвостовые таскал и всё другое, что делал до войны и на советском транспорте. Что может измениться в работе на железной дороге? Дорога ещё долго будет только дорогой. Техника изменилась, но сама дорога – нет. Вагоны-то прежние, на колёсах... Грузы были другие и хозяева новые, а так – всё, как и прежде.
– С "народными мстителями" доводилось встречаться?
– Было! Как-то иду на службу, осень была, и перед станцией встречает личность в телогрейке. Понял по экипировке моей: работник на немцев. Показывает кусок угля:
– В тендер подбрось! – не просит, требует...
– А как подбросить? Забраться в кабину паровозников? И они не спросят "чего забыл"? Не допросят, не хуже немцев, а может, и лучше?
Свои долго разговаривать не станут: ключом по черепушке – и сбросят с паровоза. Цел останусь – повезло, нет – так нет. Если немцы возьмут – бить не станут, пулей ограничатся, а у меня трое гавриков, и все малые. Подброшу "уголёк" в тендер и что потом?
...потом, на ходу состава, на вид нормальный кусок угля кочегар кидает в топку локомотива... Взрыв в топке рвёт трубы котла, освобождается пар и разносит всё вокруг:
– "Получайте партизанскую месть"! – первой гибнет локомотивная бригада: мало кто из прислуги паровых котлов в живых остаётся, когда тем надоедает работать. Прислужники, предатели проклятые, чего их жалеть!? Вариант два: подбрасываю "уголёк" в тендер чужого, не своего паровоза, не того, который потащит мой состав, а те паровозы обслуживают предатели, как и я... Как соседа убивать? У него двое ребят малых? И как скоро немцы меня вычислят и возьмут, сколько потратят времени на выяснение всех обстоятельств? И, разобравшись – шлёпнуть? – что тогда ответил "мститель" отцу и почему не прикончил родителя – при жизни отца таким вопросом не задавался, и прошлый туман разгоняет бес. Но, думаю, не сам, отец шлёт сигнал из своего далека:
– "Скорее всего это был провокатор от немцев: свободно и безстрашно разгуливал около станции..."
– ...но мог быть и "народным мстителем". Как теперь узнать?
Глава 100.
Второе Рождество.
Чем памятен второй оккупационный декабрь?
Обитатели монастыря помнили первое празднование чужого "рождества Христова", помнили, каким фейерверком встречали немцы католическое Рождество в прошлом году, и повторно пугаться не готовились.
Война хороша разнообразием: в ночь за пару дней до Рождества, или менее того, советская авиация совершила не особо жестокий налёт на станцию. Судить о жестокости налёта, когда он делается за пять километров от твоего жилища – трудно, но если бы знал счёт – ни одна свалившаяся на станцию бомба не осталась бы неучтённой. Для самой станции налёт был сильным, но поскольку до монастыря долетали только звуки взрывов, то и налёт можно было отнести к категории "терпимых". Монастырцы довольно равнодушно отнеслись к налёту советской авиации:
– До нас не долетят! Повторения прошлогодних страхов не будет, учёные! – к тому времени масса обитателей монастыря превратилась в экспертов по вопросам авиационных налётов, и засчитать бомбёжку на манер прошлогоднего торжества никак не могли.
Странно как-то Рождество началось, рановато и с большим заревом над станцией! Настолько большим и хорошим заревом, что лица монастырцев, высыпавших на улицы для выражения чувств, были хорошо видны.
Люто бомбят станцию, и отца нет третьи сутки! Что думать, чего ждать?
До предела тревожное состояние души мать обозначала двумя словами: "предаться земле". "Предание земле" – часть христианского обряда погребения, после которого всякие "воскресения" невозможны... если не считать "всеобщего воскресения из мертвых" с последующим "страшным судом".
"Предаться земле" – короткое и точное определение, ничего лишнего: "конец всему". У "предаться земле" был ещё один короткий и пугающий смысл: "умерла", но мать им не пользовалась, но отдавала предпочтение "преданию земле". "Предаться земле" несёт в себе незавершенность, звучало замаскировано, изящно, и не имело точности, кою несёт в себе понятное "умерла", "предаться земле" не значило полного и окончательного расчёта с видимым миром.
Причин "предаться земле" у матери было больше, чем нужно: бомбёжка на станции была? Была! Приличная? Очень даже, страшная и "яркая"": в монастыре, в пяти километрах от станции, было светло, как днём... ну, если не совсем, "как днём", то с видимостью, коя позволяла без труда видеть выражения лиц обитателей монастыря, высыпавших на улицы с желанием что-то узнать о происходившем.
Мог отец попасть под "обработку" родной авиации? Вполне, к тому и шло: верной работой на врагов отец заслужил наказание от "родной советской авиации" и повисшая в келье тревога языком матери сказала:
– Зови отца...
– Верно, только ты мог спасти отца... единственный мужчина в доме...
– Да, было, занялся тогда слабым и безобидным видом колдовства, звал отца через поддувало плиты и понять не мог: почему через поддувало, а не через основную, загрузочную дверцу? Через дверцу удобнее?
– Если бы вызывал через дверцу – вызов ушёл бы вниз, в поддувало и не достиг цели, а когда через поддувало – призыв проходил плиту, вылетал в трубу вместе с тёплым воздухом и достигал цели – отца.
– Мать перед обрядом задвижку открывала... на всю... Когда топила плиту – открывала немного, а когда отца звал – полностью...
Низко наклонившись, дверцы поддувал высоко не делают – тихо говорил в тёмный проём поддувала:
– Папка, иди домой... – призыв повторялся трижды.
Вызывая отца – обратил внимание: звуки бомбёжки доносились из поддувала. В отличие от матери, страха за отца не испытывал и улёгся спать с чувством хорошо сделанной "магической работы".
А утром... Утром в келью ввалился отец увешанный сумками, торбами и мешками! С улыбающимся лицом! Слава богу – жив!!! Главная радость – жив, а что было в сумках мешках и торбах – так, дополнение к основной радости:
– Жив отец! – или радость от принесённого отцом добра в мешках и торбах было "первой" радостью, а полная отцова сохранность шла следом за добытым добром? Что в мешках!? Откуда!?
– Оттуда! Пришёл из Рейха эшелон с подарками для воюющих, чтобы доблестные воины Рейха могли вдали от родных очагов отпраздновать великий праздник всех христиан Земли: рождество Христово.
И как атеистическая советская армия и её доблестный воздушный флот могли позволить веселиться врагам на захваченной совецкой земле!? Как отказаться от порчи настроения захватчикам!? Не бывать тому! – и краснозвёздная авиация поднялась в ночное небо...
Заподозрить советскую авиацию в том, что целью налёта на станцию был только эшелон с рождественскими подарками из Рейха – не могу. Думается, что основной задачей советского командования было "уничтожение живой силы и техники противника", а эшелон с подарками для солдат Вермахта попал "под горячую руку", "сверхплановым" Но каковы были основные причины ночного налёта советской авиации – ни один военный историк сегодня сказать не может.
Кроме приятного эшелона с подарками на станции были и военные грузы, а какие – об этом остаётся гадать. Были цистерны с горючим, и это они так ярко озарили свод небесный над монастырём! Настолько ярко, что насельники могли видеть выражения своих лиц. Что такое четыре, или пять километров от монастыря до станции, где было чему гореть?
Что творилось на станции в ночь перед Сочельником – об этом коротко рассказал отец, а я, плюс бесовские "дополнения, уточнения и фантазии" – переведу рассказ отца: в полученном через беса сообщении он дозволил
делать с рассказом всё, что наша пара сочтёт нужным:
– Только не особо врите...
– Всё в меру, всё в меру... кроме выпивки...
Глава 100 .
Глава
«...смещение времени и пространства...»
Ужасные события увиденные в зиму сорок первого-второго излагаю в конце повести, а по писательским законам следовало пустить в начале ноября месяца, но не в августе сорок третьего. Истинную причину сбоя объяснить не можем, а имеющаяся выглядит так:
любую главу повести можно рассматривать самостоятельным коротким рассказом о днях оккупации без привязи ко времени,
Окончание прогулки в зиму сорок второго грустное: как-то вырвавшись из окружения в четырёх стенах с большим боем за овладение валенками сестры, а "бой" происходил солнечным утром, преодолев любовь сестры к валенкам и завоевав их на время, радуясь победе и не задумываясь о направлении прогулки – двинулся в город. Улица, по которой ноги несли засидевшееся тело – с уклоном, и процесс несения совешался лёгко и свободно.
Ах, недокормленное детство, может потому лёгкое, подвижное и счастдивое!
Курс обучения грамоте окончился, сестра сидела дома и дарила радостные мысли братцу: "зачем ей валенки, если никуда идти не нужно"!? – наконец-то никакими условиями валенки не были привязаны к ногам сестры!
За одно проводил "ходовые испытания" нового зимнего пальто с верхом из сукна от немецкой шинели, но на русской вате.
Да простит читатель, если таковой найдётся, но гимн Пальто с "верхом" из серовато-зелёного сукна немецкой шинели
(остальное "совецкое") пропою, а если, славя предмет гпрдероба повторюсь оно того стоит. В написании гимна Пальто за помощью к бесу обращаться не стану.
Как могла попасть немецкая солдатская шинель с дыркой от пули оккупированным "советским" гражданам? Сняли с убитого, мародёрство? Живые оккупанты избавились по суеверию "не защитила владельца"!? – и никто другой не рискунл пользоваться вещью убитого?
– Не знали, что шинель с дыркой от пули приобрела волшебные свойства, не нашлось и единого знающего "две пули в одну шинель не влетают"? И если избавились от шинели с умыслом – то как? Отдали за "данке шёен? Продали? Пропили? И если пропили – за сколько посудин по ноль пять литра? И какого качества самогон? Хлебный "первач" не менее семидесяти процентов "убойности", фальсифицированный "свекольник"?
Мощные, тревожные вопросы приходят из неведомого пространства и Бес не может задержать.
Два достоинства было у обновки:
а) охраняла тщедушное тело владельца от холода,
б) и от вопросов к родителям:
– А где таким сукнецом разжились!?
Быстро добрался до центра города: катиться под гору всегда легко. Улица входила в центр города.
В центе – скверик, он и сегодня на том месте. И на подходе в сквер увидел страшную картину: на деревьях висели люди! – вот оно, начало! Вспомнились страшные разговоры, что велись среди женской половины населения монастыря до прихода врагов:
