Текст книги ""Фантастика 2024-17". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Георгий Зотов

(граница утра, резиденция прокуратора провинции Иудея, первые дни после календ месяца maius)

…Ленивый рассвет еще доедал последние звезды на бледном небе, когда до блеска вычищенная площадь перед помпезной резиденцией римского наместника начала заполняться людьми. Многочисленные зеваки не могли стоять на месте спокойно – слишком долгим было ожидание. Отчаянно волнуясь, по-заячьи подпрыгивая, они старались заглянуть через плечо находящегося впереди соседа. Каждому гостю не терпелось увидеть отъявленных злодеев, на чьей совести – зверские убийства десятка бедных людей, в том числе первосвященника Иудеи, а также несчастного старичка нищего. Среди разношерстной толпы отчетливо бросались в глаза расшитые золотом хламиды священников Синедриона, блистали галльские туники богатых купчих и отвращали взгляд закопченные лохмотья ремесленников. Тонкие кипарисы по краям площади устремлялись в небо зелеными стрелами, они были высажены с задумкой: ни одно дерево не должно было оказаться выше императорского штандарта, укрепленного на крыше здания. Зеваки переминались с ноги на ногу, ожидая прокуратора, однако тот не спешил появляться. Сидя в уютной домашней гримерке, Пилат с помощью двух египетских рабов накладывал себе румяна на гладко выбритые щеки.

…Тяжело звякнули кандалы, и публика на площади сразу оживилась. Солдаты римской стражи под руководством Эмилиана (его локоть картинно висел на пропитанной кровью перевязи) вытолкали наружу закованных в цепи Калашникова и Малинина. Скорбный путь арестантов продлился пару минут: тюремная пристройка (служившая разновидностью гауптвахты для проштрафившихся солдат) почти вплотную «лепилась» к прокураторскому дворцу. Издавая веселый звон наподобие тройки с бубенцами, оба приятеля поплелись вверх по лестнице. Зеваки притихли: преступники, даже если учесть тяжесть содеянного ими, являли собой страшное зрелище. Их лица покрывали черные синяки, на обнаженных до пояса спинах сплошной бурой коркой засохли кровавые полосы. По дороге от пещеры до виллы Пилата солдаты отряда Эмилиана выместили на пленных всю злость за раненых товарищей. Чуть позже, зайдя в камеру, мстительный Эмилиан добавил от своих щедрот по пять ударов хлыстом. Примерно столько же заключенные получили и сегодняшним утром, когда Малинин наивно спросил у стражи – когда подадут завтрак?

…Стоя на верхней мраморной ступеньке, Калашников уловил повисшую в воздухе тяжелую ненависть угрюмо молчавшей толпы. Малинин, ощупывая свежий синяк под глазом, тоже понимал – ничего хорошего им не светит.

– Похоже, они к нам не слишком гостеприимно настроены, – сделал грустный, но точный вывод казак, пытаясь разрядить обстановку.

– А с чего им нас любить? – вяло ответил Калашников. – Они же поголовно уверены, что мы с тобой прикончили первосвященника Каиафу, а на закуску – еще и кучу народу. Удивительно, как нас пока не растерзали на месте.

Над головой Калашникова просвистела «первая ласточка» – гнилое яблоко, брошенное кем-то из ремесленников. Вслед за солистом вступил хор: на узников обрушились апельсины, инжир и отборный конский навоз.

– Нам нужен хороший адвокат, повелитель, пролепетал Малинин, неловко уворачиваясь от щедро летящих в его сторону протухших «гостинцев».

– Кто бы спорил, братец, – не возражал Калашников, вытирая с разбитых губ остатки лимона. – Но в Римской империи никому адвоката в принципе не полагалось. Да и чем юрист поможет? Серийные убийства плюс подозрение в шпионаже в пользу Парфии – да мы уже десять раз «вышку» заработали.

– И каким образом нас казнят? – зазвенев кандалами, обмяк Малинин.

– Полагаю, распнут на кресте, – дружелюбно пояснил Калашников. – Казнь мучительная, но популярная. Римляне, сам понимаешь – они звери еще те. Например, после разгрома Спартака казнили шесть тысяч гладиаторов из его армии. Кресты с распятыми стояли вдоль всей дороги из Рима в Капую. В качестве особого исключения в империи могут засечь кнутом, удушить или сбросить со скалы. Эстетам и патрициям (к коим мы не относимся), подносили чашу с ядом, либо предлагали добровольно вскрыть себе вены.

…Малинин впитывал информацию молча, лишь часто и горестно вздыхая.

– Но, самое страшное, братец, – подвел итог Калашников. – В этом проклятом Риме нет традиции, чтобы осужденному на смерть подносили последнюю чарку. Опережая твой вопрос, хочу попросить тебя сохранять мужество, к утоплению преступника в водке здесь тоже приговаривать не принято.

Изменившись в лице, Малинин послал по матери Римскую империю в целом, местные законы, Шефа, отправившего их сюда, пятикратно пресветлого цезаря, центуриона Эмилиана (ему досталось больше всех), жаркую погоду, и отдельной, но горячей строкой – твердые, как камень, иудейские фрукты.

…Он еще только заканчивал перечисление, когда на площади раздались жидкие аплодисменты, и визгливые вскрики «Слава!» Кокетливо подмигивая, обмахиваясь шелковым платочком, перед зеваками появился Понтий Пилат, облаченный в малиновую кольчугу от Луция Версачерия. Прижав к накрашенным губам кончики пальцев, прокуратор томно послал публике воздушный поцелуй, полный сдержанной, но пылкой страсти.

– Так это ты, что ли, – певучим, полуженским голосом произнес прокуратор, обращаясь к Калашникову. – Посмел называть себя царем Иудейским?

Он не успел договорить – на его челе отразилась печать недоумения.

– Ой… – вздрогнул прокуратор, и провел ладонью по глазам, размазав парфянскую сурьму. – Откуда у меня ощущение, что я должен это сказать?

– Я бы объяснил, – усмехнулся Алексей. – Но боюсь, у тебя голова лопнет.

Понтий Пилат, с испугом взглянув на него, отошел в сторону. К подножию лестницы вразвалочку приблизился Эмилиан. Приветствуя начальника, он простер в воздух здоровую руку, сжав плотной «лодочкой» толстые пальцы.

– Прокуратор, – хрипло прокричал центурион. – Именем пятикратно пресветлого цезаря – да продлят боги его годы! – я свидетельствую. Прошлой ночью я застал двух этих мерзавцев в пещере у Масличной горы, где они, пользуясь темнотой, раздевали и грабили трупы убитых людей!

Толпа вновь заволновалась, но гнилые яблоки уже закончились.

– Как замечательно работает фантазия у некоторых людей, – заметил Калашников Малинину. – Он всего лишь видел, как мы мешковину сдергивали с покойников. И вот, пожалуйста – получается, раздевали. И главное, логически-то все верно. Хорошо, братец, что ты при этом случайно никого не ощупывал. А то бы нам до кучи еще и изнасилование припаяли.

– Это серьезное обвинение, Эмилиан, – нахмурился Пилат. – Если оно справедливо, то следует, не мешкая, отправить эту пару на Голгофу, дав им в компанию два деревянных креста и мешочек гвоздей. Так я сейчас и сделаю, но… Меня смущает лишь один момент. Только что вернулись «мортусы»[106]106
  Перевозчики трупов в древнем Риме и средневековой Европе. Обычно вербовались из преступников, отбывающих наказание в тюрьмах.


[Закрыть], посланные в пещеру для перевозки трупов. По странному стечению обстоятельств, они не нашли там ни одного тела. Ты же клялся сердцем цезаря, что видел кучу мертвецов, и среди них – самого Каиа-фу с дыркой в его почтенной голове! Какое объяснение ты можешь дать?

Эмилиан запнулся. Центурион был военным до мозга костей – на этом основании работа мысли не всегда давалась ему с приятной легкостью.

– Вероятно, у преступников были сообщники, – тяжело сообразил он. – Скорее всего, они проникли в пещеру после нас, и перепрятали тела.

Калашников почуял нутром – пора ковать железо, пока горячо.

– Осмелюсь возразить, прокуратор, – поднял он руку со звякнувшей цепью. – Как давно вы были на главном базаре? К сожалению, уже далеко не первый выпуск пожелтевших папирусов, опираясь на показания измученных коллег Эмилиана, сообщает, что центурион подвержен пагубному пороку. Находясь в казарме, он часами вдыхает дым от сожженных корневищ волшебных растений, чему свидетельство – его завидный аппетит. Говорят, что в дополнение к корням Эмилиан поглощает колдовские грибы, услаждая себя экзотическими видениями. Я бы поостерегся доверять такому свидетелю.

– Это правда, Эмилиан? – приподнял выщипанные брови Пилат.

– Наглая ложь, – задохнулся от бешенства центурион. – Вы забываете, прокуратор, я был в пещере не один. Неужели весь мой отряд наелся колдовских грибов? Спросите любого из солдат – все видели тела.

– Типичный вариант массовой галлюцинации из-за недостатка кислорода, – спокойно возразил Калашников. – В пещере было очень душно, из-под земли поднимались белые испарения – возможно, своеобразный природный газ. Предъявите трупы, Эмилиан. Иначе какой-то детский сад получается.

– А, в самом деле, повелитель, – с тревожным любопытством шепнул ему в посиневшее ухо Малинин. – Куда эти мертвецы из пещеры подевались?

– Да по фиг, куда, – быстрым шепотом ответил Калашников. – Хоть на Венеру улетели. Нам сейчас, дорогой братец, главное – на крестах не оказаться.

Пилат с сомнением почесал надушенный затылок.

– Я вынужден признать их правоту, Эмилиан, – сказал он, осуждающе чихнув. – А почему бы, знаешь, и не быть испарениям? Один раз я тоже так надышался карфагенских благовоний, что переспал со своей женой, приняв ее за мужчину. Попрошу тебя – покажи мне хотя бы один труп из пещеры.

Центурион, растеряв аргументы, схватил Калашникова за горло.

Он не представит, – толпа расступилась, пропуская вперед человека с кудрявой бородой и длинными русыми волосами, падающими на плечи.

Эмилиан осел на ступеньки лестницы, беззвучно шевеля губами.

Перед ним стоял оживший мертвец.

(mo же время и то же место)

…Иуда Искариот выглядел свежим, отъевшимся и вообще довольным жизнью. Ничто в его сытом облике не намекало, что он провел несколько дней на дне подземелья в весьма и весьма неприглядном состоянии.

– Никакого убийства не было, – улыбнулся тринадцатый Малинину и Калашникову. – Центуриону почудилось. Кого ты видел мертвым?

– Андрея, – в панике прохрипел Эмилиан, у которого уже двоилось в глазах.

– Меня, что ли? – высунулся из-за спин толпы Андрей. – Римлянин, у какого торговца ты покупаешь парфянские грибы? Тебя же до сих пор плющит.

– А может, тебе и Фома привиделся? – вкрадчиво спросил Иуда.

…Не в силах отвечать, Эмилиан кивнул, как китайский болванчик

– Какой ужас, – покачал головой Фома, сложив на груди руки. – Вот до чего человек себя работой довел. Организм истощился, видения начались.

Свалившись со ступенек, центурион потерял сознание. Калашников и Малинин были близки к его состоянию – они чудом держались на ногах.

– Повелитель, – тихо ужасался Малинин. – Может, в пещере и верно не обошлось без испарений? Я же сам видел их мертвыми. А теперь они стоят и разговаривают. У меня, видимо, ломка – слишком долго без водки живу.

Повелитель не отвечал, утратив дар речи. Он уже был готов последовать неверному примеру Эмили-ана, но… На этом моменте его угасший разум ожил вновь – среди собравшихся на площади зевак мелькнула фигура Лазаря.

– Братец, мы спасены, – радостно шепнул Алексей Малинину. – Ты понял? Их воскресил Кудесник! Он такие штуки запросто левой ногой проворачивает, ты сам мог убедиться. Единственно, мне непонятно – а куда делся Каиафа?

– Стало быть, Кудесник вычислил убийцу? – удивился Малинин.

– Я свечку при этом не держал, – туманно заметил Калашников. – Посему не знаю, вычислил или нет. Налицо лишь тот факт, что все мертвые апостолы неожиданно оказались живыми. Просто так подобные вещи не случаются. Наверное Кудеснику надоел весь этот доморощенный триллер с мистическими исчезновениями, и он решил вернуть народ обратно.

– Ух… ну как же я люблю «хэппи-энды»… – обрадовался Малинин. – Но есть одна ложка дегтя, которая портит бочку водки… то есть… ну неважно. Повелитель, я чувствую себя некомфортно. Почему это не мы с вами, а Кудесник самолично убийцу прищучил? Для нашего дуэта такое выглядит нехарактерно: и преступление не распутали, и киллера не словили. Полное ощущение пустоты и профессиональной непригодности, я вам так скажу.

– Я попросил бы тебя не обобщать, братец, – строго возразил Калашников. – Здесь особый, и, можно сказать, совершенно уникальный случай, не вписывающийся ни в какие рамки. Ты сам подумай: разве мы с тобой сможем составить конкуренцию Кудеснику в какой-нибудь области? Например, раскрыть покушение на его убийство и провести такое детективное расследование, чтобы Кудесник ни о чем не догадывался? Исключено. Давай рассудим трезво – любой заговор конкретно против Кудесника обречен на поражение. Правда, не знаю – сможет ли он вернуть Страстную неделю на круги своя? Каиафа сдох, Пилат на него внимания не обращает. А ведь именно сегодня должно было состояться распятие, обеспечившее впоследствии важные вещи: крещение Руси, крестовые походы – и, разумеется, повод выпить под кулич с глазурью на Пасху.

– В гробу я видел всю хронологию событий, – взвился Малинин. – Ваша лапша мне оба уха оттянула, повелитель. Ах, следует вмешаться, ах, страшный убийца из будущего, ах, надо Кудеснику помочь! Допомогались. Задание Шефа не выполнили, киллера не поймали, но по роже – огребли.

– Извини, братец, – сказал Калашников, смущенно позвякивая цепями. – Иногда главное – не победа, а участие, как на Евро-2008. Наша сборная по футболу первое место не заняла, но мы же туда поехали! Может, без нас Кудеснику пришлось совсем бы плохо – откуда ты знаешь? Да и какой полицейский чиновник откажется идти по следу киллера из будущего, прибывшего для убийства Кудесника? Такое ведь не каждый день увидишь. Не спорю, есть причина для расстройства – да, набили морду, заковали в цепи. Но потерпи пару минут. Сейчас нас оправдают, мы вернемся в грот, побеседуем с Кудесником. Не терпится узнать, как он поймал киллера. Ну, а потом сбегаем, скомпрометируем Шефа – и дело в шляпе!

Малинин угрюмо отвернулся – хамить начальству ему не хотелось.

Прокуратор кашлянул в кулак, призывая к тишине.

Шум на площади моментально умолк

– Поскольку двадцать свидетелей из центурии Эмилиана не смогли представить суду и обществу трупы жееееертв, – пропел Пилат, мелко хлопая ресницами. – То против обвиняемых нет никаких улик, кроме их шокирующей сексуальности. Именем цезаря я постановляю: освободить этих ласковых симпампулечек и выплатить им компенсацию за побои.

…Малинин с Калашниковым обнялись – к напарникам подошел кузнец, ловко вытащивший штифты из кандалов, цепи со звоном рухнули на блестящую поверхность лестницы. Толпа на площади забурлила.

– Что это такое вообще? – раздраженно взвизгнула торговка апельсинами, обращаясь к своей подруге. – Я, честная женщина, плачу налоги, и пришла в конце недели нормально организовать свой досуг – посмотреть на качественную казнь. Имею я право культурно провести время? Среднее распятие занимает три-четыре часа. И чего ж мне теперь делать прикажете?

– Совсем власть о простом человеке не заботится, – поддержала ее расфуфыренная подруга, отряхивая подол короткого одеяния. – Третью неделю в этой дыре ни одной приличной премьеры – ни распятия, ни колесования, ни повешения. Со скуки сдохнуть можно, в люди новую тунику показать не

–

выйдешь. Хоть бы уж паршивое битье батогами в выходной день назначили. Я тут, милочка, с неделю назад ездила в Галилею на побивание камнями блудницы, так плевалась потом: и блудница тощая, и камни мелкие, и палач – нетрудоспособный инвалид. Моя мать говорит – вот при императоре Октавиане были казни так казни, красота и сплошное загляденье. Посмотришь колесование, потом прямо ручки себе расцелуешь.

– Собрали народ, ни свет, ни заря, – вклинилась в беседу жена горшечника. – Мы принарядились, пришли, взяли с собой детей – публичная казнь, это ведь такое знаменательное событие. О, боги, какой жестокий обман! И кто нам вернет деньги за гнилые овощи, которыми мы закидывали осужденных? Мелочь, конечно, но почему мы должны оплачивать их из своего кармана?

Пилат звучно причмокнул.

– Я понимаю, что лишил вас изумительного зрелища, о добропорядочные граждане, – вкрадчиво сказал он, поправляя напомаженные волосы. – Но напрасно вы извергаете хулу на своего прокуратора. В качестве компенсации я приказал доставить сюда качественного разбойника, трусливого убийцу и просто настоящего морального урода. Перед вами – преступник Варавва!

Охрана вытащила из тюремной пристройки горбоносого толстяка в синих татуировках – обладателя бычьей шеи и здоровенных ручищ. Толстяк орал, упираясь в землю, матерно ругался и норовил харкнуть в глаза охранникам.

– На римской скамье, – ревел он белугой. – На скамье подсудимыыыыых…

Толпа начала обмениваться комментариями. Дети захлопали в ладоши.

– Справедливости, прокуратор! – неожиданно раздалось от подножия лестницы. Очнувшийся центурион Эмилиан, привстав на колени, показывал рукой в сторону освобожденных от цепей Малинина и Калашникова. Сделав над собой ужасное усилие, он поднялся на обе ноги, опираясь на свой меч.

– Даже если моими глазами в пещере овладели демоны-призраки, – придерживая раненую руку, отчеканил Эмилиан, – то эти два человека все равно подлежат публичному распятию. Своим поведением они нарушили сразу три главных закона из «Свода XII таблиц»[107]107
  Свод правовых законов, действовавший в Римской империи.


[Закрыть] – неподчинение римскому военачальнику, оказание вооруженного сопротивления представителям императорской власти, а также нанесение телесных повреждений римским солдатам. Каждое из этих нарушений карается смертной казнью, ибо в своде сказано: «Тот, кто поднял руку на римлянина, хотел убить самого цезаря».

Пилат славился тем, что умел мгновенно принимать решения.

– А, ну тогда совсем другое дело, – быстро ответил прокуратор. – Согласно только что открывшимся обстоятельствам, обвиняемые приговорены к немедленному распятию. Казнь состоится прямо сейчас, на свежем воздухе. Получается, вы зря волновались, граждане, мы отлично повеселимся!

Эмилиан послал Калашникову и Малинину торжествующую улыбку. Равнодушный кузнец снова начал надевать на осужденных цепи.

– Сын дохлой блудницы! – кипя злобой, крикнул Малинин Эмилиану. – Ничего, я тебя потом в Аду разыщу – не пожалею времени. Я из Управления наказаниями – и ты у меня еще сортиров начистишься, собака римская!

Центурион показал Малинину неприличный жест здоровой рукой.

– Но вообще-то, – заметил Пилат, вчитываясь в папирус. – Мне тут доложили, что у вас сейчас праздник, во время которого делают пресные хлебцы. Это весьма странный праздник, ну да ладно. Согласно праздничному правилу, я должен помиловать осужденных по вашему выбору – мне совсем не жалко, я мил и добр от природы. Но давайте побыстрее. Сейчас солнце взойдет, жара начнется несусветная. Лично я предлагаю распять Варавву – посмотрите, какой он злобный. И продержится на кресте долго, на радость вашим деткам. А эти два задохлика что? По дороге лапки откинут.

Толпа раздумывала, переводя взгляды с Вараввы на застывшую парочку.

– Никаких шансов, – сказал Калашников, не разжимая губ.

– Почему? – таким же деревянным тоном спросил Малинин.

– Учи историю, идиот!

Трое женщин в толпе сбились в круг, обсуждая предложение прокуратора.

– Эти двое римляне, – кипятилась торговка апельсинами. – Так им и надо вообще! Варавва что? Ну, оступился паренек, с кем не бывает. По его виду можно понять – он очень сожалеет и мечтает встать на путь исправления.

– Даже если и нет, – соглашалась жена горшечника. – Глядишь, Варавва кого-нибудь скоро опять зарежет, и его заново распнут. С римлянами такого счастья не произойдет, латиняне народ шустрый. Едва отпустим, только мы их и видели. Уедут, мерзавцы, в Боспор или еще куда. А мы сиди здесь, как дуры, без нормальных казней. И так в выходные толком заняться нечем.

– Выберем Варавву, а вдруг – он через минуту на кресте скапустится? – резонно опасалась подруга торговки апельсинами. – И все, пропало развлечение. Иноземцев же двое. Есть шанс, что хотя бы один выживет. Никто не знает – возможно, они и есть убийцы первосвященника, а центурион вовсе не объелся парфянских грибов. Лучше на этом основании их распять, хуже уж точно не будет. Ну, а если ошиблись… лет через пятьдесят можно реабилитировать как невинно пострадавших, и причислить к богам.

…Калашников и Малинин сначала услышали невнятное бормотание: осторожное, неспешное, ленивое, как морской прибой в ясную погоду. Спустя секунду оно оформилось в отдельные, хорошо различимые слова, после чего уже легко и победно слилось в несущийся отовсюду рев:

– РАСПНИ ИХ! РАСПНИ ИХ!! РАСПНИ!!! РАСПНИ!!!!

Варавва радостно осклабился и, шлепнув себя по голой груди с татуировкой Aquila non captat muscas[108]108
  Орел не ловит мух (лат.).


[Закрыть], звучно отрыгнул. Иуда Искариот, стоявший в первом ряду, опустил голову и в отчаянии запустил руки в русые кудри…