Текст книги "Миледи и притворщик (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 109 страниц)

Глава 15

Как же тяжко изображать, что я довольна просторной комнатой для меня одной, новым нарядам, какие подобает носить всякой румелатской жрице, вкусным блюдам и свежим фруктам каждый день, когда мой любимый мужчина в плену, и я даже не знаю, в какой части дворца его держит распоясавшаяся царица, и что она с ним делает, дабы добиться своего.

Чтобы не терять времени зря, на следующее же утро после злосчастного пира я взялась за камеру, прицепила поводок Гро к своему поясу и отправилась обследовать дворец.

Снимать коридоры мне никто не мешал, даже напротив: стражи пропускали меня в любые залы, пока Илимин следовал за мной, весь обвешанный аппаратурой, и по первому требованию подающий мне нужные объективы и новые кассеты с плёнкой.

В первый же день он сумел запомнить название и назначение всех фотопринадлежностей и даже порядок, в котором я их применяю. Он вперёд счётчика кадров вычислял, когда я сделаю шестнадцатый снимок, и плёнка в кассете закончится, чтобы тут же доставать из сумки новую упаковку на замену. Он быстро понял, какова связь между расстоянием до объекта съёмки и съёмными объективами, и вперёд моих просьб протягивал мне последние. Мне даже стало страшно находиться рядом с этим человеком-машиной, у которого на лице не отражается никаких эмоций кроме обожания, а в голове явно работает калькулятор.

Илимин не отходил от меня ни на шаг весь день, так что нам с Гро не удалось отправиться вдвоём на поиски Стиана. А ночью доблестный страж ещё и вздумал залезть вслед за мной в постель:

– Моя прекрасная госпожа, позволь омыть твои ноги и целовать твои пальчики, пока рассвет не коснётся наших обнажённых тел…

– Пошёл вон! – с испугу шарахнулась я и едва не упала с кровати. – Даже думать забудь… о моих пальчиках. Я… я сегодня устала и хочу отдохнуть. Иди к себе и не тревожь меня до утра.

И он покорно удалился, а я ещё полночи вздрагивала от каждого шороха, боясь, что вышколенный Алилатой страж вернётся, чтобы "порадовать" свою новую госпожу ночью любви.

Наутро я еле оторвала голову от подушки, когда мне объявили, что царица снизошла до аудиенции, и меня приглашают в тронный зал сделать её портрет. Через полчаса я уже была на месте и с любопытством разглядывала залитое светом просторное помещение и Алилату, сидящую в роскошном кресле и облачённую в белые одежды.

Нет, заклинательница демонов должна обитать в каком-нибудь склепе, вроде того, где мне позировала старшая жена Сураджа Нафиса, а не здесь. Кстати о том самом склепе:

– В кладовой Сураджа, госпожа, я видела трон Румелов. Признаться честно, здесь бы он смотрелся намного лучше.

– Ничего, – лениво протянула она, – скоро трон Румелов вернётся в Румелат. Сатрап Старого Сарпаля поможет мне в этом.

Смекнув, что речь вовсе не о Сурадже, а о Стиане, я не преминула спросить:

– Как он там? Уже второй день о нём ничего не слышно.

– Переживаешь о нём? – усмехнулась она. – А, может, ревнуешь?

– Я? – пришлось мне изобразить удивление. – Нет, просто привычка. Всё-таки мы давно путешествуем вместе, я уже немного к нему привыкла.

– Шепси и Шукета говорили мне, что ты привязываешься к мужчинам. Не надо, они того не стоят.

Я смекнула, что ради безопасности Стиана лучше мне сейчас же замолчать и приступить к съёмке. Так я и поступила, потратив целый час на выбор ракурса, освещения, антуража и реквизита, а потом и ещё полчаса на саму съёмку. Царица Алилата была терпелива, когда я руководила её слугами, указывая им, как лучше обустроить декорации из алебастровых статуй в виде крылатых быков. Сохраняла она смирение, и когда я указывала ей, как встать, как повернуть голову с сияющей на свету короной и в какую сторону откинуть подол платья.

После окончания съёмки она с ехидцей спросила меня:

– На этом всё? Теперь ты поедешь с Илимином к себе домой, чтобы написать мой портрет на своём удивительном бумажном полотне?

Вспышка паники овладела мной, и я выпалила:

– Нет! Я… я бы хотела попросить тебя, госпожа, позволь остаться в твоём удивительном крае хотя бы ещё на неделю. Хочу побродить по улочкам Барията, запечатлеть дома и храмы на плёнку, чтобы показать величие Румелата всем северянам. Знаю, я злоупотребляю твоим гостеприимством, но всё же…

– Ты ничем не злоупотребляешь, – неожиданно заявила она. – Оставайся хоть до следующего полнолуния, я буду только рада.

– Правда?

– Конечно. Ты же хочешь увидеть настоящий Румелат и показать его своим соплеменникам. Раз Камали выбрала тебя своей жрицей и привела ко мне, к твоей старшей сестре, я открою твоим глазам такой Румелат, какой дано увидеть лишь немногим.

Признаться честно, царица меня не на шутку заинтриговала. Я уже хотела спросить, что именно она хочет мне показать, как вдруг Гро, до этого лежавший под окном и смиренно наблюдавший за фотосъёмкой, встал и приблизился к царице, чтобы тщательно её обнюхать. Алилата не сделала шага назад, не стала гнать пса от себя, а напротив, поднесла руку к его голове, чтобы погладить, и Гро тут же уткнулся носом ей в ладонь. Что это значит, он чует Стиана? Тогда почему им пахнет одежда царицы и её руки? Что она с ним делает? Что себе позволяет?

Меня чуть не задушила ревность от осознания, что сегодняшнюю ночь и утро Алилата провела в постели с моим мужчиной. Пожалуй, я была близка к тому, чтобы наплевать на всё и разразиться бранью, но тут царица отстранилась от Гро и направилась вместе со своими служанками к дверям, сказав мне на прощание:

– Жди наступления темноты. Слуги принесут тебе подходящее одеяние, а Илимин проводит к месту нашей встречи.

На этом она покинула тронный зал, а мы с Гро ещё немного побродили по дворцу, делая вид, что должны снять резные перилла лестниц и подпирающие высокие потолки колонны.

В какой-то миг мне показалось, что Гро учуял след Стиана, когда потянул меня к узкому коридору за поворотом, вот только Илимин был на страже и тут же сказал:

– Моя прекрасная госпожа, твоя комната в другой стороне.

– Я знаю. А что там?

– Запретная часть дворца.

– Запретная для кого?

– Для всех стражей.

– То есть, для мужчин.

– Да.

– Ну, тогда я пойду туда одна. Без тебя.

– Нет, моя прекрасная госпожа, этот коридор в сути лабиринт, из него не выбраться, если не знать обратной дороги.

– Ничего, Гро найдёт её по запаху.

– Но ему нельзя туда. Он ведь кобель, самец.

– Зато он не человек. К тому же, он нравится царице. Она точно не будет против, если я войду в запретную часть дворца вместе с ним.

– А я?

– А ты иди. Займись своими делами.

– Но у меня нет своих дел. Все мои дела – это твои дела.

Да… Тяжёлый случай. Всё-таки Алилата преуспела в перевоспитании мужчин, что некоторые из них, похоже, даже перестали быть людьми и превратились в послушных болванчиков.

– Тогда просто иди. Например, в отведённую мне комнату.

– И мне расстелить кровать и ждать тебя на ложе?

– Нет! – перепугалась я. – Не смей лезть в кровать. Даже думать об этом забудь. Просто сиди на скамье возле окна и жди. И отдай мне мою сумку, раз я пойду дальше без тебя.

Насилу отделавшись от этого болвана, я повесила сумку с аппаратурой на плечо и завернула в таинственный коридор. Мне ещё долго не давала покоя мысль, что Алилата, выстроившая своё царство как антипод владений Сураджа, не просто так вытренировала своих стражей после каждого полунамёка госпожи бежать в койку. Она в своём дворце устроила настоящий мужской гарем, чтобы иметь полную власть над всеми мужчинами в её подчинении. И что она теперь будет требовать от Стиана помимо подписания договоров от лица сатрапа? Или она уже вытребовала? Вся пропиталась его запахом и ещё смеет называть себя моей старшей сестрой…

От обиды и злости хотелось кричать, но я сдержала себя, когда привязанный к моему поясу поводок натянулся, и Гро потащил меня вперёд.

Мы долго блуждали по плохо освещённым коридорам, всякий раз останавливаясь возле очередной двери. Гро что-то чуял, но не мог отыскать путь к своему хозяину. Я и сама начала прикладывать ухо к дверям, в надежде услышать знакомый голос, но внезапно за спиной скрипнули ржавые петли, и я услышала сварливое:

– Что, ищешь своего полукровку? Так и не разучилась жалеть мужчин?

Я обернулась и увидела двух сестриц. Шепси и Шукета буравили меня своими пронзительными глазами с бельмами и недовольно приговаривали:

– Ищешь его?

– Хочешь напоить водой, как того усатого?

– Или хочешь украсть его у нашей царицы?

Обстановка стала накаляться. Кажется, сейчас меня разоблачат. Значит, надо нападать первой:

– А сами-то вы что делаете в запретной части дворца? Я здесь с разрешения царицы, делаю фотографии. А вам-то что здесь надо?

В доказательство своих слов я подняла камеру и нацелила её на сестриц, а они не стушевались и дерзко заявили:

– С тех пор, как мы добыли для царицы голову ненасытного Карибаила и золото Города Ста Колонн, мы стали верховными жрицами и тоже имеем право заходить сюда. А вот ты настоящей верховной жрицей ещё не стала. Может, ты и смогла взять в руки голову царицы Генетры и не упасть замертво от её силы, но это не делает тебя особенной среди красных сестёр. Даже то, что ты привела царице сатрапа Старого Сарпаля, не сделает тебя подлинной верховной жрицей. Где твой барабан? Где твоя чаша? Где кинжал, которым ты рубила голову мертвеца, чтобы выпить его дыхание?

Кажется, меня здесь хотят принизить, чтобы умалить благосклонность царицы к моей персоне. Что ж, дворцовые интриги такие предсказуемые…

– Кинжал с ликом богини при мне, но в надёжном месте.

– Да? Тогда докажи это и возьми его с собой вечером, когда отправишься в храм Камали вместе с царицей.

– В храм Камали? – немного разочаровалась я, ибо думала, что Алилата и вправду хочет показать мне то, чего я ещё не видела.

– Да, в храм. Только там ты можешь доказать нашей госпоже свою преданность делу красных сестёр.

– Или не сможешь.

– Тогда отправишься восвояси на следующее же утро.

– Здесь пустословки не нужны.

– И жалостливые мужелюбки тоже.

На этом сестрицы синхронно одарили меня испепеляющими взглядами вкупе с недобрыми ухмылками, и я поняла, что нам с Гро пора возвращаться в наши покои, пока Шепси с Шукетой не сказали мне ещё чего "приятного". Мне и так не стоило попадаться им на глаза в той части дворца, куда меня на самом деле не звали. Но ничего, вернусь туда ночью и продолжу поиски Стиана. Я чувствую, он где-то там, ждёт, когда мы с Гро придём и вытащим его из передряги, в которую он угодил из-за моей глупости и неосмотрительности…

Вернувшись в отведённую мне комнату, первым же делом я увидела покорно сидящего у окна Илимина и лежащее на кровати чёрное платье и платок кроваво-красного цвета.

– Что это? – спустив Гро с поводка, спросила я стража.

– Одеяние жрицы.

– Да? А я видела, что в храме Камали достаточно повязать красную ленту через плечо, чтобы выглядеть как жрица.

– В обычный день все повязывают ленту, – пространно ответил он.

– А сегодня необычный день? – догадалась я.

– Скоро день кончится и наступит ночь. Во тьме все жрицы прекрасны в чёрных одеяниях.

Ясно. Царица позвала меня на некую ночную церемонию в храм Камали. Жаль. В темноте отснять плёнку будет сложно. Или она не ради фотографий меня пригласила? Что там говорили сестрицы по поводу кинжала? Мне придётся взять его с собой, чтобы доказать царице свою нужность? Надеюсь, мне там не головы мертвецам придётся рубить? Знаю я эти камалисткие шалости – ни к чему хорошему они не приводят.

– Всё, ты свободен, – сказала я Илимину, чтобы выпроводить его из комнаты и в спокойной обстановке достать заветную шкатулку с ритуальным орудием.

Костяная ручка в виде трёхгрудой богини оказалась неожиданно тёплой и гладкой наощупь. Никогда не замечала, что её приятно держать в руках. Наверное, зря я вообще поддалась на провокацию сестриц и вынула кинжал из шкатулки. Но обратного пути нет, раз Алилата будет ждать моего появления в храме при полном параде. Осталось мне только облачиться в чёрный наряд и отыскать в сумке ножны, чтобы кинжал ненароком не вылетел из рук и не зарезал кого-нибудь из румелатских мужчин.

Как только за окном стемнело, Илимин постучал в дверь, и я поспешила водрузить на плечи сумки с оборудованием и пристегнуть поводок Гро к поясу. В храм пса, полагаю, не пустят, так пусть погуляет на улице вместе с Илимином.

На уже знакомую площадь со стоящей посреди неё гигантской статуей Камали мы прибыли затемно. Прохожих поблизости отчего-то нам так и не встретилось, разве что паланкин и носильщики стояли у входа в храм.

Царица уже была внутри, и я поспешила войти в обитель кровавой богини, лишь бы не заставлять Алилату ждать.

– Ты вовремя, – завидев меня, сказала она. – Ну что ж, идём.

В окружении пяти жриц, среди которых были и Шепси с Шукетой, она проследовала к тому самому ступенчатому пьедесталу, на вершину которого мне уже приходилось взбираться, чтобы вручить царице голову Генетры. Вот только сегодня она и её товарки не помышляли снова подниматься на вершину. Жрицы направились к задней стороне пьедестала, а та оказалась гладкой и наклонной, без единой ступени. И тут Шепси с Шукетой отыскали пару выступающих колец, чтобы дёрнуть за них и отворить дверь, за которой виднелась лестница, уходящая вниз.

– Что это? – вырвалось у меня, а в голове всплыли воспоминания о Городе Ста Колонн, куда мне уже довелось спускаться с сестрицами-камалистками.

– А ты угадай, – загадочно улыбнулась царица. – Стиан почти сумел понять главное правило поклонения Красной Матери, и ты должна.

– Я не понимаю, – пришлось сказать мне, а внутри всё разрывалось от этого её небрежного "Стиан". Ещё недавно она называла его учёным мужем и сатрапом-искупителем. Он был для неё всего лишь человеком-функцией, так когда же успел стать для царицы личностью?

– Он ведь спрашивал меня, почему черни не дозволено входить в храм. Так вот, черни достаточно домашних алтарей и той статуи на площади. Храмы построены для жриц, где они могут вершить свои тёмные ритуалы. Но истинный дом Камали доступен лишь избранным. Только верховным жрицам. Я, как понимаешь, одна из них. А ты моя гостья, и я хочу, чтобы ты увидела сердце Румелата, его душу и сокрытую мощь. Идём за мной. Не бойся. Там внизу мало света, но в достатке подлинного знания об этом мире. Дай мне свою руку, и я покажу тебе путь к истине.

Не знаю почему, но я вложила руку в её ладонь и пошла вслед за царицей к двери, за которой тусклые огни настенных факелов освещали ступени уходящей вниз лестницы. Мы спускались неспешно и осторожно, пока не оказались в узком коридоре, что привёл нас в подземный зал, где горели огни масляных ламп.

Первое, что мне бросилось в глаза – это ниши в стенах и выставленные в них черепа. Совсем как в усыпальнице ненасытных сатрапов в Городе Ста Колонн, вот только здесь их было больше. Намного больше. Раз в десять точно. Вряд ли это семейный склеп. Уж скорее Генетра и её племянница Алилата собрали здесь коллекцию из колдовских голов убиенных мужчин. Наверное, где-то здесь покоится и череп дяди Сураджа – несостоявшегося мужа Генетры из рода Сарпов. А вот та свободная ниша явно пустует в ожидании головы самого сатрапа Сураджа.

Но не только черепа покоились здесь. Посреди зала стояла высокая статуя шестирукой женщины из гладкого чёрного камня. В одной руке зажат кинжал, в другой дудочка, третья держит чашу, четвёртая кубок, а две оставшиеся схватили за волосы отрубленные головы – мужскую и женскую. Если бы не две лишние руки с кубком и головой женщины, я бы подумала, что это Камали. Хотя, это всё равно она, вот только отчего-то в этом тайном святилище она выглядит иначе.

– О чём ты думаешь? – заметив моё замешательство, спросила Алилата.

– Почему эта статуя так не похожа на те, что я видела прежде? Это ведь Камали?

– Да?

– Тогда зачем ей кубок и женская голова? Я думала, она призвана защищать всех женщин от несправедливости и насилия, а не причинять им вред.

– Ты неправильно думала, – был мне холодный как сталь ответ. – Это там, снаружи, наверху, люди молят Красную Мать о помощи и заступничестве. Но они не знают, что на самом деле наша Мать черна. Им и не нужно этого знать. Им хватит и того, что она стала богиней, когда отрубила голову надругавшемуся над ней брату Гештиту, потом собрала его кровь в чашу, чтобы испить её, и сыграла ему на флейте погребальную песнь. А то что Гештит потерял свою голову после того как испил отравленного вина из кубка, им знать не надо. А ещё им не нужно знать, что кроме Гештита Чёрная Мать усыпила и отсекла голову своей родной матери Мерит за то, что та после смерти сына вознамерилась построить в его честь храм, где его должны воспевать и день и ночь как воплощение всеохватыващей любви и плодовитости. Камали не стерпела такого насмехательства над собственными страданиями, и Мерит лишилась головы вслед за Гештитом. Видишь эту статую? Такой Камали не знает никто из черни. Тёмным людям не понять, как дочь может отсечь голову матери и обратить в прах чрево, её породившее. Поэтому они не должны ничего знать о Чёрной Матери. Она выше их понимания, больше, чем способен вместить ограниченный разум любого из них. Им хватит и Красной Матери, чтобы начать менять свою жизнь и вести Румелат к процветанию.

Вот, значит, как. Красная Мать оказалась Чёрной, а культ Камали, который приводит в дрожь весь южный континент, на самом деле всего лишь ширма для тайного культа шестирукой богини. Как же всё это запутанно и малопонятно…

– Госпожа, – спросила я, – ты думаешь, узнай люди правду о матери Камали, они бы отвернулись от неё?

– Они бы ей этого не простили.

– Потому что в Румелате любая мать как глава рода превыше всего, – поняла я.

– Такова старая традиция. И я не просто так рискнула всем, чтобы вытащить её из глухих деревень и возродить в городах. Только матери, имеющие безраздельную власть в своих семьях, могут взрастить новые поколения румелатцев, которые забудут старые порядки и построят новый мир, где не будет места тирании сильного над слабым, не будет воров и убийц, не будет войн и рабства. Но пока этот мир очень далёк от нас. И только поэтому о Чёрной Матери людям ещё рано знать.

Завершив свою речь, Алилата вперёд жриц повела меня к новому коридору, что спрятался за спиной статуи шестирукой Камали, а этот короткий коридор привёл нас в следующий зал.

В помещении не было света, только отвратительный затхлый воздух, пропитавшийся смрадом говорил о том, что мы находимся в сыром подвале, где что-то усиленно гниёт.

– Да озарит свет истины этот жертвенник, – провозгласила Алилата, и жрицы с факелами в руках вошли в зал.

Первым делом я увидела сложенный из каменных плит стол посреди помещения, потом выдолбленный в столешнице рисунок в виде лежащего человека. Затем я приметила, что столешница немного наклонена, а под опущенным углом в полу выложен жёлоб, что тянется к моим ногам и уходит через коридор в соседний зал прямиком к статуе шестирукой Камали.

Меня посетили смутные сомнения, и я снова повернула голову, чтобы лучше разглядеть рисунок на столе и едва не вскрикнула от ужаса: жрицы успели зажечь огонь в масляных чашах на треногах, и свет озарил стены зала и двух человек, прикованных к ним кандалами.

– Что?.. – еле сумела выдавить я. – Кто?..

– Кто эти люди? – недобро спросила Алилата? – Преступники, истребители слабых, погубители невинных. И их участь теперь стать хворостом в костре ненависти Чёрной Матери. Она изопьёт их гнилую кровь и съест их трухлявые сердца, чтобы вобрать в себя все мерзости, что свершили эти люди, и уменьшить меру зла, что из-за таких как они распростёрлась по всему Румелату.

Я силилась не смотреть на стену, где были прикованы пленники, но увиденное так сильно врезалось в память, что мне вовек не забыть эту ужасную картину. Один из прикованных был уже мёртв – это я поняла по отсутствию головы и кровавой ране в паху. Судя по торсу и обрывкам одежды, это был мужчина, и я даже не хочу думать, что с ним сделали вначале: отрубили голову или оскопили.

Рядом с ним в полузабытьи висела прикованная цепями к стене женщина с кляпом во рту. Её волосы слиплись и, кажется, пропитались кровью. Глаза её были плотно закрыты, а руки в кандалах, судя по безвольно висящему телу, вывернуты из суставов. Она была без сознания. Или у неё просто не осталось сил бороться за жизнь.

– Что ты с ней сделала? За что?

Наверное, мне стоило убрать нотки негодования в голосе, но я не сдержала эмоций, когда обращалась к Алилате.

Царица не ответила мне. Пока жрицы поджигали воскурения в расставленных у стен чашах, она неспешно направилась к пленнице, чтобы коснуться её щеки и угрожающе прошептать:

– Открой глаза, презренная мужелюбка. Твой час пришёл. Ты не смогла стать достойной матерью своим детям, так что станешь кормом для истинной матери всех детей Румелата.

Пленница моргнула и через силу повернула голову к царице, а та резким движением выдернула кляп из её рта, и женщина шумно вздохнула:

– Повелительница… сжалься… прости меня… пожалей моих деток… дай мне вернуться к ним….

– Вернуться? И после всего, что ты натворила, ты ещё смеешь умолять меня об этом? Ты не была матерью своим детям. Ты была им хуже мачехи. Когда твой муж бил тебя и твоих дочерей, что мешало тебе в ночи, пока он спит, покинуть дом и побежать в приют красных сестёр, чтобы попросить о помощи? Что мешало тебе прийти ко мне и воззвать к правосудию?

– Но он ведь… он же… он мой муж… и мы одна семья…

– Семья – это ты и твои дети, презренная мужелюбка. Муж в твоём доме лишь гость, а гость должен блюсти правила дома, где его приютили. А каковы были правила в твоём доме? В нём отцу позволительно бить дочерей? Ему позволительно есть в три горла и не приносить семье ни единой руфии на пропитание? Это ведь ты разрешала своему мужу быть паразитом, что сосёт соки из твоей семьи. Ты разрешила ему жить в праздности и ничем полезным не заниматься. Ты разрешила ему сидеть целыми днями дома и попивать вино, пока сама ходила по городу от дома к дому и продавала пироги с булками. Ты разрешила этому скоту оставаться наедине с твоими маленькими дочерями и насиловать их.

У меня сердце ушло в пятки от услышанного. Так вот что случилось, вот что за человек без головы и гениталий прикован к стене вместе с несчастной… Теперь я всё поняла, абсолютно всё. И теперь меня ничуть не пугает вид его растерзанного тела. Пожалуй, Румелат – это единственное место на свете, где для извергов такого рода придумали самую подходящую казнь.

– Что ты сделала, когда маленькая Зиба сказала тебе, что папа трогал её и делал больно? – продолжала свой допрос Алилата.

– Я… я так много работаю… я одна… на всю семью... я так устала, когда пришла домой…

– Да, ты пришла и просто отмахнулась от маленькой напуганной девочки в слезах. Девочки, которая слишком мала, чтобы понять, что с ней сотворил твой муж. А потом ты снова ушла разносить пироги. И через несколько дней другая твоя дочь, что лишь двенадцать лун назад созрела из девочки в девушку, встретила тебя в платье с окровавленным подолом и безумными от ужаса глазами, а ты сказала ей, чтобы вымылась и шла накрывать на стол. И ты даже ни о чём её не спросила. Ты сделала вид, что ничего не случилось.

– Я так много работаю… пеку, разношу, снова пеку… Я одна… я не могу за всем поспеть…

Тут Алилата ухватила женщину за подбородок и повернула её лицо прямиком к обезглавленному трупу.

– В том, что ты была одна, виновата лишь ты сама. Камали не приветствует браки старых традиций, но пока и не запрещает их, если мужчина и женщина хотят жить вдали от своих семей. Если муж не приносил в дом денег, и смел жить за счёт твоего труда, ты могла просто развестись с ним. Если он тебя бил, ты могла в любой момент уйти от него вместе с дочерями и вернуться в дом своей матери. В дом, где за ними всегда был бы пригляд. В дом, где они всегда были бы невредимы. В дом, где они всегда были бы под защитой своего рода. Но ты ничего этого не сделала.

– Я… я ведь так любила Хакара… я верила, он исправится… он хороший, когда не пьёт вино…

Тут она, глядя на истерзанное тело мужа, горько разрыдалась, насколько ей хватило сил. Но Алилату её слёзы не разжалобили.

– Ты любила? Любила чудовище, из-за которого твоя младшая дочь сошла с ума, а старшая утопилась в реке, когда поняла, что понесла от своего насильника? И ты сейчас смеешь говорить мне о своей проклятой любви? Любви к какому-то никчёмному слизню? Кажется, ты плохо усвоила заветы Камали. Женщина должна любить не мужчин, а своих детей. Но ты эту заповедь нарушила, и теперь поплатишься за это.

Опухшие от слёз глаза женщины в ужасе округлились, когда царица сказала:

– Видишь, что случилось с твоим возлюбленным слизнем? Когда люди узнали о его преступлении, они пожелали, чтобы великие жрицы Шепси и Шукета принесли изувера в жертву Красной Матери. Они выполнили их наказ. Но, знаешь, что сами Шепси и Шукета попросили у меня?

Женщина в кандалах затряслась в исступлении, когда обе сестрицы двинулись к ней со словами:

– Красная Мать питается гнилыми мужчинами, а Чёрная Мать – гнилыми женщинами.

Бессильный крик, больше похожий на предсмертный хрип, отразился от стен, когда камалистки освободили женщину от пут и она, измождённая, упала им на руки. Шепси и Шукета тут же отволокли её к столу, а другие жрицы помогли положить пленницу на каменную плиту поверх выгравированного изображения человека. Распластанная и напуганная, она молила:

– Прошу, сжалься, госпожа!

– Такие, как ты не могут рассчитывать на жалость Камали. – приблизившись к ней, сказала царица. – Твои дочери не знали жалости от тебя, их родной матери, и ты не узнаешь её от матери всех румелатцев.

– Я должна жить... Ради младшей дочери. У неё ведь больше нет никого, кроме меня... Совсем никого. Как же она останется одна на этом свете?

– Она не будет одна. Её приютят красные сестры. Они позаботятся о ней и излечат от безумия.

– Я могу излечить её, я! Дай мне шанс, госпожа.

– Шанс? Чтобы ты вернулась в свой дом, привела туда нового никчёмного мужа, и он тоже надругался над девочкой? Нет, это больше не повторится. Потому что Зиба отправится жить к красным сёстрам, а ты станешь кормом для истинной повелительницы Румелата, и твоё чрево больше не породит отвергнутых и несчастных детей. Только так Румелат очистится от скверны, которую сеешь ты и тебе подобные. Только так земля Румелов избавится от зла, что веками разъедало её изнутри. И тогда настанет век всеобщего благоденствия, где люди никогда не познают горя, и все беды будут обходить их стороной. В этом новом мире твоя дочь исцелится и больше не будет знать страха и боли. И в залог её исцеления и благоденствия других ты отдашь свою жизнь.

Не успела женщина снова разразиться мольбами, как Алилата заткнула её рот кляпом и скомандовала жрицам:

– Держите её крепче, чтоб не дёргалась. Нельзя, чтобы кровь расплескалась и пролилась мимо жертвенного канальца.

Услышав это, я отпрянула прочь к стене. Голова кружилась от всего увиденного, а пьянящий запах воскурений помутил разум.

Несчастная, осознав свою участь, попыталась оттолкнуться ступнями от холодного ложа, но жрицы тут же впились пальцами кто в руки, кто в ноги жертвы, а одна из сестриц приложила ладони к её лбу, чтобы зафиксировать голову в одном положении.

– Эмеран, подойди сюда. Твоя очередь действовать.

– Что? – оторопела я от слов царицы. – Какая ещё очередь? Я ничего не...

– У тебя одной свободны руки. И у тебя есть ритуальный кинжал. Пора вскрыть грудную клетку этой мерзавки и вынуть её гнилое сердце.

У меня кровь застыла в жилах от её предложения. Оно звучало так дико, так безумно. Я же не убийца, я же не...

– Что ты стоишь? – попрекнула меня незнакомая жрица. – Доставай кинжал и бей. Или ты посмеешь ослушаться приказа самой царицы Алилаты?

Вот теперь страх объял всё моё нутро, и я в ужасе закричала:

– Я ненастоящая жрица! Я не умею! Я не должна!

Не помню, как я сорвалась с места и кинулась в тёмный коридор. Мне так хотелось вырваться наружу и навсегда покинуть этот смердящий храм, его безжалостных жриц, их безумную царицу, да и весь этот ненормальный Румелат. Вот только я не учла одного: без факела заблудиться в тёмных коридорах проще простого.

Я двигалась наощупь, водя ладонями по холодным сырым стенам, как вдруг лёгкое дуновение ветерка коснулось моего платья, по бедру скользнуло что-то мягкое и невесомое, а в следующий миг в глотку упёрлось что-то холодное и угрожающе острое.

– Иди сейчас же в зал жертвоприношения, иначе вместо пособницы извращенца кормом для Чёрной Матери станешь ты сама.

Этот голос я не узнала. Видимо, одна из незнакомых мне жриц выследила меня в темноте, беззвучно приблизилась вплотную, вынула мой кинжал из ножен и сейчас грозится заколоть им меня.

– Царица ждёт тебя, северная жрица. Не огорчай её своим непослушанием.

Мне пришлось подчиниться и с лезвием под глоткой проследовать до самого зала, откуда тянулся удушающий запах воскурений, от которого становилось дурно. Жрица опустила кинжал и вложила его мне в руку, прежде чем стоящая возле пленницы царица подняла на меня глаза.

– Время не ждёт. Я чувствую, как Чёрная Мать пробуждается во мне. Она требует свою порцию зла и пищи.

Пустая чаша в её руках и затуманенный взор говорили об одном: царица одурманена воскурениями и всерьёз намеревается съесть сердце пока ещё живой пленницы. Она точно не в себе – у нормального человека не может быть таких желаний. В нормальном человеке не проснётся Камали и не потребует себе жертву на съедение.

– Иди и приставь нож к груди этой мужелюбки, – прошипела мне та самая жрица, что ещё недавно держала кинжал у моего горла.

Тяжёлый запах трав туманил разум. На ватных ногах я приблизилась к каменному столу и замерла. Я стояла по правую сторону от пленницы, а она смотрела на меня полными испуга и мольбы глазами, и я почти слышала, как она просит: "Не делай этого, сжалься".

– Я не могу, – честно призналась я. – Я не буду. Лучше…

Договорить мне не дали. Жрица, что конвоировала меня из соседнего зала, встала по ту сторону жертвенного стола прямо напротив меня и резким рывком подалась вперёд. Она схватила меня за руку, ту самую, в которой я держала кинжал, и направила его остриё точно к сердцу несчастной.

– Бей, – процедила жрица, не сводя с меня чёрных, полных злобы глаз

– Нет! – пыталась я вырвать руку, но хватка жрицы оказалась на удивление крепкой.

– Убей или умрёшь сама, – продолжала угрожать она.

– Убивай сама, если так хочешь, но оставь меня!

– Нас здесь шесть верховных жриц, шесть рук Чёрной Матери. Либо все вместе мы принесём причитающуюся ей жертву, либо все вместе познаем всю глубину её гнева.