Текст книги "Миледи и притворщик (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 109 страниц)
Часть 3. Глава 1
Фотовыставка. Очень волнующее и интригующее мероприятие. Особенно, если на суд публики выставлены твои работы. Ну, а если чужие, то любопытства ради можно пройтись по залам и ознакомиться с творчеством коллеги.
Так я и сделала, когда пришла в столичную галерею через две недели после закрытия собственной выставки. На самом деле я собиралась просто забрать из запасников фотографии, которые организаторы не сумели продать, но увидев на входе афишу новой экспозиции, не смогла пройти мимо выставочного зала.
"Берт Макки и его странствия по Восточному Сарпалю. Ормиль глазами аконийского фотокорреспондента".
Так вот кого люди из министерства иностранных дел кинули на амбразуру, когда решили, что я погибла в авиакатастрофе, а умаслить ормильского сатрапа публикацией альбома о подвластных ему землях всё равно надо. С ума сойти, бедный Макки, и как он только выжил в тропических лесах?
Афиша меня так заинтриговала, что я забыла, зачем шла, и поспешила купить в кассе билет на выставку.
Бродя вдоль увешанных снимками стен, я любовалась видами сатрапии, что так и осталась для меня недостижимой. Вот из темноты леса поблёскивают глаза какого-то животного, потому что кое-кто не угадал с экспозицией, и теперь тёмно-коричневая мохнатая фигура слилась с темно-зелёными зарослями. Зато получилось загадочно и с налётом мистики. А вот табун лошадей скачет по залитой солнцем лужайке. Признаться честно, сильно залитой, потому что выдержку в погожий денёк надо делать короче, чтобы не засветить плёнку. Эх, Макки, всё-таки простота работы с черно-белой фотографией тебя сильно испортила. И как ты только осмелился взять в руки тромскую камеру с цветной плёнкой? Это же вражеские технологии, истинные аконийцы не должны отдавать нашим заклятым соседям деньги за цветные фотоматериалы. И вообще, цветная фотография – это баловство, излишество для богатеев. Каждый дурак может передать образ, динамику и содержание через цветную фотографию, а вот через чёрно-белую – нужен опыт и мастерство. Или что там ещё мне внушал Макки за стойкой бара на Камфуни?
– А, маркиза, – услышала я за спиной напряжённый голос моего старого знакомого. – Неужто пришла позлорадствовать над стариной Макки?
Я оторвала взгляд от снимка, где вол вспахивает плугом землю, и посмотрела на Берта. И невольно рассмеялась. Стоит на двух ногах твёрдо, а вот на руку ниже локтя наложен гипс.
– Макки, что с тобой? Дай угадаю. Ты опять нырял в бассейн. На этот раз к гаремным дивам ормильского сатрапа, да?
– Типун тебе на язык, зазнайка, – с загадочной усмешкой огрызнулся он. – Я бы тогда не то, что без руки – без головы остался. Не надо мне таких приключений. А рука – это так, производственная травма.
– В каком смысле?
– С дерева упал, когда снимал закат над кукурузным полем.
– И как же ты потом работал?
– Никак. Собрал вещи и рванул на аэродром, подальше от дремучего сарпальского края, поближе к аконийской медицине. А то эти ормильские дикари грозились срастить мне кости заклинаниями и соком того самого дерева, с которого я упал. Вроде как, меня лесные духи прокляли за неуважение к местной растительности, по которой можно лазать только обезьянам. Да ну их, этих ормильцев. Я для них отснял и так достаточно материалов. Пусть сатрап радуется, что хоть кому-то здесь интересно посмотреть на его захолустье.
Тут Макки многозначительно окинул взглядом зал, по которому прохаживалась только парочка посетителей и, словно оправдываясь, сказал:
– Просто выставка уже неделю работает. Аншлаг был в первые дни.
Да? А вот моя выставка длилась три месяца, потому что её постоянно продлевали из-за неутихающего интереса публики. Но не буду говорить об этом Берту и расстраивать его ещё больше. Тем более, не моё мастерство тому было виной, а рекламная кампания в виде газетных статей обо мне и принце Адемаре.
– Ну, так что, маркиза, – неожиданно сменил тему Макки, – расскажешь мне, какой я бездарный фотограф? Прочитаешь лекцию про технологию цветной съёмки? Разнесёшь в пух и прах мои работы? Ну, давай, начинай разбор полётов, я готов.
Я взглянула на смиренную физиономию Макки и сказала:
– Да ладно тебе прибедняться, Берт. Всего лишь пару лет активной практики, и ты всему научишься сам. Лучше скажи, как тебя вообще уговорили поехать в Ормиль.
– Чеком на кругленькую сумму, конечно же. От тебя же трудоустройства при дворе не дождёшься, вот и приходится крутиться. Кстати, когда там твоя свадьба с принцем? А то надоели уже ваши физиономии в каждой газете. Что ни колонка светской хроники, то целый разворот сплетен о вашей сладкой парочке. Хватит интриговать верноподданных, люди хотят торжества с белыми голубями, конным экипажем и фейерверками.
– Люди могут дождаться Дня Согласия и там вдоволь насмотрятся на фейерверки, – попыталась я отшутиться.
– Что-то ты хитришь, маркиза, – лукаво сощурился Макки, – точно хитришь.
Хитрю? Не то слово. А что мне ещё остаётся? Не срывать же с себя маску невозмутимости, чтобы показать глубоко запрятанные под ней чувства и мысли.
– Берт, если ты набиваешься в кандидаты на должность свадебного фотографа, то зря. Место уже занято.
– А, – обрадовался он, – так значит, дата уже назначена, голуби откормлены и кони запряжены? А почему нигде не писали про помолвку? Где твоё обручальное кольцо?
Он опустил глаза, видимо, в надежде углядеть огромный бриллиант у меня на пальце, но я предусмотрительно спрятала руки за спину и ответила:
– Макки, если честно, ты последний человек, с кем бы я хотела обсудить свою личную жизнь. Я, между прочим, не забыла, как ты собирался шантажировать меня старой фотографией.
– Ой, да ладно тебе. Кто старое помянет… ну ты в курсе. К тому же, если твой будущий муж наградил твоего бывшего любовника орденом Верности, то совет вам да любовь. Аконийское королевство таких раскрепощённых нравов ещё не знавало.
– Макки, не завидуй. Тебе мимолётная связь с графиней Монизонской ордена точно не принесёт.
– А ты откуда знаешь про Виви? – неподдельно удивился он.
– В баре на Камфуни ты мне сам рассказал о вашей с ней интрижке, горький ты пьяница.
– Но я не называл род, к которому она принадлежит.
– А то я не знаю свою пятиюродную тётку, которая живёт в Бершероне и сделала из родового поместья гостиницу, мерзкий ты сплетник. Кстати, может мне созвониться с графом Монизонским, рассказать ему интересную историю об одном его постояльце с шаловливыми ручонками и длинным языком? А что, Макки, не тебе же одному быть шантажистом. Я тоже хочу потешить своё самолюбие.
– Да хоть письмо с телеграммой напиши, – безразлично отмахнулся он. – Графу плевать, чем там занимается его жёнушка, пока он тискает горничных.
– Ну вот, а ты ещё меня обвиняешь в падении нравов.
Мы бы с Макки и дальше обменивались любезностями, но внезапно нашу беседу прервали. Пожилой господин с аккуратной бородкой и круглыми очками на носу незаметно подкрался к нам вплотную и теперь с добродушной улыбкой взирал на меня.
– Миледи, как я рад снова вас видеть.
Я на миг замешкалась, вспоминая, где могла встречать этого человека раньше, и почему он уверен, что я его знаю, но меня быстро посетило озарение:
– А, профессор… профессор…
– Одиль, – любезно напомнил он, – Фернан Одиль к вашим услугам.
Точно, это тот самый профессор-серпентолог, который донимал меня на моей выставке расспросами про рогатую змею из сахирдинской пустыни. Его так впечатлил снимок этой гадины, что он полчаса выведывал у меня все подробности встречи с ней, а потом долго и пространно рассуждал, могут ли рога змеи быть костяными наростами или же это вздыбленные заострённые чешуинки. Ну, всё, похоже, теперь и Макки влип…
– Молодой человек, – после того как подобострастно поцеловал мою руку, профессор взялся за дело и принялся расспрашивать Берта, – я видел в соседнем зале фотографию древесной гадюки необычного голубого окраса. Не могли бы вы мне немного о ней рассказать?
Ну, всё, Макки, мужайся, теперь ты не покинешь галерею, пока не расскажешь профессору Одилю, как встретился с древесной змеёй, в какой день и час, шёл ли в это время дождь, светило ли солнце, как высоко на дерево забралась гадюка, какие звуки издавала, кого ела, когда спала, куда потом уползла. И да, ещё про необычный цвет чешуи будешь долго объясняться, если хватит терпения. У меня, например, три месяца назад не хватило, и я ретировалась, благо принц Адемар увёл меня от настырного серпентолога, сказав, что мы спешим в королевский парк на романтическое свидание. Прости, Берт, но я тебе такую же услугу оказать не смогу – очень уж хочется посмотреть, как ты будешь выкручиваться.
– Да, конечно, я всё вам расскажу, – охотно откликнулся на эту просьбу Макки и повёл профессора к интересующему его снимку. – Только это не гадюка, а питон. Голубой ормильский питон. Жуткий гад. У меня от него до сих пор дрожь, как только вспомню его мерзкие поросячьи глазки.
– Ну что вы, молодой человек, – добродушно хохотнул профессор, – вы приняли за питона обыкновенную гадюку. Вернее, не совсем обыкновенную из-за её окраса.
– Да нет же, это был питон, огромный, толстый, длинный. Метра три, не меньше.
А дальше начался горячий спор с возгласами и размахиванием рук. Профессор стоял на своём – в ормильском лесу Берт заснял упитанную гадюку, Берт же заверял его, что это точно был питон. А я смотрела на этого ярко-голубого змея, что, свесив голову, распластался тугими кольцами на ветке, и думала – как хорошо, что мы с ним никогда не встречались.
– Это ещё маленький экземпляр, всего три метра в длину, – с азартом говорил профессору Макки, – Примерно три, я думаю.
– У страха глаза велики, – многозначительно ухмыльнулся серпентолог. – Наверняка, гадюка была не больше метра.
– Ничего подобного. Этого гада я снимал под утро, когда взошло солнце. А как-то ночью мы с проводниками натолкнулись на такого же питона, только огромного. Там было не три, а все шесть метров, а в обхвате все полтора. Проводники сказали, это чудище заглотило лесного кабана и теперь лежит, переваривает его, с места сдвинуться не может. Была ночь, пока я зажигал фонари, расставлял их, чтоб начать съёмку, туземцы уже вспороли питона, вытащили из него полупереваренного хряка, а самого питона порубили на колбасу. Змеиное мясо в Ормиле очень уж ценится. Но я успел заснять, как люди суетятся возле распотрошённого змея. Снимок вышел так себе, слишком тёмный, да и галерист сказал, что изображения убитых животных выставлять на всеобщее обозрение не этично. Но макет-то у меня остался. Кажется, он где-то здесь, в подсобке. Идёмте, профессор, я вам всё покажу, убедитесь, что в Ормиле живут настоящие чудовища. Местные говорят, что они порой заглатывают даже маленьких детей.
– Какой вздор, – рассмеялся профессор. – В природе не может быть таких змей. Это всё туземные сказки, чтобы пугать непослушных чад, а вы в них поверили. Ну что же вы, надо повышать свою естественнонаучную грамотность, интересоваться зоологией, в конце концов.
– Да к чёрту зоологию, – не выдержал Макки, – уж я-то точно знаю, что видел собственными глазами. У меня и фотодоказательства есть. Идёмте за мной, и сами всё увидите. Берт Макки никогда никого не обманывает, особенно если дело касается змей.
Он успел ухватить профессора под локоть здоровой рукой и даже потащил старика в сторону служебного входа, но серпентолог успел вырваться и с оскорблённым видом заявил:
– Не надо мне ваших доказательств. Всё это чушь, вздор. Гадюки не могут быть питонами, а питоны не могут вырастать больше чем на два метра. Законы природы не обмануть. Каждый образованный человек должен это знать и уважать науку. Нельзя посягать на её авторитет всякими выдумками. Это непорядочно и преступно!
Огорошив нас этой тирадой, профессор Одиль поспешил покинуть зал и даже галерею. А Макки с досадой тихо произнёс:
– Старый дурак. Авторитет у него пострадает от моих снимков. С чего это вдруг? Ну почему в людях умерла тяга к новым знаниям? Ты-то хоть веришь в гигантских змей-людоедов?
Мне даже стало как-то неудобно, но я ответила:
– Слушай, Берт, ну видела я тёмно-зелёных питонов в сеточку на Камфуни. Они, бывает, выползают из леса на пляж или дорожки возле отеля. Неприятно, конечно, с ними сталкиваться, но они безобидные. Детей точно не заглатывают, только мышей и мелких птиц.
– Так, – теперь уже мой локоть оказался в цепких пальцах Макки, – пошли, посмотришь на эскиз. Я говорю правду. Та змея с кабаном в пузе была огромной.
Вырываться подобно профессору я не стала только потому, что нам с Макки было по пути – в запасники галереи. Но всё же я сказала:
– Берт, я не то чтобы сомневаюсь. Мне, честно говоря, плевать, какого размера змеи ползают в ормильских лесах.
– Ну, раз плевать, то на всякий случай посмотри, с тебя не убудет.
Когда мы оказались в хранилище, Макки долго перебирал единственной здоровой рукой свои работы, но всё было тщетно – эскиз с гигантской змеёй пропал. Или его никогда не было. Во всяком случае, среди распечатанных фотографий.
– Да куда же он делся? – неистовствовал Макки, и даже раскидал с досады снимки по столу.
– Слушай, да не убивайся ты так. Потом найдёшь.
– Да, но тот питон и вправду был!
– Ну, был и был. Главное, что он живёт далеко в Ормиле, а не рядом с Фонтелисом. Мне, например, и обычных гадюк за городом хватает.
– Да? – как-то странно посмотрел на меня Макки? – А что ты делаешь за городом?
– Живу. Надоела столичная суета. Хочется немного уединения вдали от репортёров светской хроники и… В общем, мне уже пора.
Один из ассистентов принёс мне снимки, за которыми я, собственно, и приехала, а это значит, что я могу покинуть галерею, чтобы ехать домой. Но Макки не был бы собой, если бы не кинул мне на прощание:
– Ага, всё с тобой ясно. Спешишь к принцу в любовное гнёздышко, которое он для вас свил за городом. Не забудь потом пригласить меня на свадьбу. Ведь не сломай я ногу на Камфуни, ты бы не сняла свой первый альбом и стала известной персоной. И принц никогда бы не обратил на тебя внимание. Считай, что это старина Макки соединил одинокие сердца во славу короны.
– Ну, ты и болтун, – нацепила я на уста дежурную улыбку и направилась к выходу. – Ещё скажи, что твоё неумеренное пьянство служит процветанию королевской династии.
– Разумеется, – и глазом не моргнул он, – Так что первенца обязательно назовите Бертом. А не то обижусь.
Я не нашлась, что сказать этому паяцу. Я просто покинула галерею, уложила свои работы на заднее сидение припаркованного автомобиля, а потом села за руль и с минуту собиралась с мыслями, чтобы нажать на газ.
Всё хорошо, теперь можно выдохнуть, теперь можно быть собой и не притворяться, как я рада быть пассией принца Адемара. Потому что на самом деле я его ненавижу. Просто ненавижу! И сейчас я могу смело в этом признаться. Правда, только самой себе – другие ведь меня не поймут.
Кажется, свою главную ошибку я совершила в тот самый день, когда впервые встретилась на вокзале с принцем. Не надо было с ним любезничать, не надо было принимать приглашение в оперу, не надо было вместе позировать перед фотокорреспондентами. Особенно позировать. Газетчики быстро смекнули, что снимки наследника престола и возможной претендентки на его сердце будут хорошо продаваться, и с тех пор они неустанно преследуют меня, чтобы подловить момент и заснять рядом с принцем на очередном романтическом свидании.
О, этих свиданий у нас было превеликое множество. Каждый день Адемар присылал мне с курьером корзину цветов, где лежала записка с приглашением в ресторан, оперу, на приём, выставку, спектакль и даже официальную церемонию в королевском дворце. С подачи принца мы виделись и созванивались чуть ли не каждый день. Адемар осыпал меня комплиментами и подарками, а я наслаждалась его вниманием и старательно пыталась найти в сердце хоть крупицу ответной симпатии. Порой у меня это даже получалось. А порой Адемар душил на корню всякую влюблённость своими властными замашками:
– Ты получила мой сегодняшний подарок? – спрашивал он меня по телефону.
– Очень красивое платье, спасибо.
– Наденешь его сегодня вечером вместе с теми серьгами, что я подарил тебе на той неделе.
– Зачем? Есть какой-то повод?
– Да сегодня мы идём в ресторан Тиссо.
– Это же на другом конце города. Слишком долго ехать. Может, сходим куда-нибудь поближе?
– Зато у Тиссо подают свежайшие дары моря.
– Терпеть не могу морских гадов.
– У Тиссо их готовят так, что пальчики оближешь, тебе обязательно понравится. Если не хочешь ехать туда сама, за тобой заедут. К семи вечера будь готова. Уже жду нашей встречи, любовь моя. Целую.
На этом он повесил трубку, а я ещё долго пыталась понять, как так вышло, что отныне кто-то решает за меня, что мне надевать, что есть и куда ходить. Ни одному мужчине я ещё не позволяла навязывать мне своё мнение, но вот принц… Если честно, я боялась дать ему отпор и поставить на место, как ставила других мужчин до него. Дипломатия – не мой конёк, порой я излишне резка, когда выражаю свои мысли и желания. Если Адемар не так меня поймёт и обидится, я рискую слишком многим. Одно дело запретить какому-то писаке Леонару оплачивать мой ужин в ресторане, а другое – задеть самолюбие будущего монарха. А мне в моём родном королевстве ещё жить и жить, и хорошо бы без проблем и препон…
В общем, мне пришлось проглотить обиду и сделать вид, что ничего унижающего моё достоинство не произошло. Принц ведь проникся ко мне неподдельной симпатией, даже влюблённостью, потому всячески старается сделать мне приятно, пусть даже так неуклюже. Зато искренне и с полной самоотдачей.
Вернее, так я думала поначалу, но постепенно мои глаза начали открываться.
– Где ты сегодня была? – спрашивал Адемар, когда мы ужинали в ресторане и старательно пытались не замечать вспышки фотокамер по ту сторону витрины.
– Работала в доме мод.
– Весь день?
– Журнал заказал три фотосессии, так что дел было невпроворот.
– А где ты была после дома мод?
– Это допрос? – шутя спросила я и тут же ответила. – Болтала с подругами в кафе.
– Что за подруги? Тоже фотографы?
– Напротив, манекенщицы, костюмеры, гримёры. У нас очень пёстрая компания.
– Манекенщицы? И зачем ты общаешься с этими проститутками? Всем известно, чем они зарабатывают на жизнь помимо демонстрации одежды. Всё время крутятся на светских мероприятиях, чтобы найти себе состоятельных любовников и выгодно себя им продать. Тебе не нужно показываться на людях рядом с этими продажными девками. Ты ведь не такая как они, ты чище и порядочнее их. Ты просто чудо. Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю.
Сказав это, он ласково улыбнулся и заботливо накрыл ладонью мою руку. За окном с новой силой затрещала череда вспышек, а я сидела как вкопанная, силясь прийти в себя.
Это мои-то подруги – проститутки? Все разом? Потому что не связаны узами брака и смеют выбирать себе мужчин по вкусу? Ради денег или удовольствия – даже обсуждать не хочу. Они свободные женщины, поэтому могут делать то, что считают нужным. Как и я. Тогда кто же я по мнению Адемара? Тоже проститутка? Во всяком случае, точно не чудо, которым он меня назвал. И от этого мне почему-то становится так стыдно. Я будто не оправдываю его ожиданий. Собственно, он моих тоже.
Я ведь думала, что имею дело со взрослым разумным человеком, но со временем выяснилось, что мой ровесник в душе остался маленьким капризным мальчиком:
– Зачем ты собралась ехать на выходные в Эрминоль к родителям? – сурово вопрошал Адемар. – Я хочу, чтобы мы провели эти два дня вместе, в моей резиденции в Дини.
– У папы день рождения, – терпеливо пояснила я. – Я не могу не поехать.
– К людям, которые тебя всегда презирали?
Ну вот, зря я изливала перед Адемаром душу и делилась с ним историями о своём тяжёлом детстве. Собственно, он рассказывал мне не менее ужасные истории о монаршей чете и их методах воспитания своего наследника. Но это же не повод теперь считать моих родителей такими же бездушными садистами.
– Правила приличия требуют от меня присутствия на торжестве. Я, в конце концов, единственная наследница герцога Бланшарского, я должна быть рядом с отцом и матерью в любой миг, когда они попросят.
– Ты ничего не должна этим ужасным людям, – упрямился Адемар. – Они тебя никогда не любили. А я люблю. Как никого прежде. И я не устаю тебе это повторять каждый раз, когда мы видимся. Но ты будто не хочешь слышать мои признания. И не хочешь поехать со мной в Дини. Почему, Эмеран?
Почему? Да потому что прекрасно понимаю, чем эта поездка закончится. В свою загородную резиденцию Адемар заманивает меня, чтобы показать свою роскошную спальню и предложить опробовать в деле бескрайнюю кровать. Уже три раза предлагал, и все три раза я успешно находила неотложные дела, чтобы отказаться. Я же не проститутка, как все мои подруги, я по первому зову в постель не бегу. Но кое-кто, похоже забыл о декларируемых им же принципах:
– Что это? – спросила я Адемара по телефону, когда нашла в утренней корзине с цветами конверт с чеком на баснословную сумму.
– Мой подарок тебе, – был мне невозмутимый ответ с толикой ехидцы. – Ты ведь говорила, что мечтаешь выкупить у Сальмона принадлежавшие некогда Бланмартелям виноградники. Вот я и дарю их тебе. Просто оформи сделку с Сальмоном и заплати ему, тогда виноградники будут твоими.
– Но я говорила всего лишь о двух виноградниках. А твоей суммы хватит на десяток угодий.
– Так купи десяток, – раздался в трубку добродушный смех. – Ни в чём себе не отказывай, любовь моя.
На этом наш разговор завершился, а я с минуту унимала клокочущий внутри гнев, чтобы ненароком не заорать от охватившего меня бешенства. Так откровенно ещё никто не пытался меня купить… А ведь я всего лишь обмолвилась как-то о своих планах на будущее. Отдалённое будущее, когда организую ещё парочку выставок и выручу за проданные работы достаточное количество денег. Но Адемар воспринял мои слова по-своему. Мне же оставалось по-своему воспринять его широкий жест.
В тот же день я поехала в банк, обналичила счёт, который хотела пустить на строительство фотозаводика, и к вечеру я уже была владелицей двух виноградников на территории Мартелского маркизата. Чек с избыточным количеством нулей я просто сожгла, сказав Адемару, что свои желания предпочитаю исполнять самостоятельно.
А потом с принцем что-то произошло. Он как с цепи сорвался и словно заезженная пластинка начал сводить все наши беседы к одной-единственной теме:
– Зачем тебе работать в доме мод? Это слишком приземлённо для твоего статуса.
– Признаться честно, дом мод никогда и не был пределом моих мечтаний. Просто там комфортные условия работы. И достойные гонорары. Меня это более чем устраивает.
– Но ведь ты могла бы там просто не работать.
– А на что жить? Нет, можно, конечно, в третий раз поехать в Сарпаль и привезти оттуда снимки для новой выставки, но что-то мне больше не хочется.
– Никаких больше заморских поездок, – разволновался Адемар, – я не допущу, чтобы моя возлюбленная снова мёрзла в горах или мучилась от жажды в пустыне. Тебе больше не нужно рисковать жизнь, чтобы заполучить новые виноградники и прочие радости жизни. Я считаю, тебе вообще не нужно работать, ведь я могу дать тебе всё, что ни пожелаешь. Я заметил, что твои долгие отлучки в дом мод мешают нам больше времени проводить вместе. Это нехорошо, любовь моя, неправильно. Жизнь так коротка, нужно уметь наполнять её приятными моментами, а не рутиной.
Так начался его бесконечный террор по поводу моей работы. Адемар искренне считал, что фотографией я занимаюсь исключительно ради денег, а не из любви к искусству и новым впечатлениям. Он постоянно говорил, что рядом с ним я буду как за каменной стеной. Он обещал удовлетворять все мои насущные потребности, даже обязался отреставрировать замок Бланмартелей и построить для меня фотозаводик. Он был готов положить весь мир к моим ногам, лишь бы я всегда была рядом с ним. А я слушала его и думала только об одном: если поддамся на эти сладкие уговоры, то вскоре окажусь в золотой клетке. Комфортной, престижной, но совершенно стерильной, в которой у меня больше не будет права на собственное "я".
Я уже не могу выбирать, какое платье и колье надеть вечером, а что же будет дальше? Дальше – отказ от карьеры фотографа, отказ от посиделок с подругами и поездок к родным. Меня ждёт полная изоляция от внешнего мира, и ради чего? Чтобы влюблённый по уши принц скрашивал моё вынужденное одиночество? Как бы не так. Адемар – наследник престола, он целыми днями занят лишь тем, что вникает во внутреннюю и внешнюю политику королевства. Он каждый день вместе с отцом выслушивает доклады министров, присутствует на протокольных мероприятиях, разъезжает по королевству с официальными визитами и находит время для свиданий со мной только потому, что это тоже часть политики. Пока что я даже не невеста Адемара, а только строптивая пассия, внимание которой ещё нужно суметь обратить на себя. Вот он и обращает постоянными звонками и встречами. Но после свадьбы Адемар справедливо решит, что крепость пала, и былые усилия больше ни к чему. Если мы с ним и будем видеться, то только по ночам в спальне и с единственной целью – зачать наследника, ведь это тоже часть политики. Вот так я вплотную и приближусь к пророчеству сахирдинской ведьмы о стылом муже, четырёх отпрысках и одном бастарде. А ведь было в моей жизни и другое предсказание, куда более радостное и волнующее…
Время от времени я ловила себя на том, что разглядываю и даже поглаживаю потемневший ветвистый ожог между большим и указательным пальцами. Помнится, этот знак мне оставили высшие силы и не просто так. Ещё не так давно я считала, что след от молнии связал меня с самым добрым, отзывчивым и понимающим мужчиной на свете. Ради него я была готова бросить абсолютно всё: дом, карьеру, даже родную страну, лишь бы быть с ним рядом. А вот для принца я на такие жертвы идти не готова. Почему? Сама себя не понимаю. Неужели я так сильно влюбилась в Шанти, что потеряла голову? Видимо, так оно и было. Зато теперь я точно знаю, что любить всерьёз мужчин нельзя – они всегда найдут способ растоптать самые светлые чувства.
Адемар уже сделал всё, чтобы меня начало от него воротить. Мне уже не хотелось ни свиданий, ни телефонных разговоров с ним. Будь мы оба простыми смертными, я бы не задумываясь дала ему отставку. Но Адемар не банковский служащий, не инспектор полиции, не лётчик, и даже не доктор философии. Он будущий король, а я всего лишь подданная его отца. Адемар явно не из тех мужчин, кто просто так проглотит отказ женщины быть с ним. Больше всего я опасаюсь мести и препон в карьере, если скажу ему своё решительное "нет". Лучше бы он сам потерял ко мне интерес и переключился на восторженную дурочку, которой все эти "любовь моя" и "жить без тебя не могу" не будут резать слух.
Да, я очень хочу, чтобы Адемар бросил меня, но даже моя подчёркнутая холодность и противление его собственническим замашкам не отбили у принца желание быть со мной. С ним явно что-то не так, такое ощущение, что он специально хочет прогнуть меня под себя, а потом насладиться видом потерянной и морально растоптанной маркизы. Не дождётся. Я всё равно придумаю способ, как заставить его бросить меня. А если не придумаю, то попрошу совета у единственной своей подруги, кто точно не разболтает назойливым журналистам перипетии моих отношений с принцем.
– Ты видишь во всех мужчинах врагов, а это неправильно, – выслушав все мои причитания, сказала Марибель, когда я приехала к ней в Валор.
Моя кузина, что через пару недель должна выйти замуж за своего обожаемого Кантена, явно не прониклась моими страданиями, потому пришлось повторить ей все свои доводы на счёт принца заново.
– Так ты хочешь порвать с ним? – наконец поняла она. – А ты понимаешь, что будет, если ты это сделаешь?
– Да. Адемар меня просто уничтожит.
– Нет, Эмеран, тебе не принца надо бояться. Если кто тебя и уничтожит, так это простые аконийцы. Неужели ты этого не понимаешь? Люди успели поверить в сказку, где прекрасный принц полюбил бесстрашную путешественницу и даже отправил на её поиски чуть ли не все самолёты и корабли королевства. Эмеран, ты ведь уже давно не принадлежишь себе – ты теперь достояние нации.
– Чушь, – только и оставалось фыркнуть мне, – пусть ищут себе более подходящее достояние. Какого-нибудь учёного, который совершил великое открытие. Или врача, который спас тысячи жизней.
– А людям не интересны открытия и спасённые жизни. Всё, что им сейчас нужно, так это красивая история любви. Ты разве не заметила, что последние пару месяцев все газеты только и пишут, что о тебе и принце. Людей интересует всё: ваши фотографии, слухи, мимолётные комментарии ваших знакомых о вашей романтической паре. Никого не волнует, что ты чувствуешь, когда принц предлагает тебе бросить работу. Людям не нужны чужие проблемы, им нужна написанная газетчиками история любви и романтические герои. А если ты посмеешь разрушить эту сказку, люди тебя возненавидят, потому что ты отнимешь у них самое главное – надежду в чудо. Крушение иллюзий трудно простить.
Кажется, Мари права. Принц – это самая меньшая из моих проблем. Если всем станет известно, что я дала ему отставку, меня точно возненавидят. На мои выставки больше никто не придёт, люди перестанут покупать журналы с моими фотографиями, а меня саму больше не возьмёт на работу ни один дом мод.
– А твои родители? – решила ещё больше испортить мне настроение Мари. – Как они отреагируют, если узнают, что ты отказалась от роли будущей королевы? Особенно тётя Аделин?
– Она меня точно проклянёт, – озвучила я давно понятную для меня истину. – Представляешь, она уже строит планы на будущее, когда станет тёщей наследного принца. Она считает, что будет вхожа во дворец, завяжет множество знакомств с придворными дамами и станет чуть ли не агентом влияния при дворе. А отец планирует распространить свои деловые связи на министров и губернаторов. Даже не спрашивай, зачем. Я сама не могу этого понять. Меня убивает их зацикленность на теме королевской семьи. Знаешь, что они первым делом сказали мне, когда я вернулась из Сарпаля домой? Никаких "Эмеран, как хорошо, что ты жива" или "как мы за тебя переживали". Первым делом я услышала от мамы: "Ну, теперь-то принцу Адемару будет с кем пойти в оперу". Понимаешь, Мари? Их, похоже, вообще не волновало, что я могла разбиться на самолёте как Лориан, или умереть на чужом континенте. Нет, их волновало, что то приглашение в королевскую ложу, которое я им показала, так и не станет для них пропуском в новую жизнь. Всё, Мари, на этом я умываю руки. Я очень долго пыталась наладить наши отношения, слишком много уступок сделала, чтобы родители начали видеть во мне человека, но всё тщетно. Нет, так нет. Насильно заставить их полюбить меня я не могу. Но тогда и с меня больше нет спроса. Ради их бредовых желаний я ломать себе жизнь не собираюсь. Хотят связей и знакомств при дворе – пусть едут туда и налаживают их сами. Без моей помощи.
