Текст книги "Миледи и притворщик (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 109 страниц)

За нами никто не гнался, хотя я ожидала других проводов. Кажется, жители Эрхона были заняты уничтожением ходячего трупа, и до нас им больше не было никакого дела. И это хорошо. Я до сих пор не могла прийти в себя. В ушах ещё стоял шум. Тело плохо слушалось.

Мы успели спуститься с горы и пересечь долину, когда Шанти стащил меня с кобылки и усадил на землю.

– Эмеран? Ты меня слышишь? Эмеран?

Не было сил ответить. Голова так и клонилась вниз. Только чувство, что тонкая струйка холодной воды льётся на темечко и стекает по лицу, заставило меня очнуться. Я встрепенулась и увидела перед собой серый мохнатый бок. Отцепленный от поводка Гро махал хвостом и зачем-то лизал мне щёку.

– Что… – ещё с трудом шевеля языком, спросила я. – Что произошло? Это… это был гипноз, наваждение? Всё из-за той музыки? Она как-то неправильно действует на психику. Мне же всё привиделось, да?

Я хотела услышать от Шанти именно это, но он и не думал меня обнадёживать. Отчего-то он долго молчал и не хотел со мной говорить. В первый раз я видела его таким хмурым и чёрствым. И это начинало меня пугать.

– Я ведь просто попросил тебя дождаться меня у ворот и никуда не уходить, – наконец, заговорил со мной Шанти, не желая смотреть мне в глаза. – Я ведь не просто так это сказал, это не было моей блажью. Неужели ты до сих пор не поняла, что Жатжайские горы очень опасны? Хотя нет, в горах под открытым небом в окружении голых скал и хищных зверей путник рискует меньше, чем в жатжайском городе среди людей и призванных ими демонов.

– Шанти, прости, я сама не понимаю, как так получилось, – попыталась я оправдаться, – сначала я хотела пошутить над той девушкой, а потом мне просто стало любопытно.

– И ты захотела посмотреть на пожирательниц дыхания и их мерзкий обряд в честь Камали?

– Я же не знала, что они ей поклоняются. А когда поняла, было уже поздно.

Я не удержалась и рассказала обо всём уведенном и пережитом Шанти. Я так надеялась, что он опровергнет мои видения и скажет, что всё это мне лишь почудилось. Но он был безжалостен в своих пояснениях.

– Те чёрные мешочки на шнурках у женщин, это и есть откусанные и высушенные языки мертвецов. Они заполучили их, когда проводили такой же обряд, что видела ты. Это амулеты, знаки, что у этих женщин есть отсечённая голова, в которой больше нет языка, зато в ней живёт демон, который вещает обо всём, что у него ни спросишь.

А дальше Шанти поведал мне, в чём был смысл увиденного мною ритуала. Женщины играли на костяных инструментах и пели гимн Камали, чтобы призвать в тело умершего мужчины демона. Это демон дёргал руками и ногами трупа, демон сделал его своей марионеткой. Дай демону волю, он бы овладел человеческим телом до конца, а после мог бы беззаботно бродить среди живых. Чтобы избежать этого, девушка и призывала меня отрубить ожившему мертвецу голову. Сделай я это, тогда демон остался бы жить в этой самой голове и уже не смог бы шевелить руками и ногами. Он бы навсегда был заперт в черепной коробке. Потом заклинательница вставила бы в его рот вместо откушенного языка заговорённую металлическую пластину, и голова бы начала вещать, отвечая своей хозяйке-колдунье на все её вопросы, открывая все тайны мира людей, богов и демонов.

Именно этот ритуал и был изображён на полотнище в заброшенном монастыре. Сама Камали сыграла на свирели призывную песнь для демона и отсекла голову родному брату, чтобы испить из подставленной чаши его кровь и обрести голову-вещунью, что сделала её всезнающей и могущественной богиней.

– Если бы ты не пересилила волю Камали, что овладела кинжалом, и отрезала голову мертвецу, – продолжал Шанти, – вы бы все по кругу испили из чаши его гнилую кровь. Так должен завершаться ритуал. Хотя, те женщины сами могли бы отсечь голову даже кухонным ножом. Но они увидели тебя на рынке, увидели рукоять кинжала в форме их богини, и решили, что с тобой их обряд возымеет большую силу. Но они прогадали. Или же нет. Настоящий ритуальный кинжал, подвластный воле Камали, лежит ведь теперь в их доме.

– Пусть забирают его, мне не жалко.

После всего услышанного мне было не по себе. Двадцать четыре года я прожила на этом свете, даже не подозревая, что демоны и колдовство реальны и очень опасны. Почему-то в Аконийском королевстве от них остались лишь детские сказки. Здесь же, в горах, творятся просто уму непостижимые вещи.

– Шанти, – с запоздалым раскаянием, обратилась к нему я, – прости меня, я больше никогда не буду пренебрегать твоими указаниями. Я знаю, я и так доставляю тебе очень много хлопот. Просто… просто прости меня. Я зря тебя не слушала. Ты во всём был прав, во всём. Люди куда опасней диких зверей. Диким зверям не знакомо желание заполучить власть над непостижимым, и ради него они не творят непозволительные вещи. Теперь я поняла, что не могу здесь никому доверять кроме тебя. Ты знаешь и умеешь многое, чего не знаю и не умею я. С моей стороны было слишком самонадеянно не считаться с твоим мнением. Прости.

Шанти лишь коротко кивнул, так и не взглянув на меня, и повёл своих зверей к перевалу. Мне же оставалось лишь идти следом и думать над тем, как растопить лёд и вернуть былое тепло между нами. И не только потому, что недоверие и неприязнь чреваты тем, что я не вернусь домой. Мне и вправду не хотелось оставаться в ссоре с Шанти. Я слишком привыкла к нему. И как только переживу расставание, когда доберусь до Чахучанской границы?

Глава 18

Вечером, готовясь к ночлегу возле очередного ущелья, Шанти так увлёкся, что начертил на земле такой огромный защитный квадрат с письменами, что внутри него оказались не только мы, но даже кони и клочок пастбища для них. Всех копытных Шанти привязал ко вбитым колышкам, чтобы ненароком не перешли границу защитного квадрата. Но чертежом Шанти не ограничился, он расставил вдоль него зажжённые метёлки душистых благовоний, которые, как признался, купил в лавке старика, что нагнал его у ворот Эрхона и увёл в свою лавку, пока я помогала пожирательницам дыхания вершить волшбу.

– Ты думаешь, – осторожно спросила я, – последовательницы Камали так и не отсекли голову тому мертвецу? Думаешь, он придёт за нами?

– Нет, я думаю, что придёт не он, а другой одержимый покойник. Ты же слышала, на рынке в Эрхоне о нём говорили ещё до того, как ты связалась с колдуньями. Его видели около крепостных стен ночью. Я и сам видел его той ночью возле нашего привала,

– Как? – поразилась я. – Но ты же спал.

– Я видел его потом, когда ты уже заснула, просто не хотел тебя волновать. А теперь нет смысла скрывать. Ты уже видела одного бродячего покойника в доме колдуний, видела, как он чуть не задушил пожирательницу его дыхания. Теперь тебя вряд ли можно чем-нибудь напугать.

Зря он так думал. Этой ночью я боялась сомкнуть глаза, ибо сильно сомневалась, что магический квадрат и благовония смогут задержать одержимого демоном мертвеца. Да и стоило мне начать погружаться в сон, как перед глазами появлялась картина, будто пожелтевшие руки тянутся к моему горлу и угрожают сомкнуться в холодных удушающих объятиях. Всякий раз я просыпалась в холодном поту, оглядывалась по сторонам, но тихая ночь не таила поблизости никаких опасностей.

Наутро я решила всерьёз взяться за примирение с Шанти и потому освободила его от приготовления завтрака. Кулинарка из меня неважная, поэтому я взялась за самое доступное мне блюдо – омлет. Несушки исправно радовали нас свежими яйцами, а козье молоко, что успел надоить Шанти для жирного чая, я решила смешать с желтками и белками. Минут десять, превозмогая ноющую боль в мышцах руки, я взбивала смесь вилкой, чтобы омлет получился более воздушным. Выпекать его пришлось на дне чана. Омлет немного пригорел, да и не было у Шанти лопатки, чтобы красиво отскрести его со дна. Так что я уложила в его миску рубленные кусочки, и он моё блюдо оценил, даже улыбнулся. А мне так тепло стало на душе.

– Ты ведь никогда такого не пробовал, – гордясь собой, заметила я. – Это самое важное утреннее блюдо аконийской кухни.

– Хорошая яичная запеканка, – кивнул он, – помню, когда в Фариязе жили тромцы, в харчевне можно было заказать такую же, но с перцами и душистыми травами.

– Ну вот, –расстроилась я, – а я думала тебя удивить. Конечно, что мой омлет, по сравнению с тромским? Так, стряпня и размазня.

– Ничего подобного, – успокоил меня Шанти, – твоя запеканка очень хороша. Я так давно не ел ничего подобного. Сразу воспоминания нахлынули…

Вот как, невольно я напомнила ему о тех днях, когда тромцы свободно жили в Старом Сарпале, а отец Шанти был рядом с ним и его матерью.

Мне так хотелось расспросить его о том времени, о его родителях, но я побоялась испортить такой хороший момент не самыми приятными для Шанти мыслями, и потому промолчала.

Ближе к вечеру мы, наконец, дошли до Кутугана. И я никак не ожидала увидеть на подходе к городу вереницы людей, коней и обозов. Словно ручейки, они стекались к холму, на котором высился необычайной красоты храм. Красные стены, зелёные крыши в пять ярусов и золоченые коньки, а ещё высокие башни позади и протяжённый дворец.

– Это и есть храм богини Азмигиль? – спросила я Шанти, на что он равнодушно ответил:

– Нет, что ты. Она старосарпальская богиня, а старосарпальских богов здесь чтут немногие. Этот богатый монастырь построен в честь бога Унухура.

– Да? И что это за бог, раз к нему стремится так много людей?

– Он покровительствует торговцам, одаривает всех молящихся ему изобилием и отводит от них неудачи и болезни. Унухур – самый почитаемый бог Жатжая. В его монастыри стремятся попасть юноши со всех концов сатрапии.

– Почему?

– Ну как же, – едва заметно усмехнулся Шанти, – служить покровителю торговцев очень почётно. Эти самые торговцы всегда стремятся щедро одарить своего бога. Чем больше подношение – тем больше удачи и изобилия торговцы получат в ответ. А кто отправит прямиком к богу эти подношения, если не монахи?

– А, понятно, – кивнула я, – монахи живут на пожертвования и живут очень даже небедно и сыто.

– Всё так. И ведь как странно. В былые времена в Жатжае ведь не было монастырей.

– Совсем не было?

– Совсем. Это в соседнем Чахучане одинокие мужчины стали селиться общинами в уединённых местах, чтобы отрешиться от мирской жизни и не завидовать женатому соседу. А вот в Жатжае всем женихам всегда хватало невест. Но ведь, чтобы жениться, нужно быть работящим и богатым, а это нелёгкий путь. Зато вот в монастыре работать не надо, но можно жить сыто и беззаботно.

– Хитро придумано.

Мы пересекли тропинку, по которой караван гружённых тюками и мешками коней взбирался на холм к стенам монастыря, и продолжили свой путь к соседней скале, где раскинулся невзрачный городок. Да, с богатым монастырём ему своей приземистой архитектурой не сравниться. Только двухэтажные домики и видны. А где же храм Азмигиль, или он в этом недружелюбном для сарпальских богов крае тоже скромен и неказист?

Об этом я и спросила Шанти, но по его обеспокоенному лицу поняла, что что-то не так.

– Я и сам не понимаю. Каждый храм Азмигиль увенчан башней, а здесь её не видно. Не понимаю…

Я уже успела подумать, что мы набрели вовсе не на Кутуган, а другой город, но стоило нам пройти крепостные стены и спросить прохожих, что это за место, как они подтвердили, что мы пришли именно туда, куда и хотели.

– Храм Азмигиль? – переспросила у Шанти улыбчивая женщина, – нет, не слышала про такой. Но был тут один… монастырь давным-давно. Его сотни лет строили и не могли построить. Потому что днём люди из камней стены складывают, а по ночам злобные демоны эти стены по камушку разбирают. Раньше монахов там было много, они и успевали монастырь строить. А сейчас только один остался, ходит по руинам, какие-то молитвы бормочет, блюда во дворе расставляет, пучки трав жжёт, водой их прыскает.

– Это же жрец Азмигиль, – оживился Шанти. – Где его найти?

– Так по руинам он бродит. А руины за старым амбаром лежат, на западном склоне.

И мы пошли вверх по центральной улице, чтобы с вершины скалы оглядеть город и приметить нужные развалины. По дороге нам то и дело встречались женщины, девушки, девочки, старухи. Мужчин почти не было, за исключением глубоких стариков и маленьких мальчиков. Что за странный город? Куда пропали мужчины? Ушли в монастырь за лёгкой долей и сытой жизнью? И им даже невесты не нужны? В Чахучане бы их не поняли.

Всю дорогу, что я шла вслед за Шанти, мне в спину прилетали злобные женские комментарии:

– Ох, какая же жена у него страшная.

– И как он только со страху-то не помер, каждый день на неё смотреть?

– Глаза как у змеи. Уродина.

– Приворожила его, точно приворожила.

Вот бы найти храм и поскорее убраться из этого недружелюбного места. Хотя, кому недружелюбное, а кому гостеприимное сверх всякой меры.

– Братец, а приходи ко мне на постой, я тебя таким вкусным ужином угощу, – крутилась перед Шанти бойкая девица, а её уже отпихивала плечом другая:

– Нет, братец, у неё суп вечно переварен, а вот у меня самый лучший. И постель у меня мягкая. Ты приходи на постой.

Похоже, в этом городе все мужчины подались в монахи за беззаботной жизнью, а женщинам остаётся только изнывать от одиночества. Девицы так беззастенчиво строили Шанти глазки, но он даже не думал обращать на них внимание. Кажется, его всецело заботила судьба храма Азмигиль. Судя по его реакции, храм не должен был лежать в руинах. Значит, что-то случилось.

Постепенно толпа девиц отстала от нас, стоило нам набрести на россыпь тёсаных камней. Там мы и нашли глубокого старика, что сидел на расколотом блоке и напевал что-то, то и дело покачиваясь из стороны в сторону. Одет он был весьма необычно для этих мест. Никакого халата, только шаровары, рубаха и накидка до колен. А ведь если не считать чалму, Шанти одет точно так же.

– Господин, – обратился он к старику, – скажи, здесь ли храм всеблагой и справедливой Азмигиль?

Тот ещё долго бормотал то ли молитву, то ли заклинание, а после, не поднимая головы, вопросил в ответ:

– Где ты видишь храм, младший брат? Может под этим камнем? Может в моём кармане или среди пылинок на земле?

– Истинный храм всеблагой богини построен не на земной тверди из камня, а в наших сердцах из благих дел и помыслов.

Старик словно воспрянул от хандры и воззрился на Шанти, будто уже много-много лет ждал его одного.

– Вставший на путь пробуждения? Ты ли это, да в таком месте? Как ты оказался в этом краю чёрного колдовства и злых духов?

– Уже много лет я следую благому пути в надежде пробудиться ото сна, скинуть пелену иллюзий с глаз и увидеть подлинную суть этого мира. Вот, посмотри, каким долгим был этот путь и как много мне ещё предстоит пройти.

Тут Шанти полез в свою дорожную сумку и достал из неё самый настоящий свиток. И как я раньше не обнаружила такую приметную вещицу в его вещах? Видимо, не успела обшарить именно ту самую сумку.

А Шанти уже развернул свиток перед старцем. Я вынуждена была стоять в стороне, чтобы не мешать, потому лишь краем глаза увидела, что весь свиток испещрён разнообразными рисунками, больше похожими на магические символы.

– Неужели? – просиял улыбкой старик, – неужели я дожил до того дня, когда снова смогу служить всеблагой и милостивой Азмигиль не в одиночестве?

– Господин, так что же случилось с храмом? – спросил его Шанти, сворачивая свиток. – Почему его больше нет? В Фариязе никто не слышал о том, что жатжайский храм Азмигиль разрушен.

– Конечно, не слышали. Кто бы принёс эту весть старосарпальцам, если вся братия погибла под руинами, и в живых остался только я? Уже тридцать лет я один берегу очаг Азмигиль и каждый вечер зажигаю путеводный огонь для всех заблудших и потерянных. Пока горит огонь и на него летят пробудившиеся мотыльки, храм не умер, храм не погиб. Я всегда в это верил, хоть все тридцать лет здесь не было ни одного паломника или странствующего служителя богини. Это место проклято, проклято алчными приспешниками Унухура. Ни один жрец Азмигиль не соглашался делиться дарами и пожертвованиями с этими бездельниками. И тогда они воззвали к своему хозяину и накликали на Кутуган страшное содрогание земли. В тот день пал храм и все дома, где жили последователи Азмигиль, а храмы и дома слепцов и служителей демонов устояли. Но и этого приспешникам Унухура показалось мало. Они воззвали к богу странствий и дорог Энтауру, чтобы он заставил свернуть с пути к этому храму всех пробудившихся. Таково было их проклятие – ни один сын единой сарпальской земли не должен ступить на путь, что приведёт его к храму Азмигиль в Кутугуне, а если и ступит, то свернёт с него, передумает идти, заболеет или даже умрёт прямо на подступах к городу. Я знаю, это проклятие сгубило многих паломников. Но теперь я вижу, вижу по твоим глазам, младший брат, что ты не порождение сарпальской земли. В твоих глазах и в сердце холод далёкого континента. И только поэтому ты смог прийти сюда невредимым.

– Обещаю, мой господин, – положив ладонь на плечо разволновавшегося старика, сказал Шанти, – я вернусь в Фарияз и расскажу о твоей беде. Жрецы Азмигиль не оставят тебя здесь одного и придут на выручку.

– Нет, глупый, ты разве не слушал меня? Тридцать лет проклятие приспешников Унухура довлеет над этими руинами. Никто не придёт ко мне, никто не поможет. Моя судьба – умереть здесь, в этом чёрном и злобном краю среди слуг и поклонников демонов. Я давно смирился с собственной участью и знаю лишь одно. Мой долг – каждый вечер зажигать очаг Азмигиль и служить во имя её славы. Всё, чем ты можешь мне помочь, так это пропеть гимн пробуждения и провести вместе со мной обряд создания и разрушения.

– Конечно, господин, ведь именно для этого я и пришёл к тебе.

А дальше началось то, что я тщетно пыталась осмыслить и запомнить, но так в итоге ничего и не поняла.

Старик вытащил из завалов латунную посуду всевозможных размеров и форм, Шанти отдал мне поводок Гро и попросил приглядеть за псом, лошадьми и козой. Я и не возражала. Конечно, посижу рядом с ними в сторонке, понаблюдаю, за загадочным ритуалом. Вот только Шанти не предупредил меня, что это действо затянется на много часов до самых потёмок.

Сначала Шанти отвязал от поклажи большой мешок и вынул из него сушёные лепестки речного лотоса, чем вызвал небывалый восторг старика. Видимо, лепестки являются неотъемлемой частью подлинного старосарпальского ритуала, который в горах Жатжая невозможно исполнить по всем канонам.

Пока Шанти со жрецом жгли лепестки на широком подносе и воспевали ритмичную песнь, Гро извертелся, всё рвался к хозяину и блюдцам, в которых лежали подношения богине в виде риса, яблок и даже кокоса.

Пришлось погладить пса, чтобы успокоился и уселся рядом со мной. Через полчаса монотонного пения он даже положил голову мне на колени. И до чего же тяжёлый!

А Шанти со жрецом начали обходить руины, то и дело окропляя их кокосовым молоком и осыпая жёлтой пудрой-приправой. Следом они зажгли благовонные палочки, стоящие в стаканах, затем наступила очередь лампад с маслом.

Я украдкой поглядывала на это действо и задумала расчехлить камеру и попытаться заснять загадочный ритуал, пока солнце окончательно не спряталось за горами. Знаю, нехорошо вторгаться в личное пространство, особенно в столь интимные мгновения религиозной жизни, тем более, что Шанти убедительно просил меня его не снимать. Но… я же не похитительница душ, в конце концов. Парой-тройкой фотоснимков я ему точно не наврежу. Да и когда ещё представится случай исподтишка подловить его и запечатлеть на память?

Камеру я спрятала за спиной Гро, только объектив уложила ему на бок и вслепую навела на руины храма. Интересно, попадут ли Шанти со жрецом в кадр? Придётся надеяться на удачу и мерное дыхание Гро, которое то и дело приподнимает и опускает объектив.

Только когда на дворе начало темнеть, бдения на развалинах закончились. Я так и не поняла смысл долгих ритуалов, зато Шанти был доволен, когда жрец окунул чашу с рисом в блюдце с водой, потом обмакнул его дно в красную пудру на подносе и только затем словно печатью оставил фигуристый оттиск на свитке Шанти.

– Как знать, – сказал на прощание жрец, – может ты последний паломник в этом храме, и никто другой больше не доберётся сюда и не получит разрешительную печать. Ты последний, кто встал на путь пробуждения, и этим путём войдёшь в Запретный город.

– Мне нужно добраться ещё до десяти храмов Азмигиль, чтобы начать помышлять о таком, – смиренно ответил Шанти.

– Доберёшься, как ты можешь в этом сомневаться?

На этом Шанти покинул развалины, оставив служителя наедине с догорающей лампадой. Когда он вернулся к своим коням, мне захотелось узнать:

– Что это за свиток у тебя в руках? Он что-то значит?

Шанти развернул его передо мной, но в полумраке я мало что смогла разглядеть

– В него жрецы Азмигиль ставят печать своего храма. У каждого храма она своя, неповторимая. Если собрать тридцать две печати, то паломник получит разрешение попасть на Запретный остров, где стоит последний, тридцать третий храм Азмигиль.

– Запретный остров? – попыталась припомнить я. – Это закрытая столица Сарпаля, где ото всех спрятался царь?

– Он не спрятался. Он уединился и незримо правит своим царством через своих сатрапов, которые могут свободно посещать Запретный остров.

– А простым людям это не дозволено, да? Неужели только последователи Азмигиль могут получить печати и попасть на Запретный остров?

– Нет, что ты. Последователи всех исконных старосарпальских богов могут побывать в столице. Кто-то должен собрать печати храмов Инмуланы, кто-то Нунсианы или Ульматаны. Да мало ли, кто какой путь для себя изберёт?

– А почему ты выбрал путь пробуждения?

– Потому что и вправду хочу проснуться и прозреть, увидеть этот мир в его истинной сути, без прикрас и обмана.

– А не боишься, что истинная суть мира окажется уродливой и тягостной?

– Нет. Как можно бояться истины, если она одна есть основа всего сущего?

В религиозных диспутах я не сильна, поэтому не стала больше развивать тему. Да и были у нас с Шанти дела поважнее. Например, покинуть ли городские стены и разбить лагерь подальше от людей или же рискнуть и попроситься на постой в чей-нибудь дом.

– А вдруг нам опять попадутся ведьмы? – неуверенно сказала я. – Не хочу опять смотреть на пляшущий труп.

– За городскими стенами у нас больше шансов повстречать его, – возразил Шанти. – Вдруг пожирательницы дыхания из Эрхона не отловили и не обезглавили своего мертвеца? Да и кто-то ещё блуждал близ города в ту самую ночь, когда ты видела тень у реки. Кто знает, может и возле Кутугана есть свои сбежавшие от колдуний покойники.

Что ж, я почти согласилась с его доводом, вот только не представляла, кто же в этом городе согласится пустить в свой дом рыбьеглазого полукровку и подозрительную нелюдь с железными зубами. Я же помню, чахучанцы помогают только чахучанцам, жатжайцы – жатжайцам. Аконийке и старосарпальцу здесь не стоит ждать приглашения на постой. И всё же я ошиблась.

Стоило нам вернуться на центральную улицу, как нас тут же заприметила стайка девиц. Такое ощущение, что они уже давно нас здесь поджидали.

– Братец, пойдём со мной, – уговаривала его одна девица, – я тебя ужином угощу.

– Нет, не иди с ней, – встряла вторая. – У меня ужин сытнее. Ты такой большой, тебе её супа не хватит.

– Не слушай их, братец, – вклинилась третья, – они только для тебя ужин приготовили. А у меня и корм твоим лошадям есть. И козе, и курам.

Шанти в шутку спросил:

– А для моей попутчицы миска супа найдётся?

Девицы в мою сторону чуть ли не зашипели. Нет, надо было идти ночевать за городскими стенами. Блуждающий мертвец не так страшен, как одинокие разъярённые женщины, соскучившиеся по мужскому вниманию и готовые на всё, лишь бы его заполучить. Такие и яду мне в суп подольют, я в этом даже не сомневаюсь.

Неожиданно из толпы выступила бойкая женщина в годах:

– А у меня будет и суп, и клёцки в тесте, и молочный чай, и корм скотам. Даже для полуволка кость с мясом найдётся. – Тут она неожиданно ласково посмотрела на меня и сказала, – я и тебя спать уложу. В отдельную комнатку, никто тебе мешать не будет. И утром накормлю, воды нагрею умыться. Пойдёшь ко мне со своим братом, большая сестрица?

– Он мне не брат, а попутчик, – на всякий случай сказала я.

– Главное, что не муж. Так что, пойдёте ко мне ночевать?

Если честно, я была согласна на всё, так мне хотелось поскорее отужинать. Да и женщина эта не выглядит подколодной змеёй, готовой на подлость. Не знаю, что она задумала, на что надеется, но вряд ли Шанти соблазнится дамой в летах. В её доме он может спокойно переночевать. Или он не этого хотел?

– Что скажешь? – шепнула ему я.

– Как сама пожелаешь, – пожал он плечами.

А я желала поскорее отужинать и лечь спать. Так что через пять минут наша хозяйка Джолма привела нас в свой дом. И тут нас с Шанти ждал сюрприз: Джолма жила не одна, а с молодой и кокетливой дочерью по имени Мето.

Всё ясно, вот ради кого женщина завлекала молодого мужчину в дом. Просто удивительная забота. Даже у нас в королевстве такую мать бы уличили в сводничестве и в приличные дома больше не пускали.

Весь вечер я наблюдала, как Мето строит глазки Шанти, игриво заговаривает с ним, а он так вежлив и тепло улыбается ей, как мне когда-то…

Нет, быть того не может. Я ревную? И кого? К кому? Нет, я не спорю, Шанти очень приятный человек, намного приятнее всех тех, кого я встречала в Чахучане и Жатжае. Но как же всё-таки обидно видеть рядом с ним какую-то вертихвостку…

Так, всё, мне пора спать. Хватит думать о каких-то глупостях. Самой от себя противно.

Джолма с радостью проводила меня в небольшую комнатку рядом с кухней и указала на застеленную циновку с тёплым одеялом. А я застыла у порога и не решалась войти, ведь помимо циновки в той комнате ещё имелся столик у самой стены, а на нём в ряд стояли пять человеческих черепов, да не простых, а с искусной резьбой по всей черепной коробке.

– Камали… – только и смогла выговорить я, холодея от ужаса.

– Чего говоришь? – переспросила Джолма.

– Вы тоже служите Камали.

– Я? Ты что? На что мне это?

– А зачем тогда черепа?

– Так это предки мои. Вон, мать моя, сестра, бабушка. Бабушкин брат тут затесался, хотя мы его в семье не видели, он всё больше по монастырям шлялся, только помирать домой вернулся. Ну и отец моей Мето тоже здесь. Вся семья, весь род.

Оказалось, что я имею честь лицезреть традиционный домашний алтарь рядового жатжайца. Черепа эти приносят в дом после тех жутких похорон, что я видела вчера днём. Как только грифы объедят труп покойника до костей, мастер забирает череп себе, извлекает из него остатки мозга и начинает творить. Резьба на каждом черепе неповторимая, орнамент неподражаем. А нужен он для того, чтобы украсить дом головой предка, возле которой раз в неделю нужно воскурить благовония и вознести молитвы богам, чтобы те даровали усопшим лучшую жизнь на том свете.

– Знаете, – всё же сказала я, – не получится у меня уснуть рядом с вашей почившей семьёй. Неудобно как-то, будто я вторглась на чужую территорию.

– Ну ладно, – сдалась Джолма, – уложу тебя в дочкиной комнатке. А сюда твоего небрата-немужа позову.

Куда она собралась отсылать дочь, Джолма не сказала. Почему-то мне кажется, что её спальное место чудесным образом пересечётся со спальным местом Шанти... Так, спокойно, не надо думать об этом, это не моё дело, не мои проблемы… Надо отвлечься, поразмышлять о чём-нибудь другом. Например, о том, до каких низостей доводит людей одиночество.

Бедные женщины, и как они выживают в этом городе без мужчин, что предпочли прожигать жизнь на всём готовом в монастыре? Хотя, мне ли задаваться таким вопросом? Может, горожанки очень хорошо живут, никто ими не командует, никто не попрекает. Живут, рассчитывая только на себя, ни от кого не зависят. Просто счастливицы на фоне других сарпалек. Правда счастье своё не ценят и пытаются всеми правдами и неправдами затащить мужчину в дом, хоть на одну ночь. Всё, хватит об этом думать. И завидовать тоже не надо.