Текст книги "Вечер потрясения (СИ)"

Автор книги: Андрей Завадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 80 (всего у книги 122 страниц)

– Они совсем близко, – напомнил обслуживавшим ракетную установку "Тоу" бойцам командир батальона, упорно не желавший покидать передовую. – Будьте готовы стрелять, как только увидите чертовых ублюдков! Мы должны остановить их, не подпустив слишком близко!

В трубах пусковых установок уже ждали своего часа управляемые ракеты, увенчанные тонкими штырями взрывателей массивные конусы, а рядом замерли, прильнув к прицелам, наводчики, направив взгляды к горизонту.

– Они близко, – один из бойцов указал на столб пыли, поднявшийся над дальними холмами, и становившийся все более плотным с каждой секундой. – Противник на подход!

– Полная готовность, – отозвался командир расчета. – Старайтесь поразить их с первого выстрела – времени на второй нам могут и не дать!

Завеса пыли становилась все плотнее, и вдруг она распалась, выпуская в раскинувшуюся перед холмом лощину танки, которые, не сбавляя ход, двинулись как раз к высотке. Колонна бронированных машин с расстояния не меньше двух миль казалась диковинной стальной змеей, что ползла, извиваясь, неторопливо взбираясь на холм, словно там было лучшее место, чтобы погреть под лучами майского солнца свои железные бока.

– Есть захват, – сообщил наводчик комплекса "Тоу". – Головной у меня на прицеле! Он в зоне поражения! Готов стрелять!

Силуэт танка, подскакивавшего на ухабах, оказался точно в перекрестье нитей прицела, и стрелок в нетерпении поглаживал кнопку пуска, ожидая приказа командира. Русские уже приблизились на расстояние полета ракеты, но сами едва ли могли достать из своих орудий до вершины холма, если только стреляя наугад, по площадям, то есть зря расходуя не бесконечный боекомплект.

– Огонь! – рявкнул командир отделения, и наводчик вдавил клавишу, услышав, как ракета с шипением выскользнула из раструба пусковой установки.

Управляемый снаряд BGM-71D, на лету расправляя короткие плоскости стабилизатора, как бы скатился с холма. За ним разматывался тонкий провод, соединявший ракету с пусковой установкой. Все, что требовалось от наводчика – удерживать в прицеле русский танк каких-то двадцать секунд, столько, сколько длился полет ракеты на полную дальность, а полуавтоматическая система наведения сама безошибочно выводила снаряд на верный курс, не оставляя врагу ни малейшего шанса.

Разогнавшись до трехсот метров в секунду, ракета "Тоу-2", несущая усиленный заряд, хотя и не тандемный, чтобы поражать такни с "реактивной броне" а обычный, моноблочный, мчалась к цели, словно скользя по натянувшемуся, точно струна, взгляду наводчика. Тот видел только вражеский танк в центре прицела, да еще часто мерцавший фонарь-трассер в кормовой части ракеты, стремительно преодолевавшей сотни футов, отделявшие ее от цели.

– Огонь из всех стволов, – приказал командир батальона. – Уничтожьте сукиных детей!

Пусковые установки "Тоу" разом выплюнули четыре ракеты навстречу врагу с предельной дальности, почти с четырех километров, когда противник еще не мог дотянуться до позиций легкой пехоты. Четыре танка разом окутались клубами дыма и пламени, и над окопами раздались ликующие крики – противник получил свое, едва ли поняв, что вообще оказался под кинжальным огнем.

– Так их, – злобно оскалился командир батальона, во всех подробностях наблюдавший за разгромом врага. Мощный бинокль – отличная оптика, противобликовое покрытие, чтоб не стать добычей вражеского снайпера, встроенный лазерный дальномер – позволял видеть все детали, словно офицер перенесся вдруг из окопа туда, к подножию холма, ставшего последним оплотом для его батальона. – Не прекращать огонь!

Расчеты противотанковых комплексов действовали, как заведенные – не успели ракеты покинуть пусковые трубы, как заряжающие уже заталкивали в разверстые жерла новые. Словно подталкиваемые огненными факелами, управляемые ракеты мчались к целям, врезаясь в броню, обдавая ее своим раскаленным дыханием, так, что сталь пузырилась, уступая огню. Обстреливаемые в упор танки окутало пламя, в котором не могло уцелеть ничто, но именно оттуда, словно из раскаленной адской бездны, вырывались, продолжая свое упорное движение к вершине, боевые машины, под лязг гусениц и рев моторов, оказывавшиеся все ближе к позициям американской пехоты.

– Их не взять ни чем! Мы их не остановим!

– Проклятье! – командир расчета, выпучив глаза, смотрел, не смея моргнуть, как огромный, заслонявший собою весь мир русский танк неумолимо полз наверх, а на башне его еще трепетало пламя, бессильное перед прочной сталью. – Сожгите его! Заряжай! Живее, вашу мать!

Ракеты летели одна за другой, жалящей стаей обрушившись на русские танки. Установки "Тоу" выплевывали снаряд за снарядом, буквально захлебываясь огнем, а спустя минуту в небо взвились управляемые ракеты "Джейвелин". Стрелки, взвалившие на плечи себе пусковые установки, вели огонь из укрытий, им хватало мгновения, чтобы увидеть цель, а потом уже инфракрасные системы самонаведения ракет не выпускали ее из виду ни на миг.

– Огонь, огонь, – надрывался командир батальона, которому вторили ротные и взводные командиры, сержанты и капралы, все как один с перекошенными от ярости и ужаса лицами. – Уничтожьте их, отправьте ублюдков к дьяволу!

"Джейвелины" взвились над полем боя, делая горку и пикируя на строй русских танков. Тепловые головки наведения отчетливо "видели" выдыхаемой работавшими на максимальных оборотах дизелями тепло, шлейф, прекрасно различимый даже с низкой орбиты, где парили разведывательные спутники. Но видеть и быть способными уничтожить цель – вещи разные.

Ракеты обрушились на строй боевых машин, вонзая в крыши башен и моторных отделений иглы кумулятивных струй, и сразу три танка вспыхнули, но остальные продолжили движение. Укрепленные на башнях контейнеры динамической защиты "Контакт-5", едва их касалось пламя, взрывались, сбивая с курса отвесно падавшие сверху ракеты, не позволяя тем причинить вред машинам и экипажам. Танки, содрогаясь от взрывов, шли вперед, и с вершины холма видели, как зашевелились длинные стволы орудий.

Издали, с расстояния почти в милю, все это выглядело даже забавно. Русские танки были похожи на крохотных букашек, вдруг бросившихся врассыпную, в движении перестраиваясь, растягиваясь редкой цепью, но не меняя направления. Звук выстрелов почти не был слышен, только можно было увидеть, как окутались дымком хоботки орудийных стволов. Не было и свиста снарядов над головами – они летели в полном безмолвии, многократно опережая звук, и это было страшнее всего.

– О, черт! – командир батальона первым скатился с гребня холма, ныряя в окоп. – Опасность! Все в укрытие!!!

Ответный залп русских был не стройным, но цели своей он достиг. Холм сотрясся, град осколков прошел по вершине, словно гигантская коса, сметая всех, кто не успел добраться до ближайшей траншеи. Две установки ракет "Тоу" разнесло на куски, когда снаряды упали в нескольких шагах от врытых в землю едва ли не по самую крышу "Хаммеров". Не успевших отбежать на безопасное расстояние солдат ударная волна сбивала с ног, ломая их тела, перемалывая кости. На холме воцарился хаос, в грохоте разрывов тонули крики раненых, не слышны были приказы командиров, и лишь немногие бойцы нашли в себе мужество остаться на позициях, продолжая обстреливать приближавшегося врага.

– Оставаться на позициях, – надрывался командир батальона, пытаясь перекричать обрушившийся на высотку грохот и рев. Схватив за рукав спрыгнувшего в окоп бойца, майор рывком вытолкнул его наверх: – Не прекращать огонь, твою мать! В бой! – Солдат затравленно уставился на своего командира, едва ли слыша, что тот кричит взахлеб, и майор, не сдержавшись, ударил мальчишку по лицу: – Приди в себя, сопляк! Ты же солдат! В бой!!!

Что было сил майор толкнул побледневшего, трясущегося солдата наверх, буквально вышвыривая прочь из окопа, и сам последовал за ним, спеша вступить в бой, кажется, уже проигранный. Но выбраться из траншеи офицеру так и не удалось.

Взрыв грянул в считанных десятках ярдов от того окопа, в который успел нырнуть командир батальона. Над головой с визгом пронеслись осколки, и в неглубокую траншею вновь скатился едва успевший выбраться наверх боец, но теперь лишившийся половины головы – череп срезало чуть выше надбровных дуг, ровно и аккуратно, будто бритвой. Изувеченное тело сползло под ноги майора, и тот, не обращая внимания ни на что вокруг, не слыша грохота взрывов, свиста снарядов, криков своих собственных бойцов, смотрел, жадно, во все глаза, как кровь напитывает сухую землю, как содрогается в агонии еще не утративший искру жизни человек.

Еще один снаряд разорвался как раз перед окопом, бросив в лицо замешкавшемуся офицеру комья земли, мелкие камешки, больно ожегшие красную от загара кожу. Майора отбросило назад, и он успел увидеть, как вздрогнуло тело убитого бойца, приняв в себя запоздавшие осколки.

– Дьявол, – похрипел командир, упорно карабкаясь наверх. Встать во весь рост он так и не решился, передвигаясь на четвереньках. В прочем, на это мало кто обращал внимание – каждый сейчас стремился вжаться в землю, спасаясь от сыплющегося с неба свинцового дождя. – Они всех нас прикончат за минуту! Все, кто жив, на позиции, – сипло закричал майор, забыв о радиосвязи. – Открыть огонь! Прикончите русских!

Танки были уже близко, в полумиле от линии окопов, или немного дальше, и продолжали двигаться вверх, не прекращая огня. И все же сразу несколько солдат, находившихся возле майора, кинулись к брошенным расчетами пусковым установкам противотанковых ракет. Несколько человек бросились к "Хаммеру", на крыше которого возвышалась массивная труба комплекса "Тоу". Противник был близок, счет шел на секунды, и пехотинцы спешили. Развернув лафет навстречу ближайшему танку, уверенно подминавшему под себя склон холма, бойцы направили оружие точно в лоб ему, в упор. Ракета скользнула в распахнутый зев казенника, наводчик, прильнувший к прицелу, что-то неразборчиво крикнул, тотчас отозвался командир расчета, и управляемый снаряд с шипением выскользнул из трубы, умчавшись к приближавшейся цели.

Боец с пусковой установкой противотанкового комплекса "Джейвелин" выскочил на открытое место, становясь мишенью для русских танкистов. Его напарник ловко установил на пусковое устройство цилиндрический контейнер с ракетой внутри, стрелок развернулся, нацеливаясь, и почти без задержки, едва увидев на миниатюрном экране замкнувшуюся вокруг силуэта вражеского танка рамку, обозначавшую захват цели, нажал спуск.

Ракета, окутанная огнем и дымом, вырвалась из "ствола" транспортно-пускового контейнера, уходя в зенит и стремительно пикируя на русский танк, почти абсолютно беззащитный перед такой атакой. "Джейвелин", действительно похожий на дротик, отвесно вонзился в крышу, слабая вспышка окутала башню танка, и многотонная боевая машина, вздрогнув, будто живая, вдруг замерла. Все ее нутро было выжжено кумулятивной струей, и танк, внешне еще вполне грозный, превратился в могилу для своего экипажа. Рядом с ним замер еще один, и еще – ракеты, вонзавшиеся в борта и башни танков, прожигали броню, нанося тяжелые раны. Стальной вал двигался все медленнее, останавливаясь в нескольких сотнях футов от вершины.

Эфир пронзила короткая радиограмма, умчавшаяся по радиоволнам в пустоту, прорываясь сквозь мешанину электромагнитных помех.

– Всем, кто слышит, – хрипло орал, срывая связки, командир танкового батальона, как будто и не надеявшийся на радиосвязь. – Всем, кто слышит! Я Гранит, нахожусь в квадрате десять-сорок два. Вступили в огневое соприкосновение с противником! батальон ведет бой!

Призыв о помощи пропал в пустоте, и сейчас уже не имело значения, был ли он услышан. Батальон, преодолев сотни километров по степи, наконец встретился с врагом, и теперь каждый боец, каждый из почти полутора сотен танкистов рвался к победе.

Танки ползли в гору, обрушив на вершину холма, слабо огрызавшуюся редкими залпами ракет, настоящий шквал. Оснащенные механизмами заряжания танковые пушки выплевывали снаряд за снарядом, по одному каждый восемь-десять секунд, так что казалось, будто это не три десятка орудий палят, а зашелся в длинной очереди огромный, невероятный пулемет. Там, наверху, наверное, не могли и голову поднять, если вообще оставался хоть кто-то живой.

– Вперед, – прокричал в микрофон командир батальона, вложив в этот приказ все свое существо. – Не останавливаться! Не прекращать огонь! Прижмите этих пидорасов!

Подскакивавший на ухабах танк содрогался от частых выстрелов, глухо лязгал лючок в кормовой стенке башни, через который механизм выбрасывал наружу поддоны от сгоревших картузов с зарядами. Вершина холма становилась все ближе, но с каждым пройденным метром останавливался, замирал, словно цепенея, еще один танк, не выдержавший прямого попадания примчавшейся сверху ракеты.

– Правее тридцать, – ровным, звенящим, точно натянутая струна, голосом, произнес командир, увидев цель в панораме своего прибора наблюдения. – Ракетная установка! Дальность тысяча сто! Осколочным – огонь!

Еще один снаряд, извлеченный из укладки механизма заряжания, вошел в казенник, за ним – заряд, и спустя полминуты наводчик, введя все поправки – при стрельбе прямой наводкой в этом почти не было нужды – нажал на спуск. Орудие отрывисто рявкнуло, и впереди, там, где возвышалась над камнями и комьями земли увитая маскировочными сетями труба пусковой установки, взметнулась стена дыма и огня.

– Так их, – одобряюще прорычал командир. – Бей!

Оба, и командир, и наводчик, одновременно искали цели, попеременно переключая на себя управление огнем. Но первый успевал еще и руководить всем подразделением, направляя свои стальные колесницы туда, где они могли стать все более эффективными.

– Третий, на правый фланг, – кричал в микрофон командир батальона, и один из танков немедленно изменил курс, описывая дугу у подножья холма. – Справа заходи пиндосам! Пятый, седьмой, поддержите третьего! – И тотчас со стоном, полным боли: – А, падлы!

Едва выдвинувшийся во фланг американцам Т-90 вспыхнул – он подставил борт противнику лишь на несколько секунд, и тотчас туда, под самую башню, вонзились сразу две ракеты, от взрыва которых сдетонировал боекомплект. Их не остановили ни резинотканевые экраны, ни динамическая защита, лишь немного ослабившая удар. Танк буквально разорвало на куски, и сорванная с погона башня упала в двух десятках метров от полыхающего остова, вонзившись стволом в землю.

– Вперед, вперед, – подгонял своих людей командир батальона, приказавший себе не думать о потерях. – Все в атаку! Дави ублюдков! Бей!!!

– Мать вашу! – Механик-водитель невольно закрыл лицо руками, когда триплекс прибора наблюдения заволокло пламенем. – Суки драные!

Ракета "Тоу-2" ударила командирский Т-90К аккурат в лоб, и тотчас сработал комплекс динамической защиты. Заряд взрывчатки привел в движение лобовую панель, вытолкнув ее навстречу управляемому снаряду, отбрасывая тот в сторону, отталкивая от танка, позволяя ему преодолеть еще несколько метров, сделать еще один выстрел. Пламя жадно облизало танк, ослепляя буквально сросшихся с приборами наблюдения танкистов, но остановить уверенного движения вверх это не смогло.

– Левее, – приказал командир, и водитель направил танк в укрытие, которым стала другая боевая машина, выжженная изнутри беспощадным огнем. – За танк!

"Реактивная броня", чудо русских инженеров, спасла экипаж, но теперь в лобовом бронелисте Т-90К зиял чернотой проем, оставшийся от исполнившего свою миссию элемента динамической защиты. Вся защита теперь воплотилась в тонком листе брони, пожечь, пробить который, казалось, мог любой снаряд, любая граната, первый попавшийся осколок.

– Вперед, – рычал командир батальона. – Давите их! Ну же, вперед!!!

Часто падавшие снаряды буквально перепахали холм, поставив его на дыбы, погребая под ним остатки легкого пехотного батальона Армии США. Но еще не все были мертвы, и те, кто мог сражаться, оставались на позициях. Что-то упало с неба на двигавшийся правее танк, вспыхнул огонь, и боевая машина, неловко развернувшись, застыла, подставив противнику свой борт.

– Черт возьми, – выругался командир батальона. – Половина машин вышла из строя!

– Не прорвемся, – наводчик с яростью ударил кулаком по прицелу. – Нам их не достать!

Пораженные ракетами танки не горели – противопожарное оборудование погасило едва успевшее разгореться под броней пламя, но людям, находившимся внутри, хватило и доли секунды, чтобы превратиться в обуглившиеся головешки, так и не покинувшие своим места возле орудий или рычагов управления. Орудия рявкали все реже – снаряды в автоматах заряжания заканчивались, а заряжать вручную было некогда, да и некому, по большему счету – и лавина бронированных машин замерла на склоне холма, так и не достигнув его вершины.

Порыв, сдержанный бьющим в лица пламенем, иссякал, бросок сходил на нет. Танки останавливались, совсем чуть-чуть не доехав до гребня холма, так близко от позиций противника, что некоторые из них уже можно было достать – и доставали выскакивавшие из окопов американские пехотинцы – из ручных гранатометов, всадив снаряд в борт или нижний лобовой лист, самые уязвимые места. Выстрелы следовали все реже – в механизированных укладках оставались уже только бронебойные снаряды, почти бесполезные при обстреле вражеских укреплений. И, наконец, командир батальона отдал единственно возможный приказ:

– Все назад! Выйти из-под огня!

Фырча двигателями, танки – немногие из них могли уже двигаться самостоятельно – попятились, укрываясь друг за другом. Некоторые еще вели огонь из орудий, стрекотали пулеметы ПКТМ, и командир батальона приказал своему наводчику:

– Из спаренного – огонь! – И сам рванулся к прицелу зенитного "Утеса" с дистанционным управлением, из которого можно было вести стрельбу, не покидая боевое отделение.

Рой пуль умчался к холму, вгрызаясь в раскаленную землю, перемешанную со свинцом и человеческой плотью, заставляя защитников высоты прижиматься к иссеченным осколками камням. Возможно, они даже кого-то настигли, но это уже едва ли имело значение – атака захлебнулась.

– Назад, – приговаривал командир, чувствуя, как содрогается под ним и вокруг него махина танка. – Все назад! Поставить дымовую завесу! Отходим!

Противник тоже выдохся – ракеты сверху, с холма, уже почти не летели, и требовалось одно единственное усилие, чтобы сбросить врага с высоты, но сил на него у сократившегося почти вдвое батальона уже не было, как не было и снарядов. Наперебой захлопали гранатометы комплекса "Туча", выстреливая между боевыми машинами и американскими позициями из коротких стволов-мортирок, установленных на танковых башнях, дымовые гранаты. Молочно-белая завеса поднялась перед наводчиками противотанковых ракетных комплексов американской пехоты, так что вести прицельны огонь по пятившемуся противнику стало абсолютно невозможно – не помогали ни лазерные прицелы, ни инфракрасные приборы. Танковый батальон отступил без потерь.

Скрываясь в клубах дыма, русские танки задом съезжали с холма, отступая на безопасное расстояние, на тот рубеж, где ракеты уже не представляли для них опасности. Бой затихал, и американские пехотинцы, те немногие, кто оставался жив, смеялись, как сумасшедшие, и вместе с ними хохотал командир батальона. По лицу его текла кровь, смешиваясь с потом, оставлявшим дорожки на грязных щеках.

– Мы их сделали, – захлебываясь истерическим смехом, кричал майор, схватив за плечи какого-то сержанта и тряся его, точно тряпичную куклу. – Мы их сделали, мать вашу!!!

Это было какое-то безумие, все кричали и бранились, офицеры и солдаты были готовы целовать друг друга, забыв на какое-то время о собственных ранах, не замечая погибших товарищей, чьи тела еще не успели остыть. Те, кто остался жив, едва не пускались в пляс, вытанцовывая среди окровавленных трупов и совсем бесформенных кусков мяса, того немногого, что осталось от пехотинцев, оказавшихся слишком близко к месту падения русского снаряда.

– Съели, суки, – бойцы грозили кулаками стене тумана, укрывшего оставшихся врагов. Осталось их не так уж много – на склонах холма еще чадили останки доброго десятка русских танков. – Ублюдки! Приходите еще, мы ждем!

Командир батальона первым пришел в себя, осмотревшись по сторонам и едва не взвыв от отчаяния. Количество погибших наверняка перевалило за сотню, раненых было еще больше, и им не стоило рассчитывать на помощь здесь – батальонные санитары уже почти израсходовали запас бинтов и обезболивающих, но стоны и сдавленные проклятья от этого едва ли стихли. Но самым скверным было то, что из четырех пусковых установок "Тоу" уцелела только одна. Первый, наверное, самый слабый, являвшийся скорее проверкой возможностей, удар, был отбить с чудовищными потерями. Вторая атака русских не могла не стать последней для нескольких сотен бойцов американской легкой пехоты.

– Победа? – презрительно и мрачно фыркнул майор, налюбовавшись на панораму разрушений вокруг. – К дьяволу такую победу! Это только агония. Мы загнаны в ловушку, в чертову мышеловку! Сдохнем не сразу, но сперва еще будем мучаться, пока не начнем молить о быстрой смерти от русской пули!

Сжимая от бессильного гнева кулаки, командир батальона стоял, опустив лицо. Он казался самым спокойным человеком среди воцарившегося хаоса. Судьба позволила прожить еще немного, возможно, всего лишь несколько минут, и люди радовались этому, точно дети, забыв о том, насколько коварной и беспощадной она бывает. Надсадный вой заглушил слова и хохот, земля под ногами вздрогнула, метнувшись в лицо майору. Казалось, что холм – это древний курган, и погребенный под ним в незапамятные времена великан, разбуженный суетой двуногих муравьев над своей могилой, пробудился от векового сна, рванувшись на свободу, навстречу солнечным лучам, падавшим с небес, точно беспощадные и не ведающие промаха стрелы какого-то бога. Мир немедленно потонул в ярчайшей вспышке, багровом всполохе – а затем погрузился во тьму.

Протяжный грохот взрывов, окутавших целиком вершину холма, не смолк, но уступил слитному реву десятков мощных моторов, пришедшему от самого горизонта. Танковый полк Двадцать первой гвардейской мотострелковой дивизии шел в атаку, стальным валом надвигаясь на холм, на самой макушке которого сжались от ужаса обреченные солдаты вражеской армии.

«Предейтор» появился над колонной танкового полка внезапно, на краткие минуты, держась на малой высоте, где его нелегко было обнаружить. И все же беспилотник, глаза и уши вражеских генералов, в мирной тиши далеких штабов принимавших решения, был замечен, после чего – немедленно атакован.

– Воздушная цель, – сбивчивой скороговоркой затараторил оператор зенитной установки "Тунгуска", едва только луч обзорного радара, "мазнув" по внезапно возникшему в небе препятствию, вернулся обратно, представ слабой, но все же достаточно четкой отметкой на экране. – Цель низколетящая. Азимут сорок пять, дальность десять! На запрос системы госопознавания не отвечает!

Лепесток антенны радара, возвышавшийся над задней частью массивной башни самоходки, не переставал вращаться, "просвечивая" небо над полковой колонной. Всего шесть "Тунгусок", при всех их возможностях все же не бывших совершенными, прикрывали бронированную армаду от атак с воздуха, и то, кто первым обнаружит противника, первым возьмет его на прицел, в этих обстоятельствах имело поистине жизненно важное значение.

– Твою мать, американцы! – нервно воскликнул командир боевой машины, понявший, что теперь от его приказов, от слаженности его расчета, может зависеть очень многое. – Наверняка разведчик. Остановка! Боевая готовность! Взять цель на автосопровождение!

Самоходная установка, под широкими гусеницами которой превращалась в исходящую пряным соком кашу степная трава, остановилась, покинув продолжавшую свое движение на юг колонну. На командный пункт зенитной батареи и дальше, к самому командиру полка, умчалось тревожное сообщение, а четыре человека, укрытые под тонкой броней "Тунгуски", готовились огнем встретить незваных гостей.

Башня "Тунгуски" развернулась, обратив к неразличимой для человеческого глаза цели пластину антенной решетки радара управления огнем. Тонкое щупальце луча метнулось к горизонту, захватывая узким конусом вражеский самолет, прижимавшийся к самой земле, где для него представляли меньшую опасность ракеты и зенитные пушки. Любые, но только не те, которыми была вооружена "Тунгуска".

– Есть захват, – доложил наводчик, увидев вспыхнувший на приборной панели сигнал. – Цель в зоне поражения!

Связки транспортно-пусковых контейнеров зенитных ракет – по четыре цилиндра с каждой стороны угловатой, большой, точно дом, башни – поднялись, уставившись в небо крышками, под которыми ждали команды на запуск управляемые ракеты 9М311. Сама башня двигалась, так, что антенна радара сопровождения целей постоянно была направлена на цель, "подсвечивая" ее на фоне чистого неба.

– Цель маневрирует, ставит помехи, – сообщил наводчик-оператор, когда экран радара вдруг подернулся плотной пеленой помех. – Готов стрелять!

– Пуск!

Две ракеты с шипением выскользнули из "труб" пусковых контейнеров с интервалом несколько секунд, и, выбрасывая позади себя дымные хвосты, взмыли в зенит, уходя к горизонту. Где-то там, в восьми километрах от позиций "Тунгуски", метался в луче радара вражеский самолет, пытаясь вырваться из захвата, ослепить наводчика потоком помех. Выстрелив по зенитной установке потоком электромагнитных импульсов, "Предейтор", управляемый своими операторами вручную, ушел к самой земле, снижаясь до опасно малой высоты, когда любое неверное движение штурвала могло обернуться потерей дорогой машины.

– Пошли ракеты! – почти кричал оператор, видевший, как крохотные точки, отметки зенитных управляемых снарядов стремительно сближаются с целью, а та в свою очередь быстро движется к краю экрана, туда, где пролегала граница зоны досягаемости.

Зенитные управляемые ракеты 9М311, набрав скорость полкилометра в секунду, мчались над гребнями холмов, неумолимо настигая американский разведчик RQ-1A. Бортовая станция радиоэлектронной борьбы "Предейтора" хлестала в пустоту жгутами помех, "забивая" несущую частоту радиокомандной системы наведения – ракеты преследовали свою жертву по командам с земли, что было одновременно и хорошо, и плохо. И теперь эта нить, связывавшая ракеты и самоходную установку, была готова порваться, но оператор, колдуя над приборной панелью, "скакал" с одной частоты на другую, продолжая управлять атакой.

Операторы "Хищника", для которых не были помехой сотни километров, отделявшие их от самолета, творили чудеса, сумев увести беспилотник от первой ракеты, девятикилограммовая боеголовка которой бессильно хлопнула в пустоте, наполнив воздух свинцом и пламенем.

– Первая – промах! Он у меня на прицеле, – азартно кричал оператор. – Не уйдет!

Вторая ракета, летящая быстрее звука, обрушилась на "Предейтор", когда тот уже почти покинул границы зоны поражения. На остатках топлива, в последнем яростном рывке, словно была одушевленной, словно могла что-то желать, и в эти мгновения хотела уничтожить указанную ее создателями цель, она скользнула над беспилотником, разрываясь чуть впереди него и разворачивая прямо по курсу сплошную завесу свинца. Град из осколков хлестнул по плоскостям "Предейтора", пронзая пластик обшивки.

– Есть поражение, – доложил оператор, перед которым, как на ладони, разворачивалась панорама этой странной схватки, когда роботы сражались с роботами. – Прямое попадание! Цель уничтожена!

Отметка исчезла с экрана, и на земле были уверены, что смогли одержать свою первую, пусть и не столь важную, как хотелось, победу. "Предейтор", накрытый волной осколков, камнем рухнул к земле, но в считанных десятках футов операторам удалось выровнять машину, и беспилотник, посеченный свинцовым дождем, неуверенно покачивая крыльями, лег на обратный курс. Он сделал свое дело – в штабе уже знали координаты русской колонны. Но это ничего не могло изменить – полк с ходу вступал в бой.

Призыв командира танкового батальона был услышан, несмотря на все ухищрения врага, и полковник Белявский, отбросив все сомнения, думая в этот миг только о враге, которого следовало уничтожить, наказав за наглость и вероломство, приказал:

– Общая атака! Артиллерийскому дивизиону – огонь!

Полторы дюжины самоходных гаубиц "Гвоздика" уже заняли позиции, остановившись посреди степи, и теперь поводили стволами орудий, увенчанными массивными набалдашниками дульных тормозов. Наводчики крутили маховики, внося угловые поправки, чтобы направить свой удар максимально точно. В казенниках уже покоились осколочно-фугасные снаряды, короткий приказ командира полка стронул с места настоящую лавину.

– Огонь! – разом рявкнули командиры орудий, и степь содрогнулась от грянувшего залпа. А спустя несколько секунд вершина занятой вражескими бойцами высоты окуталась клубами дыма и пламени.

Первый залп, обрушившийся на занятую американскими легкими пехотинцами высоту, был подобен удару гигантского молота, направленного рукой разъяренного великана, невидимого, но чудовищно сильного. Холм содрогнулся, и от вершины к подножью стекла настоящая волна огня, пожиравшего все, что встречалось на его пути. Раскаленный воздух стонал и выл от пронзавших его осколков, крошечных зазубренных кусочков металла, с легкостью проникавших сквозь кевлар бронежилетов и касок, глубоко погружаясь в человеческую плоть.

– Заряжай, – звучали нетерпеливые приказы командиров орудий, эхом отдававшиеся в тесноте боевых отделений самоходок. – Огонь!

Боевое отделение каждой "Гвоздики" превратилось в ад в миниатюре – раскаленный воздух на вдохе обжигал гортань, от пороховой гари, бившей в нос, мутило даже привычных к таким делам артиллеристов, а метавшийся испуганным эхом под броней грохот казался невыносимым. Тупоносые конусы гаубичных гранат скользили по лоткам досылателей, исчезая в казенниках, лязгали затворы, и снова на концах массивных стволов трепетало пламя, и снаряды уносились в небесную высь, чтобы, преодолев полтора десятка километров, обрушиться на головы метавшихся в панике среди огня и дыма вражеских солдат.

Сгустки бесстрастной смерти, выброшенные потоком пороховых газов, мчались к одной единственной точке, о которой самим артиллеристам было известно немногое, лишь координаты на карте како-то безымянной высоты. Выпущенные прямой наводкой из танковых пушек стадвадцатипятимиллиметровые осколочно-фугасные снаряды несли смерть, но пикировавшие из поднебесья с протяжным воем не оставляли людям ни единого шанса – от них невозможно было укрыться в окопах, да и сила взрывов была такова, что от сотрясения земли схлапывались, точно пасти, любые траншеи, погребая доверившихся им солдат.