Текст книги "Вечер потрясения (СИ)"

Автор книги: Андрей Завадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 122 страниц)

Один из геликоптеров выпал из строя, лихо развернувшись в крутом вираже и нацелившись узким хищным носом на блокпост. Вячеслав Никитин узнал его мгновенно, как узнал бы любой, хоть изредка смотрящий по телевизору или даже на экране кинотеатра голливудские киноподелки. Массивные гондолы двигателей по бокам, просторный фонарь двухместной кабины, в которой второй пилот располагался заметно выше первого, позади него, отчего фюзеляж казался каким-то горбатым – это был ударный вертолет "Апач", а, судя по эллиптическому обтекателю над втулкой винта – сознание сержанта с четкостью цейсовской фотокамеры запечатлело и эту деталь – к заставе, полого пикируя, приближался AH-64D "Апач Лонгбоу", "индеец с длинным луком", самая совершенная модификация этого вертолета, и без того одного из самых мощных в своем классе. Он был все ближе, и уже можно было разглядеть автоматическую пушку на подфюзеляжной турели, мощное тридцатимиллиметровое орудие М230, по крайней мере, не уступавшее родным 2А42, знакомым каждому наводчику боевой машины пехоты, и целую батарею ракет, грозно щерившихся с четырех пилонов под короткими крыльями боевого вертолета.

Вячеслав Никитин стоял, выпрямившись во весь рост, безвольно опустив оружие и не отводя взгляда с увеличивающегося в размерах боевого геликоптера. Не счесть, сколько раз сержанту приходилось видеть появляющиеся, словно выныривающие из-за склонов вертолеты, грозные Ми-24 "Крокодил" или трудяги Ми-8, тоже способные огрызаться огнем, да еще как. Это были, пожалуй, самые счастливые моменты для попавших в засаду, прижатых к земле ураганным огнем и гибнущих один за другим спецназовцев, видеть, как из-под сильно скошенных плоскостей винтокрылов вырываются огненные стрелы ракет, и там, где еще секунду назад был пулеметный расчет боевиков, встает стена взрывов.

Порой одного только появления вертолетов хватало, чтобы обезумевшие от своей и чужой крови террористы, по самое некуда накачавшиеся наркотиками, мгновенно трезвели, обращаясь в бегство. И только теперь сержант понял, что вселяло в их очерствевшие, не знающие жалости и будто вовсе не чувствующие боли сердца такой ужас. "Апач", похожий на стальную стрекозу, укусы которой были не просто болезненными – смертельными, приближался, бешено вращавшиеся лопасти слились в прозрачный диск, вой двигателей заглушал все звуки, а сердце болезненно сжалось в груди, и не было сил пошевелиться.

Не один только Никитин впал в ступор. Солдаты и офицеры, будто оказавшись не в силах поверить в происходящее, да и трудно было принять все, как реальность, а не странный и довольно страшный сон, стояли во весь рост, не сводя завороженных взглядов с приближавшейся винтокрылой машины, рубившей холодный, чистый, точно хрусталь, воздух углепластиковыми лопастями. И лишь в тот миг, когда из-под крыльев "Апача" брызнули метеориты неуправляемых ракет, с людей вдруг спал морок.

– Воздух, – что было мочи, рявкнул лейтенант Козлов, одним махом отпрыгнув на несколько шагов в сторону. – Все в укрытие! К бою!

Последние слова офицера заглушили раскаты взрывов. Волна семидесятимиллиметровых ракет FFAR, оставлявших за собой четко видимые дымные следы, накрыла блокпост, обрушившись огненным дождем на столпившихся людей. Вал разрывов прокатился по склону, сметая палатки, иссекая осколками блиндажи, перемалывая человеческие тела.

Сержант Никитин сделал первый шаг в тот самый миг, когда пришел в действие взрыватель первой ракеты, и ударная волна, подхватив спецназовца, оторвала его от земли, откинув на десяток метров. Не успев что-либо понять, тем более, не успев сгруппироваться, Вячеслав упал на каменистый склон, прокатившись по камням, лезвиями вонзавшихся в его тело сквозь камуфляж. Казалось, небо и земля, тесно сплетясь, закружились в стремительном танце, и горы встали на дыбы. На самом деле все было проще – американские пилоты, не опасаясь сопротивления, словно не веря в него, атаковали, ударив в упор, чтобы ни одна ракета не была истрачена понапрасну.

Кое-как встав на четвереньки, Никитин обвел вокруг себя взглядом, всюду видя только окровавленные тела, просто куски мяса, то, что раньше было его товарищами или пограничниками, заброшенными сюда приказами своих командиров. На месте штабного блиндажа, не выдержавшего прямого попадания, чернело дымящееся пятно воронки, и где-то там, на дне ее, неотделимый теперь от камней и мерзлой земли, остался ефрейтор Тарасов, так и не сумевший докричаться до своих сквозь забитый помехами радиоэфир.

Блокпост был разгромлен полностью, два человека в вертолете сделали за минуту то, на что у боевиков, вздумай они испытать-таки оборону на прочность именно здесь, ушли бы часы непрерывного обстрела. Передвигаясь по-прежнему на четвереньках, будто разучившись ходить, Никитин прополз пару метров, наткнувшись на иссеченную осколками кучу сочившегося кровью мяса в обрывках камуфляжа. Только по трем звездочкам на полевом погоне можно было узнать командовавшего заставой старшего прапорщика, разделившего участь своих бойцов и хотя бы благодаря этому заслужившего право называться настоящим командиром.

Это был настоящий кошмар, и хотелось скорее проснуться, выныривая из темной липкой пучины. Все смешалось после того, как одна из ракет угодила в склад боеприпасов, уничтожив в один миг несколько ящиков с гранатами и патронами всех калибров, заставив гору содрогнуться от взрыва. Всюду дым, чад, трупы, беспорядочно разбросанные кругом, точно надоевшие куклы – капризным ребенком. Казалось, кровью залито все, но в мозг упрямо ввинчивался, точно сверло бормашины, злой крик лейтенанта.

– К бою, – надрывался, хрипя и надсадно кашляя, Козлов. По лицу офицера текла кровь, сочившаяся из пробитой головы, но он твердо стоял на ногах, с ненавистью глядя в небо. – Оружие к бою! Открыть огонь! Мать вашу, я сказал, огонь!!!

В эту секунду Никитин с удивлением понял, что все еще сжимает в руках надежный АК-74. Даже падая, сержант не расстался с оружием, своим телом прикрывая его от соприкосновения с камнями, на себя принимая все удары, защищая единственного по-настоящему верного товарища, на которого только и можно было рассчитывать здесь, в горах, где смерть могла таиться за каждым камнем или тщедушным кустиком. Теперь пришла пора воспользоваться этим счастливым случаем. Все же майор Беркут не напрасно наказал своего бойца, в которого буквально вкладывал душу, пытаясь выковать из обычного парня совершенное оружие, и сейчас наука сурового командира вспомнилась вся, до мелочей

Вложив все оставшиеся силы, сержант рывком поднялся на ноги, распрямляясь, точно мощная пружина. Толкнув вниз флажок предохранителя, Вячеслав рванул затвор, зафиксировав выпавший под ноги патрон, и до упора вжал спусковой крючок. Оружие в руках вздрогнуло, в плечо пришелся привычный толчок приклада, дымящаяся гильза отлетела прочь… и на этом все закончилось.

– А-а, – зло закричал сержант, цепляя переводчик-предохранитель и поднимая его на одно деление вверх, в положение автоматического огня. – Сука!

Вновь палец, стертый до мозолей, потянул спусковой крючок, и автомат, судорожно вздрогнув, выплюнул в сторону приближавшегося вертолета поток свинца. В этом не было смысла – бронированный винтокрыл без опасения мог бы идти в лобовую атаку и на зенитную батарею, а малокалиберные пули, даже достигнув цели, только и могли, что поцарапать прозрачные панели бронестекла. Но сержант спецназа Вячеслав Никитин не думал о мелочах, сосредоточившись только на оружии в своих руках.

В сухое харканье АК-74 вплетались "голоса" других стволов, заговоривших один за другим. С полдюжины бойцов, спецназовцы и пограничники, те, кто уцелел после ракетной атаки и был в состоянии самостоятельно двигаться, все, как один грязные, испачканные своей и чужой кровью, палили в небо из автоматов и пулеметов, отплевываясь свинцом от кружившей над головами стальной птицы, и, пожалуй, не вполне понимая, что происходит. Люди, точно роботы, выполняли достававшие до мозга команды, совершая давно и накрепко заученные движения, нажимая на спуск и перезаряжая оружие.

Отрывистый лай автоматных очередей, вопли раненых товарищей, от боли катавшихся по камням, пятная землю своей кровью, и яростный рев движков стремительно приближавшегося вертолета слились воедино, и в какой-то миг сержант перестал обращать на все это внимание. Спецназовец за пару секунд выпустил по "Апачу" весь магазин, все тридцать патронов, нажал на рычажок защелки, тотчас выхватил из кармана разгрузочного жилета второй рожок, сноровисто, на автоматизме, пристегнул его к "Калашникову" и резко рванул рукоятку заряжания, отводя затвор назад и сейчас же отпуская его.

– Сержант, за мной, – лейтенант Козлов подскочил к Вячеславу, одному из немногих оставшихся на ногах бойцов, и, пожалуй, единственному кроме самого командира, способному делать что-то осознанно. – Пулемет! Бегом!

Лейтенант первым сорвался с места, и Никитин, бросившись за ним следом, увидел стоящий за бруствером из камней и мешков, набитых землей, "Корд". Крупнокалиберный пулемет, установленный на стандартном станке-треноге 6Т7, казался совершенно целым, счастливо избежав града осколков, густо засеявших заставу. За пару секунд спецназовцы преодолели полтора десятка метров, со всего маху плюхнувшись на холодную землю.

Лицо командира, окровавленное, грязное, было перекошено от гнева и боли, но взгляд казался вполне осмысленным. Даже сейчас лейтенант не утратил выдержки и сохранил хладнокровие. Казалось, это какой-то алгоритм, заранее загруженный в его мозг, точно компьютерная программа, пришел сейчас в действие, превращая живого человека в боевую машину, не ведающую страха и сомнений. И эта неколебимая железная уверенность передалась и Никитину, собравшемуся, стряхнувшему с себя отупение и испуг и жадно внимавшему теперь каждому слову своего командира.

– Проверь патроны, сержант, – немедленно приказал Козлов, прильнув к пулемету. – Сейчас мы его уделаем, сучару, – зло прорычал он, дергая рукоятку затвора. – Жри, тварь!

Оружие, в отличие от расчета, лежавшего чуть поодаль в лужах собственной крови, причем лежавшего как-то частями, было вполне цело и готово к бою. Первый патрон вошел в камору, лейтенант повел стволом, взяв упреждение, как полагается при стрельбе по движущейся мишени, и нажал на гашетку.

– На, падаль, – зло закричал Козлов, перекрыв на миг грохот выстрелов. – Получи, паскуда! На!

Мерцающие нити трассеров пронзили небо, вонзаясь в брюхо промчавшегося над разгромленной заставой вертолета. "Апач", окрашенный в серый цвет, почти сливавшиеся с облаками, прошел на ничтожно малой высоте, всего в какой-то полусотне метров над землей, плавно развернулся, и снова устремился в атаку.

Девятнадцатизарядные блоки, подвешенные на внешних пилонах AH-64D, выплюнули щедрую порцию ракет, и цель на мгновения скрылась за дымкой, а затем, когда выхлопные газы рассеялись, пилоты «Апач Лонгбоу» увидели стену взрывов, поднявшуюся на месте блокпоста.

– Чертовы русские, – ощерился Танака. – Получите, ублюдки!

Лейтенант не имел причин лично ненавидеть русских, в прочем, так же он относился к арабам, корейцам или афганцам. Но сейчас он не смог справиться с кровожадной яростью, поднявшейся из темных глубин души при виде того, как эти люди гибнут один за другим, гибнут от его огня.

Ракеты FFAR накрыли заставу, и взрывы перемешали землю и камень с человеческой плотью, перепахали все, превращая в окровавленное месиво. Вертолет, управляемый твердой рукой Эдварда Танаки, ринулся на дым вспыхнувших среди разрушенных блиндажей пожаров, взвихривая его ударами широких лопастей, закручивая причудливыми извивами. Казалось, на земле едва ли что-то могло уцелеть после столь мощной атаки, и тем больше было удивление, когда к вертолету протянулся мерцающий пунктир трассирующих пуль.

– Твою мать, – Танака вздрогнул, инстинктивно отпрянув назад и вжавшись в спинку кресла. Пилот почувствовал, что шквал пуль нацелен только в него, а бронестекло вдруг перестало казаться надежной защитой. – Долбанные засранцы! Они стреляют в нас, черт возьми!

Несмотря на вой турбовинтовых двигателей T700-GE-701C, расположенных, по сути, над головами летчиков, в кабинах благодаря хорошей звукоизоляции, было достаточно тихо, и потому каждый услышал звонкие шлепки, отдавшиеся едва заметной дрожью корпуса, когда крупнокалиберные пули ударили в борт "Апача". Бронебойные пули с дробным стуком молотили по бронированному фонарю кабины, оставляя на прозрачных панелях длинные царапины, бились в укрытое панцирем из легкого и прочного алюминиевого сплава днище геликоптера, высекая снопы искр, но вертолет продолжал движение.

Вертолет, направляемый своим пилотом, мгновенно справившимся с волнением, прошел сквозь стену огня, весьма жидкую, кстати, за несколько секунд выйдя из зоны обстрела. Но Эдвард Танака, не на шутку испугавшийся в первые секунды – прежде ему лично не приходилось оказываться мишенью для вражеских зенитчиков – был полон желания отомстить за невольную слабость.

– Прикончим выродков, – приказал лейтенант своему напарнику, которому наверняка тоже пришлось не сладко – из передней кабины открывался идеальный обзор, но и пулеметные трассы, мчавшиеся навстречу "Апачу", тоже были видны гораздо лучше. – Орудие к бою, Джимми!

В распоряжении пилотов было достаточно видов оружия. Кроме пары ракетных контейнеров М261 с девятнадцатью неуправляемыми снарядами FFAR в каждом, под обеими консолями крыльев висели связки из четырех противотанковых ракет AGM-114L "Хеллфайр". Только торцевые узлы подвески на законцовках коротких крыльев были пусты – никто не рассчитывал на воздушный бой, иначе каждый "Апач" непременно вооружили бы еще четырьмя ракетами "воздух-воздух" с тепловым наведением типа "Стингер". Но сейчас управляемое оружие было и вовсе не нужно, не для такой цели, вряд ли стоившей расхода чертовски дорогих ракет.

Уорент-офицер Мерфи, услышав приказ Танаки, перевел переключатель вооружения в положение "пушка", и установленная на турели под плоским днищем фюзеляжа тридцатимиллиметровая М230 ожила, ожидая приказов летчика. Сейчас Джеймс Мерфи мог взглядом указать орудию цель, обращая против нее все могущество мощной пушки, огонь которой был губителен даже для танков.

– Сейчас, ублюдки, – мстительно пробормотал командир экипажа, наблюдая за увеличивающейся в размерах целью. Еще немного, и проклятые русские узнают в полной мере, ощутят на себе всю мощь их огня. – Сейчас!

Расстояние сокращалось, и время сжалось до неуловимых секунд для мчавшегося со скоростью двести восемьдесят километров в час боевого вертолета.

Полсотни патронов кончились почти мгновенно, и сержант Никитин торопливо схватил ближайшую коробку со снаряженной лентой, буквально швырнув ее своему командиру.

– А, черт, – рычал Козлов, открывая затвор и дрожащими от волнения руками заправляя металлические звенья. – Черт! Живее, боец!

Командир группы спецназа чувствовал на себе пропущенные сквозь прицел взгляды врагов, уверенных в своей победе, в своем могуществе. Оттуда, сверху, из бронированного кокона кабины, они должны были казаться самим себе всесильными и непобедимыми, но старший лейтенант Козлов, не устававший благодарить Господа за то, что уцелел, был намерен спустить американцев с небес на землю. В буквальном смысле слова.

Лейтенант торопил своего бойца напрасно – Вячеслав и так не мешкал, понимая, что только стреляя в ответ, они могут рассчитывать на то, чтобы остаться в живых. Но те, кто управляли смертоносной стальной птицей, не желали давать пощады. "Апач" развернулся, вновь ложась на боевой курс. Казалось, вертолет, превратившийся просто в жирную точку на горизонте, сбавил скорость, но явно не от робости пилотов, свято веривших в нерушимость брони и огневую мощь.

– Готово! – крикнул Никитин, подававший тяжелую ленту.

На заставе не готовились к схватке с воздушным противником, и здесь не было зенитных ракет типа "Стрелы", простой, неприхотливой и надежной. Но и мощный "Корд", обладавший скорострельностью семьсот пятьдесят выстрелов в минуту, был поистине страшен в умелых руках, тем более, если к ним прилагался расчетливый ум, незамутненный страхом и паникой.

Лейтенант Козлов сжав рукоятку управления огнем, рванул спуск, и пулемет вздрогнул, и на срезе толстого ствола снова затрепетал огонек. Козлов утробно рычал, и сержант, вскинув автомат и рванув спусковой крючок, рычал тоже, выплескивая в этом вопле весь свой страх, весь гнев и всю ярость.

Глухо стучал крупнокалиберный пулемет, в его "арию" вплетался сухой треск очередей АК-74, звенели потоком сыпавшиеся под ноги гильзы, в воздухе повис резкий запах сгоревшего пороха. Поток раскаленного свинца устремился навстречу пикирующему вертолету. А через секунду – пули едва ли достигли цели, отделенной все же сотнями метров – под брюхом геликоптера тоже замерцало пламя, и воздух наполнился грохотом взрывов.

Танака накренил ручку управления, и «Апач Лонгбоу», вовсе не предназначенный для высшего пилотажа, не в пример русскому «Хокуму», развернулся, вновь нацеливаясь хищно суженым носом на разгромленный, но не покорившийся блокпост. А оттуда, с земли, навстречу вертолету вновь брызнули искры трассирующих пуль пятидесятого калибра.

– Две тысячи ярдов, командир, доложил напарник Эда Танаки. – Цель в зоне огня! Жду приказа!

– Огонь, Джимми, – азартно воскликнул лейтенант. – Прижми этих сукиных детей к земле, черт возьми!

Турель развернулась, ствол орудия уставился бездонным провалом дульного среза туда, куда впился взгляд оператора вооружения. Одно касание, кнопка утонула в ручке управления, и заработал электродвигатель, приводивший в действие автоматическую пушку. Первая очередь была пристрелочной, короткой – всего в полсекунды, за которые боекомплект сократился на целых тридцать снарядов, кучно ушедших к русской заставе. Пилоты видели, как взметнулись, наискось пересекая территорию блокпоста, фонтаны земли, взрыхленной фугасно-кумулятивными снарядами М879 HEDP, каждый из которых нес двадцать семь граммов мощной взрывчатки.

– Не прекращать огонь, – скомандовал Эд Танака. – Уничтожить цель!

Пулеметные трассы померкли на фоне протянувшегося от вертолета вниз, к скоплению полуразрушенных землянок, огненного пунктира, снова и снова впивавшегося в непокорный блокпост. Снаряды из внутрифюзеляжного магазина потоком хлынули по рукаву системы питания, а другой тотчас заполнили стреляные гильзы. Несколько секунд – и бивший в зенит пулемет умолк. Все было кончено.

Шквал снарядов огненной лавиной прокатился по разрушенной заставе, и земля вздыбилась, взмывая кверху фонтанами взрывов. Сержант Никитин видел, как одного из его товарищей буквально разорвало на куски прямым попаданием, а второму, стоя во весь рост, от живота поливавшему «Апач» длинными очередями из пулемета ПКМ, осколками отрезало ноги. Несчастный упал без крика, потеряв сознание от болевого шока, и Вячеслав, не впервые видевший подобное, невольно оцепенел от ужаса и только сейчас впервые накрывшего его чувства безысходности.

– Ложись, сержант, – резкий окрик сопровождался сильным ударом в плечо, от которого Вячеслав не смог устоять на ногах. – Падай!

Старший лейтенант Козлов толкнул Никитина на землю в тот самый миг, когда рядом разорвался еще один снаряд. Поток осколков, для которых не стал преградой и тяжелый бронежилет, прошил тело командира, кромсая плоть, и когда лейтенант коснулся обильно политых кровью камней, он был уже мертв.

Вячеслав Никитин с трудом спихнул с себя показавшееся неподъемным тело командира, рванувшись изо всех сил не к развалинам ближайшего блиндажа, где можно было надеяться на спасение от сыплющегося с неба свинцового града, а к пулемету. Но первое же движение вызвало жуткую боль, заставив сержанта пронзительно закричать. Правой голени у него больше не было – ее срезало осколком, словно лезвием бритвы, а еще одна стальная заноза глубоко засела в левом бедре, на котором камуфляж почернел от крови.

– Суки, – прохрипел Никитин, вновь рванувшись, попытавшись встать, и от боли растянувшись на камнях. – А-а-а, суки!

Сержант дернулся еще несколько раз, но каждое новое движение получалось все более вялым – кровь из перебитых артерий хлестала потоком, и вместе с ней его тело, тренированное, сильное, словно свитое из стальных канатов-мускулов, покидала жизнь. И когда Вячеслав понял это, он зарыдал, уткнувшись лицом в холодные камни.

"Апач Лонгбоу", боевая небесная колесница, пронесся над блокпостом, уходя в набор высоты и спеша занять место в строю умчавшихся на север вертолетов. А на его место явился UH-60A "Блэк Хок", опустившийся на склон чуть выше того уступа, на котором и расположилась пограничная застава. Шасси десантного вертолета коснулись земли, и из широких проемов в обоих бортах винтокрылой машины один за другим посыпались бойцы в полной экипировке, десяток вооруженных до зубов крепких парней. Взяв наизготовку винтовки М16А2 с примкнутыми подствольными гранатометами, десантники, прикрывая друг друга, выстроились редкой цепью и не спеша направились вниз по склону, туда, где чернели обгоревшие развалины блиндажей, не спасших своих обитателей от губительного огня.

Оторвав голову от земли, сержант Никитин увидел приближающиеся к нему фигуры в сером камуфляже с непривычным рисунком. Они шли осторожно, озираясь по сторонам и не ослабляя хватку на оружии, готовом к применению в любой миг. По ушам ударила чужая речь, и сержант рывком подтянул к себе упавший всего в полуметре от него "Калашников". Кто-то из приближавшихся десантников увидел это, и в стрекот винтов поднявшегося на полсотни метров от земли вертолета вплелась короткая очередь.

– Проверь, – приказал сержант, держа на мушке судорожно дернувшееся тело в порванном камуфляже, обильно политом кровью. – Осторожно!

– Есть, сэр!

Получив приказ, десантник, так же держа русского солдата на прицеле, приблизился к нему, ткнув в обтянутый тканью бок стволом винтовки, затем, на всякий случай отступив на шаг в сторону, обернулся, взглянув на командира:

– Кажется, чисто, сэр!

Американец для верности от души ударил ногой, и тупой носок тяжелого ботинка впечатался в ребра лежавшего неподвижно человека. Этого удара сержант спецназа Вячеслав Никитин уже не почувствовал, как не почувствовал он и разорвавшие плоть несколькими секундами раньше пули – боец умер в тот миг, когда пальцы его сомкнулись на ложе автомата, вложив в это движение все оставшиеся силы. И последним, что ощутил сержант, было касание шершавого пластика цевья верного АК-74. Он умер, как солдат, с оружием в руках. Только это уже ничего не меняло.

А Эд Танака уже и не вспоминал об этом суматошном бое, который и боем-то назвать было трудно. Несколько царапин на обшивке его "Апача", способной выдержать еще и не такое – вот и вся плата за взятые жизни нескольких десятков русских солдат. Это не стоило и секунды лишних раздумий – главное сражение ожидало лейтенанта, всю его эскадрилью и тех парней из Сто первой воздушно-штурмовой, что тряслись в десантных отсеках "Блэк Хоков", впереди, и миг этот приближался с каждой преодоленной над русской землей милей.

Война вернулась в Грозный с рассветом, примчавшись из-за седых гор на крыльях полудюжины тактических истребителей F-15E «Страйк Игл». Тяжелые машины, под завязку нагруженные оружием, гроздьями свисавшими из-под плоскостей ракетами и бомбами, приблизились к столице Чеченской Республики, едва успевшей отдохнуть от боев и смертей, сжавшись в плотный кулак, но за полсотни миль от города разделились. Каждый экипаж шел к своей цели, точно зная ее положение до считанных десятков футов.

Шесть стальных птиц ринулись к окутанному неплотной пеленой облаков Грозному разом с нескольких сторон, обрушивая на жилые кварталы мощный рев реактивных двигателей. Самолеты находились на высоте восьми километров, где их достала бы не всякая ракета "земля-воздух", да, в прочем, их пилоты, как и командиры, наблюдавшие за всем из отделенных от чеченской столицы сотнями миль штабов, едва ли верили, что противник сможет хоть как-то помешать атаке.

– Цель в зоне поражения, – оператор вооружения одной из машин сверился с данными навигационной системы, бросив быстрый взгляд на один из широкоформатных мониторов, установленных в задней кабине "Ударного орла". – Оружие проверено. К атаке готов!

Целью этого экипажа была военная комендатура, где в этот час, наверное, находились почти все высшие офицеры, все командование не только гарнизоном города, но и армейской группировкой, развернутой на территории Чечни. И этот удар, стремительный и неотвратимый, должен был разом обезглавить военную машину врага, позволяя выиграть время, чтобы уже без спешки и суеты расчленить ее и сокрушить по частям.

– Огонь! Сбросить бомбы!

Услышав приказ командира, второй пилот в несколько касаний переключателей на приборной доске передал управляющий импульс, и с замков подкрыльных держателей сорвалось, уходя к земле, полдюжины бомб. Бомбы были главным калибром сверхсовременного истребителя в этом вылете, но, как и носитель, они представляли собой последнее слово военной техники, не имея ничего общего с тем оружием, которое летело, повинуясь лишь силе земного притяжения порой по вполне непредсказуемым траекториям, так, что приходилось сыпать десятки стабилизированных "болванок", чтобы хотя бы надеяться на успешное поражение цели.

Корректируемые авиабомбы GBU-32 JDAM могли разить цели, даже отдельные здания, с точностью, вызывавшей священный ужас, особенно у тех, кому довелось хоть раз стать мишенями для "умного" оружия. Шесть тысячефунтовок со спутниковым наведением ушли в свободный полет, утратив связь с носителем в ту же секунду, как разомкнулись зажимы держателей. Им не нужно было указывать цель, подсвечивая ее лазером, держав поле зрения телевизионной системы и при этом рискуя нарваться на запоздалый ответный огонь противника.

Когда-то эти бомбы тоже были неуправляемым оружием, применение которого в большей степени основывалось на теории вероятности и "эффекте масштаба". Но техники ВВС буквально на коленке, в полевых условиях, навесили на них приемники спутниковой навигационной системы GPS, закрепили на веретенообразных "телах" управляющие поверхности – и получили "умное" оружие последнего поколения, по многим параметрам наголову превосходивших все, созданное где-либо и кем-либо ранее.

– Есть сброс, – сообщил командиру второй пилот. – Бомбы пошли!

Полдюжины бомб, сброшенные с высоты восемь тысяч метров, устремились к земле, расправив короткие крылышки, казалось, вовсе не способные удержать в планирующем полете тяжелее боеприпасы. Бомбы шли кучно, преодолев за несколько десятков секунд пятнадцать километров и обрушившись на цель в тот миг, когда там еще едва ли кто-то подозревал об атаке, не успев получить запоздалое предупреждение.

Несколько взрывов прогремели почти одновременно, но отсюда, с заоблачной высоты, их гром был вовсе не слышен. На тесном пятачке взметнулись вверх фонтаны огня, земли и камня, но этого пилоты уже не видели – разгрузившись, F-15E "Страйк Игл" развернулся, ложась на обратный курс. Летчикам не было нужды фиксировать результаты атаки, ведь в единой связке с ними действовали сейчас и спутники оптической разведки, кружившие в сотнях миль над землей, и беспилотные самолеты-разведчики, снабжавшие командование всей необходимой информацией.

Пилоты не сомневались в успехе – в их руках было самое эффективное оружие, их действия направляли самые опытнее командиры, отнюдь не на полигонах оттачивавшие свое мастерство ведения войны. У них не было причин в неуверенности, и все же техника подвела своих творцов. Бомбы со спутниковым наведением, хотя и назывались высокоточным оружием, не обладали, как и иные образцы, абсолютной точностью. Отклонение их было незначительным, лишь немного большим, чем отклонение бомб с лазерным наведением. Легко ложившимся в круг радиусом менее десяти метров. Ничтожно малые величины для современного боя, и громадные, просто невообразимые для того, кто чудом оказался на несколько шагов дальше, чем летит стальная шрапнель осколков, рассекая плоть и кромсая камень.

Сергей Николаевич Буров размешал ложечкой сахар в граненом стакане, осторожно коснувшись губами обжигающе горячего чая. Генерал-полковник тяжело вздохнул – очередное совещание должно начаться с минуты на минуту, как всегда, в несусветную рань. И причина была, в общем, весьма смехотворной – на границе с Дагестаном в горах накрыли горстку боевиков, полдюжины положили на месте, потеряв двух своих, и еще одного пришлось везти в окружной госпиталь, трое абреков ушли, укрывшись в горах. Их искали уже третий день, подняв в воздух несколько вертолетов, и найдут, наверняка найдут, вот тогда бы и отчитываться об успехе. Но нет, командование требовало сводки постоянно, и Бурову, не привыкшему полагаться на штабных писарей, поневоле приходилось сперва самому принимать отчеты, чтобы потом с полной уверенностью быть готовы ответить за каждое отправленное наверх, аж в штаб округа, слово.

В дверь постучали, пару раз приложив тяжелым кулаком, и командующий федеральной группировкой в Чеченской Республике, уже зная, кто сейчас ворвется в тесный кабинет, отставил в сторону стакан – чай все равно был еще очень горяч.

– Можно, Сергей Николаевич? – На пороге возник начальник штаба генерал-майор Молотов. – Не помешал?

– Проходи, Виктор Михайлович, располагайся. Что, решил напомнить?

Виктор Молотов, в отличии от Бурова, и на штабной работе не огрузневший, жилистый и быстрый, как в движениях, так и в мыслях – в последнем, в прочем, и сам Сергей Буров не уступал своем помощнику – зашел, сделав пару шагов, но, остановленный вопросом, недоуменно замер посреди кабинета, так и не закрыв за собой дверь.

– Напомнить, – начальник штаба наморщил лоб. – О чем это? А, – понимающе кивнул он. – Нет, я с другим. Разведка сообщила, что на грузинской территории повысилась активность американцев. Подняли в воздух всю свою авиацию, эфир так и трещит от их передач.

– Учения решили провести?

– Черт их знает, буржуев этих, – флегматично пожал плечами Молотов. – В штаб округа сводку уже направили, но пока там получат, пока разберутся, что к чему…

Продолжать нужды не было, Буров и сам прекрасно знал, как в российской армии принимаются решения в мирное время. А для чинов, окопавшихся в Ростове-на-Дону генералов, несмотря на то, что под боком была Чечня, царил мир. Оно и правильно, если подумать, ведь на то Бурова сюда и отправили, чтобы у высокого начальства головы не болели, но было, с кого эту голову снять, коли что-то пойдет не так.