Текст книги "Вечер потрясения (СИ)"

Автор книги: Андрей Завадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 122 страниц)

Браиловский терпеливо ждал, как ждали его ассистентки, сейчас вопреки обыкновению погрустневшие, переставшие без умолку щебетать обо всякой ерунде. Техника спокойно и размеренно делала свое дело, и ожидание, наконец, было вознаграждено.

– Готово, Марк Абрамович, – окликнула Браиловского лаборантка. – Есть результат.

Скорбный труд, хотя на установление личности каждого мертвеца и уходило лишь по несколько минут, был еще далек от завершения. Хорошо, если кто-то просто обгорел, тогда можно было выяснить личность, к примеру, по зубной карте. Но иной раз останки доставляли едва не ведрах, или уж, как минимум, собранные в плащ-палатки, так что сразу порой трудно было разобраться, все ли принадлежит одному человеку. Вот тогда уже без техники, к счастью, пока работавшей безотказно и быстро, точно было не обойтись.

– Получено совпадение? – переспросил врач. – Что ж, и то дело. И как же звали усопшего?

Девушка набрала воздуха в грудь, ткнула клавишу… и замерла, словно оцепенев.

– Что такое, Вера? – Марк подскочил, бросившись к своей ассистентке. Несмотря на нежный возраст, она тоже кое-что повидала, и отнюдь не была впечатлительной барышней. Тем более странной и жуткой казалась ее реакция на сообщение, выданное компьютером. – Что случилось?

– Это… – девушка говорила едва слышно, округлив глаза. – Марк Абрамович, это же… О, Господи!

Одного взгляда на монитор хватило Браиловскому, чтобы понять причину такого шока. И сам он, что скрывать, оказался в схожем состоянии, поняв, наконец, что произошло.

– Не может быть! – Марк крепко зажмурился, помотал головой, но когда он вновь открыл глаза, текс на экране не изменился, наваждение никуда не исчезло. – Как же так? Мой пациент… Господи, как же это?!

В эти мгновения уложилось слишком много такого, что разум упорно не хотел принимать. Рухнуло все и сразу. И все-таки доктор не стал бы классным хирургом, не имей он железной воли. Первое впечатление быстро прошло.

– Надя, – обратился Марк ко второй своей помощнице. – Надя, быстренько звони в Москву, министру обороны. Как хочешь, но звони лично ему! Плевать, что еще раннее утро!

Имея доступ ко всем возможным базам данных, группа медиков, доставленная в окружной военный госпиталь едва не под конвоем, была лишена почти любой связи с внешним миром – режим секретности не есть пустой звук. Но сейчас был особый случай, случай, которого Марк Браиловский, полковник медицинской службы, не мог прежде и представить. Приходилось ломать границы, идти против правил.

– Как дозвонишься, дай мне трубку, – настойчиво потребовал доктор. – У нас срочные новости!

Браиловский уже представлял, какую бурю поднимет там, в столице, его звонок. Он и сам не хотел верить в то, что видел своими глазами. Но утешать себя, убеждать в том, что это ошибка, компьютерный сбой, было верхом глупости. Оставалось только принять случившееся, как данность. А ломать головы над тем, что делать дальше – забота обитателей кремлевских кабинетов.

Привыкнуть к новой роли было нелегко, тем более, когда никак не могла успокоиться слишком честная совесть. Все здесь будто бы кричало, что он здесь чужой, все было непривычным, и это кресло, кожаная обивка которого так противно скрипела, и портрет президента Швецова, до сих пор не снятый, и неудобно разложенные письменные принадлежности. Что ж, все верно, и глупо спорить, ведь он и был здесь чужим.

И все же за суетой Василий Строгов как-то свыкся с тем, что отныне он один – если, конечно, не считать временного главу государства – отвечает за сложный механизм под названием армия. И это оказалось отнюдь не так просто, как могло показаться.

Сейчас российская военная машина будто впала в спячку, и прекратилась почти всякая деятельность, по крайней мере, различимая внешне. Солдаты безвылазно сидели в казармах, самолеты не отрывались от взлетной полосы, и корабли, намертво пришвартованные, стояли в базах, а флаги на их гафелях понуро обвисли, как будто выражая настроение тысяч людей, для которых синий косой крест на белом поле не был просто одним из множества малопонятных символов.

Лишь одно не давало покоя Строгову, и не только ему. Невзирая на приказы, все более строгие, рассекали воды Баренцева моря корабли мятежного адмирала Макарова. Авианосная группа под Андреевским флагом упорна шла на сближение с американской армадой. Там, на борту "Адмирала Кузнецова", не слышали суровые окрики с суши, из самого Кремля, словно вся Россия для моряков сжалась до Кольского полуострова, превратившегося вдруг в готовый к осаде и штурму неприступный бастион. С минуты на минуту флот должен был сойтись со звездно-полосатыми эскадрами на расстояние удара, то есть дальность пуска ракет и тогда… генерал, вернее, уже министр Строгов, боялся даже гадать, что случится в следующий миг. И резала по живому мысль о том, что теперь он бессилен остановить безумцев.

Все, что было еще возможно – следить за действиями мятежников, отдалявшихся от родных берегов… зачем? Не хотелось верить, что для боя, исход которого был вполне предсказуем уже сейчас.

– Они вступят в столкновение с американцами, и проиграют, – с мрачной уверенностью произнес Строгов, связавшись с Аркадием Самойловым. – Возможно, североморцы и нанесут противнику ощутимый ущерб, но все равно это – пустой звук. Лишившись нескольких кораблей, янки только рассвирепеют, и тогда уже не будет места компромиссам. Макаров спровоцирует врага, с которым мы так усердно пытаемся помириться.

Для моряков-североморцев учения, начавшиеся еще первого мая, не закончились, готовые перерасти в нечто большее и более жестокое. Отказавшись выполнять приказы нового верховного главнокомандующего, флот остался на занимаемых рубежах, готовый вступить в бой. Сами себя они считали патриотами, а для тех, кто следил за всем из-за стен Кремля, превратились в кость в горле, бельмо на глазу… и тлеющий фитиль.

– Нам не выиграть войну, – согласился премьер-министр. – У нас не хватит сил, мы не готовы к столкновению. Сделайте все, генерал, чтобы остановить этих идиотов! Они втягивают в катастрофу всю страну. Равновесие еще никогда не было таким шатким!

Василий Строгов вдруг почувствовал нарастающую злость, огнем пульсирующую как раз под кителем. Какого черта? Они осторожничают, заискивают перед тем, кто на протяжении всей истории – даже сороковые годы не в счет, хотя в ту пору отношения чуть сгладились – оставался противником, соперником, и подчас едва ли не врагом России. Не так нужно было действовать, не слабость свою и нерешительность, а силу показывая, силу и уверенность.

– Да, сил для того, чтобы разгромить противника, у нас не хватит, – вдруг усмехнулся министр обороны. – Но у одного Макарова достаточно сил, чтобы заставить нахальных янки крепко задуматься, прежде чем размахивать у нас перед носом своими "большими дубинками". Ударный кулак, авианосная многоцелевая группа включает кроме "Кузьмы", еще ракетный крейсер, пару эсминцев и два противолодочных корабля. А ведь есть еще оперативная группа в составе "Петра Великого" и "Адмирала Чабаненко". И подводный флот, – добавил Строгов. – В составе Северного флота больше двух десятков многоцелевых субмарин, в том числе такие монстры, как "Антей". Там сконцентрированы самые современные, самые мощные боевые корабли, и американцы это знают. Если схлестнутся с Макаровым и его парнями, умоются кровью.

Василий не считал себя милитаристом, не разделял имперских амбиций некоторых националистов, вопивших во все горло о величии России, но словами лишь и ограничивавшихся. Но все же не по нему было признавать поражение без боя. Да, сила важна, но подчас успех достается тому, кто проявил большую решимость, готовность драться до конца, заставив противника потерять уверенность в себе – тот, кто очертя голову, бросается в пекло битвы, не может, не должен быть слабым. Но здесь и сейчас мнение и слова генерал-полковника имели немного веса.

– Генерал, какого черта? – разочаровано протянул Самойлов. – Если наш моряки выпустят хоть один снаряд, одну ракету, янки ответят сотней, причем каждая будет с ядерным зарядом. Неужто вы не понимаете этих прописных истин? Они не будут церемониться, не станут устраивать честный поединок. Да даже если и станут, против одного авианосца у них – шесть, на каждом авиагруппа вдвое большая по числу, чем на "Кузнецове". Сейчас любой неосторожный шаг будет равносилен начал третьей мировой войны. Американцы пустят на дно наш флот, может даже, не без потерь, но все равно уничтожат. А они потом примутся и за сухопутные войска. Я этого не хочу, как и вы, полагаю.

– Помешать морякам мы не в состоянии, – отрезал новоиспеченный министр обороны. – В открытом море корабли вне нашей досягаемости. Полки морской авиации подчиняются Макарову, Дальняя авиация, входящая в состав стратегических сил, не сможет выполнить такую задачу, как атака кораблей, поскольку их летчики просто не готовились к такому. Единственное, что в моих силах – нанести ядерный удар по площадям, наугад, попытавшись накрыть эскадру. Но этого я не сделаю. Что бы ни случилось, я никогда не отдам приказ одним русским парням убивать других. Я не атакую флот, не введу войска на базы, не позволю устроить бойню. Поверьте, врагов у нас достаточно, чтобы не уничтожать друг друга самим своими же руками.

– Что же тогда, – с сарказмом поинтересовался глав правительства. – Умываете руки, генерал? Мы не знаем, что задумал Макаров, не можем остановить его, мы вообще беспомощны!

– Нет, я не пытаюсь устраниться, но просто не тороплю события. Знаете, ресурсы эскадры ограничены, и рано или поздно – скорее, рано – корабли просто останутся без топлива. Правда, перед этим морячки могут наломать дров, в последнем броске вцепившись янкесам в глотку, но я сомневаюсь, что цель адмирала Макарова – ввергнуть мир в хаос Армагеддона. Я знаю командующего Северным флотом – он решительный человек, но не безумец, не фанатик.

– Но мы не можем просто наблюдать, – раздраженно бросил Самойлов, и министр обороны недовольно отдернул трубку от уха – больно резким был окрик. – Сидеть и ждать, надеясь на лучшее, такова ваша стратегия? Не думал, что наши офицеры воспитаны в таком духе.

– А, ваша, Аркадий Ефимович, кажется, заключается в том, чтобы без лишних понуканий стать "раком" перед американцами, – презрительно произнес в ответ Строгов. Сейчас он разговаривал не с начальником, мудрым вождем, а всего-навсего с подельником, пусть в заговоре, пока казавшемся относительно успешным, он и занимал место главаря. – Боюсь, вы совершили ошибку. Я не стремлюсь к войне, но теперь, пойдя на попятную, будьте готовы, что американцы не остановятся. Дьявол, вы сдали им флот, расписались не только в своей беспомощности – хорош тот лидер, которому не подчиняются его военные – но и проявили позорную слабость! К чему вы ведете страну?

– К затишью, возможности восстановить силы, собраться с мыслями, сплотиться, – пытаясь сдержать гнев, ответил Самойлов. – Вот к чему, генерал. Нам нужно выиграть время, совсем немного! А эскадра Макарова мешает этому одним фактом своего существования. Моряки, их вздорное своеволие – повод нанести удар по всем нам, и я это понимаю. Раз вы не хотите войны, так, черт возьми, придумайте решение проблемы, которое устроит всех.

Да, решение следовало принять немедленно, с этим Строгов не спорил. Отдать русских моряков на растерзание американцам, просто принести их в жертву, непонятно, ради чего – это недопустимо, и ничто не могло бы изменить мнение генерала. Вот только ни он, ни Аркадий Самойлов, еще не знали, что все было решено без их воли, помимо их желаний.

Пилоту стратегического бомбардировщика В-2А «Спирит» не было заботы о том, какими мыслями заняты головы русских министров. Здесь, на высоте всего двухсот метров от земли, ничтожно малой для того, чтобы управлять ставосьмидесятитонным «стеллсом», было не до пустых размышлений, тем более, до цели оставалось всего ничего.

– Отключаю автопилот, – сообщил летчик, не для своего напарника, понимавшего его без слов, а для автоматики, фиксировавшей параметры полета. На всякий случай, о котором не хотелось думать. – Выполняю набор высоты девятьсот футов.

– Есть девятьсот футов, – эхом отозвался второй пилот, и они одновременно потянули на себя ручки управления самолетом, заставляя бомбардировщик выполнить горку.

Они смогли, они выполнили приказ, проскользнув к цели, расположенной в глубине чужой территории незамеченными. Прижимаясь к самой земле, "Спирит" миновал лучи радаров, и вот он на месте, готовый к тому, ради чего некогда и был создан этот самолет, самая дорогая из всех серийных машин. Несколько минут – и распахнутся створки бомболюка, и к земле устремится, расправив короткие стабилизаторы, дюжина бомб со спутниковым наведением, ничтожно мало, если пытаться оцарапать толстую шкуру врага… и невероятно много, чтобы достать до сердца. И они выбрали второй вариант.

– До точки сброса – десять минут!

Второй пилот довольно усмехнулся – еще немного, и можно будет возвращаться. Но пока их ждала еще не успевшая, должно быть, окончательно проснуться – или, скорее уж, уснуть – Москва.

Начальник связи, бледный, растерянный, застыл перед командующим Ленинградским военным округом. Сейчас, пожалуй, впервые за годы службы, он не знал, что сказать.

– Как этот так, пропала связь, – гневно прорычал командующий, лицо которого налилось кровью. – Что значит, не можете связаться с базами?! Как хотите, но восстановите связь в течение получаса, максимум! Вам ясно?

Генерал едва находил в себе силы бороться с паникой. Оттуда, из Калининграда, поступило донесение о перехвате нарушителя, что-то про американцев, и после этого связь внезапно оборвалась. И оставаться хладнокровным в такой ситуации само по себе граничило с подвигом.

Связь была нужна сейчас превыше всего. Боясь представить, что случилось там, над морем, командующий округом больше всего боялся неизвестности.

– Так точно, товарищ генерал армии, – козырнул офицер. – Но, боюсь, у нас ничего не получится, – сквозь зубы процедил он. – Это не похоже на технические неисправности. Там что-то иное.

– Иное? – недобро прищурился генерал. – И что же? Почему же с остальными объектами связь есть?

Командующий Ленинградским военным округом тоже пребывал в растерянности. Калининградская область вдруг словно перестала существовать, растворившись в одно мгновение, перенесшись в иное измерение, параллельный мир. В эфире вдруг воцарилась тишина, воистину гробовая. Не отвечали на непрерывные запросы аэродромы, базы флота, молчали все гарнизоны.

– Не работает не только радио, но также спутниковая и проводная связь, а это невозможно даже теоретически, – настойчиво продолжил начальник службы связи. – Да, спутник мог банально сломаться, в него мог угодить метеорит, космический мусор. Радио, конечно, тоже могло выйти из строя из-за атмосферных помех или вспышки на солнце. Но все вместе, в одно мгновение… – офицер сокрушенно помотал головой, выражая свою растерянность. – Такое допустимо только в одном случае – если тех, с кем мы пытаемся связаться, уже нет, и все наши запросы уходят в пустоту.

Адъютант, без стука ворвавшийся в начальственный кабинет, едва не сбил главного связиста. Увидев своего помощника, командующий понял – случилась еще какая-то мерзость.

– Товарищ генерал армии, – произнес запыхавшийся адъютант. – Товарищ генерал армии, не выходят на связь наши базы на Кольском полуострове. Штаб флота тоже не отвечает. Мы продублировали запрос по кабелю спецсвязи. Пусто.

– Что за чертовщина, – ощущая смутное беспокойство, крепнущее с каждой секундой, пробормотал генерал. – Что вообще здесь творится? Срочно соедините меня с министром!

– Прошу прощения, товарищ генерал армии, – откашлялся начальник связи. – Я полагаю, поговорить с министром вы успеете, и лучше сделать это из резервного командного пункта. Так будет надежнее.

Командующий недовольно нахмурился:

– Какого черта мне делать в этом бункере? Чертова нора! Вы что, ждете ядерного удара по Питеру?

– Резервный командный пункт соединен с Генеральным штабом проводной линией связи, старой, практически не используемой, но вполне надежной, – торопливо пояснил начальник связи. – На ее работу не повлияют никакие помехи, да и перебить кабель будет нелегко.

Несколько секунд генерал молчал, делая вид, что принимает решение. На самом деле он почти не сомневался, что следует делать. Да, в подземном бункере, выстроенном несколько десятилетий назад, будет безопаснее и надежнее – монументальное сооружение, оборудованное хоть и устаревшими, но вполне надежными средствами связи, был рассчитан на ядерный взрыв приличной мощности. Там, на глубине три десятка метров, под слоем бетона, у него будет время разобраться во всем, взять себя в руки.

– Прикажите подать машины, подполковник, – потребовал командующий у вытянувшегося в струнку адъютанта. – Штаб переместить в резервный командный пункт в полном составе, немедленно! Потом разберемся, что за хрень кругом происходит.

Они не успели. Командующий округом, сопровождаемый малочисленной свитой, едва успел выйти из здания штаба, к парадному крыльцу которого уже подогнали вереницу черных "Волг", когда над городом разнесся раскатистый гул, донесшийся откуда-то со стороны моря. Офицеры, толпой спускавшиеся вслед за командующим, принялись озираться по сторонам, безошибочно опознав в пульсирующем рокоте звук работающих реактивных двигателей.

– Это еще что? – генерал, остановившись, задрал голову, как бы пытаясь разыскать таинственный самолет.

Что-то вдруг мелькнуло в воздухе, над самыми головами офицеров, и генерал, словно в замедленном кино, успел разглядеть на конце этого странного, формой напоминающего утолщенное веретено, предмета, заостренного с обеих сторон, крестообразное оперение. А затем земля под ногами вздыбилась, неодолимая сила подхватила командующего, подбросила его вверх, словно пушинку, так что весь мир завертелся в стремительном и хаотичном танце, и со всего маху бросила на асфальт. Страшный грохот, от которого лопались барабанные перепонки, заполонил вдруг весь мир, а в спину ударила волна жара.

В глазах у генерала потемнело, и он инстинктивно успел лишь закрыть руками лицо, прежде, чем рухнул на землю. Сперва он вовсе ничего не почувствовал, а затем пришла боль, да такая, что все тело скрутило жгутом. А это означало, что генерал все-таки еще жив.

– Господи… – командующий из последних сил попытался встать, видя вокруг себя сбитых с ног, точно кегли, офицеров. Далеко не все из них были живы. – Что это, террористы?

Ударная волна играючи сметала людей, подбрасывала в воздух автомобили, швыряя их на соседние дома или столбы уличных фонарей. Что-то взрывало и горело. Все перемешалось, кто-то рядом протяжно, на одной ноте, кричал, в нос ударил запах гари.

– Спасайтесь, – прохрипел командующий округом, поднявшись кое-как на четвереньки. – В укрытие, все! Уходите!

Носом у генерала пошла кровь, и звуки доносились, словно проникая через ватное одеяло. Шатавшиеся офицеры, тоже с трудом – и не все – поднимавшиеся на ноги, лишь забавно открывали рты, вращая полными растерянности и ужаса глазами.

– Товарищ командующий! – Адъютант лишился фуражки, по лбу его струился ручеек крови, и к тому же подполковник ощутимо хромал на правую ногу, но все равно он упорно бежал к своему начальнику. – Товарищ командующий, с вами все…

В этот миг прогремел второй взрыв. Офицер не успел закончить фразу, когда кусок каменной облицовки, этакий сталактит весом в несколько килограммов, снес ему половину черепа. Кровавые брызги попали на лицо генерала, но тот даже не успел почувствовать отвращение, брезгливость – обломок арматуры, точно разогнанный едва не до скорости звука дротик, пронзил его грудь насквозь.

Столб пламени, лишенного пищи в этом царстве камня, опал. Здание штаба, пораженное двумя управляемыми бомбами GBU-31 JDAM со спутниковым наведением, перестало существовать, взметнувшись к небу столбом огня, дыма и каменного крошева. Град осколков, все, что осталось от монументального строения после удар пары двухтысячефунтовых проникающих боеголовок, обрушился на мостовую, погребая под собой всех, кто еще силился встать на ноги. "Умные" боеприпасы легли точно в цель, и Ленинградский военный округ оказался обезглавлен за несколько мгновений.

Писк селектора заставил генерала – да министра же, министра! – Строгова вздрогнуть. Бывший главком воздушно-десантных войск незаметно для себя погрузился в тяжкие раздумья. Совсем недавно, если подумать, они вместе с Борисом Макаровым парились в русской бане, выпивали и закусывали, ведя степенную беседу. Тогда все было хорошо, будущее казалось вполне предсказуемым, хотя и не безоблачным. Было.

Никак, сколь ни старался, Строгов не мог принять мысль о том, что теперь адмирал Макаров – изменник, мятежник, угрожающий безопасности родины. Но так оно и было, и пришла пора отбросить прочь всю чепуху вроде дружбы. Да, говоря от чистого сердца, Василий вполне разделял стремление своего былого приятеля показать американцам, что русские еще чего-то стоят. Но действовать нужно было сообща, всем вместе, всеми силами. А так, порознь, это выглядело не как могучий удар, а больше походило на предсмертные конвульсии.

– Мы должны быть вместе, стать единым целым, – сквозь зубы процедил министр Строгов, уставившись на входную дверь. – Как ты не поймешь такую простую истину? Ты делаешь глупость, Борис, дав врагу повод нанести удар. Прошу, не соверши еще большей глупости!

Не важно, правильную ли сторону занял сам он, Василий Строгов. Пусть об этом судят их потомки, которые, хотелось надеяться, будут по-прежнему жить в независимой и сильной стране, жить, гордясь тем, что родились в России. Сейчас же сторона могла быть только одна, ведь раскол, разброд неизбежно будут означать хаос и крах всего, к чему они так стремились.

В это мгновение заверещал селектор. Строгов вдавил клавишу с такой силой, что пластиковый корпус ощутимо затрещал – рука у десантника была тяжелая.

– Товарищ министр, – ворвался в кабинет голос адъютанта, сидевшего в приемной. – Товарищ министр, полковник запаса Браиловский, военный врач, из Ростова, из окружного военного госпиталя. Говорит, нечто срочное, требует прямой связи с вами лично.

– Как же он сюда пробиться-то сумел? – усмехнулся Строгов, лихорадочно вспоминая, о чем ему говорит эта фамилия. Вспомнил. И сразу понял – дело, действительно, важное. – Соединяй, живо!

Министр не сомневался, что занятый опознанием жертв атаки на импровизированную тюрьму доктор не стал бы так рисковать, связываясь с ним в обход своего начальства, в нарушение всех правил. Почему-то у Строгова в эти секунды возникло острое желание не слышать вести, что хотел сообщить хирург.

В динамике что-то пискнуло, зашуршало, и секунду спустя раздалось деликатное покашливание, так, что министр не смог сдержать улыбку. Интеллигенты, что с них возьмешь!

– Говорите, полковник, – приказал Василий Строгов. – Я слушаю вас очень внимательно.

– Товарищ министр, я нахожусь в окружном госпитале, – сбивчиво, от волнения картавя сильнее обычного, начал Браиловский. – Мы с коллегами занимаемся опознанием…

– Без прелюдии, – потребовал Строгов. Какие бы вести ни принес этот доктор, уж пусть побыстрее. – Я знаю, кто вы и какую работу выполняете, полковник.

– Да, да, верно, – вновь растерянно зачастил Браиловский. – Конечно, товарищ министр. Так вот, мы опознали одного из погибших… ну, не одного, конечно, а уже очень многих…

– Еще короче! Какого черта вы тянете?!

Василий не сдержался, перейдя на крик. Он даже не хотел гадать, что такое отыскали медики, просто потому, что боялся. Браиловский нервничал, и его волнение передалось министру, растерявшему остатки самообладания.

– Господин премьер-министр, мы опознали тело Президента России, – вдруг неожиданно спокойно произнес Марк Бариловский. Резкий окрик Строгова подействовал на него не хуже холодного душа. – Алексей Швецов погиб. То, что осталось от главы государства, лежит на столе в прозекторской… Да, по правде, мало, что осталось-то, товарищ министр!

– Господи!

Василий, не слыша больше сбивчивый говор своего собеседника, уткнулся лицом в ладони, чувствуя, как сердце пульсирует все быстрее, будто хотело вырваться из груди, зажив собственной жизнью.

– Товарищ министр, – взволнованно доносилось из телефонной трубки. – Товарищ министр?

– Полковник, обо всем забудьте, – стиснув зубы, пробормотал пытавшийся собраться с мыслями Василий Строгов. – Я сделаю все, что нужно. Вы свою работу выполнили замечательно, за что я благодарю вас. Прошу больше никому об этом пока не сообщать. Надеюсь, вы понимаете, полковник, чем может грозить разглашение?

– Конечно, конечно, – торопливо промолвил Бариловский. – Так значит, мне ждать, товарищ…

Не дослушав до конца – и чего он там не слышал? – Василий прервал соединение. Все, что нужно, было сказано. Теперь оставалось понять, как быть дальше.

– Проклятье!

Не сдержавшись, министр ударил кулаком по столу, так, что подпрыгнули аккуратно разложенные ручки, древесина широкой столешницы отозвалась жалобным скрипом, а аппарата селектора едва не свалился на пол. Как ни странно, полегчало. Растерянность и досада никуда не делись, но стали не так ощутимы.

– Адъютант, – бросил в пустоту Строгов, нажав клавишу селектора. – Соедини меня с Кремлем, с Самойловым. Срочно!

– Слушаюсь, товарищ министр!

Да, он стал министром, и те, кто его окружали, пытались выказывать почтение хотя бы внешне. Все же он был выше многих по званию, и пользовался заслуженным уважением раньше. Но что в нем толку, если ты с каждой минутой чувствуешь себя все более бессильным?

– Товарищ министр, Кремль, – неожиданно до дрожи прозвучал голос адъютанта, и тотчас, после слабого щелчка: – Василий, здравствуй. Слушаю тебя. Что-то случилось?

– Случилось, Аркадий Ефимович, – ровно, без эмоций, точно робот, подтвердил Строгов. – Мне только что сообщили из Ростова, из военного госпиталя, что найдено тело Швецова. Теперь можете быть спокойны, господин будущий президент, – горько усмехнулся генерал. – Вашим планам его авторитет больше не помеха.

Василий не мог сдержать презрение, стараясь, чтоб каждое его слово звучало как можно более язвительно. Стесняться ему было некого, кроме собственного подельника.

– Отличная казнь, получилась, Аркадий! И, главное, твои руки чисты.

– Василий, черт возьми, что ты говоришь, – возмутился Самойлов. – Неужто ты считаешь, что это моя вина? Я не хотел этого, клянусь тебе!

В голосе главы правительства ощутимо звучало замешательство – он тоже не ждал таких новостей. Что ж, сделанного не воротишь, оставалось понять, как действовать дальше.

– Нужно подготовить официальное сообщение, – забормотал, собираясь с мыслями, Самойлов. – Заткнуть всем рты, придумать удобную версию… Черт, мы даже не знаем, что там произошло!

– Действуйте, Аркадий Ефимович, – бесстрастно произнес Строгов. – Теперь у вас окончательно развязаны руки.

Но руки были развязаны не только у Самойлова. Гибель президента, на чьей бы совести она ни была, меняла многое, и, как ни цинично это звучит, вовсе не обязательно к худшему.

– Дайте связь со штабом Северного флота, – потребовал Строгов, вызвав адъютанта. – С адмиралом Макаровым. Пришла пора вернуть домой наших моряков. Теперь глупо ждать отмены приказа от Верховного главнокомандующего.

– Слушаюсь, товарищ министр!

Козырнув, офицер четко, как на плацу, развернулся, выйдя прочь из кабинета. Едва ли он что-то понял из довольно-таки бессвязной фразы генерала. В прочем, ему и не положено было много думать, главное – быстро и точно выполнять приказы.

– Пора заканчивать это, – вздохнул министр. – Слишком долго разгуливая по лезвию, очень легко порезаться. Довольно с нас бессмысленного риска.

Удивительно, но адъютанту потребовалось слишком много времени, чтобы дозвониться до командующего Северным флотом, как будто на линиях спецсвязи могли возникнуть перегрузки. Василий вновь ощутил смутное беспокойство, и появление офицера, выглядевшего весьма удивленным, лишь укрепило его сомнения.

– Нет связи, товарищ министр, – растеряно развел руками адъютант. – По всем каналам тишина. Причем молчит не только штаб. Не отвечают все гарнизоны на Севере.

Тяжелый кулак, прежде легко разбивавший в крошку кирпичи, опустился на плоскость стола. Что-то треснуло, селектор подскочил сантиметров на десять в воздух, и шлепнулся на пол, лишний раз продемонстрировав отсутствие аэродинамических качеств у всего, что формой стремится к параллелепипеду.

Хрустальный графин с водой тоже попытался взлететь, но долго в воздухе не продержался, ударившись об угол стола и со звоном разлетевшись на множество осколков. По бордовому ковру расползлось темное пятно. И только адъютант не шелохнулся, хотя по лицу его и пробежала нервная судорога.

– Товарищ министр, – донеслось из чудом уцелевшего селектора. – Товарищ министр, чрезвычайная ситуация! На связи командующий авиацией Ленинградского военного округа.

– Да! – рука Строгова метнулась к оказавшемуся удивительно крепким прибору, шлепнув по всем клавишам разом. – Слушаю!

– Товарищ министр обороны, штаб округа уничтожен, командующий, вероятнее всего погиб, – четкой скороговоркой затараторил генерал Веригин. – Также нанесен удар по основным аэродромам на вверенной мне территории. Управление войсками нарушено, и сейчас я не могу с уверенностью говорить, какими силами мы еще располагаем.

– Что это значит, – прервал доклад Веригина министр. В груди Василия Строгова вдруг что-то оборвалось. – Это террористы? Кто нас атаковал?

– Это американцы. Американская авиация несколько минут назад нанесла бомбовый удар по нашей территории. Мы не можем сопротивляться – большая часть наших самолетов уже перестала существовать. Вся система противовоздушной обороны уничтожена. Противник полностью господствует в воздухе. Я не могу никем командовать, товарищ министр.

Веригин говорил слишком ровно и спокойно, словно не рвались на окраинах Питера бомбы, словно крылатые ракеты, скользившие над землей, не вонзались в ангары и казармы, обращая все в пламя и прах.

– Ублюдки! – Селектор полетел в стену, рассыпавшись при ударе на кучу деталей. Суки! Предатели!

Адъютант, вздрогнув всем телом, невольно попятился назад, впервые увидев Строгова в гневе и испугавшись увиденного.

– Вон!!! – с животной яростью рявкнул брызжущий слюной министр, и офицер, облегченно вздохнув, выскочил за дверь, только там придя, наконец, в себя.

Аппарат высокочастотной связи, прямой провод, соединявший Министерство обороны с Кремлем и иными ключевыми объектами, уцелел, пережив вспышку ярости, охватившей Строгова. Министр по памяти ткнул несколько кнопок, набирая знакомый номер. Просить об этом адъютанта он не стал.