Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 113 страниц)

«Первый эпилептический припадок произошел в 45 году до н. э. Возможно это была алкогольная эпилепсия». (Кпаиег, 1899, с. 27.)

«В данном случае речь идет о поздней симптоматической эпилепсии, причинами которой являлись: наследственная сосудистая дегенерация, перенапряжение, алкоголизм или сифилис». (Kanngiesser, 1914, с. 85.)

«Бионегативная личность. Вторичный алкоголизм. Эпилепсия не генуин-ная, а скорее артериосклеротическая или алкогольная. Возможны истерио-формные припадки». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 341.)

«Как и положено субъекту с истерическими чертами (пусть с выдающимися способностями), в конечном счете Цезаря во всем ожидало поражение. На это давно уже обратили внимание многие историки, назвав Цезаря гениальным неудачником…» (Буянов. 1993а, с 59–60.)

«Речь могла идти о спорадической эпилепсии с редкими приступами, которая встречается очень нечасто. Это не совсем исключено, тем более что нам известны неблагоприятные обстоятельства его рождения – он появился на свет кесаревым сечением. Однако гораздо более правдоподобно, что дело было в нарушениях кровообращения, похожих на эпилептические припадки. Так называемые “обмороки”, о которых говорят как Светоний, так и Плутарх, свидетельствуют в пользу “синкоп”, краткосрочных потерь сознания при недостаточности кровообращения, напоминающих “падучую”. Более чем удивительно, что Цезарь сумел за относительно короткое время, которое было ему отмерено, совершить столько добра и зла, борясь при этом с недостаточностью кровообращения». (Лесны, 1998, с. 28.)

Многими повторяемое определение Цезаря как «эпилептика» лишено клинического обоснования. Речь можно вести лишь о единичных судорожных припадках алкогольной или – более вероятно – сосудистой этиологии. О каких-либо изменениях личности по характерному для больных эпилепсией типу биографы также не сообщают.

ЦИОЛКОВСКИЙ КОНСТАНТИН ЭДУАРДОВИЧ (1857–1935), русский советский ученый и изобретатель, основоположник современной космонавтики.

«На десятом году жизни Циолковский, катаясь на санках, простудился и заболел скарлатиной. Болезнь была тяжелой, и вследствие ее осложнения мальчик почти совершенно потерял слух. Глухота не позволила продолжать учебу в школе». (Космодемьянский, 1976, с. 19.)

«Нелюдимость, настороженность, страх перед будущим стали проступать в его характере давно, и Циолковский сам замечал и чувствовал это». (Нагаев, 1973, с. 46.)

[Из автобиографической записки К.Э. Циолковского, 1919 г.] «Я чувствовал себя далеко не ладно… Был очень одинок. Стал впадать в отчаяние. Увлекался ранее Евангелием. Придавал огромное значение Христу, хотя никогда не причислял его к сонму богов. Я видел и в своей жизни судьбу…» (Скибиц-кий, 1976, с. 35.)

«…В зимние дни Константин'Эдуардович, надев коньки и взяв зонтик, отправлялся на работу по льду замерзшей реки. Зонтик служил ему и прикрытием от возможного снегопада, и парусом при порывах попутного ветра. Это исключительно остроумная рациональность, между тем, напрочь изолировала Циолковского от соседей – простых жителей окраинной слободки. Они вертели пальцём у лба и были убеждены, что школьный учитель явно не в себе». (Кашницкий, 1998. с. 7.)

«На крыше своего деревянного сарая ученый время от времени выставлял щиты с надписями: “Жители города Калуги! Мы разучились смотреть на звезды”. Или: “Завтра – день почита-иия облаков”». (Грушко, Медведев, 2000, с. 541.)

«Циолковский привык к замкнутой жизни, а потому несколько боится людей». (Голубицкий, 1983, с. 9.)

«…Впервые ступил на калужскую грань в 1892 году, будучи зрелым человеком (ему исполнилось 35 лет). К этому времени хроническое изменение личности уже приобрело явную установку на социальную отгороженность. Связанные с этим характерологические и поведенческие проявления не были случайными. По генетической линии имелось достаточно аномальных признаков». (Колупаев и др… 1999, с. 336.)

«Период с 1892 по 1914 год, когда зрели теории дирижабля и ракеты, для Циолковского характерен тяжелыми сомнениями и раздумьями, крайним упадком духа». (Ассонов, 1983, с. 15.)

«Первые 15 лет двадцатого столетия оказались самым печальным временем для Циолковского. В 1902 году покончил жизнь самоубийством его сын Игнат. В 1908 г. вышедшая из берегов Ока затопила его дом и затопила многие из собранных им научных материалов. Академия наук так и не признала ценность его аэродинамических экспериментов, и в 1914 г. на Конгрессе по аэронавтике в Санкт-Петербурге его модель цельнометаллического дирижабля была встречена равнодушно». (CDEnc. Britannica 97.)

«Нашим гидом был директор музея, внук Циолковского, журналист. Он сразу сказал главное: дед был страшный человек. Фанатик и деспот. И шизофреник – последнее я вытянул из него с великим трудом, проговорившись в главном, он прямо-таки зафонтанировал разоблачениями. Старший и одареннейший из сыновей Циолковского покончил самоубийством (цианистый калий), потому что мучительно стыдился пустых, как он полагал, занятий отца, считал их бредом самоучки и провидел в чем-то схожем собственную судьбу. Еще один сын покончил с собой в шизофреническом припадке, а еще один как-то подозрительно “надорвался”. Мужское поколение все оказалось нежизнеспособным». (Нагибин, 1995, с. 473.)

«Нищенское жалование, недоедание, болезни, презрение окружающих, почти полная глухота и нарастающая слепота – каждого из этих несчастий достаточно, чтобы превратить жизнь в трагедию. Из семерых детей Циолковского трое умерли в младенчестве, а двое покончили с собой в юности, задавленные беспросветной нищетой… Тем не менее Циолковский не обращал внимания на все эти невзгоды и преодолевал их со стоическим безразличием». (Вандерхилл, 1998, с. 466–467.)

Гениальные достижения и прозрения К.Э. Циолковского даже в малейшей степени нельзя объяснить полученным образованием и самообразованием. Возможно, что Циолковский – тот самый случай, когда, перефразируя известное выражение Сальвадора Дали⁴⁰⁶, единственное, что отличает человека от сумасшедшего, это то, что он не сумасшедший. А в остальном мы имеем практически полный «джентльменский набор» психически больного, прожившего «всю жизнь в нищете, с клеймом чудака и безумца»: 1) личностная патология шизоидного характера, обусловленная последствиями тяжелого соматического заболевания; 2) странности поведения, та самая чудаковатость, которая вызывается нарушением отбора в мозгу маловероятных ассоциаций и комбинаций (это характерно как для больных шизофренией, так и для изобретателей); 3) явно выходящие за рамки нормы аффективные колебания; 4) психические расстройства у его детей. В диагностическом плане больше данных за шизотипическое расстройство.

Ч

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ (1794–1856), русский мыслитель и публицист.

Наследственность

[У деда П.В. Чаадаева] «…в 1743 го-' ду… случилось подлинное или мнимое помешательство. Сумасшествие Петра Васильевича, как замечала Екатерина II в своих “Записках”, заключалось в том, что он считал себя персидским шахом. “Персидского шаха” поместили в заведение для душевнобольных, но лечение не помогло ему избавиться от мании величия… Как писала Екатерина II, находились сомневавшиеся в сумасшествии Чаадаева, поскольку во всем остальном Петр Васильевич отличался отменным здравомыслием. Ходили слухи, что он притворялся сумасшедшим, дабы отвлечь от себя подозрения во взяточничестве…» (Тарасов, 1990, с. 6.)

«Предположение, что Петр Васильевич симулировал, чтобы уйти от суда за взятки, косвенно опровергается тем, что его сын Яков Петрович застрелился в 37 лет, а внук, Михаил Яковлевич Чаадаев, страдал меланхолией». (Эфро-имсон, 1998, с. 248.)

[Брат М.Я. Чаадаев страдал алкоголизмом и] «…старой меланхолией». (Тарасов, 1990, с. 107.)

Общая характеристика личности

«Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать».

П.Я. Чаадаев

«Уже в ранней юности в Петре Чаадаеве проявились не совсем обычные черты характера, стремления. Взрослых современников просто поражала “необыкновенная самостоятельность” его поведения и “независимость мышления”, поражала его непохожесть на сверстников, его какая-то воинствующая самобытность. Замашки у него были странные. Он не терпел, когда его спрашивали, к кому и зачем он уходит из дому, о чем думает». (Лебедев, 1965, с. 43.)

[К периоду юности следует] «…отнести и начало в нем развития того эгоизма и того жестокого, немилосердного себялюбия, которые, конечно, родились вместе с ним, конечно, могли привиться и расцвести только при благоприятных для них естественных условиях… Этот эгоизм в своем заключительном периоде, к концу его жизни, особенно по причине его расстроенных имущественных дел, получил беспощадный, кровожадный хищный характер, сделав все без исключения близкие, короткие с ним отношения тяжелыми до не-стерпимости, и был для него самого источником многих зол… Чаадаев имел огромные связи и бесчисленные дружеские знакомства с женщинами. Тем не менее никто никогда не слыхал, чтобы которой-нибудь из них он был любовником. Вследствие этого обстоятельства он очень рано – лет тридцати пяти – стяжал репутацию бессилия, будто бы происшедшего от злоупотребления удовольствиями. Потом стали говорить, что он во всю свою жизнь не знал женщин… Чаадаев не чувствовал никакой подобной потребности и никакого влечения к совокуплению, что таковым он был создан». (Жихарев, 1989, с. 55, 57–58.)

«Своеобразные отношения Чаадаева с женщинами весьма важны для понимания и его характера, и его… философии». (Тарасов, 1990, с. 189.)

«…Около 1820 года произошло “обращение” Чаадаева, а в начале 1822 года он, по совету какого-то неизвестного нам лица, прочитал несколько сочинений Штиллинга, которые вызвали в нем тяжелый душевный кризис, затянувшийся на много лет… За эти два года, от выхода в отставку до отъезда за границу… чувствовал себя совсех больным… Чаадаев, по-видимому, от природы страдал, крайней нервной раздражительностью, а под влиянием болезни и нравственных страданий, обусловленных отставкою и другими, вероятно, чисто духовными причинами, в нем развилась такая мнительность и такая неустойчивость настроений, которые делали его настоящим мучеником… Надо долго вчитываться в… дневник, чтобы сквозь призму тяжелого нервного расстройства разглядеть картину душевной драмы, совершавшейся в Чаадаеве. На первый взгляд его можно принять за продукт религиозного помешательства… Душевные состояния Чаадаева, типичные для всякого мистика в подготовительной стадии, приобретали необыкновенную остроту благодаря глубокому нервному расстройству… Он все время лечится, и все без успеха. Галль⁴⁰⁷ вылечивает его от ипохондрии, а к концу путешествия его душевное состояние ужасно. Этот странный турист долгие месяцы проводит в полном уединении, притом не только в английской деревушке или захолустном Ворзинге: несмотря на то, что в Париже множество его знакомых-русских, он никого из них не видит». (Гершензон, 1989, с, 128, 130, 133, 139–140.)

«Поселившись в Москве, с совершенно расстроенным здоровьем, почитая свою карьеру невозвратно уничтоженною, он предался некоторого рода отчаянию. Человек света и общества по преимуществу, сделался одиноким, угрюмым нелюдимом. Уже грозили помешательство и маразм… Чаадаев больной был несносен для всех видевших его врачей, которым всегда всячески, сколько сил у него доставало, надоедал». (Жихарев, 1989, с. 85.)

«Сам Чаадаев позднее признавался гр. Строгонову, что писал свое “Философское письмо” (1829) “по возвращении из чужих краев, во время сумасшествия, в припадках которого он посягал на собственную свою жизнь…”» (Гершензон, 1989, с. 142–143.)

«Петр Яковлевич переменил фасон не только в обхождении и платье. В 1831 году резко изменяется его почерк, принимая вид выработанной сжатой клинописи». (Тарасов, 1990, с. 251.)

[1833 г.] «Ничего нет мудреного, если в Петербурге уже теперь зародилось подозрение насчет нормальности умственных способностей Чаадаева». (Гершензон, 1989, с. 182.)

[1836 г.] «…Он официально объявлен умалишенным и отдан на попечение московских полицейских врачей, которые обязаны ежедневно являться к нему для проверки его душевного состояния и выяснения степени опасности, представляемой им для окружающих». (Гроссман, 1930, с. 286.)

[Вторая половина 40-х гг.] «Петр Яковлевич извещает родственников о посещающих его, против собственной воли, мыслях о самоубийстве, “побеге из мира”… Хомяков⁴⁰⁸ сообщает… о нервическом расстройстве “басманного философа”, которое “очень близко к сумасшествию”». (Тарасов. 1990, с. 391.)

«С 1847 года, когда ему пришлось одно время лечиться от нервного расстройства, говорят даже – близкого к сумасшествию, он, кажется, ничем больше не болел до самого конца». (Гершензон, 1989, с. 215.)

«Кратковременная острая болезнь довольно загадочного свойства в три с половиною дня справилась с его чудесным и хрупким нервным существом». (Жихарев, 1989, с. 48.)

Общепринятым считается мнение, что П.Я. Чаадаев был специально «высочайшим повелением» Николая Iпризнан сумасшедшим за свои критические публикации. (Здесь намечается явная параллель с советскими диссидентами 70—80-х гг. XX столетия). Не отрицая в принципе этого факта, хотелось бы обратить внимание читателя на следующие патографические сведения, анализ которых показывает: 1) наличие психопатологически отягощенной наследственности; любопытно, чтс в отношении деда Чаадаева также подозревали, что он только «притворяется сумасшедшим»; 2) странности в поведении самого Чаадаева, отмечаемые с юношеского возраста, которые, по-видимому, сочетались с сексуальной патологией; 3) стойкий и выраженный ипохондрический синдром, выходящий за границы невротического расстройства; 4) депрессивные приступы, сопровождающиеся суицидальными мыслями.

ЧАЙКОВСКИЙ ПЕТР ИЛЬИЧ (1840–1893), русский композитор, дирижер, музыкальный критик. Профессор Московской консерватории (1866–1878), член-корреспондент парижской Академии изящных искусств (1892), почетный доктор Кембриджского университета (1893).

Наследственность

[По линии матери] «Дед… страдал эпилептическими припадками… Дядя Чайковского, брат матери… страдал теми же эпилептическими припадками, чтоиегоотец». (Сегалин, 19276, с. 281.) [Дед] «…страдал эпилепсией, которую унаследовал от своего деда». (Ной-майр, 1997в, с. 227.)

Общая характеристика личности

[Гувернанткавспоминала] «“…Всумерки под праздник, когда я собирала своих птенцов вокруг себя и по очереди заставляла рассказывать что-нибудь, никто не фантазировал прелестнее… Впечатлительности его не было пределов, поэтому обходиться с ним надо было очень осторожно. Обидеть, задеть его мог каждый пустяк. Это был стеклянный ребенок”… В феврале 1848 года, за выходом в отставку Ильи Петровича, Чайковские покинули Воткинск и переехали сперва в Москву, а потом в Петербург… Отрицательное воздействие этого события на впечатлительную душу мальчика было ошеломляющим. Переход из идиллической семейной обстановки в школьную, в гомон и шум… – все это, соединившись вместе, произвело в душе композитора неизгладимый переворот, а в связи с корью завершило издавна начавшееся нервное расстройство – вплоть до страдания спинного мозга (июнь 1849 г.)… Петя сравнительно скоро поправился, но от скромного и послушного мальчика почти не осталось следа: он стал ленив, капризен, раздражителен, несдержан. Ритм его жизни был жестоко нарушен впечатлениями школы… Тоска вошла в его жизнь с этих пор как доминирующее начало… Тоска его была такого рода, что обращала внимание даже посторонних». (Глебов, 1922, с. 30–31, 33–35.)

«Это “нервное расстройство” и страдание “спинного мозга”, по-видимому, и есть начало тех эпилептических или эпилептоподобных припадков, связанных с повышенной раздражительностью и аффективностью этой эпохи его жизни… Помимо приступов возбуждения, раздражительности, вспыльчивости Чайковский начал страдать приступами тоски и страха смерти». (Сегалин, 1926в, с. 149.)

«Уже в юности у Чайковского были “нервные припадки”; в позднейшие годы он часто страдал унынием, которое доходило до страстного желания смерти. Его посещали припадки, сопровождаемые потерей сознания, которые появляются именно в связи с сильными душевными возбуждениями (эпилепсия, истерия?)». (Фейс, 1911, с. 55.) [1866 г.] «В конце июня, в итоге усиленного труда по ночам, у Чайковского, вследствие глубокого нервного расстройства обнаружились болезненные явления: галлюцинации, страх, омертвение конечностей… Конец года: переделка симфонии; кутежи и любовные интриги». (Глебов, 1922, с. 156.)

«Начиная с ноября 1875 года, Чайковский почти непрерывно находился в депрессивном состоянии…» (Ноймайр, 1997в, с. 255.)

[1877—85 гг.] «Чайковский в эти годы целиком замкнулся в личной жизни… стал избегать всяких визитов и встреч со знакомыми… Проводя большую часть жизни за границей в иных условиях, Чайковский меньше чувствовал свою роковую обреченность… Мрачное настроение безнадежности доходит у Чайковского до подлинного трагизма». (Бидяковский, 1935, с. 22–23. 25.)

[1886 г., Париж, из дневниковых записей с 18 мая по 6 июня] «…Пьян……пьянство……пьянство страшное……что я за пьяница сделался… [Запись от 11 июля] Я… больной, преисполненный неврозов, человек, – положительно не могу обойтись без яда алкоголя… Я, например, каждый вечер бываю пьян и не могу без этого… Не замечал также, чтобы и здоровье мое особенно оттого страдало. [С 1887 г. появляется частое словосочетание] “Тоска и пьянство”. [С 1888 г. появляются амнезии алкогольного генеза]». (Чайковский, 1923, с. 211, 190–191.)

«В 50 лет он был стариком с белоснежной бородой и сгорбленной фигурой». (Kerner, 1965, с. 1084.)

«В его душе было много болезненного, и, как многие таланты, он платил жестокую дань за свой дар неуравновешенностью нервов, припадками острой меланхолии. “Я – несчастный человек, – говорил он. – Когда я у себя дома, один, мне кажется заманчивым соглашаться на предложения дирижировать моими сочинениями, я с удовольствием, с некоторой гордостью думаю, как меня хорошо принимают, ценят, – и соглашаюсь с радостью. Аскоро, скоро, скоро меня начинает глодать такая безумная тоска, и я бегу, бегу подальше от чествований, обедов, тостов и т. д.”. Так, однажды, приняв предложение дирижировать в Вене на каком-то музыкальном празднестве, он тайно (позорно, по его выражению) уехал и скрылся в маленьком немецком городке, предупредив только, что он захворал». (Брюллова, 1962, с. 300.)

«Бионегативная личность, преждевременно состарившаяся, с наклонностью к тяжелым депрессиям и с гомосексуальными тенденциями». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 546.)

«Вся картина болезни Чайковского напоминает больше аффект-эпилепти-ческую картину, где истерические симптомы смешиваются с эпилептическими, а не являются самостоятельным компонентом». (Сегалин, 1926в, с. 151.)

«У Чайковского невроз клинически выразился в ряде психических особенностей, а также в функциональных невротических жалобах вплоть до отдельных органических заболеваний психосоматического происхождения. Частыми психическими проявлениями невроза являются истерические реакции, которые, как известно, имели место у Чайковского <…> У него случались истерические реакции, выражавшиеся в приступах ярости при шуме проезжающего мимо экипажа. Порой он бывал столь раздражителен, что ему мешало даже тиканье часов. Особо сильный истерический припадок, закончившийся длительным обмороком, случился с ним в 1881 году, когда его любимый Алеша был призван в армию и, повинуясь приказу, распрощался с ним, что вызвало у Чайковского душераздирающие вопли». (Ноймайр. 1997в, с. 323–924.)

Сексуальная сфера

[1860 г.] «…Он почувствовал полное, окончательное, непреоборимое равнодушие к женщинам». (Берберова, 1993. с. 31.)

«…В последующей жизни Чайковский даже и не помышлял об интимных отношениях с теми женщинами, к которым испытывал если не любовь, то, по крайней мере, глубокую симпатию. Не исключено, что здесь уже сыграла свою роль ранняя склонность к гомосексуализму, которая была замечена еще до достижения им половой зрелости, и передалась также его брату Модесту и племяннику Бобу». (Ноймайр, 1997в, с. 231–232.)

«…Чайковский, и Апухтин⁴⁰⁹ были уже научены горьким опытом: в 1862 году оба она оказались вовлечены в гомосексуальный скандал в петербургском ресторане “Шотан”. Модест пишет, что оба друга были “обесславлены на весь город под названием бугров⁴¹⁰”». (Познанский, 1993, с. 36.)

«Супружество только маскировка той склонности, которой он предавался со своим младшим братом Модестом и племянником Бобом». (Kerner, 1965, с. 1080.)

[Из письма к Модесту Ильичу от сентября 1876 г.] «“…С нынешнего дня я буду серьезно собираться вступить в законное брачное сочетание с кем бы то ни было. Я нахожу, что мои склонности, суть величайшая и непреодолимая преграда к счастью, и я должен всеми силами бороться со своей природой… Я сделаю все возможное, чтобы в этом же году жениться, а если на это не хватит смелости, то, во всяком случае, бросаю навеки свои привычки… Словом, я хотел бы жениться или вообще гласной связью с женщиной зажать рты разной презренной твари, мнением которой я вовсе не дорожу… Осуществление моих планов вовсе не так близко, как ты думаешь. Я так заматерел в своих привычках и вкусах, что сразу бросить их, как старую перчатку, нельзя. Да притом я далеко не обладаю железным характером и после моих писем к тебе уже раза три отдавался силе природных влечений”… Попытка изменить свою природу насильственно едва не кончилась трагически. Он испытал тяжелейшее нервное потрясение». (Сидельников, 1992, с. 215–216, 220.)

«1877 год был переломным в жизни Чайковского. Силы композитора были к этому времени настолько истощены, чувствительность нервной системы так обострена, что одного факта личной жизни – неудачной женитьбы – оказалось достаточно, чтобы выбить его из обычной творческой колеи. Женитьба Чайковского, дожившего до 37 лет с врожденной антипатией к браку, к тому же нисколько не увлеченного своей невестой… поразила всех родных и близких композитора… Моральное состояние Чайковского было отчаянное и оно довелоегодосерьезного нервного потрясения». (Будяковский, 1935, с. 20–21.) «Осенью, вернувшись в Москву, он нашел уже новую квартиру, устроенную его женой… Невозможность совместного существования двух абсолютно чужих друг другу людей сказалась вновь. Обвиняя во всем себя, Чайковский пришел к мысли о самоубийстве и однажды, гуляя, поздно вечером “пошел на пустынный берег Москвы-реки” и, “никем в темноте не видимый, вошел в воду почти по пояс и оставался так долго, как только мог выдержать ломоту в теле от холода”. Опыт прошел бесследно. Чувствуя себя накануне психического заболевания, Чайковский по телеграмме, присланной по его же собственной просьбе из Петербурга, выехал туда. По совету психиатра, один из братьев Чайковского вскоре увез его за границу». (Глебов, 1922, с. 89–90.)

«Он не подозревал тогда, что принадлежит от природы к редко встречающемуся типу гомосексуала исключительного и какая бы то ни была коллизия с женщиной для него невозможна. Постижение этого факта пришло к нему во время недолгой брачной жизни с Антониной Милюковой: иллюзии по поводу женщин исчезли навсегда». (По-знанский, 1993, с. 49.)

Особенности творчества

«Единственное спасение в душевном горе – это работа».

П.И. Чайковский

«…Занятия музыкой в Консерватории, в особенности собственная композиторская работа, приводили его в странное возбуждение, которое он сам называл “шоком”. При этом он перед тем как заснуть, испытывал потерю чувствительности в руках и ногах или приступы дрожи во всем теле, страдал от переутомления или бессонницы. Порой у него случались самые настоящие галлюцинации, о которых он сообщил в письмах братьям, чем привел их в немалое волнение. Особенно тяжело ему пришлось во время сочинения Первой симфонии. В этот период у пего случился полномасштабный нервный припадок, который он предчувствовал заранее». (Ноймайр, 1997в, с. 238–239.)

«Как известно, Чайковский всю свою жизнь страдал (помимо всего другого) приступами того специфического чувства страха смерти и приступами невыразимой тоски, которыми так часто страдают эпилептики… Этим мы можем объяснить, что Чайковский в своих гениальных произведениях так необычайно сильно отражает свои тяжелые переживания невыразимой тоски, грусти и “нытья”. Эти чувства не давали ему возможность “нормально жить”, ему некуда было от них деваться, и невольно он их отражал в своих произведениях». (Сегалин, 1927, с. 127.)

«По словам проф. П.И. Лапшина, “Щелкунчик” сочинялся Чайковским в состоянии глубокой психической подавленности ради самозабвения». (Бузенберг, 1924, с. 136.)

[Как говорит музыковед Л.Д. Демь-янчук] «Доопределенного времени его спасала творческая работа, но вскоре он понял, что этот источник может быть исчерпан. А наслаждение тйорчеством было единственным спасением от точившей его тоски, поэтому в своих произведениях он изливал все страдания своей больной души, возможно, надеясь обрести спокойствие и ясность духа… Основная тема его музыкального творчества – сильная личность, обуреваемая всепоглощающей страстью, гибнущая в борьбе, но не смиряющаяся с насилием и злом. Его последняя Шестая симфония (1893 г.) – это крик истерзанной и измученной души, которая мечется в безысходной тоске. Мрачным настроением проникнуты все части симфонии. А от погребального “Со святыми упокой” из первой части веет леденящим холодом. Концовка симфонии проникнута прощальной и тихой грустью разлуки с жизнью, со всем дорогим и светлым, что было в ней».

[П.И. Чайковский писал Надежде Филаретовне фон Мекк] «Иногда я с любопытством наблюдаю за той непрерывной работой, которая сама собой, независимо от предмета разговора, который я веду, от людей, с которыми нахожусь, происходит в той области головы моей, которая отдана музыке». (Сидельников, 1992, с. 205.)

К вопросу о причине смерти

«Немногие знали горькую правду: Петр Ильич покончил с собой по приговору суда чести выпускников юридического училища, к числу которых он принадлежал. Еще за несколько лет до этого по столице передавались невнятные слухи, будто Чайковский состоял в связи то ли с сыном какого-то генерала, то ли с наследником престола. Скорее всего, это были лишь грязные сплетни, хотя друг композитора, великий князь Константин Романов давал для них основание». (Сосновский. 1992, с. 166–167.)

Гомосексуализм считают патологией в тех случаях, когда он вызывает у человека психологические и поведенческие расстройства. Мало кто из великих людей, имевших гомосексуальную ориентацию, тяготился своей природной аномалией в такой степени, какП.И. Чайковский. Еслиучестъ, что композитор пытался «бороться со своей природой», испытывал длительные депрессивные состояния, в отчаянии совершал суицидальные попытки, то можно говорить о выраженных аффективных и поведенческих нарушениях, связанных с гомосексуальностью. Возможно, что эта половая девиация усилила уже существовавшие в детском и подростковом возрасте психопатические расстройства. «Нервные припадки» носили, видимо, истерический (психопатический) характер, что согласуется также с художественным складом его личности. Если прав автор, доказывающий факт самоубийства композитора, то придется признать, что гомосексуальность сыграла в конечном итоге трагическую роль в судьбе Чайковского. Но вызванные ею переживания, которые «не давали ему возможность нормально жить», нашли свое отражение в его музыкальных произведениях, а, следовательно, не остались безразличными для творчества. Да, воистину странными и неведомыми путями ведет гений своих избранников.

ЧАТТЕРТОН (Chatterton) ТОМАС (1752–1770), английский поэт.

«И чтоб от боли сердце уберечь, Ты холоду велел по жилам течь».

Кольридж

«В шесть лет с помощью сестры он научился читать и начал жадно поглощать книги самого разного содержания: по музыке, математике, астрономии, философии, метафизике… Ему не было еще и десяти, когда в местной газете были опубликованы его первые стихи… В 11 лет в сундуке своего рано умершего отца, школьного учителя и музыканта при бристольском кафедральном соборе, Томас обнаружил обрывки рукописи XV века и, недолго думая, сфабриковал целый цикл поэм некоего средневекового монаха и поэта по имени Томас Раули. Причем с таким искусством, что они были приняты за подлинники многими почтенными учеными и писателями и вызвали бурные дискуссии в интеллектуальных кругах. Как мог возникнуть этот феномен – вундеркинд, который в 17 лет какой-то вулканической вспышкой поэтического дара ртимулировал новый поворот в развитии европейской культуры? Личность его во многом остается загадкой и сейчас, хотя масштаб его поэтического таланта сомнений не вызывает… Но, очевидно, была и обратная сторона этого дара, которая определяла его характер и, возможно, привела к самоубийству. С детства он не мог не ощущать своего превосходства – в школе над одноклассниками, в Лондоне над почтенными литераторами и учеными, которьш он морочил головы своими подделками… Его сестра вспоминала о нем: “Жажда быть первым проявилась у моего брата очень рано. Я помню, когда ему не было пяти, в играх со своими сверстниками он всегда выступал как их вождь, а они – как его покорные слуги”. А его кузина мисс Беллене, в доме отца которой он вначале поселился в Лондоне, так описывала его характер: “Он был горд, как Люцифер”». (htlp://www. rusmysl.ru/2002III/4420/ 442020aug01. html)

«Один из самых быстро взошедших литературных гениев, которых когда-либо видел мир, был отпрыском отца-алкоголика, умершего раньше, чем родился его удивительный сын, и женщины, длительное время страдавшей “нервным расстройством”. Его сестра, миссис Ньютон, перенесла приступ помешательства. В детские годы мальчик рос “очень угрюмым и молчаливым, был подвержен внезапным и странным приступам депрессии и гнева”. В возрасте 18 лет он покончил жизнь самоубийством. Незадолго до этого, по словам его квартирной хозяйки, он был “не в своем уме”. У него возникали внезапные приступы опустошенности и замкнутости, которые иногда наступали в то время, когда он разговаривал. “Он часто упорно смотрел в чье-нибудь лицо, ни слова не говоря, на протяжении четверти часа или дольше, пока это не становилось совершенно невыносимым”. Юношей он приобрел в своем родном городе славу безнравственного человека». (Nisbet, 1891, с. 104.)

«Характеризуется также биографами как натура с резко выраженными ненормальностями психики: необычайно возбужденный, импульсивный характер, с ранней юности склонный к самоубийству». (Сегалин, 1926, с. 93.)