Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 113 страниц)

Имя далеко не каждого поэта дает наименование литературному направлению. Гон-гора-и-Арготе в обывательском смысле слова, разумеется, «сума не сходил». Развившийся амнестический синдром («потерял память») после перенесенного «расстройства мозгового кровообращения» – явление в пожилом возрасте достаточно обычное.

ГОНКУР (Goncourt) де, ЭДМОН (1822–1896) и ЖЮЛЬ (1830–1870), братья, французские писатели, сочетавшие принципы реализма и натурализма. По завещанию Эдмона Гонкура в 1896 г. основана Гонкуровская академия.

«Гений – это талант умершего человека».

Эдмон Гонкур

«Неразлучные с детства, преданные всегда одним и тем же занятиям, имевшие во всем и ко всему одинаковые вкусы и наклонности, они представляют единственный в своем роде пример идеального литературного сотрудничества». (ЭСБ Биографии, т. 4, с. 230.)

«Свое литературное сотрудничество начали довольно рано: Эдмон занимался структурой произведения, а Жюль – стилем». (МЭБ, 2002, т. 3, с. 53–54.)

«Овдовевшая мать оставила сыновьям достаточно средств, которые позволили братьям жить в скромном комфорте без необходимости обязательной работы. Братья немедленно начали вести жизнь эстетов… В своей парижской квартире они пытались организовать образцовое домашнее хозяйство, но их жизнь состояла из непрерывных расстройств желудка, бессопиц и неврастении». (CD Britannica 2000.)

«В шумном и полном соблазнов Париже братья вели уединенную, чуть ли не отшельническую?кизнь, и хотя имели довольно широкий круг литературных знакомств, у них не было близких друзей; не знали они и сильных любовных увлечений, ни один из них не обзавелся семьей… В конце 60-х годов Жюль Гонкур заболел душевным расстройством, быстро приведшим его к полному распаду личности…» (Шор, 1972, с. 8, 20.)

«Оба брата были нервозными, сверхчувствительными людьми, поддерживающими свою невротичность». (Goncourt E.D.: цит. по Lange-Eich-baum. Kurth, 1967, с. 373.)

«Невроз у обоих братьев». (Grasset, 1907.)

«Переживший его Эдмон в течение нескольких лет не в силах приняться ни за какую большую работу. Он не оставляет только “Дневника” и продолжает вестй его изо дня в день. Лишь в 1877 году он публикует написанный теперь уже им единолично роман “Девка Элиза”, вновь обнажающий “жестокую реальность”». (Шор, 1964, с. 17.)

«После смерти Жюля в 1870 г. вкус к патологии, изощренность манеры все сильнее обнаруживаются в романах Эдмона Гонкура… В последнем романе Эдмона Гонкура – “Шери” (1884) – интерес к патологическому психологизму приближает книгу к истории болезни». (Потапова, 1991, с. 266–267.)

«Гонкуровские герои нервны, впечатлительны, легко ранимы. У некоторых из них эти черты соединяются с большим творческим дарованием (писатель Шарль Демайи, художник Наз де Кориолис) – по идее Гонкуров, истинный талант немыслим без “невроза”». (Шор, 1964, с. 14.)

К необычному писательскому феномену следует и подходить с нестандартных позиций. Так, в психоанализе существует понятие – «псевдовзаимностъ», когда члены одной семьи объединены способностью удовлетворять невротические потребности друг друга, что полностью подходит к братьям Гонкурам. Можно даже говорить о своеобразном взаимном «псевдонарциссизме», на котором держался творческий дуэт. Как только этот симбиоз был нарушен смертью младшего брата, надолго прекратилось творчество старшего. Когда же он вновь взялся за перо, то был уже в большей степени невротиком, чем раньше, так как оказался лишенным защитных и компенсирующих механизмов, что и нашло отражение в его произведениях.

ГОНЧАРОВ ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ (1812–1891), русский писатель и литературный критик. Вошел в историю мировой литературы как мастер реалистической прозы. Служил в канцелярии губернатора, в департаменте внешней торговли; с 1856 г. стал цензором и затем главным редактором официозной газеты «Северная почта».

Наследственность

[Отец] «Неравный брак его на молоденькой девушке не обещал здорового потомства, и действительно в детях его заметны следы неуравновешенности натуры и даже вырождения. Вообще, это была, по признан ю А.Н. Гончаро-ва’^и, “психически больная и нестойкая семья”». (Чеишхин, 1997, с. 282.)

«Отец очень религиозен, по семейным рассказам, был человек ненормальный, меланхоличный, часто заговаривался. Брат Гончарова, Николай Гончаров, был явно психически больной человек, часто перед 2-мя сальными свечами сидел он целыми часами и громко разговаривал сам с собой. Он был постоянно задумчив… Отличался чрезвычайной подозрительностью… Сестра Гончарова, Анна Музалевская, была по словам психиатра Лсвенштей-на – истеричкой… Говоря вообще о Гончаровском роде, охарактеризуем словами Александра Гончарова: “Это была психически больная и нестойкая семья”…Мать Евдокия Матвеевна… была жестокая женщина (круто расправлявшаяся со своими детьми…)». (Сегалин, 1925а, с. 53–54.)

Общая характеристика личности

«Так и в характере И.А. Г. с годами сказались отрицательные черты неврастенической неуравновешенности и даже признаки настоящей мании преследования. Но в то же время уже в детстве были заметны в Г. задатки огромной впечатлительности и исключительной наблюдательности, составлявшие основное в элементах его творческого духа». (Чеисигин, 1997, с. 283.)

К вопросу о психическом заболевании

«В литературных и светских кружках Петербурга давно ходили толки о том, что автор “Обрыва” заподозрил своего ближайшего сверстника Тургенева в похищении у него замысла лица Базарова, так как его собственный нигилист был им задуман давно, раньше появления “Отцов и детей”. И в начале семидесятых годов эта идея особенно сильно бродила в его душе… Я слышал от тех же лиц, что в половине семидесятых годов писательская подозрительность все в том же направлении дошла до того, что Гончаров видел во многом, выходившем тогда из-под пера парижских натуралистов, приятелей Тургенева, подкопы под него; находил у них даже свои сюжеты и замыслы лиц». (Боборыкин, 1986, с. 494.)

«Чем-нибудь из этих своих свойств Тургенев, вероятно, бессознательно уязвил и Гончарова, и на этой почве у последнего выросла так называемая навязчивая идея, подобная той, которой, как ныне оказывается, страдал драматург Стриндберг. Такая идея, как известно, сначала является лишь временами, отгоняемая рассудком, но затем рассудок перестает с нею бороться, и она овладевает вполне сознанием своей жертвы и образует своего рода безумный круг представлений, в котором уже все ей подчиняется и ею внушается… Так было и с Гончаровым, который вообще отличался мнительностью. Это состояние его, как видно из писем к

С. А. Никитенко, дошло до своего апогея в 1869 году…» (Кони, 1989, с. 67–68.)

«Бред преследования». (Мендельсон, 1927, с. 68.)

[Из письма от 31.12.1855 г.] «Хандра гложет до физического расстройства… [Из письма от 25.05.1868 г.] Забудьте навсегда все, что я говорил о своих галлюцинациях, и я забуду и отныне никогда – что бы ни случилось со мной – ни слова не произнесу о моих снах. Это бред и останется бредом. Мне теперь уже покойнее, а будет, бог даст, и совсем покойно… [Из письма 1869 г.] Живу ночью, а днем сплю, потому что страдаю бессонницей и крайним раздражением нерв и приливами…» (Гончаров, 1952, с. 293, 367, 386.)

«Начиная с шестидесятых годов, переписка его и воспоминания о нем разных лиц свидетельствуют, что в его характере, ранее более спокойном и общительном, все сильнее проступали чисто неврастенические и ипохондрические свойства… Ему мерещатся всюду происки врагов, им овладевает настоящая мания преследования. Его неотступно томит боязнь, что против него где-то ведется какая-то сложная интрига мнимых друзей, над ним в тиши издевающихся, и все они задаются целью, в особенности Тургенев, Ауэрбах и др., выкрасть содержание его романа, чтобы опередить в печати. В этом расстройстве им овладевают, наконец, мысли о самоубийстве…» (Чешихин, 1997, с. 308, 313.)

«Страдал несомненной душевной болезнью». (Ганнушкин., 1971, с. 761.)

«…Жил он одиноким, почти анахоретом, в довольно скучной обстановке, все время в одной и той же сумрачной квартире на Моховой, во дворе, в первом этаже, в которую не проникало Солнце». (Барсов, 1986, с. 516.)

«Перед нами крупнейший писатель, и притом представитель редкого литературного бесстрастия, который вместе с тем сплошь да рядом находился на границе настоящего безумия. Происходя из патологической семьи, некоторые члены которой даже кончили жизнь в доме для умалишенных, Гончаров был психопатически-мнительным человеком (главным образом в связи с состоянием погоды), одержимый по временам определенно-выраженной манией преследования». (Венгеров, 1993, с. 138.)

Особенности творчества

«Эйдетизм как предпосылка к художественному творчеству». (Кузнецов, Лебедев, 1972, с. 169.)

«…Лица не дают мне покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров – и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что все это носится в воздухе около меня, и мне только надо смотреть и вдумываться». (Гончаров, 1952а, с. 140.)

«…Устойчивость воображения надо допустить в писателе Гончарове: известно из его автобиографии, что он имел обыкновение вынашивать целый роман в голове, даже с разделением на главы. Лишь тогда Гончаров садился писать и, конечно, писал очень скоро». (Энгель-мейер, 1911, с. 28.)

«“В моей работе, – писал он Стасюлевичу из Мариенбада, – мне нужна простая комната, с голыми стенами, чтобы ничто даже глаз не развлекало, а главное – чтоб туда не проникал ни один внешний звук, чтобы вокруг была могильная тишина и чтобы я мог вглядываться и вслушиваться в то, что происходит во мне, и записывать. Да, тишина безусловная, и только”…Наконец, на творчество его влияли и физические недуги. Нервная восприимчивость, сидячая по необходимости жизнь и сильная склонность к простуде отражались на его настроении иногда в чрезвычайно сильной степени». (Кони, 1989, с. 59–60.)

Существует мнение, что на творчестве И.А. Гончарова его психическое расстройство никак не отразилось. «Романы Гончарова дажеутомляют своей нормальностью. Между тем это был полусумасшедший человек с тяжелейшими депрессиями и маниями». Сделаем только одно дополнение: сам творческий процесс у Гончарова, как мы видим, безусловно испытал патологическое влияние. В диагностическом плане, видимо, можно думать о хроническом бредовом расстройстве, так как симптомы психического заболевания писателя в наибольшей степени соответствуют этим критериям. При шизофрении бред обычно имеет более причудливое и нелепое содержание, шире представлены галлюцинации, формальные расстройства мышления и признаки снижения личности.

ГОРОВИЦ (Horowitz) ВЛАДИМИР САМОЙЛОВИЧ (1904–1989), американский пианист, представитель романтического стиля исполнения. Родился в России, с 1928 г. в США.

«Горовиц был бисексуалом, ипохондриком и страдал временами маниакально-депрессивными расстройствами… В 1953 году к депрессии Горовица, вызванной недоброжелательными отзывами в печати, прибавилась боязнь того, что один из участившихся приступов колита случится с ним во время выступления. Все это обусловило исчезновение пианиста на двенадцать лет из поля зрения публики. В начале 80-х годов чрезмерная зависимость от лекарств сказалась на игре Горовица, и он вынужден был сделать перерыв в выступлениях – на этот раз только на полтора года». (Дональдсон, 1995. с. 80.)

«…Мы обменялись крепким рукопожатием. В отличие от многих пианистов Горовиц не боялся, что кто-нибудь повредит ему пальцы…В характере пианиста нелицеприятные черты – капризность, нарциссизм, высокомерие, лень, переменчивость настроений, пренебрежение к личности собеседника. Отсюда – традиционный вывод о демонизме Маэстро», (http://forums. ng.ru/post/extheme)

Особенности творчества

«Он дает бесчисленные концерты для сбора средств на борьбу с фашизмом и за это в 1944 году получает американское гражданство. Он играет много и часто – до тех пор, пока в 1953 году снова не наступит депрессия. Тосканини уже нет в живых – никто не в силах заставить его вернуться к выступлениям. Горовиц официально заявляет о прекращении своей карьеры. Правда, спустя некоторое время он разрешает компании CBS оборудовать у него дома мини-студию, где записывает на пластинки неброские сонаты Скарлатти и Черни – музыку, которая до тех пор считалась пригодной только в качестве учебного материала… Горовиц возвращается на концертную эстраду только в 1965 году – известие об этом всколыхнуло весь музыкальный мир, в Нью-Йорке за билетами с ночи выстроилась такая очередь, что сюжет об этом попал в сводку новостей… Часто случающиеся отмены концертов раздражают антрепренеров. Несмотря на маску самоуспокоенности, кажется, что артист не уверен в себе – в контрактах он всякий раз оговаривает право на отмену концерта чуть ли не в последний момент. В 1975 году он снова “уходит”, в 1981-м – возвращается, чтобы вскоре опять прервать концерты… По свидетельству немногочисленных друзей'Горовица, имевших счастье слушать его в семейном кругу, Горовиц помнил наизусть чуть ли не всю существующую музыку – не только все сонаты Бетховена, но и оперы Вагнера и квартеты Брамса. Если не существовало клавира – мог подобрать по памяти. И при таком сверхсвободном обращении с материалом на протяжении жизни его репертуар публичных выступлений только сужался!.. Он играл до самого конца. И все это время, весь свой артистический марафон, начиная с далекого дебюта 1921 года в Харькове и кончая записью, сделанной у него дома за несколько дней до смерти, в 1989 году, он стремился к тому, чтобы свести воедино в своей игре “здравый смысл, сердце и технику”». (http://www.sem40.ru/ famous2/e362.shlml).

Как видим, периодические депрессивные приступы (видимо, протекающие в рамках рекуррентного депрессивного расстройства) у Горовица не помешали творческому развитию гениального пианиста.

ГОРЬКИЙ МАКСИМ (наст, имя и фам. Алексей Максимович Пешков) (1868–1936), русский писатель, публицист, общественный деятель. Одна из ключевых фигур литературного рубежа XIX–XX столетий («серебряного века») и литературы советского периода. Оказал большое влияние на формирование теории социалистического реализма.

Наследственность

[Дед по отцовской линии] «…был офицером русской армии при Николае I, который, впрочем, лишил его этого чина за жестокость с солдатами. Если вспомнить то время, когда Николаевский режим отличался вообще суровостью в военных сферах, то каков должен был быть этот поручик-дед Горького, если даже Николай лишил его чина за жестокость. Надо представить себе, что поручик Пешков был просто чудовищем. И к сыну он, по-видимому, относился не с большей мягкостью, чем к солдатам. Отец Горького бежал из дому, будучи еще юным…» (Сегалин, 1925а, с. 45.)

[Отец] «Максим Савватеевич не отличался такой жестокостью, как его отец, но и у него встречаются выраженные психопатические черты, позволяющие отзываться о нем как о психопате…» (Галант, 1925, с. 116.)

[Дед по линии матери] «…был даже до некоторой степени бестолковым стариком, растратившим впоследствии в короткое время все свое состояние, а в глубокой старости он лишился ума, заболев, очевидно, старческим слабоумием… Мать Горького… была самая обыкновенная, заурядная женщина и не без сильной примеси психопатических черт… С дядьями Алексея (Горького), Михайло и Яковым Кашириным, мы имели уже случай познакомиться. Это были отчаянные алкоголики, которым убить человека было нипочем. Яков был, видимо, тяжелый садист. Он бил и убилжену в постели…» (Тамже, с. 120, 126–127.)

Общая характеристика личности

«Счастье – это когда человек хорошо выдумал себя и любит, выдумку о себе…» М. Горький. «Чужиелюди»

«…Тяжелые травмы (часто по голове!) и болезни не могли, конечно, остаться без всякого влияния на слагав-

шуюся общего конституцию Горького, и в них нам придется усматривать один из тех моментов, которые способствовали развитию в нем предрасположения к душевным болезням…Вспышки детского гнева и жестокой мести, как и многие другие человеконенавистнические поступки Алексея Пешкова, не представляли, к счастью, самое нутро, настоящее ядрышко его психоконституции……Когда Алексей Пешков развивался в Максима Горького, тот налет садизма, который отмечался у великого писателя в детстве, совершенно испарился, и М. Горький оказался по своей природе – мазохистом!…Однако, пока совершился полный метаморфоз Алексея Пешкова в Максима Горького, мы видим первого тяжело страдающим под бременем очень неблагоприятной, отягчающей наследственности. Мы отмечаем у Алексея Пешкова сильное предрасположение к душевным заболеваниям, суицидоманию, пориома-нию и много других психопатических черт, каковы жестокосердие, мстительность, моральная дефективность, человеконенавистничество, озорство ит. д.». (Галант, 1925, с. 130, 132, 135.)

[Декабрь 1887 г.] «Купив на базаре револьвер барабанщика, заряженный четырьмя патронами, я выстрелил себе в грудь, рассчитывая попасть в сердце, но только пробил легкое…» (Горький, 1973а, с. 84.)

«Мучительные искания, личная неустроенность – все это привело юношу в состояние временной душевной депрессии. Газета “Волжский вестник” от 14 декабря 1887 г. (№ 325) поместила в хронике следующую заметку: “12 декабря, в 8 часов вечера, в Поддужной улице, на берегу реки Казанки, нижегородский цеховой Алексей Максимович Пешков… выстрелил из револьвера себе в левый бок, с целью лишить себя жизни…”. 31 декабря члены Казанской духовной консистории рассмотрели дело о покушении на свою жизнь цехового Пешкова. Из протокола: “Во время пребывания его в больнице никакого психического расстройства замечено не было”. Был предан “приватному суду его приходского священника с тем, чтобы он объяснил ему значение и назначение здешней жизни, убедил его на будущее время дорожить оною как величайшим даром божиим…”. Протоиерей Петр Малов дважды вызывал к себе Пешкова, но тот отказался явиться». (Дмитриева, 1972, с. 573–574.)

[Декабрь 1889 г.] «…Явился на призывной пункт, но в солдаты его не взяли: “пробито легкое насквозь… расширена вена на ноге”… Рассказ “О вреде философии” – художественно обработанный эпизод из жизни писателя, относящийся к лету 1890 г.». (Горький, 1973а. с. 175. 567.)

«Горький, пролетарий, не одевался ни по рабочему, ни по мужицки, а носил декоративный костюм собственного изобретения. Этот ложно-русский костюм, тем не менее, быстро вошел в моду среди литературной богемы и революционной молодежи…» Анненков, 1991, т. 1, с. 26.)

«…Из описания Горького в состоянии заключить, что описуемая им в “О вреде философии” душевная болезнь сопровождалась сильными припадками лихорадки, и вся его болезнь может быть определена психиатрически как лихорадочный, делирий (Delirium febris)… За этот диагноз говорит то характерное сочетание симптомов – фантазии иллюзий, галлюцинаций, аффекта страха – на которые мы уже указали, иллюстрируя их выдержками из описаний Горького своей болезни, сновидной оглушенностью и лихорадкой… Психиатр проконсультировал Горького и сказал: “Вам, дружище, прежде всего надо забросить ко всем чертям книжки и вообще всю дребедень, которой вы живете… Вам необходим физический труд… Предоставьте воздержание другим, а себе заведите бабенку, которая пожаднее в любовной игре, – этобудет полезно’’… Горький упоминает много раз, что у него половое влечение Ji юности было слабо развито…» (Галант, 1925а. с. 52–55.)

«Живя на острове Капри, Максим Горький работал над второй частью повести “Город Оку ров”. В ней есть эпизод, когда муж в припадке ревности убивает ножом свою жену. Когда он описывал эту сцену, жена его Мария Федоровна Андреева услышала, как он вскрикнул в кабинете и как что-то тяжелое упало там на пол. Когда она вбежала туда, то увидела следующее: “На полу около письменного стола во весь рост лежит на спине, раскинув руки в стороны, Л.М. Кину-лась к нему – не дышит! Приложила ухо к груди – не бьется сердце! Что делать?.. Расстегнула рубашку… чтобы компресс на сердце положить, и вижу – с правой стороны от соска вниз тянется у него по груди розовая узенькая полоска… А полоска становится все ярче и ярче и багровее…

– Больно как! – шепчет…

– Да ты посмотри, что у тебя на груди-то!

– Фу, черт!.. Ты понимаешь… Как это больно, когда хлебным ножом крепко в печень!..

(1 ужасом думаю – заболел п бредит!.. Несколько дней продержалось у него это пятно. Потом побледнело и совсем исчезло. С какой силой надо было переживать описываемое?” (Из воспоминании М.Ф. Андреевой). Горькийдо такой степени ярко представил боль, се ощущение, рану этой женщины, что у него образовалась стигма». (Лебедев. 1977. с. 83–84.)

«Ярко проявлялось у Горького особенно в последние roju>i жизни эмоциональное слабодушие. “Я видел немало писателей, которые гордилшч. том. чго Горький плакал, слушая их произведения. Гордиться особенно нечем потому что я, кажется, не помню, вад чем он не плакал, – разумеется, кроме совершенной какой-нибуд1> чепухи. Нередко случалось, что, разобравшись в оплаканном, он сам же ei'oбранил, во первая реакция почти всегда была – слезы. Его потрясало и умиляло не качество читаемого, а сама наличность творчества, тот факт, что вот – написано, создано, вымышлено… Ввиду его бессмысленных трат домашние отнимали у пего все деньги, оставляя на карманные расходы какие-то гроши”». (Ходасевич, 1989. с. 16, 18.)

[1919 г. | «Память у Горького выше всех других его умственных способностей. Способность логически рассуждав. у него мизерна, способность к научным обобщениям меньше, чем у всякого 14-летнего мальчика». (Чуковский, 1991, с. 133.)

«В эти годы, 1918—21, Горький много болел и сильно старел. Кровохарканью он привык не придавать особого значения, курил непрестанно, пил довольно много, но пьяным его никто никогда не видел… Возможно, что вынужденное молчание и связанная с ним депрессия больше, чем что-либо другое (яд, туберкулез, возраст и т. д.), привели Горького к смерти». (Берберова, 1991, с. 130, 300.)

«…Опричник Сатаны – твой получил венец. / От недр народных ты имеешь дар словесный / И хлещешь тех кнутом, кто спутан в доле тесной. / Оплата добрая за дар златых колец. / Ты переменный дух. Поступок твой – бесчестный. / И кто в тебе сильней: слепец иль просто лжец?» (Бальмонт К.Д. «Открытое письмо Максиму Горькому»)

Максим Горький – один из немногих, на первый взгляд психически здоровых и официально признанных в СССР гениев. Здоровый в том смысле, что у него не отмечено какое-либо серьезное психическое заболевание. Вместе с тем приведенные патографические сведения позволяют сделать несколько предположений. Попытка самоубийства в 20-летнем возрасте мало похожа на демонстративный поступок истерической личности. Слишком уж «жесткий» вид суицида был избран. Предпочтительнее думать о выраженной депрессивной реакции, что подтверждают и сопутствующие обстоятельства. А вот стигматизация, произошедшая во время работы над повестью «Город Окуров», имеет в своей основе механизмы чисто истерические (подобный феномен отмечался у Франциска Ассизского – см.). Эмоциональное слабодушие, которое присутствовало у Горького в последние годы, – верный признак психических нарушений при церебральном атеросклерозе. Таким образом, 1) «психическое здоровье» Горького было весьма относительным; 2) имевшие место психические расстройства нашли свое отражение в его литературном творчестве.

ГОТЬЕ (Gautier) ТЕОФИЛЬ (1811–1872), французский писатель и критик, один из вдохновителей группы французских поэтов «Парнас». Обосновал теорию «искусства для искусства».

«В погоне за стихом., за ускользнувшим словом,

Я к замкам уходить люблю средневековым…»

Т. Готье. «Средневековье»

«Рожденный живописцем, Готье должен был спустя некоторое время из-за ослабления зрения забросить кисть и холст и начать писать стихи и прозу». (Арнаудов, 1970, с. 72.)

«Издав “Мадемуазель де Молен” – игу, бившую по нервам обывателя-моралиста и снабженную к тому же дерзким предисловием, – Готье не только привлек к себе внимание таких серьезных писателей, как Бальзак, но и вызвал негодование добропорядочной публики: лавочники на улице показывали ему кулак и грозили судом. Это был успех, но Готье не сумел его закрепить. Он был пассивной натурой и всегда предпочитал плыть по воле волн, а не прокладывать свой собственный маршрут: 1836 год оказался для него не только годом триумфа, но и годом закабаления: литературный делец Эмиль де Жирарден, вполне оценивший легкое перо Готье-критика, его блестящие очерки о Вийоне, Теофиле де Вио, Сирано де Бержераке, Скарроне, впоследствии вошедшие в сборник “Гротески” (1844), предложил ему вести отдел художественного фельетона в только что созданной газете “Ла Пресс”, Готье подписал постоянный контракт, и с этого момента началась его журналистская каторга, не прекращавшаяся до самой смерти…» (hltp://shadow.philol. msu.ru/ – forlit/GautierPage. him)

«Известный французский психиатр Ж. Моро де Тур, автор труда “Гашиш и душевное расстройство”, вспоминает, как начал одурманиваться наркотиками Теофиль Готье. Писатель, не подозревавший о такой силе действия наркотика, был настолько потрясен, что поделился своими впечатлениями на страницах газеты “Пресс”. После краткого изложения истории наркотиков Готье описывает апокалипсический кошмар, в который повергает его гашиш». (Бабоян, 1973, с. 70.)

«Однажды Готье появился в театре на представлении Гюго “Эрнани, или Кастильская честь” в средневековом пурпурном камзоле. Этим цветом он бросил своего рода вызов “бесцветности” эпохи Реставрации. Вообще, он был человеком, отличавшимся необычностью своих выходок и суждений», (http://fplib.ru/ literature/forlit/french/gautier.html (opt,mozilla,pc,russian, win,new))

[1857 г.] «Готье – тяжелое, одутловатое лицо с заплывшими чертами, словно заспацное, интеллект, затонувший в бочке материи, усталость гиппопотама, перемежающееся внимание, глухота к новым мыслям, слуховые галлюцинации: слышит сзади то, что говорят ему спереди». (Гонкуры, 1964, т. 1, с, 124.)

[1863 г.] «После “Капитана Фракас-са” в жизни и творчестве Готье начинается спад… Возможностей выйти из этого упадка Готье уже не видит. Он становится раздражительным, злым, нервным. В его письмах крики тоски и отчаяния. “Я ужасно устал… Разбит, раздавлен, растворен, рассыпан, опустошен. Я похож на штаны, которые бросили в угол комнаты, даже не вытащив из сапог”, – жалуется он Карлотте Гризи (1866 г.)». (Столбов, 1972, с. 38.)

«Ни я не мил, ни мне ничто не мило; / Моей душе со мной не по пути; / Во мне самом давно моя могила – /Ия мертвей умерших во плоти». (Готье Т. «Змеиная нора».)

«Работал Готье с удивительной легкостью – без черновиков и поправок. “Муки творчества”, поиски “нужного слова”, флоберовская каторга “стиля” были чужды и непонятны ему. Подлинное мучение состояло для Готье лишь в том, чтобы заставить себя подойти к письменному столу (“Ни в коем случае не следует класть голову на плаху до того, как пробьет твой час”), но, взявшись за перо, он менее всего походил на вдохновенного поэта-романтика с всклокоченной шевелюрой и безумным взором, вперенным в неведомую даль, “творца”, в безнадежном отчаянии ощущающего пропасть между бесконечной глубиной своего внутреннего мира и “конечностью”, убогим несовершенством тех выразительных средств, какими он располагает. Напротив. “Я работаю степенно, – говорил Готье Гонкурам, – словно уличный писец…”» (http://shadow.philol.msu.ru/ – forlit/Gautier Page, htm)

В последние Роды много пишут об ужасах «героиновой ломки». Но у Готье имела место всего лишь зависимость от гашиша (гашишизм); т. е. он курил ту самую «травку», которую сегодня многие старшеклассники даже не считают наркотиком. А как убедительно и красочно описана у него наркотическая депрессия, являющаяся следствием злоупотребления гашиша!

ГОФМАН ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ (1884–1911), русский писатель и критик.

[Из воспоминаний Ходасевича]. «Тихий, задумчивый, большеглазый, В.В. не любил шумных игр, а научившись читать, много времени проводил за книгами. Любил играть в куклы с сестрами и в эти игры вносил элемент фантастический… Неврастения, медлительная мучительница, преследовала его со всею свитою обычных своих спутников: с резкими сменами настроений, с минутными порывами щемящей радости и безвыходного отчаяния, с вечной мечтой успокоиться, приняться за систематическую работу – и с невозможностью это осуществить, с желанием работать, когда работать мешают, – и томительной ленью, когда препятствий к работе нет. Отсюда – боязнь одиночества, сидение по ресторанам, изнурительные блуждания по ночным улицам, когда весь мир представляется тонким кошмаром, когда все кажется неизреченным, когда каждое слово, каждое явление таит в себе множество намеков, целый ряд значений имеет свой явный смысл – и еще множество тайных, едва уловимых… Так жил в Петербурге Гофман последний год. Неврастения толкала его на странные поступки, превращавшиеся в кошмары, – а кошмары, язвительные кошмары средь бела дня, осознаваясь как таковые, взвинчивали неврастению… О ней сообщает он в письме из Павловска: “В субботу, на бенефисе здесь, я танцевал – Бог знает с кем и как. Впрочем, о таком позоре лучше не рассказывать. Неврастения моя продолжается. Помыслы о гипнотизме привели пока к выписке шарлатанской книжонки по газетам, где обещаются чудеса, если выписать еще 12-рублевый курс. Завтра отправлюсь (непременно) к градоначальнику испрашивать разрешение на револьвер. Хочу стрелять лягушек”». (http://www.silverage.ru/poets/ hodas _gofman.html).

«Был он задумчивый, грустный, изящный; на его тонком облике лежала печать меланхолии, и тихою нотой звучит воспоминание о нем, о поэте-паже». (Айхенвальд, 1998, т. 2. с. 163.)

«В июне 1911 г. Гофман отправляется в заграничное путешествие, в начале июля обосновывается в Париже, где в состоянии внезапного психического расстройства кончает жизнь самоубийством». (Лавров, 1989а, с. 660.)

[Из воспоминаний Ходасевича] «…Стало несомненным, что Виктор Викторович покончил с собою, как бы в припадке острого помешательства. Слова, сказанные им хозяину отеля (“Зовите полицию, я сошел с ума”), – не случайны. За несколько дней до того случилось, что в той же гостинице какая-то женщина заболела психическим расстройством в очень буйной форме, и ее отправили куда-то при помощи полиции. Случай этот произвел на Виктора Викторовича сильное впечатление, вплелся в круг тех мучительных образов, что предстали ему в последние дни жизни среди тесного Парижа, раскаленного жарой, висевшей тогда над всей Западной Европой… Мне лично думается, что страх перед надвигающимся безумием начал мучить Виктора Викторовича гораздо раньше тех дней. Этот-то страх и заставлял его пугаться перемен в почерке, пропусков слов в письмах и проч. Тревоги последних дней, простреленный палец, жар, сумасшедшая женщина – все это вызвало в нем, конечно, целый хоровод волнений, тревог, испугов; все это породило ряд мучительных и тяжелых мыслей, породило ощущение бреда. Это-то состояние привыкший пристально следить за собою Гофман и принял за начало безумия. Может быть, безумие начиналось действительно. Возможно, что налицо был так называемый травматический психоз – следствие поранения пальца. Чтобы от него спрятаться, Гофман схватился за револьвер». (http://ivwiv.siluerage.ru/ poets/hodas_gofman.html).