Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 113 страниц)

«Первые признаки заболевания мозга в 1880 г. Было констатировано расширение зрачков (аккомодационный паралич). Для работы за столом прописаны выпуклые стекла. Односторонние мигрени… В 1891 г. после лечения его знаменитым невропатологом выставлен диагноз “неврастении”, хотя уже появлялись бредовые идеи величия». (Vierordl, 1910, с. 174–175.)

[1887 г.[ «Тысячу раз приходя в отчаяние от боли, которую причиняют ему глаза, от бесконечных мигреней, от галлюцинаций, холодно взвешивая возможность победы безумия, Ги думает о самоубийстве. Он говорит об этом почти теми же словами, что и его герои». (Лану, 1997, с. 253.)

«К постоянной боли в глазах теперь прибавилось общее недомогание. Страх перед зеркалами, возникший в 1882–1883 годах, в 1889 году усиливается, а галлюцинации учащаются. Как и его корабль, Ги подвержен циклотимии ветров. Этот волчок не знает усталости; скорость вращения все возрастает… Шутовская эйфория сменяется периодами глубокой депрессии, все более частыми идлительными… Эти резкиесме-ны настроения, эти внезапные исчезновения, эта жестикуляция в споре с воображаемым собеседником, скандалы у принцессы Матильды и в других местах и главным образом вновь появившийся на сцене Двойник, который согласно германским легендам является вестником близкой смерти… все это предвещало начало конца». (Там же, с. 315, 318.)

[1891 г.] «В период увлечения гребным спортом у Мопассана наблюдалось странное поведение: бурная подвижность и неутомимые физические упражнения сменялись периодом депрессии и упадка. Душа общества, весельчак вдруг преображался в существо апатичное и унылое… Зрительные галлюцинации сопровождаются теперь галлюцинациями слуховыми. Он притворно смеется над своим несчастьем». (Лапу. 1997, с. 87–88, 346.)

«1 января 1892 года Мопассан находился днем в гостях у матери. У него начался бред, и он желал уехать в Канны. Мать тщетно пыталась успокоить его… Ночью Мопассан пытался покончить с собою, нанеся себе глубокую рану в горло ножом». (Данилин, 1951,

с. 30.)

«7 января 1892 г. после попытки самоубийства был помещен в психиатрическую лечебницу в Пасси, где имели место состояния возбуждения, галлюцинации, идеи преследования, величия и

т. п., короче – все то, что должно быть при прогрессивном параличе». (Vierordt, 1910, с. 175.)

«25 марта 1893 года больной пережил приступ конвульсии, напоминавший эпилептический припадок. Страдания продолжались шесть часов. Такие приступы повторяются двадцать пятого апреля и двадцать пятого мая. После этого его придется кормить с ложки». (Лану, 1997, с. 404.)

«Задолго до помещения в психиатрическую лечебницу у него стали появляться состояния тоскливости, доводившие его временами до отчаяния… Такие состояния, то возникавшие, то снова пропадавшие… становились постепенно все более продолжительными и глубокими, пока, наконец, не привели несчастного романиста к мысли о самоубийстве, каковую он и попытался, в конце концов, осуществить. За несколько дней до этой попытки Мопассан пишет: “Я чувствую себя все хуже и хуже, не могу ничего есть, голова идет кругом… Я умираю. Я думаю, что через два дня меня не будет в живых…” Попытка перерезать себе горло не удалась больному, он был спасен от смерти, но уже не вернулся к сознательной жизни. Через полтора года Мопассан умер в лечебнице». (Зиновьев, 1927, с. 39.)

[В лечебнице для душевнобольных] «восемнадцать месяцев его преследовали страшные видения, рожденные повреждением ума. То он воображал себя соленым овощем, но каким – сказать неумел. То жаловался, что слуга украл у него 60 000 франков. То втыкал в землю ветку: “На следующий год здесь вырастут маленькие Мопассаны”». (Свирин, 2001, с. 116.)

«Ги де Мопассан был одним из самых выдающихся любовников в современной французской истории. Утверждают, что Мопассан имел сексуальные контакты с тысячами молодых женщин, занимаясь сексом практически ежедневно на протяжении более четверти века. Мопассан сам больше гордился своими сексуальными подвигами, чем своими литературными произведениями. Он обладал тремя качествами, благодаря которым стал таким популярным любовником: он мог подолгу продолжать заниматься любовью без эякуляции, испытывать оргазм много раз подряд и довести до состояния оргазма практически любую партнершу». (Уоллас, 1993, с. 161.)

«Приобретенная по наследству легкая психопатияность и имеющиеся невротические нарушения были усилены сифилитическим заболеванием, алкоголизмом и переутомлением. С 1882 г. начались депрессивные приступы. С 1883 г. – галлюцинации зрения, слуха, обоняния и осязания. С 1885 г. – изменение характера. В 1882–1885 гг. произошел резкий подъем творческой продуктивности благодаря психопатологическим нарушениям. С 1886 г. – падение творческой активности. Диагноз: прогрессивный паралич или сифилис головного мозга». (Lange-Eich-baum, Kurth, 1967, с. 461.)

Особенности творчества

«В рассказе “ Lui” рисует он явление, известное в науке под именем Autoscopie externe²⁴¹. Рассказ написан под непосредственным переживанием этого явления Мопассаном. В “Lui” Мопассан рассказывает, как, вернувшись однажды вечером после дня, проведенного в одиночестве и нервном воз-буждении, герой рассказа находит дверь квартиры отпертой, войдя в комнату, он видит человека, сидящего в кресле и греющегося у камина. Он протягивает руку, чтоб опустить ее на плечо сидящего, кресло пусто… С этой минуты во мраке ночей он будет жить в невероятном страхе увидеть снова таинственного двойника, созданного его галлюцинацией. В 1889 г. Мопассан переживает следующую галлюцинацию. В то время как он сидел за письменным столом, дверь его кабинета отворилась, и в комнату вошла его собственная фигура, села против него, опустив голову на руку, и начала диктовать то, что он писал. Когда он кончил и встал с места, видение исчезло… По собственному его признанию, у него есть если не целые произведения, то отдельные страницы, написанные под влиянием наркотиков, например, отдельные места в “Sur L'eau”²⁴². Нарког тические средства он стал употреблять в борьбе с невралгиями (употреблял эфир, морфий, кокаин, гашиш). К эфиру он начал прибегать в качестве лекарства против невралгии, мало-помалу стал привыкать и злоупотреблять. Он описывает его действие таким образом: “То не сон, не грезы, не болезненные видения, вызываемые гашишем или опиумом, то – необыкновенное обострение мышления; новая манера видеть вещи, судить и оценивать жизнь, сопровождаемая полной уверенностью в том, что эта манера и есть истинная. Это возбуждение сопровождается радостью и опьянением”». (Сегалин,1926а, с. 41, 69.)

«В романе Мопассана “Милый друг”²⁴³ есть описание размышлений Дюруа перед дуэлью. В рассказе “Трус” есть точно такая же сцена, в тех же словах и выражениях. Едва ли такой мастер, как Мопассан, сознательно переписал отрывок из одного произведения и вставил в другое²⁴⁴». (Вейн, Каменецкая, 1973, с. 183.)

«Разумеется, в то время уже было известно, что Мопассан нередко отождествлял себя со своим героем… “Милый друг – это я”, – говорил Ги, смеясь, когда роман только-только появился в продаже <…> Критик вынужден отметить существенное сходство автора и героя: сексуальность, карьеризм, внешность, пренебрежение к женщинам, атеизм, лю, бовь к родному краю, любовь к воде, страх перед смертью… Мопассан своим “Орля”²⁴³ вызвал неразрешимый спор между психиатрами и критиками. Первые с легкостью обнаруживают в его творчестве признаки умственного расстройства, которые вторые с возмущением отвергают. Правдоподобность истории, рассказанной в “Орля”, смущает и настораживает». (Лану, 1997, с. 212, 254–255.)

«В 1887 году выходит сборник рассказов “Орля”. Одноименный рассказ – дневник человека, постепенно теряющего рассудок. Удивительно тонкий самоанализ ощущений героя несомненно принадлежит автору. Несомненно и то, что сама психопатологическая симптоматика ему знакома. От едва приметных зарниц, предвещающих развитие заболевания: “Последние дни меня немного лихорадит, как-то немо-жется, вернее, тоскуется”, – автор ведет своего героя через неуклонное прогрессирование болезни, в которой все большее место занимает сначала безотчетный беспричинный страх: “…Мне страшно… Чего? До сих пор я не знал никаких страхов… Распахиваю шкафы, заглядываю под кровать… и прислушиваюсь. прислушиваюсь… К чему?..” Затем к страху присоединяется бредовая настроенность. Герою рассказа начинает казаться, что его кто-то преследует, “крадется след в след так близко, что вот-вот коснется…” Временные спонтанные улучшения состояния носят относительный характер, так как сопровождаются раздражительностью и беспричинными перепадами настроения. Менее чем через два месяца от начала болезни герой “Орля” начинает галлюцинировать: “…Стебель одной из роз вдруг склонился, словно его пригнула незримая рука, а затем сломался… Потом роза описала кривую – казалось, кто-то поднес ее к лицу понюхать…” Через три месяца происходит кристаллизация бреда: “…Рядом со мной существует кто-то невидимый… он пьет воду и молоко, дотрагивается до вещей, поднимает их, переставляет с места на место, то есть вполне материален, хотя и неуловим для наших органов чувств…”. Этот “кто-то” вселяется в хозяина дневника – автора рассказа и “диктует… все поступки, все мысли, все движения!” Попытки нейтрализовать “невидимку”, избавиться от него и даже убить его безуспешны. Наконец бред становится глобальным, планетарным, всеобъемлющим: “Царству человека настал конец. Он пришел: тот, кого предчувствовали охваченные первобытным ужасом наши простодушные предки…” Дальнейшее поведение больного в учебниках психиатрии квалифицируется как “преследуемый преследователь”. Установление железных жалюзи и решеток на дверях сопровождается идеей уничтожения “невидимки”, и автор дневника поджигает дом. Но это не избавляет больного от бреда. Рассказ завершается фразой– “…Мне остается одно – убитьсебя!”» (Якушев, 2000, с. 15.)

«Глубокий пессимизм его произведений явно патологичен. Произведения благодаря патологическому компоненту (настроение, галлюцинации и т. д.) интересны и оригинальны по содержанию, но форма более поздних уже повреждена. С 1885 г. изменение творческого стиля из-за паралича». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 61.)

«…Был предан всю свою жизнь лишь одной женщине – своей матери. Все же остальные женщины проходили мимо него… Был же он очень одинок и, в общем, никому не нужен, всю жизнь на случайных женщинах вымещал собственное раздражение против своих особых отношений с матерью. Дело, стало быть, не в сифилисе, а в Эдиповом комплексе Мопассана: вот он-то и давал ему импульс к творчеству, а не прогрессивный паралич». (Буянов, 1994. с. 33.)

Заражение сифилисом далеко не у всех больных приводит к развитию прогрессивного паралича. Однако тяжелейшая наследственность Мопассана и собственные психические (эмоциональные) расстройства могли сыграть роль предрасполагающего фактора. Бессонница, головные боли, нарушения влечений, «тяжелая неврастения», дальнейшее усиление аффективных нарушений, неврологическая симптоматика с расстройством зрения, галлюцинации, суицидальная попытка, бредовые переживания оставили свой след в его произведениях и явились ступеньками той лестницы, по которой последовательно опускался Мопассан во мрак полного психического распада.

МОРЕНО /Могепо/ ЯКОБ ЛЕВИ (1892–1974), ученый-психолог и психиатр румынского происхождения, один из создателей групповой психотерапии и социометрии. С1927 в США; основал Институт социометрии и психодрамы (1940).

«Его личная судьба, такая удивительная с любой точки зрения, во многом объясняет развитие его теорий и терапевтических техник». (Марино, 2001, с. 12.)

«…Родители Морено разошлись: отец, по-видимому, уехал к себе на родину в Стамбул, а Морено, который в этом конфликте принял сторону отца, фактически ушел из семьи, где оставались его мать, братья и сестры, надел на себя темно-зеленую мантию, доходившую ему почти до щиколоток, отрастил бороду и “принял на себя роль пророка”. С самого раннего детства он чувствовал себя маргинальной личностью… В подростковом возрасте он начинает избегать своего имени, поскольку имя пророка, как и имя Бога, не должно называться людьми, а он почувствовал себя пророком. В 15 лет он так поглощен ролью благодетеля человечества, что не понимает, каким парадоксальным и странным его поведение кажется обычным людям. “Единственный способ избавиться от синдрома Божественности – это проиграть его”, – решает Морено и живет в этой роли не только на людях, но и наедине с самим собой. “ Психодрама моей жизни предшествовала психодраме как методу. Я был первым пациентом психодраматической терапии, протагонистом и режиссером в одном лице”». (Сидоренко, 1992, с. 2.)

«Если кто-то из детей называл его Якобом или Жаком, он просто не откликался. Он реагировал только в том случае, если вместо имени использовалось местоимение “ты”. С этого началась столь важная для него тема “безымянности”. Эта безымянность, как мы видели, коренилась в ощущении своей избранности Богом… Позже он присвоит себе отцовское имя Морено и почувствует себя творцом новой династии». (Марино, 2001, с. 32–33.)

[1906 г.] «Он уходит, из школы и какое-то время проводит в уединении, занимаясь размышлениями и чтением… Он отвергает финансовую помощь двух своих дядюшек, поскольку хочет быть независимым. Иногда Морено совершает странные поступки, окружающие озабочены его состоянием; иные люди прямо говорят, что юноша, по-видимому, психически болен… Морено стал вести себя вызывающе, а кроме того, после довольно бурного периода сексуальной жизни он полностью прекратил все взаимоотношения с женщинами. Морено начал читать мистиков». (Там же, с. 39–40.)

«Я стал пророком не в один момент. Это был медленный постепенный рост, можно увидеть, что многое было предопределено еще в моем раннем детстве. Этим объясняются моя твердость и ус-трйчивость и то, почему у меня не было психических отклонений, которые меня разрушали бы (“Автобиография”, 1985 г.)». (Марино, 2001. с. 48–49.)

«В 1920 году экзистенциальная мания величия Морено “созрела и дала свой плод” в виде книги (“Слова Отца”)… Он признает, что еще в детстве слышал голоса. Он всегда держал это в секрете, думая, что люди осмеют его или сочтут признаком психической болезни… В 1974 году он перенес серию сравнительно легких инсультов, приведших в к частичному параличу. Он знал, что его путешествие окончено и он уже никогда не будет в состоянии активно творить. С этого момента он отказался принимать пищу и пил только родуй. (Там же, с. 79, 170.)

Вызывает интерес сам факт смены своего имени, как иуряда другихлиц (см. Мейерхольд, Жорж Санд и др.) Причем в данном случае речь идет не о формальном или конъюнктурном изменении, как у многих артистов или писателей (у Стендаля, помимо этого имени была еще сотня псевдонимов), а об «идейном перевоплощении», которое должно было быть уже вторично лишь «узаконено» вновь принятым именем. Хотя редко у кого метаморфоза носила столь мегаломанический характер, как у Морено, имя которого претендовало на ассоциацию его с Отцом и пророком.

МОРОЗОВ САВВА ТИМОФЕЕВИЧ (1862–1905), русский предприниматель, меценат.

«Семья у нас – не очень нормальна. Сумасшествия я действительно боюсь.

Это – хуже смерти…»

С.Т. Морозов

«Понимал Савва Тимофеевич: не столь уж беспочвенны поползшие по Москве слухи о тяжелом нервном переутомлении, которое того и гляди может перейти в психическое заболевание. Не сомневался он, что иные доброжелатели намекают при этом на дурную наследственность, от которой сошла с ума, покончила самоубийством старшая сестра Александра Тимофеевна Назарова… Чего стоили врачебные консультации под председательством известного в Москве психиатра и невропатолога Григория Ивановича Россолимо, если в итоге обмена мнениями доктора единогласно приговаривали его, Савву Морозова, человека действия, к обязательному, по их мнению, уходу от дел, к отрешению от общественной жизни». («С.Т. Морозов», 1996, с. 151, 154.)

«У нас и в Соединенных Штатах одно и то же: третье поколение крупных промышленников дает огромный процент нервно и психически больных, дегенератов». (С.Т. Морозов)

[Был меценатом] «…Московского Художественного театра, сочувствовал и помогал революционерам. По рекомендации врачей-невропатологов уехал за границу. Покончил жизнь самоубийством». (CD Кирилл и Мефодии 98.)

«Врач Селивановский констатировал смерть, признав причиной выстрела внезапно наступившее состояние аффекта, то есть крайнее нервное возбуждение, когда человек в своих действиях уже не подчиняется рассудку». («С.Т. Морозов», 1996, с. 183.)

«Есть и косвенное юридическое доказательство того, что Морозов не покончил жизнь самоубийством, а был убит: в случае самоубийства страховка обычно не выплачивалась». (Дятлов, 2000, с. 365.)

Слухи, конечно, не являются истиной в последней инстанции, но когда они подтверждаются различными источниками, то целесообразно обращать на них внимание. Психопатологически отягощенная наследственность Саввы Морозова уже объективно подтверждает возможность развития у него аффективного расстройства (депрессии).

МОРФИ (Morphy) ПОЛ ЧАРЛЗ (1837–1884), американский шахматист, юрист. В 1857–1859 гг. победил в матчах сильнейших шахматистов Европы и Америки.

«С юношеских лет Морфи отличался повышенной нервозностью и впечатлительностью. Душевное заболевание особенно усилилось после его возвращения из второй поездки в Париж». (Гейлер, 1964, с. 291.)

«Шахматный вундеркинд. Постепенно у него развилась шизофрения, по-видимому, параноидная форма, и он замкнулся от окружающего мира, став иждивенцем матери и сестры». (Becker, 1922, с. 274.)

[В 1867 г. у Морфи] «…заметили ряд странностей и чудачеств, которых не замечалось за ним раньше. С1869 г. появились бредовые идеи параноидного характера; в связи с агрессивным поведением был помещен в психиатрическую больницу. Так прошло еще несколько лет. Пол постепенно тупел, становился все более равнодушным и сонным… Душевное состояние Пола непрерывно изменялось. На смену живости пришло пассивное безразличие, затем безразличие сменилось боязнью открытых пространств и новых, незнакомых людей. Боязнь открытых пространств называется в психиатрии агорафобией, Пол был болен этой болезнью много лет. В те годы он почти перестал выходить на улицу… Летом 1896 года была сыграна последняя известная нам шахматная партия Пола Морфи». (Загорянский, 1968, с. 214, 216–218, 229–221.)

«Его болезнь из тихой меланхолии постепенно перешла в манию преследования. Он еще раз – в 1867 году ездил в Европу, чтобы рассеяться и развлечься, но болезнь его все усиливалась. По возвращении на родину он замкнулся всецело в кругу семьи и принимал пищу только из рук матери или сестры: ему казалось, что его хотят отравить». (Мароци, 1980, с. 276.)

«Шизоидная психопатия. Шизофрения». (Ланге, 1928, с. 25.)

I Любой выдающийся шахматист должен сочетать в себе такие психологические качества, которые дают достаточно оснований отнести его к разряду гениальных личностей. Обращает на себя внимание большое распространение психических расстройств среди гроссмейстеров. Пол Морфи, первый вундеркинд в истории шахмат, – один из примеров. Судя по имеющимся пантографическим сведениям, американский шахматист страдал параноидной формой шизофрении, которая приобрела прогрессирующее течение. Болезнь оказала разрушающее влияние на его шахматное творчество.

МОСКВИН ИВАН МИХАЙЛОВИЧ (1874–1946), российский актер, народный артист СССР (1936), лауреат Государственных премий.

«Когда он, невысокий худой подросток с неприметной внешностью, увлекся театром и решил посвятить себя сцене, его первая попытка потерпела крах. Осенью 1893 года на экзаменах в Императорское театральное училище при Малом театре Иван Москвин стал читать “ Песнь о Вещем Олеге” – ина четвертом стихе услышал традиционное: “Довольно, благодарим вас…”» (Мус-ский, 2002. с. 126.)

«На самом деле он был гораздо нервнее, гораздо неустойчивее и беспокойнее, чем это казалось. И сказывалось это вовсе не только в тех бурных вспышках и переходах из одного настроения в другое, которые все в театре за ним знали и которых побаивались. Это проявлялось и на репетициях, в его неожиданных, порой трудноуловимых переходах от нетворческого самочувствия к творческому». (Виленкин, 1991, с. 174.)

[1936 г.] «Происходятнеожиданные изменения в жизни актера. Десять лет назад он писал жене из Америки, что вряд ли смог испытать сегодня новое большое чувство. Но страстная любовь к молодой актрисе Алле Тарасовой вынуждает Москвина уйти из семьи». (Мусский. 2002, с. 130.)

[Апрель 1944 г.] «Он в это время был в тяжелейшем душевном состоянии, трагически переживая разрыв с А.К. Тарасовой²⁴*’, которая в течение десяти лет была его женой. Иван Михайлович любил ее безумно, самозабвенно. Он так и не оправился от удара, который она нанесла ему своим уходом… В эти тяжелые для него последние годы он стал опять довольно много пить, только уже не легко, не весело, как когда-то, а именно надрывно, с горя, да и не по здоровью ему уже это было; он и сам это, наверное, чувствовал, избегая случайных и шумных компаний». (Там же, с. 163, 198.)

Эмоциональная неустойчивость художественной натуры, быстрые «переходы от одного настроения к другому» практически всегда являются неотъемлемой частью характера большого артиста. Разумеется, подобные аффективные колебания совсем не обязательно должны сопровождаться вмешательством врача-психиатра, если не нарушаются поведение и ядро личности.

МОЦАРТ (Mozart) ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ (1756–1791), австрийский композитор. Представитель венской классической школы, музыкант универсального дарования.

Наследственность

«Мать композитора умерла от какого-то нервного заболевания, очевидно эпилептического характера, которое сопровождалось судорогами, бредом и длительным бессознательным состоянием». (Nisbet, 1891, с. 166.)

Общая характеристика личности

«Работа – мое первое наслаждение».

Моцарт

«Уже в раннем детстве поражал окружающих феноменальным музыкальным развитием; трех лет от роду играл на клавесине, с замечательной быстротой запоминая сыгранные ему произведения, а 4-х лет импровизировал. В Лондоне малолетний Моцарт был предметом научных исследований… Мистик по натуре…» (ЭС Брокгауза, п/т.,39, с. 56–57.)

«Вундеркинд. Психопатия. К концу жизни депрессия с идеями преследования». (Ланге, 1928, с. 25.)

«Моцарт сознавался, что музыкальные идеи являются у него невольно, подобно сновидениям… Моцарт был убежден, что итальянцы собираются отравить его». (Ломброзо, 1892, с. 17, 60.)

«Моцарт, описывая свой процесс творчества, говорит: “Все это происходит во мне точно в прекрасном, очень отчетливом сне”». (Сегалин, 1926а, с. 17.)

«В 1782 г. развилась базедова болезнь²⁴⁷, в связи с чем и появились свойственные этому заболеванию расстройства». (Sederholm, 1959, с. 228.)

«Моцарт всегда отличался маленьким ростом и заметной некрасивостью лица. У него была большая голова, изъеденное оспой лицо, очень крупный, грушеобразный нос. Он заметно отставал в физическом развитии и на всю жизнь так и остался большим ребенком. Постоянно зависящий от воли и желаний других людей, он не мог устроить себе тихую, спокойную жизнь. Легкомысленно тратил деньги, не умел ладить с людьми, часто бывал с ними резок и быстро наживал врагов… Моцарт мог позволить себе делать обидные и не всегда справедливые замечания, остроты его часто были скучны и непристойны, слова – грубы. Во всем его облике иногда проглядывало что-то злобное, демоническое. Он был очень одинок, страстно желал общества, но часто вызывал лишь раздражение, отличался неразборчивостью в выборе друзей». (Мейснер, 1997, с. 123.)

«На самом деле, по сегодняшним понятиям, Моцарт получал очень приличные гонорары. За один час преподавания на фортепьяно он выставлял счет в 2 гульдена (для сравнения – его служанка получала 12 гульденов в год)… Между тем известно, что он был вечным должником и постоянно писал письма с просьбами о денежной помощи или об отсрочке платежей. Дело в том, что Моцарт жил не по средствам, и его жена Констанция активно способствовала ему в мотовстве. Семья держала служанку, повариху и собственного парикмахера. После смерти Моцарта осталась гора долгов, и он был действительно похоронен в могиле для бедняков, но это никак не вина императора или придворных, а следствие удивительно расточительного ведения хозяйства и пристрастия гения к картам и бильярду, где он терял намного больше, чем зарабатывал». (Кремер, Ренклер, 2000, с. 191.)

Заболевание, приведшее к смерти

«Можно предположить, что наблюдавшиеся у композитора в последний период его жизни обмороки, резкое падение сил были связаны как с нарушением нормальной деятельности сердца, так и, возможно, с заболеванием щитовидной железы (характерна выпуклость глаз на портретах Моцарта)… Слухи об отравлении распространились сразу после смерти композитора, а по словам вдовы Моцарта, он высказывал подозрение об отравлении еще за полгода до смерти». (Штейнпресс, 1971, с. 118.)

«В течение четырех последних недель высказывал бредовые идеи, появились повторные приступы головокружения, обмороки, рвота, похудание и судорожный истерический смех. Нарастала кахексия. 20 ноября 1791 г. окончательно слег. Стали отекать руки и ноги, но сознания еще не терял. Так как Моцарт бесформенно отек, ему сшили специальное ночное платье. Необычный внешний вид, а также посмертное опухание трупа дали повод для слухов об отравлении». (Kerner, 1963-а, с. 446.)

«Известно, что Моцарта мучили малярийная лихорадка и болезнь, называвшаяся в те времена “меланхолией” (то бишь депрессия). В качестве лекарств против них употребляли сурьму и ртуть – то есть именно те вещества, которые с успехом применялись и в качестве ядов. Побочный эффект действия сурьмы – болезнь, похожая на пневмонию, которая может быть смертельной. По мнению Джеймса²'’⁸, в могилу Моцарта свела именно пневмония, вызванная действием сурьмы». (Лав-рип, 1993, с. 436.)

«Медицина XVIII века вполне могла проморгать хроническую субдуральную гематому. Согласно данной теории, у Моцарта произошла медленная утечка венозной крови в то пространство, что находится между черепом и мозгом. Произошло это, когда он выпил лишнего и, упав, ударился головой. Так, по крайней мере, утверждает невролог… Майлс Дрейк из Государственной университетской больницы Огайо, который изучал череп Божественного». (Вышинский, 1994, с. 4.)

«Был отравлен юристом Францем Хофлемелем, жена которого Магдалена была ученицей и любовницей Моцарта. Магдалена могла догадываться и о характере яда, действующего в течение нескольких месяцев. Добавляли его в вино, а состоял он из мышьяка, сурьмы и окиси свинца. Рецепт был старинным, идущим от итальянских алхимиков. Назывался он “Аква Тофана”. Расшифровали его состав и характер действия немецкие врачи в 1962 году, тогда еще верившие в виновность Сальери. Но Сальери te мог давать такой яд Моцарту. Виделись они от случая к случаю, чаще всего в концертных залах. Отравить композитора мог лишь человек, который встречался с ним постоянно и подливал капли яда методично. Хофлемель делал это в своем доме, где не скупился на столовое вино». (Кондауров, 1995, с. 184.)

«…С почти полной уверенностью можно сказать, что в данном случае речь шла об острой ревматической лихорадке с клинической картиной рецидива ревматического воспаления суставов, усиливающегося из-за неоднократно перенесенных в юности приступов острого ревматизма. Для течения этой болезни, приведшей к смерти через две недели, которая раньше была намного опаснее, чем сейчас, развитие так называемого церебрального ревматизма с поражением важных мозговых центров оказалось решающим. Она закончилась смертельным исходом из-за исключительно высокой температуры тела и недостатков терапии». (Ноймайр, 1997, т.1, с. 214–215.)

Моцарт – редкий случай всеми признанного гения, не страдавшего каким-либо явным психическим расстройством. Многочисленные медицинские исследования и дискуссии касаются в основном причины его смерти и связанных с нею возможных соматических заболеваний. Если не считать вполне понятной для артиста эмоциональной неустойчивости (видимо, с преобладанием легкой гипомании), то нет повода говорить о влиянии психопатологических нарушений на творческий процесс.

МОЧАЛОВ ПАВЕЛ СТЕПАНОВИЧ (1800–1848), русский актер. Крупнейший представитель романтизма в русском театре.

Наследственность

«Отец стал придирчив и раздражался по самым ничтожным поводам. Его пригибали несчастья, он не выносил ожидания, в любой помехе ему мерещились козни, направленные будто бы против него специально. Сумятицу, вызванную пожаром²'¹⁹, он воспринимал как ущерб, наносимый лично ему. Он возмущался несправедливостью и рисовал будущее в самом кошмарном, свете… Мочалов-старший был подвержен “в высшей степени предрассудкам своей профессии”, что потом разрослось до гиперболических размеров у сына…» (Беньяш, 1976, с. 29, 34.)

Общая характеристика личности

[1817 г. – принят на московскую императорскую сцену] «В семье наступила пора относительного благополучия. Тем резче обозначалось на этом фоне его душевное неустройство… Он тратил себя и деньги безудержно, словно приговоренный, с отчаянием и почти даже безразличным азартом… Он шел по первому, предварительному пока кругу загулов. За кутежами и удальским прожиганием жизни с цыганами и бессонницами потом неминуемо наступали припадки раскаяния…, Попойки от одиночества не спасали… Острая впечатлительность делала его замкнутым. Обычно он уклонялся от дружеских излияний. Его необщительность отпугивала. Доверчивый, он был в то же время мнителен. Легко уязвимый, он не терпел фамильярности и потому в состоянии трезвости был малодоступен… К его отчужденности… привыкли. Капризы известного чудака учитывались. Одни принимали их во внимание из естественной деликатности, другие, гораздо чаще, из инстинктивного страха, из ощущения невоору-женности, но на общение с ними покушались редко. Его окружала зона неприкасаемости… Фантазия его часто вела к самой границе галлюцинации».

(Беньяш, 1976, с. 23, 89, 91, 95. 136, 226.)

[1837 г. создание образа Гамлета, вошедшего в историю театра] «Как раз после мощных рывков удач, после взятой одним дыханием кручи должна была наступить реакция… Все чаще к нему возвращались приступы меланхолии, “черной тоски-немочи”… От них он лечился запоем, а после запоя лежал ничком на диване, лицом к стене, не ел и не разговаривал. Из каждого кризиса он выходил обновленным… Он становился все более нелюдимым. Он всегда избегал больших сборищ, его не могли заманить даже близкие люди». (Там же, с. 271. 290.)