Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 113 страниц)

[Состояние здоровья] «…Страдал кровохарканьем в 16 лет, хриплый продолжительный кашель, горло слабое, перенес три хирургических вмешательства. В 24 года болел пневмонией. Страдал невралгией, хронической экземой (излечена д-ром Мореллем), болями в желудке, нарушением работы кишечника, бессонницей, увеличением печени, монохордизмом (отсутствовало левое яичко.) У него находили болезнь Паркинсона⁹⁸ и базедову болезнь, частичный паралич левых конечностей. Перелом ключицы. Прогрессивная интоксикация вследствие злоупотребления лекарствами. Забракован австрийской призывной комиссией из-за слабого телосложения. [Характер]…Холерик, склонный к вспышкам насилия и буйства. Горд, имеет тенденцию к чрезмерному хвастовству, импульсивен, крайне активен, непоследователен, всегда возбужден, чем-то одержим…Не терпит благовоний, рукопожатий, вообще физических контактов… [Паранормальные способности]…Медиумизм, оратор со сверхъестественными качествами народного трибуна, проницательность, граничащая со способностью чтения мыслей собеседника, поразительный и частый дар предвидения будущего, способность впадать в транс, контактировать со сверхчеловеческими сущностями (или сущностью)». (Хлебников, 1995, с. 19–20.)

«Таким образом, складывается следующая картина: импотент, копрофил, брат двух патологических идиотов (остальные братья и сестры умерли в младенчестве), садист и убийца успешно играет роль сверхмужчины и мыслителя, становится главой государства и весьма успешно им управляет». (Ме-няйлов, 1997, с. 92.)

«Это именно психопатия с ее основным качеством: от особенностей характера Гитлера страдает и он сам, и окружающие его лица. Эти особенности тотальны: речь идет о дисгармоничности всей личности; они стабильны – выявляются на протяжении всей его сознательной жизни; выраженность патологических свойств периодически способствовала нарушению адаптации (вспомним юношеский эпизод с бродяжничеством, состояния растерянности и бездействия перед попаданием в тюрьму и при провале блиц-крига, расширенное самоубийство). В плане собственно клинических характеристик уже в юности это психопат типа “фер-шробен” он крайне дисгармоничен, неловок, неадаптирован, чудаковат, не умеет ладить с людьми, живет отшельником, впроголодь, обнаруживает неспособность к производительной деятельности. Несколько позже к этим личностным особенностям присоединяются свойства психопата-истерика, а несколько позже – и психопата-фанатика. Как многие психопаты истерического круга Гитлер был инфантильным, склонным к позерству и псевдологии, эмоционально лабильным. Его логика временами носила отчетливо эмоциональный характер, он постоянно хотел произвести на окружающих неотразимое впечатление, лучшее, чем он был на самом деле… Крайнюю социальную опасность данного случая психопатии

обусловило присоединениечерт психопата-фанатика – с его волевой железной настырностью, односторонностью и безжалостностью. Наличие этих черт обусловило возможность формирования патологического развития личности. Начиная с юношеских лет, у Гитлера появляются черты развивающейся паранойи. Как у многих сексологических больных при изменении личности по паранойяльному типу… у Гитлера возникла склонность к образованию сверхценных идей, самой важной из числа которых в данном конкретном случае оказалась мысль об особом значении своей личности… Таким образом, на примере Гитлера мы видим, как формируется мозаичная асоциальная психопатия – как на личностные черты типа “фершробен” наслаивается истерическая и фанатическая личностная структура и сексуальная психопатия, и как параллельно с формированием психопатии происходит становление патологического (паранойяльного) развития, в качестве самостоятельных компонентов имеющего идеи антисемитизма и мирового господства при утрате какой-либо критической самооценки и формирования убежденности в своем величии (в том числе – в выдающемся полководческом таланте, избранничестве и непогрешимости)». (Гимдиким, Гурьева, 1999, с. 210–211.)

Особенности сексуальной сферы

«Он рождается с психопатическими стигмами в виде недоразвития половых органов, обусловивших садо-мазохистские выверты его половой жизни…» (Гиндикин, Гурьева, 1999, с. 210.)

«Эдипов комплекс возник у него вследствие воспитания грубым отцом и нежной матерью… В сексуальной жизни Гитлера нашли свое выражение его импотентность и крайняя асоциальность. Недостаток образования и общественного сознания привели к тому, что неразвившаяся в полной мере инстинктивная сексуальность играла у него большую роль… Гитлер еще прежде стремился к сильным партнершам, однако он наверняка не доходил до настоящих любовных связей. До прихода к власти у него едва ли были любовницы. Безуспешные сексуальные попытки привели к разочарованию и усилению озлобленности. Как следствие всего этого – мастурбация, грезы наяву, гомосексуальные тенденции». (Muller-Hegemann, 1955, с. 62, 67.)

«Гели явно не нравилось то, что в интимных ситуациях навязывал ей знаменитый дядя. “Мой дядя чудовище, – говорила она Отто Штрассеру. – Вы и представить себе не можете, какие вещи он заставлял меня делать”. После настойчивых просьб она дала следующую информацию, ставшую основным источником о сексуальной перверсии фюрера: “Гитлер заставлял ее раздеться… Затем он ложился на пол, а она должна была при есть над его лицом, чтобы он вблизи мог исследовать ее анатомию, что приводило его в упоительное возбуждение. Когда последнее достигало кульминации, он требовал, чтобы она помочилась на него – это давало ему сексуальное наслаждение”…Три пули в сердце являются печальной, но надежной гарантией ценности следующего сообщения: в 1929 году Адольф написал племяннице совершенно компрометирующее, шокирующее по откровенности письмо, в котором прямо упоминал свои вкусы урнинга и мазохиста… Копрофильская перверсия Адольфа Гитлера подтверждается его давним и стойким интересом к моче, фекалиям и слизи. Ему нравилось ставить самому себе клизмы. Он носил с собой плети, которыми хлестал самого себя… То, что у него была какая-то тяжелая и непереносимая для женщин сексуальная аберрация, косвенно подтверждается и грустной статистикой самоубийств, совершенных дамами, которым молва приписывает близость с Гитлером… По мнению экспертов, врожденный монохордизм должен был повлечь за собой клиническую импотенцию и неспособность к обычным интимным отношениям. Действительно, признания дам, имевших сексуальные опыты с фюрером, рисуют ясную картину неестественных форм полового поведения, его склонность к мазохизму и копрофилии (Адольфу нравилось, когда его топтали ногами, мочились на него и дефектировали на голову и т. д.)». (Хлебников, 1995, с. 41–42, 61.)

«…Психоаналитики со смаком описали в мельчайших подробностях, как именно Гитлер удовлетворял свои сексуальные желания: валялся раздетый под ногами женщин, умоляя бить его, в истерике настаивал, чтобы они мочились и испражнялись на него… клинический случай классйческого мазохизма, потрясший неосведомленных в патологии партнерш настолько, что две из них покончили с собой, а пресловутой Еве Браун согласие на экстравагантные просьбы фюрера дались через две попытки к самоубийству». (Яковлев, 1979, с. 71–72.)

«…Можно быть уверенным, что с женщинами, стоявшими ниже его, сексуальные отношения складывались по анально-садистскому типу, а с женщи-нами, вызывавшими его восхищение, – по мазохистскому». (Фромм, 1992, с. 89.)

«Гитлер был чрезмерно чувствителен и ненавидел, когда до него дотрагивались, очень страдая от этого недуга. Если бы знакомая женщина попробовала его поцеловать, это непременно привело бы его в неподдельное бешенство. Думается, что Гитлер был до отвращения противен себе. Частично это происходило из-за чувства вины в тяжелой смерти матери. Из-за этого же он вынужден был подавлять свои сексуальные желания, так как физический контакт, которого он страстно желал, был ему отвратителен. И поэтому-то он поддавался своим сексуальным желаниям только тайно и в наиболее бесстыдных формах… Ходили слухи, что он заразился сифилисом… Сознание того, что у него болезнь, неизлечимая и передающаяся половым путем, еще более усиливало его страдания. Похоже, больше нет других причин его скрытности и того, что он очень не любил, когда его осматривали врачи… Его болезнь проясняет многие другие загадки его жизни. Его предполагаемая импотенция могла быть следствием этой болезни, так же как и приписываемые ему мазохистские извращения». (Мак-найт, 1997, с. 35.)

Несмотря на одностороннее крайне отрицательное освещение личности Адольфа Гитлера в абсолютном большинстве источников, рассмотрение достаточного количества сводных и аналитических работ позволяет прийти к определенным выводам.

1) Имели место неблагополучная наследственность и неблагоприятно протекавший юношеский период развития.

2) Безусловно наличие высокоразвитых способностей (памяти, ораторского искусства).

3) Наличие органического поражения центральной нервной системы (контузия, отравление газами): в последующем вероятны развившиеся на этой почве заболевания типа энцефалита, болезни Паркинсона.

4) Наличие выраженных сексуальных аномалий (импотенция, копрофилия, мазохизм), которые ставили Гитлера фактически на уровень тяжелого сексологического больного.

5) Имевшие место психические расстройства носили как первичный (психопатический) характер, так и вторичный, обусловленный уже поражением центральной нервной системы.

6) Не подвергается сомнению влияние психических расстройств на принятие государственных (всемирно-исторических) решений.

7) Отмеченные психические нарушения не делали его невменяемым или неответственным за свои поступки.

ГЛАЗКОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (1919–1980), русский советский поэт. Его поэзия иронична, нередко парадоксальна, афористична.

«Я сам себе корежил жизнь, Валяя дурака» Н И Глазков

[1941 г.] «Был снег и дождь, и снег с дождем, / И ветер выл в трубе. / От армии освобожден / Я по статье «З-б»⁹⁹. (Глазков, 1989, с. 381.)

«В школе числился в отстающих, из института был исключен». (Терновский, 1989, с 92.)

«Взглядом, устремленным в одну точку, угловатыми и резкими движениями – всеми своими манерами Глазков производил впечатление намеренно вызывающего к себе внимание человека. В его поведении усматривалась какая-то вычурная искусственность. Тем разительнее, по контрасту, был эффект от его абсолютно лишенных деланности и заданности, естественных, как разговорная речь, совершенно чистосердечных стихов… За Глазковым полз хвост нелестных эпитетов, вроде: “ненормальный” или – того хуже – “сумасшедший”. Опять Хлебников!¹⁰⁰» (Долгин. 1989, с. 105.)

«Коля любил поражать, восхищать – у него была потребность в этом. И он был незаурядным актером в быту» (Глазкова, 1989, с. 449.)

«Был он крупен и сутул. / Пожимал до хруста руки. / Поднимал за ножку стул, / Зная толк в такой науке… / Краткий бег карандаша, / Откровения услада / И – добрейшая душа / Иронического склада». (Ваншенкин К.Я., «Коля Глазков. Штрихи к портрету», 1980.)

«Стихи его ходили в списках, литературная молодежь знала их наизусть. Все в них было необычно, необычен был и он сам. Спадающие челкой волосы, из-за чего лоб кажется низким, пронзительные глаза, огромные уши, которые, казалось, способны вращаться, как локаторы, острый нос, узкий подбородок… Он хвастался своим богатырским здоровьем и при встрече предлагал немедленно помериться силой… Я пишу о Глазкове давних времен, когда он был для всех Колей Глазковым – неустроенным, чудаковатым, легко ранимым, не умеющим сладить с бытом, надбытным. Он принадлежал к исчезнувшему в наши дни типу поэта». (Шахбазов, 1989, с. 111.)

«Как великий поэт / Современной эпохи / Я собою воспет, / Хоть дела мои плохи. / В неналаженный быт / Я впадаю как в крайность… / Но хрусталь пусть звенит / За мою гениальность!» (Глазков)

«Глазков долгое время, с 1937 по 1957 год, не печатался из-за цензурных к нему претензий, жил на скудные, случайные заработки, и нередко ему приходилось рассчитывать лишь на приносимую гостями выпивку». (Мирошниченко, 1998, с. 162.)

«Всея Руси, / Да и всей земли / Я богатырь великий и поэт. / А вы бутылочку мне принесли? /Нет! / А жаль! / Ведь я не ссорился с вином, / И кто его не чтит у нас в стране? / Скорей, скорей бегите в гастроном, – / Бутылочку вина несите мне!» (Глазков)

«Время болезни оказалось удивительно продуктивным в его творчестве. Слабеющий на глазах, он не отрывался от письменного стола». (Штейн, 1989, с. 41.)

Возможен ли гений несостоявшийся? Во всяком случае Н.И. Глазков очень походит именно на такого, и выделение егоГ.Ю. Брик из длинной шеренги «советских поэтов» что-нибудь да значит – уж она-то гениев безошибочно чувствовала за версту. Констатируем следующие факты: 1) у Глазкова имело место психическое расстройство аффективной сферы такой степени, что он был освобожден от воинской службы; 2) с возрастом уходят истероидность, чудаковатость, странности в поведении и вместе с ними исчезают и проблески гениальности, так поражавшие окружающих прежде.

ГЛАЗУНОВ АЛЕКСАНДР КОНСТАНТИНОВИЧ (1865–1936), русский композитор, дирижер, музыкально-общественный деятель, народный артист Республики (1922 г.) С 1928 г. жил заграницей.

«…С детских лет проявились феноменальные музыкальный слух и память Глазунова, которые в дальнейшем поражали всех окружавших и рождали многочисленные истории, воспринимаемые как полуанекдотические… Вообще Глазунов с детства привык заниматься и развлекаться самостоятельно: в семье он воспитывался отдельно от младших, а общаться с чужими детьми ему долгое время не приходилось. Лишь когда мальчику исполнилось двенадцать лет, его отдали в реальное училище… Другое дело летом. Когда не было гостей, Александр Константинович начинал работу рано утром и заканчивал в 2–3 часа ночи. Если сочинялось хорошо и удавалось сделать все намеченное – спалось крепко. Если “задание” оставалось невыполненным – он засыпал не скоро и сон был беспокойным. Однажды что-то в сочинении не получалось. Так и не справившись с ним, Глазунов лег спать. Решение трудного места пришло во сне. Проснувшись, Глазунов записал его». (Крюков, 1982, с. 9, 11,79)

[1882–1885 гг.] «В эти годы определилась одна из специфических черт творческого процесса Глазунова – способность работать параллельно над несколькими произведениями, выполняя при этом еще и различные оркестровки, переложения, корректуры. Это приводило к тому, что создание произведения требовало длительного времени, большого количества чернового материала, эскизов, вариантов. Иногда переключение с одного замысла на другой принимало даже характер некоторой разбросанности». (Ганина, 1961, с. 42.)

«Зимой или весной 1890 года Чайковский приезжал в Петербург довольно надолго, и с этого времени началось его сближение с беляевским кружком и, главным образом, с Глазуновым, Лядовым и мной. В последующие годы наезды Чайковского становятся довольно частыми. Сидение в ресторанах до 3-х – 4-х часов ночи с Лядовым, Глазуновым и другими обыкновенно заканчивает проведенное вместе время. Чайковский мог много пить вина, сохраняя при этом полную крепость силы и ума; не многие могли за ним угнаться в этом отношении, Глазунов, напротив, был слаб, быстро хмелел, становился неинтересен». (Римский-Корсаков, 1955, с. 176.)

«В главе “Летописи” Римского-Корсакова, относящейся к 1895—97 гг., в автографе имеется большой кусок текста, выпущенный во всех предыдущих изданиях: “Нображничанье или попросту страсть к опьянению достигла (у Глазунова) к этому времени огромных размеров. Не проходило беляевской пятницы, чтоб он и некоторые из членов беляевского общества не напивались и не продолжали кутежа всю ночь в ресторане Палкина, а под утро где-нибудь на вокзале Николаевской жел. дороги, так как все прочие заведения по утру бывали заперты. Бражничанье продолжалось иногда два-три дня кряду, и так почти каждую неделю. Среди всего этого фантазия Сашеньки не ослабевала, а иногда даже обострялась, и он успевал работать много и плодотворно. Интересное, но и ужасное время!.. Становилось страшно за его будущность, так как он надрывал свое прекрасное здоровье, спал много и от бражничанья, и от образовавшейся бессонницы. Но такому состоянию еще долго суждено было продолжаться”». (Там же, с. 274–275.)

«В главе, относящейся к 1905– 06 гг., в автографе имеется следующий кусок текста, выпущенный в предыдущих изданиях: “Вдобавок Глазунов, предаваясь своему пороку – пьянству, часто запускал дело, отменял заседания совета, не являлся на заседания дирекции, не отвечал на письма. Пьянство его за последнее время приняло тяжелый и болезненный характер запоя. Вино не веселило его, он не кутил, а пил один у себя дома, находясь в состоянии невменяемости иногда до двух недель подряд. Он ничего не сочинял. Его чудная 8-я симфония была заброшена. Конечно, порок его тщательно скрывался ото всех, о нем лишь знали я да еще двое-трое друзей”». (Там же, с. 281.)

«В 1911 году он с грустью констатировал, что творчество его “заметно остывает”». (Крюков, 1982, с. 107.)

«Заботы матери на протяжении всей жизни Глазунова были, может быть, даже чрезмерными. Они усыпили в нем потребность создать собственную семью. И теперь, на седьмом десятке лет своей жизни, он остался, в сущности, одиноким…'Здоровье Глазунова в 20-е годы заметно ухудшилось. Он часто болел то воспалением легких, то обострением подагры, ревматизма. В связи с рецидивами воспаления уха изменял и его абсолютнейший слух: композитор начал слышать все на полтона выше, часто его преследовал непрерывный навязчивый высокий звук». (Ганина, 1961, с. 275–276.)

Феноменальный музыкальный слух А.К. Глазунова (впрочем, как и многих других гениальных композиторов) – можно считать генетически детерминированным феноменом, так как учеными открыт ген абсолютного слуха у человека. Таким образом, пример Глазунова в очередной раз свидетельствует в пользу теории врожденного гения. Развившийся впоследствии алкоголизм (в форме запойного пьянства) по вполне понятным причинам оказывал явно отрицательное действие на его общественную деятельность. Негативно отразилась алкогольная зависимость и на музыкальном творчестве композитора.

ГЛИНКА МИХАИЛ ИВАНОВИЧ (1804–1857), русский композитор; родоначальник русской классической музыки. Классик русского романса.

Общая характеристика личности

«Жизнь в душных, жарко натопленных комнатах, где его кутали, редко выпуская на воздух, наложила отпечаток на ребенка, сделавшегося нервным, слабым и золотушным. В раннем детстве Глинки коренится его склонность к болезненности – отчасти действительной, но еще более вызываемой мнительностью». (Финдейзен, 1916, с. 275–276.)

«Недостаток движения и отсутствие разнообразия внешних впечатлений толкнули маленького Глинку в область внутреннего мира, притом гораздо раньше, чем это происходит обычно: он рано стал проявлять заметную нервную впечатлительность и восприимчивость… Все детство свое он провел на руках женщин, окруженный женщинами, и затем в зрелом возрасте женское общество предпочитал всякому другому. Такое преобладание женского влияния отразилось очень решительно на его темпераменте, уже и без того мягком от природы. Мягкость его характера была до того велика, что часто переходила в совершенную слабость, в какую-то беспомощность, житейскую неумелость». (Базунов, 1998, с. 216–217.)

«Блестящие способности и редкая память Глинки помогали ему готовить уроки на лекциях. Один раз просмотрев страницу, он мог повторить ее содержание без запинки. В латинской грамматике Глинка помнил наизусть все подстрочные примечания, хотя прочитывал ее только на лекциях». (Успенский, 1950, с. 63.)

[1829 г.] «Виельгорский¹⁰¹ настойчиво говорил о необходимости учиться у иностранцев и советовал ехать в Италию. Глинка написал о своем решении отцу, но тот ответил отказом: здоровье сына, по мнению Ивана Николаевича, не подходило для дальних странствий, да и расходы на далекое путешествие велики. Отказ отца огорчил Михаила Ивановича. Он заперся у себя, велел

занавесить окна, закрыть двери и никого не впускать. Он потерял аппетит и сон, заболел от огорчения. Известие о болезни Миши обеспокоило Ивана Николаевича. Он вызвал сына в Новоспасское и пригласил знакомого врача, которому доверял. Врач нашел у (линки не меньше десятка самых разнообразных недугов: и золотуху, и поражение солнечного сплетения, и невралгию, и меланхолию – целую “кадриль” болезней». (Там же, с. 118–119.)

[В 1831 г. Мельгунов¹⁰² из Москвы пишет Шевыреву¹⁰³ (21.XII)] «Из немногих строк его ко мне я вижу, что он еще подвержен припадкам хандры, которая может сгубить его пуще болезни. Он, как и все люди, у которых чувство берет верх над всеми другими силами, должен жить чужим умом». (Орлова, 1978, с. 62.)

«В 1835 Глинка женился на М.П. Ивановой. Этот брак оказался крайне неудачным и омрачил жизнь композитора на многие годы». (Заруд-ко В.М., CD Кирилл и Мефодий 98.)

«Разрыв с женой вызвал сближение Глинки с кукольниковской “братией” и участие в приятельских попойках, нередко принимавших, по свидетельству современников, гомерические размеры. Эти кутежи, вредно отзываясь на здоровье композитора, надолго сделали обычной у него потребность к вину и естественно заглушали в нем способность спокойной и сосредоточенной творческой работы, хотя Глинка и был убежден, что под влиянием вина его вдохновение разгоралось». (Финдейзен, 1916, с. 282.)

[1844 г. В Париже] «Глинка не мог обойтись без вина, и когда приходил, то требовал себе коньяку и попивал его рюмка за рюмкой вместо чая… Глинка, выпив, не мог идти сам по винтовой деревянной лестнице, сильно навощенной. Он сердился, зачем его ведут под руки с лестницы… Иногда я отказывалась давать много вина Глинке, но он приставал к Панаеву¹⁰⁴, который и исполнял его желание». (Панаева, 1986, с. 66.)

[1850 г.] «Я не могла скрыть своего удивления при виде Глинки: это был совершенно другой человек. Он казался полным, лицо его было одутловато и желто-синеватого цвета; взгляд апатичный, прически прежней не было, волосы лежали прямо, и вдобавок он отрастил себе усы. Прежней живости в его движениях не было и помину; он тяжело дышал, поднявшись в мой номер, тогда как нужно было сделать всего несколько ступенек; голос у него был глухой, сиповатый, и он уже не закидывал задорно своей головы». (Там же, с. 67.)

[1851 г., июнь] «…Я получил известие о кончине моей матушки… Известие это поразило меня, но я не плакал. На другой день, после обеда, в большом и указательном пальцах правой руки, коими я взял роковые письма… почувствовал я слабость, и как бы ползали на них мурашки, и через несколько минут правая рука ослабела до того, что я не мог почти владеть ею. Доктор мой Мориц Вольф уверил меня, однако же, что это было временное нервное раздражение, – слова его впоследствии оправдались». (Гпинка. 1988, с. 138.)

[Писал из Парижа сестре в 1857 г.] «…о частых приступах сердечной болезни, наконец, о начавшемся безденежье, о меланхолии». (Вадецкий, 1968, с. 521.)

«Был он очень болезнен, постоянно хворал, лечился то у аллопатов, то у гомеопатов; врачи находили у него “целую кадриль болезней”; страдал, между прочим, сифилисом и последствиями алкоголизма, под конец жизни обрюзг и сильно растолстел. Был крайне нервен, с легко меняющимися настроениями, сам он за свою нервную чувствительность называл себя мимозой». (Вересаев, 1993, т. 2, с. 430–431.)

«Глинка как будто предчувствовал свою довольно раннюю смерть. Сестра его свидетельствует: “Он так боялся смерти, что до смешного ограждал себя от всяких малостей”». (Лаврин, 1993, с. 361.)

Особенности творчества

[1833 г., март-апрель] «В промежутках между припадками¹⁰⁵ страдания становились тусклее; я садился за форте-пиано и невольно извлекал фантастические звуки, в коих отражались фантастические, тревожившие меня ощущения. Но это чрезвычайное раздражение нервной системы подействовало не на одно только воображение; из неопределенного и сиповатого голоса образовался у меня вдруг сильный, звонкий, высокий тенор, которым я потешал публику…» (Глинка, 1988, с. 56.)

[1835 г. Работа над оперой «Иван Сусанин»] «К обеду съезжались гости. Глинка, участвуя в общих беседах, слушал и отвечал и в то же время писал свои ноты за столиком у окна, а написав, передавал их Карлу Федоровичу Гемпелю¹⁰⁶, который за тем же столом переписывал их набело четким почерком… Безотчетно тревожное настроение обычно разрешалось у него или музыкой или тоской… Бракоразводный процесс (с 1841 по 1846 гг.) затягивался и осложнялся. Глинка переходил от надежды к отчаянию, от отчаяния к новой надежде. Однако работы над оперой не прекращал. Чем мучительнее складывались обстоятельства его личной судьбы, тем светлее и ярче становилось его искусство, тем сильнее искрился юмор в некоторых кусках оперы». (Успенский, 1950, с. 156, 180,192.) «Личные переживания, по признанию Глинки, отразились на музыке его оперы, в драматическом сюжете которой картины семейного горя и радостей предсвадебной поры имеют крупное и жизненное значение… Процесс творчества Глинки так же, как и механизм записи создавшегося для оперы материала, был совершенно иной, чем у всех современных ему русских композиторов… Музыка почти всегда опережала текст…» (Финдейзен, 1916, с. 281.) «Композитор был полон творческих планов, но обстановка вражды и преследования, которым он подвергался, мешала творчеству. Несколько начатых партитур он сжег». (Самин, 1999, с. 182.)

«Меня просто до кошмара тревожит иногда вопрос, как могла совместиться такая колоссальная художественная сила с таким ничтожеством и каким образом, долго быв бесцветным дилетантом, Глинка вдруг одним шагом стал на ряду (да! на ряду!) с Моцартом, с Бетховеном и с кем угодно». (Чайковский, 1923, с. 214.)

С юношеских лет большое место в жизнеописаниях М.И. Глинки занимают частые упоминания о длительных «нервных», в основном желудочно-кишечных расстройствах, которые композитор лечил сообразно представлениям своего времени «гомеопатией», «йодом», «беленой», «магнетизмом», различными «декохтами» и ваннами, но обычно «без малейшего успеха». Приводимые клинические проявления позволяют предположить, что композитор страдал соматизированнымрасстройством, которое нередко бывает связано с истерическими нарушениями психики. О наличии последниху Глинки свидетельствует, в частности, случай быстро прошедшего «паралича» правой руки, возникшего «на нервной почве» после получения известия о смерти матери. Можно говорить и о некоторых очевидных симптомах алкогольной зависимости, протекавшей с утратой количественного контроля. Интересно отметить убежденность композитора в том, «что под влиянием вина его вдохновение разгоралось».

ГЛИНКА ФЕДОР НИКОЛАЕВИЧ (1786–1880), русский поэт и прозаик; участник Отечественной войны 1812 г.;декабрист, один из руководителей «Союза благоденствия».

«Мы говорим, по нам не внемлют…» Ф.Н. Глинка

«Ф.Н. с самого своего рождения был довольно слабым и болезненным ребенком и еще в раннем детстве успел переболеть всеми детскими недугами. Особенно много мучений пришлось перенести ребенку из-за разнообразных сыпей, покрывавших порой его детское тело сплошною корою. Желудочные болезни и постоянные кровотечения еще более ослабляли организм Ф.Н.; в семье его считали обреченным на смерть, и никто не ожидал, что этому чахлому и хрупкому ребенку суждено прожить почти целое столетие. Получив начальное домашнее воспитание, Ф.Н. поступил в 1796 г. в 1-й кадетский корпус. И здесь он продолжал страдать накожными болезнями, а от усиленных занятий неоднократно болел глазами. Выручал его лишь один сон, доходивший у болезненного юноши до постоянной сонливости, но зато чудесно вос-становлявший его силы. Эта сонливость не мешала его учебным занятиям: он прекрасно успевал по всем предметам, так как о'бладал редкой памятью и сообразительностью, развитою не по летам». (Елъницкий, 1916, с. 297–298.)

«Одним из популярнейших военных писателей эпохи наполеоновских войн был Федор Николаевич Глинка (1786–1880). Участник сражений при Аустерлице и Бородине, Тарутине и Красном». (http://www.hbrary.tver.ru/book-new/ 1812-obzor.htm)

«Резкое объяснение с Милорадови-чем после доноса Грибовского (1821 г.), имевшее следствием немалые лишения, тяжело повлияли на психику Глинки (недоброжелатели даже распустили слух, что он, “начитавшись Библии, сошел с ума”)… С 22 февраля 1822 года, в продолжении нескольких десятилетий, Глинка начинает регулярно записывать свои видения, в которых аллегорически преображаются события его жизни… С годами у Глинки нарастали мистические настроения, приведшие его (с сер. 1850-х) даже к увлечению спиритизмом». (Ильин-Томич, 1989, с. 578–579, 581.)

«Еще в 1824—25 гг. он занимался изучением магнетизма и до конца жизни интересовался им и многих магнетизировал». (Ельницкий, 1916, с. 307.) «В 1826 г. Глинка был арестован и после заключения в Петропавловской крепости выслан в Олонецкую губернию. В стихотворениях этих лет (1826– 31) усиливаются религиозно-медитативная струя, мотивы тоски и одиночества. Характерно появление тюремной темы (“Песнь узника”)». (Вацуро, 1971.)

«По общим отзывам Федор Николаевич сохранил до самой смерти здравый ум, общительность и вообще все черты характера, которые позволяли ему сохранить связи и добрые отношения с современниками».(Ельницкий, 1916, с. 311.)

«Нет, други! сердце расщепилось / И опустела голова…/ Оно так бойко билось, билось, / И – стало… Чувство и слова / Оцепенели… Я, бескрылый, / Стою, хладею и молчу…» / (Глинка Ф.Н. «Что делать?», 1826–1827.)

Религиозное развитие личности нередко граничит с патологией, но выделить последнюю из «религиозно-медитативной струи» всегда затруднительно. Религиозное мышление по своей сути содержит в себе такие патопсихологические феномены, которые с естественнонаучной точки зрения рассматривались бы как исключительно болезненные. Отметим, что «видения» у Глинки появились задолго до декабрьского восстания и не могут быть объяснены реакцией на арест и последующее заключение. Сохранность психики при редкостной продолжительности жизни (94 года) свидетельствует об отсутствии у поэта хронического психического расстройства.

ГЛЮК (Gluck) КРИСТОФ ВИЛЛИБАЛЬД (1714–1787), австрийский композитор, реформатор оперной музыки. Сочинил свыше 40 опер.

«Прежде чем приступить к работе, я стараюсь забыть, что я музыкант».

Глюк

[1722 г.] «Видимо, в эти годы растущее увлечение Кристофа музыкой впервые встретило противодействие со стороны отца… Стремясь вытравить у Кристофа музыкальную “блажь”, он применял к нему особенно жесткие методы воспитания. С малых лет будущий композитор сопровождал отца в его разъездах по горам Чехии, приобщаясь к суровым будням профессии лесничего… Однако чем больше строгости проявлял отец, тем сильнее возрастало рвение его старшего сына к музыке. В этом своеобразном поединке юный Кристоф показал, что обладает не менее сильной волей и настойчивостью, чем его отец. Впоследствии композитор вспоминал: “…Все мои помыслы были обращены к музыке, и лесное дело отошло на задний план. Однако мой отец, которому это было не по душе, строго следил за выполнением моей работы, специально удвоенной в размерах: он стремился отвлечь мое внимание от музыкального ремесла… Тогда я стал заниматься по ночам, что, конечно, нарушало покой всего дома – ив результате мои инструменты были заперты”». (Белецкий, 1971, с. 7.)