Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 113 страниц)

«Карл Маркс был опасным извращенцем и гомосексуалистом. Его наиболее известным половым партнером был Энгельс, который его и содержал, выплачивая ему крупные суммы. Дьявольскую кровь Маркс оставил и своим дочерям. Одна закончила Шизнь в психбольнице, другая повесилась, а третья – Лаура покончила с собой вместе с мужем…» (Кандыба. 1998, с. 255.)

«Маркс был чудовищной, дисгармоничной, обезумевшей от эгоизма личностью. Было бы неправдоподобно, если бы взгляды этого параноика, реализовавшись, не приводили к еще большей психопатизации общества – как это и случилось в России…» (Буянов, 1996, с. 178.)

«В политике можно объединяться ради известной цели даже с самим чертом – нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя». (Карл Маркс и Фридрих Энгельс)

Время спокойного и объективного исследования наших «основоположников» еще, видимо, не наступило. Оценка Карла Маркса даже психиатрами носит в основном публицистический, моральный характер, что принципиально неверно. Больной может быть «легким» или «тяжелым», но независимо от диагноза он никак не может быть «отвратительным». Маркс, как и большинство выдающихся политических деятелей, в полной мере испытывает на себе конъюнктурное, политически окрашенное отношение, которое в зависимости от господствующих в обществе тенденций может изменяться на полярно противоположное. Кроме неврастении в юности и аффективных расстройств у дочерей никакими другими клиническими данными мы не располагаем. Можно согласиться с предположением о дисгармоничной (или акцентуированной) личности у Маркса, что согласуется с его стремлением сочетать научную деятельность с политической.

МАХНО НЕСТОР ИВАНОВИЧ (1889–1934), руководитель анархистского крестьянского движения (с 1918 г.). В 1921 г. эмигрировал.

[В подростковом возрасте] «Это был настоящий хорек: молчаливый, замкнутый, сумрачно смотрящий на всех недобрым взглядом необыкновенно блестящих глаз. Он одинаково злобно относился как к служащим, так и к хозяину и покупателям». (Герасименко, 1990, с. 11.)

[1903 г.] «Махно поступил чернорабочим на чугунолитейный завод Кернера. И здесь его не покидало болезненное стремление быть в центре внимания, выделяться любой ценой. Узнав, что на заводе есть любительский театральный кружок… Махно попросил записать его в труппу… Однако театр не смог целиком захватить Махно. Он рано пристрастился к водке, часто появлялся пьяным на улицах села, лез во все драки… Махно попытался вступить в организацию экспроприаторов, но ее руководители сначала отказали ему в этом. Они боялись, что отличавшийся непредсказуемостью действий, болтливостью и хвастовством Махно может раскрыть организацию». (Там же, с. 14, 16).

[Октябрь 1910 г.] «Одесский военно-окружной суд приговорил Махно “за принадлежность к злонамеренной шайке, составившейся для учинения разбойных нападений, за два разбойничьих нападения на жилой дом и покушение на таковое же нападение” к смертной казни через повешение… На момент вынесения приговора по метрике, исправленной матерью, Нестору не хватало до совершеннолетия – 21 года – 6 месяцев. Это и спасло его от смертной казни… В тюрьме, будучи еще совсем молодым… Махно подорвал свое здоровье. Упорный, не могущий мириться с полным бесправием личности, которому подвергался всякий осужденный на каторгу, он всегда спорил с тюремным начальством и вечно сидел за это по холодным карцерам. 14 октября 1911 г. тюремный врач обнаружил у Махно явно выраженный туберкулез… В тюремной больнице ему была сделана операция и удалено одно легкое. Махно переносил эти превратности судьбы стойко… [Период пребывания в бутырской тюрьме] Единственное, что обращало на него внимание, – это его неугомонность. Он вечно был в спорах, в расспросах и бомбардировал тюрьму своими записками. Писать на политические и революционные темы у него было страстью. Кроме этого, сидя в тюрьме, он любил писать стихотворения и в этой области достиг большего успеха, чем в прозе». (Волковинский, 1991, с. 24–26.)

«Когда Нестор подрос, стали замечать, что у него какие-то особые отношения с огнем: он мог ходить босыми ногами по пылающим угольям костра, вызывать в замкнутом помещении шаровые молнии (как бывало во время его отсидки в Бутырской тюрьме за убийство полицейского пристава) и насылать “красного петуха” на дома соседей-обидчиков». (Грушко, Медведев, 2000, с. 253.)

«Махно властен и непоколебим. Десятилетняя каторга ожесточила его, лишила способности разбираться в добре и зле… Трудно найти даже в среде повстанческих атаманов равного Махно по жестокости. Ко всему этому сле-цует добавить неизмеримое болезненное тщеславие, которым, несомненно, болел Махно. Он не выносил никакой конкуренции, ни даже намека на нее». (Герасименко. 1990. с. 32, 34.)

«Махно – маленький человечек на кривых ногах, в черных очках (крестьяне еще в начале революции попросили его надеть черные очки, т. к. его взгляд наводил ужас)… Была у Махно тайная страсть – разведка. Переодевания, темные очки, приклеенные бороды и т. п – все это как бы компенсировало ему несбывшуюся мечту юности стать артистом, напоминало бурную молодость, когда он и его друзья в романтическом стиле грабили местных богачеи… Многие из колонистов юга Украины, бежав после Гражданской войны за рубеж, рассказывали биографам Махно, что, по их мнению, батька был даже душевнобольным… Весной 1924 г. Махно все чаще начала посещать мысль о самоубийстве. 14 апреля 1924 г. Литовское телеграфное агентство сообщило: “Махно, который последнее время находился в Торуне, покончил с собой, перерезав себе бритвой горло”. Однако на следующий день в газетах появилось опровержение. Батька действительно предпринял попытку самоубийства, но был спасен». (Волко-еинский, 1991, с. 51, 62, 222.)

«Махно сильно хромал, страдал от болезни и ран. Жизнь в изгнании для него была невыносима… Приспособиться к чужой для него среде он не смог. Французские, испанские и американские анархисты сумели собрать деньги, чтобы обеспечить ветерану анархического движения скромный доход». (С.С. Волк, 1992, с. 25.)

У Махно отмечаются все основные черты личности типичного революционера-вожака: недовольство всем и всемиуже с подросткового возраста, огромная гипоманиакалъная энергия, большие организаторские (с элементами истерической театральности) и военные способности, умение увлечь за собой массы людей (пассионарность). Некоторые из Этих черт достигали степени психопатологического уровня. Благодаря именно этим свойствам личности Махно стал фигурой исторического масштаба. Крушение своих политических идеалов (стержень всей его сознательной жизни) привело к попытке самоубийства. Но жизнелюбие победило, и Махно до конца прошел свой очень недолгий, но крайне извилистый путь (чернорабочий – вождь десятков тысяч людей – сапожник-эмигрант).

МАЯКОВСКИЙ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ (1893–1930), русский советский поэт, драматург. Реформатор поэтического стиха.

«А вы

ноктюрн сыграть могли бы

на флейте водосточных труб’^>» В. В. Маяковский

Общая характеристика личности

«После смерти отца вместе с семьей остался без всяких средств к жизни и обречен был на полуголодное существование. В 1908 14-летним мальчиком примкнул к большевикам, вел пропагандистскую работу, отбывал заключение в Бутырской тюрьме. Возбужденное против Маяковсйо^о¹ дело было прекращено за его малолетством». (Плиско, 1934, с. 46.)

«К этому необходимо добавить ускоренное умственное и физическое развитие, значительно опережавшее его действительный возраст и делавшее его сверстниками товарищей, значительно более старших по возрасту, чем был он сам». (Спивак. 2001, с. 405.)

«Уже тогда, в 1908 году при первом аресте от следователя не ускользнула предрасположенность революционера к неврозу. Маяковский был освидетельствован психиатром, который пока счел, что “в психиатрическом отношении все в порядке”. В 1909 году в заявлении на имя московского градоначальника Маяковский сам констатирует появление у него “неврастении”. В дальнейшем боязнь сойти с ума щедро просвечивает в его творчестве…» (Лапковский, 1996, с. 78.)

«В третий раз его арестовали летом 1909 года… Маяковский был переведен в Бутырки – центральную пересыльную тюрьму – и заключен в одиночную камеру… В автобиографии поэт называет одиннадцать месяцев, проведенных в камере № 103, “важнейшим временем”. Все эти одиннадцать месяцев он почти беспрерывно читал». (Владимиров, Молдавский, 1974, с. 19.)

«Маяковский в тюрьме научился… замкнутости. Это был очень скрытный, умеющий молчать человек». (Шкловский, 1966, с. 265.)

«Но не менее сильно гиперболизм сказывался и во всем поведении Маяковского, в характере его чувствования, мышления и действий вообще. Склонность Маяковского к преувеличениям проистекала из его чрезмерной чувствительности, из обостренного до крайности восприятия им действительности, с одной стороны, и из бурного, связанного с интенсивностью и глубиной проявлений его эмоциональной сферы и не всегда уравновешиваемого образа его реагирования – с другой». (Спивак, 2001, с. 355.)

«У Маяковского почти всегда крепко сжатые челюсти. Его лицо почти всегда выражает сильное нервное напряжение. Неукротимая энергия поэта искала выхода не только в многообразном творческом труде: поэзия, живопись, журналистика, кино – эта энергия широко расходовалась также в играх, требующих физической силы и ловкости». (Грузинов, 1990, с. 671.)

«Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор. В 16-м году рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: “Я стреляюсь. Прощай, Лилик”. Я крикнула: “Подожди меня!” – что-то накинула поверх халата, скатилась с лестницы, умоляла, гнала, била извозчика кулаками в спину. Маяковский открыл мне дверь. В комнате на столе лежал пистолет. Он сказал: “Стрелялся, осечка, второй раз не решился, ждал тебя…” Мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях… Перед тем как покончить с собой, Маяковский вынул обойму из пистолета и оставил только один патрон в стволе. Зная его, я убеждена, что он доверился судьбе, думал – если не судьба, опять будет осечка и он поживет еще. Как чаете я слышала от Маяковского слово “самоубийство”. Чуть что – “покончу с собой. 35 лет – старость! до тридцати лет

доживу. Дальше не стану”». (Брик, 1990, с. 355.)

«Все чаще думаю – / не поставить ли лучше / точку пули в своем конце. / Сегодня я на всякий случай / даю прощальный концерт». (Маяковский, «Флейта-позвоночник», 1915.)

«Врачи Кремлевской больницы, куда обращался Маяковский, сказали, что у него нервное истощение, и посоветовали не работать шесть месяцев». (А. Колосков. 1950, с. 258.)

[Весна 1929 г.] «Прежде всего он был болен: затянувшийся и тяжело проходивший грипп, которого Маяковский адски боялся, и – еще хуже – тягчайшее нервное расстройство, граничившее с помешательством… Это был уже тяжко больной психически человек, нуждавшийся в немедленной медицинской помощи». (Ваксберг, 1998, с. 250.)

«Я должен сказать, что Маяковский при всей своей вот этой внешности и громыхающей поэзии был… человек женского склада, как Тургенев. Когда он влюблялся, его интересовали какие-то такие… мазохистические элементы, это легко усвоить изо всех его лирических поэм… – властные женщины <…> Он любил быть страдающим». (Ардов, 1995, с. 181.)

«Нет, это была не хандра, это было состояние депрессии, вызванное всем комплексом событий вокруг него, в его личной жизни, в его литературной работе». (Михайлов, 1993. с. 522.)

«В какой ночи, / бредовой, / недужной, / Какими Голиафами я зачат – / такой большой / и такой ненужный?» (МаяковскийВ.В. «Себе, любимому…», 1916.)

[В 1930 г. после организации выставки «20 лет работы»] «Были попытки сорвать его выставку. Из юбилейного номера журнала “ Печать и революция” в последний момент вырезали портрет автора. Кто-то звонил по телефону, подбрасывал пасквильные записки… У Маяковского начиналась болезнь горла – поэт-трибун терял голос. Он сам говорил об этом на одном из самых последних выступлений». (Владимиров, Молдавский, 1974, с. 125.)

«Я хочу быть понят моей страной, / а не буду понят – что ж, / по родной стране пройду стороной, / как проходит косой дождь». (Маяковский)

«Циклоидный гипоманиакальный темперамент. Непосредственно после начала болезни горла – депрессия. Диагноз: циклоидная психопатическая личность с самоубийством в депрессивной фазе». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 459.)

«Первое, что должно быть здесь отмечено, это чрезвычайная мнительность Маяковского, достигавшая почти болезненных размеров. У Маяковского была склонность очень часто мыть руки… Открывал двери через фалду пиджака. Всегда была сильная боязнь, заразиться, заболеть». (Спивак, 2001, с. 418.)

«Намекают на то, что покойник панически избегал питаться из общей посуды, как таскал в кармане стакан, наподобие Шопенгауэра, как изгонял венерического беса из своей гениальной плоти препаратами ртути и возил с собой кожаный бокальчик, чтобы не пить из чужих склянок». (Лапковский, 1996, с. 80.)

«Маяковский был психопатической личностью, но с выраженной гиперкомпенсацией. Ранимый, сентиментальный, склонный к панике, постоянно самоутверждавшийся в собственных и чужих глазах, он старался выглядеть нахалом, лидером, неотразимым любовником, особой, приближенной к руководству страной». (Буянов, 1995а, с. 152.)

«Маяковский – атлетический хаби-тус, громовой голос, вызывающее поведение, затаенная тоска в глазах, властный темперамент, соседствующий с конформностью. Все это характеристики эпилептоида, напряженно-авторитарной личности. Разумеется, и шизоидное начало в Маяковском тоже присутствовало, особенно в ранний период и в ранних стихах. Кажется, что на рубеже 1920-х гг. Маяковский пережил перелом, и характер его изменился от более углубленного шизотипического к более властно-конформному эпилепто-идноподобному». (Руднев, 1993, с. 191–192.)

Особенности творчества

«Один из товарищей по училищу Л.Ф. Жегин вспоминает: “Забравшись в какой-нибудь отдаленный угол мастерской, Маяковский, сидя на табуретке и обняв обеими руками голову, раскачивался вперед и назад, что-то бормоча себе под нос. Точно так же (по крайней мере, в ту пору), путем бесконечных повторений и изменений создавал Маяковский и свои графические образы… «Облако» настолько ошеломляло своей антибуржуазностыо, бунтарским духом и поэтической мощью, что расправиться с ним обычными критическими приемами оказалось не под силу. Тогда была предпринята попытка объявить автора поэмы сумасшедшим. Его заманили в один частный дом, где заранее собрали консилиум врачей-психиатров, но те не подтвердили кулуарного диагноза… И тогда, в 1916 году, Маяковский впервые сыграл в “русскую рулетку”». (Михайлов, 1993, с. 63, 148, 74.)

«Иногда какая-нибудь строфа отнимала у него весь день, и к вечеру он браковал ее, чтобы завтра “выхаживать” новую, но зато, записав сочиненное, он уже не менял ни строки. Записывал он большей частью на папиросных коробках; тетрадок и блокнотов у него в то время, кажется, еще не было. Впрочем, память у него былая такая, что никаких блокнотов ему и не требовалось: он мог в каком угодно количестве декламировать наизусть не только свои, но и чужие стихи, и однажды во время прогулки удивил меня тем, что прочитал наизусть все стихотворения Ал. Блока из его третьей книги, страница за страницей, в том самом порядке, в каком они были напечатаны там». (Чуковский, 1963, с. 498.)

«Суицидальные мотивы в его творчестве и поведении проявлялись с раннего возраста. Многие стихи буквально сочатся агрессией, направленной то вовне, то – в депрессивные периоды – на самого себя (“А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою…”)». (Чхартишвили, 1999, с. 305.)

[1918 г.] «…Агрессивнаябогоборческая тенденция, присутствовавшая едва ли не во всех творениях Маяковского этого периода, несомненно, отражала почти не скрываемый комплекс неудачника: единственным доступным ему оружием – словом – он мстил Богу за то, что тот обделил его любовью любимой…» (Вансберг, 1998, с. 80.)

«Творчество Маяковского в художественно-переработанном виде отражает в себе эту свойственную ему склонность к преувеличенности и гиперболизму в виде мощных полетов его творческой фантазии, гигантских, доведенных до предела метафор и парадоксальных, гротескных образов. Употреблял превосходную степень в словах». (Спивак, 2001, с. 419.)

Слава в условиях тоталитарного государства может носить искусственный, «приказной» характер, но и «внедренная» подобным образом, она может удержаться определенный период времени только при наличии других признаком объективно существующей гениальности. Учтем несчастливую судьбу автора (всем известна неудавшаяся личная жизнь Маяковского и во многом обусловленное ею самоубийство). Добавим гениальную одаренность, которая не становится мельче от тех тем, на которые Маяковский направлял свои способности. Введенное им новаторство в стихосложении придавало его творчеству оригинальность и абсолютную новизну. Приплюсуем преданность однажды выбранной революционной идее и долгу (не безличной выгоды на каком-то этапе – как умный человек он это должен был понимать и признавать) с последующим не менее громким и принципиальным разочарованием в них (пьесы «Баня» и «Клоп» недвусмысленно говорят о его отношении к действительности на последнем этапе творчества). Таким образом, налицо все «звуки» «аккорда гения». Не вызывает сомнения и автобиографичность его поэзии, со всей присущей ей решительностью, бескомпромиссностью, самоуверенностью даже брутальностью – все это признаки неудержимости влечений (помимо сексуальных вспомним, что Маяковский был очень азартным игроком) и саморазрушаю-щих безответных «любовей». Как следствие такой психопатической структуры личности – совершенное в период ситуационной (а возможно и соматогенной или, вернее, – усугубленной соматическим заболеванием) депрессии самоубийство.

МЕДИЧИ ЕКАТЕРИНА (1519–1589), французская королева, жена Генриха И. В значительной мере определяла государственную политику в период правления сыновей – Франциска II, Карла IX, Генриха III. Происходит из рода флорентийских герцогов Медичи.

«…С самого рождения стала круглой сиротой, имея в наличии лишь довольно скверную память о семейке, которую во Флоренции никогда не любили, а однажды даже изгнали». (Лубченков, Романов, 1991, с. 181–182.)

«В девять лет она попала в монастырь, а осажденные в городе республиканцы предложили поставить девочку на крепостной стене под непрерывный огонь пушек ее родственников… Однако потерпевшие поражение горожане напоследок отдали маленькую Екатерину солдатам, чтобы те позабавились с наследницей великого рода. Последствия психической травмы взялся залечить ее дед – Климент VII… Многие, знавшие Екатерину еще в папском дворце, отмечали во взгляде девочки острый, болезненный ум и металлический холод». (Семашко, 1999, с. 62–63.)

«Связь между высоким уровнем мочевой кислоты в крови и агрессивным поведением проявляется… при подагре… Тяжелейшей формой этой болезни страдала королева-мать Екатерина Медичи, самая кровожадная интриганка и убийца XVI века, вдохновитель и организатор Варфоломеевской ночи». (Эфроимсон, 1998, с. 458.)

«Зато она устраивала во дворце настоящие вакханалии, заставляя “прекраснейших и честнейших женщин двора” раздеваться донага и вступать в непристойную связь с прислугой. Эти оргии уже напоминали сцены из жизни Рима начала тысячелетия, когда свальный грех сделался любимейшим развлечением римских императоров… Видимо, наблюдение за самим актом совокупления возбуждало королеву и приносило ей какое-то чувственное удовлетворение». (Лубченков, Романов, 1991, с. 209.)

«…Любила собственноручно сечь розгами своих самых красивых придворных дам». (Ковалевский, 1908. № 14, с. 10.)

«Екатерина увлекалась ясновидением и заклинанием злых духов, гаданием по зеркалу, пытаясь вызвать дьявольские силы. Уделяла особое внимание “колдовской травке” – табаку, привезенному Колумбом из Америки в 1497 году. Она первой догадалась измельчить его в мелкий порошок и втягивать в ноздри. Такой порошок получил название “королевской травки”, или “Медичея”… Почти каждую ночь королева занималась колдовством, ворожбой, магией, старательно исполняя все ритуалы». (Белоусов. 2000, с. 85.)

Важные исторические события обусловлены, разумеется, многими социальными причинами. Но, признавая роль личности в истории, вряд ли было бы правомерно не учитывать также факторы психологические'. С этих позиций становится понятной «кровожадность» Екатерины Медичи: организацией бойни гугенотов она сполна отомстила всему роду человеческому за нанесенное ей в детстве насилие. А собственноручное наказание розгами «самых красивых придворных дам» (также, каки вуайеризм) – типичный садистический акт психопатической личности, завидующей чужой привлекательности.

МЕЙ ЛЕВ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1822–1862), русский поэт, драматург, переводчик. На основе исторических драм «Царская невеста», «Псковитянка» созданы одноименные оперы Н.А. Римского-Корсакова.

«Крайне безалаберный и детски нерасчетливый, Мей жил беспорядочной жизнью литературной “богемы”. Еще из лицея, а больше всего из дружеских собраний “молодой редакции” “Москови-тянина” он вынес болезненное пристрастие к вину. В Петербурге он в конце 50-х годов вступил в кружок, группировавшийся около графа Г.А. Кушелева-Безбородка. На одном из собраний у графа Кушелева, на котором было много аристократических знакомых хозяина, Мея просили сказать какой-нибудь экспромт. Прямодушный поэт горько над собой посмеялся четверостишием: “Графы и графини, / счастье вам во всем, / мне же лишь в графине: / и притом в большом”. Большие графины расшатывали здоровье Мея и порой доводили его до совершенной нищеты. Он сидел в лютые морозы в нетопленой квартире и, чтобы согреться, раз разрубил на дрова дорогой шкаф жены. Беспорядочная жизнь надорвала его крепкий организм». (Венгеров, CD Брокгауз и Ефрон.)

«“Мей не погубит своего таланта, но сам погибнет; он пьет страшно – отмечала еще, в 1856 наблюдательная современница, – …почти пустая квартира и пустой полуштоф на покачнувшемся стуле”». (Гаспаров. Осповат, 1994, с. 565.)

«Кто знает его биографию, те поймут, что не только о чужой тоске, о чужом способе ее исцеления говорит он в следующей “Песне”: “Говорят мне, ты умна, / Поклонюсь тебе до дна: / Научи ты, как мне быть, / Пьянством люда не срамить? / Как в тебя, мою реку, / Утопить змею-тоску?» (Айхенвальд,

т. 1, 1998, с. 190.)

Алкоголизм, а Л.А. Мей безусловно страдал алкогольной зависимостью, достаточно сложный и мощный биосоциальный фактор, который не может не оказывать соответствующего влияния на личность больного. Поэт – врожденное свойство личности. Поэт, больной алкоголизмом, – качественно иное состояние и личности, и поэта. Если даже занять односторонне негативную позицию в отношении влияния алкоголизма на творческую личность, то невозможно отрицать самого факта влияния. Т. о. трудно будет доказать, что не будь Мей алкоголиком, он бы лучше писал. Если бы поэт не страдал алкоголизмом, то это был бы совсем не тот Мей, который вошел в историю русской поэзии. И что значит «лучше», когда речь идет о произведении искусства, о таланте? Кто лучше: Пушкин или Гете? Что лучше: «Герника» Пикассо или «Явление Христа народу» Иванова? У каждого творца и у каждого шедевра свое место в истории. Принцип «чем больше здоровья, тем качественнее» уместен только на спортивных соревнованиях. Если человечество когда-нибудь научится с помощью лекарств или генной инженерии избавляться, например, от эпилепсии, то вместе с эпилептиками оно может лишиться и будущих Достоевских, Флоберов ит. д.

МЕЙЕР КОНРАД ФЕРДИНАНД (1825–1898), швейцарский писатель.

Наследственность

[Дед полинии отца] «…был подвержен маниакально-депрессивным приступам…» (Сегалин, 1925а, с. 69.)

«Дядя Мейера и в меньшей мере отец страдали сильной заторможенностью, но, несомненно, решающую роль в психическом статусе Мейера играло наследование со стороны матери. Она перенесла острый и длительный приступ меланхолии в пятнадцатилетием возрасте и в дальнейшем проявляла несомненную циклоидность…» (Эфроимсон, 1998, с. 157.)

[Мать] «…также была подвержена маниакально-депрессивному психозу, с постоянной наклонностью к меланхолическим фазам болезни, пока, наконец, в состоянии этого психоза не покончила самоубийством». (Сегалин, 1925а, с. 69.)

Общая характеристика личности

«Он рос робким и нелюдимым. Его занятия историей, живописью, его лирические опыты долгие годы не приводили к практическим результатам, оставаясь домашним и частным делом. Под крылом нежно любившей его матери и преданной сестры он жил уединенно, будто не существуя для своих сограждан и современников. Страх перед людьми соединялся с жаждой общения. Болезненная раздвоенность была так мучительна, что привела будущего писателя в 1852 году в психиатрическую больницу. Врач рекомендовал общественно полезную деятельность». (Павлова, Седельник, 1990, с. 110.)

«Мейер представляет редкий в психиатрии случай парадоксального действия желез внутренней секреции, которые извратили все законы нормального развития организма: его юношеские годы оказались самой суровой зимой его духовной и эмоциональной жизни, и лишь в зрелом возрасте наступил расцвет последней… Наиболее личностный мотив в творчестве Мейера обусловлен именно этйм беспримерно поздним расцветом творчества во второй половине жизни… Если бы К.Ф. Мейеру довелось скончаться в 40-летнем возрасте, то оказалось бы всего несколько человек, которые знали его и отнеслись бы с сочувствием к утрате… Нелюдимый, вялый, мечтательный и печальный, замкнутый в себя, появляется он то тут, то там, пытается взяться за самые различные дела, но не двигается с места, нигде не проявляя своего истинного таланта; хочет стать то художником, то поэтом, то юристом, пытается то взяться за переводы, то давать уроки, то начинает учиться сам… У него был большой уединенный сад. Он гулял по нему в одиночестве, всегда по одним и тем же извилистым дорожкам, по лужайке, прячась в кустарнике или обращаясь в бегство, когда кто-нибудь неожиданно выходил ему навстречу. Некоторые знакомые уже считали Мейера умершим, т. к. он нигде не показывался и лишь изредка покидал по ночам дом, чтобы погулять в одиночестве по пустым переулкам города… В 27 лет Мейер впервые попал в психиатрическую больницу. В то время он страдал меланхолией, ипохондрией и бредовыми представлениями… Когда Мейер приблизился к своему 40-летию, то все расстройства неожиданно исчезли и он стал воспевать свое чудесное превращение. С 39 до 67 лет К.Ф. Мейер создал целое собрание художественных произведений, хотя и продолжал страдать от повышенной чувствительности, от причудливых колебаний настроения, от быстрой утомляемости». (Kretschmer, 1931, с. 136–138.)

«Страдал маниакально-депрессивным психозом, находился несколько раз в психиатрической лечебнице и умер психически больным». (Сегалин, 1925а, с. 69.)

«После периодических депрессий й периодов гипоманиакального творчества у него в 1887—88 гг. наступает длительная депрессия. В 1892 г. во время одного из приступов депрессии он сам пошел в психиатрическую больницу и вернулся домой с диагнозом “сенильная меланхолия с остаточным дефектом”». (Эфроимсон, 1998, с. 157.)

«С 1892 и до самой смерти, наступившей от паралича, находился в сумасшедшем доме». (Vie.rordt, 1910, с. 179.)

«С детства маниакально-депрессивный. Возрастные колебания настроения. Длительная депрессия с 20 до 27 лет. В 1858 г. наступает гипоманиа-кальное состояние, становится творчески продуктивным. В 1887—88 гг. – депрессия с истерическими включениями. В 1892 г. глубокая меланхолия. В 1898 г. – гипомания». (Lange-Eich-baum, 1909, с. 209.)

«Dementia praecox²²⁵» (Mobius, 1907a. c. 39.)

Особенности творчества

«Мейер только в сорокалетием возрасте уверовал в свое литературное призвание. Процесс становления личности и преодоления болезненности психического склада, осложненный почти полной общественной изоляцией, затянулся надолго, но сопровождался накоплением знаний и впечатлений, которые пригодились в 70-80-е годы – два десятилетия необыкновенной творческой активности художника». (Седельник, 1991, с. 402.)

Мейер преподносится различными авторами как больной биполярным аффективным расстройством (ив смысле наследственной отягощенности, и по устанавливаемым ему диагнозам). Решающим аргументом послужила бы более полная клиническая картина. По приведенным данным (наличие аутистической и бредовой симптоматики, амбивалентность – «болезненная раздвоенность») он представляется скорее больным шизотипическим или шизоаффективным расстройством. Более определенно можно говорить о зависимости творчества писателя от течения психического заболевания: его творческий расцвет четко соответствует длительному периоду ремиссии.

МЕЙЕРБЕР (Meyerbeer) ДЖАКОМО (паст, имя и фам. Якоб Либман Бер, Beer) (1791–1864), немецкий и французский композитор.

«…С самого раннего возраста стал обнаруживать задатки своей необыкновенной музыкальности… Через два года, то есть когда ему минуло всего семь лет, он был уже законченным виртуозом и, как в свое время Моцарт, сделался чудо-ребенком… Творчество Мейербера стало проявляться с самого раннего возраста». (Давыдова, 1998, с. 117–118.)

[1813 г.] «В течение этого времени Мейербер сочинил множество пьес для фортепиано, которые в его художественном исполнении производили неотразимое впечатление и вызывали бурю восторгов у слушателей. К сожалению, Мейербер не хотел их печатать из странной боязни, что другие пианисты воспользуются его новыми музыкальными мыслями. Впоследствии, когда его композиторская деятельность отвлекла его от инструмента, он позабыл эти произведения, которые даже не были им записаны, и таким образом они навеки потеряны для публики». (Там же, с. 125.)

«Свои оперы Мейербер сочинял очень быстро… Но по окончании сочинения Мейербером овладевали сомнения, беспокойства, он принимался исправлять, переделывать, и иногда от первоначального вида оперы почти ничего не сохранялось. Эта особенность творчества Мейербера была главной причиной того, что он писал оперы по десять лет… Мейербер сочинял везде и всегда, но его творчество пробуждалось с особой силой при сверкании молнии, при раскатах грома, при завывании бури: смятение природы, стихийная мощь ее зажигали в душе композитора самое яркое пламя вдохновения. В дни непогоды он весь отдавался творчеству, был незрим для посетителей, которые получали всегда один и тот же ответ: “При дурной погоде его нельзя видеть; если хотите его застать, то пожалуйте в ясный день: он показывается только с солнцем”». (Давыдова, 1958, с. 185–186.)