Текст книги "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий"

Автор книги: Александр Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 113 страниц)

[1817 г.] «Впервые на этом собрании он заговорил в апокалиптическом тоне, словно чувствуя себя пророком. Некоторые считали эту черту в нем признаком сумасшествия. В старости эта склонность приняла характер одержимости, но уже в среднем возрасте она, как мне кажется, сильно вредила его деятельности. До этой поры Оуэн был крупным реформатором из деловых кругов; с этого момента он начинает превращаться в пророка и слыть в глазах других людей за визионера. Его видения были прекрасны, и они вдохновляли многих. Но их недостатки заключались в их достоинствах. С того момента, как это апокалиптическое настроение охватило Оуэна, он больше не мог ничего доказывать, он мог только создавать свои видения и грезить. И он постепенно терял, по моему мнению, то ясное понимание действительности мира, которое сделало его величайшим социальным новатором-практиком своего времени. Вместо этого он приобрел дар пророчества, сделавший его родоначальником социализма и многих других движений; но, в сущности, все пророки безумны. Оуэном стало понемногу овладевать безумие уже в 1817 г.

Безумие продолжало охватывать его все больше и больше до самого конца его дней… Но ранее 1853 г., когда Оуэну было уже 82 года, он сделался последователем спиритизма и подпал под влияние этого нового культа, тогда перешедшего из Америки в Европу… Пережив всех своих старых соратников и друзей, он вызывает их духов на сеансах и становится добровольно обманутой жертвой разных медиумов… Джефферсон, Бенжамен Франклин, Шекспир, Шелли, Наполеон, герцог Веллингтон и пророк Даниил становятся его постоянными собеседниками… В эти последние годы Оуэн был охвачен неустанной, но и бесплодной деятельностью… Его последние годы были годами дряхлости, он начал впадать в детство, задолго до его окончательного увлечения спиритизмом нарушилось равновесие его умственных способностей». (Там же, с. 115, 180, 183.)

«Основанные Оуэном опытные коммунистические колонии в США (“Новая Гармония” и др.) и Великобритании потерпели неудачу». (CD Кирилл и Мефодий 98.)

Имя Роберта Оуэна невольно ассоциируется с каким-то чудаком, растратившим все свое состояние на неудачные попытки достижения всеобщего человеческого счастья. Первые предпринятые им опыты коммунистического строительства можно рассматривать двояко: 1) как сверхценную идею, которая потому и относится к психиатрическим расстройствам, что оказывается в конечном счете бесплодной; 2) как хроническое бредовое расстройство (паранойю), когда вид бреда определяется доминирующей темой.

П

ПАВЕЛ (латинское Paulus; еврейское Саул, Савл), в Новом Завете один из апостолов. Первоначально ревностный гонитель христиан, Павел, испытавший чудесное видение на пути в Дамаск, принимает крещение и становится истовым проповедником христианства среди язычников. Казнен вместе с апостолом Петром во время гонений Нерона на христиан.

«А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза».

1. Ин. 2.11.

«Наружность у Павла была неказистая, не отвечавшая, по-видимому, величию его души. Он был некрасив, мал ростом, толст и сутуловат. На его широких плечах как-то не к месту сидела маленькая лысая голова… Характер Павла был так же оригинален, как и его внешность… Он беспрестанно ссылается на свою физическую немощь, говорит о себе как о человеке, в котором еле душа держится, как о больном, истощенном и вместе с тем робком человеке, совершенно непредставительном… По-видимому, он не был женат; его холодный темперамент – последствие усиленной работы мозга – проглядывает во всем, проходит белой нитью через всю его жизнь. Он даже хвалится этим с самоуверенностью, не лишенной, быть может, аффектации и производящей на нас по крайней мере неприятное впечатление…» (Ренан, 1991а, с. 128–129.)

«С каждым шагом, приближавшим его к Дамаску, терзавшие его сомнения становились все мучительнее, все острее… Несомненно, одно: сломившись под страшным натиском болезни-или чем-то потрясенный, Павел мгновенно потерял последние остатки еще теплившегося в нем сознания и без чувств упал на дорогу. По тем рассказам об этом странном происшествии, которые дошли до нас, нет никакой возможности с уверенностью сказать, внешним ли каким-нибудь фактом был вызван этот припадок, давший христианству самого ревностного из его апостолов… Сделался лп у него лихорадочный бред от солнечного удара или от офтальмии, оглушило ли его громом, обожгло ли молнией так, что он на время лишился зрения и сознания вследствие сотрясения мозга, – это не важно… К тому же Павел сам говорит, что он был подвержен галлюцинациям; следовательно, самого ничтожного обстоятельства, которому другой не придал бы никакого значения, было достаточно, чтобы нарушить равновесие его души… В Дамаск Павел вошел при помощи своих спутников, которые вели его за руки… Слепота и прилив к мозгу не проходили. Три дня Павел метался в лихорадке, не мог ни есть, ни пить. Нетрудно догадаться, что творилось во время этого приступа в горячей голове, обезумевшей от жестокого потрясения <…> Теперь им овладела мысль, что только через возложение рук он может выйти из того состояния, в котором он находился. Воспаление глаз у него еще не проходило… Он поверил в свое исцеление, а так как болезнь была нервная, то он и в самом деле исцелился». (Там же, с. 132–136.)

«И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого». (Библия. Деян., 13, 11.)

«На физический облик Павла несомненно наложила отпечаток какая-то загадочная болезнь, мучившая его всю жизнь и усугублявшая его уродство. Из Послания к галатам мы узнаем, что эта болезнь со своими отвратительными симптомами была тяжким испытанием для учеников и спутников Павла… Павел описывает свою болезнь так туманно, что, в сущности, трудно догадаться, в чем она состояла… Большинство библеистов склоняется к диагнозу – эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает в своей монографии любопытную деталь. Он считает, что Павел, очевидно, сознавал тесную причинную связь между своим недугом и случившимся с ним экстатическими состояниями». (Косидовский, 1979, с 130–131.)

«О повышенной нервности его свидетельствует и то, что он, по собственному признанию (I Кор. 14:18), больше других членов общины “говорил языками”, т. е. говорил восторженные экстатические речи, которых никто не понимал без толковника или переводчика». (Штраус, 1992, с. 249.)

«Психопат. Авантюристическая энергия. Инфантильный эгоизм. Гомосексуальность». (Мохоп, 1922, с. 61.)

«Апостол Павел говорил о сексе больше всех других апостолов вместе взятых. Может быть, у него была какая-то особая заинтересованность в этом вопросе?» (Кон, 1998, с. 145.)

«Некоторые авторы считают припадки Павла проявлением генуинной эпилепсии, по крайней мере, считают это мнение достаточно вероятным». (Rasmussen, 1905, с.79; Gelineau, 1900, с. 547.)

«Истероэпилептик». (Freimark, 1920, с. 94.)

«Шизоидный тип фанатика с истерическими чертами и неврозом. Никакой эпилепсии нет». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 497.)

«Мудрость мира сего есть безумие перед Богом». {Апостол Павел)

Столь резкий переход от ревностного приверженца старой религии к не менее фанатичному служению религии новой явление не очень частое и могло быть обусловлено лишь мощным психическим потрясением. Отметим, впрочем, что структура, ядро личности при этом не изменились: из фанатика иудейства Павел стал фанатиков христианства, только и всего. Несомненен решающий момент подобного обращения для его последующей апостольской деятельности и всемирной славы. Не произойди такой метаморфозы, кто бы знал о Павле? Сколько было их, гонителей христиан, – тысячи и тысячи. В последующем Павел подчеркивал, что преследование им христиан носило как бы подневольный характер: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Отметим положительный нравственный компонент произошедшего изменения: от ненависти карателя к любви и самопожертвованию миссионера. Нас в первую очередь интересует психиатрический аспект этого случая. Кратковременное психическое нарушение, которое можно интерпретировать как диссоциативное расстройство – потерю чувственного восприятия – сыграло ключевую роль в легендарном превращении «Савла в Павла».

ПАВЕЛ I (1754–1801), российский император (с 1796 г.), сын Петра III и Екатерины II.

Наследственность

«“Император буквально сумасшедший”, – написал Витворт²'⁷, собираясь покинуть Петербург. Не один он высказывал такое мнение… Екатерина считала это “расстройство” наследственным недостатком и рассматривала психическую болезнь великого князя как факт исторически установленный: известный русский психиатр согласился с этим мнением²⁷⁸. По мнению одного французского специалиста²⁷⁹, наследственность “действительно господствует над всем этим отделом патологии”, и если Павел был сын Петра III, ему было от кого получить такое наследство, даже помимо голштинского рода, в котором его мать за пятнадцать лет обнаружила три случая умопомешательства. Вспомним брата Петра Великого, Ивана, страдавшего природным слабоумием, сына преобразователя, Алексея, существо беспокойное и слабоумное; его внука Петра II, неврастеника, склонного к половым излишествам, истощенного в пятнадцать лет; его дочь, Елизавету, вспыльчивую, капризную, неуравновешенную, чувственную до крайности, и тем не менее набожную и склонную к мистицизму, страдавшую к концу жизни нервным расстройством, быть может, даже истерическими припадками». (Валишевс-кий, 1990а, с. 506. 509.)

«Екатерина II писала в своих “Записках” о том, что Елизавета Петровна требовала от нее, тогда еще великой княгини, родить наследника престола любой ценой. Петр III, ее муж, пренебрегал супругой. Тогда было приказано найти надежного фаворита. Таким стал Сергей Салтыков, считавшийся самым красивым при дворе… Когда на свет появился младенец Павел, Салтыков открыто. хвастался, что он отец ребенка».. (Белоусов, 1999, с. 68.)

Общая характеристика личности

[Эпиграмма] «Похож на Фридриха, скажу пред целым миром, – / Но только не умом, а шляпой и мундиром». (Неизвестный автор, между 1796 и 1801.)

«Если бюсты Павла I сделаны хорошо, то несомненно, что крайняя покатость лба и вообще прогнатизм²⁸⁰ всего лица далеко переходят за границы нормы <…> свидетельствуют о значительной неправильности или аномалии его черепа <…> вероятнее, это последствия английской болезни²⁸¹, перенесенной в детстве Павлом Петровичем… Одиннадцати лет от роду Павел I уже проявлял свою нервность или, как теперь говорят, раздражительную слабость, сильно реагировал на раздражения. [1765 г.] “Сие почти всякую ночь с ним случается; и так говорит явственно, как бы наяву иногда по-русски иногда по-французски. Если в день был весел и доволен, то изволит говорить спокойно и весело; если же в день какие противности случились, то и сквозь сна говорит угрюмо и гневается”». (Чиж, 2002, с. 101–102, 116.)

«Крайняя злобность мальчика и – что ужаснее всего – полное непонимание человеческого достоинства, полное отсутствие привязанности к лицам, ему служащим, черствое презрение к людям… Так же рано проявилась злоба; мальчик сильно гневался по самому ничтожному поводу… Все усилия воспитателей смягчить или изменить этот порок были безуспешны…» (Там же, с. 124, 126.)

«Павел был очень некрасив: курносый, с большим ртом, длинными зубами, толстыми губами, сильно выдающимися вперед челюстями. Он рано облысел, и его лишенное всякой растительности лицо напоминало мертвую голову… Должно быть, болезнь повлияла так несчастливо на внешность Павла. В 1762 году, отправляясь в Москву на коронацию матери, Павел занемог в дороге, а в октябре опять серьезно заболел, и жизнь его находилась в опасности. В 1767 и 1771 гг. с ним повторились приступы болезни; они сопровождались нервными припадками, которые приписывались в обществе не то наследственному недугу, не то испугу ребенка в минуты свержения с престола его отца и смерти Петра III. Говорили, что Павел страдает падучей… Настроение постоянно менялось у Павла благодаря его крайней впечатлительности; он с детства был болезненно нервен. Впоследствии приближенные обратили внимание на то, что расположение духа меняется у него вместе с погодой… С раннего детства он находился в состоянии непрерывного нетерпения… Он был всегда настороже, всюду видел врагов, замышляющих его гибель, и шпионов, подсматривающих за каждым его движением. Со временем эта подозрительность приняла у него характер почти настоящей мании преследования… В противоположность Наполеону в гневе его не было ничего обдуманного. Слова и движения вырывались у него непроизвольно и были иногда в полном несоответствии с его истинными чувствами и намерениями. Эти вспышки ярости, как все болезненные явления, которым ничто не мешает развиваться, с годами все усиливались у него. Как замечает Семей Воронцов²⁸², “вспышки ярости делались у него все сильнее и сильнее, пока не довели его до безумия” <…> Резкие поступки, капризы и странности нового государя приводили всех в смущение… В смысле фантастических выдумок, Павел превзошел все пределы возможного… Даже в спокойном состоянии его ум оказывался совершенно неспособным, несмотря на стремление и старания, управлять сложным механизмом правительственной машины, все мельчайшие части которой ему собственноручно хотелось пустить в ход». (Валишевским, 1990а, с. 51–52, 54–55, 58, 124, 128.)

[По словам адмирала П.В. Чичагова] «Когда он достиг возраста, позволяющего заняться государственными делами, она (императрица) пыталась привлечь его к своей работе; но государственный секретарь князь Безбородко… заявлял, что ни он, ни сама императрица ничего не могли ему втолковать: все он понимал вкривь и вкось». (Чиж, 2002, с. 166.)

«Слабость суждения, недостаток сообразительности, неспособность сочетать общие идеи, неспособность анализировать сложные явления и отличать существенное от подробностей у Павла I проявились вполне ясно в тех нелепых воззрениях, какие он имел о своих правах и обязанностях. Как он доказал во время своего непродолжительного царствования, он решительно не понимал политического положения России, не понимал, чего добивался, не понимал, что все его распоряжения и действия никоим образом не могут принести пользы ни ему самому, ни России… Прекрасно образованный, блестящий собеседник, двадцать лет ничем не занятый, Павел Петрович буквально ничего не сделал, за что о нем можно было вспоминать с благодарностью… Полная непродуктивность умственной деятельности <…> Никогда не мог скрывать своих мыслей и всегда всем сообщал о своих намерениях… Лучшее и очевидное доказательство крайней слабости воли этого государя состоит в том, что в течение всей своей жизни он всегда находился под чьим-либо влиянием и, как только ускользал из-под влияния одного лица, сейчас же подпадал под влияние другого». (Там же, с. 178. 180, 207, 225.)

[По словам адмирала А.С. Шишкова] «Боязливая и всегда опрометчивая подозрительность, преклонявшая слух его ко всяким доносам, кои, волнуя в нем кровь и устрашая воображение, побуждали его, для мнимого предупреждения угрожающих последствий, предпринимать поспешно и необдуманно такие меры, которые скорее навлекать, нежели отвращать их могли. Несчастная подозрительность сия представляла ему везде опасности». (Там же, с. 198.)

«Незадолго до женитьбы цесаревича на Вильгельмине у него имели место галлюцинации зрительного и слухового характера. Сам Павел придавал своей галлюцинации особый смысл и был уверен, что видение не было случайной игрой больного воображения… Он дал серьезный повод предположить, что голова бедного наследника не в порядке, что рано или поздно на российский престол взойдет безумец». (Чулков, 1991, с. 21.)

«В апреле 1776 г. Наталья скончалась при родах в ужасных муках; вместе с ней умер и ребенок. Обезумевший от горя Павел изломал мебель в своих покоях, пытался выброситься из окна, запретил предавать земле тело супруги, утверждая, что она жива!.. 43-летний царь представлял собой причудливую смесь жестокости, порочности, пошлости, мистицизма и чувственности. Честный, прямой, набожный в свои молодые годы, он стал недоверчивым, неуравновешенным, резким и грубым; боялся, что его предадут, зарежут или отравят. Был ли он сумасшедшим? Нет, всего лишь неуравновешенным по характеру!» (Валлот/пон, 1991, с. 7, 41.)

«А “реализм” так был нужен безумному цесаревичу, который изнемогал в тщетной борьбе с призраками. Почти все мемуаристы говорят об этом бреде Павла. Так, и Ф.В. Ростопчин в письме к графу С.В. Воронцову говорит о том, что Павел постоянно не в духе, ибо голова его “наполнена призраками”. Иностранцы также обращали внимание на странности великого князя… “…Во всем его облике, в особенности тогда, когда он говорил о своем настоящем и будущем положении, можно было рассмотреть беспокойство, подвижность, недоверчивость, крайнюю впечатлительность, одним словом, те странности, которые явились впоследствии причинами его ошибок, его несправедливостей и его несчастий…” Эти впечатления относились к 1785 г.». (Чулков. 1991, с. 32.)

«Быть может, на его умственные способности повлияли большие дозы опиума, которые будто бы давал ему Разумовский, чтобы обеспечить себе продолжительные tete-a-tete с веселой Наталией?» (Валшиевский. 1990а, с. 510.)

«Бесспорно, что ни один монарх не любил так церемоний, как Павел I; в этом отношении он занимает исключительное положение во всемирной истории. Крайняя подвижность, впечатлительность, большая скорость в сочетании представлений, рядом с крайне слабым вниманием и потому неспособностью к систематическому и серьезному труду – все это, конечно, вполне объясняет любовь к церемониям у лица, которому мало доставляли удовольствия физические наслаждения». (Чиж, 2002. с. 277.)

«12 января 1801 г. издан был совершенно непостижимый приказ о походе донских казаков через Бухару на Индию, которые немедленно и отправились в путь и только смертью Павла были спасены от верной гибели… Павел стал все подозрительнее относиться к членам своей семьи и предполагал сыновей Александра и Константина заключить в крепость, а жену и остальных детей отправить в монастырь». (Се-мевский В. ЭС Гранат, т. 30, с. 766.)

«Княгиня Дашкова²⁸³, женщина бесспорноумная… правильнее всех формулировала, какие чувствования возбуждал к себе этот несчастный государь: “К нему приближались со страхом, соединенным с презрением… Буквально не было ни одного человека, с которым Павел Петрович мог ужиться, с которым он не поссорился бы рано или поздно. Все лица, имевшие дело с Павлом 1, делались его врагами; все его отношения к людям кончались ненавистью и злобою”». (Чиж, 2002, с. 128, 138.)

«…Самые безумные поступки

Павла I объясняются влиянием на него лиц, решивших его погубить <…> Пален²⁸⁴, как человек очень умный, понимавший значение общественного мнения, стремился выставить Павла I в самом смешном виде; он ясно понимал, что только заручившись общественным мнением, может надеяться на безнаказанность <„.> он хорошо понимал, что “смешное убивает”, и сделал все, чтобы Павел I стал смешным как в России, так и за границей». (Чиж, 2002, с. 306, 308.)

«В столице царил страх. В 9 часов вечера был сигнал тушить огонь, и главные улицы покрывались рогатками. Властитель страны никому не доверял и боялся ночи. Разрыв с Англией, безрассудный поход донских казаков, экстравагантное поведение царя в самом Санкт-Петербурге вызвали всеобщее недовольство. Его считали ненормальным, свихнувшимся… И тогда граф Петр Алексеевич Пален задумал свергнуть Павла I и возвести на трон Александра²⁸’». (Валлоттон, 1991, с. 51.)

«Мелкая придирчивость Павла I, усугублявшаяся его психической неуравновешенностью, самодурство вызвали заговор против императора и его убийство гвардейскими офицерами». (Цамутали, 1967, с. 709.)

«Исследование выявляет воздействие полового воспитания Павла I и Александра I на общий психологический склад и характер государственного правления этих русских монархов». (Wortman, 1988, с. 95.)

«Он казнил без вины, награждал без заслуг, отнял стыд у казни, у награды – прелесть. Унизил чины и ленты расточительностью оных». (Карамзин)

У императора можно подозревать наличие небольшой интеллектуальной недостаточности, что подтверждается его дегенеративной конституцией, ранним облысением (гормональные нарушения), повышенной чувствительностью к метеофакторам, примитивностью идей преследования, а также сноговорением и «нервными припадками», которые свидетельствуют об органической недостаточности головного мозга. Скорее всего, мы имеем дело с эксплозивным типом умственной недостаточности. На этом фоне у Павла I развилось параноидное расстройство личности, обнаруживающее все основные признаки этого типа психопатии: 1) постоянная подозрительность и недоверие к людям; 2) чрезмерная чувствительность к неудачам и отказам; 3) неуживчивость и сварливость; 4) частые и необоснованные мысли о заговорах, появившиеся у Павла задолго до восшествия на престол. Убийство Павла I государственными заговорщиками явилось логическим следствием патологических особенностей его личности и вытекающими из них особенностей его правления, неадекватной внешней и внутренней политики. Интересен был бы также психоаналитический взгляд на личность «российского Гамлета», который на протяжении всей своей жизни испытывал глубокую ненависть к матери (Екатерине II) и преклонялся перед своим отцом Петром III (см.). Вполне вероятная версия о том, что императора специально и неоднократно «подставляли» его поданные, только подтверждает мнение о его интеллектуальной недостаточности.

ПАВЛОВА АННА ПАВЛОВНА (Матвеевна) (1881–1931), русская артистка балета. С 1899 г. в Мариинском театре.

В 1909 г. участвовала в «Русских сезонах» С.П. Дягилева (Париж). С 1910 г. гастролировала с собственной труппой.

«…На свет появилась ранее положенного срока… Девочка часто хворала, долгие месяцы ее укутывали ватой, жизнь едва теплилась в ней… Смена настроений, иногда прямо противоположных, притом как будто беспричинная, приводила даже близких Павловой людей в недоумение… Неровность характера, частая смена настроений сказывались и в отношении к артистам собственной труппы». (Носова, 1983, с. 6, 101–102.)

«Внимание в училище на Анечку обратили сразу же – и не потому что выделялась она особенными техничес-кими возможностями, не потому что преуспела в прилежании, а потому что была ни на кого не похожа, казалась особенной! не от мира сего. Худенькая, слабенькая, не ио-детски упорная, она отличалась нервностью, даже экзальтированностью, и необыкновенной подвижностью». (Семашко, 1999, с. 339.)

«Анна Павлова говорила скороговоркой, сумбурно, бестолково, бессвязно, перескакивая с Одной мысли на другую. В речах ее сквозило нечто детское, чистое, не вяжущееся с реальной жизнью… Отношения ее с Дандре²⁸⁰ носили какой-то просто патологический характер. Обожая его, она обращалась с ним отвратительно, как капризный и больной ребенок, ругала его, придиралась, доводила до слез и отчаяния, потом сама приходила в истерику и валялась перед закрытой на ключ дверью его кабинета, умоляя впустить ее… Добившись прощения, она начинала новую сцену… В таких припадках проходила вся ее хрупкая жизнь… В ребяческий порядок мышления Павловой входили и суеверия. Она боялась грозы, встречи с попами и всяких других “примет”». (Н.В. Труханова, 1970, с. 125, 128.)

«Однако непомерное честолюбие, с годами превратившееся в нечто болезненное, сжигало Павлову… В частной жизни Павлова была тяжелым человеком… Смена настроений, притом как будто беспричинная, приводила даже близких людей Павловой в недоумение». (Семашко, 1999, с. 342–343.)

«В течение некоторого ^времени она хранила в секрете брак со своим менеджером Виктором Дандре, детей не имела; свои материнские инстинкты направила на Дом для беженцев российских сирот, который она основала в Париже в 1920. Павлова любила птиц и животных, и ее дом в Лондоне, Дом Плюща, Hampstead, был известен своим декоративным озером с лебедями, около которых она любила фотографироваться, вспоминая свой наиболее известный сольный номер “Умирающий Лебедь”, который балетмейстер Михаил Фокин создал для нее в 1905 году». (CD Britannica 2000.)

«Артист должен знать все о любви и научиться жить без нее». (А. Павлова)

Мы в очередной раз встречаем очень типичную для артиста истерическую структуру личности, в которой на первое место выступали аффективные нарушения (лабильность эмоций, быстрая смена настроений, склонность к бурным аффективным реакциям). В интеллектуальной сфере Анны Павловой преобладала «эмоциональная логика».

ПАГАНИНИ (Paganini) НИККОЛО (1782–1840), итальянский скрипач и композитор. Один из основоположников музыкального романтизма. Первый применил в концертной практике игру наизусть.

«…Детство провел тяжелое и безотрадное под влиянием сурового отца, сумевшего сделать из обучения скрипичной игре почти пытку для ребенка…» (Энгель Ю.Д., ЭС Гранат, т. 31, с. 18.)

«Был одержим нервными припадками; как сообщает Моро, он страдал каталепсией²⁸⁷ в возрасте 4-х лет; с 7 лет явились конвульсии, которые чаще с тех пор повторялись». (О. Фейс, 1911. с. 55.)

«Азартный игрок. Страдал эпилепсией». (Nisbet, 1891, с. 172.)

«Дневник врача, пользовавшего Паганини, содержит нечто среднее между воспоминаниями о великом музыканте и историей болезни. Хотя автор дневника и не считал своего пациента страдающим чем-то особенным, его описание во многом совпадает с перечислением симптомов болезни Марфана²⁸⁸, которое теперь можно найти в терапевтическом справочнике». (Силкин, 1979, с. 75.)

«Его пальцы были тонкие и гибкие (на левой руке длиннее, чем на правой), тело будто из резины, легко приспосабливалось к нужному положению… Уже в пять годов заметили, что колокола Генуи вводили его будто в летаргию – он цепенел, орган заставлял рыдать, старинная песня эти слезы сушила вмиг, и ему подарили тогда скрипку, так ладно пришедшуюся к рукам, словно он с нею увидел свет. То был очень капризный и раздражительный мальчик. Из-за собственной ли патологической музыкальности (весь мир он разделял на бемоли)… из-за телесной ли болезненности (спазмы, судороги, горловые припадки, сведшие его потом в могилу) – бог весть. В дни своих концертов виртуоз просыпался поздно, был нервен и долго сидел на кровати, ничего не делая, лишь каждую минуту нюхал табак: это служило верным признаком внутренней работы… Его каталептические припадки, его нестерпимые горловые спазмы и боли доводили измученное тело до полного измождения; “Желать себе я мог бы смерти, но и желание угасло…” В 1837 году он уже полностью потерял голос, пользовался для общения записками». (Басманов, 1982, с. 22.)

«Его исполнение вызывало удивление современников, многие из которых полагали, что его необыкновенная игра не могла происходить без помощи дьявола. Он мог исполнять сложные произведения, производя впечатление, что играет несколько скрипок, а также иг^: рать, используя только одну из четырех струп (зачастую намеренно приводил их в такое состояние, чтобы они рвались во время игры; этот факт подчеркивает, как умело мог Паганини производить зрелищные эффекты)». (CD Епс. Encarta. 98.)

«Последние годы своей жизни Паганини страдал от мучительной нервной и легочной болезни, заставлявшей его перекочевывать с места на место… По натуре своей Паганини был вполне замкнувшийся в себе художник, болезненнонервный, неприветливый, мрачный». (Энгель Ю.Д., ЭС Гранат, т. 31, с. 19.)

«Эпилепсия». (Gelineau, 1900, с. 555.)

Никколо Паганини – один из тех случаев, к которому в полной мере применимо высказывание: «Анатомия – это судьба». Сотни тысяч мальчишек «пилят» струны своих скрипок под суровыми взглядами родителей, но второго Паганини что-то больше не появляется И этому есть вполне научное объяснение. Паганини страдал болезнью Марфана, которая встречается в среднем 1 раз на 50 000 человек. Она характеризуется, помимо уже упомянутых признаков, избыточной продукцией адреналина, гормона, повышающего физическую и психическую активность. Именно это обстоятельство, по мнению ряда ученых, и обусловливает сравнительно высокое число знаменитых людей среди лиц, страдающих этим редким заболеванием (Г.Х. Андерсен, Авраам Линкольн, Шарль де Голль и др.). Можно предположить, что только уникальное сочетание анатомического (длинные пальцы), физиологического (гиперадреналиновый стимул) и психопатологического (специфическое расстройство личности) факторов способствовало появлению гениального музыканта.

ПАРАДЖАНОВ СЕРГЕЙ ИОСИФОВИЧ (1924–1990), советский кинорежиссер, народный артист Украинской и Армянской ССР (1990).

«Аллен Гинзберг²⁸⁹ – идол масс-медиа, гуру, родоначальник и вождь бит-ничества, прилетев в Тбилиси, мечтал познакомиться с Параджановым. Сергеи встретил его в черном парике с перьями, увешанный цепями. А чтобы поэт не чувствовал себя обделенным, его тут же облачили в нечто парчовое, воткнули розу и усадили якобы на трон. Для полноты картины кликнули дьякона Георгия, благо он жил по соседству. Тот явился в церковном облачении, что не помешало Параджанову водрузить ему на голову еще и подушку. Кворум был. И потекла неторопливая беседа с. > он рассказывает о себе такие байки, такие небылицы, так все поворачивает, что у слушателей замирает душа и глаза вылезают на лоб… Он сплошь и рядом ложно на себя доносит, громко рассказывая всевозможные страсти – несуществующие и жуткие… И лагеря, и тюрьма – результат его самооговора и следствие его неуемной фантазии. Когда меня спросили, что Параджанов делает в Тбилиси, я ответил: “Лжесвидетельствует окружающим на самого себя”…Ведь писала же Белла Ахмадулина: “Нет, наверное, ни одной статьи Уголовного кодекса, по которой он сам себя не оговорил”… Все его начинания срываются…. Одни расплескиваются в рассказах, другие закрываются по несуразным причинам, третьи – из-за необычности замысла, четвертые перечеркиваются тюрьмой… У него был “пунктик”, что вокруг все знаменитые люди в него влюблены и жаждут с ним близости. И мужчины и женщины <…> Давал интервью датской газете, что его благосклонности добивались 25 членов ЦК КПСС! Что и было напечатано…» (Катанян, 1997, с 221, 225, 229, 231.) [Октябрь 1981 г. На генеральной репетиции спектакля о Высоцком] «Очень точно разобрав спектакль и толково кое-что посоветовав, он, конечно, не удержался: “Юрий Петрович, я вижу, вы глотаете таблетки, не надо расстраиваться. Если вам придется покинуть театр, то вы проживете и так. Вот я столько лет не работаю, и ничего – не помираю. Папа Римский мне посылает алмазы, я их продаю и на эти деньги живу! ” Никто не улыбнулся, все приняли это за чистую монету и проводили аплодисментами… И вскоре разразилось – как гром среди ясного неба была для всех нас заметка в “Юмани-те”: “По сообщению агентства Франс-Пресс, советский режиссер Сергей Параджанов 11 февраля 1982 года арестован в Тбилиси за спекуляцию. Постановщик “Саят-Новы” однажды уже отбывал наказание с 1973 по 1977 год” <…> Толчком к аресту послужило злополучное выступление в театре на Таганке, и что изолировать его решила Москва». (Там же, с. 249–250.)