Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 98 (всего у книги 99 страниц)
– Эсте, ну не ревнуй. Я к ней не бегал. Она жила в «Лас Бестиас», и некоторое время мы с ней встречались. Это ещё было до тебя, – поспешно добавил Данте, увидев тень на лице Эстеллы. – Ну, Эсте, не злись. Я же не евнух, и до тебя у меня были другие женщины, и ты об этом прекрасно знаешь. У мужчин есть определённые потребности. Так вот, Табита. Она никогда не работала в борделе. Как её туда занесло?
– Все они одного поля ягоды, – пробурчала Эстелла.
– Обожаю, когда ты ревнуешь! – хитро сверкнул Данте глазами.
– Смотри, как бы я тебе не врезала, обожает он!
Данте рассмеялся, задорно взмахивая волосами, и больше речь о Табите не заводил. Но про себя решил, что Клем совсем без мозгов, похоже, сидение в башне забрало у него последние.
Но сама Табита не преминула о себе напомнить. Данте аж чуть не лопнул от злости, когда посыльный вручил ему увесистый пергаментный конверт, подписанный размашистым почерком, – послание из Ферре де Кастильо. К счастью, Эстелла в этот момент находилась в салоне мод – контролировала выставку новых тканей, что сооружали в витрине приказчицы, и Данте не знал кого и что за это благодарить. Если бы Эстелла увидела конверт, она бы захотела узнать его содержимое, а узнав, взвыла бы от ревности.
У Данте дым с волос повалил от гнева, когда, раскрыв конверт, он обнаружил внутри портрет Эстеллы, разрисованный красными чернилами и истыканный иголками. Письмо, прицепленное к нему, гласило:
«Здравствуй, дорогой мой дружок. Ты наверняка удивишься, что я тебе пишу, но я узнала от Клема, будто ты у нас теперь богатеем заделался, важной птицей стал, а вот про любовь всей своей жизни позабыл. А я вот решила о себе напомнить, выудила у Клема твой адрес и вот тебе и пишу. Ты ж ведь не можешь не помнить свою Табиту. А ещё ты должен знать, что всё, чего происходит в моей жизни, – это по твоей милости. Ежели б ты не променял меня на ту богатую курицу, я б и не сунулась в бордель. Но я не держу на тебя зла, мой птенчик. Здесь не так уж и плохо. Девочки хорошие, клиенты как и везде – тупые извращенцы. А вообще у нас тут полная свобода теперь. Донья Нэла как вышла замуж за сеньора Нестора и стала заправлять в гостинице, так и бросила «Фламинго» на Томасу. А та ведь жутко ленивая. Она любит только пожрать да поспать. Хозяйка борделя из неё, как из меня кузнец. В общем мы тут прохлаждаемся и делаем чего хотим. Я даже подружилась с Коко и Маргаритой, а они такие дуры, но зато тебя, видать, хорошо знают. С таким восторгом о тебе вспоминают, особенно Коко. Так бы и дала ей в глаз, нечего на моих мужчин губы раскатывать. Я ведь знаю, птенчик, ты любишь меня, а та кура, с которой ты связался только из-за денег, и в подмётки мне не годится. Ты шустрый, однако, и правильно, ведь без денег в наше время никуда. Так что я решила тебе помочь остаться богатым вдовцом как можно быстрее. Я тут давеча нашла портрет твоей благоверной в вещах у Коко. Она сказала, будто ты его сам нарисовал и, видимо, забыл у неё. И я подумала, было б неплохо наслать на эту курицу порчу. Пошла тут к местной бабке и она меня научила, чего делать надо, чтоб соперница померла в ближайшие два дня. Кучу денег отвалила, и всё сделала, как она велела. Так что скоро ты станешь вдовцом, мой птенчик, и мы снова будем вместе. Не забудь потом сказать мне спасибо, представляю, как эта общипанная тебе осточертела! Я буду тебя ждать. За Клема не переживай. Как только мы с тобой помиримся, я его брошу. Целую. Твоя Табита».
То, что Данте пришёл в ярость от этого бреда сумасшедшей – это слабо сказано. Рыча, он пнул ногой бархатный пуф, что стоял у кровати, и тот отлетел к окну.
– Тварь! Идиотка! Вздумала мне присылать всякую чушь! И как Клема угораздило опять связаться с девкой, у которой мозгов меньше, чем у таракана? Да ещё и дал ей мой адрес! Чтоб вы все провалились! – вопил Данте, бегая по комнате туда-сюда.
Эстелла не должна это увидеть! Ещё ему не хватало ссориться с ней из-за глупой девки и безмозглого Клема.
Переведя дух, Данте спустился в большой кабинет. Разжёг камин и зашвырнул туда письмо с конвертом и изрисованным портретом. И долго смотрел, как их пожирает пламя.
Этот случай нисколько не омрачил их нежного счастья с Эстеллой. Данте ни словом не обмолвился о наглости Табиты и дурацкой посылке, а Эстелла теперь была уверена в его любви. Единственное, что огорчало её по-настоящему, – воспоминания о Кларисе. Та так и не подавала признаков жизни. Но Эстелла не могла простить её вероломства, из-за которого Данте чуть не лишился жизни. И от злости она даже выбросила волшебный медальон, что однажды дала ей Клариса. Эстелла швырнула его в городской фонтан, проезжая мимо на Жемчужине. Эту женщину она простит. Никогда!
====== Глава 55. Та любовь, что нам дана ======
Окончательное изгнание колонистов из Гаити в 1804 году поставило на уши всех. Волна революционных настроений катилась от Северной Америки до Центральной и незаметно добиралась и до Южной. И пока в североамериканских колониях горели города и шли освободительные войны, Ла Плата жила на пороховой бочке – её жаждали взорвать, но, не зная с какой стороны подойти, медлили.
Обитатели же дворца Фонтанарес де Арнау относились к этому по-разному. Йоланда витала в облаках счастья. Эстелла терпеливо ждала, когда ей разрешат снять траур. Данте мечтал о свободе, о шансе вырваться из удушающей его роскоши. Зато Лусиано и Ламберто круглыми сутками спорили: доберётся ли гаитянская революция до Ла Платы и как скоро; коснётся ли она высшей аристократии или минует её.
Несмотря на внешнее спокойствие, в Буэнос-Айресе печатались журналы и газеты провокационного содержания; либералы и оппозиционеры кучковались в кофейнях или в подпольных казино. Но пока их планы и заговоры не шли дальше фантазий.
Март ознаменовал приход осени, тёплой и влажной. Эстелла, наконец, сняла траур, и гардероб её вновь запестрел красками и экстравагантными туалетами. Ну а главным событием ближайших дней называлась свадьба Йоланды и Ламберто.
Данте радости не ощущал. Он впадал в панику от мысли, что придётся снова общаться с толпой аристократов, коих грозилось понаехать не менее пятисот человек. И эти люди будут его разглядывать, изучать пристально, ведь им известно, что он сын Ламберто.
Эстелла чувствовала себя не лучше. На толпу ей было плевать (она любила внимание), но ей было скучно. Жизнь тянулась однообразно, без ярких впечатлений. Даже салон мод Эстелле надоел, хотя там была клиентура и куча заказов, но она уже подумывала, на кого бы свалить управление салоном. Её угнетала любая ответственность, и она сама себя ругала за это. Ну почему она такая непостоянная? Они с Данте и в этом похожи, хотя тот более постоянен в убеждениях и увлечениях.
Но теперь Ламберто насел на него с пожеланиями найти себе занятие. Может, он пойдёт учиться в Университет или придумает себе дело? Ламберто был готов помочь и советами, и финансами, но Данте тщательно избегал давать ему ответ – не лежала душа его ни к чему. Политика, торговля и науки его не интересовали; из книг он любил лишь приключенческие или фантазийные истории, возбуждающие его больное воображение. Из иного привлекали его только животные. Но лечить он их не умел, ловить не хотел, и единственное желание, что у Данте возникало – скакать на Алмазе куда глаза глядят, ощущая как ветер треплет волосы. И ещё любить Эстеллу. Но если он признается в таких желаниях, Ламберто поднимет его на смех, а то и разозлится и обзовёт лентяем. Но лентяем Данте не был – он бы с радостью занялся чем-нибудь, если бы придумал чем.
Пока идей не появлялось, и Данте целыми днями шарахался по дворцу, как волк в неволе. Волку страстно хотелось в лес. Поваляться в траве, спать под деревом и купаться в реке, но отныне он носил шёлк и бархат, запонки, ремни, пряжки да шнурки на одежде – признаки аристократизма. И это его угнетало.
Хотя за два года Данте и смирился с тем, что у него есть мать, отец и ещё куча родственников, но в сердце осталось чёрное пятнышко. Иногда оно ныло, крича: он ничего не испытывает к этим людям. Семейные, кровные узы не были для Данте священны. Он впустил новоявленных родственников в свою жизнь, не впуская в душу. Ни Йоланда, ни Ламберто, ни Лусиано, к счастью, так и не понимали, что Данте неискренен с ними и не любит их. Но Эстелла заметила печаль в его глазах.
– Данте, ты такой грустный в последнее время, – сказала она, однажды ночью лёжа в его объятиях. – Что с тобой? Это я виновата?
– Разумеется, нет. Ты не виновата. Дело не в тебе, Эсте, дело во мне, – притянув Эстеллу к себе ближе, он понизил голос и зашептал ей в ушко. – Этот дом меня душит. А я хочу на свободу, я хочу летать. Я чувствую себя здесь чужим, лишним, а эти люди, моя семья, да, но они мне неродные. У меня не получается их полюбить. Я пытался, я очень старался, но, наверное, я слишком плохой для них. Эсте, давай отсюда уедем.
– Уедем? А куда? – Эстелла не удивилась его предложению, она этого ожидала, да и сама хотела смены обстановки.
– Не важно куда. Перед нами открыт весь мир. Давай поедем в путешествие. Только не в экипаже, – быстро добавил он. – Верхом. Вспомни, как мы были счастливы раньше. Только ты, я и горизонт. Я бы так хотел вернуть это время, Эсте!
– Я помню, – мечтательно закрыв глаза, она потёрлась щекой о его грудь.
– Может, тебе покажется, что я сошёл с ума, да и не только тебе, – он глубоко вздохнул. – Никто в своём уме не уедет из семьи аристократов, от такой роскоши. Да и твой салон мод. Но я больше не могу жить взаперти, соблюдая глупые правила. Мне не хватает воздуха. Я здесь умираю.
– Я согласна! – объявила Эстелла, щекоча ему живот.
– Правда?
– Я же знаю тебя лучше, чем ты сам. Я ждала, когда ты об этом заговоришь, – рассмеялась она. – И я хочу того же. Мне надоела светская жизнь, надоели правила и условности, надоело завтракать, обедать и ужинать по часам, надоели люди вокруг и салон мод мне тоже надоел. Я тут подумала, твоей маме нравится там быть, что-то делать, и у неё получается. Она часто мне помогает. Я думаю оставить управление салоном на неё. Так я развяжу себе руки. Ты же знаешь, миленький, я не могу долго заниматься одним и тем же, – пока Эстелла болтала, у Данте всё шире открывались глаза.
– Мне тоже всё быстро надоедает, особенно люди, – сказал он, крепко обнимая Эстеллу. – До сих пор не верю, что нашёл человека, который так меня понимает. Мы с тобой одно целое.
– Это правда. Значит, решено? После свадьбы твоих родителей мы отсюда уезжаем! Но, так как эта свадьба будет первым моим светским мероприятием после траура, но последним перед нашим отъездом, я выдумаю себе самое красивое платье! – и Эстелла, хихикая, покрыла мелкими поцелуйчиками его лицо.
– Эсте, ты какая смешная! И как в тебе уживается два разных человека: светская франтиха и ярая либералка? И они так гармонично сосуществуют, что я не перестаю удивляться.
Эстелла в ответ захихикала, ластясь к Данте как кошечка.
Накануне свадьбы дым в особняке стоял коромыслом. Дюжина служанок вылизывала до блеска окна и паркет, меняла портьеры, перетряхивала ковры и книги; садовники вычищали сад и внутренний дворик, фонтан и вольеру с павлинами; гладильщица отпаривала воротники и манжеты, рубашки и юбки чугунными утюгами, подогреваемыми от печки. Либертад, в своей новой роли экономки, держалась чопорно. Она руководила всей обслугой, покрикивая на каждую нерасторопную служанку, за что уже получила прозвище «сержант».
В день венчания, с самого утра кухарки и поварихи готовили кушанья, умопомрачительный аромат которых разлетался всюду.
Церемонию бракосочетания решили устроить в саду среди раскидистых бугенвиллей и агакатов. Венчать Йоланду и Ламберто приехал сам епископ, а гостей, как и предполагалось, навалило более пятисот человек. Лусиано был горд и счастлив, что его сын наконец-то женится, и раструбил об этом по всему вице-королевству. Однако, неожиданно для всех, из Ферре де Кастильо нагрянули Берта, Альдо и Сантана.
Пригласила их Эстелла, но убедил Берту поехать на эту свадьбу её муж – та не хотела встречаться ни с Лусиано, ни с Ламберто, ни с Данте. Сеньор Альдо же настоял на своём – он жаждал увидеть Йоланду и Данте, и Берте пришлось уступить. Сантану они захватили с собой, чтобы отвлечь ту от разборок с Клементе. Беременность Сантаны протекала легко, живот был небольшой, она чувствовала себя прекрасно и (по её заверениям) могла бы танцевать на балу до утра, если бы беременным это дозволялось. Клементе с ней не поехал, даже чтобы увидеться с Данте.
Ожидая невесту, гости кучковались в саду: кто укрывался в тени деревьев, кто развалился на скамеечках, а кто и просто на траве. Алтарь, увитый цветущими лианами, был установлен поодаль, на открытой площадке. Епископ уже прибыл. В праздничном облачении он прохаживался по саду, здороваясь со всеми и дозволяя целовать себе руки. Это был грузный мужчина, широкоплечий, с седыми волосами и неожиданно чёрными глазами, выдающими живой ум и смекалку.
Мужчины как всегда обсуждали политические дрязги, новости с биржи и лошадиные скачки, а женщины, как огромные бабочки, порхали то тут, то там, ведя разговоры о женихах, рецептах блюд и домашнем хозяйстве.
У всех дам платья были из лёгких тканей: кисея, тюль, муслин, батист, кружево, ибо в этом году из бальной моды вышли тяжёлые ткани (они остались прерогативой для верхней и мужской одежды, для дорожных манто, амазонок и рединготов). Декольте уползли вверх, закрыв дам до шеи. В лету канули и корсеты, и кринолины, а также шлейфы, создающие неудобства при ходьбе. Нынче все платья шились на манер длинных рубашек. Высоко под грудью они перехватывались поясами, шарфами и кокетками, а юбки по низу вышивались золотыми и серебряными нитями.
Сегодня Эстелла выбрала ярко-бирюзовое платье с синим поясом-шарфом. Оно не подчёркивало талию, но делало Эстеллу ещё более хрупкой и стройной, чем она была. Две нижние юбки, чёрные, обшитые по краю серебряным шнуром, выглядывали из-под верхнего платья, приподнимая его над землей. Квадратный вырез на груди, чуть прикрытый тонюсенькой шнуровкой, напоминал паутину. Ножки Эстеллы были обуты в атласные синие туфельки без каблуков и с удлиненными носами – последний писк европейской моды. Сбоку на голове примостилась шляпка-тарелочка, украшенная брошью и бусами на манер чалмы турецкого султана – в головных уборах пришла мода на всё восточное. Туалет Эстеллы был самым эффектным среди иных модниц, что предпочли пастельные тона: нежно-розовый, нежно-фиалковый, бледно-фисташковый, цвет дыма и цвет жемчуга.
Из этой массы дам, утопающих в невесомых газовых тканях, как в облаках, Берта с Сантаной выделялись контрастом. Бабушка была в канареечно-жёлтом платье с завышенной талией и широким кринолином; на шее – оранжевое боа из перьев. На голове – тюрбан. Сантана же укуталась в фиолетовое платье со складчатой юбкой, и прикрывала живот кружевной шалью.
Мужская мода, в отличие от женской, больших изменений за эти годы не претерпела. По-прежнему были популярны фраки, жилеты и светлые сорочки с бантами и жабо; длина штанов варьировалась от совсем коротких панталон до почти полноценных брюк, узких и обтягивающих ноги, как чулки. Хотя мужчины в возрасте такие штаны надевать не решались, предпочитая классические бриджи и кюлоты, но юных франтов, стремящихся угнаться за модой, ничто не могло остановить. Поэтому сегодня молодые мужчины, все повально, упаковали ноги в кюлоты-чулки. В совокупности с затянутыми в жилеты и фраки талиями и стоячими до ушей воротниками, многие походили на цапель.
Высокому длинноногому Данте шло абсолютно всё и (по предвзятому мнению Эстеллы) он затмил даже жениха. Ламберто был одет в традиционный чёрный фрак с длинными фалдами, серый, вышитый чёрной нитью жилет, белую сорочку и белые бриджи с чулками. Волосы он увязал в хвост, а шею украсил пышным жабо. У Данте же фрак был из тёмно-зелёного бархата, расшитый по манжетам и фалдам серебром. Кюлоты, по бокам собранные на шнурки, закрывали ноги целиком, а шею венчал белоснежный бант. Эстелла заплела Данте косу, перемотав её серебристой лентой, а на голову он надел высоченный цилиндр.
Когда Эстелла вышла из парадной с Данте под ручку, все чуть не свернули шеи. Мужчины и дамы в возрасте смотрели на них с умилением, незамужние девицы не скрывали зависти. Данте, с его тонкой талией и осанкой принца, и нежная, хрупкая Эстелла, в своём платье напоминающая родольфу – ярко-голубую райскую птичку, что обитает в Новой Голландии [1], – так восхитительно смотрелись вместе, что по рядам гостей пробежал шёпот.
Даже Сантана улыбнулась, выходя им навстречу из-под раскидистой жакаранды, где сидела в окружении замужних и беременных дам. Берта, оттопыривая нижнюю губу, было заартачилась приветствовать внучку и «этого головореза», но сеньор Альдо неумолимо потянул её за собой.
Пока Сантана восторгалась эстеллиным нарядом, Берта и Альдо подошли к Данте. Альдо радовался встрече с внучатым племянником и пожимал ему руки, а Берта, оставаясь при своём мнении, надувала щёки. Когда Эстелла её поприветствовала, бабушка заявила, что счастлива видеть, что она до сих пор жива.
– А то от этого, – покосилась она на Данте, – ожидать можно всякого.
– У моего мужа есть имя, – подавляя гнев процедила Эстелла. – Его зовут Данте, если вы забыли, бабушка.
Она снова называла Берту «бабушкой». Их примирение состоялось по переписке, и Эстелла не желала рушить этот хрупкий мир, но если бабушка станет обижать Данте, она опять перейдёт на официальное «сеньора».
– Забудешь тут, как же, – буркнула Берта, обмахиваясь шёлковым веером, расписанным под китайскую фреску: стрекозами и соловьями, сидящими на веточках магнолии.
– Знаете, сеньора, – сказал Данте, – если я вам так неприятен, это ваше дело. Я от вас тоже не в восторге. Ненавижу людей, которые суют нос в чужую постель. Думаю, перемирия у нас с вами не выйдет. Так что предлагаю избрать тактику игнорирования: меня нет для вас, а вас – для меня, – и он пугающе сверкнул глазами. – Эсте, родная, я отойду. Спрошу как дела у отца. С вашего позволения, – при обращении к Эстелле голос его зазвучал нежно. Чуть приподняв цилиндр, Данте ушёл к Ламберто, что в волнении стоял у алтаря.
Берта сжала губы в тонкую ниточку.
– До чего ж несносный тип, уму непостижимо! – проворчала она. – Настроения и так нету – приехать на свадьбу этих убийц, где ж это видано? Так его ещё и портят всякие! – и, обмахиваясь веером, вместе с сеньором Альдо Берта отправилась рассматривать округу.
Сантана и Эстелла остались одни. Эстелла чувствовала себя неловко – Сантана, насочинявшая в письмах о своей замечательной семейной жизни, была не в курсе, что Берта поведала Эстелле о проделках Клема. Но разоблачать бабушку и ссорить её с Сантаной Эстелла не хотела.
– А что это Клем с тобой не приехал, Санти? – прикинулась Эстелла дурочкой. – Мог бы навестить нас, с Данте увидеться.
– Да не захотел он, – неопределённо махнула рукой Сантана. – Сказал, ему тут все чужие, а Данте видеть он не хочет.
– Раньше они ладили, – вздохнула Эстелла, теребя брошь на шляпке, – но потом между ними пробежала кошка, а я так и не знаю какая.
– Я сама не знаю. Клементе мне не говорил, почему они рассорились с Данте. А после смерти Гаспара он вообще зол на вашу семью. Говорит, если бы Гаспар сюда не поехал, жив бы остался. А я так и не могу ему рассказать, что в смерти Гаспара я тоже виновата.
– В каком смысле? – изумилась Эстелла. – Санти, я же тебе писала, что это твоя бывшая тётка его убила. Кстати, я так и не могу смириться с тем, что Амарилис и Клариса – это один человек. И не могу простить ей того, что она сделала с Данте, – Эстелла взмахнула локонами.
Отойдя от гостей, подруги расположились у цветущей акации.
– А я тебе всегда говорила, Эсти, что тетя Амарилис – та ещё штучка, – Сантана понизила голос, наклоняясь к эстеллиному уху. – Я с детства видела, что она не подарок. Она мне казалась строгой, но справедливой, а позже я стала замечать за ней странности. Во-первых, дядю Норберто она не любила. Во-вторых, эти её вечные исчезновения из дома. В-третьих, она меня запугивала и внушала мне всякую ерунду. Говорила, что я уродка и что в меня никто не влюбится. Называла меня «чёрной вдовой», убеждая, что любой мужчина, на которого я посмотрю, умрёт. Она довела меня до паранойи, я и правда стала в это верить. Я так боялась, что мужчины, которых я полюблю, погибнут, что стала заглядываться на девушек. Но потом дядя Норберто настоял на браке с Луисом. Тётя Амарилис делала вид, что рада этому, а сама меня убеждала, что я сломаю Луису жизнь.
– А накануне свадьбы она сказала, что у неё для меня сюрприз, свадебный подарок. И когда Луис умер, я испугалась и подумала: а не её ли рук это дело. Тётя специально меня запугивала, чтобы держать в своей власти, я ведь была нужна ей, чтобы внедриться в твою семью, – Сантана горько вздохнула. – По этой же причине она подружилась с твоей матерью, Эсти. Она всё рассчитала. А мной она хотела управлять, а, может, ещё и задействовать в своих планах. Но когда я влюбилась в Клема, тётя Амарилис поняла, что я вышла из-под её контроля. Её это жутко бесило, я знаю. Когда я стала ходить в «Маску», там я узнала, что брат сеньора Нестора – «доктор мёртвых» [2]. Однажды сеньор Нестор рассказал о своём брате, и я попросила его о помощи. Его брат, покопавшись в своих архивах, выяснил, что Луис умер от яда, состав которого никто не смог определить. Брат сеньора Нестора объяснил, что этот яд проник через кожу. Отравление произошло от взаимодействия с какими-то предметами или с одеждой, с посудой. Меня это озадачило, и я долго думала: как тётя, которая не пересекалась с Луисом лично, могла его отравить. И меня осенило. Когда объявили нашу с Луисом помолвку, тётя Амарилис закатила ужин, где подарила Луису трость. Очень красивую, из белого дерева, с ручкой в виде головы дракона. И у неё был острый, как пика, наконечник.
Описание трости показалось Эстелле знакомым. Где же, где она видела такую трость? И у кого?
– Луису очень понравился подарок, – рассказывала Сантана. – Он коллекционировал необычного вида трости. Похоже, эту трость тётя и напичкала ядом. Брат сеньора Нестора сказал, что у Луиса ладони были чёрные, то есть соприкасался с ядом он именно руками.
– Интересный способ убийства! – повела бровью Эстелла. – Какая же эта женщина гадюка! Но до чего изобретательна!
– У неё извращённый мозг, – покивала Сантана. – Нормальный человек, даже если бы и пошёл на убийство, до такого бы не додумался.
– Санти, ты меня прости за то, что я сейчас скажу, – призналась вдруг Эстелла, – но когда умер Луис и Данте из-за этого попал в большую беду, у меня было много разных мыслей. Я даже подумала, что это ты его убила. Потому что перед свадьбой ты так странно себя вела...
Сантана рассмеялась.
– Понимаю. Но я действительно вела себя странно. Я была расстроена и наговорила тебе ерунды, потому что в тот день я хотела сбежать, до или после свадьбы. Соль обещала мне помочь, и я даже собрала чемоданы, но Луис умер и побег сам отменился. Кстати, я ведь знала, что Данте твой не трогал Луиса. Вы сидели далеко, а я стояла рядом с Луисом, я видела, как он упал, смахнув с алтаря свечи. Он упал на них, поэтому и загорелся. Когда Данте к нему подошёл, он уже был мёртв.
– Ты меня простишь за то, что я плохо о тебе думала? – хлюпнула носом Эстелла.
– Ну конечно, Эсти. Мы обе тогда были не в себе. Я же могла помочь и заступиться за Данте, но я не решилась связываться с падре Антонио. Да и тётя Амарилис нас с дядей так быстро оттуда утащила. Она говорила, что боится скандала, и что ей стыдно в глаза смотреть своим друзьям. Ты тоже прости меня, что я струсила, да и я хотела уберечь тебя от Данте, подумала, может, оно и к лучшему, – и Сантана обняла подругу, насколько позволял выпирающий живот.
– Но я всё равно не понимаю каким боком тут Гаспар, – призналась Эстелла. – Один человек мне сказал... – она замялась – Сантана не знала о существовании Салазара, – что ты хотела, чтобы Гаспар помог тебе раскрыть смерть Луиса, но я в это не поверила.
– Это правда. Когда я догадалась про трость, я захотела её найти. Но родители Луиса умерли от чумы, да и доступ в его дом мне был заказан с момента свадьбы. Я ждала подходящего случая. Когда появился Гаспар, меня удивила тётина заинтересованность им. Я не верила, что она могла его полюбить. Я иногда думала, что она любит женщин, потому что ко всем мужчинам, включая дядю Норберто, она была абсолютно равнодушна. Она как ледяная глыба. В общем, я рассказала Гаспару о своих подозрениях. Он обещал мне помочь и стал ухаживать за тётей Амарилис. И когда ты мне рассказала о его смерти, я почувствовала себя виноватой. Ведь это я втянула Гаспара в эту историю, а в нём хитрости не было ни на грош. Вот и всё, – подытожила Сантана. – Самое плохое, что я не могу рассказать об этом Клему. Если он узнает, что это я виновата в смерти его отца, он меня возненавидит.
– Санти, перестань, ты ни в чём не виновата! – Эстелла, пожав Сантане обе руки, усадила её на ближайшую скамейку, белоснежную, резную, с изящными ножками. – Ты хотела справедливости, хотела как лучше. А Гаспар всё-таки мужчина, а не кисейная барышня, он сам в это ввязался и решил тебе помочь, мог ведь и отказаться. И нет твоей вины в том, что эта женщина такая подлая. Я сама попалась на её удочку.
– Ты думаешь, Эсти, мне надо рассказать Клему правду о смерти его отца? – грустно вопросила Сантана. – Он-то думает, что Гаспара укусила змея.
Эстелла задумалась. Ну что тут посоветовать? У Сантаны с Клементе всё сложно. Этот дурак поди обрадуется, если Сантана даст ему повод упрекнуть её в чём-нибудь. А Эстелла была уверена, что Клем уцепится за любую возможность, чтобы вырваться из этих отношений. А Сантана беременна. Эстелла сочувственно покосилась на её живот. С виду месяцев семь. Эх, Санти, сама себя в угол загнала. Не было бы хоть живота...
– Я бы не стала ничего говорить, – молвила Эстелла. – Не надо давать мужчинам повод для упрёка, особенно таким, как Клементе. Если он узнает, что ты неидеальна и где-то допустила ошибку, он тебя задолбит этим. Так что забудь. В смерти Гаспара ты не виновата. Ты должна думать о себе и своём здоровье. И вообще я так рада, что ты приехала, Санти! Праздник, смена обстановки, счастливые лица пойдут тебе на пользу.
Эстелла так и не сказала Сантане, что она в курсе выкрутасов Клема. Захочет, сама расскажет. Сантана, вероятно, и догадывалась, что Эстелла знает о Табите и борделе, но гордо решила сохранить эту тайну при себе.
Они болтали ещё некоторое время, обсуждая разные новости. Сантана поведала, что донья Нэла вышла замуж за сеньора Нестора и теперь заправляет «Маской». А в борделе хозяйничает Томаса, но проституткам живётся несладко – по указу Алехандро Фрейтаса во «Фламинго» с еженедельными проверками являются жандармы во главе с комиссаром Фредерико Конте. А Эстелла рассказала о своём, наконец, обретённом счастье с Данте. Правда, есть минус: Лусиано с Ламберто настаивают, чтобы они обвенчались в церкви. А Данте против. Свадьба-то у них была уже, но родственникам, властям и обществу этого мало – им подавай традиционное венчание.
Беседу Эстеллы и Сантаны прервало появление невесты. Когда Йоланда, в кремовом платье с тысячей мелких рюш и оборочек, выплыла из парадной, гости ахнули, а Ламберто, счастливый и взволнованный, приосанился. Невеста была изящна, мила и напоминала ландыш. Голову её венчала плоская шляпка с вуалью. В руках Йоланда несла букет калл. Специально приглашённый хор мальчиков затянул «Аве Мария», и, пока Йоланда медленно плыла к алтарю, глаза гостей наполнились влагой. Даже бабушка Берта утиралась платочком. Сантана тоже разревелась, а Эстелла ощущала в груди лёгкость. Когда жених и невеста преклонили колени у алтаря, Данте, подойдя к Эстелле сзади, крепко обнял её.
– Данте, ты не хочешь, чтобы у нас была такая свадьба? – спросила Эстелла, откидывая голову к нему на грудь.
– Нет. Ненавижу священников! И у нас уже была свадьба. Ты хочешь ещё одну? – хихикнул он.
– Нет, наша свадьба была самой чудесной на свете! Ни у кого такой не было, и я никогда её не забуду! Но, Данте, похоже, это единственный способ, чтобы нам позволили любить друг друга открыто.
– А я знаю другой способ, – шепнул он заговорщически.
– Вот как?! Какой же?
– Давай сбежим.
– Мы же хотели уехать завтра.
– А я предлагаю сейчас. Завтра все будут нас уговаривать остаться, а я не хочу это слушать. Пойдём! – и Данте настойчиво потянул её за руку.
Наверное, это невежливо – убегать со свадьбы, не поздравив молодожён, но Эстеллу тянуло на приключения. В конце концов, Йоланда и Ламберто так счастливы, что не обидятся.
Данте и Эстелла вошли в дом через чёрный ход, чтобы избежать косых взглядов. Вещи их уже были собраны, и, выудив их из-под кровати, Данте поколдовал над чемоданами. Они уменьшились, став размером с карманные часы. Эстелла надела чёрную бархатную амазонку, Данте – тёмно-синий костюм для верховой езды. Сняв со стены волшебный меч, Данте прицепил его к бедру; воткнул в пояс сзади кинжал, на рукояти которого была выгравирована парадиса. И они с Эстеллой на цыпочках прокрались в конюшню, оставив родственникам письмо, где объясняли, что уехали в путешествие.
Крошечные чемоданчики Данте впихнул в сумки для багажа, что были приделаны к седлу Алмаза. Выведя лошадей за ограду, влюблённые вспрыгнули на них и пошли неспешным шагом. А когда дворец Фонтанарес де Арнау исчез из поля их зрения, они пустили Алмаза и Жемчужину галопом.
Ехали они и день, и ночь вперёд и вперёд, и вот уже Буэнос-Айрес с его широкими улицами и бульварами, магазинами и театрами, ярмарочными площадями и толпами людей, остался позади. Алмаз и Жемчужина шли бок о бок. Ветер трепал волосы, сбрасывая шляпы с голов, и Данте изредка наклонялся к Эстелле, целуя её в губы. Спать влюблённые ложились прямо в траву под деревьями, мягкую и высокую.
Через пару суток на горизонте выросли знакомые места. Та самая дорога, где Данте спас Эстеллу от грабителей. С этого момента началась история их уже не детской, а настоящей, большой любви. Эстелла оторопела, когда они с Данте оказались у ворот Ферре де Кастильо.
– Данте, а зачем мы сюда приехали?
– Я хочу увидеть наш берег, наше дерево, прежде, чем мы уедем путешествовать по другим городам и королевствам, потому что я не знаю, когда мы вернёмся и вернёмся ли вообще, – объяснил он.
Эстелла пожала плечами, сочтя, что её милый-любимый, как был безумцем, так и остался. Но, по мере приближения к заветному местечку у реки, сердце её стучало всё сильнее.
