Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 99 страниц)
– Что вы имеете ввиду? – не поняла Берта.
– А то, что этот дом был заложен, и чтобы мы не оказались на улице, мне пришлось жениться на Хорхелине. Иначе мы бы все сейчас жили в какой-нибудь подворотне. Благодаря её наследству нам удалось выкупить дом и сохранить видимость приличной семьи ещё на долгие годы. Но я больше не собираюсь ничего скрывать и никого покрывать. Всё, хватит! Вы вот обвиняете Эстеллу в аморальности, а она – единственный разумный человек среди нас. Она борется за то, что считает своим счастьем. А мы все трусы и моральные уроды.
Берта сделала нетерпеливый жест.
– Ну всё хватит! Как я устала! Это не дом, это сущий ад. Знаете что? Я отсюда уеду! И чем скорее, тем лучше.
– ЧТО? – хором воскликнули Эстебан, Ламберто, Эстелла и Либертад, которая пришла убирать раскиданные по полу цветочные горшки – последствия семейных разборок.
– Да, чего слышали! Раз вы все решили загубить нашу семью, я не собираюсь быть крайней. Сеньор Альдо мне предложил стать его женой. Я долго думала и не хотела соглашаться, потому что свадьба – это глупо в нашем возрасте, но я больше не желаю оставаться в этой клоаке. Я выхожу замуж и переезжаю, и живите как хотите! Пойду водички выпью, в горле пересохло, – и Берта вразвалочку уковыляла в сторону кухни.
Эстелла и Либертад переглянулись.
– Ой, – сказала Либертад, – похоже, сеньора чокнулась. Но этот человек, ведь он...
– Что, Либертад? – заинтересовался Эстебан.
– Н-н-нет, ничего. Сеньорита Эстелла, идёмте-ка со мной, поговорим с вашей бабушкой, – Либертад поманила Эстеллу за собой.
Та подчинилась, хотя сейчас ей было не до бабушкиных романов. Вот бы лечь на пол и тихо умереть, а ещё лучше – никогда, никогда больше не видеть своих родственников.
Женщины покинули гостиную, а мужчины им вслед только плечами пожали.
– Это не дом, это дурдом какой-то, – сказал Ламберто. – Не представляю, как вы столько лет здесь живёте. У меня уже голова кругом.
Эстебан в ответ только рассмеялся.
====== Глава 8. А бабушка сошла с ума ======
После приступа мстительности идти в «Маску» Данте не хотелось, поэтому он слонялся по сельве и берегу реки, вспоминая Эстеллу, её звонкий голосок, её глаза, губы... Алмаз и Жемчужина носились поблизости. Похоже, и они нашли друг друга. Как же он хочет к Эстелле! А она где-то далеко, с другим мужчиной, наверное, и думать забыла о нём, о Данте. Правильно, зачем он ей нужен? Ничтожество без кола, без двора, к тому же ещё и псих.
Лёжа в густой траве, Данте любовался на облака. Они плыли и плыли, меняя форму, то вращались по кругу, а то медленно ползли или замирали на месте. С детства Данте обожал разглядывать облака, он мог часами изучать их, воображая целые картины и даже миры. Вон то курчавое облако напоминает овечку, а следом плывёт крылатый единорог, выпуская из ноздрей клубы дыма, а за ними скачет длинноногая антилопа, грациозная и пугливая. А вот то огромное облако похоже на человеческую голову.
Данте впал в какой-то блаженный транс. Пусть бы это ощущение свободы длилось бесконечно. Не думать ни о чём, не страдать, не ненавидеть, не решать никаких проблем, а просто вот так любоваться красотой небес и мечтать, мечтать, мечтать... Почему нельзя всегда жить в придуманном мире, в мире фантазий и снов, где нет страха и боли, а только счастье, крылатые лошади и любовь? Почему нельзя туда убежать навсегда? Наверное, есть люди, которым это под силу, но он не относится к их числу. Даже в этом ему не повезло. Завтра он поедет на охоту, надо начинать жизнь заново, забыв о кошмарах последних месяцев. Но сегодня он останется здесь. Тут так хорошо. Прохладный ветерок ласкает траву и кожу, где-то за головой постукивают копытами две прекрасные лошади, раскидистые деревья шелестят листьями, а чуть поодаль, скрытая зарослями мимозы, журчит речка.
Смеркалось, а Данте всё лежал и даже шевелиться ему было лень. Глаза постепенно сами закрылись, но, по ощущениям, он не проспал и десяти минут, как вдруг кто-то тронул его за плечо.
– Данте! Данте, проснись!
Сквозь дремоту Данте не смог понять кто это, хотя голос был знакомым. Угрюмо забурчав, юноша сел. Протёр глаза. Сначала увидел светло-рыжую лошадь. Знакомая лошадь... Лимончик! Подняв голову, Данте обнаружил рядом с конём и его хозяина – Клементе. Тот смотрел на Данте во все глаза. На лице его восторг боролся с недоверием.
– Клем?! Откуда ты взялся? – изумился Данте. – Я так сладко спал... – он зевнул. – Ну? Чего ты таращишься? Меня вроде пчёлы не кусали в лицо и выгляжу я нормально. Что с тобой?
– Данте, это ты? – прошептал Клем потрясённо. – Не могу поверить... Ты живой? А мы... мы думали, что ты помер, что тебя... того... этого... Это что всё неправда? А у нас в посёлке все говорили, будто бы ты кого-то убил, церковь сжёг, всё такое, и тебя арестовали да расстреляли на площади. Все были так потрясены, даже мама.
– Да ну? – Данте провёл рукой по волосам, ероша их. – Небось все рады были без ума. Ну, это долгая история, я потом расскажу, сейчас не хочется.
Клементе с сомнением косился на Данте, на его гриву до пояса, на длинные когти, шёлковый плащ и украшения на руках.
– Ты как-то изменился. Вроде ты, а вроде и нет, – сообщил Клем. – С трудом тебя узнаю. Ты похож на призрак богача. Это и вправду ты, Данте?
– Да я, я, – рассмеялся Данте. – Не приведение я. А ты что тут делаешь, Клем, и как ты меня нашёл?
– Никак не искал. Ехал себе по дороге, решил свернуть к реке, гляжу лошади бегают и кто-то лежит в траве. Присмотрелся, а это ты. Чуть не помер с испугу.
Данте расхохотался, представив эту картину. И сам себе не верил, что, оказывается, ещё способен смеяться от радости, а не от злости.
– А зачем ты едешь в город? Хотя... догадываюсь. К Лус небось.
Клементе понурил голову.
– Да не знаю я где Лус. Пропала она.
– Как так?
– Ну, после той истории с беременностью. Я ей сказал, чтоб она избавилась от ребёнка и всё, исчезла она с концами. В борделе нет её и никто ничего о ней не знает. Я вот хотел найти её, а заодно хотел найти и твою Эстеллу.
– Зачем?
– Про тебя узнать хотел. Мы-то про тебя слыхали со слов падре Антонио и местных сплетников, а толком ничего и не знали. Да ещё Алмаз твой к нам прибёг месяца три назад, а позавчера как испарился. Я всю округу обыскал, нету и всё. А он к тебе дёрнул, оказывается. Во даёт! – хихикнул Клементе. – Так вот, хотел я узнать про тебя у Эстеллы. Где, кстати, она?
Данте отряхивал колючки с плаща. В синих очах его мелькнула тоска. Клементе, заметив её, насторожился.
– Чего с тобой? Я чего-то не то спросил что ль? Неужто поругались?
– Да не ругались мы. Просто она вышла замуж за другого, когда думала, что я умер, и теперь живёт с ним. А я не знаю что мне делать.
– Она тебя бросила? – обомлел Клем. – Ну ведь у вас такая любовь была. Даже Пия, вот уж на что она бревно, а вашей историей прониклась, она сама мне сказала.
– Нет, не бросала. Говорит, что любит меня, а не его, но я не знаю чему верить, а чему нет. Сложно всё это. Не могу я делить свою женщину с кем-то, как представлю, что он с ней рядом, хочется удавиться, – Данте присвистнул, подзывая к себе лошадей.
– Да, ситуация... – почесал голову Клем.
– Ладно, идём домой.
– Ты всё там же живёшь?
– Да, всё там же, в «Маске».
Двое приятелей пошли по дороге, увлекая за собой трёх лошадей – чёрную, белую и рыжую.
– А как у тебя с Пией? – спросил Данте.
Клементе уныло сморщился.
– Надоело всё. Не знаю, зачем я женился. Я хочу свободы, хочу гулять, веселиться, идти куда вздумается. Не могу больше жить этой унылой жизнью, достало.
– Может, стоит с ней расстаться? Вы же несчастны оба, только мучаете друг друга.
– Расстаться? Как? Развод невозможен, – Клем обречённо махнул рукой. – Ладно, чего жаловаться без толку? Сам виноват. Не надо было жениться. А теперь она ещё и беременна.
– Пия беременна? – Данте изогнул бровь. – Неужели? И как это ты умудрился её уломать на исполнение супружеских обязанностей?
– Ну вот умудрился пару раз, теперь она беременная и стала ещё хуже. Постоянные жалобы. То её тошнит, то у ней там болит, то тут болит. Задолбала! Я что женился, чтобы это всё слушать что ли? Жена должна мужа веселить, а не угнетать своим нытьём. Ноет и ноет, сил нету. Бабка-повитуха приходила, сказала, будто бы беременность тяжёлая, покой Пии, дескать, нужен и вообще рожать бы ей не следовало, помереть может. Да чего эта бабка понимает? Пия женщина, потерпит. Родить мне наследника – это её обязанность такая же, как готовить мне еду или штопать рубашки. А она ничего теперь не делает, жалуется только, что я виноват в том, что ей плохо. Ну я психанул и уехал. Ещё теперь я в своём доме вынужден на цыпочках ходить, дабы покой принцессы Пии не потревожить. Тоже мне неженка! Все вон рожают и никто ещё не умирал от этого, а эта всё стонет, прикидывается жертвой, чтоб её пожалели, несчастную мученицу. Ну, и чего ты молчишь-то? – взбеленился Клем, видя что Данте безмолвствует.
– А чего ты хочешь от меня услышать? – глухо отозвался Данте.
– Как чего? Ты брат мне или кто? Вот чего мне делать, как поставить её на место?
– Ты хочешь, чтобы я на пару с тобой возмущался поведению твоей жены? Не дождёшься. Прости, Клем, но у нас разное представление о браке, о любви и женщинах. Каждый человек – личность со своими чувствами, желаниями, со своими мечтами и своей болью. Не важно мужчина это или женщина, бедный или богатый, чёрный или белый. И никто никому и ничем не обязан. Вся эта мораль, догмы и правила выдуманы глупцами. Кто сказал, что Пия обязана родить тебе наследника? Кто это придумал? Ты сам. А ещё твоя мамаша, падре Антонио и им подобные, которые бесконечно кричат о каких-то долгах обществу. Мы все кому-то что-то должны. А нам кто тогда должен за наши мучения? Никто, получается. И ради чего жить? Ради долгов? Ну нет. Там, в тюрьме, я понял одну вещь. Жить надо не в угоду каким-то дядям или тётям, жить надо для счастья. Чтобы это счастье распускалось в груди, подобно бутону цветка. Чтобы оно горело пламенем в глазах. Только у каждого счастье своё.
– У кого-то это семья и двадцать детей, у кого-то молитвы в церкви, у кого-то золото в мешках или интересное дело. Для меня счастье – это моя любовь к Эстелле и моя свобода. При этом одно неотделимо от другого, потому что Эстелла никогда не была для меня препятствием к свободе и потому что у неё то же самое понятие о счастье, что и у меня. Когда встречаются двое людей с одинаковым восприятием мира, происходит удивительное воссоединение душ. Ты пойми, Клем, нельзя навязать кому-то свои идеалы и своё собственное представление о счастье. Может быть, Пия вовсе не мечтает умереть при родах, может, она вообще не хочет никаких детей, а ты считаешь что она обязана, потому что тебе нужен наследник. Но ведь это твоё желание, а не её. А ты спросил у неё, чего она хочет? Нет. Но уже навязываешь ей своё. Она тебя раздражает, потому что не мечтает о том же, о чём и ты. Она и жалуется, потому что она несчастна. А такие, как ты, вы относитесь к женщинам, как к коровам или овцам, иногда и хуже. Но они тоже люди и порой они умнее вас, тех, кто принимает их за круглых дур, способных только варить еду и воспроизводить потомство. О, Эстелла меня многому научила! Самое главное, она научила меня её ценить, ценить не только минуты, проведённые с ней рядом, но и её саму, как личность. Ценить её чувства, её желания, мысли, мечты, а не только требовать исполнения несуществующих долгов. Да кому я это говорю? Ты меня не поймёшь, потому что ты считаешь, что всякое инакомыслие равно преступлению. И главное, чтобы соседи плохо не подумали, а там хоть трава не расти. Каролина внушала это тебе с колыбели, и ты поддался, – фыркнул Данте, глядя на Клема. У того на лице появилось какое-то брезгливое выражение, точно Данте рассказывал о том, как вынимать кишки из курицы. – Ладно, хочешь совета? Он таков: оставь Пию в покое. Если она тебя бесит, вернись к родителям на время. Никто, кроме тебя, не виноват в том, что ты на ней женился, и никто, кроме тебя, не виноват в том, что ты сделал ей ребёнка. Не пойму, чего ты теперь жалуешься? Головой надо было думать. А по поводу нытья, так она беременна, чего ты хочешь от неё теперь? Кстати, она реально может умереть. Вообще не понимаю, зачем подвергать её такой пытке. Самое лучшее, что можно сделать – позвать не неграмотную бабку, а лекаря из города или отвезти Пию к нему. Если и правда беременность может её убить, не лучше ли от этой беременности избавиться?
– Да ты с ума сошёл! – вознегодовал Клем. – Я вижу, ты совсем мозгов лишился. Говоришь как либерал какой-то. Поостерёгся бы. Ладно я, а если кто посторонний услышит? Подумают, что ты призываешь всех угнетённых женщин к восстанию против мужчин. Ещё чего не хватало! Бог сотворил Еву из ребра Адама, даже не из мозга, а из кости, и этим всё сказано. Против природы не попрёшь. У женщин нет разума, они лишь приложение к мужчинам, как бы они не возмущались. И, в конце концов, Пия родит мне сына. Хоть что-то хорошее от этого брака должно быть или нет?
– А если родится девочка? – насмешливо поинтересовался Данте.
– Нет, родится мальчик! Мне нужен только мальчик! – убеждённо воскликнул Клем. – Это буду как бы я, вновь родившийся. Только пусть попробует родить девочку!
Данте поморщился.
– Ребёнок – это не ты, это не продолжение тебя, это другой человек, вне зависимости от пола и возраста. Если родится всё же девочка, ты её выбросишь за ненадобностью или как?
Клем не ответил и тогда Данте продолжил:
– А если Пия умрёт, что ты будешь делать? Ну представь себе, она рожает ребёнка и умирает. Ты остаёшься с этим ребёнком. Может, всё же стоит сохранить Пии жизнь?
– Да плевать мне на Пию! – на щеках Клементе выступили красные пятна. – Она должна родить мне сына и точка! Это единственное, на что она годится. Умрёт, значит, такова её судьба. Главное, чтобы мой сын родился живым и здоровым. Беременность – не болезнь и редко, кто от неё умирает. Притворство это всё для привлечения внимания. И вообще хватит об этом, надоело! Пия, Пия, Пия... поговорить что ли больше не о чем?
– Мда... а мне даже жаль твою Пию стало, хоть она меня и раздражала всегда, – добил Данте. – Не позавидуешь женщине, в которой собственный муж не видит человека.
Клементе молча прибавил шагу. Данте шёл чуть поодаль, подгоняя лошадей и думая о своём. Удивительно всё же, какие они с Клементе разные. У них абсолютно противоположные представления о жизни. И ещё необычней было то, как с таким разным мировоззрением они умудрились поладить.
Бабушка Берта пила чай с плюшками, пока всклокоченная Либертад, устав от препирательств, вытирала пот со лба. Эстелла с безучастным видом смотрела на свои руки, мечтая об одном: сбежать отсюда подальше и упасть в объятия Данте, а мир пускай горит синим пламенем.
– Ну до чего ж вы упёртая, сеньора! – сказала Либертад. – А я вот всё удивлялась, и в кого это сеньорита Эстелла такая упрямая. Сразу видать в кого.
– Ну и? – вздёрнула нос Берта. – Чего ты ко мне пристала, Либертад? Вот только не надо меня уговаривать, чтоб я замуж не выходила. Сама знаю, может, это и глупо, но это единственный способ начать жить по-другому. Осточертело мне всё, не дом это, это яма с гадюками.
– Вы разве ж не поняли, сеньора, чего я вам только что сказала? – Либертад плюхнулась на соседний стул. – У этого человека рыльце в пушку.
– Вот ты ничегошеньки не знаешь, а туда же, Либертад! – отмахнулась Берта. – Слушаешь всякие сплетни. Ежели тебе так любопытно было, могла б и у меня спросить. Я прекрасно знаю эту историю, так что твои новости уж давненько плесенью покрылись. Сеньор Альдо сам рассказал мне про свою жизнь. Знаю я всё это, как говорится, из первых уст, а не через третьих лиц, как некоторые.
Либертад похлопала глазами.
– И?
– Чего и?
– И вы чего ж, всё равно хотите за него замуж, сеньора Берта? И вас не пугает эта грязная история? Он же ведь соблазнил свою племянницу! – всплеснула руками Либертад.
Бабушка лопала очередную плюшку, помешивая чай серебряной ложечкой.
– Во-первых, не была она его племянницей, она была приёмной дочерью Августо, брата сеньора Альдо, – пояснила она. – Звали её Марина. И, во-вторых, сеньор Альдо не соблазнял её, она сама на него вешалась аки репей. Ну и скажи мне, Либертад, какой это мужчина устоит, ежели на него красивая девица сама кидается? Тем более, сеньор Альдо тогда погулять любил. Так что не вижу я ничего особенного в этой истории. У каждого человека есть прошлое, оно есть и у меня. Я ж тоже замуж выходила по любви за хорошего человека, а оказалась замужем за головорезом, – захихикала бабушка. – Так чего ж теперь-то? Ни Альдо, ни я не святые и ангелами к людям не нанимались. Все совершают ошибки.
– И что же, бабушка, вы всерьёз собрались замуж? – пробормотала Эстелла, чтобы не молчать, хотя у неё не было никакого желания встревать в беседу.
– Ну да, а чего, ты против, дорогая? Вижу, Либертад и тебе мозг запудрила россказнями каких-то сплетников с базара.
– Мне это рассказала его служанка, – буркнула Либертад.
– Да уж, надо бы сказать сеньору Альдо, что он распустил свою прислугу, – ехидно заметила Берта. – Мелют про своих хозяев что не попадя. Так, Эстелла, ты имеешь что-то против? Эстелла! Эстелла, ау! – бабушка подёргала Эстеллу за плечо, потому как та ушла в нирвану, представляя, будто Данте расчёсывает ей волосы. Последний раз, когда он это делал там, в подземелье, она чуть не рехнулась от наслаждения. То ли его магия в этом была виновата, то ли гребень был волшебный, то ли её чувства такие огромные, что лишают её разума, – непонятно.
– Эстелла, что с тобой? Ты будто пьяная, – забеспокоилась бабушка.
– А? Я? Нет. Что вы спросили?
– Говорю, чего ты имеешь против сеньора Альдо?
– Я? Нет, ничего. Я с ним мало знакома, только вот... эээ... вам не кажется, бабушка, что вы напрасно собрались замуж? Вы его плохо знаете.
– А ты, ты-то хорошо знаешь человека, с которым обманываешь Маурисио? – разгневалась бабушка. – Маурисио такой хороший, порядочный мужчина, а ты делаешь с ним то же, что твоя мать с твоим отцом, – наставляешь ему рога.
– Всё, хватит! – Эстелла вскочила на ноги. – И зачем я только сюда пришла? Никто меня не понимает! Я люблю Данте, люблю его! И я никого не обманываю. Маурисио прекрасно знал на что идёт. Он с самого начала знал, что я его не люблю. Так что нечего теперь строить из себя жертву. Я знакома с Данте с детства. Никто лучше меня не знает, какой он, поэтому никто не вправе на него наговаривать. Мы с ним одинаковые, мы похожи, мы понимаем друг друга с одного взгляда. Мы можем прочитать мысли друг друга без слов. А вы знаете этого человека, этого сеньора Альдо, два дня и уже замуж собрались, а он, по-моему, тот ещё типчик, – не осталась в долгу Эстелла. Вот пусть бабушка почувствует себя так же, как она, когда кто-то обижает Данте.
– Сядь и уймись! – приказала бабушка. – Нечего тут кричать. Сразу видать, этот опасный субъект чего-то с тобою сделал. Ты неадекватна. Надо б этим заняться, а то ты ведёшь себя как сумасшедшая.
– Я не сумасшедшая! Я люблю Данте, люблю его! Этот мужчина для меня всё! Он мой рай и ад, он моя жизнь, моя вторая кожа. Без него я не существую. Почему это так сложно понять? – выпалила Эстелла. Ей хотелось сейчас рычать от злости. Ну почему, почему все такие тупые?
– Прекрати орать! Надоел этот твой Данте, ей богу! Так вот, послушайте меня обе, – с Эстеллы Берта перевела взгляд на Либертад. – Я выхожу замуж за сеньора Альдо и точка. Но это будет не завтра. Это как минимум месяца через три. Но тянуть я тоже не хочу.
– Вы так в него влюблены, бабушка? – прищурила глаза Эстелла, став похожей на хищную кошечку. Она изо всех сил пыталась взять себя в руки. Бабушка тоже ненавидит Данте. Очень больно от этого. Почему все вокруг считают, что лишь они имеют право на счастье, а она, Эстелла, нет? Она обязана всех слушаться и молча страдать, издали глядя на чужое счастье. До чего же люди эгоистичны! И бабушка туда же, ищет изъяны в Данте, а сама на своего ювелира объективно поглядеть не желает.
– Влюблена? – Берта хмыкнула. – Дорогая моя, я уж не в том возрасте, чтоб терять голову от любви. Я ведь не ты, я не буду издавать восторженный писк при виде смазливого мальчика, наплевав на то, что он бандит. Конечно, сеньор Альдо человек хороший и он мне приятен, но тут дело даже не в том, что я хочу убраться из этого дома или поскорее опять выйти замуж. Есть ещё одно важное дело.
– Ничего не понимаю, чего вы городите, сеньора, – Либертад налила Берте ещё чаю и себе заодно.
– Всё очень просто. Я хочу помочь сеньору Альдо найти его дочь или сына или хотя б узнать, чем закончилась история той девушки, Марины. Для этого придётся перерыть ворох документов и архивов, а, может, и поехать куда-то. Тем более, мы уже напали на след. Мы отправили письмо нынешним владельцам того дома, где в последний раз видали Марину. Ну помнишь, Либертад, ты ведь сама его относила? От них пришёл ответ, что вроде бы Марина уехала в Рио-Гранде-де-Сан-Педро. И концы её надо искать там. А это территория другого государства, Португалии как-никак. Так что, дабы сопровождать сеньора Альдо в этой поездке, я должна быть его женой, иначе нас не пустят на корабль. Дама не может путешествовать в сопровождении чужого мужчины, даже такая старуха, как я. Тем более через границу. Лучше одной, одной можно, а с мужчиной – ни-ни. Только с мужем, братом, отцом, дядей. Блюстители нравственности наши, эту нравственность всё блюдут и блюдут. И вы следом за ними. Нечего читать мне, старухе, морали. Ты, – она ткнула пальцем в Либертад, – пока ещё тут прислуга. Эстебан, конечно, вдовец, но ты уже открыто ночуешь в его комнате, это совсем никуда не годится. Хотя бы обитателей этого дома постыдилась бы. А ты, – Берта перевела взгляд на Эстеллу, – ты совсем от рук отбилась. Ты ж на глазах у своего мужа и всего города крутишь роман с отпетым головорезом, с убийцей.
– Мой муж – Данте! Данте! И Данте не убийца! Мой Данте самый лучший! Ничего вы не понимаете! Идите вы все к чёрту, в конце концов! На себя бы сначала посмотрели, а потом других осуждали за то, что они любят друг друга! – выкрикнула Эстелла. Она в бешенстве помчалась на выход, но тут же едва не столкнулась лоб в лоб с Урсулой.
– Ой, сеньора, осторожней, чего ж вы не смотрите куды идёте-то? – воскликнула Урсула. – Вот вы все где. Вот вы тута сидите, чаи гоняете, а у нас катастрофа!
– Чего ещё случилось? – нахмурилась Берта. – Тебе, Урсула, не кажется, что на сегодня катастроф уже достаточно?
– Да мне-то без разницы, – буркнула Урсула, – только сеньора Роксана там при смерти. Я вот уж Дуду за лекарем отправила.
– Ну ежели притопает доктор Дельгадо, пиши пропала, – съехидничала Берта. – Отправится вслед за Хорхелиной как миленькая. И чегой-то с нашей королевой вдруг сделалось-то? Никогда вроде не хворала, а тут на тебе.
– А она того, отравилась.
– Своим ядом что ль отравилась-то? Ну и слава богу! – Берта нисколько не расстроилась от такой новости.
– Небось это от того, что наболтал сеньор Ламберто, – сказала Либертад.
– Ах, ну да, наша королева-то голубых кровей узнала, что она плебейка, бедняжка, – смаковала Берта.
– Ну почему вы такая жестокая, бабушка? – сделав негодующий жест рукой, Эстелла бросилась в гостиную.
Ну и что, что мама её не любит и причинила им с Данте много зла, Эстелла всё равно не хочет, чтобы та болела или умирала. Маме, наверное, и вправду сейчас тяжело. Каково было узнать, что она приёмыш в своей семье? Видимо, бог её наказал за всё, что она сделала. Эстелла, тем не менее, не испытывала злорадства. Скорее волнение и страх. А что если мама умрёт? Нет, она не должна умирать! Несмотря ни на что, Эстелла любит её и не хочет потерять.
С такими мыслями девушка стремительно взбежала по лестнице и ворвалась в комнату матери.
Роксана лежала на кровати, укрытая белой шёлковой простынкой. Волосы её разметались по подушке, а лицо выглядело безмятежным. Арсиеро сидел у изголовья кровати, уткнувшись в книгу.
– Что с ней? – шёпотом спросила Эстелла.
– Проглотила уксус, – устало отозвался Арсиеро.
– Что?
– Да, выпила уксус. Хотела отравиться. Скоро придёт доктор. Правда, Урсула дала ей выпить рвотное, и сейчас Роксана заснула. Думаю, всё будет хорошо.
– Тогда бы уж сразу мышьяк, – за спиной у Эстеллы появилась Берта. – И чего помелочилась-то?
Следом за бабушкой вошли Либертад, Ламберто, Эстебан и Урсула.
– И как вам не стыдно, сеньора? – возмутился Арсиеро вполголоса. – Нельзя желать кому-то смерти.
– А я желаю! Именно ей желаю и не скрываю этого! – Берта надула щёки, точно сдерживая смешки.
– Значит, мама будет жить? – растерянно спросила Эстелла.
– Ну конечно будет, – Урсула убирала с туалетного столика раскиданные маникюрные принадлежности, складывая их в позолоченную шкатулку. – От уксуса ещё никто не помирал. Только расстройство желудка получила, вот и всё, чего она добилась.
– Тогда я пойду отдохну, устала, – и Эстелла вышла.
Ей сейчас хотелось одного – лечь в постельку, заперевшись в своей девичьей комнатке, и думать, думать о Данте. Ну почему они не вместе сейчас, почему? А может, бабушка в чём-то и права? Она совсем помешалась, она думает о Данте ежесекундно. Она становится нервная, раздражительная, злая, стоит кому-то плохо про него сказать. Когда Данте нет рядом, Эстелла готова выть и на стены кидаться, а когда они вместе, она с ума сходит. Сапфировые глаза прожигают её насквозь, точно бьют молнией. Это какое-то безумие, и всё хуже и хуже с каждым днём. Нет, в том что Данте специально ничем её не приколдовывал к себе, она уверена. Это бабушкины фантазии. Она знает его лучше, чем саму себя. Её Данте никогда бы так не поступил. Но, вероятно, дело в самой магии. Она почувствовала её, соприкоснулась с ней в моменты их близости, и ещё этот свадебный ритуал. Это Чары любви так на неё влияют, что она ни о чём ином и думать не в состоянии.
Свернувшись в комочек, Эстелла лежала на кровати и всё мечтала, мечтала, мечтала, прижимаясь губами к обручальному колечку. То отвечало взаимностью, изредка выпуская струйки блестящего дыма. Наконец, сквозь поток любовного бреда, в её голову прорвалась здравая мысль. За всеми этими скандалами и разоблачениями Эстелла напрочь забыла: дядя Ламберто пожелал познакомиться с Данте. Значит, она может его пригласить! Только вот остальные члены семьи навряд-ли этому обрадуются. Да и стоит ли подвергать Данте такому унижению? Та же бабушка способна наговорить ему много неприятного, у неё ведь язык без костей.
Потихоньку Эстелла погрузилась в сон. Приснился ей Данте. Весело хохоча он целовал её в губы, а потом вдруг превратился в трёхцветного кота с кисточками на ушах. Кот сверкнул синими очами, выпустил острые когти и, взмахнув хвостом, исчез.
Наутро Эстелла решила сходить в «Маску». В конце концов, они так и не поговорили. Она ему всё объяснит, они помирятся и решат знакомиться Данте с дядей Ламберто или не надо.
После душистой ванны с ароматом фиалки, надев платье цвета жемчуга с нарисованной на подоле сакурой и заколов волосы длинной алмазной шпилькой, Эстелла спустилась вниз. Не стала дожидаться общего завтрака и наспех перекусила в кухне под недовольное бормотание Урсулы.
– Урсула, ну не ворчи, – одёрнула Эстелла служанку. – Лучше расскажи как там мама?
– Да всё в порядке с сеньорой Роксаной. Доктор Дельгадо притопал, коды она уже оклемалася. Я напоила её настоем чертополоха, помогает он от отравлений. Мозгов у ней нету, вот дел и наворотила. А чего это вы решили завтракать-то раньше времени, ась, сеньора?
– Хочу кое-куда пойти.
– Куды это? – подбоченилась Урсула.
– Не важно.
– Ой, сеньора, опять вы за свои похождения взялись что ль? Уймётесь вы, наконец, али нет? Ну как вам не стыдно-то? Вроде воспитывались в приличной семье, церковь посещали, замужем, а ведёте себя как девка с красного кварталу!
– Нет, мне не стыдно! – Эстелла встала, со злости едва не уронив тарелку с тушёной фасолью. – Мне нечего стыдится! Пусть стыдятся те, кто грабят, убивают, лгут, предают, творят зло и портят жизнь другим. А мне не стыдно! Любовь – не грех! – и Эстелла покинула кухню.
Ну в самом деле, сколько можно? Почему каждый в этом доме норовит сунуть нос в её дела? Даже прислуга высказывает своё фи её любви. Да кто они вообще такие и что они знают о её чувствах?
Решено. Сейчас, прямо сейчас она идёт к Данте, а там видно будет.
Однако, когда Эстелла вышла в гостиную, она тут же напоролась на бабушку Берту, сеньора Альдо Адорарти и Либертад, о чём-то напряжённо беседующих.
Эстеллу поначалу они не заметили, и она хотела прошмыгнуть мимо втихую, но, услышав обрывок разговора, замерла.
– ... в «Лас Бестиас», так сказал мой осведомитель, – говорил сеньор Адорарти.
– «Лас Бестиас»... где это такое-то? Никогда не слыхала, – отозвалась Берта.
Либертад молча вытирала с мебели пыль.
– Это в нашей местности. Поселение гаучо, ехать примерно часов десять, – пояснил ювелир.
– Гаучо? Но они ж все дикари! Я их боюсь! – воскликнула бабушка. – И она живёт там?
– Она уже умерла, но ребёнок остался. Вроде бы это девочка и её зовут... зовут Джованна.
– Джованна... красивое имя. Вы думаете это и есть ваша дочь?
– Ну, это предположение, следы ведут в тот посёлок. Хотя я не представляю, как Марина могла оказаться среди гаучо.
– Эти гаучо ведь настоящие дикари да дегенераты. Представляю, во что превратилась девочка, выросшая в такой среде, – покачала головой Берта.
– Они не дикари и не дегенераты! – услышала Эстелла свой возглас прежде, чем сумела прикусить язык.
Берта, сеньор Альдо и Либертад повернули головы.
– Что?
– Гаучо – нормальные люди, просто бедные. И все разные. Конечно, среди них есть и бандиты, но они есть и среди аристократов, – заявила Эстелла. – Далеко ходить не надо, у нас в семье их полно.
– Эстелла!
– Бросьте, бабушка, я вчера слышала всю вашу премилую беседу с мамой, дядей Эстебаном и дядей Ламберто. Я знаю, что дедушка убил отца Сантаны и, возможно, папу. Хотя вы и обвиняли маму. И ещё я знаю, что мама и дядя Ламберто не брат и сестра. Так что всё, хватит лжи. Я устала от вранья. И вот, возвращаясь к «Лас Бестиас». Я знаю, где это. Это замечательное место. Там была моя свадьба с Данте. Там я была счастлива. Там живёт семья Данте. И там очень хорошие люди. И я знаю, кто такая эта Джованна, я её видела. Конечно, женщин с таким именем много и это не может быть на сто процентов она, и тем не менее. Эта женщина пайсана, она ездит на диких лошадях и у неё муж и ребёнок. Если она и правда ваша дочь, сеньор Адорарти, то у вас есть ещё и внук.
