Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 99 страниц)
– Мда... а ты нисколько не изменилась, всё такая же невыносимая. Ладно, я не хочу ссориться, – примирительно сказала Эстелла. Убеждать Мисолину в чём-либо – себе дороже. – Мы с тобой никогда не были близки, да и навряд-ли будем, но предлагаю пойти ко мне домой. Глупо разговаривать посреди дороги.
Мисолина, кивнув, последовала за сестрой. «Ну и видок у неё», – Эстелла украдкой рассматривала уставшее лицо Мисолины. Они залезли в экипаж и, спустя четверть часа, уже стояли у замка Рейес.
– Хорошо ты устроилась, – завистливо выдала Мисолина, заходя внутрь.
Эстелла угрюмо промолчала. Знала бы Мисолина в каком аду она живёт, зависть встала бы ей поперёк горла. Хотя она же всегда радовалась чужим несчастьям. Вряд-ли что-то изменилось.
Маурисио всё ещё отсутствовал, что Эстеллу и обрадовало, и насторожило. А вдруг он что-то задумал против Данте? Он же знает про него всё, он сам сказал. Может, Маурисио выяснил где Данте сейчас и отправился его убивать? От этих мыслей по спине Эстеллы побежал холодок. Данте явно уже запытали и убили, а она тут нянчится с Мисолиной. Если бы она знала где Данте, она бы всё бросила и побежала к нему!
Когда Эстелла и Мисолина зашли в дом, Мио кинулся им навстречу. Мисолина взвизгнула, отстраняясь (она не любила животных).
– Это мой питомец, его зовут Мио, – объяснила Эстелла, гладя лисёнка. Тот блаженно урчал. – Не бойся его, он очень ласковый, но если ты его обидишь, он отгрызёт тебе руку или ногу, – добавила она злорадно, вспомнив нападение Мио на Маурисио.
Мисолина не ответила, хмуро косясь на зверька, и так и не подошла к нему.
Чола подала обед, состоящий из морепродуктов и нескольких видов овощных и фруктовых салатов, которые обожала Эстелла. Мисолина никогда жизнерадостностью не отличалась, а сейчас и вовсе напоминала убийцу, выжидающую жертву, такое у неё было злобное лицо. И обед прошёл в молчании.
Традиционный послеобеденный чай в гостиной, однако, развязал Мисолине язык. И первое, что она сделала, – посмеялась над новой привычкой Эстеллы. Последняя пила чай, закусывая его ледяным мороженым – мода, которую Эстелла привезла из столицы. Горячий чай со льдом, с мороженым или с замороженным желе пили в особняке дяди Ламберто, как сами его обитатели, так и их гости. Мисолине эта идея показалась варварской, поэтому она долго хихикала, прикрываясь куском мармеладного торта.
– Вот ты говорила, что у нас с тобой нет ничего общего, – произнесла она, отставив фарфоровую чашку. – В основном нет, но кое-что нас связывает: мы с детства жили под гнётом человека, который жаждал нашей смерти.
– И что это значит? – приподняла бровь Эстелла.
– Я имею ввиду эту мегеру, нашу мать, – голубые глаза Мисолины сверкнули металлическим блеском. Она была полна ненависти, и это удивило Эстеллу, ведь Мисолина всегда хорошо относилась к матери.
– А не ты ли хотела быть похожей на неё? Что-то изменилось?
– Да, изменилось! – тоненько визгнула Мисолина. – Тётя Хорхелина перед смертью раскрыла мне глаза. Она боялась, что мама её убьёт. Это превратилось у неё в паранойю. И я не удивлюсь, если Роксана действительно приложила ручку к её смерти.
– Бред! – возмутилась Эстелла. – Мама не ангел, да, но... Я ведь тоже думала, что она убила папу. Но это неправда. Это были домыслы бабушки.
– Наша мать – чудовище! – зло шмыгнула носом Мисолина. Распалившись, она забыла, что разговаривает с Эстеллой, которую всегда терпеть не могла. – Мама даже свечку мне поставила за упокой, прямо в моей комнате и перемотала мой портрет чёрной лентой. Она сама мне сказала в лицо, что желает мне всего наихудшего. Она считает, что ни я, ни ты не должны были рождаться. А я всегда хотела соответствовать ей, её происхождению и положению в обществе. Я хотела быть достойной дочерью для неё, чтобы она гордилась мной. Но мама никогда меня не любила, – Мисолина вдруг расплакалась, но, взглянув на Эстеллу (та сидела с каменным лицом), с яростью размазала слёзы по щекам. – Я хотела быть такой же, как мама: красивой, утончённой, властной. Она была моим идеалом, но я не знала, что она чудовище. Получается, я хотела стать копией чудовища. Но ведь я не специально. Я не мечтала быть плохой, просто я думала: то, как она ведёт себя – это хорошо, и я должна вести себя также.
– Но Мисолина, – Эстелла фыркнула, таким абсурдом показалась ей речь сестры, – мама не объект для подражания. Неужели ты только сейчас это поняла?
– Нет, не только сейчас. Я это поняла в день смерти тёти Хорхелины. Она умерла у меня на руках и рассказала мне об истинном лице Роксаны.
– Если бы ты была сама собой, а не каким-то эфемерным идеалом, которым ты себя возомнила, мы бы с тобой нашли общий язык хотя бы чуть-чуть, – заметила Эстелла. Верить Мисолине она не торопилась – слишком хорошо знала её подленькую натуру.
– Но я никогда не считала себя идеалом, наоборот, я всегда считала себя никчемной, а мама называла меня ничтожеством. А я хотела ей понравиться. Только напрасно. Она чудовище, а я поздно это поняла, – вздохнула Мисолина.
– Мама не святая, да, но не стоит быть такой категоричной, – в Эстелле ещё жили чувства к Роксане. Хорошо бы мама однажды поняла, что была не права. Но пока это мечты. – Тётя Хорхелина тоже была ещё та особа, Мисолина. Я никогда ей не верила.
– Не говори дурно о тёте!
– А что это ты так её защищаешь?
– А то! – вспыхнула Мисолина. – Она единственная из всех относилась ко мне нормально. А Роксану я ненавижу. Надеюсь, она подохнет.
– Ты как была змеёй, так и осталась, – Эстелла показала сестре язык в знак протеста. – И не смей желать смерти маме! Мама причинила и мне много зла, но я не сержусь на неё. Может, она просто больна и не контролирует свои действия.
– Сомневаюсь, – скрипнула зубами Мисолина.
– А мне кажется, она помешалась, когда узнала, что дядя Ламберто ей не брат.
– Что-о-о? – Мисолина выпучила глаза.
– А ты не знала? Мама приёмная в семье дедушки Лусиано. Так что напрасно она чванилась своим аристократизмом, его у неё нет, – добила Эстелла. Она получала воистину садистское наслаждение, видя как меняется лицо Мисолины.
– Нет, я не знала, – промямлила Мисолина. – Получается... получается она плебейка, и отец тоже... а значит и я, я тоже не аристократка? Какой ужас! – Мисолина закрыла лицо руками. – Теперь я больше никогда не смогу выйти на люди. Если все узнают, что у меня нет права называться урождённой сеньоритой, все будут надо мной смеяться. И я больше никогда не попаду ни на один бал! А ведь там, по моим расчётам, в меня должен влюбиться самый богатый человек в мире! Разве можно упускать этот шанс? – закончила она совсем по-детски.
И Эстелла расхохоталась.
– Какая ты дура!
– От дуры слышу! – передразнила Мисолина.
– Как бы там ни было, а папу мама не убивала, пойми, Мисолина, – тон Эстеллы зазвучал мягче. – Ты не присутствовала во время того разговора, точнее спора, когда бабушка обвинила маму в убийстве отца. А я там была и слышала всё. Когда наши родители поехали на прогулку, они поменялись лошадьми. Папа упал с маминой лошади, потому что у той была плохо закреплена подпруга. Получается, что убить хотели маму, а не папу.
– Хорхелина мне этого не сказала, – Мисолина комкала в руках кружевной платочек. – Но она умирала у меня на глазах, а человек при смерти не может лгать, ему незачем. Даже если она ошиблась и это не мама убила папу, но ведь саму Хорхелину тоже кто-то убил. И она уверяла, будто это мама всё подстроила.
– А как она умерла? – Эстелла, про себя подумала: впервые они с Мисолиной разговаривают как сёстры, а не как две собаки, неподелившие кость. – Я знаю эту историю со слов бабушки. Бабушка сказала, что Хорхелине стало плохо на твоей свадьбе. Вроде она отравилась едой или напитками. А потом пришёл доктор Дельгадо, пустил ей кровь, и от кровопотери она и умерла.
– Когда я пришла тётю навестить, она ещё была жива, но она была вся зелёная и страшно напугана. Она схватила меня за воротник и рассказала, что после ухода доктора, к ней в окно вползла живая змея, и она её ужалила, – сообщила Мисолина.
– Что? – Эстелла удержалась от смеха, ибо Мисолина говорила на полном серьёзе, но Хорхелина была ещё та вруша – Эстелла не сомневалась.
– Тётя сказала, что змея была огромная, она вползла в окно и села к ней на живот. А когда Хорхелина попыталась закричать, она её ужалила и уползла. Она уверяла меня, будто это мама подбросила змею. Хорхелина умерла от змеиного укуса. Я никому этого не говорила, я думала, доктор поймёт это и без меня, – вещала Мисолина. – Но он туп как пробка, хотя я своими глазами видела этот укус – у тёти от него весь живот распух.
– Но почему она решила, что это мама подбросила змею? – Эстелла подёргала себя за мочку уха. – Наверняка это её фантазии. Если мама не убивала отца, зачем же ей было убивать Хорхелину?
– А даже если и не убила, я всё равно никогда её не прощу! – Мисолина топнула ногой так, что фарфор на столике загремел. – Она сломала мне жизнь!
– Вот как? Это чем же, позволь спросить? – Эстелла была возмущена такой наглостью. Значит, Мисолина уже пять лет как вдовствует и неизвестно чем занимается (детей же не ветром ей надуло), и это мама сломала ей жизнь? Даже она, Эстелла, вынужденная мучиться в браке с Маурисио, не обвиняет в этом исключительно одну Роксану. В конце концов, та не знала, каков «галантный и любезный» Маурисио в реальности.
– А то ты не знаешь! – ехидно процедила Мисолина. – Она выдала меня замуж за старого извращенца, хотя я умоляла и её, и Арсиеро этого не делать.
Эстелла закатила глаза под лоб.
– И что? Меня ведь тоже насильно выдали замуж.
– Сравнила, тоже мне, – в свою очередь вскипела Мисолина. – Маурисио прекрасный человек, ни чета тому старому козлу.
– Прекрасный? О, да! Уж я-то знаю, как он прекрасен! – Эстелла боролась с желанием надавать сестрице тумаков. Ну почему, почему Мисолина такая дура? Почему она ничего не понимает? – Кстати, ты знаешь, что Арсиеро умер от чумы?
– Так ему и надо! Он должен был помешать этой мерзавке искалечить мне жизнь. Пусть теперь в аду сгорит! – пропищала Мисолина с такой ненавистью, что у Эстеллы чуть уши не свернулись в трубочки.
– Глупости какие! Ты осталась вдовой, тебе, считай, повезло, – укорила она сестру. – Вот я вынуждена до сих пор терпеть Маурисио, да ещё и спать с ним, выносить надругательства и побои, потому что он не умеет приласкать женщину, он умеет только унижать, давить, причинять боль. А тебе что тот дед мог сделать? Он ведь наверняка был немощный. Так что не сочиняй!
– Сочиняй? Да что ты вообще знаешь обо мне?! – выкрикнула Мисолина, сжимая кулаки. – Ты ничего не знаешь, а уже уверена, что я всё выдумала! Да, он был не мужчина, но это не мешало ему заставлять меня спать со всякими уродами. Он сам искал мне любовников и водил меня в бордель, а там сидел и смотрел на то, что они со мной вытворяли. Гад! Я его ненавижу, как и всех, кто поспособствовал этому браку!
Пока Эстелла обмозговывала рассказ сестры, Мисолина продолжила:
– Кстати, если бы не тот длинноволосый красавчик, Данте, кажется, я бы, наверное, уже была трупом.
– Что-что? – по телу Эстеллы побежали мурашки при звуке любимого имени.
– А то. В тот день, когда он и его друг привезли меня домой, они вытащили меня из борделя. Он меня спас. Диего тоже хотел меня защитить, он убил моего мужа, а потом кто-то убил и его. В бордель тогда понабежали жандармы, и я очень испугалась, что мне придётся давать показания. Это же позор! А тот юноша как раз был там. Я его попросила увезти меня. Ты думаешь, я не узнала этого красавчика, да? Как бы не так! Это же тот самый, что приходит к тебе свататься, а ты потом рыдала из-за него. Кстати, он был очень добр ко мне. И он милашка. Если бы я тогда была в состоянии, я бы забрала его себе.
Эстелла сглотнула. Теперь жалость к Мисолине, было проснувшаяся в ней, сменилась ревностью. Какого чёрта Мисолина заглядывается на Данте? Данте принадлежит ей, Эстелле! Он не должен смотреть на других женщин! От ревности Эстелла забыла, что сама же прогнала Данте, да ещё и гадостей ему наговорила.
– И что ты собираешься делать? – спросила она, подавляя гнев.
– Думаю, что я должна непременно найти себе богатого мужчину. Чем богаче, тем лучше. Желательно самого богатого на свете!
– Ты снова хочешь замуж? – обалдела Эстелла. Она и смотреть не могла на мужчин. Даже если она каким-то чудом отделается от Маурисио, что сомнительно, от этого мало что изменится. Она не уверена, что сможет стать близка даже с Данте – такую моральную травму нанёс ей Маурисио. От одной мысли о близости с мужчиной, пусть и самым любимым, Эстеллу в дрожь бросало. И как Мисолина после всего может с кем-то спать? Неужели ей не мерзко?
– Может замуж, а, может, и нет, – повела плечиком Мисолина. – Знаешь, несмотря на всё, мой покойный муж всё же сделал одну положительную вещь – он научил меня быть любовницей. Хорошей любовницей, которая умеет доставить удовольствие. Ты-то наверняка ничего в этом не смыслишь, – фыркнула Мисолина с каким-то превосходством. – А ведь любовниц, дорогая сестричка, гораздо больше любят, чем жён. Это факт. С ними обращаются ласковей и дают им больше денег, а жену держат на коротком поводке. Потому что женятся обычно на страшных и неопытных дурах, таких, как ты. А любят умных, опытных красавиц, таких, как я.
– Вижу, эта ситуация мозга тебе не прибавила, – съязвила Эстелла. – Когда мужчина платит женщине за удовольствия, называется проституция.
– Нет, дорогая моя, ты путаешь понятия, – Мисолина растянула губы в такой сладенько-ехидной улыбке, что Эстелле захотелось её пнуть. – Когда ты спишь со всеми подряд за жалкие гроши – это проституция, а когда с одним и за большие деньги – это называется взаимовыгода. Я ему удовольствие, а он мне материальные блага. Но такие курицы, как ты, ничего в этом не смыслят. Твой удел – домашнее хозяйство. А мой – шикарные туалеты, куча любовников и мешки денег.
– А как же любовь?
– Любовь? – усмехнулась Мисолина. – Её нет.
– Нет, ты ошибаешься сестрёнка, – Эстелла горделиво выпятила подбородок. – Любовь есть! И это не пустые слова. Это чувство я ношу в сердце уже много лет. Любовь – это самое волшебное и самое мучительное чувство из всех, что существуют. Оно возносит под самые облака и сбрасывает на дно глубокого ущелья. Я знаю что такое любовь, поэтому я не понимаю, неужели тебе не противно спать с нелюбимым? Это огромная разница! Когда ты с любимым, ты испытываешь блаженство каждой клеточкой тела. А когда ты с нелюбимым, каждая клеточка твоего тела испытывает боль и омерзение. И никакие деньги не стоят того, чтобы променять одно на другое.
– Ты начиталась глупых романов. Никакой любви нет. А к остальному можно привыкнуть. Ради выгоды можно и неудобство потерпеть, – с философским видом заключила Мисолина, и Эстеллу поразил её цинизм. – Удовольствие от постели получают только мужчины. Женщина не может получить удовольствие, когда с ней такую пакость вытворяют.
– Это неправда! – возмутилась Эстелла. – Ты так говоришь, потому что никогда никого не любила!
– А вот и нет! Любила! – Мисолина стукнула кулаком по столику, и с него упало блюдце. Покатилось по полу, но на удивление даже не треснуло. – Я любила Маурисио! Но ты его у меня забрала. Так что теперь ничего не попишешь – карета уехала.
– Я его у тебя не забирала! – у Эстеллы аж волосы зашевелились от негодования. – Меня выдали за него замуж насильно. И ты прекрасно это знаешь. Я его ненавижу! Этот урод испортил мне всю жизнь! А я любила другого человека! – и Эстелла заревела в голос.
И тут, нежданно-негаданно, Мисолина обняла сестру. Обе плакали, одновременно и жалея, и не веря друг другу. Но это определённо был прогресс в их отношениях. Эстелла не припоминала случая, когда они с Мисолиной общались без ругани. А уж тот факт, что та её обнимает, вогнал девушку в ступор.
Мисолина покинула объятия первая. Эстелла, глядя на неё, вновь ощутила приступ безразличия. Нет, не любит она сестру. Ну ни капли.
– А дети у тебя откуда? – спросила она.
– Ну как откуда? – вспыхнула Мисолина. – Ты что не знаешь, откуда они берутся? Это побочный эффект. Мужчины получают свою долю удовольствия, а женщины расплачиваются за это беременностью и родами.
– Но ведь есть способы этого избежать.
– То есть?
– Ну... – Эстелла покраснела – такие вещи она обсуждала лишь с Данте, – есть средства, чтобы не забеременеть. Или чтобы прервать беременность, если уж она случилась. Ты думаешь, почему я до сих пор не родила от Маурисио? Правда, врач из Байреса мне сказал, что я бесплодна, но думаю, это снадобья, которые я принимаю, спровоцировали такой диагноз.
Мисолина похлопала глазами.
– А я... я не знала, что этого можно избежать. Я... я думала, это так и должно быть. Но почему мама никогда не говорила мне, что можно отделаться от беременности?
– Потому что об этом не принято говорить. Эти средства тайком продаются в аптеке. Аптекарю очень выгодно, это золотая жила, он наживается на нас, несчастных женщинах, у которых нет другого выхода, – объяснила Эстелла.
– А... а... ты можешь меня этому научить? – спросила Мисолина робко.
– Могу.
– Только, наверное, уже поздно.
– Почему это?
– Ну... – Мисолина опустила глаза в пол, – я опять беременна. Это ещё не видно, но мне это уже надоело. Дети не вызывают у меня иных чувств, кроме омерзения. Особенно младенцы, они такие уродливые. Когда подрастают и становятся похожи на людей, ещё ничего, но маленькие напоминают головастиков.
Эстелла промолчала, подумав, что они с Мисолиной-таки похожи. Она, конечно, не так категорично не выносит детей, скорее, она к ним равнодушна. Но Мисолине явно не следует рожать, раз у неё к ним неприязнь. Такая мать и убить может.
– Но если ты не хочешь ребёнка, можно спровоцировать выкидыш, – сказала Эстелла. – Я как-то раз принимала одно снадобье... Правда, это было на следующий день после того, как Маурисио... ну-у-у... как он надо мной надругался. Так что я не уверена, что вообще была беременна. Но я знаю девушку, которая вызывала выкидыш уже на приличном сроке. Так что это возможно. Надо пойти в аптеку. Правда, это не совсем законно. Та девушка, её зовут Лус, тогда здорово вляпалась, её даже жандармы преследовали.
– Мне плевать! – отрезала Мисолина. – Я бы рискнула. Я не хочу рожать третьего ребёнка. Мне он нужен не больше, чем двое предыдущих, тем более я всё равно не знаю кто их отцы.
– Значит, завтра утром мы с тобой идём в аптеку! – решила Эстелла.
– Угу.
– А теперь расскажи мне, где ты живёшь сейчас?
– Ну... я жила у одного богатого плантатора, – пояснила Мисолина. – На его эстансии, там, за рекой. Он меня содержал, покупал мне платья и украшения, в общем я нормально жила. Потом к нему приехал его взрослый сын. Ну и он ко мне приклеился. Я была не против. А однажды его папаша застал нас, устроил скандал и выгнал меня. Теперь я работаю в казино. Я там крупье, ну и я хочу подцепить какого-нибудь богача, их там пруд пруди. А месяц назад я поняла, что опять беременна, – рассказала Мисолина.
Отношение Эстеллы к сестре вновь поменялось. Под влиянием некого порыва Эстелла Мисолину пожалела, но теперь она ощутила брезгливость. Конечно, Мисолина пережила многое, но у Эстеллы в голове не укладывалось, как та сподобилась превратиться в содержанку. Она, Эстелла, ни за что бы на такое не пошла. Лучше горничной устроиться, чем быть игрушкой у каких-то дегенератов. Но Мисолине, видимо, всё равно с кем спать. И как в ней только уживаются две противоположных натуры: одна хочет остаться безгрешной в глазах общества, а другая ведёт себя как похотливая кошка. И чего ради она строила из себя жертву? Идиотка!
Предложив Мисолине остаться в замке, Эстелла поручила её заботам Чолы и со спокойной совестью ушла к себе. Завтра они с Мисолиной пойдут в аптеку, а на сегодня лимит её терпения исчерпан.
Маурисио так и не возвращался, но Мио, пока Эстелла засыпала, облизал ей язычком всё лицо. Да уж, как не горько, но этот зверёк – единственное существо в мире, которое её любит.
====== Глава 25. Неисправимая ======
Маурисио не вернулся и на следующий день, и после завтрака Эстелла и Мисолина отравились в аптеку. Мисолина сегодня была спокойнее, чем обычно, и не цеплялась к сестре, но высокомерия не утратила. Из-за эпидемии общение лавочников с клиентами происходило ныне через окошечки в дверях. Внутрь никого не пускали – новый алькальд так и не снял запрет на массовые скопления народа.
Вообще-то Алехандро Фрейтас оказался талантливым политиком. Он заставил членов Кабильдо работать, запретив им просиживать кальсоны, и теперь они с утра до вечера усовершенствовали старые законы и разрабатывали новые. Также он ограничил власть жандармерии. Если раньше жандармы из-за жалобы какого-нибудь богача могли арестовать любого человека, то Алехандро Фрейтас подрезал им крылья, и обвинить кого-то в преступлении без доказательств стало проблематичным. Одни горожане одобряли политику нового алькальда, другие ненавидели его. Когда распространилась чума, Алехандро Фрейтасу пришлось побороться за закон о запрете массовых скоплений народа, ибо лавочники, которым ой как не хотелось терять клиентуру, восстали против. Но чума никого не щадила, забирая жизнь за жизнью, и люди дрожали от страха. Тогда Алехандро Фрейтас заключил союз с падре Антонио, и тот стал внушать пастве: новый алькальд – посланник Господа на земле. Надо подчиняться его указам, иначе Кара Господня в виде «чёрной смерти» настигнет и их, и их близких. Падре и Бога люди тёмные и малограмотные боялись больше, чем алькальда, и, благодаря такому сотрудничеству церкви и власти, Ферре де Кастильо до сих пор не утонул в трупах. Но всё чаще и чаще по улицам катились повозки, где, закутанные в тряпки, лежали мёртвые. Основная масса их приходилась на госпиталь, и те, кто жил поблизости от него, повидали уже немало. Зато другие горожане испытывали панику, натыкаясь на труповозки на центральных улицах.
Пока Эстелла и Мисолина шли до Бульвара Путешественников, они повстречали аж две таких повозки. Правда, единственное, что они увидели, – кучу босых человеческих ног, торчащих из-под горы тряпья, но зрелище было малоприятным.
Мисолина брезгливо поморщилась, а мозг Эстеллы сверлила навязчивая мысль: может быть, и Данте нет в живых. Маурисио его убил, неспроста он так долго не возвращается. Из города он уехать не мог – алькальд велел закрыть городские ворота, и Ферре де Кастильо ныне являлся островком, оторванным от мира. А может быть, мёртвого Данте, как и этих несчастных, везут на телеге к окраине, чтобы предать его тело огню (чумные трупы нельзя было хоронить в земле, поэтому их сжигали).
От этих мыслей Эстелла очнулась, когда Мисолина дёрнула её за рукав.
– Вот же написано «Аптека «У Сантоса»». Нам сюда?
Взглянув на знакомую надпись, Эстелла кивнула. Вид аптеки за пять лет не изменился. С одним но: сейчас в двери было вырезано круглое окошечко.
Эстелла постучала в него, а Мисолина, держась поодаль, глазела на вывески. Бульвар Путешественников, где Эстелла и Данте гуляли в дни своего безоблачного счастья, выглядел опустевшим, даже заброшенным. Кусты были не стрижены, а цветы разрослись хаотично по газону, покинув отведённые им клумбы.
– Ты чего там прячешься? – окликнула Эстелла Мисолину – та, заслышав шаги в глубине аптеки, спряталась за грушевое дерево. – Иди сюда, сейчас нам откроют.
– Не пойду, – пискнула Мисолина. – Мне стыдно, покупай сама.
Эстелла хмыкнула. Только вчера Мисолина заявляла, что готова быть содержанкой у богача, а сегодня ей стыдно перед аптекарем. Что это: природная стыдливость или стыдливость, вбитая воспитанием? Ведь им с малолетства обеим внушали: приличная сеньорита должна быть застенчивой и почаще опускать глаза. Мисолина владела искусством притворной скромности гораздо лучше Эстеллы, и, выгоды ради, могла изобразить чуть ли не монашку. Но она, как и Эстелла, не обладала внутренним благочестием, лишь внешним.
Эстелла нетерпеливо постучала ещё раз. Окошечко в двери щёлкнуло и открылось. Оттуда выглянула толстая физиономия сеньора Сантоса, похожего на обожравшегося кота. Он хитрыми глазками уставился на Эстеллу, разглядел на её голове чёрную пейнету.
– Что угодно, сеньора?
– Сеньор Сантос, – смело сказала Эстелла, – мне надо... в общем, ну... средство, чтобы избавиться от проблемы. От женской проблемы. Вы понимаете, моя сестра попала в беду... – она взглядом указала на дерево, из-за которого торчала лиловая юбка Мисолины.
– Тише! – аптекарь приложил палец к губам. – Я бы с радостью помог вам, сеньора, но нынче я не смешиваю такие снадобья. Жандармы теперь пасутся возле аптеки регулярно, и торговать запрещёнными средствами крайне опасно... для меня и для моей семьи. Я могу угодить в башню за это.
– Но почему вас караулят жандармы? – огорчилась Эстелла. Где же она теперь найдёт снадобья и для себя тоже?
– Не только меня. И аптеки, и лавочки. Это указ алькальда: чтобы никто не продавал ничего запрещённого, и... – он высунулся в окошко и огляделся, а потом шепнул: – сейчас запретили продавать даже безобидные паучьи лапки, воск, алкоголь и парфюмерию, а молочные лавки совсем закрыли.
– Но почему? – выпучила глаза Эстелла, искренне недоумевая. Из медицинского курса она знала, что молоко и воск полезны в случае эпидемии. Ткань, пропитанная воском, может защитить дом от проникновения заразы, если, обтянуть ею двери и окна. А молоко надо пить для профилактики и ставить у постели умирающего, это известно ещё с прошлых столетий.
Аптекарь жестом велел Эстелле придвинуться ближе.
– Тут слухи ходят, что алькальд под видом спасения города делает всё наоборот. Он запретил к продаже средства, из которых якобы можно изготовить лекарство от чумы.
– Что за бред? – не поверила Эстелла. – Лекарства от чумы нет!
– А я ничего и не утверждаю, – набычился аптекарь. – Но говорят, у алькальда есть рецепт сыворотки, которая могла бы спасти всех. Но он по каким-то причинам желает, чтобы город вымер, поэтому запретил торговать ингредиентами и продуктами, которые входят в состав этой сыворотки.
– Чушь! – отмахнулась Эстелла. – Я слышала, новый алькальд хороший и он наводит порядок в городе, вот его и пытаются очернить. Наверное, он кому-то встал поперёк горла. Но вы, сеньор Сантос, лучше скажите, что нам с сестрой делать? Неужели нет способа достать то, что нам нужно?
– Я сказал, что не смешиваю снадобья сам, – аптекарь ещё понизил голос. – Теперь я продаю ингредиенты в бордель «Фламинго». Донье Нэле, хозяйке этого заведения, я предоставил и все рецепты, и она сама теперь всё смешивает. Она раньше работала санитаркой и разбирается что к чему. Только тсс... Если срочно надо, идите туда, скажите, что от меня. Она поможет.
– Спасибо, сеньор Сантос!
Тут аптекарь отпрянул от окошка – на углу улицы появились жандармы.
– Значит, вам нужно средство от кашля, сеньора? – спросил он нарочно громко. – К сожалению, оно закончилось. Приходите завтра.
– Какая жалость! – наигранно вздохнула Эстелла и, схватив Мисолину за руку, увела её подальше от аптеки.
– О чём вы так долго шушукались? – поинтересовалась Мисолина, когда они миновали два квартала.
– Он сказал, где нам достать нужные снадобья. Мы туда сейчас и идём.
– Куда?
– В бордель «Фламинго», – ответила Эстелла будничным тоном.
– Что-о-о? И ты так спокойно об этом говоришь, будто идёшь в кофейню? – возмутилась Мисолина. – Ты что рехнулась? Нам, благородным дамам, идти в бордель. Да я туда ни ногой! Это неприличное место!
Эстелла прыснула со смеху. Ну и лицемерка эта Мисолина! Она неисправима.
– Тебе ли говорить о приличиях? Разве не ты мечтаешь об участи содержанки? Разве не тебя вытащили из того самого борделя? Да тебя там все наверняка знают! – Эстеллу забавляла реакция Мисолины – сестрица аж красно-сине-зелёными пятнами пошла.
– Никто меня знает. Я приличная дама, а не какая-нибудь там. Я не виновата, что этот старый козёл меня туда поволок. Никто не видел моего лица, я была в маске, – сжимая губы в ниточку, бурчала Мисолина. – Так что я не могу ходить в такие места в открытую. Если тебе всё равно, что о нас подумают, то мне нет.
Эстелла насмешливо фыркнула.
– Не бойся, дорогая сестрёнка, – сказала она саркастически. – Я не скомпрометирую такую непорочную деву, как ты. Я скажу, что мы пришли навестить Лус. Правда, где она сейчас, я не знаю. Пару лет назад была в «Лас Бестиас», хотя на её месте я бы давно оттуда дёрнула.
Примерно через час Мисолина и Эстелла добрались до Баррьо де Грана. Эстелла хотела поймать экипаж (тогда бы они доехали минут за двадцать), но Мисолина была против: а что если кучер у них спросит, зачем они едут в такой район?
– Да кучеру без разницы куда ты едешь, – уверила её Эстелла.
– Не скажи. До такой, как я, и бродягам дело есть, ведь меня нельзя не заметить. Я сияю как луна! – чванливо заявила Мисолина.
– Скорее как начищенный поднос. От счастья, что его почистили, – съехидничала Эстелла.
Мисолина вздёрнула нос.
– Я даже не сомневаюсь, что грязный кучер растрезвонит всем, что вдовствующая графиня де Пас Ардани ездила в Баррьо де Грана, – заключила она.
– Ты ведёшь себя так, будто ты королева и тебя каждая собака знает в лицо. Но на тебе свет клином явно не сошёлся. У людей, если ты не в курсе, сестрёнка, есть дела и поважнее.
– Важнее меня нет ничего! – выдала Мисолина. – Может, я сейчас и не королева, но чуть ли не королева. Такая перспектива не за горами, поэтому моя репутация должна быть безупречной.
Эстелла так и не могла понять: Мисолина всерьёз это говорит или шутит. Как, ну как она собирается стать благочестивой «чуть ли не королевой» и содержанкой одновременно? Вот дура!
Время было одиннадцать утра. Солнце пока не жарило, а лишь согревало землю, скользя лучиками по кронам деревьев и крышам домиков. В этот час Баррьо де Грана ещё пребывал в полудрёме. Эстелла и Мисолина торопливо шли по улице, прикрываясь веерами. Окна домов, что в ночное время сверкали пурпурными огнями и служили витринами для местных девиц, были наглухо закрыты, некоторые занавешены плотной тканью. Потрёпанные и ненакрашенные девицы с корзинками, по одной или парочками, шли в булочную и бакалею, что расположились на углу, примыкая стенами друг к другу. Розовый фламинго на крыше борделя был заметен издали. Отливая золотом в лучах предполуденного солнца, он приковывал внимание всей улицы. Но на двери висела табличка: «Закрыто на карантин» – чума добралась и сюда.
На лестнице перед борделем сидел светловолосый мужчина в кое-как застёгнутой одежде. Он любовался на свои ботинки, утопая в кустах лайма. Эстелла и Мисолина остановились, наблюдая. Когда мужчина поднял голову, они обе вскрикнули: это был Клементе. На их одновременный возглас он обернулся.
