Текст книги "Война сердец (СИ)"

Автор книги: Darina Naar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 99 страниц)

– Всё ясно – ты обезумела от любви! – сделала вывод Сантана. – И далеко у вас зашло? Ну, были только поцелуи или ещё что-то?

– Ничего больше! Но этот поцелуй нельзя забыть, это было волшебно! – Как же я тебе завидую, моя дорогая подружка! – Сантана обняла Эстеллу за талию. – Я тоже хочу влюбиться! Так хочу, даже не представляешь как... Беспечные девчонки и понятия не имели, что за дверью стоит Роксана и внимательно слушает их разговор, попутно сжимая кулаки.

====== Глава 14. Сторожевые псы ======

В последнее время Роксана взяла моду шпионить под дверью. На сей раз уловила она не всё – некоторые фразы подружки произносили шёпотом, да и она не слышала начало разговора. Но основной смысл Роксане был ясен: её дочь нашла себе кавалера и они с Сантаной обсуждают поцелуи и прочие интимные подробности. Какая распущенность! Когда она выходила замуж, она не знала что такое поцелуи, не говоря уже об остальном.

Сначала Роксана хотела ворваться в комнату и отколотить Эстеллу, а потом запереть её в четырёх стенах навсегда. Но, поразмыслив, она решила, что это не выход. Надо быть умнее и дать Эстелле волю, проследить за ней и поймать с поличным сразу обоих: и её, и её любовника. Роксана рванула прочь от двери и скрылась в своей комнате. Давно уже её охватывали приступы неконтролируемой злобы. Роксану жгла так и неутоленная жажда мести за свою несчастную жизнь, за потерю Рубена – единственного человека, которого она любила. Прошло семнадцать лет, но она всё так же одинока и живёт с нелюбимым мужем, вторым нелюбимым по счёту. А какие-то другие девицы испытывают любовь, страсть, счастье, восторг – множество чувств, которые она в себе похоронила. Та же Либертад. Всего-навсего жалкая служанка, ничтожество, но у неё есть любовь и сила бороться за неё. Роксану это бесило неимоверно. А теперь и Эстелла вздумала искать себе любовь. Роксана топнула ногой с такой силой, что каблучок её модных туфелек, украшенных серебряными бантиками, громко хрустнул. Она всех уничтожит! Пусть все тоже страдают и плачут. У неё нет личного счастья, но зато у неё есть власть – она хозяйка дома и первая дама города. Роксана глянула в зеркало. Какая она старая! Ей уже тридцать пять! Сегодня утром она обнаружила морщинку возле глаза. Скоро она вся ими покроется, а эти две пигалицы, её дочери, всё хорошеют и хорошеют. Какого чёрта она вообще их родила? Почему, когда умер Рубен, она не потеряла ребёнка или не вытравила плод? Вот дура? Могла бы догадаться. К дочерям Роксана не испытывала никаких чувств, воспринимая их как ещё одну помеху на своём пути. Эти девицы ей не нужны. Если бы не Эстелла, она сбежала бы от Бласа после смерти Рубена. Но эта девчонка появилась на свет и смешала ей все карты. А теперь молодость её уходит. «Ненавижу! – прошипела Роксана зеркальному отражению. – Всех ненавижу!». Ах, если бы Рубен был жив, она могла бы ещё обрести счастье! Она помнит их первую встречу в деталях. Каждую фразу. Каждый поцелуй...

Одетая в платье из цветного шёлка и с чёрной мантильей на голове Роксана прогуливалась по Ферре де Кастильо, изучая его окрестности. Две недели назад она, выйдя замуж за Бласа, поселилась в этом забытом богом месте. Ненавистный городишко, ненавистный муж, ненавистные свекровь и свёкр... Продолжать можно бесконечно. Через месяц ей исполнится восемнадцать лет, а жизнь уже закончилась.

Общественная мораль твердила: внутренней сути женщины соответствует предназначение жить для других, умение отречься от себя и раствориться в нуждах близких. Роксана не была согласна с этим и не намеревалась отрекаться от своей жизни во имя кого-то или чего-то. Роксана вообще ненавидела само понятие института семьи, ненавидела брак, ненавидела детей, а несчастная, по её мнению, судьба взрастила в ней чувство обиды на весь свет. Роксана была уверена: весь мир вращается вокруг неё, а все остальные люди, их чувства, мысли – лишь приложение к ней. Роксана, сойдя с тротуара на мостовую, и ахнуть не успела – на неё во весь опор мчался экипаж. Заметив очаровательное препятствие на дороге, кучер натянул поводья. Экипаж затрясся и остановился. – Эй, ты, грязный кучер, ты что, не видишь, куда прёшь? – выкрикнула Роксана на всю улицу. Несколько прохожих обернулись в недоумении. – Это вы, сеньора, не видели, куда идёте. Для прохожих есть тротуар!

– Ты мне указывать смеешь, где я должна ходить, нищеброд? Да я сейчас жандармов позову! Ты не знаешь, с кем связался! Мой отец – герцог!!! А свёкр – член Совета Кабильдо!!!

– Извините, сеньора, я не хотел вас обидеть, – кучер, немолодой, горбоносый мужичок, сменил тактику, решив не связываться со скандальной дамой. – Как ты смеешь разговаривать со мной, сидя на козлах? Ты должен кланяться в землю при встрече со мной, грязный плебей! – Простите, сеньора, но, ежели вы не знаете, в нашем городе так не принято. Я кучер и выполняю свою работу. Ежели я буду кланяться каждому встречному, я тогда не смогу ездить, только и буду ходить, согнувшись пополам. – Берегись, вонючий простолюдин! Я отправлю тебя на виселицу за твою дерзость, так и знай! Тут дверца экипажа открылась. Из неё вынырнул молодой человек – элегантный, высокий, с тонкими усиками. Одет он был в форму карабинера. Роксана с высокомерием глянула на него. Он приблизился, отвесил поклон – поклон подчёркнуто вежливый. – Извините, сеньора, что мы преградили дорогу столь высокородной даме, но не гневайтесь на нас. Мы очень спешили. Это я приказал кучеру ехать быстрее. Ещё раз прошу прощения. Роксане показалось, что незнакомец за светскими манерами скрывает насмешку. – Не смейте надо мной издеваться! Как вы вообще осмелились со мной заговорить? Я – аристократка в пятом поколении! Я баронесса! – Но ведь вы первая заговорили с моим кучером, сеньора баронесса, и я решил вас поприветствовать, дабы вы больше не гневались, – молодой человек улыбнулся и на щеках его заиграли ямочки. Роксана впервые не могла оторвать взгляд от мужчины. Какой он галантный! Несмотря на форму карабинера, он на простака и вовсе не похож. С такими-то манерами... Роксана вздёрнула нос, скрывая смущение под маской холодности. – Меня, кстати, зовут Гаспар. Гаспар Ортега. Я карабинер, как вы видите, сеньора. – Сеньорита Роксана Фонтанарес де Арнау... то есть... теперь сеньора баронесса Альтанеро, – представилась Роксана. – Стало быть, вы недавно вышли замуж, раз забываете, что вы сеньора, – ухмыльнулся карабинер. – А я и думаю, такая юная девушка и вдруг сеньора... – На мне написано, что я сеньора? – взбеленилась Роксана. – О, да, у вас чёрная мантилья. – Ах, ну да... Не знала, что простые карабинеры разбираются в тонкостях женского туалета. Я думала, это свойственно лишь урождённым аристократам. Но вы, кажется, спешили? – Ох, уже нет. Я всё равно опоздал, так что спешить мне уже некуда. Позвольте пригласить вас в мой экипаж. – Зачем это? – насторожилась Роксана. – Давайте прогуляемся и поужинаем. Только вы и я. Я знаю одно забавное местечко... – Разве у таких, как вы, есть деньги на забавные местечки? – Вы меня обижаете, Роксана. Позвольте, я буду называть вас по имени. Имя у вас прелестное. – Как угодно. – Ну так что, едемте, если я, конечно, не отвлеку вас от важных дел? – Нет, не отвлечёте. Но ведь я замужем. Вы забыли? Могут пойти сплетни... А впрочем, в этом городе меня никто и не знает. – Тем более. Думаю, что раз вы гуляете одна, то либо вашему мужу глубоко наплевать на вас, либо вам наплевать на него. Вы же вышли замуж по расчету. – Вы провидец? – А-ха-ха, нет! Большинство девушек в наше время выходят замуж по настоянию родителей. А по взаимной любви – это редкость. И обычно влюблённые ходят парами. А вы гуляете одна. – Хорошо, поехали, сеньор пророк. Рубен-Гаспар распахнул дверцу, и Роксана вместе со своими многочисленными юбками загрузилась в экипаж. Она не чувствовала угрызений совести ни перед Бласом, ни перед кем бы то ни было. Ей смертельно хотелось развлекаться.

Что происходило дальше, Роксана припоминала смутно. Они гуляли по центральной площади, сидели в ресторане-кабаре под названием «Чёрный ангел», глядя вульгарное шоу с местными танцовщицами.

Девицы лёгкого поведения качались на качелях и задирали ноги, демонстрируя чулки, панталоны, подвязки и прочие предметы туалета, запрещённые к показу на людях. Шоу Роксане не понравилось, зато еда была необычайно вкусной: телятина, лобстеры, жареная птица, трюфели и клубника со сливками на десерт. Рубен-Гаспар бесконечно отвешивал комплименты, расхваливая то красоту Роксаны, то её платье, то тембр её голоса. И подливал вина. Ещё и ещё...

Как они покинули ресторан, Роксана не помнила. Помнила только, как щёлкнул замок на двери гостиничного номера. – Пойдём в постель, – сказал Рубен-Гаспар. – Тебе понравится. Я знаю, ты хочешь приключений, иначе ты бы со мной не пошла. Голос у него был певучий и холодный. Он манерно растягивал слова, и у Роксаны по спине ползли мурашки. Рубен-Гаспар не был с ней ласков. Грубо толкнув Роксану на кровать, он рывками сорвал с неё одежду. Он обращался с ней, с Роксаной, представительницей древнейшего рода, аристократкой, высокомерной гордячкой, как с проституткой. И ей это нравилось. Роксана запомнила запах виски и дорогого парфюма, никак не ассоциирующегося с образом бедного карабинера. Он щекотал её усами, кусал зубами и трепал за волосы, а она, заливисто хихикая, впервые испытала наслаждение от близости с мужчиной. Утром проснулась в его объятиях. И не понимала как это могло произойти. Как она могла переспать с мужчиной в первый же день знакомства? И ведь она его полюбила. Сходу, сразу. Дикой, неистовой, животной любовью. Они встречались тайком год. Они проводили безумные ночи в съёмных меблированных комнатах или на пляже прямо под открытым небом. Но целый год мятежного, украденного счастья, выпавший на её долю, вдруг закончился. Тот злополучный день. День бала. Вот он, её Гаспар, входит в залу и оказывается виконтом Рубеном де Фьабле. Так и не поняв причин, что побудили молодого человека выдумать эту дурацкую ложь, она готова была его простить. Но не успела сказать ему об этом. Та девка, дочка барона Риверо и любовница Ламберто по совместительству, лишила жизни Рубена одним взмахом кинжала. Роксана выдохнула, пытаясь унять дрожь, вызванную болезненным воспоминанием. Она стёрла ту девку с лица земли, сбросив её в реку, но Рубена это не вернуло. Зато у неё остался его подарок – ребёнок в утробе, но Роксана сочла это ещё б;льшим несчастьем. Когда боль от потери Рубена утихла и Роксана осознала, что вела себя, как влюблённая кошка, она решила забыть об этом чёрном пятне на своей биографии. Но Эстелла являлась каждодневным напоминанием о её падении, вечным укором. Одни неприятности от неё! Вот и теперь эта маленькая дрянь хочет покрыть позором её доброе имя. Ну ничего, она её научит как себя вести! Роксана встряхнулась, поправила выбившуюся прядь волос и, взяв со стола фарфоровую пудреницу, припудрила нос. Улыбнулась своему отражению в зеркале и вышла из комнаты, громко цокая каблуками.

После встречи с подругой Эстелла была взвинчена. Итак, теперь у неё две союзницы: бабушка Берта и Сантана. Остаётся придумать, как ей тайком встречаться с Данте. В ночное время это опасно. Если она каждую ночь будет бегать из дома, рано или поздно это кто-нибудь заметит. Да и бабушка напугала Эстеллу рассказами о беременности, о первой близости с мужчиной и прочими страшилками. Эстелла, в отличие от сверстниц, не была столь уж несведуща в вопросах интимного характера, благодаря изучению книг по медицине и ветеринарии. И её никогда не пугал этот вопрос с физической точки зрения – так заложено природой. Но теперь девушка испытывала страх. Да, когда Данте нет рядом, она уверена в себе, в своём рассудке, она не дура и не падшая женщина и не пойдёт с первым встречным. Но если вспомнить, что с ней делается, когда они с Данте вместе... В тот раз от его поцелуев она перестала владеть собой. Он повёл её в трактир, она не отказалась и пошла. И так же пошла бы с ним и в его апартаменты, стояло ему проявить настойчивость. Так что бабушка права: если Данте захочет, он в два счёта уложит её в постель.

И Эстелла решила: ночью встречаться с Данте небезопасно. А вот днём... При свете дня она будет чувствовать себя спокойней. И Эстелла надумала отказаться от похода на вечернюю мессу и посещать утреннюю. Это не возбранялось. Единственная разница – на утренней службе присутствовала публика статусом ниже: идальго – выходцы из обедневших дворянских семей, инфансоны – богатые простолюдины, а также владельцы эстансий, плантаций и пастбищ. Вечерняя же служба была пафосной, больше походя на показ мод среди представительниц аристократии. Для Роксаны и Мисолины, не знающим куда себя деть от безделья, месса являлась ежедневным развлечением. Поэтому к ней мать и дочь готовились тщательно, чтобы пустить пыль в глаза всему городу. Для Эстеллы же, как в детстве, так и сейчас, поход в церковь являлся ненужной и крайне скучной обязанностью. Её врождённое свободолюбие часто конфликтовало с внешней оболочкой, воспитанной в строгих рамках морали.

Падре Антонио внушал прихожанкам: всё, что они делают в жизни, приведёт их в ад. Надеть красивое платье – грех; объедаться сладостями – грех; не исполнять супружеский долг – грех; исполнять его слишком часто – тоже грех. С детства в Эстеллу вдалбливалось: женщина создана для послушания и прислуживания мужчинам, должна терпеть побои и оскорбления, помогать несчастным, исполнять волю мужа и родителей. В Эстелле всё росла уверенность: самое важное в жизни – это счастье. У каждого оно своё, вне зависимости от пола, возраста, веры и социального статуса. Для одних боготворить мужа, помогать обездоленным, быть матерью и душой семьи – действительно счастье. А для неё счастье – любить и быть любимой, найти в жизни своё предназначение, не переступать через себя и не делать то, чего не хочется. Эстелла не была религиозна. Её благочестие являлось следствием соблюдения общественной морали, на деле ей глубоко чуждой. Разбуженная лучами солнца, Эстелла привела себя в порядок и спустилась в кухню. Взяла корзинку, засыпала её доверху ароматными персиками, положив на дно записку: «Жди меня на мосту в 11.00. Эсте». Подозвала Дуду, сына кухарки Лупиты, – четырнадцатилетнего мальчишку, который при доме служил посыльным, и отправила его отнести фрукты в гостиницу «Маска». Эстелла не сомневалась – проделка удастся. После завтрака она всем скажет, что идёт на утреннюю мессу, а сама пойдёт на свидание с Данте. Завтрак прошёл спокойно. Эстелла витала в облаках. Эстебан с утра куда-то исчез. Хорхелина, по-прежнему обмотанная бинтами, завтракала у себя в комнате. Арсиеро, позёвывая, читал газету. Мисолина, пристально изучая Эстеллу, морщила лоб. Бабушка Берта, ни на кого не реагируя, читала книжку и была так увлечена, что положила тарталетку мимо рта. Зато лицо Роксаны выражало чуть ли не ненависть. При взгляде на Эстеллу карие глаза её метали молнии, но Эстелла ничего не замечала, с нетерпением дожидаясь конца трапезы. Однако, планы её были нарушены в одно мгновение. Когда она сказала, что сегодня идёт на утреннюю мессу, Роксана и Мисолина объявили, что пойдут с ней. – Но... но... вы же никогда туда не ходили утром, – пролепетала шокированная Эстелла. – Ты тоже, – визгнула Мисолина. – Почему же тебе можно идти, а нам нет? Чем мы хуже тебя? – Да, сто лет не ходила на мессу с утра, – довольным тоном вставила Роксана. – Я, как первая дама города, должна везде успевать, всё про всех знать и всё держать под контролем. Так что решено – мы идём втроём! Эстелла чуть не плакала от обиды, когда садилась в экипаж вместе с матерью и сестрой. Ну почему? Почему именно сегодня этим двум женщинам приспичило увязаться с ней? Они никогда не ходили на утреннюю мессу, уверяя: там собираются простолюдины, с которыми аристократки и в одной церкви не должны сидеть, дабы не запачкаться. И вдруг собрались. Да ещё и сразу вдвоём. А она как назло уже отправила Данте записку. Эстелла чувствовала себя, будто под конвоем. Роксана и Мисолина пасли её, как заключённую, едва ли за руки не держали. Прямо сторожевые псы!

Проповедь падре Антонио Эстелла не слушала. Все сорок минут она лихорадочно соображала как оповестить Данте об отмене свидания. Но ничего в голову не приходило, кроме желания настучать Мисолине по её наглой ухмыляющейся физиономии.

После мессы «конвой» доставил Эстеллу в особняк. В груди у девушки бурлил гейзер. Весело напевая, Роксана ушла, оставив дочерей в гостиной. – Что это с тобой? Почему у тебя такая кислая рожа, дорогая сестрёнка? – злорадствовала Мисолина. – Тебе не понравилась проповедь падре Антонио? По-моему, было чудесно. Мисолина чуть ли не смеялась сестре в лицо. Эстелла бросилась вверх по лестнице. Добежала до спальни. С силой захлопнув дверь, упала на кровать и разревелась.

С утра Данте пребывал в мрачном настроении, хоть накануне и поймал редкую масть лошади – кремовую, с голубыми глазами – и выручил за неё крупную сумму денег. В груди юноши скреблась тоска. Сколько ещё ждать встречи с Эстеллой? День, два, неделю, месяц? Нет, он не выдержит. Как же хочется, чтобы она пришла и осталась с ним навсегда! Янгус что-то игриво тарахтела, прыгая по жёрдочке туда-сюда. Данте нарезал круги по комнате, не зная чем себя занять. Да и из головы не выходили мысли о Гаспаре, Каролине и Клементе. Как бы Данте не обижался, а он скучал по уютному маленькому домику, по людям, которых привык считать семьёй. Никого у него нет. Вечно он один. Они уже, наверное, и думать про него забыли, а он всё вспоминает свою жизнь в «Лас Бестиас»; курочек, уточек, бегающих по двору; запах поджаренного на углях мяса; безбашенные развлечения гаучо: дрессировку диких лошадей или соревнования лучших наездников посёлка, где он частенько побеждал. От горестных дум Данте отвлёк стук в дверь. Это оказался сеньор Нестор, хозяин «Маски», – приятный, улыбчивый мужчина с седыми бакенбардами. Он держал в руках корзинку с персиками. – Тут вам подарочек принесли, – услужливо сообщил он. – Кто? – удивился Данте. – Мальчишка-посыльный. Фамилию вашу не назвал, сказал для сеньора Данте. А вы тут один с таким именем. Да это, небось, тайное послание от дамы, – хихикнул сеньор Нестор, вручая Данте фруктовый подарок. – Знаем мы их штучки. Пойду я, у меня ещё дел куча. Хозяин ретировался. Данте, водрузив корзинку на комод, глянул на фрукты. Персики как персики. Один к одному, красивые, ароматные. Но кто их принёс и зачем? Тут Янгус, спорхнув с жёрдочки, села прямо на ручку корзинки. От тяжести птицы корзинка опрокинулась. Персики раскатились по ковру. – Янгус, – недовольно проворчал Данте, – ну и зачем ты хулиганишь? Птица что-то побулькала, усаживаясь на комоде. Данте, ползая по полу, сложил все персики обратно в корзинку. Свистнул, подзывая птицу: – Иди сюда! Я понял, ты хочешь есть. Поэтому перевернула корзину, да? Янгус взгромоздилась юноше на плечо. Данте протянул ей персик. Птица подхватила его лапой и, держа фрукт когтями, воткнула клюв в сочную мякоть. В этот миг взгляд Данте упал на розоватый клочок пергамента, что валялся на полу.

Данте так быстро подполз к записке, что Янгус чуть не навернулась с его плеча вместе с персиком. Она недовольно вскрикнула, устраиваясь поудобнее и снова принимаясь за еду.

Данте развернул пергамент и несколько минут жадно вчитывался в содержание. Эстелла приглашает его на свидание! Он её увидит!!! Часы показывали четверть одиннадцатого. Юноша резко поднялся с пола, стряхнув Янгус с плеча. Та обиженно заорала и улетела к жёрдочке. – Янгус, прости, но я тороплюсь. Я возьму тебя с собой, не дуйся. Данте молниеносно ополоснулся водой из таза, переоделся и причесал растрёпанную гриву. Затем, усадив Янгус обратно на плечо, он скатился с крутой лестницы, отделанной деревянными перилами. – До свидания, сеньор Нестор! Когда приду, не знаю! – крикнул он хозяину и бегом припустил по улице.

Сердце колотилось, и Данте не заметил, как добежал до моста, будто долетел на невидимых крыльях. Но по мере того, как шло время, радость сменилась волнением, потом нетерпением и, наконец, отчаяньем. Эстелла не пришла. Сама назначила встречу и не явилась. Шарахаясь по мосту, Данте смотрел на реку, на повозки, проезжающие туда и обратно, но Эстеллы так и не было. Неужели с ней что-то случилось по дороге? Или она забыла? Нет, невозможно. Не смогла сбежать из дома? Тогда для чего присылала записку?

Прождав до трёх часов дня, Данте уныло поплёлся обратно. Возвращаться в «Маску» ему не хотелось, но хотелось завыть. Данте и не заметил, как добрёл до Бульвара Конституции, по центру которого высился белоснежный дом алькальда. Юноша долго крутился возле особняка, сквозь ограду глядя на эстеллины окна. Шторы были задернуты, и никаких признаков жизни в её спальне не обнаруживалось. Спустя время, прохожие стали на Данте коситься. Когда совсем стемнело, Данте ушёл. На глазах его сверкали слёзы – эйфория от ожидания была столь велика, что разочарование оказалось чересчур болезненным. Он шёл вперёд, не разбирая дороги, а Янгус носилась рядом, касаясь крыльями его головы. Данте добрался до улицы «Ла Фортуна», где располагалось сверкающее многочисленными огнями казино «Червонная дама». Через два квартала отсюда начинался пресловутый район Красных фонарей. Туда Данте идти не хотел и уже повернул обратно, как ВДРУГ... налетел на что-то. Или кого-то. – Ой, простите, я вас не видел, – извинился Данте. Поднял голову и оторопел. Перед ним стоял Клементе.

====== Глава 15. Ночной визит ======

Данте смотрел на Клема во все глаза. Уж кого-кого, а увидеть его сейчас он не ожидал.

– Привет, – сказал Клементе. Данте угрюмо кивнул – на него опять нахлынула обида, глубокая, злая, от которой в груди всё горело. Клем – предатель, разболтал всем об Эстелле, а ведь он, Данте, считал того братом. – Ну, так и будешь молчать? – А чего ты хочешь от меня услышать? – пробурчал Данте. – Хочу объяснений. Твой побег из дома всех потряс. Вообще-то так не делается. Взял и молча смылся, даже записки не оставил. Не знал я, что ты такой неблагодарный. Я думал, мы семья. Мы волновались за тебя: и я, и родители. – Да ну? – глаза Данте, недобро сверкнув, потемнели, из сапфиров превратившись в опалы. – А я думал, вы жаждете от меня отделаться. Вот я и доставил вам радость – избавил дом от своего присутствия. – Чего ты несёшь? Совсем чокнулся, да? – фыркнул Клементе. – Кто тебя гнал? Кто хотел от тебя избавиться? Ты совсем из ума выжил, я гляжу. – А по-твоему то, что мне сказала твоя мать – нормально? Это ли не было желанием отделаться от меня? – А что, что такого она сказала? Ты обиделся, когда она на тебя наорала из-за Пии, и поэтому сбежал? И ты считаешь, что она была не права? За ужином ты вёл себя отвратительно! – Дело не в Пии! И не в ужине! Твоя мать всё это время лгала, что полюбила меня. На самом деле не любила никогда, взяла из жалости. Я для неё обуза и она жалеет, что не оставила меня подыхать в подвале! – гневно сообщил Данте. Клементе оторопело на него уставился. – Чего-то я не понял, – выдавил он после паузы. – Тебе мама это сказала? – А то ты не знаешь! – нервно встряхнул волосами Данте. – Нет, не знаю. Я же тогда ушёл, я не слышал ваш разговор. – И хочешь сказать, тебе никто не сообщил о том, что было дальше? – Нет. На следующий день папа обнаружил твоё исчезновение вместе с Алмазом, Янгус и вещами. Мама орала, они поругались с папой из-за тебя, между прочим, но я решил, что ты ушёл, потому что тебе хотели сосватать Пию. – Сдалась мне эта Пия! – с энтузиазмом выкрикнул Данте, спугнув ворон с соседнего дерева. – Папа искал тебя всюду, даже в лес ездил, – терпеливо продолжил Клем, не реагируя на настроение братца. – Мы все переживали за тебя, не знали, где ты и что с тобой. Хорошо, что я тебя сегодня встретил. Но не могу поверить, неужто мама могла тебе такое сказать? – Не просто могла, а сказала, даже глазом не моргнула. – На эмоциях мы можем многое натворить и наговорить. Зря ты воспринял это всерьёз. – Как раз когда мы себя не контролируем, все наши тайные мысли, чувства, желания оказываются у нас на языке, – Данте смерил Клема печальным взглядом. – Каролина сказала правду: я так и не смог стать частью вашей семьи. Я вам чужой. Я везде чужой. Мне нигде нет места, я всем мешаю, позорю перед соседями, делаю всё не так, как положено. И я не могу быть таким, каким вы хотите меня видеть. Я пытался, пытался стать хорошим, но у меня не получается. Наверное, во мне действительно живёт какое-то чудовище. Так что тётя Каролина права. Всем было бы лучше, если бы тогда, в детстве, Сильвио убил бы меня, – Данте прикрыл глаза, глотая слёзы. – Данте, перестань! Ты ведёшь себя как ребёнок! Не говори глупостей! Кто тебе сказал, что ты плохой? Чего ты мелешь? Это всё было на эмоциях. Мама просто разозлилась, но она тебя любит, мы все тебя любим. Нельзя было так убегать. Ты нас напугал. – Но ведь я это знал, всегда знал, что вы взяли меня из жалости. Просто я не хотел об этом думать, а твоя мать сказала мне правду, вот и всё. – Когда родители решили взять тебя к нам, они и вправду тебя пожалели, и я не вижу ничего дурного в этом. Любовь часто рождается из жалости. Но я полюбил тебя, как брата, не из жалости, а потому что ты этого достоин, чёрт возьми! И ты заменил мне брата, которого я потерял. Ты теперь и есть мой брат. Навсегда. Это уже не изменится. – Ты... ты меня предал... – О чём ты? – наморщил лоб Клементе.

– Ты рассказал родителям о моей любви к Эстелле. Кто тебя просил? Как бы мы с тобой не спорили, и как бы я не был против твоих отношений с девкой из борделя, я никому бы не рассказал об этом даже под пытками. А ты меня предал.

Клементе опустил голову. – Я не предавал, это вышло случайно, – начал объяснять он собственным сапогам. – Но ты тоже был хорош, ты пытался свести меня с Пией. А я рассказал это в отместку! – За ужином это просто была неудачная шутка! Я лишь хотел, чтобы ты обратил на эту девчонку внимание, а она на тебя. Хотел, чтобы вы познакомились и полюбили друг друга. Я хотел тебе помочь! Но я тебя ни к чему не принуждал. Не понравилась – нет, так нет. Ты же растрезвонил всей округе о моей любви к Эстелле! Это моё личное, это никого не касается, я вывернул перед тобой душу, а ты в неё наплевал! – Данте резко повернулся спиной. После того, как он высказал накипевшее, из глаз полились слёзы. – Но я ведь не хотел, – голос Клементе звучал виновато. – Я не знал, что это так важно для тебя, я... – Да, важно. А если бы я всем рассказал о твоей Лус, это было бы для тебя неважно? Клементе вздохнул. – Но ведь ты не брал с меня обещание, что я не должен никому рассказывать. Я не думал, что это такой секрет. Данте сердито дёрнулся. – А я не думал, что у тебя язык как помело. Откуда я мог знать, что с тебя надо брать клятву молчания? Если бы знал, не сказал бы тебе ни словечка. Ты вот уверяешь, что я для тебя брат, а братьев и друзей не предают по умолчанию. Но теперь я это учту. Теперь я знаю, что тебе нельзя доверять. Клементе приблизился и положил руку Данте на плечо. – Данте, может, раз уж мы встретились, мы прекратим эту нелепую ругань? Ну извини меня... Наверное, это и были те слова, которые Данте хотел услышать. Стряхнув слёзы с лица, он кивнул. Клементе, обняв его, похлопал рукой по спине. – Так и будем стоять посреди улицы? – спросил он, глядя на прохожих, что с любопытством вытягивали шеи. – Пойдём отсюда. Куда ты шёл, кстати? – Понятия не имею. – Как это? – Вот так. Просто гулял. А ты? – Ну... – Клементе покраснел. – Можешь не говорить. Я и так знаю, откуда ты шёл. Из «Фламинго». – Угу. – А почему днём? – Ну-у, это долгая история. Я ушёл оттуда как раз перед открытием. – Ясно. Минут пятнадцать приятели, сопровождаемые Янгус, шли молча. Клементе изучал тротуар под ногами. У Данте ещё оставался осадок и обида не ушла полностью, но после извинений Клема, ему стало легче. Слёзы высохли и теперь Данте искоса разглядывал брата. Они не виделись пару недель, но Клем казался ещё угрюмее, чем раньше. Волосы у него были взлохмачены, под глазами пролегли синие круги. – И что ты собираешься сегодня делать? – подал голос Данте. – Вернёшься домой? Или останешься? – Не знаю. – Поздно уже, оставайся на ночь у меня. – А где ты живёшь? – Клементе поднял голову. – В гостинице, в центре. Хорошее местечко. – Вижу, ты не очень-то скучаешь по дому. – А у меня есть дом? – Данте горько усмехнулся. – Нет и никогда не было. – А почему в гостинице? – А я по-твоему должен на улице жить? – огрызнулся Данте. Клем с минуту в упор глядел на Данте, потом покачал головой. – Чего? – не понял тот. – Ты принарядился, я смотрю. Никогда тебя таким не видел. Шёлковая рубашка... Ну надо же! Данте пожал плечами. На самом деле наряжался он исключительно для Эстеллы. Теперь, когда городские перекупщики платили ему за редкомастных лошадей в два раза больше, чем за них же платили латифундисты, он мог позволить себе купить и что-то красивое. Конечно, любой, мало-мальски разбирающийся в моде человек поднял бы его на смех. Штаны из тонкой кожи, заправленные в сапоги, плетёные браслеты на запястьях и кинжал на поясе мало сочетались с шёлковой рубашкой и рединготом, но так Данте чувствовал себя уверенней, чем в рваных обносках, в которых ходил обычно. Да и он хотел произвести впечатление на Эстеллу.

Как отреагировала бы девушка на его наряд, узнать сегодня ему не удалось, зато Клем был поражен, сочтя, что брат одет щегольски.

– Для кого стараешься? – спросил он. – Для своей аристократочки? – Не понимаю, о чём ты, – прикинулся дурачком Данте. – Ну ты ж встречаешься с дочкой алькальда? – Вовсе нет. – То есть вы расстались? – Да, она мне надоела, – выдал Данте. – Зануда редкостная! Не хочу больше об этом говорить, – нет, ни за что больше он не расскажет Клементе про Эстеллу! Кто может гарантировать, что назавтра об этом не узнает весь город? Пусть думает, что они расстались. – Странно. А я решил, это она тебе покупает шёлковые рубашки. – Неправда! – мгновенно взбеленился Данте. – Что, берёшь пример со своей мамаши? Тоже скажешь, что я позарился на чужие деньги? – Я этого не говорил. Просто удивился. Ну если это не она тебя спонсирует, то откуда у тебя деньги? – Оттуда же, откуда и всегда! Я их заработал! Ловлю лошадей и продаю их местным перекупщикам. – Так хорошо платят, что хватает на шёлк? – скептически заметил Клем. – За редкие масти – да. Аристократы запрягают таких лошадей в повозки, кичатся друг перед другом. У них собственные конюшни и там в основном лошади редких мастей. Это показатель статуса. За болтовней они не заметили, как добрались до гостиницы —четырёхэтажного здания с квадратными окнами и вывеской у входа: «Дом гостиничного типа «Маска»». – Вот тут я и живу! – объявил Данте. – Ничего себе! – Клем рот разинул. Но ещё сильнее он был поражен, войдя внутрь. – Есть хочешь? На первом этаже трактир, – сказал Данте. – Не откажусь. – Лучше заказать ужин в комнату, – Данте подошёл к высокому столу в холле, за которым сидел сеньор Нестор, увлечённый чтением газеты. – Пришли наконец-то. – Меня никто не спрашивал, сеньор Нестор? – Нет. – Ко мне брат приехал, может он сегодня переночевать здесь? – Да пускай ночует, мне не жалко, – хозяин заулыбался, оглядев Клементе. Тот, сняв шляпу, улыбнулся в ответ. Спустя полчаса Данте и Клементе, сидя в комнате за низеньким столиком, уплетали ужин, состоящий из поджаренных с луком куропаток, свежих фруктов, ароматных булочек с повидлом и крепкого чая. Клементе не переставал удивляться, разглядывая обстановку. – Да, устроился ты знатно! Мне нравится здесь! Уютно, просторно. Я бы не отказался пожить самостоятельно в таком месте. – Так кто мешает? – фыркнул Данте, запихивая в рот куропаткину ножку. – Уходи из дома, приезжай сюда. Комнат сдается тут – пруд пруди, а сеньор Нестор хороший хозяин. – Родители меня не отпустят, да и не могу я. Всё уж. – Почему это? – Одному тут хорошо, да. Свобода, делай чего хочешь, ходи, куда хочешь. А с семьёй нет. Да и дети потом пойдут, тесновато будет. – Не понял. Причём тут дети? Какие дети? Ты что сбрендил? – Данте постучал себе по виску кулаком. – Через два месяца у меня свадьба, – сообщил Клементе как-то обречённо. Данте чуть не поперхнулся. – К-к-кая свадьба? Это что шутка? – Да нет, я серьёзно. Женюсь я. Хорошо, что тебя встретил. Видишь, удачно приехал. Теперь и ты знаешь. Возвращаться в «Лас Бестиас» ты, видимо, не желаешь. Я бы тоже не захотел, здорово здесь. Но на свадьбу-то приедешь? – А она точно состоится? – Данте не мог прийти в себя от изумления. – Не передумаешь? – Да поздно передумывать. Помолвка уже была. Теперь надо соблюсти срок приличия не меньше двух месяцев между помолвкой и свадьбой. Так в церкви требуют, чтоб слухи всякие не ползали. Мы и так слишком быстро обручились, а сплетники любят языки почесать. Мама настаивала, чтобы мы женились не раньше, чем через полгода после помолвки, а то и через год, но я решил ускорить процесс. Чего ждать-то? Данте сглотнул. – Помолвка... но... но... Я ничего не понимаю. Когда ты успел всё это, Клем? Две недели назад ты и не помышлял о женитьбе. – Вот взял потом и помыслил.