Текст книги "Война сердец (СИ)"

Автор книги: Darina Naar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 99 страниц)

Все фонари в округе были красные, как и окна в домах. Повсюду бродили толпы вульгарно размалёванных женщин, одетых в пёстрые, едва ли не клоунские наряды.

Эстелла закрыла лицо руками и, тихонько раскачиваясь вперёд-назад, заскулила. Так прошло ещё некоторое время. Вдруг кто-то схватил её за плечо. Эстелла отняла руки от заплаканного лица. Перед ней стоял бородатый мужчина. – Пойдём, крошка? – спросил он. – Что? – не поняла Эстелла. – Пойдём со мной. Эстелла тупо на него уставилась. – Я вас не понимаю. – А-ха-ха! Смотрите-ка, шлюха строит из себя монашку! А ну-ка пошли, кому сказал! – мужчина, протянув руку, схватил Эстеллу за грудь. – Вы что себе позволяете? – взвизгнула Эстелла, резко отпихнув его. – Я сейчас жандармов позову! – А козочка-то ретивая попалась. Ну я люблю таких обламывать! – с этими словами бородач долбанув Эстеллу лапищей по лицу так, что она упала ничком на землю, выкрутил ей руки и поволок за собой. – Пустите! Отпустите немедленно! Помогите, на помощь! Люди! Люди! – вопила Эстелла во всё горло, но никто не реагировал. В Баррьо де Грана, районе красных фонарей, это было обычным явлением: девиц частенько били и таскали за волосы прямо среди улицы и никто за них не вступался – такова участь проститутки. Наверняка бородач принял Эстеллу за одну их них, ибо был в хлам пьян – перегаром от него несло за версту. Открыв ближайшую дверь, он впихнул туда Эстеллу. Это оказался прокуренный кабак. Минуя холл, они вломились в туалет. – Раздевайся! – приказал мужчина. – Ах, ты, грязная свинья, выпусти меня сейчас же! – Ну раз ты сопротивляешься, сегодня поработаешь бесплатно. Мужчина принялся снимать с неё платье. Эстелла кусалась и царапала его ногтями, но насильник вплотную прижал её к стене, и девушка никак не могла вырваться. За спиной у Эстеллы находилось зеркало. Терять ей было нечего, и она со всей одури стукнула по нему кулаком, разбив вдребезги. – Какая темпераментная шлюшка! – волосатые руки мужчины забрались под её юбку, и он принялся лапать Эстеллу за бедра, стягивая панталоны. Эстелла подняла голову вверх. Взгляд её зацепился за длинный кусок зеркала. Она схватила его рукой. Острые края глубоко врезались в ладонь. Полилась кровь, но боли она не ощутила. Эстелла потянула осколок, хрустнув, он отломился от рамы. В этот момент бородач расстегнул штаны. – Ну-ка, доставь мне удовольствие, детка. – Непременно, – и Эстелла полоснула мужчину осколком. – Ах, ты, сука! – извиваясь и корчась, он повалился навзничь и завопил, держа руками ширинку. Окровавленная стекляшка осталась у Эстеллы в руке. – Таким, как ты, размножаться не следует, – грубо выдала девушка. Перед глазами её летали звёзды и возникло страстное, безумное желание кого-нибудь убить. – Надеюсь, ты сдохнешь, животное, – отбросив стекляшку, Эстелла ринулась прочь. Выйдя на улицу, она решила убежать отсюда от греха подальше, ибо до неё начало доходить, что попала она в дурное место – порядочные женщины по этой улице не ходят. Кровь из ладони хлестала ручьём. Эстелла кое-как перемотала руку кружевным платочком и, прижимая её к себе, помчалась дальше. Она миновала кабак, таверну, казино, заведение под названием ««Фламинго» – дом наслаждений», и, наконец, Баррьо де Грана остался позади. Эстелла шла и шла, и в результате выбралась за окраину. Впереди – только глухой лес. С этой стороны Ферре де Кастильо она не была никогда. Заходящее солнце расцветило горизонт фиолетово-огненными мазками, будто нерадивый художник опрокинул на холст свои краски. Поблуждав ещё немного, Эстелла наткнулась на озерцо, заросшее камышами и кувшинками, добрела до него и рухнула лицом в воду. Она вспомнила их с Данте излюбленный берег реки. Там, детьми, сидя на брёвнышке, они болтали ногами в воде. И тот берег, где недавно они занимались любовью. Восхитительное наслаждение тогда она испытала. Но отныне никогда этого не будет, потому что Данте у неё больше нет.

Воя, Эстелла заколотила руками по воде, устроив настоящую бурю из брызг.

Землю накрыла ночь. Темнота стояла хоть глаза выколи. Сегодня не было ни звёзд, ни месяца – их заволокло тучами. Небо словно надело вдовий чепец. Начал накрапывать мелкий дождик, постепенно превратившийся в ливень, а Эстелла не могла встать и идти куда-то. Она лежала в воде, промокшая до нитки, в грязи и в крови, и ей было всё равно. – Данте, – взмолилась она, – умоляю, забери меня к себе... Услышь меня, мой родной... Я хочу быть с тобой... Я хочу умереть... Вдруг раздался шорох. Захрустели старые листья и сучки под чьими-то шагами. Некто проломился сквозь камыши и остановился. В лицо Эстелле упал свет фонаря. – Эй, вы живы? Что с вами? Вам плохо? – спросил приятный женский голос. Эстелла не сразу сообразила, что обращаются к ней. – Зачем вы тут лежите? Такой ливень, вы же простудитесь! – незнакомка, поставив фонарь за землю, присела на корточки с Эстеллой рядом. – Я хочу умереть, – пролепетала Эстелла. – Вот ещё, глупость какая! Давайте-ка вставайте и пойдёмте со мной. – Куда? – Есть тут одно местечко, – подцепив Эстеллу под локти, женщина приподняла её. Эстелле было всё безразлично. Незнакомка взяла фонарь и, приобняв девушку за плечи, повела её за собой. Минут через десять они вышли на маленькую улочку, тускло освещённую фонарями. Спутница Эстеллы оказалась молода и хороша собой. Одета она была в чёрный балахон с капюшоном, из-под которого выглядывали ярко-каштановые локоны. – Как вас зовут? – глухо спросила Эстелла. – Инес. А вас? – Эстелла. А вы всегда всем помогаете? – О, нет! Но, очевидно, вы попали в беду. Не могла ж я вас оставить в озере под дождём. – А куда мы идём? – А мы, собственно, уже пришли. Вот сюда, – Инес остановилась напротив небольшого квадратного здания, на крыше которого высился крест. Эстелла прочитала надпись на ограде: «Монастырь Пресвятой Девы Луханской». – Монастырь? Вы монахиня? – Разумеется нет! – рассмеялась Инес. – И даже не послушница. Скорее, заблудшая овца, которую приютили сердобольные монашки. Матушка Настоятельница – сущий ангел, сами увидите. Впервые я встретила добрых людей именно здесь. До этого встречала только злых уродов, – и Инес дёрнула медный колокольчик, что висел у двери.

Эстелла отупело разглядывала стену. Келья в «Монастыре Пресвятой Девы Луханской» – комнатка с серыми стенами, крестом над изголовьем кровати и маленькой тумбочкой в углу, вот уже третий день кряду была её единственным убежищем, спасающим от холодного безразличия внешнего мира. Безразличия к её горю. Чем больше проходило часов и дней, тем более несчастной чувствовала себя Эстелла. Неправду говорят, что время лечит. Может кого-то, но не её. За эти дни боль от потери Данте стала острее в разы. Тогда, после казни, шок затмил собой часть боли, но теперь осознание того, что любимого её нет больше на свете, накрыло Эстеллу гигантской волной. Всё время она лежала или сидела, глядя в потолок, и, как добрые монашки и аббатиса [1] матушка Грасиэла не пытались найти к Эстелле подход, та за три дня проронила лишь пару слов. В итоге, женщины смирились и нынче не настаивали на задушевных беседах. Эстелле же было так больно, что она даже благодарности к монахиням не испытывала. Обручальное колечко на пальце не светилось – оно было черно и мертво. Умерло вместе с Данте. Эстелла первые сутки смотрела на колечко в надежде, что оно заискрится, что вдруг Данте каким-то чудом воскреснет. Эстелла цеплялась за эту несбыточную надежду, но кольцо не подавало признаков жизни. И Эстелла, рыдая навзрыд, окончательно поняла страшную истину. Это всё. Это конец. Нет больше её Данте. Не в силах смотреть на кольцо, Эстелла, сняв его, закрыла в медальон с кулоном в виде цветка монарды. Легче не стало, но теперь кольцо хотя бы не мозолило ей глаза.

Инес, новая знакомая Эстеллы, оказалась на редкость общительной. Она приходила в эстеллину келью по нескольку раз на дню, отвлекая девушку болтовнёй. Эстелле она виделась слегка грубоватой, но забавной. Инес не обладала утончёнными манерами аристократки, хотя у неё был приятный, вкрадчивый голос. Она рассказывала интересные истории, а также жаловалась, что монашки запрещают ей курить в стенах монастыря. На второй же день знакомства Инес вывалила Эстелле всю историю своей жизни.

У Эстеллы не было сил удивляться или проявлять какие-то иные эмоции, и, в другое время, от пошловатой откровенности Инес она впала бы в ступор. Но сейчас Эстелле было наплевать на всё, кроме собственной боли, и она только молча слушала. А Инес не затыкалась ни на секунду. Происходила она из семьи мещан. Отец её – писарь, служивший в Городском Совете Кабильдо. Мать – домохозяйка, всю жизнь мечтавшая стать богатой, но вышедшая замуж за простого «бумажного червя», и в связи с чем несчастная, завистливая и озлобленная на весь мир мать четверых детей. Инес была младшей. Три её старших брата жили отдельно и имели собственные семьи. Она же обитала под родительским крылышком, мечтая об удачном замужестве, пока не влюбилась в молодого контрабандиста. Они встречались тайком несколько месяцев, и девушка забеременела. Но создание семьи в планы кавалера Инес не входило. Он потребовал, чтобы она вытравила плод. Инес отказалась, и кавалер её бесследно исчез, будто в воздухе растворился. Когда родители девушки узнали об этом, произошёл скандал. Отец кричал и избил её так, что она потеряла ребёнка. Но беда одна не приходит, и вскоре отец Инес был уволен с работы за подлог документов. Семья оказалась на мели. У матери Инес открылась подагра [2], коя навечно приковала её к постели. И тогда отцу стукнул в голову блестящий, по его мнению, замысел – сделать из Инес куртизанку, кокотку высшего полёта. Дамы полусвета, как их именовали: кокотки, элитные проститутки, актрисы, живя на содержании у очень богатых мужчин, буквально купались в деньгах, обеспечивая и себя, и свои семьи. Отец Инес загорелся этой идеей, мотивируя тем, что раз Инес не девственница, то замуж приличный человек её не возьмёт, зато могут взять в содержанки. Тем самым она, хоть и не восстановит поруганную честь, но вытащит семью из нищеты. Инес впала в истерику, отец стоял на своём, а обездвиженная мать была бессильна ему помешать. И он продал Инес похотливому богачу за четыре кошеля золота. – А потом этот хрыч заявил, будто бы у меня нет шансов стать кокоткой, – Инес хрипло рассмеялась, закидывая ногу на ногу, – потому что у меня нету этих, как их... хороших манер, вот. А у кокотки должны быть манеры, как у фифы. А я, видите ли, локти на стол кладу и ногу на ногу, грызу ногти да выражаюсь, как пьяный мясник. Это правда, ну чего ж я сделаю, если я с детства водилась с мальчишками, а девок на дух не выношу и не выносила всю жизнь. Короче, козла того я поублажала с месяц примерно, а потом я ему надоела и он сплавил меня в бордель. Когда мать и отец узнали об этом, они разозлились и заявили, что я им больше не дочь. Нормально, да? Папашка-то ведь хотел, чтоб я не в бордель пошла, а жила на содержании у миллионеров, а в борделе там никто не шикует особо, окромя клиентов. Вот так вот я попала во «Фламинго», заведение доньи Нэлы. Не, я не жалуюсь, могло ж ведь и хуже быть, там престижное заведеньице-то. А донья Нэла строгая, чёрт её дери. Любит, чтоб все по одной доске у ней ходили. – Но почему ты осталась в борделе? – тихо спросила Эстелла. – Неужели нельзя было куда-то в другое место пойти? – А куда я могла пойти-то без гроша в кармане? – хмыкнула Инес. – Прачкой работать али поломойкой? Ну вот ещё! Ежели б домой припёрлась, так папаня всё равно продал бы меня другому хрычу. Он до денежек падок, только заработать их никак не в состоянии. Так какая мне разница была, под кого ложиться? А донья Нэла девочек своих в обиду не даёт. Вот я и осталась.

Эстелла повела плечами, подумав, что влипни она в такую историю, она бы предпочла умереть или ушла бы на улицу, да куда угодно, но только не в бордель. Никогда она не понимала женщин, которые шли на это добровольно. Лучше уж устроиться прислугой в богатый дом, чем быть проституткой.

– А как ты оказалась в монастыре? – продолжила разговор Эстелла. – О-ох, это долгая история. Работала я в борделе, значит, несколько лет работала, никого не трогала. Но год назад повадился ходить ко мне один постоянный клиент. Симпатичный мальчик, молодой, но бедный. Годков восемнадцать. Мне-то уж двадцать пять, поэтому меня смешат такие сопляки с их романтическими бреднями. Короче, запал он на меня, – Инес захихикала. – Представь себе, говорит: люблю, не могу. Даже предлагал меня забрать из борделя и убежать со мной куда-нибудь. Не, ну понятно, я-то смогу жить нормальной жизнью, ежели уеду в другое место. В этом-то городишке мне дорога повсюду заказана. Такие как я, мы ж не можем даже ходить везде, где хочется, и когда хочется. Да только зачем мне куда-то бежать, ежели мне неохота? Мне и тут неплохо. Бывает, клиенты попадаются разные, и дураки приходят, куда без них, но у нас там даже охрана есть. Донья Нэла обо всём позаботилась. Ну так вот, послала я этого мальчика куда подальше, и он мне сказал: ах, так, ну тогда я женюсь на порядочной и забуду про тебя. Ну и скатертью дорога, женился он на какой-то святоше. Представь себе, и это после того, как побегал по шлюхам, – Инес, запрокинув голову, зашлась грубым хохотом. – А месяца два спустя гляжу, опять толчётся у моего порога. Доступ к телу жёнки запрещён, она ж правильная. А Инес чего, её можно и так, и сяк. Вот и пришёл обратно. Всё бы ничего, но тут угораздило меня опять залететь. Донья Нэла, когда узнала, разозлилась так прям жуть. Она терпеть не может беременных. Короче, сказала мне, чтоб я искала папашу ребёнку, требовала с него денег и место, где жить, а потом убиралась по-добру, по-здорову из её заведения. Знаешь, а я ж ведь не могла бы сказать кто папаша-то. – Почему? – удивилась Эстелла. – Разве ты не знаешь, с кем у тебя было.... была связь? – А как знать-то? Ежели у меня за ночь по нескольку клиентов бывает. Ну, представь себе, я принимаю в ночь их одного за другим, потом выясняю, что залетела. От кого? Поди разбери! Ну я подумала тогда и решила пойти к тому, который трындел, что любит меня. Пришла прям к нему домой и сказала, что ребёнок у меня от него, – Инес опять заржала, скаля белые зубы. – Но он ведь не поверил. Я-то думала, он совсем наивный, да промахнулась чуток. А потом выперлась его жена, начала орать, и я ушла. Ну мы после ещё несколько раз с ним встречались. Но тут советчик у него отыскался, чтоб его. Он сказал, будто брат ему посоветовал мне сказать, чтоб я от ребёнка избавилась. Я, кстати, того братца-то видала. Красивый чёрт, глаз не оторвать, но сука та ещё. Он редко к нам захаживал, но девки все от него млели прям. Эстелла напряглась. Сердце заколотилось быстро-быстро. – Ничего, если я покурю, пока монашки не видят? – Инес вынула сигариллу из кармана простого коричневатого платьица, что было на ней надето. – Ничего. А как зовут того мужчину, что в тебя влюбился? – дрожащим голосом спросила Эстелла. – Клементе. А что? Эстелла, всхлипнув, закрыла лицо руками. – Нет, этого не может быть... таких совпадений не бывает, – забормотала она. – Чего это с тобой? – изумилась Инес. – Просто... просто я знаю эту историю. И я знаю Клементе. Он... он брат моего мужа. – Твоего мужа? – Инес закашлялась. – У тебя есть муж, детка? – Больше нет, – Эстелла кусала губы. – Его звали Данте. Это он посоветовал Клему тебе не верить. Но Данте... мой Данте умер. Три дня назад. Наступила тишина. Похоже, Инес была шокирована. – Как умер? Данте умер? – Угу... – уронив голову на руки, Эстелла разрыдалась в голос. – Но... он же совсем мальчик ещё... От чего же он умер? Как он мог умереть? – Его убили... Снова молчание.

– Теперь я всё поняла, – задумчиво сказала Инес. – Когда я спрашивала Клема, почему к нам больше не захаживает его брат, он сказал, что тот женился. Значит, ты и есть та самая его жена? Ну надо же, чего только не бывает в жизни! Значит, поэтому ты была в таком состоянии? Мы, получается, с тобой встретились в день его смерти, вот оно что! Ты очень его любила, да?

– Очень, и он меня... мы любили друг друга, любили до безумия, но у меня его отняли... – прошептала Эстелла. – Ну, ты это, не расстраивайся. Ты ж молодая ещё, вся жизнь впереди, – сочувственно произнесла Инес. Эстелла взглянула на неё с яростью. – Не говори мне этого! Мне не нужна жалость! И не хочу я слушать соболезнования! Мне это не поможет! – она скрипнула зубами, утирая слёзы. – Я больше не хочу об этом говорить, если я буду об этом говорить, я умру прямо сейчас. Ты мне так и не объяснила, как ты оказалась здесь? Ты всё ещё беременна? – О, нет! – Инес удержала смешок. – Я разозлилась на Клема, но потом решила, что он прав. И Данте твой был прав. Никому из нас не нужен этот ребёнок, это лишь головная боль. Да и что бы я делала одна, с пузом, без гроша в кармане? Я сказала донье Нэле, что у меня был выкидыш, сама пошла в аптеку и купила там специальную траву. И всё бы ничего, да вот только жандармы каким-то образом об этом узнали. – В смысле? – Ну, аптекарю нельзя ведь продавать такие штуки, которые провоцируют выкидыш, это преступление, за это ж в тюрьму сажают. А он продаёт из-под полы. Выгодно это. Ежели б он этого не делал, даже мы, проститутки, все были бы вечно беременны, что уж говорить о неопытных девицах. Так вот, жандармы устроили облаву на аптеку в тот момент, когда я купила эту траву. Я оттуда дёру дала, а аптекарь меня подставил. Сам выкрутился, гад, а меня заложил: дескать, я его обманула, что не для тех целей траву покупаю. Жандармы нагрянули в бордель, чтоб меня арестовать, а я удрала в окно. С тех пор прячусь. Вот, случайно дотопала до монастыря и монашки меня приютили, потому что я была голодна и слегка больна после выкидыша. Они меня выходили, и я тут осталась. Чего делать дальше, пока не знаю. – Как ни крути, а законы у нас тупые, – возмутилась Эстелла. – Не понимаю, какая им разница? Тело женщины – её собственность. – Церковники так не считают, – Инес сморщилась. – Говорят, будто тело женщины становится общественным и уже ей не принадлежит после того, как она беременеет. В ответ Эстелла фыркнула. – Я бы сделала тоже самое, что и ты, – добавила она. – Я считаю, каждая женщина сама вправе решать, что ей делать с собственным телом, и когда и в какое время ей заводить или не заводить ребёнка. И пусть бы меня посадили за это в тюрьму! Я бы плюнула в лицо тому, кто посмел бы это сделать. Все эти церковники – лжецы и убийцы. Ненавижу их! Они улыбаются тебе в лицо, говорят о святости и грехах, а сами вонзают нож в спину. И руки у них в крови невинных людей. Вот кого надо пытать и сажать в тюрьму, и гноить их там, а не несчастных, попавших в беду женщин. Чтоб эти святоши все подохли! Инес смотрела на Эстеллу с разинутым ртом. – Ты ж, видать сразу, аристократка, значит, правильная. Никогда не слыхала от приличной женщины такие речи. – Потому что я такая же, как Данте. Мы с ним одинаковые. Я неправильная с точки зрения нормального общества. Я никогда не мечтала стать рабыней в собственной семье, у нас с Данте было равноправие. Я хотела учиться. И он меня поддерживал. Поэтому мы нашли друг друга, мы понимали друг друга. Поэтому я хочу умереть вслед за ним. От меня осталась только оболочка. Я могу говорить, ходить, что-то делать, но я мертва. Он был для меня всем: моим миром, моей душой, моей кожей. А теперь у меня больше нет ничего. Лишь боль и ненависть к тем, кто его убил. Будь они прокляты! Инес курила сигариллу за сигариллой. Эстелла погрузилась в свои нелёгкие думы, а потом вдруг очнулась и спросила: – А тебя разве не Лус зовут? Когда Данте рассказывал мне вашу историю с Клемом, он называл имя Лус. Это не ты?

Инес опять засмеялась.

– Предпочитаю забыть об этом имени. Как Лус меня знают во «Фламинго», как Лус меня знает весь город, включая моих родителей. И жандармы ищут Лус. Поэтому сейчас я предпочитаю называться вымышленным именем. – Ясно. А что ты намерена делать дальше? – Понятия не имею, – Лус-Инес почесала голову, ероша кудрявые волосы. – У меня не жизнь, а полное дерьмо. Я подумываю сбежать отсюда к чертям туда, где меня никто не знает. А ты? Ты-то чего будешь делать, решила уже? – Да. Да! – Эстелла подняла голову. Глаза её сверкнули каким-то фанатичным огнём.– Если бы я могла, я бы себя убила. Но я надеюсь встретиться с моим Данте в другом мире, за гранью добра и зла, где бы это ни было. Но домой я не вернусь. Не хочу видеть их премерзкие рожи. Думаю, единственный здравый выход – остаться тут. Я приму постриг в этом монастыре. Я хочу стать монахиней! Комментарий к Глава 43. Разбитое сердце –

[1] Аббатиса – настоятельница женского монастыря (аббатства) в католичестве.

[2] Подагра – заболевание конечностей, острая форма артрита, выражающаяся резкой болью, опухолью конечностей и суставов и неспособностью двигаться.

====== Глава 44. Цирк приехал ======

Хотя Лус и не разделяла желания Эстеллы уйти в монастырь, она не стала её разубеждать. Эстелла же дальнейшей жизни, жизни светской, полной утех и веселья, без Данте не представляла. Балы, театры, наряды, прогулки верхом – всё кануло для неё в лету. Ей хотелось спрятаться, зарыться в норку и никогда, никогда не выходить оттуда.

Спустя неделю безвылазного сидения в келье, Эстелла решила выйти, дабы поговорить с аббатисой.

Мадре Грасиэла – статная женщина с красивым лицом, немного подпорченным оспой, оказалась человеком мудрым и справедливым. Она внимательно выслушала Эстеллу, после чего объяснила ей: чтобы стать монахиней, необходимо пройти через несколько этапов. Сначала Эстелла должна будет жить в монастыре, подчиняясь его распорядку и выполняя те или иные поручения аббатисы. Но в этот период она, если захочет, сможет вернуться к мирской жизни. Когда же аббатиса убедится в серьёзности её намерений, она напишет прошение епископу, и тот должен будет выслать подтверждение, что разрешает девушке стать послушницей. Период послушания продлится вплоть до нескольких лет, но и тогда Эстелла всё ещё сможет уйти обратно в мир. И последний этап – постриг. Если Эстелла пройдёт два первых этапа и примет-таки обет, назад дороги уже не будет. Она не сможет снять монашеское облачение, ибо измена Богу – это огромный грех.

– Пойми, девочка, – сказала мадре ласково, – уход в монастырь – это очень ответственный шаг. Принимают постриг, когда искренне желают служить Господу, а не для того, чтобы спрятаться от кого-то или чего-то, что мешает жить в миру. Ты должна будешь отречься от своей семьи, от своих убеждений, от любых мятежных чувств и мыслей. Ты посвятишь себя только служению Господу, ему ты станешь невестой и будешь верна до последнего вздоха. Монастырь – не райский оазис, не соломинка для утопающего, это путь, который человек выбирает осознанно, следуя ему умом, душой и телом и не допуская иного. Пока я не вижу в тебе ни глубокой веры, ни призвания, вижу лишь желание спрятаться от невзгод. И до тех пор, пока я не увижу искреннего желания служить Господу в твоих глазах, ты не станешь даже послушницей. Но если ты хочешь испытать себя, я позволю тебе жить в монастыре, подчиняясь его распорядку и моей воле, как и прочие его обитатели. Ты будешь присматриваться к монашеской жизни, изучать её со стороны. И лишь после этого тебе может быть дозволено проникнуть в неё глубже, стать её частью.

Эстелла не думала, что всё так сложно. Она была уверена, что станет монахиней дня за три. Подобная спешка была обусловлена не только горем девушки. К нему примешивался и страх, страх, что её найдут и силой вернут домой до того, как она примет постриг. И тут мадре буквально сломала её планы, заявив, что на это нужно несколько лет. Итак, монашкой ей не быть. Она просто не успеет – мать землю перевернёт, а найдёт её, дабы выдать замуж за Маурисио Рейеса. Аббатисе о своих страхах Эстелла не сказала (навряд-ли та бы это оценила) и покинула её кабинет с тяжёлым сердцем.

Наступил сентябрь. Холодный и дождливый. Солнце за два месяца нахождения Эстеллы в монастыре выглянуло из-за тучек лишь единожды. Но такая погода вполне соответствовала её душевному состоянию. Наверное, природа тоже в трауре.

Эстелла вставала ни свет, ни заря и вместе с монашками и послушницами молилась, постилась, ковырялась в саду, что раскинулся вокруг монастыря, готовила еду и перестилала кровати, штопала и ухаживала за больными и бездомными. Нравилась ли ей такая жизнь? Эстелла не задумывалась об этом. Ей было всё равно. Монотонный труд с утра до ночи позволял не думать, отвлечься от душевной боли. Она старалась всё время быть на виду, беседовала с монашками и аббатисой, с Инес и послушницами, но, как только наступала ночь и Эстелла оказывалась в своей одинокой келье, она кусала зубами подушку, стараясь не кричать, и вспоминала Данте. Как наяву слышала его голос и ощущала нежные поцелуи, прикосновение его кожи к своей, запах мяты, исходящий от его волос, такой любимый, такой родной...

Ни на секундочку Данте не покидал её мыслей. Иногда снился, живой и здоровый. Улыбаясь, обнимал её, гладил по щеке и заправлял локон ей за ушко своими тонкими пальцами. А потом Эстелла видела, как он умирает у неё на руках с окровавленной грудью и широко распахнутыми глазами. Этот взгляд. Он будет преследовать её долгие годы, до конца её дней. Где бы она не находилась, что бы не делала, Эстелла видела синие глаза, мёртвые и неподвижные. Как же она обожала эти глаза, когда они были наполнены жизнью, светом и любовью! Эстелла просыпалась, дрожа как в лихорадке. Ломала руки. Шёпотом звала Данте, впиваясь ногтями в стену, но всё было напрасно. Не услышит он никогда ни её мольбы, ни её рыдания.

В конце концов, Эстелла поняла: и монастырь не даёт ей успокоения. Всё бесполезно. Данте впитался в её кожу, в её мозг. И рана в груди не затягивалась – кровь так и хлестала из неё ручьём.

Так Эстелла жила день за днём, неделя за неделей, пока не грянул очередной гром.

Одним серым днём, похожим как две капли воды на предыдущие, Эстелла, сидя в келье, вышивала икону Святого Доминика. Когда аббатиса узнала, что девушка умеет вышивать и разглядела её работы, придя от них в восторг, она поручила Эстелле вышивать иконы да церковные облачения. Сейчас пред Эстеллой находилась оригинальная икона, изображение с которой она и пыталась перенести на ткань с помощью тонюсенькой иголочки и золотых и серебряных нитей. Эстелла вышивала Святого Доминика уже четвёртый день. Сегодня она закончила работу над его одеждой и волосами и приступила непосредственно к лицу. Тут-то и возникли проблемы. Нет, лица вышивать она умела прекрасно, да только выходил у неё не Доминик. Эстелла уже дважды вспарывала вышивку, ибо лик Святого почему-то упорно напоминал лицо Данте. Вот и опять, вышивая глаза, она непроизвольно приподняла их кончики вверх, а подбородок сделала тонким, чуть заострённым.

В келью зашла сестра Рита – молодая монахиня, смешливая, симпатичная, с ямочками на щеках. Несколько минут она с любопытством разглядывала эстеллину работу, потом сказала:

– Очень красиво вы вышиваете, только, мне кажется, эээ... как-то он на Доминика-то не шибко похож. У того глаза-то круглые.

Эстелла вздохнула, бессильно уронив руки с вышивкой на колени.

– Ничего не получается сегодня. Уже дважды переделывала, и всё равно выходит не то.

– Да отдохните чуток, – участливо сказала сестра Рита. – Это ж ведь не к спеху, а вы вышиваете так, будто завтра сюда епископ нагрянет да станет разглядывать ваши иконы. Я чего пришла-то? Там мадре вас просит к ней зайти.

– Что-то случилось?

– Да не знаю я, – потупилась сестра Рита. – Мне не докладывает она. Просто позвала вас.

– Хорошо, я приду сейчас.

Сестра Рита ушла, и минуту спустя Эстелла последовала за ней.

Монастырь внутри представлял собой длинное помещение, по стенам которого было разбросано множество одинаковых дверей – келий монашек и послушниц. В конце здания находилась столовая, а сбоку к жилому помещению, как чужеродный нарост, прилепилась молельня – нечто вроде квадратного сарайчика с крестом на крыше.

Келья и рабочий кабинет аббатисы располагались в левом крыле монастыря. Чтобы туда попасть, надо было подняться по узенькой лесенке.

Эстелла, цепляясь за перила, вскарабкалась наверх и робко постучала в деревянную дверь.

– Войдите, – пригласила мадре Грасиэла.

– Можно, мадре? Вы меня звали?

Эстелла зашла внутрь, теряясь в догадках. И что же понадобилось настоятельнице? Может, нужно ещё какие-то иконы вышивать или, может, Эстелле позволят-таки стать послушницей? Но Эстелла увидела ответ мгновенно. Напротив дубового стола, за которым с горделивой осанкой восседала аббатиса, находилось мягкое кресло. В его недрах утопала Роксана. За её спиной стоял Арсиеро.

Побелев как смерть, Эстелла попятилась обратно к двери. Все трое уставились на неё.

– Заходи, детка. Я тебя вызвала, потому что к тебе родители приехали, – сказала аббатиса.

– Нет, нет, я не хочу... не хочу их видеть! Пусть они убираются! – Эстелла хотела убежать и не могла – от шока ноги приросли к полу. Губы Роксаны расползлись в зловещей улыбке.

– Зачем ты так говоришь, дочка? – воскликнул Арсиеро. – Мы ведь желаем тебе только добра.

– Знаете, мадре, вы даже не представляете, как мы настрадались, – Роксана вдруг всхлипнула, прижимая к глазам надушенный кружевной платочек. – Мы уже два месяца ищем нашу девочку. Я уж было подумала, что её нет в живых.

– Эстелла, – укоризненно сказала аббатиса, – ты же мне говорила, что у тебя нет родственников. Зачем же было лгать? Твои родители так переживают за тебя. Какая же ты злая, неблагодарная дочь!

– Ох, не говорите так, матушка, о моей девочке! – пела Роксана приторно-страдальческим голоском. Эстелла с каждой секундой всё больше поражалась её коварству. Роксана без зазрения совести строила из себя ангелочка перед аббатисой. – Эстельита с детства заставляет нас так страдать, так страдать. Но я, как истинная христианка, всё прощаю ей, матушка. Она же моя дочь, и она не ведает, что творит. Ох, дело в том, что у моей доченьки расстройство головы. Матушка, понимаете, она всё время из дома бегает. Вот уже восемнадцать лет мы мучаемся. Даже пришлось поместить её в Жёлтый дом. А она и оттуда сбежала. И прямиком к вам. Ох, матушка, поверьте, ведь это так тяжело, когда твоя родная кровиночка сумасшедшая, прости меня, Господи. Бедная моя малютка... – Роксана, закрыв лицо руками, завыла, как раненный зверь.

– Ну что вы, успокойтесь, сеньора, – участливо сказала мадре Грасиэла, наливая из графина воду в стакан. – Выпейте водички. Если честно, ваш рассказ не укладывается у меня в голове. Девушка действительно показалась мне странной, но я подумала, что она попала в беду.