Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 99 страниц)
Спустя три часа, Эстелла, в своём шёлковом наряде и с алмазной тиарой на кудрях, уже садилась в экипаж. Арсиеро и Роксана уехали вперёд, дабы встретиться с некими важными персонами. Эстебан в последнее время повадился исчезать куда-то без предупреждения, но обещал прийти позже. Хорхелина, всё ещё замотанная бинтами, осталась дома. Так что в экипаже находились Эстелла, бабушка Берта в фиолетовой шляпе с перьями и зарёванная Мисолина в платье цвета янтаря. Испорченную причёску её прикрывала сеточка, усыпанная чёрными жемчужинами – подарок Арсиеро на день её рождения.
Эстелла, чтобы не видеть физиономию сестрицы, смотрела в окно. Нет, она неправильно поступила, написав Данте это письмо. Конечно, Сантана желает ей добра, но она сторонний наблюдатель. Она не знает что творится у Эстеллы в душе. А Эстелла поняла одно: за свою любовь она будет бороться. Ради этой любви она вынесет и укоры, и скандалы, и позор, и ненависть. Даже если в неё будут тыкать пальцами и обзывать дурными словами, она не расстанется с Данте. Завтра же пойдёт к нему и, если он захочет, она останется в его объятиях навсегда. Разглядывая проносящиеся мимо кустики и деревья, Эстелла думала о зелёных зарослях сельвы, о тёплой воде в реке, о белоснежных облаках, плывущих в вышине небес, о ветерке, ласкающем листья и травы, и о поцелуях её дорогого синеглазого всадника, скачущего во весь опор на жгуче-чёрной лошади. Вот он, тот мир, где она хочет жить! В том мире нет правил этикета, нет балов и капризных аристократов, дорогих вин и бриллиантов, но зато там есть свобода и искренность и нет места лицемерию, злословию и лести. Это мир, наполненный запахом свежей травы, мир, в котором живет её первая и единственная любовь.
====== Глава 17. Ревнивцы и ревнивицы ======
Блеск начищенного паркета отражался в пламени свечей и в глазах взволнованных девушек, которые, как стайки пёстрых колибри, заполнили просторную залу. Их яркие платья, причёски с цветами, бантами, лентами и драгоценными камнями, лица, прикрытые шёлковыми и кружевными веерами и веерами из перьев, мелькали тут и там.
Оркестру, специально приглашенному из Буэнос-Айреса, отвели место по левую сторону от мраморной лестницы. Под его аккомпанемент по центру залы кружились в танце парочки.
Замужние молодые дамы, пожилые женщины и вдовы разместились у противоположной, зеркальной, стены на канапе, обитых розовым жаккардом. Обсуждали детей, мужей, славящегося своими молебнами падре Антонио и крамольное поведение некоторых особ. Бабушка Берта беседовала с длинноносой дамой, одетой в тёмно-зелёное батистовое платье и всем своим видом напоминающей аиста. Они отчаянно спорили: можно ли скрестить розу с кактусом. Дама утверждала, что ни в коем случае, но Берта настаивала, что скрестить с кактусом при желании можно даже тыкву.
Из распахнутых дверей кабинета раздавались споры, ругань, бахвальство и тосты. Отцы семейств, развалившись в кожаных креслах, пили виски и громко обсуждали новости. Там находились и Арсиеро, и явившийся, будто из воздуха, Эстебан, а так же Роксана – единственная из дам, кто предпочитала женской компании мужскую.
Мисолина стояла в кучке других девушек, шепча что-то на ухо рыжеволосой Соль – своей подружке. Сантана и Амарилис бегали туда-сюда, занимаясь праздником, а сеньор Норберто – мужчина с лысиной, горбоносым носом и седыми бакенбардами, уже набрался виски и теперь отчаянно размахивал тростью, пытаясь вставить реплику в извечный мужской спор о политике.
Эстелла скучала в одиночестве. Ей удалось перекинуться с Сантаной лишь парой фраз, и та убежала по домашним делам. Эстелла издали наблюдала, как она носится вверх и вниз по лестнице, волоча шлейф кисейного бледно-оранжевого платья.
После возвращения домой Эстелла вышла в свет впервые, и многие на балу были ей не знакомы. Стараясь казаться неприметной, что было сложно, учитывая её яркую внешность вкупе с алым платьем, декольте которого заставляло женщин лопаться от злости, а у мужчин вызывало желание, Эстелла перемещалась по зале с бокалом пунша в руках.
Мягкие диваны, обитые плюшем цвета Мов [1], занимали элегантные молодые люди. Они пили вино, курили сигары, то и дело разрывая звуки музыки хохотом; обсуждали ставки на скачках и новости с биржи, а также юных девиц на выданье – потенциальных невест. Центром их компании был красивый черноволосый юноша. Обзывая вице-короля «никуда негодным бездарем и остолопом», он делал это с таким видом, словно рассказывал о погоде. Карие глаза, чёлка набекрень, фрак цвета вороньего крыла, надменное лицо – всё это делало молодого человека королём вечера. Девицы едва не сворачивали себе шеи, пялясь на юношу, хихикали и шушукались, прикрываясь веерами. Молодой человек не удостаивал ни одну из них и каплей внимания.
Эстелла знала этого мальчика, хоть и давненько его не видела. Это был Луис – некогда дружок Мисолины, теперь – главный городской повеса и лгун, соблазняющий всё, что шевелилось, и спускающий на развлечения огромное состояние своего отца.
Сероглазый блондин с припудренными волосами, что сидел напротив Луиса, оказался никем иным, как Диего. Молча, не раскрывая рта, он пялился на Мисолину, которая откровенно его игнорировала. Раньше Эстелла этому удивлялась, не понимая, как можно влюбиться в Мисолину, но с возрастом молодого человека ей стало жаль. Лучше бы Диего обратил внимание на Сантану. Когда-то она неровно к нему дышала. Но с тех пор много воды утекло и о нынешних чувствах подруги Эстелла не знала – Сантана никогда не рассказывала, нравится ей кто-то или нет.
Эстелла перевела взгляд на женскую компанию. Бабушка Берта и её аистоподобная собеседница разругались в пух и прах и теперь сидели в разных углах, бросая друг на друга гневные взгляды.
Сеньора Беренисе, дочь покойных супругов де Фьабле, – бесцветная полная дама – обсуждала с пышногрудой сеньорой Терезой рецепт варки напитка из груш. Взгляд Эстеллы упал на очень красивую женщину в вишнёвом платье. Каштановые волосы её были завиты в локоны и уложены в высокую причёску, центр которой венчала пейнета цвета слоновой кости. Дама разглядывала своё отражение в крошечном зеркальце, пристёгнутом на цепочке к её перчатке. Цвет гребня удивил Эстеллу – дама не замужем. Замужние женщины и вдовы носили чёрную пейнету.
«Старая дева, наверное», – подумала Эстелла.
К девушкам, не вышедшим замуж до двадцати пяти лет и именуемым в обществе «старыми девами», мужчины относились с пренебрежением, женщины – с жалостью. Эстелла же втайне завидовала им. Они жили жизнью гораздо более счастливой, чем те, кого насильно выдали замуж. В планы Эстеллы брак с нелюбимым мужчиной не входил. Она мечтала выйти замуж по любви, а теперь и вовсе лишь за одного человека – за Данте. При ином раскладе предпочла бы остаться в одиночестве.
Пока Эстелла с любопытством рассматривала даму в вишнёвом, явилась Сантана.
– Боже, наконец-то я освободилась! Это сущий кошмар – принимать гостей в доме. А ты что скучаешь? – выпалила она Эстелле в ухо.
– Я не скучаю. Просто здесь общаться не с кем. Хорошо, что ты пришла, Санти. Я ведь толком никого и не знаю. Например, кто вон та женщина в вишнёвом?
– Сеньорита Матильде Рейес, модная штучка из Росарио. Очень богатая старая дева.
– А почему? – удивилась Эстелла. – Такая красавица и вдруг старая дева...
– Родители умерли, она воспитывала младшего брата, вот и не вышла замуж.
– А кто её брат?
– Маркиз Маурисио Рейес. Вон он. Кстати, пол вечера глаз с тебя не сводит. Пялится и пялится, – зашептала Сантана, указав на молодого человека с зализанными каштановыми волосами и несколько крупноватым ртом. Эстелла посмотрела на него. Он поймал её взгляд. Она смутилась и отвернулась.
– Ничего особенного.
– Ну-у... да-а... – протянула Сантана, закатывая глаза. – По сравнению с твоим Данте и вправду ничего особенного. Но, знаешь ли, внешность обманчива. А Маурисио Рейес богат и образован. И он маркиз. Учился в Европе, хотя родился в Росарио, лишь недавно приехал из Лондона и обосновался здесь. Конечно, у него нет синих глаз и фарфоровой кожи, как у некоторых, но зато он при деньгах.
Эстелла вспыхнула.
– Мне наплевать на деньги!
– Понятно всё с тобой, ты влюбилась по уши, но ты же понимаешь, Эсти, что Данте твой не подходит тебе по статусу? Он живёт в гостинице, у него нет ничего, кроме смазливой физиономии. И не очень-то он был со мной вежлив. У него в глазах есть что-то такое... ну, не знаю, злое, – выдала Сантана.
– Это неправда! – запротестовала Эстелла. – Данте не злой, он хороший!
– Говори тише, – шикнула Сантана. – Может с тобой он и хороший, но когда он смотрел на меня, я подумала, что он хочет перегрызть мне горло. Испугалась даже.
– Данте очень ласковый, он... он добрый, милый, – Эстелла сделала негодующий жест рукой. – Просто у него жизнь тяжёлая.
– Я лишь высказываю своё мнение. Кстати, маркиз так и пилит тебя взглядом. Странно, почему он ещё не пригласил тебя танцевать.
– Да я бы и не пошла! У меня есть Данте, я его люблю и не буду танцевать с другим.
– О, да, Данте! Твой Данте и танцевать-то наверняка не умеет, – хихикнула Сантана. – Он такой неотёсанный.
– Он не неотёсанный, он очень нежный и вежливый, – Эстелла готова была разреветься от досады. Ну почему Сантане не понравился Данте, ведь он самый лучший на свете? – Ну и пусть он не умеет танцевать, зато он искусный наездник, и он спас меня от разбойников, и он... он... он самый, самый... я его безумно люблю.
– Любовь – болезнь, я ни раз это говорила. Гляди-ка, а твоя сестрёнка-то положила глазки на маркиза, причём оба, – Сантана громко засмеялась.
Эстелла, глянув на Мисолину, тоже не сдержала улыбку. А ведь она была уверена – Мисолина пялится на Луиса, который жестикулировал так, что щёлкал пальцами по носу паренька в очках – своего соседа. Отнюдь. Мисолина пожирала глазами маркиза Рейеса.
– У Мисолины сейчас начнётся припадок, – сказала Эстелла, заметив яростный взгляд сестрицы. – Стало быть, ей нравится маркиз? Ну ладно!
– Что ты задумала?
– Увидишь.
Эстелла заглянула Маурисио прямо в глаза. Глаза у него были серо-карие, круглые и пустые. Резко раскрыв веер, Эстелла махнула им три раза к себе. Маркиз чуть склонил голову, отвесив микроскопический поклон. От внимания Мисолины это не ускользнуло. Эстелла бросила победный взгляд на сестру и щелчком запахнула веер.
– Что ты делаешь? – удивилась Сантана.
– Язык веера, – пояснила Эстелла. – Я изучала его в школе. Каждое движение веера означает что-то определённое. Я дала ему понять, что он может пригласить меня на танец.
– Ты же сказала, что любишь Данте и танцевать ни с кем не будешь.
– Я и люблю Данте. Но разве я не могу потанцевать? Что здесь такого? Хочу утереть нос Мисолине. И я ему не навязывалась. Маркиз сам на меня нахально пялится весь вечер. Кстати, давно хотела тебя спросить, Санти. Вот ты всё печёшься о моей личной жизни, а не хотела бы ты подумать о своей?
Сантана покраснела.
– Не время ещё.
– Почему это? Тебе не помешало бы поискать себе любимого, а то останешься старой девой, как эта сестра маркиза.
– Тётя Амарилис тоже так говорит. Говорит, что удачное замужество – это моя благодарность ей за то, что она взяла меня к себе. И она права. Мне был всего год, когда отец умер, попав под экипаж. Потом к нам в дом пришли какие-то люди и забрали всё наше имущество, а мама покончила с собой. Она не подумала, что будет со мной, и я никогда её не прощу. Если бы не тётя Амарилис, я не знаю, где бы я сейчас была. Наверное, я должна в знак признательности выйти замуж за хорошего человека и устроить свою жизнь, но...
– Тебе же нравился Диего, – перебила Эстелла этот поток воспоминаний. – Может, надо намекнуть родным, что ты была бы не против такого мужа, как он? Твои дядя и тётя мигом бы всё устроили, я уверена. Он же робкий, он сам не подойдёт.
– Это в прошлом! – Сантана взмахнула кудряшками. – Во-первых, ему нравится твоя сестра. Я думаю, что он ненормальный, одержимый Мисолиной дурачок. Во-вторых, это была детская симпатия, и только с моей стороны. Диего никогда меня не замечал, и сейчас я уже не думаю о нём. Конечно, если бы я попросила тётю Амарилис или дядю Норберто, они могли бы сосватать нас с Диего. Но я не хочу.
– Тебе кто-то другой нравится, да? Ну это я просто так сказала про Диего, я ж не знаю, ты такая скрытная, Санти, – растерялась Эстелла. – Ты же ничего про себя не рассказываешь, это я всё болтаю и болтаю.
– Я боюсь, что ты меня не поймёшь. Я потом как-нибудь расскажу тебе, если решусь, но сейчас не время и не место для таких откровений.
– Ты меня напугала.
– Давай не будем об этом, – прервала Сантана. – Смотри, объявили вальс. И маркиз идёт к нам. Кажется, тебе-таки придётся с ним танцевать. Сама напросилась.
Действительно, когда оркестр заиграл первые аккорды вальса, маркиз Маурисио Рейес подошёл к девушкам, отвесив поклон.
– Позвольте пригласить вас на танец, сеньорита.
Эстелле пришлось идти танцевать. В конце концов, она сама дала маркизу карт-бланш. И всё из-за Мисолины. Всегда всё из-за Мисолины. Желание утереть нос сестрице превышало допустимые пределы в душе Эстеллы, и она ещё и построила Маурисио глазки, когда они, вальсируя, проплывали мимо Мисолины, в этот раз не приглашённой никем. Маркиз танцевал недурно – ни разу не наступил Эстелле ни на ногу, ни на платье. Он был высок и строен и вблизи выглядел симпатичнее, чем издали. Маурисио улыбался, отвешивая Эстелле комплимент за комплиментом, но собеседником оказался посредственным. Он рассказывал исключительно о своём происхождении и титулах, о том, сколько акров земли он купил в прошлом месяце и какой у него счёт в банке.
И ещё он переборщил с парфюмом. Эстелла не любила резкий запах душистой воды, даже очень дорогой, и тут же вспомнила о другом запахе – мяты и свежей травы, запахе свободы и вольной жизни, исходящем от волос и кожи Данте.
После трёх, дозволенных этикетом, танцев маркиз отвел Эстеллу на место и с поклоном удалился.
– Ну как? – поинтересовалась Сантана.
– Ужасно! Зануда редкостный, – поморщилась Эстелла. – Начал перечислять, сколько у него земли и денег на счёте. Идиот! Вероятно, не знает, о чём ещё поговорить с девушкой.
– Тогда пиши-пропала, – хихикнула Сантана. – Если начал сразу с этого, значит, хотел, чтобы ты оценила его как выгодного жениха. У него на тебя явно далеко идущие планы. Не удивлюсь, если вскоре придёт свататься.
– И будет послан к чёрту на рога!
– Зато погляди какая рожа у Мисолины!
Выражение лица сестрицы Эстеллу позабавило: Мисолина надула губы и наморщила нос, и при этом сжимала веер в руках так, что едва не вырывала из него перья.
Довольно вздёрнув нос, Эстелла прогуливалась по зале. Проходя мимо сестры, она нарочно зацепила её подолом платья и (в поисках куда-то исчезнувшей бабушки) добралась до угла, где сидели местные сплетницы.
– Фу, какой позор! А ещё дочка алькальда. Нарядилась, как публичная девка! – услышала Эстелла шёпот за спиной.
– Кто ж надевает красное на бал?
– А декольте-то, декольте! Какой стыд! Я б на месте её матери вырвала бы ей все волосы!
– А я бы и вовсе отказалась от такой дочери. Таких исправит только монастырь или могила.
Эстелла резко обернулась, встретилась взглядом с очень немолодой худосочной женщиной и прошипела:
– Хорошо, что вы мне не мать, а то я бы сослала вас в Жёлтый дом!
Все тётки, как по команде, открыли рты. Вот кошёлки!
Эстелла отошла от старух. Да, декольте у неё было знатное, так что в поклонниках она недостатка не испытывала. Девицы заранее распределяли свои танцы между кавалерами, дабы не остаться в одиночестве, но все эти договоры и распределения полетели в тартарары из-за Эстеллы. Молодые люди, позабыв о своих обещаниях, покидали невест и, выражая Эстелле восхищение, приглашали её на танец. По этикету отказаться Эстелла могла лишь после третьего танца с одним и тем же кавалером. Четвёртый танец допускался, но между сосватанными женихом и невестой. Согласие девушки на четвёртый подряд танец с одним партнером осуждалось, но если уж такое случалось, то мужчина на следующий же день обязан был просить её руки.
Через два часа безостановочных вальсов, кадрилей, котильонов и ригодонов [2] маленькие ножки Эстеллы, обутые в серебристые туфельки, с непривычки заныли. Да и девицы, что подпирали стенку, косились на неё, сжимая губы в ниточки. А девушка чувствовала себя тропической птицей, угодившей в курятник.
Бал закончился скандалом. Во время кадрили лямки, держащие корсаж Соль, вдруг лопнули и её объёмная грудь вывалилась из декольте. Девушка едва успела её подхватить. Прикрываясь юбкой, под всеобщие смешки, она умчалась в верхние комнаты. Сантана, в обязанности которой входило следить за гостями, отправилась помогать Соль в починке платья. Мужчины хихикали, обсуждая анатомические подробности оконфузившейся девицы, а женщины все, кроме Эстеллы, накинули шали – мало ли что. Теперь на Эстеллу смотрели с ненавистью: да как она смеет продолжать щеголять открытой грудью. Эстелла же была спокойна, точно объевшийся кроликами удав – корсаж её сидел как влитой, словно был вживлён в кожу, а Соль сама виновата – нельзя с такой большой грудью надевать хлипкое платье.
В итоге, вечер был испорчен и гости кучками, по трое-четверо, стали разъезжаться по домам. Эстелла оглядывалась в поисках родных, но увидела только Мисолину в обществе Диего, что таскал для неё бисквиты со стола, и бабушку. Берта заметила внучку и, переваливаясь из стороны в сторону, подковыляла к ней.
– Ох, и устала же я! Ноги прям, как каменные.
– Я тоже. Бабушка, не пора ли нам домой? Уже так скучно, и смотрите, все разъезжаются.
– Я б с удовольствием. Только мы ж наверняка поедем все по отдельности. У Арсиеро и твоей матери переговоры с местными землевладельцами.
– Ах, да, я слышала краем уха: городские власти хотят выкупить землю под какое-то строительство, но её владельцы упираются. Они никак не могут договориться, а всё из-за жадности. Хотя меня эти дела не касаются. Я бы поехала домой.
– Тогда захватим Мисолину и поедемте втроём.
– А дядя Эстебан?
– Ммм... – Берта замялась, – у него дела тоже. Он приедет... потом.
– Дядя странный в последнее время. Уходит, приходит, исчезает. Вы вот тоже бегали где-то, бабушка, я ведь вас давно ищу, – Эстелла хитро сверкнула глазами из-под ресниц.
– Да? Нет, нет, я никуда не бегала! Тут я была, дом рассматривала. Не хотелось слушать сплетни, знаешь ли.
Эстелла фыркнула. О, да, местные кумушки сегодня ей все кости перемыли. Наверное, бабушка от их бреда и сбежала. И всё от того, что у неё самое красивое платье на балу. Ну не могут люди завидовать молча!
Спустя пятнадцать минут, Эстелла, Берта и Мисолина вышли из гостеприимного каменного домика, утопающего в зарослях диких орхидей – любимых цветов Амарилис, и оглядывались по сторонам, ища свободный экипаж.
– Боже, какая ж темень! – всплеснула руками бабушка. – Как же мы, три одинокие женщины, поедем по такой темнотище? Нас ведь и убить могут! Столько случаев, когда на экипажи нападают грабители.
– Нет, я не поеду! Нам нужен сопровождающий, – захныкала Мисолина. – Я боюсь темноты и боюсь грабителей. Давайте подождём маму и Арсиеро. Или дядю Эстебана. Бал ещё не закончился. Зачем мы так рано уходим?
– Рано? Уже час ночи! – возмутилась Эстелла. – Подумаешь, грабители, я хочу спать!
– Дамы, вы не заблудились? Позвольте вам помочь, – раздался мужской голос позади.
Эстелла закатила глаза – это был маркиз Маурисио Рейес.
– О, весьма великодушно с вашей стороны было бы нам помочь, – жеманно протянула Берта, с любопытством разглядывая молодого человека. – Мы никак не можем найти свободный экипаж.
– А что ж, столь прекрасные дамы совсем одни поедут по такой темноте? Как можно? – недоумевал Маурисио.
– А что вы прикажете нам делать, маркиз? – не очень-то вежливо спросила Эстелла.
– Ах, сеньорита Эстелла, это вы? Какая неожиданность! – Маурисио как-то неумело изобразил удивление.
Эстелла вздёрнула бровь. Конечно, так она и поверила, что он подошёл помочь одиноким дамам! Наверняка решил продолжить знакомство. От внимания Эстеллы также не ускользнуло: в светло-голубых глазах Мисолины впервые светилась не злость, а что-то иное. Она глупо улыбалась, глядя маркизу в рот.
Маурисио, отыскав свободный экипаж, помог всем троим дамам забраться внутрь и сел с ними. Кучер тронул вожжи, и экипаж растворился в ночной тьме.
К вечеру следующего дня Данте уже готов был выть и бросаться с кулаками на стены. Какое-то странное, щемящее чувство в груди не покидало его с момента прочтения письма. Юношу насторожило его содержание, да и подружка Эстеллы категорически не понравилась. Данте сделал вывод, что доверять этой особе нельзя.
Кукушка в часах прокуковала полночь, и терпение у Данте лопнуло. Нет, он больше не может сидеть и ждать! Неизвестность невыносима. Он должен поговорить с Эстеллой, должен её увидеть, иначе умрёт. Так что прямо сейчас он пойдёт к её дому.
К часу ночи Данте, миновав Бульвар Конституции, бесшумно перемахнул через забор белоснежного особняка, пробрался в сад и спрятался за акациями. Чуткий слух юноши уловил мелодичное пение – на одном из кустиков сидела малюсенькая желтовато-бурая птичка-печник. Огни в доме были погашены. Некоторое время юноша всматривался в пустоту окон, потом решился и бросил в эстеллину ставню камушек. Никто не отозвался. Он бросил второй камушек, побольше, – ноль реакции. Тогда Данте, повторяя музыкальную трель бурой птички, посвистел. Ответа не последовало. Данте разозлился и свистнул громче – и вновь тщетно.
В отчаянии Данте решил забраться к Эстелле на балкон. Уже вылез из кустов и прокрался немного вперёд, как вдруг – ЦОК-ЦОК-ЦОК – послышался стук копыт. Данте, шмыгнув к первым попавшимся акациям, оказался между балконом Эстеллы и входной дверью. Затаился, стараясь не дышать.
К воротам подъехал экипаж. Из него вышел молодой человек во фраке. Голову мужчины венчала элегантная шляпа, в руке он держал трость. Спрыгнув с подножки, он протянул руку и помог выбраться из экипажа двум девушкам и немолодой полной сеньоре. Данте узнал женщин – то были Эстелла, её белокурая сестра и их бабушка. Мужчину же он видел впервые. Все четверо вошли в калитку. Берта, открыв дверь, потянула Мисолину с собой. Та не посмела перечить, с недовольным лицом входя в дом. Эстелла скользнула было за ними, но молодой человек удержал её:
– Постойте, Эстелла...
Они остановились напротив кустов, за которыми прятался Данте. Теперь, в свете горящих на козырьке дома фонарей, юноша внимательнее разглядел их. Эстелла была необыкновенно хороша: алое платье, усыпанное рубинами, алмазная тиара на локонах, ажурные перчатки на изящных ручках. Молодой человек, вероятно, был богат, хорошо воспитан и недурён собой.
– Что вы хотите, маркиз?
– Эстелла, я хочу сказать, что я рад, я так рад нашему знакомству, вы и представить себе не можете! Знаете, я бы хотел, чтобы вы всерьёз подумали о продолжении нашего общения. У меня есть земли и деньги, я уже говорил, я могу обеспечить вам достойную жизнь. Я давно присматриваю себе невесту и, мне кажется, сегодня я встретил свой идеал – вас.
Данте чуть не задохнулся – воздух мигом покинул лёгкие, белая дымка поползла перед глазами, а волосы заискрились.
– Сеньор Маурисио, я очень устала. Уже ночь, время для подобных разговоров позднее. Я хочу спать, – ответила Эстелла.
– О да, я понимаю, – он наклонился, поцеловав ей ручку. – Я ухожу. Но обещайте, что подумаете над моими словами.
– Да, разумеется, – Эстелла выглядела растерянной.
– Я не из тех, кто отступает от своих намерений. Имейте это ввиду. Я человек слова. Желаю вам приятных снов, Эстелла.
– До свидания, маркиз, – Эстелла стремглав шмыгнула в дом.
Молодой человек развернулся и пошёл к экипажу. Сев в него, он укатил в неизвестном направлении.
Данте с трудом шевелился и вовсе не от страха, что его увидят и примут за ночного вора. Тело будто окаменело, а в грудь, капля за каплей, лился раскалённый металл. Ревность – новое, незнакомое чувство, дикое и необузданное, захлестнуло юношу. И рассудок под его воздействием отказался подчиняться здравым доводам. Так вот оно что! Значит, всё, написанное Эстеллой, – враньё. Это письмо – жестокая издёвка для усыпления его бдительности.
Данте почувствовал всю унизительность своего положения: он прячется в кустах, как разбойник, умирает от желания увидеть Эстеллу, совсем извёлся, а она гуляет с другим. Маркиз! Конечно, это человек её круга. А он, Данте, что он может ей предложить, кроме своей любви? У него нет ничего: ни денег, ни происхождения, ни семьи. Логично, что она выбрала того, богатого. Но почему же нельзя сказать это прямо, зачем же врать? Зачем было писать письмо, признаваться в любви? А он поверил, что его может кто-то полюбить. Так ему и надо, дураку! Нельзя верить людям! Он всегда в этом убеждается, но всё равно лезет на рожон.
Данте хотел уйти прочь, но – вот незадача – зацепился рукавом за куст. Пока выпутывался, окно в спальне Эстеллы открылось. Девушка, всё в том же алом наряде, вышла на балкон. Данте замер. Эстелла смотрела на него, но не видела – ночного гостя скрывали темнота и кусты акации. Данте ловил малейшее движение девушки. Прохладный ветерок раздувал её теперь уже распущенные волосы, и Данте едва не задыхался от любви, от ревности и обиды. По лицу потекли дурацкие слёзы, и юноша злился на себя. Он её любит, так безумно любит, а она променяла его на другого. Ну почему все люди такие предатели?
Наконец, Эстелла, скрылась в недрах комнаты. Окно захлопнулось. Данте резко поднялся на ноги, оторвав ветками часть рукава, перемахнул через забор и пустился бегом по дороге.
В мозгу набатом стучала мысль: Эстелла его больше не любит, не любит, она нашла себе другого: богатого, красивого и достойного. И она права. Зачем ей, дочке алькальда, такое ничтожество, как он? Только ему-то что делать со своей любовью?
Данте не заметил, как ноги сами принесли его к убежищу на берегу. Здесь, в этом месте он и познакомился с Эстеллой. Здесь же они впервые поцеловались. А теперь он её потерял, но без Эстеллы он не может жить и не хочет. Наверное, умереть – было бы лучшим выходом.
Река сегодня была неспокойная. Данте смотрел на неё, впав в оцепенение. Потом, не осознавая, что делает, он вошёл в воду и двинулся вперёд. Не надо было ему появляться на этот свет. Он никому не нужен, всю жизнь обречён мучиться. К чему такая жизнь? Давно надо было это сделать.
Данте остановился, когда вода дошла ему до подбородка. Если он сейчас здесь утонет, кому от этого будет хуже? Никому. Разве кто-то станет его оплакивать? Никто. Даже и не заметят.
Прикрыв глаза, Данте сделал ещё несколько шагов.
Раз.
Самоубийц хоронят вне кладбища. Прекрасно. Значит, его не будут отпевать в церкви.
Два.
Если выловят из реки. Лучше бы не выловили.
Три.
Даже магия не даёт счастья. Напротив, принесла ему сплошную беду.
Четыре.
Эстелла больше его не любит. Даже и не вспомнит о нём. Пусть будет счастлива со своим маркизом.
Пять.
Волны сомкнулись над головой юноши, увлекая его в объятия. Одинокая луна на небе светила ярко, будто горящий факел, едва касаясь краешком чёрной воды...
Комментарий к Глава 17. Ревнивцы и ревнивицы –
[1] Цвет Мов – розовато-лиловый.
[2] Салонные бальные танцы 18 века.
====== Глава 18. Магия крови ======
Набрав воздух в лёгкие, Данте погрузился с головой в воду. Почти ушёл на дно. Почти отключился. Но вдруг в мозгу что-то щёлкнуло. Он же оставил Янгус в номере гостиницы! Сейчас он утонет, а она умрёт там с голоду. Нет, он не может так поступить с Янгус! Самая верная его птица, его лучший друг, единственный. И ещё Алмаз. Его тоже нельзя бросать. Надо вернуться в «Маску» и выпустить животных на волю. Они ведь никогда его не предавали, в отличие от людей, и он, он не может обмануть их доверие.
Данте стремительно подался вверх. Голова была чугунная, он наглотался воды и ила, да и тяжёлые сапоги на ногах мешали. И почему он не снял их на берегу?
Высунув голову из воды, Данте вдохнул ночной, обжигающе холодный воздух и закашлялся. Выполз за берег, цепляясь за дно руками, и повалился на траву. Хотелось тупо, надрывно орать во всё горло. Эстелла его обманула, и ему так больно, что он не хочет жить. Но и умирать не хочет.
Сегодня на небе звёзд не было, только огромная луна едва не касалась головы. Если он умрёт, то больше не увидит небо, не увидит звёзды и луну, не оседлает Алмаза и не поскачет по просторным пампасам. Не станет ни воздуха, ни света, ни запаха травы, ни свободы – всех тех незначительных мелочей, из которых состояла его жизнь. Нет, он не хочет умирать в семнадцать лет! О чём он только думал, когда полез в воду? Правду говорят – любовь лишает разума. Надо идти в «Маску», выпустить Янгус полетать, порвать все эстеллины письма, запить снотворную настойку джином и отрубиться на двое суток. Проснётся и почувствует себя другим человеком. Плевать. Плевать на какую-то легкомысленную богачку! Эстелла его не сломает, пропади она пропадом! Он пойдёт во «Фламинго» и будет развлекаться до сдвига в мозгах, вырвет Эстеллу из сердца. Все женщины – вертихвостки, и правильно делает Клем, между любовью и разумом выбирая разум. Он прав во всём.
Данте встряхнулся, словно мокрый щенок, – струи воды полетели в стороны. Ночной холод продирал до костей. Какой он идиот, надо было хоть раздеться прежде, чем лезть в воду!
Данте определил: сейчас около пяти утра. Дрожа от озноба, он встал и огляделся. Оказалось, что вылез он на другой берег. Ориентироваться на местности Данте умел превосходно, но сейчас он был близок к обмороку. И юноша побрёл вдоль реки, опустив голову и пиная камушки и ракушки.
Рассвет шатром укрыл землю. Утреннее небо оттенком напомнило Данте персик. Он заметил вдали одинокий силуэт. Это была женщина – очень полная негритянка. Сидя на коленях, она вынимала разноцветное белье из корзины и полоскала его в реке, стуча камнем и посыпая песком.
Когда Данте приблизился, женщина подняла голову, вытирая пот со лба. Сердце юноши ёкнуло. Это оказалась Руфина. С минуту она зыркала на Данте широко раскрытыми глазами, потом вскрикнула, прижав пальцы к губам:
– Боже ж ты мой!
– Руфина... – Данте кинулся вперёд, зацепился ногой за ветку и кубарем свалился Руфине под ноги.
– Осторожней, чего ж ты творишь, ты ж ведь убьёшься! Мальчик мой, Данте, это ты! Не могу поверить! И откуда ты тута взялся? – Руфина, обхватив юношу за голову, прижала его к своей безразмерной груди.
– Р-руф-фина... – заскулил Данте, точно зверёк, которому отдавили хвост, – он был на грани нервного припадка.
