Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 99 страниц)
Роксана ухмыльнулась, рассматривая себя в зеркало, приделанное над каминной полкой. А что? Она ещё красива, могла бы выйти замуж и в третий раз. Если в скором времени избавится от дочерей, можно будет подумать и о себе. А если, благодаря Эстелле, Арсиеро не получит кресло рехидора, то какой с него прок? Возможно, она ещё встретит счастье, главное, чтобы никто не нарушил её планы. О, с каким удовольствием она бы опять овдовела!
Погружённая в такие мысли, Роксана поднялась наверх, унося с собой недопитую бутылку бренди.
Спустя энное количество часов, измученная Эстелла села на кровати. Свеча потихоньку превращалась в огарок. Скоро она погаснет, заключив девушку в объятия темноты. К еде, принесённой Роксаной, Эстелла не притронулась. Есть не хотелось, да и мало ли что мать туда насыпала.
– Данте... – позвала девушка пустоту. – Данте, любовь моя, что с тобой сделали? Где же ты, мой милый?
Вдруг она почувствовала, как что-то обожгло ей руку. Обручальное колечко, скрученное из волос Данте, мерцало. Девушка прижалась к нему губами – губы будто огнём опалило. Во рту остался солоноватый привкус.
Эстелла с ужасом увидела, что из кольца капает кровь.
– Данте! Данте! – Эстелла закричала, ощутив боль во всём теле. Скрутилась в комок и заскулила, как раненная собачка. Боль не уходила, и кровь продолжала литься из кольца. Эстелла не понимала что происходит, её знобило, трясло, как в лихорадке, и вся кожа будто покрылась пузырями. Эстелла тёрла кожу, убеждалась, что на ней ничего нет, но боль не отступала. Так прошло пару часов. Эстелле они показались вечностью. Наконец, боль утихла, хотя кольцо всё также кровоточило. Эстелла так обессилила, что не могла даже шевелиться. Затем она услышала шаги – кто-то топтался под дверью.
– Кто тут? – спросил глухой голос снаружи. – Отзовитесь, иль я решу, будто в доме призраки!
Эстелла узнала Либертад. Так она, Эстелла, в особняке? Но почему тогда остальные члены семьи не вызволят её отсюда?
Девушка кое-как сползла с кровати и добралась до двери. Сев у порога на пол, приложила ухо к замочной скважине.
– Либертад? Либертад, это ты?
– Кто это?
– Это я, Эстелла.
– Сеньорита Эстелла? – кажется, горничная обалдела, ибо голос её звучал как-то задушено. – Ох, ты, боже ж ты мой! Чего это вы там делаете? Я ведь решила, будто тут привидение.
– Нет, это я. Мама меня здесь заперла.
– Как это заперла? А мы думали... Точней, она сказала, что вы убёгли, ну, после того, как вас в отключке притащили со свадьбы сеньориты Сантаны.
– Нет, я здесь. Либертад, у тебя есть ключ?
– Нет.
– Либертад, миленькая, помоги мне! – взмолилась Эстелла. – Мне надо отсюда выбраться, мне надо узнать про Данте.
Служанка вздохнула.
– Ох, забудьте об этом, сеньорита. Его дело труба.
– Что ты говоришь?
– Так и есть, – зашептала Либертад скороговоркой. – Когда в такое дело влезает церковь, тут уж пиши пропала. Ваша мать даже епископа подключила. Конец вашему мальчику, не выберется он оттудова. Эти святоши хотят его убить.
Вместо ответа Эстелла закричала, царапая стену ногтями. До последнего она не верила россказням Роксаны, надеясь, что мать специально издевается, и на самом деле с Данте всё хорошо. Но слова Либертад буквально вырвали Эстелле сердце.
– Тише, не кричите! – уговаривала Либертад. – Я не знаю, где искать ключи, но думаю, лучше всего будет мне пойти да разбудить Эстебана, вашу бабушку, сеньора Арсиеро. Никто ж ведь не знает, что вы в доме. Ежели они узнают, что сеньора Роксана вас закрыла, ох, и скандал будет! Только не кричите. Погодите, я скоро ворочусь и приведу с собой кого-нибудь. Ждите меня, слышите?
– Угу...
Минут через двадцать за дверью эстеллиной каморки раздался шум. БРЯМС – замок отлетел в сторону. В проёме выросли: Либертад, заспанная и испуганная бабушка Берта в длинной ночнушке и белоснежном колпаке и дядя Эстебан, который держал в руке топор – именно им он и сломал дверь. Эстелла, скуля, лежала на полу в позе улитки.
– Вот она, я ж говорила, мне не приснилось, – сказала Либертад.
У бабушки и Эстебана челюсти отвисли.
– Эстелла, это как же понимать? Чего это такое? – всплеснув руками, Берта бросилась поднимать внучку с пола и снимать с её рук и ног верёвки.
– Она сказала мне через дверь, будто бы это сеньора Роксана её тут закрыла, – объяснила Либертад.
– Вот дрянь! – не сдержался Эстебан.
– Всегда знала, что эта женщина чудище, но чтоб настолько... Кажется, у девочки истерика, – Берта похлопала Эстеллу по щекам, приводя её в чувства. Но та, вся дрожа, никого не узнавала.
– Данте... Данте... – звала она надрывно.
– Это она такая сделалась, потому что я, дура, ляпнула про того мальчика, – сообщила Либертад виновато. – Она спросила, а я и сказала как есть, что, мол, труба ему. Я ж не знала, что такая реакция будет. До этого она была более-менее нормальной. Хоть говорила разборчиво.
Эстебан покачал головой .
– Что за проклятие в нашей семье? Почему мы все несчастны? – пробормотал он. – Вот и Эстелла влюбилась в того, в кого не следовало.
– Ежели вы имеете ввиду того человека, то он самый настоящий злой колдун! Про таких в детских сказках пишут! – воскликнула бабушка Берта. – Я ж там была, я всё видала. Из него искры сыпались, а потом он помахал руками над Луисом, и тот загорелся. А ещё тот человек бросил крест на пол прямо в церкви, не побоялся никого, даже падре Антонио. А потом начался пожар. Так страшно было! В общем, я даже рада, что так вышло. Туда ему и дорога! Скорей бы всё закончилось. Было б гораздо хуже, ежели б он однажды чего-нибудь сделал гадкое с моей девочкой. От такого человека можно всего ожидать. Колдовство – страшная штука. Ну ничего, как-никак она ещё молодая, вся жизнь впереди, поплачет да успокоится. Я на стороне здравого смысла. Я желаю внучке счастья, а с тем человеком её ждала бы беда. Погорюет чуток да выйдет замуж за Маурисио Рейеса. Прекрасный мужчина, умный, добрый, воспитанный, без всяких заскоков да извратов. А тот, другой, он её просто околдовал и всё. Может и опоил чем-то, кто ж знает? Не зря она в таком состоянии. Ну ничего, мы с этим справимся.
Эстебан, подняв Эстеллу на руки, понёс её наверх. Берта и Либертад молча шли следом. У обеих на лицах читалось облегчение.
Данте с трудом разомкнул веки. Увидел тусклый огонёк – то светился факел на стене напротив. Юноша не чувствовал ни рук, ни ног из-за кандалов и цепей на запястьях, щиколотках и шее, которыми он был прикован к стене.
Это безумие длилось уже два месяца: пару раз в неделю тюремный конвой выводил Данте из его темницы в другое помещение башни, что носило название «Камера раскаяния» и уходило под землю этажей на десять, и оставлял там наедине с очередной фантазией больного инквизиционного мозга.
Как-то (это напоминало кошмарный, бесконечный сон), его окунали головой в бочку с ледяной водой, заставляя задыхаться от недостатка кислорода. При экзекуции присутствовал и падре Антонио. Каждый раз, когда узника за волосы вытягивали из воды, священник, сладенько улыбаясь, вопрошал: не отрёкся ли Данте от ереси и не желает ли он встать на путь раскаяния. Данте испытывал только злобу от невозможности вырваться из оков и хватки тюремных надзирателей и надавать святоше пинков за его лицемерие. Отрекаться от своего Я он не собирался, поэтому просто молчал.
В другой раз его усадили на кресло с острыми шипами, которые вонзались в кожу при любом движении. Тюремщики нагревали железное кресло так, что шипы раскалялись до красна, и Данте чувствовал, как они вбуравливаются ему под кожу, расплавляя её, точно воск.
Иногда пытки продолжались по нескольку часов, иногда по нескольку дней. Падре Антонио являлся на каждую. Он надеялся сломать Данте, склонив его к вере, и даже обещал: если тот покорится, его не будут пытать и позже отпустят на свободу. Данте был непреклонен, и священник негодовал, потрясая крестом и уверяя, что даже в ад душу Данте не возьмут.
Но ни от одной, даже самой изощрённой пытки, Данте не испытывал сильной боли. Вот и сейчас, обездвиженный, обнажённый до пояса, он был прикован к стене, но ощущал только усталость. Зато в груди кипели досада и чувство унижения от того, что он находится в таком беспомощном состоянии.
Тюрьма не сломала Данте ни морально, ни физически, но, привыкший к свободе, он готов был на стены бросаться. Это стало худшей из пыток – не видеть ни краешка неба, ни солнечного лучика. Только духота и мрак, разгоняемый огарком свечи. А ещё здоровенные крысы и вместо еды омерзительная баланда – каша из прогоркшей крупы, испорченных овощей или бобов, кусок чёрствого хлеба и вода. Данте не был избалован и придирчив к еде, но, с детства живущий полукочевой жизнью, питавшийся ароматными фруктами с деревьев и свежей речной рыбой, он никогда не испытывал голода и первые дни в тюрьме не мог есть вообще. Пока не осознал: так он не протянет и недели. Если он не будет есть, он умрёт, и тогда враги его восторжествуют. И Данте всякий раз насильно впихивал в себя тюремные «лакомства». Это позволяло находиться в здравом уме и стоять на ногах ровно.
Хуже дело обстояло с крысами. Данте думал: в тот момент, когда он убил крысу, что подбросила Пия, он избавился от своей фобии навсегда. Как бы не так! В первые дни местные крысы едва не довели его до помешательства. Они не кусали (видимо, уже привыкли к соседству людей), но подходили близко и нюхали Данте, дёргая носами. И у бедного узника аж уши закладывало. Он вжимался спиной в каменную стену, притворяясь египетской мумией. Обычно крысы оставляли его в покое, но жить в страхе сутками было невыносимо. Поэтому однажды Данте решил всех крыс в камере (он насчитал их пять) убить. Но оружия у него не было, а из столовых приборов конвоиры выдавали только деревянную ложку. Единственный вариант был – убить крыс с помощью магии.
Данте зажмурился и, направив руки на крыс, представил, как они все падают и умирают. Из пальцев его заструились красные лучи. Но, то ли лучи эти были слабы, то ли для магического убийства требовалось что-то ещё, крысы только напугались света и разбежались по углам. Но Данте вошёл в азарт. Пораскинув мозгами, он придумал крыс спалить. Наколдовал на ладони огонь. Представил, как огонь этот превращается в шар. Пылающий шар всё разрастался и разрастался. ЧПОК! Данте прицелился и метнул его прямо в крыс. Их шерсть тут же вспыхнула. Завоняло палёным. Через десять минут все крысы превратились в кучку пепла. Это была та победа, которая заставила Данте воспрянуть духом.
Но, хотя Данте и старался не унывать, гнетущая тоска подспудно грызла его. Он думал об Эстелле. Беспрерывно, день за днём, ночь за ночью, каждую минуту. Где же его девочка? Что с ней сделали?
Данте мало что помнил из произошедшего в церкви. Кусок памяти будто стёрли. Вот они с Эстеллой стояли у входа, и он видел над головой жениха чёрную розу. Вскоре подъехала семья Эстеллы, мать угрожала, Арсиеро не мог поставить свою жену на место, а бабушка Берта произвела приятное впечатление на Данте. Позже они с Эстеллой зашли в церковь и ему стало плохо. И дальше – полный провал. Туман рассеялся, когда он очнулся в кольце из разъярённой толпы и четырёх жандармов. Все лица смешивались в одну массу, перед глазами плясали цветные круги, и единственное, что врезалось в память чётко – это безумное лицо Эстеллы, которая, прорываясь сквозь толпу, тянула к нему руки. И опять провал.
Что же с Эстеллой? Неужто и её где-то мучают? От мысли об этом Данте хотелось кричать. Он бы жизнь отдал за эту девушку, он бы позволил содрать с себя всю кожу, только бы её не трогали.
А накануне произошло и вовсе нечто странное. Он был прикован к стене уже вторые сутки, а вчера тюремщику ещё вздумалось избить его хлыстом так, что и тело, и лицо покрылись кровавыми рубцами. Если бы после ухода стража, раны магическим образом не затянулись сами, юноша уже давно бы истёк кровью. Но главным было не это. Колечко, скрученное из эстеллиных волос, пульсировало на пальце, будто забирало всю боль в себя, и во время экзекуции Данте ни разу не вскрикнул. Из кольца лились солёные капельки и, попадая Данте на кожу, они останавливали кровь. Данте вспомнил слова Тибурона: они с Эстеллой будут чувствовать друг друга при помощи этих колец. Значит, его девочке тоже было плохо. Данте мысленно просил её успокоиться, но кольцо источало слёзы до тех пор, пока тюремщик не прекратил размахивать хлыстом.
Когда он окажется в камере, надо изучить свойства кольца. А вдруг удастся связаться с Эстеллой? Хорошо было бы увидеть её хоть краем глаза, пусть и в последний раз. Он запомнит каждую её черточку, унесёт с собой в могилу память о ней...
Когда месяц назад падре Антонио объявил Данте, что раз он не желает стать богопослушным, его ждёт смертная казнь, юноша воспринял это спокойно. В глубине души он всегда знал, что этим всё и закончится. Наверное, он родился не в то время и не в том месте. Магов все боятся, его никогда не примут в этом обществе, зацикленном на предрассудках и страхах. Он с самого рождения жил, как в аду. Может, смерть станет выходом из этого тупика? Когда-то он даже пытался умереть. Похоже, мечта сбылась.
Единственным светлым пятном в его жизни была Эстелла. Эстелла... При мысли о ней у Данте сдавило грудь. Бедная девочка, ей будет тяжело это принять. И что её ждёт после того, как он оставит этот мир навсегда? Наверняка её выдадут замуж за какого-нибудь богача. Хорошо бы ей повезло с новым мужем.
Данте, закрыв глаза, усмехнулся про себя. Раньше он и мысли не допускал о том, что его Эсте будет с другим мужчиной, сейчас в нём ревность и не шевелится. К чему эти глупости? Он ведь не хочет, чтобы она всю жизнь лила слёзы на его могиле, носила траур или загубила свою юность и красоту в каком-нибудь монастыре. Нет, не хочет. Да, им двоим будет больно расстаться, когда они, наконец, обрели счастье, но пройдёт время, слёзы Эстеллы высохнут и она посмотрит на всё другими глазами. Снова станет улыбаться, радоваться жизни. Нет, он не хочет обрекать её на муки и мечты о том, чего уже никогда не будет. А он... он умрёт. Если правду говорит падре, что существует где-то загробная жизнь, значит, он ещё увидит свою Эсте оттуда, красивую, весёлую, с сияющими глазами. Вообще-то Данте не верил в существование бога, ада, рая и прочих глупостей, но иногда допускал: есть место, куда после смерти физической попадает душа. И ведь он маг! Интересно, волшебники умирают так же, как обычные люди? А вдруг, нет? Вдруг он и вправду попадёт в какой-то иной мир!
Скрипнул засов. Вошли два стражника – один напоминал большой шкаф на коротких ножках, второй, с длиннющей шеей, был похож на жирафа. Они приблизились к Данте и отстегнули оковы от стены. Данте не чувствовал ног, поэтому, когда тело потеряло опору, он рухнул на грязный пол. Его схватили под руки и потащили по узкому тоннелю, в конце которого виднелась кривая лесенка, уходящая отвесно вверх.
Ноги были ватные, к тому же идти Данте мешали тяжёлые цепи. Карабкаться по лестнице пришлось долго. Тюремщики грубо пихали Данте вперёд. Он про себя считал ступеньки, проделывая это при каждом спуске или подъёме сюда, дабы не сойти с ума, остаться в здравом рассудке до последнего. Он не позволит этим нелюдям себя сломать! Он не виноват, что магия его не совместима с религией. И он не виноват в том, что он колдун. Он таким родился, и он пойдёт на смерть с высоко поднятой головой. Никто не увидит страха или покорности в его глазах. Пусть они все подавятся своим ядом, твари.
В этот раз ступеней Данте насчитал пять тысяч семьдесят четыре – на три больше, чем пару дней назад. Всё время выходит по-разному. Немудрено, попробуй посчитать их в почти кромешной темноте.
Наконец, Данте втолкнули в его темницу. Он упал на кучу соломы в углу. Когда стражники закрывали дверь, к ним подошёл ещё один – безразмерно толстый, с гнилыми зубами.
– Там к этому опять падре Антонио.
– Ну чего ему всё неймётся то? – проворчал конвоир-шкаф.
– Дотошный, хочет обратить в веру поганого колдуна, – забасил толстяк.
Все трое заржали.
– Эй, ты, – окликнул Данте толстый. – К тебе падре Антонио.
Сжимая зубы, Данте выдавил:
– Пусть катится к чёрту!
– Ишь какой, всё характер кажет! Ну-ну, поглядим, чего с ним будет дальше, – в голосе новоприбывшего конвоира звучало ехидство. – Падре Антонио-то не просто так пришёл. Слышь, ты, ведьмак, святой отец говорит, казнь твоя через три дня. Он тя окрестить хочет, чтоб душенька твоя чародейская в мир иной отошла спокойной.
– Пошёл он к чёрту! – повторил Данте. – Если вы его сюда впустите, я плюну ему в его лживую физиономию, так и знайте!
– Ты чего ж помереть некрещёным хошь? – ухмыльнулся жирафоподобный тюремщик.
– Это моё дело!
– И правда, мы чего тут уговаривать его должны чё ли? Вот ещё! – хмыкнул шкаф. – Хоть крещённого, хоть некрещёного, всё равно его похоронят за кладбищем, где хоронят колдунов, еретиков да самоубийц, и то не сразу. Чай поди, падре ещё прикажет провести трупик по городу в назидание остальным.
– Это уж точно! – согласился толстяк. – Помнится, пару годков назад падре велел так сделать с этим, как его... Эскивель, Армандо Эскивель по кличке Непобедимый, который прирезал семь человек, включая свою мать и жену. Его вздёрнули на виселице, а после возили труп по улицам ещё целый день, и потом прицепили на городские ворота, чтоб все полюбовались. Падре наш знаток своего дела, что и говорить.
Тюремщики заржали в голос и все втроём ушли, оставив Данте одного.
Через три дня. Через три дня его муки закончатся. Тем лучше. Данте не испытывал ужаса или горечи, давно ожидая развязки, и удивлялся, почему они так тянут. Видимо, хотели его подольше помучить. Но он так и не попрощался с Эстеллой. Данте уже не мечтал о том, чтобы обнять её или поцеловать. Хотя бы увидеть, пусть издалека. Он унесёт её милый образ с собой, куда бы он не отправился. Конечно, это не значит, что сейчас он её забыл. Отнюдь. Жаль, у него нет бумаги и пера, он мог бы нарисовать её портрет, даже не видя девушку. Он помнит каждую её чёрточку. Когда-то он неплохо рисовал на песке и на воде. С помощью колдовства, правда, но ведь это могло бы и на бумаге получиться.
Данте ощутил как вибрирует обручальное кольцо. Сейчас оно не плакало, как вчера, но искрилось. Данте вгляделся в него.
«Эсте, Эсте, родная моя, где ты?» – мысленно вопросил он, прижимаясь к колечку щекой. Кольцо осветилось ярче.
– Эсте... Эсте... – позвал он вслух.
Из колечка вновь закапали слёзы. Ясно, она плачет. Данте поцеловал кольцо, представляя, как ласкает Эстеллу, как вытирает ей слёзы, как баюкает её и сжимает в объятиях.
– Успокойся, слышишь меня, Эсте? Не плачь, всё будет хорошо...
По губам разлилось тепло. Чувство было странное – точно девушка ответила на поцелуй. Кожу, там, где были татуировки, закололо иголочками, и Данте услышал тихий голос, голос прямо из кольца:
– Данте... Данте... вернись ко мне... я люблю тебя...
– И я люблю, – шепнул Данте.
Эстелла лежала на кровати в своей девичьей спаленке, находясь в состоянии, близком к сумасшествию. Плакала и плакала от страха, боли и тоски по Данте. В груди её будто вырос здоровенный мыльный пузырь. Он всё надувался и надувался, давил на лёгкие, после чего лопался, выливаясь в новый поток безудержных слёз. Она сейчас умрёт, просто возьмёт и умрёт, она не выдержит. Колечко больше не кровоточило, лишь чуть-чуть вибрировало, зато рука онемела, как бывает, когда сильно ударишься. Эстелла была убеждена: Данте сейчас плохо.
Так прошло много часов, пока вдруг кольцо не заискрилось, и Эстелла услышала едва различимый шёпот, будто назойливая муха жужжала ей в ушко: «Эсте... Эсте...».
– Данте, – ответила она, – ты мне нужен. Я не могу без тебя... Вернись ко мне!
«Успокойся, не плачь, Эсте... Всё будет хорошо...».
– Я люблю тебя...
– И я люблю...
Она и вправду слышит голос Данте или это признаки безумия? Но ведь кольцо волшебное! Тот маг, что обвенчал их с Данте, говорил: кольца помогут им всегда найти друг друга.
Эстелла прижалась к кольцу губами, и по телу её побежала дрожь – она точно вкусила губы Данте. Обе татуировки (на плече и на пояснице) вспыхнули, разливая тепло по венам девушки.
– Данте, Данте, – Эстелла задыхалась. Значит, он живой!
Эстелла, как наяву, ощущала присутствие Данте, его поцелуи и объятия, и прикосновения его нежных пальцев. Она впала в какое-то блаженное оцепенение, пока идиллию не разрушили крики диких носорогов в людских обличьях:
– Да я тебя убью, старая дура! – вопила Роксана где-то поблизости (вероятно, в коридоре или на лестнице).
– Это я тебя убью, маньячка! – не осталась в долгу Берта. – Запереть родную дочь в каком-то хлеву!
– Заткнись, карга! – напускную интеллигентность Роксаны как корова слизала. – Это моя дочь! Я её родила и она моя собственность, поэтому я буду делать с ней всё, что мне вздумается. Она обязана мне подчиняться!
– А я обязана упечь тебя в тюрьму! Давно надо было это сделать!
– А ну-ка прекратите! – раздался голос Арсиеро. – Уймитесь, что вы как на базаре? Давайте поговорим спокойно.
– Не буду я говорить с ней спокойно! Черепушку ей раскроить давно пора, и то мало! – кричала Берта.
– Мама, успокойтесь, – это был Эстебан. – Сегодня утром я ходил к адвокату. Мы лишим эту женщину материнских полномочий, и я стану опекуном девочек. У нас есть все основания для этого.
– Ну-ну, попробуйте! – Роксана ни капли не испугалась.
– Дорогая, вы в последнее время ведёте себя немыслимо, – сказал Арсиеро. – Вы перешли всякие границы. Как же можно было запереть девочку так надолго?
– Потому что, если её не запереть, она пойдёт кувыркаться с первым встречным! – не умолкала Роксана. – Мне не нужна шлюха в доме!
– Прекратите так называть Эстеллу! – теперь завопил и Эстебан. – На себя бы посмотрели! Вы думаете, тут все дураки и никто не знает, как вы изменяли моему брату? Бегали по ночам и возвращались под утро!
– Вот именно! – подтвердила Берта.
– Ну это уж слишком! Я понимаю, вы злитесь, но зачем же оскорблять мою жену? – возмутился Арсиеро. – Конечно, она перегнула палку, но отнимать у неё дочь, говорить, что она дурная женщина... Как так можно?
– Да бросьте вы, Арсиеро, – в голосе Роксаны звучали нотки превосходства. – Ничего они не сделают. Процесс лишения родительских прав долог, а скоро из Лондона вернётся Маурисио Рейес. Как только это произойдёт, состоится его свадьба с этой несчастной, и она покинет этот дом навсегда.
– Эстелла не может выйти замуж! – запротестовал Эстебан. – Она замужем за этим мальчиком, который сейчас в тюрьме.
– Ох, не волнуйтесь, Эстебан, ровно через три дня она станет вдовой. Только что посыльный принёс мне известие от падре Антонио. Казнь этого мерзавца состоится в ближайшую пятницу. Это будет самый великий день в моей жизни! День, который расставит всё на свои места, избавит нас от нежелательных членов семьи и заткнёт рты всем сплетникам. Пусть эта потаскушка оплакивает своего нищего принца, а я, тем временем, начну подготовку к свадьбе. И обязательно пойду в пятницу на площадь, дабы насладиться великолепным зрелищем. Такой спектакль пропустить нельзя!
– Ты, злобная идиотка! – выкрикнула Берта.
– Заткнись, старуха!
– Но Эстелла всё равно не может выйти замуж сразу после смерти предыдущего мужа, – не утихал Эстебан. – А как же траур? Это как минимум года два...
– Эстебан прав, – сказал Арсиеро.
– Минуточку, а кто кроме нас знает, что она вдова и должна носить траур? – спокойно отозвалась Роксана. – Где была эта свадьба? Да и была ли она? Я лично её не видела. Так что никаких трауров! Наденет и белое платье, и фату, будто она девственница, и только пусть попробует не убедить в этом маркиза Рейеса. Если он вернёт её обратно, как падшую женщину, я прижгу ей физиономию раскалённой кочергой, так и знайте!
Тут все умолкли – прозвонил колокольчик у входной двери.
Через три дня... Через три дня Данте умрёт. Нет, не может этого быть! Она должна хотя бы его увидеть. Надо как-то убежать из дома и проникнуть в тюрьму!
Эстелла скатилась с кровати, бросилась к комоду и стала там шарить. Найдя расчёску, кое-как пригладила ею волосы. Надела первое попавшееся платье – бледно-голубое с синими цветочками. Пока искала туфли, зацепила рукой деревянный сундучок. Он упал, высыпав своё содержимое на ковёр.
Эстелла, чертыхаясь, начала запихивать побрякушки обратно в сундучок. Тут были нитки, шпильки, декоративные булавки, пудреницы, маникюрные ножнички и прочий хлам. Схватив серебряное зеркальце с ручкой, инкрустированной изумрудами, она тотчас выронила его – оно обожгло ладонь. Эстелла внимательно уставилась на зеркало – из него шёл лёгкий дымок. Откуда это зеркало? Она не помнит, чтобы покупала его. Оно волшебное? А вдруг оно ей поможет? Ведь она не боится магии! Никогда не боялась и сейчас не испугается. Обкрутив горячую ручку подолом, Эстелла открыла крышку зеркала и вместо отражения увидела на его поверхности надпись: «Время пришло».
Комментарий к Глава 38. Магическая связь –
[1] Рехидор – то же, что и губернатор. Стоит над алькальдом (который по сути мэр) и управляет им. А рехидором управляет Совет Кабильдо, состоящий из членов знатных семей.
====== Глава 39. Надежда умирает последней ======
Эстелла разглядывала надпись на зеркале, не понимая, что она означает. Надпись не исчезла, пока Эстелла не коснулась её пальцем. Изображение в зеркале закружилось. Хотя Эстелле было страшно, она уговаривала себя не паниковать: это волшебство, она не должна его бояться, тем более она до безумия любила и любит мага.
На поверхность зеркала выплыла другая надпись:
«Наконец-то. Я жду тебя уже несколько дней».
– Кто ты? – вполголоса спросила Эстелла.
«Я друг. Ты меня не помнишь сейчас. Вспомнишь через три месяца. Я хочу помочь».
– Помочь в чём?
«Однажды ситуация вышла из-под контроля. Это была и моя вина. Гнев затмил мой разум. Но нам с тобой удалось повернуть время вспять. Сейчас – последний шанс. Другого не будет».
– Я ничего не понимаю... – растерялась Эстелла.
«Не пытайся ничего понять, просто поверь мне. Ты же хочешь спасти Данте?».
– Конечно хочу! – пылко сказала Эстелла. – Значит, ты от Данте?
«Можно сказать и так. Ты ведь знаешь, что он попал в беду? И только ты способна изменить ход событий. Лишь один раз, в нужном месте и в нужное время».
– Что я должна делать?
«Надо сварить волшебное зелье».
– Зелье? – Эстелла похлопала ресницами. – Но... к-к-какое зелье?
– Эликсир Силы.
– Но... я не умею варить ни зелья, ни эликсиры! – Эстелла ощутила острый приступ паники. – Я ведь не волшебница! И даже не аптекарь! Я и готовить толком не умею!
«Для того, чтобы сварить его, не надо быть волшебницей. В тебе есть всё, что нужно. Главное – любовь, что горит в твоём сердце. Чары Любви живут в твоей крови. Поэтому только ты можешь приготовить это зелье как положено. Если его будет варить любой другой человек, даже самый искусный чародей, зелье не подействует».
Из зеркала пошёл дымок, и ручка его вновь нагрелась.
«Открой зеркало с обратной стороны».
Эстелла, перевернув зеркало, нашла защёлку и нажала на неё ногтем. Один из изумрудов выскочил из оправы. Крышка открылась. Внутри лежал свёрнутый в трубочку малюсенький пергамент. Это был рецепт зелья: тридцать два компонента, включая человеческую кровь и волосы, и ещё какие-то странные названия ингредиентов; некоторые из них были написаны на латыни. Да она в жизни его не сварит!
Эстелла развернула зеркало.
– Послушай, но я это не сварю, – сказала она. – Это очень сложное зелье. И я даже не знаю, где искать все эти ингредиенты.
«Послушай ты, – писало зеркало. – Я полагал, что ты любишь Данте. Так докажи! Это единственный шанс спасти ему жизнь. Либо ты сваришь зелье, либо через три дня твой Данте умрёт, и никто: ни я, ни магия, ни даже сам Дьявол не поможет ему. Магия не умеет воскрешать мёртвых. Она в силах спасти только живого человека. Все ингредиенты и травы продаются в аптеке. Кровь и волосы использовать только свои, иначе ничего не выйдет. Ты должна сварить зелье и отдать его Данте. Ты меня поняла?».
Эстелла представила себе страшную картину: Данте весь в крови умирает у неё на руках. Глотая слёзы, она поспешно закивала:
– Да... да... я это сделаю! Я сварю это зелье!
«Все дальнейшие инструкции в рецепте. Будь крайне внимательна. Если ты что-то напутаешь, эликсир не подействует, и ничего исправить будет НЕЛЬЗЯ. Судьба даёт вам шанс, но он последний».
– Да, да, я всё поняла! – у Эстеллы зуб на зуб не попадал от страха. Если она что-то сделает неправильно, она погубит Данте. Она и так виновата в том, что потащила его на свадьбу Сантаны и не остановила жандармов.
«Торопись. У тебя всего три дня, – продолжило зеркало. – Когда зелье будет готово, дай мне знать».
– Как?
«Достань зеркало и прикоснись к стеклу».
Надпись повертелась и исчезла. Теперь Эстелла увидела своё заплаканное, похудевшее лицо, круги под глазами и встрёпанные волосы. На кого она похожа! Да уж, два месяца заточения в четырёх стенах не прошли для неё даром.
После того, как Либертад помогла ей выбраться из импровизированной тюрьмы, придуманной Роксаной, Эстелла с матерью не сталкивалась. Та всячески её игнорировала, но утомлённая скандалами с Бертой и Эстебаном, позволила дочери перемещаться по дому. Но запретила выходить на улицу и лишила карманных денег, кои обычно выдавались Эстелле на покупку нарядов и разных мелочей в виде шпилек, булавок, зонтиков, перчаток и носовых платочков с вышитыми на них птицами. Эстеллу угнетало лишь то, что она не с Данте. В деньгах она никогда не нуждалась – в доме было всё, что душе угодно. Да и нарядов у неё столько, что они не вмещаются в огромный дубовый шкаф, поэтому часть их хранится в сундуках и чемоданах. Так что отсутствие наличных денег не стало поводом для её огорчения. До нынешнего дня. За ингредиентами для зелья надо идти в аптеку. Если судить по их названиям, все они редкие и наверняка дорогие. А денег у неё нет.
Эстелла вчиталась в рецепт: лягушачья кожа, пчелиный воск, медовая вода, красный перец, лепестки чёрной розы, надкрылья жуков-скарабеев, сушёные богомолы, лапки тарантулов, семена кроличьего дерева, полынь, корни одуванчиков, орхидея-призрак, лепестки космеи... Аптекарь наверняка примет её за сумасшедшую или за ведьму. Но медлить было нельзя, и перед Эстеллой встали два глобальных вопроса: как достать деньги и как выйти из дома незамеченной.
Эстелла спустилась вниз, дабы посоветоваться с Либертад. Но какого же было её удивление, когда, заглянув в кухню, она, помимо горничной, обнаружила там Амарилис – тётку Сантаны. Стоя к Эстелле спиной, женщины о чём-то шушукались. Но, заметив девушку, умолкли. Амарилис была сконфужена, а Либертад быстро сунула руки в карман передника – что-то спрятала.
