Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 90 (всего у книги 99 страниц)
– Но... как это? Ведь волшебства не бывает, это всё сказки, – похлопал глазами Ламберто.
– Нет, дорогой мой братик, ты ошибаешься. Волшебство существует, это не сказки. И в твоей семье, могу тебя уверить, это не единичный случай, – ухмыльнулась она. – В твоём роду уже был маг. Твой дедушка Ландольфо, слышал о таком?
– Ну да, слышал, – кивнул Ламберто. – Мне отец о нём рассказывал. Это тот, у которого крыша поехала?
– Именно! Он был колдуном. Сильным колдуном и очень талантливым. Он изобретал зелья, писал магические книги. А способности к колдовству передаются по наследству. Они передались и Данте. Ты разве не знаешь, что твой сын тоже колдун?
Ламберто сглотнул. Он не верил своим ушам и глазам, и Клариса рассудила, что ему нужно время, дабы переварить информацию.
Они вышли с кладбища и остановились у ограды. Ламберто пытался убедить Кларису поехать в замок Рейес, где все собирались после похорон. Клариса упиралась – как и Данте, она не выносила толпу и внимание к себе. Но когда она уже вознамерилась распрощаться с Ламберто, взгляд её упал на симпатичного мужчину, что стоял неподалёку у экипажа. Он разговаривал о чём-то с Данте, Эстеллой и Сантаной, что тоже пришла на похороны.
Ламберто настойчиво внушал Кларисе, что она не может игнорировать свою семью и не должна обижаться на них, ведь они не знали о её существовании, иначе непременно нашли бы её.
– А что это за человек? – рассеяно спросила Клариса, указывая на незнакомца.
– Понятия не имею, – вздёрнул Ламберто брови. – Ну так что, поедем в замок? У нас будет семейный обед. Дело в том, что в таком составе мы соберёмся теперь нескоро. Я убедил Данте поехать со мной в Байрес, правда, у него всё время меняется настроение, он непредсказуем и может отмочить всё, что угодно, но...
– Уж я-то это знаю, – громко расхохоталась Клариса. – Он невыносим.
– Но он согласился поехать со мной, и я не могу упускать шанс забрать сына домой, пока он не передумал. И я хочу, чтобы ты тоже поехала с нами. Ведь ты моя сестра, Клаудия, ты имеешь право жить в нашем семейном гнезде.
– Ну нет, – фыркнула Клариса. – Только этого мне не хватало! Я не хочу никуда ехать, по крайней мере сейчас. Кстати, прекрати называть меня Клаудией, я ненавижу это имя! Называй меня Кларисой.
В этот момент мужчина, на которого пялилась Клариса, обернулся. У него были прозрачно-голубые глаза и чуть седоватые волосы. Это оказался Гаспар. Поймав заинтересованный взгляд, он приветливо Кларисе улыбнулся.
– Но на обед, я, пожалуй, останусь, – решила Клариса, когда Гаспар вместе с Данте и Эстеллой загрузился в экипаж. – Едем, дорогой мой братец!
====== Глава 48. Будни простых аристократов ======
Сидя в экипаже, Эстелла пялилась в окно. В небесах, меняя форму и кружась, плыли пушистые облака. Мимо проносились то редкие кипарисы, то хлебные деревья, то заросли акаций и мимоз. Эстелла, Данте, Лусиано и Ламберто покидали Ферре де Кастильо. Возможно, навсегда. Больше ничто не держит Эстеллу в этом городе. Буэнос-Айрес всегда манил её огнями, широкими проспектами и яркой светской жизнью, в Ферре де Кастильо же она возвращалась ради Данте. Теперь Данте, сидя напротив, стрелял в неё глазами, но Эстелла делала вид, что не замечает его, ибо рядом находились два цензора: дедушка и дядя.
Бесспорно, Ламберто был лояльнее, чем его отец – консерватор до мозга костей. Вчера, после семейного обеда, дедушка Лусиано взорвал Эстелле мозг. Ламберто накануне пообещал, что займётся её бракоразводным процессом с Маурисио, но Лусиано категорично этому воспротивился.
– Разведённая женщина в нашей семье! Да не бывать этому! Только через мой труп! – вопил герцог, обычно флегматичный, на сей раз он был взбешён. – Я второй советник вице-короля! Я аристократ! У нашей семьи безупречная репутация, а вы хотите её запятнать? Не понимаю, как можно желать развестись с Маурисио Рейесом?! Да любая женщина мечтает о таком муже: умен, воспитан, богат, знатен. Что вам ещё надо? Вы не цените то, что имеете! Роксана ничему вас не научила, у вас такая же дурная голова, как и у вашей матери!
Эстелла упрямо доказывала, что её брак с Маурисио не совсем действителен. Ламберто был на её стороне: у женщины не может быть двух мужей одновременно, и все последующие браки легко расторгнуть, главное, чтобы первый брак был заключен как положено. Тут-то и возник камень преткновения, ибо Эстелла вынуждена была рассказать, что они с Данте не венчались в церкви.
– Да вы с ума сошли, Эстелла! – вознегодовал дедушка Лусиано. – Если бы вы обвенчались, ещё можно было бы аннулировать второй брак, избежав формулировки «развод», но вы хотите настаивать в суде на законности языческого брака? Да нас поднимут на смех, а потом самих отдадут под суд!
– Эстелла, – закивал Ламберто, – тут я вынужден согласиться с отцом. Действительным считается лишь брак, заключённый в церкви. К сожалению, реалии таковы, что религия тесно переплетается с политикой и законодательством, и игнорировать церковные постулаты мы не вправе. Если в суде выяснится, что ваш с Данте брак заключён по языческому обряду, мы не только проиграем процесс, но ещё и подвергнемся обвинениям в ереси. А мы с Его Сиятельством занимаем слишком высокие должности при дворе, чтобы втягивать нашу семью в такой скандал. Да и, честно говоря, с епископом я связываться не хочу, это тот ещё жучара. Так что, Эстелла, вам придётся смириться. Маурисио Рейес останется вашим мужем.
Эстелла этого не ожидала, уверенная, что их брак с Данте абсолютно законен.
– Но неужели ничего нельзя сделать? – всхлипнула она жалобно. – Я не могу, не хочу жить с Маурисио. Я его не люблю, я люблю Данте! А Маурисио... он, он чудовище.
– В этом случае только развод, – вздохнул Ламберто. – Но развод – это головная боль, Эстелла, и это такой длительный и скандальный процесс, что если его начать, можно об этом пожалеть.
– И это страшный позор, – добавил Лусиано.
– Ну а если доказать, что Маурисио надо мной издевается? – не унималась Эстелла.
– Даже если вы найдёте аргументы и доказательства, не думаю, что Маурисио промолчит в ответ. Он наверняка встречно обвинит вас в прелюбодеянии.
– Ну и что? Пусть обвиняет! Я тоже могу порассказать кое-что! – топнула Эстелла каблучком.
– Ох, Эстелла, в вас ещё играет юность, – покачал головой Ламберто. – Вы многого не понимаете и из-за своей инфантильности понять не хотите. Когда инициатор развода мужчина и у него на то веская причина – поймал супругу на измене или она бесплодна, или умалишённая, если он сможет что-то доказать, то получит развод. Хотя и отвернёт от себя наше закостенелое общество. Но если инициатива развода исходит от женщины, это очень, очень сложно. Это почти невозможно. Во-первых, всё законодательство составлялось мужчинами и для мужчин. Во-вторых, рукоприкладство мужа в отношении жены – это не преступление, нет закона, по которому его можно остановить. И, в-третьих, если Маурисио заявит в суде, что поднял на вас руку из-за измены, вы угодите в башню за прелюбодеяние.
– В общем, – подытожил Лусиано, – всё останется на своих местах. Никаких разводов и судилищ мы устраивать не будем. Вы маркиза Рейес и будете ею до конца вашей жизни или жизни вашего супруга. И запомните, Эстелла, вы должны вести себя, как подобает замужней даме, – никаких безумных выходок. А относительно Данте, – герцог обернулся к Ламберто, – маркиз, ему надо дать нашу фамилию.
– Я уже говорил с ним об этом, – Ламберто погладил тонкую бородку двумя пальцами. – Но он не хочет, он невероятно упрям.
– Надо непременно его убедить. А что касается ваших взаимоотношений, – Лусиано глянул зарёванной Эстелле в глаза, – о них придётся забыть. После того, как Данте станет Фонтанарес де Арнау, для всех вы будете кузеном и кузиной. В Байресе никто не знает об истинном происхождении Роксаны, и пусть это останется тайной. Были бы вы не замужем, это другое дело. Но нынче ваши отношения с Данте невозможны. Репутация нашей семьи выше всего, поймите и примите этот факт, Эстелла.
Эстелла, хоть и прорыдала всю ночь, но ещё надеялась: когда они приедут в Байрес и Данте адаптируется в доме, дедушка и дядя смягчатся, увидев, как они оба страдают. Путь предстоял долгий – два дня с остановками для смены лошадей и кучера, и Эстелла не знала как выдержать его, не выдав своих чувств. Ещё с момента похорон Данте бросал на неё страстно-ласковые взгляды. Эстеллу они и сводили с ума, и причиняли ей боль.
Клариса в Буэнос-Айрес так и не поехала – прошедший накануне семейный обед, хоть и расставил все точки над «и», но не уломал ни Кларису, ни Данте быть к родственникам снисходительнее. Да и ещё одной причиной, по которой Клариса осталась в Ферре де Кастильо, неожиданно стал Гаспар. Эстелла не понимала, чем этот бесхребетный тюфяк заинтересовал самодостаточную Кларису. А, может, дело в чём-то другом? Мало ли что у Кларисы на уме. Но вчера Гаспар полдня оказывал Кларисе знаки внимания и отвлёкся лишь раз, поведав Эстелле о её родном отце Рубене де Фьабле, с которым когда-то они были дружны. Рассказал и о любви Рубена и её матери. Подробностей Эстелла не знала, поэтому слушала Гаспара, затаив дыхание. Кто бы мог подумать, что холодная, как льды Антарктики, Роксана в восемнадцать лет натуру имела страстную. Полюбив Рубена, она писала ему пылкие записки на адрес Гаспара.
– А зачем он выдавал себя за вас и обманывал маму? – спросила Эстелла.
– Он хотел произвести на неё впечатление, – ответил Гаспар печально. – Кто-то вбил Рубену в голову, что женщин привлекают мужчины в военной форме. Вот он и назвался карабинером, чтоб выглядеть в глазах Роксаны эдаким отважным кабальеро. На самом деле он даже верхом не ездил.
– Он был таким трусом? – разочарованно воскликнула Эстелла.
– Нет, Рубен не был трусом, но больше всего он любил себя, комфорт и благополучие, вплоть до того, что, испачкав туфли, готов был истерить из-за этого несколько часов. Какие уж тут лошади? Он боялся выглядеть небезупречным. Хотел быть совершенством во всём и не желал браться за что-то, не будучи уверенным, что сделает это идеально. А в глазах женщин он хотел представать героем.
Эстелла недовольно поморщилась, вспомнив, как однажды Данте спас её от разбойников. А ещё он защищал её, когда Маурисио вздумал их пытать. Данте готов был умереть за неё. Он настоящий герой, а её отец... Это большой вопрос. Можно сколь угодно притворяться, но стоит попасть в ситуацию, где надо проявить геройство, так «герой» мигом и сдуется.
В конце беседы Гаспар подарил Эстелле портрет её отца. Разглядывая его, Эстелла сочла: Рубен был очень красив, один из самых красивых мужчин, что она когда-либо видела, не считая Данте. Не зря Роксана так влюбилась – молодые девушки нередко очаровываются красавчиками. Эстелла не хотела верить, что её отец был мерзавцем, но всё указывало на то, что Рубен Роксану не любил – у него была натура ловеласа, коллекционера женских сердец.
Пока Эстелла размышляла об отце, о вчерашнем обеде и иных семейных вопросах, экипаж всё удалялся и удалялся от родного ей города. Монотонное мелькание пейзажа убаюкивало, погружая в транс. На жгучие взгляды Данте Эстелла не реагировала – было лень шевелиться и не хотелось гневить дядю и дедушку, а хотелось уснуть и проснуться уже в Буэнос-Айресе. И она не брала в толк, что глухая крепость отчуждения между ней и Данте становится всё выше и выше.
А Данте мало сознавал что происходит с ним самим, с Эстеллой, с их отношениями. Жутко болела голова, в ушах жужжало, а сердце то и дело подкатывало к горлу. Было бы лучше всё забыть раз и навсегда, отключиться от мира, исчезнув в тумане, что наполняет его мысли, являясь из ниоткуда. Эстелла его не любит и это уже неоспоримый факт. Сегодня с утра Данте чувствовал себя как никогда несчастным. Салазар испарился из его головы, оставив в памяти одни провалы. Он помнил о смерти Мисолины и Роксаны, помнил, как спасал Эстеллу из огня, и даже помнил, что Ламберто его родной отец. Но мысли путались, теряясь где-то между прошлым и настоящим. Помнил Данте и разговор с Эстеллой на берегу реки, когда она сказала, что любит Маурисио, помнил тюрьму и Жёлтый дом, но всё, что происходило между этими событиями, будто закрасили чёрной краской.
Тайком вздохнув, Данте прижался щекой к тёпленькому бочку Янгус, что горделиво восседала на его плече. Та нежно булькнула, ероша перья и напоминая пушистый шарик. Данте жмурился, сдерживая слёзы. Любовь, это жестокое, мучительное чувство, за столько лет так и не покидало его сердце. Но гордость была сильнее, сильнее даже самой невыносимой муки. Нет, он не позволит никому над собой потешаться!
– Данте, не понимаю, зачем ты взял с собой эту птицу? – подал голос Ламберто. – Можно было в Байресе купить другую, да и там у нас в саду живут павлины, они очень красивые.
– Мне не нужны павлины, – глухо отозвался Данте. – Я не предаю друзей, а Янгус – мой друг.
Этот диалог вывел Эстеллу из полусна. Украдкой она посмотрела на Данте, но тот, глядя в угол, тёрся щекой о Янгус.
– Ты так любишь животных? – улыбнулся Ламберто.
– Да, люблю. Животные гораздо лучше людей, – исподлобья сверкнул глазами Данте. – Они никогда не обманут и не предадут. Люди же делают это всегда.
В груди у Эстеллы кольнуло – она слышала эти слова из уст Данте много раз, но теперь они явно относились к ней. Ну зачем он так? Ведь сердцем она никогда его не предавала, даже будучи близка с Маурисио.
– Кстати, дядя, а лошади, Алмаз и Жемчужина, они ещё там, в конюшне? – Эстелла попыталась смягчить разговор, который Данте уводил в агрессивное русло.
– Стоят себе, куда они денутся, – ответил Ламберто. – Конюхи ухаживают за ними, чистят, расчёсывают, выводят на прогулку.
– Слышишь, Данте, Алмаз и Жемчужина в доме дяди и дедушки! – весело сказала Эстелла.
В грустно-обречённом взгляде Данте что-то мелькнуло, что-то тёплое, живое, хотя и мало похожее на радость. Сейчас глаза у него были ярко-синие, как два чистейших сапфира.
– Я рад, что наши лошади живы и здоровы, – тихо сказал он, глядя на янгусовы лапы. – Я бы хотел их увидеть.
– Ты их увидишь, – Ламберто изумляло поведение Данте, его бесконечные перепады настроения от печали до агрессии, от нежности до злости и обратно – и всё в течение пяти минут. И Ламберто не знал, как искать подход, чтобы не настроить Данте против себя окончательно. До чего же тяжёлый характер!
– Кстати, дядя, а как же мне быть с ветеринарной клиникой? – вспомнила Эстелла. – Я же уехала, просто закрыв её на ключ.
– Она принадлежит вам или Маурисио?
– Мне. Маурисио купил помещение и записал его на моё имя, он сделал мне подарок, – объяснила Эстелла.
– Ваш супруг очень щедр, – отозвался молчавший до этого Лусиано. – Ясно, что он любит вас, раз делает такие подарки. По-моему, всякая женщина счастлива, когда любима.
Эстелла, безмолвствуя, на Данте глянуть не осмелилась. Тот, закусив губы, отвернулся к окну. В голубых небесах танцевали белые облака. Данте притворился, что изучает их форму, но он не видел ничего – перед глазами всё плыло. Янгус ласково трепала его клювом за ухо. Ну зачем, зачем он попёрся в столицу? Он будет жить в одном доме с Эстеллой. Он будет ежедневно слушать разговоры о Маурисио, а то и встретит его самого, станет невольным свидетелем их отношений с Эстеллой. Неужели ему мало мук?
– Думаю, что помещение клиники можно продать и подыскать другое в Байресе, – рассуждал Ламберто.
– Но я больше не хочу заниматься клиникой! – заявила Эстелла. – Знаете, дядя, я поняла, что медицина – это не моё. Лечить людей я не могу, ведь я брезгливая. С животными проще и я их обожаю, но я бы предпочла дружить с ними и любоваться на них, чем ковыряться в их болезнях.
– Так чего же вы хотите, Эстелла? – хором удивились Лусиано и Ламберто столь внезапной перемене.
– Не знаю... – повела плечиком Эстелла. – Я люблю рисовать, вышивать, танцевать, я люблю красивые наряды, драгоценности, балы, – перечисляла она лениво. – Но я не хочу бить баклуши в четырёх стенах, как большинство аристократок. Я бы с удовольствием занялась каким-нибудь делом. Но я не знаю, что могло бы мне понравиться. Мне быстро всё надоедает. Я не могу подолгу заниматься одним и тем же.
– А я вам ещё давно говорил, Эстелла, что вы могли бы стать художницей, – напомнил Ламберто. – Рисуете вы превосходно. Мы можем организовать выставку ваших работ.
– Это было бы замечательно, – Эстелла на миг задумалась, и губы её расползлись в очаровательной улыбке. – О, дядя, у меня возникла идея! Может, мне открыть салон мод? Вы только представьте, я буду придумывать и рисовать эскизы нарядов, шляпок и зонтиков, портные будут шить, а потом мы устроим показ, куда созовём все сливки общества.
– А в этом что-то есть, – одобрил Ламберто, почесав кончик носа. – Дама с безупречным вкусом, придумывающая наряды для дам, у которых этот вкус не столь безупречен. Знаете, многие, даже очень богатые женщины не умеют одеваться и порой выглядят, как рождественские ёлки. Думаю, вы могли бы испытать себя на этом попроще. А я вам помогу.
Эстелла захлопала в ладоши, подпрыгивая на сиденье, как маленькая избалованная девочка.
Слушая это светское чириканье, Данте прижимался лбом к окну. Кусты и деревья сменили равнины с травой, доходящей аж до колен. Когда-то они с Эстеллой гуляли по такой траве, держась за руки, или лежали в тени деревьев, покрывая друг друга поцелуями. И не представляли иной жизни. Теперь она мечтает о судьбе светской львицы, о нарядах, салоне моды, о шляпках и зонтиках, чтобы украшать ими своих безвкусных подруг-аристократок, хотя грезила о профессии лекаря. Разочаровалась в своей мечте, разочаровалась и в нём, и в любви к нему. Конечно, Маурисио Рейес позволяет ей капризничать. Вот взял и купил помещение для клиники, что просуществовала пару месяцев, дабы супруга потешила своё самолюбие. С таким же успехом купит и помещение для салона мод. Данте всегда казалось, что они с Эстеллой похожи. А нынче она изменилась, стала чужой, у неё появились интересы, которые ему не близки. Они отдалились друг от друга, он не нужен ей со своей больной головой, маниями, фобиями, навязчивыми мыслями и мизантропией.
Он вновь один, но среди толпы родственников, делающих вид, что о нём заботятся. А единственный человек в мире, который ему нужен, – Эстелла, далека от него, как луна от морского дна.
Три месяца пролетели как по-волшебству. Жизнь Данте и Эстеллы в доме Фонтанарес де Арнау мало-помалу входила в колею. Наступил сентябрь, тёплый, но влажный и ветряный. Данте любил такую погоду, хотя она не соответствовала той болезненной засухе, что поселилась в его душе.
Эстелла плавала в волнах светской жизни как рыба в воде. Дядя Ламберто слово своё сдержал: он нашёл покупателей на помещение ветеринарной клиники в Ферре де Кастильо, а затем подыскал местечко в Байресе для открытия салона мод. И теперь Эстелла целыми днями руководила ремонтом, нанимала работников и работниц и рисовала эскизы для будущих моделей. Про Данте она забыла (так ему казалось), хотя жили они под боком друг у друга.
Дворец Фонтанарес де Арнау располагался на углу улицы Сан-Тельмо. Дом напоминал старинную крепость, выстроенную по кругу, так как имел внутренний дворик с фонтаном, цветником из редких видов роз, включая зелёные, голубые и чёрные, и вольерой, где разгуливали павлины. От посторонних взглядов дворец защищал гигантский сад, а также часовые с карабинами наперевес.
Ещё здесь была конюшня с тридцатью великолепными скакунами. Несмотря на протесты отца и деда, уверявших, что аристократ не должен самолично запрягать и чистить лошадей, Данте наведывался туда постоянно. Ухаживал за Алмазом и выезжал на нём на прогулку. Среди роз, лошадей и птиц Данте находил небольшое, но успокоение. Огромный же дворец, с кучей всевозможных вещиц, роскошными залами, спальнями и бескрайней библиотекой, Данте не радовал. Сердце его изнемогало от тоски по свободе и от любви к Эстелле, а дом казался холодным, помпезным, как кафедральный собор. Куча слуг ходили за Данте по пятам, не позволяя ему даже поднять упавшую одежду, а он не мог запомнить их лиц и имён. Узнавал только Либертад, что (по желанию Эстеллы) стала экономкой вместо доньи Фионы, скончавшейся пару месяцев назад.
Эстелла обитала в левом крыле дома, в спальне, что именовалась «Лазурное небо». Данте слышал это название от слуг, но за три месяца ни разу там не был. Сам он жил в правом крыле – в комнате с мебелью чёрного дерева и стенами, обитыми алым бархатом. В кровати, круглой как солнце, застеленной шёлком, можно было утонуть; ворс ковра ласкал стопы, напоминая лебяжий пух; в ванной, с полностью зеркальными стенами, Данте мог наблюдать себя во всех ракурсах; гардеробная, зона отдыха, квадратный балкон, выходящий во дворик – всего не перечесть. Хоть Данте никогда и не видел такой роскоши, но в этом мавзолее ему было скучно. Часами он любовался статуэтками, шкатулками, изучал содержимое ящиков, таскал книги из библиотеки. И, читая их, не ощущал ничего. Даже самые невероятные бредни авторов не вызывали у него фантазий, картинок в голове, как это было раньше. Меланхолия, боль и любовь грызли ему душу. Эстеллу он видел за завтраком, обедом, ужином и послеполуденным чаем – временем, когда трапезничать собиралась вся семья. Эстелла, увлечённая модным салоном, лишь о нём и болтала, а на Данте смотрела, как на предмет интерьера.
Данте же, сидя за длинным белоснежным столом, уставленным кучей приборов, блюдами и лакомствами, от которых слюнки текли, еле-еле заставлял себя проглотить хоть что-нибудь. Он ловил каждое движение Эстеллы, каждую улыбку, каждый жест. Видеть её, смотреть на неё – это стало больной необходимостью, такой важной, что она затмевала собой всё. Он ждал этих мгновений, но они не дарили ему счастья, лишь продлевали лихорадку, с которой он засыпал и просыпался. Слушая её звенящий голос, её рассказы о том, как великолепно отделали фасад салона, Данте почти не дышал. Сердце кровоточило и трепетало. Это были единственные минуты, когда он видел Эстеллу. В иное время они не встречались и не общались. Эстелла возвела между ним и собой каменную стену, а пробить её нахрапом Данте не давала гордость. Ни за что не пойдёт он выпрашивать любовь, лучше сдохнет.
Агонии Данте суждено было усилиться, когда через две недели явился Маурисио. И Эстелла, ещё мечтавшая о примирении с Данте, испытала досаду. А он вёл себя как ледышка. Не подходил с ней, не вызывал на разговоры, не ловил её за какой-нибудь колонной, хотя Эстелла ждала, что он проникнет в её комнату, схватит её и всю зацелует. Куда там! Данте и не шевелился, и Эстеллу это злило.
Наверное, Данте, не выдержав этой пытки, стал бы искать встреч с любимой, но приезд Маурисио смешал все карты. Эстелла не догадывалась, что приехал маркиз по просьбам дедушки Лусиано, которого волновало, как бы Эстелла и Данте не натворили глупостей.
Водворившись в доме, Маурисио вёл себя как хозяин, вид имел самодовольный и глядел на Данте свысока. Обманчивое равнодушие Данте бесило Эстеллу. Она жаждала приступов ревности, взрыва эмоций, но Данте напоминал мумию, и Эстелла готова была запустить в него блюдом с жареной куропаткой. Нет, Данте больше её не любит, это очевидно. Зато настроение Маурисио менялось ежедневно: он бывал то злым и жестоким, а то ласковым и галантным. То размахивал револьвером перед её носом, а то засыпал подарками в виде платьев и драгоценностей.
Эстелла жила как на вулкане и, чтобы отвлечься, вздумала устраивать приёмы для налаживания контакта с известными аристократическими семьями Буэнос-Айреса и завоевания будущей клиентуры. И теперь по пятницам в её гостиной собирались дамы всех возрастов – богатые и жутко чванливые. Они приходили в обед, вышивали, сплетничали, делились рецептами и обсуждали наряды. Эти нудные посиделки перетекали в ужин, к которому являлись и мужчины: мужья, братья, отцы, сыновья, и пятница превращалась в балаган. В эти дни Данте смывался из дома, сам себе устраивая экскурсии по Байресу. Он изучал улицы и улочки, площади и аллеи, каждый уголок, каждый закоулок. Его очаровывали широкие проспекты, но раздражали люди; кружили голову разодетые манекены в витринах и бесили докучливые приказчики. Он слонялся по городу до ночи, чтобы не лицезреть эстеллиных гостей. Диво, но в эти дни личина Салазара Данте не посещала – так у него захватывало дух от ярких эмоций, и положительных, и отрицательных. Ликование, счастье, любовь, боль, ненависть – всё смешалось в сердце, не оставляя Данте наедине с мыслями. Он не думал ни о чём, переживая гамму чувств, силой доходящих до крика: утром от восторга, когда скакал на Алмазе по оживлённому, бесконечному бульвару Аламеда, и ночью, умирая от горя и страсти. Вопреки ненависти к людской ораве, Буэнос-Айрес Данте полюбил самозабвенно. Он же так мечтал жить в городе! Мечтал стать кем-то значимым в глазах людей, в глазах самого себя, а не пастухом, в которого пальцами тычут. Ныне, если кто и тыкал, то от любопытства. «Это сын Его Сиятельства маркиза Фонтанарес де Арнау», – шептались у Данте за спиной. Сперва ему это досаждало, но, в итоге, польстило. И из Данте опять вылезло тщеславие.
Хитрый Ламберто мигом засёк в сыне эту параноидальную жажду утереть всем носы и, убедив его взять свою фамилию, отписал на его имя часть состояния. Данте противился этому, пока не осознал: это право есть у него от рождения, и все, все, кто раньше попрекал его статусом, и подошвы от его ботинок не стоят. Он аристократ! И однажды наступит день, когда он плюнет в лицо всякому, кто посмеет его унизить.
Лусиано быстро выбил для Данте титул виконта, и теперь его именовали не иначе, как Ваша Милость. Правда, в светское общество Данте ещё не ввели – Ламберто счёл, что его надо научить правильно говорить, эффектно одеваться, этикету при общении с дамами и пожилыми, и с людьми, которые выше его или ниже по статусу. До Ламберто всецело дошло, что Данте надо объяснять всё на пальцах, в тот день, когда он швырнул в горничную Лею сапог.
– Таким поведением ты ставишь себя на одну ступень с теми, кто ниже тебя, – настойчиво внушал Ламберто. – Истинные аристократы уважают людей, которые им служат. Прислуга не должна тебя бояться. Надо быть твёрдым и решительным, но и великодушным. Надо уметь приказать, не оскорбляя их чувств, но надо и прощать их оплошности. Тогда они осознают вину, а тебя сочтут справедливым и добрым хозяином.
– Почти как с лошадьми, – буркнул Данте угрюмо, и Ламберто рассмеялся.
– Ну, можно сказать и так. Представь, что твои слуги – это лошади. Ты же не кидаешь в лошадь сапог, если она не подчиняется?
– Конечно, нет!
– Тогда зачем ты бросил сапог в Лею?
– Потому что она дура безрукая и пролила на меня кофе! – выпалил Данте, скрепя зубами. – А лошади – умные животные. Люди и животные несравнимы, животные намного добрее, преданней и умнее.
– Ну хорошо. Попробуй всегда, когда злишься на человека, представлять его каким-нибудь животным, – посоветовал Ламберто. – И поступай так, как вёл бы себя с животным.
– Это сложно, – заупрямился Данте. – Животные хорошие, они никогда не обидят первыми, и я их люблю. А люди твари, и я их ненавижу!
– Как же с тобой тяжело!
– Если я вас не устраиваю, я могу уйти жить в лес! – парировал Данте, вскочил и убежал, хлопнув дверью.
Ламберто только вздохнул. Он не понимал, что дело не в кофе и не в конкретной служанке. В Данте кипело ощущение власти, того, что он может командовать, помыкать, унижать, как когда-то унижали его. Это была своего рода месть, месть людям за искалеченные детство и юность.
Однако, Данте задело, что его считают тупым, и он, аки попугай, стал подражать Ламберто в элегантной манере одеваться, завязывал волосы в хвост и говорил, чуть растягивая слова. Как дедушка Лусиано он курил сигару, закинув ногу на ногу и читая «Правдивый вестник» – столичную новостную газету. Также Данте купил себе золотые часы на цепочке и теперь поглядывал на них, ежеминутно вынимая из кармана. Он стал носить цилиндр и белые перчатки и постоянно менял трости, различавшиеся цветом, формой и дороговизной набалдашника. Он унизывал пальцы перстнями, приглашал на дом цирюльника и забил гардероб модными нарядами ещё и на зло Маурисио, желая доказать своё превосходство.
По истечение трёх месяцев Данте добился ошеломительных результатов – фактически стал другим человеком, аристократом с хорошими манерами и элегантностью инфанта. Но в душе он оставался всё тем же диковатым, обиженным на весь мир и никем непонятым мальчишкой, ухватив только внешний лоск из-за ревности и любви, что правили балом в его сердце по двадцать четыре часа в сутки.
В одну из знаменитых эстеллиных пятниц, гремевших на весь Буэнос-Айрес, Лусиано с заговорщическим видом шепнул Данте, чтобы тот оставался дома, ибо прибудут важные гости. И это станет его первым официальным выходом в свет.
«Важными» гостями оказалось семейство Мендисабаль: блондинка с копной кудряшек и остреньким носиком по имени Леонела, её отец-банкир Браулио Мендисабаль и мать Кандида – местная дама-патронесса и сплетница. Эстелла не переваривала эту чванливую куклу Леонелу, а когда до неё дошло, что Лусиано затеял сосватать их с Данте, у девушки в груди взорвался вулкан.
Данте явно приглянулся семейству банкира: хорош собой, воспитан, богат, знатен – отличная партия для всех девиц на выданье. Леонела упорно напоминала Эстелле Мисолину, может быть, ещё и поэтому вызывала у неё негатив. Вот курица! Да как она смеет пялиться на Данте? Чтоб у неё глаза вытекли! Сам Данте вёл себя любезно, поддерживая беседу и обмахивая сеньориту Мендисабаль её же веером. Эстелла готова была вцепиться обеими руками девице в горло и душить, душить, душить. Самое обидное, что поблизости ещё и маячил Маурисио – по пятницам он всегда уезжал по делам, но сегодня остался. Как будто на зло.
Глядя, как Данте смеётся, угощая Леонелу пирожными, а дедушка шепчет Ламберто, что намерен породниться с Мендисабалями и приобрести акции Национального банка, которым владел Браулио, в Эстелле закипела обида.
Ах, вот они как! И дедушка, и дядя знают, что она любит Данте. Знают и сватают к нему эту пигалицу. Данте тоже знает, что Эстелла любит его, но заигрывает с другой. Холодная ярость окутывала Эстеллу, и она задыхалась, как рыбка, выброшенная на сушу.
Будучи расстроена, она даже не прочла письмо, доставленное посыльным из Ферре де Кастильо. Шмякнув его на туалетный столик, заперла дверь и бросилась в кровать. Всю ночь рыдала в подушку и к завтраку вышла хмурая и злая.
