Текст книги "Война сердец (СИ)"
Автор книги: Darina Naar
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 99 страниц)
– В чём дело? Чего тут за крики? – из соседней комнаты появилась женщина, укутанная в шаль цвета влюблённой жабы [1]. Она была чудовищно худа и напоминала мумию. Щёки её ввалились так, что, казалось, будто кожа натянута на голые кости.
– Леонора, энтот выродок избил Ренато! – сообщил Сильвио.
– Никого я не бил! – выкрикнул Данте.
– Да? Тоды почему мой сын валялся на земле?
– Потому что он урод и достал меня! – не сдержался Данте, но мгновенно получил оплеуху такой силы, что уткнулся лицом в пол.
– Я тя проучу, скот паршивый!
– Когда ж это кончится? – воскликнула Леонора противным визгливым голоском. – Я говорила те, Сильвио, не надо брать это исчадие в дом. А ты всё: падре Эберардо требует... Сам бы пожил с этим нелюдем, а потом требовал чего-то, этот падре. Вышвырнуть эту бродяжку к чертям на улицу, да и делов то.
– Я не бродяжка!
– Скоро он меня доведёт и я так и сделаю, – рыкнул Сильвио.
– Ты и представить се не можешь, Сильвио, чего говорят о нас соседи! О, я... я каждый день это слышу в церкви у ся за спиной. Из-за него на нас косо смотрют, говорят, будто бы мы приютили в доме Сатану.
– Сатану, ага, как же! Ещё чего не хватало! Чтоб меня – самого богатого землевладельца в этом городишке – поливали грязью из-за какого-то урода? Я выбью из него энту дурь, будет знать, как нас позорить! – Сильвио грубо ухватил Данте за шкирку и, приподняв, толкнул в противоположный угол. Мальчик сильно ударился о стену, перед глазами его полетели звёздочки.
Входная дверь открылась, и в дом вошли Рене и Тито – явились посмотреть представление.
Данте ощутил новый удар. На сей раз ногой. Он попытался отползти к двери, но безуспешно: его схватили за гриву, протащили по полу. В руках у Сильвио остался клок волос. Данте издал сдавленный стон.
– Заткнись, урод! Ты ещё вякать бушь? Хватит зырить на меня своими мерзкими глазищами! Выколоть бы их те! – Сильвио размахнулся и вновь огрел Данте по лицу.
– Не надо... – тихо произнёс мальчик, – хватит...
– Чего значит «не надо»? Ты просишь пощады? Ха-ха! Ежели я не буду тя воспитывать, дак кто ж будет? На таких как ты, другие методы не действуют.
Сколько времени прошло с момента начала «воспитательных действий» до их окончания, Данте не смог бы сказать. По его ощущениям это продолжалось целую вечность. Леонора не заступалась. Она безразлично смотрела, потом ушла, уведя с собой Рене и Тито, которые с нескрываемым удовольствием на лицах глазели на происходящее.
Наконец, Сильвио выдохся.
– Пшёл вон отсюда! – обезумевший от побоев мальчик с трудом осознал, что его отпихнули к двери.
Как Данте добрался до своей комнаты, он не помнил. Вполз внутрь и без сил рухнул в кровать. Сейчас ему хотелось заснуть и больше никогда, никогда не просыпаться. И он пожалел, что сегодня его не убили. Так всем стало бы лучше.
Наутро, едва открыв глаза, Данте понял, что с трудом может шевелиться. Всё тело превратилось в один сплошной синяк. Шум за дверью заставил Данте вздрогнуть. Он укрылся с головой простынкой, делая вид, что спит. Меньше всего он сейчас хотел видеть физиономии Сильвио, Леоноры и их отпрысков.
Дверь распахнулась. На пороге появилась Леонора.
– Ты у нас принц али герцог? Завтрак на столе, а он всё спит! Тя ждать никто не обязан! Чтоб через две минуты сидел за столом! – рявкнула женщина и яростно долбанула дверью.
– Сука! – в сердцах выплюнул Данте. Он еле-еле поднялся с кровати, опустил лицо в таз с прохладной водой и на миг испытал облегчение. Мельком взглянул на себя в зеркало. Лучше бы он этого не делал. Вид был такой, будто на него вчера свалилась телега, гружёная брёвнами: под глазом красовался здоровенный синяк, на губах и лбу запеклась кровь.
Данте оделся и спустился в столовую – длинную и узкую, с плотно занавешенными окнами (дабы соседи не подглядывали за хозяевами во время трапезы). Центр комнаты занимал стол, вокруг которого разместились стулья с высокими спинками. На потолке, на цепи из чистого золота, болталась огромная безобразная люстра. Все семейство уже сидело за столом. Вокруг господ суетилась Руфина. Сильвио, ковыряя узловатым пальцем в ухе, читал «Городской салон» – местную газетёнку, что печатала исключительно сплетни. Рене, зевая, потянулся к булочкам и тотчас получил удар по рукам от матери:
– Перестань! Сладкое потом!
– Ну наконец-таки Высочество голубых кровей явилось! – ехидно сказал Сильвио, когда Данте зашёл в столовую. – Долго ж пришлось вас упрашивать, чоб вы соизволили явиться к завтраку.
Рене и сидящая рядом с ним девица, голову которой венчали мелкие кудряшки, хрюкнули.
– Тя не учили, чего надо говорить по утрам? – прошипела Леонора.
– Доброе утро, – сквозь зубы выдавил Данте.
– Чего-чего? Не слышу!
– Доброе утро! – громче сказал мальчик и сел за стол.
Руфина мельком взглянула на него, но не произнесла ни слова, хотя губы её побелели. Она поставила перед мальчиком тарелку с чурраско [2]. Данте не был уверен, что сможет нормально есть – на губе кровоточила рана и рот открывался с трудом. Но мальчик был голоден, поэтому, подавляя боль, принялся за еду.
– Ну и чучело! – Рене, гнусно хихикая, ткнул в Данте пальцем.
Данте сжал кулаки так, что ногти с силой вбуравились в ладони. Ещё немного и он убьёт их всех. Просто возьмёт и убьёт, а потом утопится в реке.
– Некоторые считают, будто бы они тут самые главные, и им можно вытворять чего угодно... в чужом доме, – прогнусавила девица с кудряшками.
– Может, ты помолчишь и бушь наконец есть, Хасмин? – бросила Леонора. – Думается, мы чересчур носимся со всем этим омерзительным сбродом. Это всё потому что мы слишком добрые. В конце концов, мы достойны салона вице-короля. Не понимаю, почему мы до сих пор не там. Неужель золото в карманах моего мужа и бриллианты на моей шее – не повод, чтобы быть представленными членам королевской семьи?
– Эта ситуация не изменится, Леонора, пока мы находимся под гнётом испанцев, – Сильвио воровато оглянулся – не подслушивает ли кто. – Нет у нас таких прав и привилегий, как у энтих аристократишек. Представь се, даже нищих идальго принимают в доме вице-короля и алькальдов, но только не нас. Нас, у которых куча денег!
Данте, слушая этот бред, зло подумал, что если бы семейство Бильосо ещё и принимали в доме алькальда, то они бы в конец распоясались. Мальчик был умен не по годам и считал, что крестьяне, разбогатевшие на эксплуатации чужого труда, не должны приниматься в высшем обществе. Однажды, когда Данте случайно попал в центр города, он видел там истинных аристократов: прекрасная дама в шляпе и дорогом платье выходила из экипажа, а элегантный кавалер открывал перед ней дверцу.
Данте взглянул на Сильвио, который одной рукой запихивал в рот куски говядины, а другой чесал волосатый живот, торчащий сквозь халат, и на Рене, который выковыривал из носа козявку. Данте мысленно представил этих двоих рядом с дамой и кавалером из центра города и его разобрал смех.
– Ты чего ржёшь, урод? – крикнул Сильвио.
– Ничего.
– Вот и заткнись! Ты не у ся дома, те тут ржать не положено!
Данте хотел было ответить какую-нибудь колкость, но почувствовал чью-то руку у себя на плече. Это была Руфина. Она принесла десерт – торт с кремом – и слышала последний выпад хозяина. Мальчик молча уставился в тарелку. По правде сказать, Данте терпеть не мог сладкое. Поэтому он лишь расковырял свой кусок торта, почти превратив его в пыль, но так и не съел ни кусочка.
– Смотри-ка, па-ап, наш приблуда ещё и выпендривается. Ему, похоже, не нравится наша еда! – тут же наябедничал Рене.
Сильвио влепил Данте подзатыльник.
– Жри чего дают! Радуйся, что я такой добрый и заботливый, поэтому кормлю тя!
Данте испытал непреодолимое желание сейчас, сию минуту, разорвать Сильвио на тысячу кусочков. Глаза заволокло туманом, из ладоней повалил дымок. Мальчик быстрым жестом сунул руки под стол, но толку от этого было мало. Не прошло и минуты, как Хасмин, сидящая напротив, вскрикнула:
– АААА! Смотрите! Он горит!
Все уставились на Данте. У того с кончиков волос сыпались красные искры.
Комментарий к Глава 3. Особые методы воспитания –
[1] Цвет влюблённой жабы – зеленовато-серый.
[2] Чурраско – жаренная на сильном, открытом огне говядина, натёртая кристаллической солью и разнообразными специями.
====== Глава 4. Одиночество ======
– Чего это такое? Ты... ты... ты... чего творишь? Ну-ка прекрати! – выпучив глаза, заорал Сильвио.
Данте молча поднялся из-за стола. С волос его сыпались искры, из ладоней вылетал синеватый дымок. Хасмин и Рене вжались в стулья. Леонора отбежала к окну. Руфина перекрестилась, прижав к себе графин с водой:
– О, боже, детка, ты горишь!
– Ты, дьявольское отродье! Прекрати это! – горланил Сильвио.
Яркие глаза Данте превратились в чёрные угольки. Он взмахнул рукой и в тот же миг остатки торта поднялись в воздух и полетели прямёхонько Сильвио в физиономию. Одновременно с этим стаканы и графин на столе лопнули, выплеснув своё содержимое на Рене и его сестру.
– Ах ты, скотина! Не много ль ты о се возомнил? Ну, я те щас покажу! – Сильвио, размазав торт по лицу, бросился к мальчику и схватил его за горло. Данте резко вывернулся:
– Не трогай меня! Всё, хватит! Ещё раз ты меня тронешь, старый пенёк, и я превращу тебя в жука!
– Превра... чего? Чего ты сделаешь? – Сильвио аж посинел.
– Превращу тебя в жука, старый пенёк! – громко повторил Данте. С волос его искры сыпались уже зелёного цвета.
– Ах ты... ты... ты, отродье... псих... дьявол...
– Так и есть! Я – Дьявол! Я могу сделать всё что угодно! Так что лучше ко мне не подходите! – и Данте направил руку на Сильвио. Прямо из центра его ладони хлынула струя ледяной воды, окатив мужчину с ног до головы.
– Вот так! – мальчишка зло рассмеялся.
– Нечистая сила!!! Сатана!!! – в ужасе завопил Сильвио. – Правильно про тя говорят! Правильно от тя все шарахаются! Ты не человек! Ты не должон жить за энтой земле! А уж особенно в моём доме! Исчадие! Будь проклят тот день, коды ты появился!!! Нелюдь!!! Всю жизнь нам испортил! ВОН! ВОН ОТСЮДАВА!!!
Данте развернулся и выбежал на улицу, с силой долбанув дверью.
– Завтра позову падре Эберардо, чтоб он изгнал нечисть из нашего дома, – сказала Леонора.
Данте нёсся по дороге. Глаза его застилали слёзы, и он ничего не видел вокруг. Чудовищные слова Сильвио звенели в ушах. Было бы лучше и вовсе не родиться. Никому, никому он не нужен на этом свете.
Мальчишка, миновав пастбища и несколько поместий, пробежал по мосту и остановился, едва переводя дыхание.
В до полуденные часы улица имени Святой Мерседес – Богоматери Всемилостивой [1], на которой оказался Данте, была фактически пуста. Только редкие экипажи проносились мимо, да чернокожие няньки с детьми гуляли по тротуарам.
В этой части города Данте был всего раз – пару лет назад, когда видел ту даму и кавалера в экипаже. Мальчик медленно побрёл по аллее, дотащился до сквера и плюхнулся на скамейку. Так он сидел долго, вперясь в пустоту своими бездонными глазами. Редкие прохожие (в основном служанки в передниках, кучера да экономки с корзинами) с удивлением поглядывали на необычного ребёнка, неподвижно сидящего на скамейке в одиночестве.
– Ну-ка отойди от него, Фе! – пронзительный женский возглас вывел Данте из оцепенения. Он повернул голову. Рядом стоял розовощёкий упитанный малыш. Рассматривая Данте, он улыбался ему во весь рот. Данте улыбнулся в ответ и тогда малыш радостно засмеялся. Но к ним во весь опор уже неслась нянька – полная женщина в синем платье и с огромной шляпой на голове.
– Ня-а-нь... смятри... кякёй мяльчик... ня-нь, – выговорил малыш, тыча пальцем в Данте.
– Я кому сказала, отойди от него, Фе! – визгнула нянька. – Ещё заразу какую-нибудь подцепишь, – она свирепо взглянула на Данте, и глаза её налились кровью. – Вот бездельник! Сидит тут средь бела дня, людей нормальных пугает. Чучело, да ещё и весь в синяках, – процедила нянька сквозь зубы. – Пойдём отсюда, Фе, – и она потянула малыша за ручку. Тот захныкал. Он долго ещё вертел головой, рассматривая так и не шевелящегося Данте, пока вместе с нянькой не скрылся за углом.
К полудню народу на улице прибавилось. Появились кучки детей без нянек, дети с родителями, а также нарядные франты и франтихи. Данте подумал, что пора бы ему убираться отсюда, только вот куда идти он не знал. Мальчик уже точно решил: в дом Сильвио он не вернётся. По крайней мере, сегодня. Но и в очередной раз слушать гадости он был не в состоянии. Однако, кое-что привлекло внимание мальчика и заставило задержаться. Неподалёку от него, возле качелей [2], расположилась семья – молодые отец и мать и девочка лет пяти. Отец раскачивал малышку на качелях, она смеялась и болтала ножками. Мужчина и женщина тоже смеялись. Девочка оказалась непоседливой. Качели быстро ей надоели и она повисла у отца на шее. Мужчина усадил дочь себе на плечи, и они принялись бегать по кругу, изображая лошадиные скачки.
Данте в упор смотрел на них и в душе его вспыхнула жгучая зависть. Да, он завидовал, безумно завидовал этому счастливому, всеми любимому ребёнку. Жизнь всегда казалась мальчику несправедливой. Почему одним дается всё, а другим ничего? Чем он хуже этих детей, которых любят, носят на шее, водят за ручку? Данте почувствовал, будто ему в сердце вонзается острый кол, и беззвучно заплакал.
Немного погодя, глава семейства обратил внимание, что странный мальчик в рваной одежде смотрит на них не мигая. Мужчина поставил дочь на землю и приблизился.
– Что тебе нужно? – спросил он хмуро.
Данте отрицательно мотнул головой, скрывая лицо за волосами.
– Тогда иди отсюда. Нечего попрошайничать.
– Я не попрошайка...
– Знаем мы таких, видали. Все вы не попрошайки. Как же! Учти, я денег не даю. Если твои родители не заботятся о тебе, тогда иди работать на плантацию, но не мозоль глаза нормальным людям. Хватит на нас пялиться! Ты напугал мою жену. Убирайся! А то я позову жандармов.
Данте исподлобья взглянул на мужчину.
– Зовите кого хотите. Все люди одинаково злые: что богатые, что бедные, что жандармы, что зеленщики, – и он кинулся прочь, только пятки засверкали.
День клонился к вечеру и на улицах появлялось всё больше и больше людей – настало время вечерней мессы.
По тротуару, цокая каблучками, шли две дамочки в светлых платьях, мантильях и с крошечными солнцезащитными зонтиками в руках. Одна была довольно высокого роста, с надменным выражением лица, еле заметной ямочкой на подбородке и острым птичьим носиком. Вторая – кареглазая блондинка, ростом пониже, вела за руку девочку лет десяти-двенадцати. Поблизости, сбивая всё на своём пути, носились ещё две девочки примерно того же возраста.
– Роксана, дорогая, – говорила та, что повыше, – неужто Хорхелина намеревается сегодня пропустить вечернюю мессу? В кои-то веки?
– О, сейчас её больше волнует как посногсшибательней выглядеть перед молодым супругом, – Роксана пренебрежительно фыркнула. – Представляете, Амарилис, она даже села на диету. И теперь питается только листьями салата. Скоро ноги протянет.
– Ах, что не сделаешь ради любви! – Амарилис театрально закатила глаза. – Любовь – волшебное чувство.
– Ну не до такой же степени! Впрочем, её можно понять – ей уже сорок семь. К тому же, она похожа на всех чертей вместе взятых, но зато с кучей денег. Что ей ещё остаётся?
– До сих пор поражаюсь, как Эстебан, такой красивый мужчина, мог на ней жениться? – вздохнула Амарилис.
– Когда вы мне сказали, Роксана, я не сразу в это поверила.
– О, я, конечно, тоже была удивлена, дорогая, но с другой стороны я его понимаю: когда старуха умрёт, он станет её единственным наследником. У неё нет детей и родственников, кроме брата, она вдова дважды. По-моему, отличная партия. После того, как она отправится в мир иной, красивый молодой вдовец с кучей денег может жениться на ком угодно, даже на дочери самого вице-короля, если уж на то пошло. Эта кикимора сказочно богата, а в последнее время, Амарилис, деньги имеют более важное значение, чем титулы.
– Ну что вы, дорогая, деньги приходят и уходят, а титулы остаются на века.
– Отнюдь, – Роксана упрямо помотала головой. – У меня в роду – все креолы, пять поколений аристократов: маркизы, герцоги, графы. И что же? С тех пор как я вышла замуж за Арсиеро, я только и делаю, что принимаю в собственном доме плебеев и простолюдинов. Они ковыряют пальцами в носах, они кладут ноги на мои столики из красного дерева, а я должна ещё и вежливо с ними разговаривать. У них плантации, пастбища и мешки золота, и они, по сути, управляют городским бюджетом. А мы – аристократы, члены Кабильдо и их жены, и я – первая дама города, должны принимать их у себя с распростёртыми объятиями. На прошлой неделе один такой толстосум разбил у меня целых два фарфоровых сервиза, просто потому что у него пальцы толще, чем ручки на моих чашках.
Амарилис в ответ согласно закивала:
– Как я вас понимаю! Когда я выходила замуж, я так радовалась, что мой будущий супруг – помощник советника по торговым связям с Лимой. Это значило, что я буду видеть его нечасто. Так и есть, он месяцами не бывает дома. Но когда Норберто приезжает, это сущая катастрофа. У нас собираются эти омерзительные землевладельцы и устраивают такой бедлам, что после этого я на неделю падаю с мигренью. АЙ!
Амарилис вскрикнула, так как в этот момент в неё врезалась одна из двоих, играющих поблизости девчонок. В своём ярко-зелёном платье и шляпе, с большим ртом и круглыми глазами девочка напоминала лягушонка.
– Сантана! Прекрати немедленно! – возмутилась Амарилис.
– Простите, тётушка...
– Ну что за несносный ребёнок? С тех пор, как погиб мой брат, я вынуждена заботиться об этой девчонке. Нет, я не жалуюсь! Не могла же я бросить собственную племянницу на произвол судьбы. Но, честно говоря, она уже истрепала мне все нервы!
Раздался визг. Вторая девчонка – с тёмными волосами и крупными чёрными глазами – ухватила Сантану сзади за талию, и они вдвоём чуть не шлёпнулись на тротуар.
– Да что же это такое? Эстелла, успокойся сейчас же! – рявкнула Роксана. – Смотри, Мисолина ведёт себя как приличная сеньорита. Ты же ведёшь себя как плебейка!
– Я больше не буду, мамочка, – громко объявила Эстелла.
Мисолина – светловолосая, голубоглазая девочка со вздёрнутым вверх носиком – была уменьшенной копией Роксаны. Одетая в поплиновое[3] платьице, с крошечным беленьким зонтиком в ручках, она даже походкой подражала матери. Мисолина смерила Эстеллу надменным взглядом. Эстелла в ответ показала язык, сделала скучающую рожицу и на пару минут угомонилась, чинно следуя рядом с сестрой. Сантана шла позади них.
Но девчонок надолго не хватило. Едва только они поравнялись с Ратушей, как Мисолина издала вопль:
– Дура!
– Сама ты дура! – Эстелла выхватила у неё зонт, а Сантана развязала бант на платье. Мисолина заревела. Девчонки, хохоча, налетели на негритянку в белом чепце, которая несла на руках трёхцветную болонку. Рядом с ней, переваливаясь из стороны в сторону, шла полная немолодая женщина в поросяче-розовом платье.
– Сеньорита Эстелла, – воскликнула негритянка. – Как вы себя ведёте? Разве ж можно вопить на всю улицу?
– Не нуди, Урсула!
Девчонки побежали вдоль мостовой.
– Вся в неё, – шепнула Роксана, кивая в сторону Берты – полной женщины в розовом.
Говоря по правде, Эстелла быть «вся в Берту» не могла, так как не являлась её родной внучкой, но кроме Роксаны об этом никто не знал. Роксана искренне удивилась, когда выяснилось: Эстелла не похожа ни на неё, ни на Рубена как внешностью, так и характером. Мисолина, родившаяся на год позже, без сомнения была дочерью Бласа. Роксане порой хотелось поменять дочерей местами. Гораздо справедливей было бы, если бы жеманная и капризная Мисолина оказалась дочерью Рубена, а не Эстелла, из которой так и лезли плебейские замашки.
Берта и Урсула с Гортензией на руках, идя позади двух высокородных подруг, вели свой разговор:
– Как же она мне надоела, – вполголоса жаловалась Берта. – Ненавижу её! Она и её родственнички угробили всю мою семью. Из-за неё я осталась совсем одна.
– Это неправда, мадам. У вас же есть сын, сеньор Эстебан, и ваши внучки, – отозвалась Урсула.
– Ну да-а, – жалобно протянула Берта. – Эстебан... Ему сейчас не до меня. После того, как он женился на этой вобле, я его и не вижу. Он вечно с ней, она прибрала моего сыночка к рукам. Я чувствую себя такой одинокой и чужой в этом доме. Ежели б не мои внучки и Гортензия, не знаю чего со мной было бы. Моя семья распалась, я живу из милости у бывшей невестки. Ах, какая ужасная у меня судьба!
– Ну что вы, мадам!
– Сначала её братец убил моего сына. Потом их папаша опозорил и погубил моего мужа. Всё из-за этого треклятого убийства! А преступницу ведь так и не нашли! Зато этот мерзкий герцог всем рассказал, что в нашем доме убили сына одного из членов Кабильдо. Он испортил моему мужу репутацию! После того, как Альсидеса выгнали из Совета Депутатов и отобрали титул, он и слёг, бедняга. Они довели моего муженька до болезни, изверги! А потом, потом эта тварь убила моего сына, моего Бласито. Эта катастрофа и Альсидеса доконала, он не выдержал удара, покинул меня, мой дорогой. Это она, эта гадюка во всём виновата, чтоб ей пусто было! Она лишила меня сына, да ещё и вдовой оставила. И всё для того, чтобы выйти замуж за алькальда, устроиться получше в этой жизни. Всё ей мало. Таким, как она, всегда мало.
– Не говорите так, мадам! Сеньора Роксана не убивала сеньора Бласа. Он же ведь с лошади упал, это был несчастный случай, – пыталась вразумить Берту Урсула.
– О, она прекрасно разбирается в лошадях! – не сдавалась Берта. – С неё станется. Наверняка это она испортила ему подпругу [4]. Уговорила его сесть на лошадь. Да мой Бласито отродясь не ездил верхом. Он всю жизнь боялся лошадей как огня, и вот вдруг ему приспичило. Потому что его супруга так захотела, видите ли. Она это всё подстроила! Я в этом уверена! И никто меня не переубедит! Тьфу, – Берта в сердцах сплюнула.
Гортензия издала угрожающий рык в качестве поддержки. – Ненавижу её! Гореть ей в аду вместе со всем своим семейством! Однажды они за всё заплатят. О, я обязательно доживу до этого момента, я ещё станцую у них на могилах. Но, так и знай, Урсула, внучек я ей не отдам! Чёрта-с два! Они вырастут другими, не такими, как она. Пусть потом локти себе кусает.
– Ну... – Урсула задумалась, – знаете, мадам, с сеньоритой Мисолиной навряд-ли вы преуспеете. Она ж ведь копия своей матери. А вот сеньорита Эстелла, она другая. Видать, в этом случае вы своего добились.
– То ли ещё будет, – согласилась Берта, выпячивая подбородок и расправляя исполинскую грудь. – Я, может, и старая, может и не аристократка по крови, но из внучек своих сделаю достойных людей. Я хочу лишь одного: чтобы они были счастливы.
Комментарий к Глава 4. Одиночество –
[1] Святая Мерседес – Богоматерь Всемилостивая – покровительница армии Аргентины.
[2] Качели в 18 веке представляли собой сооружение из двух канатов и дощечки, которое подвешивалось к дереву и раскачивалось (обычно мужчинами) с помощью. привязанной к ним верёвки.
[3] Поплин – хлопчатобумажная, шёлковая или шерстяная ткань. Плотная, блестящая, гладкая, мягкая. Из неё шьют мужские сорочки, пижамы, дамские платья и блузы. Из шёлкового поплина изготовляют нарядные платья.
[4] Подпруга – ремень, с помощью которого седло фиксируется на спине лошади.
====== Глава 5. Узоры на воде ======
К вечерней мессе у церкви – небольшого белого здания – собралась вся городская знать. Прихожане кучками просачивались внутрь. Женщины надели на головы мантильи, мужчины сняли шляпы и расселись по скамейкам перед алтарём. Вскоре явился падре Эберардо и началось песнопение. Затем падре откашлялся и принялся вслух зачитывать выдержки из Библии. Однако, не прошло и десяти минут после начала литургии, как большинство присутствующих уже откровенно зевали. Падре Эберардо был дряхлый-предряхлый. Он бормотал нечто невнятное себе под нос, потом вдруг оживлялся и звонким голоском выкрикивал на всю церковь: «Аминь!». – «Аминь!» – отзывались прихожане. Падре успокаивался и продолжал бормотать дальше.
В наосе – центральной части церкви – находились только креолы. Месса для белых бедняков и богатых простолюдинов служилась в другое время. Чернокожие и краснокожие горничные и няньки, пришедшие с хозяевами, молились в нартексе – пристройке перед входом в церковь. Оттуда бормотание падре Эберардо вообще не было слышно, поэтому многие слуги молились, как придётся. Некоторые и не молились вовсе, а попросту считали мух на потолке.
Среди представителей высшего сословия ситуация была ничуть не лучше. Вынуждены были прикидываться, что увлечены речами падре лишь те, кто сидел в непосредственной близости от алтаря. Например, Амарилис, Роксана и Мисолина, которые устроились прямо перед хорами [1]. Роксана в бога не верила, но как жена алькальда она обязана была посещать церковь и усердно молиться, подавая пример всем женщинам Ферре де Кастильо. Она делала вид, будто читает молитву, и шлёпала губами так, чтобы все это видели. Мисолина старательно подражала матери. Амарилис с энтузиазмом слушала падре. Сантана, Берта с Гортензией и Эстелла догадались сесть подальше от алтаря и находились не только вне поля зрения падре Эберардо, который в любом случае плохо видел, но и далеко от Роксаны, которая нарушения правил приличия видела очень хорошо. Сантана тоже пыталась читать молитвы, но частенько отвлекалась, глазея на что-нибудь. Берта, пару раз перекрестив Гортензию, взглянула на Эстеллу. Та, рассматривая мозаику на стенах, тайком подавляла приступы зевоты.
– Эстелла... Эстелла, – не размыкая губ, шепнула Берта.
– Что, бабушка?
– Тебе скучно?
– А вы как думаете? Надоело это брюзжание!
– Тогда иди.
– Что?
– Иди прогуляйся.
– Бабушка, вы прелесть!
– Тише! – Берта прижала палец к губам. – Месса продлится около часа. Если ты воротишься минут за десять до конца, никто и не заметит твоё отсутствие.
Эстелла не заставила себя долго упрашивать. На цыпочках выскользнув из церкви, она побежала по улице. Берта мстительно хихикнула. Она любила внучек и (за спиной у Роксаны) позволяла им творить всё, что угодно: желательно что-то выходящее за общепринятые рамки.
Эстелла и не заметила, как прошла городской мост и очутилась на другой стороне реки. Здесь было тихо и спокойно. Фонари и экипажи отсутствовали, но зато росли высокие деревья и пели птички. Девочка восхищённо уставилась в горизонт. Розовато-синее предзакатное небо сливалось с зелёными пастбищами, уходя в бесконечность. Где-то вдали мычали быки и коровы. В этой части города Эстелла не была никогда. Она и представить себе не могла, что на свете существуют такие удивительно красивые места. Девочка пошла вдоль берега реки. Однако, дойдя до густых зарослей акации, Эстелла попала в тупик. Она полезла сквозь кусты и зацепилась за них подолом платья, оторвав кружевную отделку.
– Чёрт возьми! И кто придумал, что девочки должны носить эти идиотские неудобные платья? – выругалась она, забыв, что приличная сеньорита не должна грубо выражаться.
Вдруг за кустами мелькнул огонёк. Девочка была не из пугливых. Она смело выбралась из зарослей, пошла на огонёк, прижалась к цветущему дереву жакаранды и так и обомлела.
На берегу, буквально в паре шагов от Эстеллы, сидел мальчик. Он водил пальцем над водой, вырисовывая на ней узоры. Руки его светились фиолетовым, а узоры, которые он рисовал, не исчезали, ложась на гладкую поверхность воды, будто ковёр. Эстелла разинула рот, совершенно забыв о том, что приличная сеньорита не должна широко раскрывать рот, даже когда очень сильно удивлена.
Мальчик сидел как вкопанный и не шевелился, увлечённый своим занятием. Эстелла крепче ухватилась за дерево, но тут произошла неприятность: под её каблучком хрустнул сучок. Мальчик вздрогнул и обернулся:
– Кто здесь? – крикнул он в темноту.
Эстелла пустилась на утёк, но зацепилась ногой за корень и – ШМЯК – с размаху свалилась на землю прямо носом вниз. Как же больно!
Данте так и не осмелился вернуться в дом Сильвио и вот уже несколько часов сидел на берегу реки, растрачивая свою магию на бесполезную ерунду. Как вдруг услышал шорох. За деревом мелькнуло светлое платье. Девчонка? Тут же раздался хруст и стон. Данте пошёл на звук. Девчонка лежала на земле и отчаянно пыхтела, видимо, пытаясь не разреветься.
– Ты кто такая? Какого чёрта ты за мной шпионишь? – не очень-то вежливо выпалил Данте, зыркая на девчонку своими яркими глазами.
Эстелла села. С любопытством оглядела Данте. В его волосах запутались листья, и мальчишка почему-то напомнил ей дикого, но очень милого и смешного зверька – ёжика. Он был необычный, даже красивый, и у него не было спеси на лице и напудренных волос, как у друзей её сестры. Зато у него был фингал под глазом.
– Чем орать, лучше помоги. Не видишь, я упала?
– Вижу.
Данте приблизился. Ухватив девчонку под локти, он поставил её на ноги. Эстелла застонала.
– Тебе больно?
– Угу, я, наверное, ногу сломала.
– Идти можешь?
– Не знаю...
– Тогда держись за меня.
Обхватил девочку за талию, Данте повёл за собой. Он усадил Эстеллу на срубленное дерево и сам сел рядом.
– Где болит? Покажи, – сказал мальчик.
Эстелла приподняла подол платья, открыв тонкую щиколотку и кусочек панталон. Ей пришла в голову смутная мысль, что неприлично показывать ноги да ещё и мальчику, и если мама узнает, она её придушит. Но откуда она узнает? Да и нога болит ужасно...
Чулок был порван, на щиколотке кровоточила рана. Данте стащил с девчонки туфлю и чулок. Эстелла даже возмутиться не успела, как он положил руку ей на рану и несколько раз провёл по ноге вверх и вниз. Его пальцы осветились зелёным, ранка тоже. Миг, и она затянулась на глазах, словно её и не было.
– Ну вот и всё, – пробормотал Данте и отвернулся. Эстелла хлопала глазами, разглядывая здоровую ногу. Даже следа не осталось. И нога больше не болела.
– Как ты это сделал?
– Вот как-то так, – отозвался мальчик.
– Это колдовство?
– Наверное, понятия не имею.
– Как это?
– Я умею делать много странных вещей с тех пор, как себя помню. Почему – мне никто не объяснял. Так ты мне не сказала, зачем ты за мной шпионила?
– Я не шпионила! Точнее не за тобой... в общем... – девочка запнулась.
– А за кем же?
– Ну... я гуляла тут и заблудилась немного, – призналась она. – Увидела свет и пошла на него. Потом увидела тебя и стала смотреть.
Данте исподлобья взглянул на девчонку.
– Если пришла поиздеваться, так и скажи. В кои-то веки такая фифа гуляет в нашей местности?
– Какой ты грубый! Я не фифа! – Эстелла вздёрнула нос. – И не собиралась я над тобой издеваться. Мне просто понравилось то, что ты делал.
