Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 317 страниц)

– Одна клиентка позвонила с просьбой отремонтировать коммерческую собственность. Необычно то, что я ни разу лично не встречался с ней или её представителем. Мы всё делали по телефону. Похоже, она всем заправляла сама. Подобное необычно в этом бизнесе.

– Как её звали? – спрашиваю я.

Он морщит лоб.

– Не могу вспомнить. Мой секретарь должен знать.

– Для какой работы она вас наняла?

– Она хотела, чтобы мы восстановили и реконструировали старый коммерческий объект на Голливудских Холмах. Это тоже была большая работа. Там был обширный ущерб в результате пожара, но она хотела, чтобы мы восстановили его, а не снесли. Это было что-то историческое. Старый мужской клуб. Это я помню. Не та фраза, которую слишком часто слышишь в наши дни.

Я ставлю свой кофе, а Видок берёт свой. Мы с Кэнди переглядываемся.

– Она сказала вам название клуба?

– Возможно. Не помню.

– Не «Авила»?

К.У. улыбается.

– Да, точно. Откуда вы знаете?

Человеческий мозг – весьма забавная штука, и по этой причине может делать весьма забавные вещи с человеческим телом. Возьмём моё в данный момент. Моё сердцебиение только что удвоилось. Все мои чувства обострены до предела. Даже ангел в моей голове чувствует это. Я слышу, как меняется дыхание Джен. Она знает, что мой вопрос и ответ К.У. важны. Я чувствую, как начинает потеть К.У. До него доходит, что что-то из сказанного им связано с исчезновением Хантера. Видок с Кэнди явно взволнованы и стараются не показать этого. Я взволнован не меньше любого из них, но ещё я ощущаю холод. Будто кто-то вскрыл мне грудь и вывалил внутрь ведро льда. Но я ничего не показываю. Это основы. Эта информация могла быть у меня ещё вчера, если бы я не позволил зацепить себя моменту с Ти Джеем. Но, полагаю, зацепить меня было идеей с самого начала.

– Откуда вы знаете название клуба?

Я делаю глоток кофе. Комната едва не вибрирует от напряжения. Кэнди – раскалённая топка. Ей хочется выбежать наружу и начать грызть плохих парней или койотов в горах. Хоть кого-нибудь.

– Удачная догадка.

– Я позвоню в офис и узнаю для вас номер этой женщины.

Я качаю головой.

– Не стоит. Он будет выключен, и она им больше не воспользуется.

– Так вы знаете, кто это? – спрашивает Джен.

– Нет. Это правда. Я не знаю. Но да, я знаю. У меня есть идея, но я не хочу, чтобы мы забегали вперёд.

Мы втроём встаём и направляемся к двери. На этот раз Сентенцы нас не провожают. Они остаются на своей светлой и знакомой кухне, прижавшись там друг к другу, словно дом – это «Титаник», а сервировочный столик – последняя спасательная шлюпка на плаву.

Джен окликает нас.

– Чем мы можем помочь?

– Оставайтесь у телефона, – кричу я через плечо.

Когда мы подходим к машине Аллегры, я говорю: «Я за рулём». И Видок не спорит. Мы садимся в неё, и я говорю остальным двоим: «Приготовьте сотовые. Вам нужно будет сделать звонки».

Я завожу машину и выезжаю с подъездной дорожки. Я еду медленно. Сосредоточенно. Я знаю, что делать, и хочу приступить, но мне нужно всё сделать правильно. Мы направляемся к шоссе Голден-Стейт, но там большая пробка, так что я разворачиваю машину, и мы направляемся в город по улочкам.

– Звони Аллегре. Вели ей разогнать всех пациентов с опрелостями и занозами. Мы везём особый случай, – говорю я Кэнди.

– Ты так уверен, что Хантер в «Авиле»? – спрашивает она.

– Готов поставить на это красные туфельки Папы. Скажи ей доставать всё имеющееся у неё медицинское худу-оборудование Кински. Демон уже несколько дней обрабатывает Хантера. Скорее всего, тот будет в плохой форме.

Мне не нужно говорить Видоку, что делать.

– Позвоню отцу Травену, – говорит он.

Я киваю.

– Скажи ему собрать корзину для пикника и быть готовым. Я не хочу, чтобы кто-то в «Авиле» узнал о нашем приближении.

Я достаю телефон и набираю номер Джулии, который дал мне Видок. Она отвечает на втором гудке.

– Старк? Как дела?

– У меня есть хорошие и плохие новости.

– Давай с хороших.

– Я знаю, где Хантер. Мы прямо сейчас туда направляемся.

– Какие плохие?

– Тут замешана Аэлита. Это может оказаться ловушкой, и все мы можем погибнуть.

– Мне нужно говорить тебе, чтобы ты был осторожен?

– Всегда полезно напомнить. Позвоню тебе, когда всё закончится. Если мы умрём, звонок будет за счёт вызываемого абонента.

Я не знаю, чего ожидать, когда мы подберём Травена. Сколько нужно хлеба для изгнания демона из Ферриса Бьюллера[572]? Багет? Самосвал печенья?

Когда мы подъезжаем к его дому, Травен ждёт нас на обочине. Он весь в чёрном, в старомодном пальто с высоким воротником, делающем его похожим на дублёра Джонни Кэша[573]. В руках он держит потрёпанную холщовую спортивную сумку. Она большая, но он легко её поднимает. Наверное, всё-таки не так много хлеба.

На углу я бью по тормозам и говорю: «Пусть Травен сядет спереди. Я хочу поговорить с ним».

Видок выходит из машины и берёт сумку Травена. Он проскальзывает на заднее сиденье к Кэнди. Травен садится спереди. Я начинаю движение ещё до того, как он закрывает дверь.

– Я так понимаю, что вы нашли мальчика. Как он держится?

Я направляю машину обратно к Голливудским Холмам.

– Мы его не видели, но я знаю, где он. В месте, которое называлось «Авила». При вашей профессии вы вряд ли о нём слышали. Его называли мужским клубом. По большей части это было казино и бордель для весьма избранной группы убер-богатых мудаков.

– «Авила»? В честь святой Терезы Авильской[574]?

– Кто это?

– Святая Тереза пережила сильную стычку с ангелом. Она описывает её в возвышенно-сокровенных выражениях. Ангел пронзает копьём её сердце, и она описывает эту боль как сильную, но также сладостную и всепоглощающую.

– Я и не знал, что святые идут до конца на первом свидании.

Он кивает и поджимает губы. Он всё это уже слышал.

– Многие люди предпочитают интерпретировать её описание религиозного экстаза в простых сексуальных терминах. – Он качает головой. – Чёртов Фрейд.

– Хотя бы название теперь обретает смысл. Видите ли, «Авила» была огромной тайной. Своего рода настоящее «Череп и кости»[575]. Если вы были одним из тех немногих, кто в курсе, одним из помазанников политики или достаточно богатым, чтобы пользоваться услугами того же бухгалтера, что и Иегова, то получали доступ в клуб внутри клуба. Вы узнавали, для чего был реально построен клуб.

– И что же это было?

– Во внутреннем святилище они не держали проституток-людей. За хорошую цену и несколько кровавых клятв можно было трахнуть ангела.

Травен поворачивается и глядит на меня с лицом, представляющим собой пустую маску.

– Я не шучу, – говорю я. – Никто не знает, кто основал это место и что за худу они использовали, чтобы захватывать и удерживать их. Лос-Анджелес – крупное место силы, так что, насколько всем известно, оно могло всегда существовать здесь в том или ином виде.

– И вы полагаете, что мальчика держат там?

Я киваю.

– Я был знаком с последним ангелом, которого туда затащили. Её зовут Аэлита. Она командовала Золотой Стражей. Пинкертонами Бога на Земле. Настоящие мудаки с турбонаддувом.

– Да. Я знаю о Золотой Страже. Думаете, Аэлиту захватили, чтобы сделать из неё ещё одну проститутку?

– Нет, её с остальными ангелами собирались принести в жертву, чтобы открыть врата ада. Видите ли, у моего старого приятеля Мейсона амбиции величиной с яйца Кинг-Конга. Он хочет свергнуть Люцифера и захватить ад. А затем он хочет воткнуть вилы в Бога и захватить рай. Он достаточно крут, чтобы быть в состоянии провернуть это. Вы всё ещё со мной, Отец?

Краем глаза я вижу, как Травен недоверчиво косит взглядом. Он не знает, чему верить. Полагаю, перебор информации, чтобы быть в состоянии впитать, когда ты провёл свою жизнь в церковных библиотеках за чтением книг и изучением истории, а затем обнаруживаешь, что понятия не имеешь, как на самом деле работает Вселенная. Все эти годы он был тщательно ограждён от всего, кроме писательского зуда. Теперь же он узнаёт, что в то время, как он перед сном чистил зубы святой водой, на другом конце города шло реальное низкопробное библейское шоу ужасов. Не могу винить его, если у него малость снесло крышу.

– Хотите сигарету?

– Было бы здорово.

Я протягиваю ему зажигалку Мейсона и пачку «Проклятий» из кармана. Слышу, как он шуршит пачкой и щёлкает зажигалкой. При первой же затяжке он кашляет, но продолжает курить. «Проклятия» легче принять, когда ты обречён.

– Вы говорили, о человеке по имени Мейсон, пытавшемся открыть ад. Я так понимаю, вы его остановили.

– Что-то типа того.

– И по ходу мы перебили полную жопу приспешников дьявола и темных магов, – вставляет Кэнди.

Травен поворачивается на сиденье и смотрит на неё.

– Вы тоже там были?

Она улыбается.

– Старк приглашает меня на все свои резни. Так ведь?

Она пинает ногой спинку моего сиденья. Я гляжу на неё в зеркало заднего вида.

– От тебя мало проку.

Она улыбается и устраивается поудобнее. Травен молча курит «Проклятие», глядя в окно, как я везу нас в холмы.

– Итак, вы считаете, что Хантер в «Авиле», потому что вы остановили жертвоприношение?

– Ага. За всем этим стоят Мейсон с Аэлитой. Они натравили на Хантера Клипаффа.

– Клипота. А почему не отправили демона за вами?

– Потому что у Мейсона по-настоящему ебанутое чувство юмора. Я был знаком с братом Хантера, и Мейсон живот надорвал со смеху, когда воспользовался парнем, чтобы снова затащить меня туда. Аэлита же помогает ему просто потому, что, по большому счёту, на дух меня не переносит.

– Мне казалось, вы сказали, что спасли её.

– Ага, когда она узнала, что я не совсем человек, то вспылила. Настоящая расистка.

– Знаете, если бы вчера мне кто сказал, что я поеду с нефилимом на экзорцизм, я бы удивился. А вот сегодня…

Он замолкает и курит «Проклятие».

Жаль, что я не умею читать мысли, как Люцифер. Я слышу, как быстро бьётся сердце Травена. Он ощущает смесь холода и страха, но это только от волнения. Он примерно представляет, что его ждёт, и не уверен, что сможет справиться. Это я на арене, ждущий, когда откроются ворота, чтобы увидеть, с чем мне придётся столкнуться в этом эпизоде «Надери Задницу Старку». Спустя некоторое время ты научишься жить с этим страхом и игнорировать его, но на сто процентов он никогда не исчезнет. Но некоторые виды страха могут сделать тебя лучше, чем ты есть. Ты сталкиваешься лицом к лицу с чем-то большим, чем ты сам, и выходишь из этой стычки, может, и в шрамах, но благодаря ей становишься чуть сильнее. Есть и другие страхи, подобные дыре в центре тебя, откуда кусочки твоей души стекают прямо в канализацию. Этот вид страха не имеет ничего общего с отчаянной дракой на арене. Это ужас окончательного осознания, как устроен этот мир. Кто обладает властью, любит швыряться ею во всех, у кого её нет.

Мы все до единого, и люди, и монстры, живём с ангельским сапогом у нас на горле. Но мы его не видим, так что забываем о нём и плетёмся вперёд, совершая глупые маленькие поступки, из которых состоят наши глупые маленькие жизни. Затем этот сапог опускается вам на живот, выдавливая воздух из лёгких и ломая кости, словно старые спички. И вы знаете, что это происходит лишь потому, что вы не один из небожителей. Вы страдаете от худшего проклятия из всех. Что живы. Мы просто букашки на лобовом стекле Бога. Вот и всё, что мы такое. Надоедливые. Одноразовые. По десять центов за дюжину.

– Вы так легко и небрежно всё это изложили. Люди порабощают ангелов. Люди бросают вызов и Люциферу, и Богу. И вы говорите, что вы – нефилим, во что я даже не знаю, верю ли.

– Не волнуйтесь, Отец. Я в вас верю.

Он говорит обо мне, но это не то, что он имеет в виду. Я слышу это по почти неуловимой дрожи в его голосе.

– Задавайте вопрос, Отец.

– Чего мне ждать в аду? У них есть особые забавы для бывших священников?

Мне следовало быть с ним помягче. Бедолага отлучён от церкви. Для него это означает, что он уже одной ногой в угольной вагонетке по дороге в жаркую страну.

– Не парьтесь об аде, Отец. Там есть обязанные мне адовцы и проклятые души. Я прослежу, чтобы о вас позаботились.

Окно автомобиля с его стороны слегка опущено. Травен откидывает назад волосы рукой, столь же испещрённой бороздами и морщинами, как и его лицо. Он издаёт лёгкий хрюкающий смешок.

– Я читал самые убедительные и душераздирающие демонические тексты, какие вы только можете себе представить, и всё же, этот разговор – самое странное, что я когда-либо слышал. Вы действительно считаете, что можете договариваться с падшими ангелами?

– Там внизу есть те, у кого больше чести, чем у половины людей, которые мне встречаются.

– Не очень успокаивает, но, полагаю, это не повредит.

– Что в значительной степени подытоживает ад.

Когда мы приближаемся к вершине, дорога выравнивается. Сквозь деревья видна почерневшая крыша «Авилы».

– Очень жаль, что парни вроде нас не могут подавать на пособие по безработице. Как думаете, есть у них специальные бланки для уволенных божеством?

– Слышал, вы работали на Люцифера. Люцифер – не Бог.

– Вы нечасто бываете в Голливуде.

Травен смотрит вверх сквозь деревья. Он тоже заметил «Авилу». Кэнди снова пинает спинку моего сиденья, которой наскучили разговор и поездка. Она хочет впиться зубами в демона. Мой тип девушки.

– Вы рассказали мне кое-что из того, что знаете о Вселенной; теперь позвольте я поведаю вам кое-что. Если хотите знать, почему мир, да и всё Мироздание, настолько исковерканы и испорчены, поищите на слове «демиург». – Он оборачивается к Видоку. – Если меня сегодня убьют, я хочу, чтобы вы взяли мою библиотеку. Я доверяю вам позаботиться о моих книгах.

– Сочту за честь, – отвечает Видок, – но сегодня никто не умрёт.

– Демиург? – говорю я. – Звучит так, будто это как-то связано с Богом, и не в лучшем смысле. Чёрт, я сжёг столько мостов с этими небесными типами, что, наверное, мне лучше стоило бы установить тёплые отношения с вашими приятелями Ангра Ом Йа, чем с кем-либо из местных небесных типов.

– Тогда, думаю, всё, что вам нужно сделать, это подождать.

– Я пошутил. Ангра Ом Йа мертвы.

– Что для бога значит смерть?

– Думаете, старые боги возвращаются?

– Не думаю, что они вообще уходили.

Я выруливаю на большую круговую подъездную дорожку, подъезжаю ко входу и паркуюсь. Мы выходим, и Травен забирает у Видока холщовую сумку.

«Авила» знавала лучшие времена. Бо́льшая часть крыши обвалилась, оставив над головой обугленное дерево, дворец головоломок из сломанных балок. Это место было тщательно разграблено, разгромлено и отмечено волнами сквоттеров и скейт-панков[576]. Заплесневелые кожаные кресла и обтянутые шёлком двухместные диванчики окружают остатки места для костра, которое кто-то вырубил прямо в подъездной дорожке с помощью бог знает каких подручных средств. Сломанное колесо рулетки почти теряется в траве, которая свободно растёт со всех сторон здания. От всего разбитого стекла, земля блестит, как диско-шар. Даже стены ободраны, и медные трубы внутри давно исчезли.

– Так вот как выглядят врата в ад, – говорит Отец Травен.

– Нет, – отвечает Видок, – Лю пале дю мерде[577].

Даже при всём том, что на него свалилось после Нового Года, входная дверь всё ещё на месте, словно последним предсмертным жестом «Авилы» было показать миру средний палец. Возможно, когда мы закончим, я натравлю на это место Йозефа с его бандой.

Я жестом велю остальным держаться позади, и толкаю дверь. Раньше я никогда не входил в «Авилу» через парадный вход, только выходил, да и то всего один раз. В основном я входил в это здание сквозь тени, и лишь для того, чтобы убивать людей. Добрые старые деньки, когда всё было проще. У меня в пальто наац и взведённый.460 на предохранителе, и я готов убивать любые жуткие звуки и пугающие тени.

Несмотря на то, что большая часть крыши исчезла, внутри царит полумрак, так что я даю глазам адаптироваться, а затем осматриваю комнату. Ничто не двигается. Ничто не издаёт ни звука. Здесь так же тихо, как в забегаловке «рваная свинина на рёбрышках» рядом с синагогой.

Я приглашающе машу рукой остальным.

– А безопасно заходить? – спрашивает Травен.

– Здесь чисто. Не знаю насчёт безопасно. Я не слышу ни крыс, ни даже тараканов в стенах. Это не очень хороший знак.

– Что это значит?

– Когда здание покидают даже паразиты, это означает, что здравомыслящие люди тоже будут держаться снаружи, – говорит Видок.

– В данный момент мы официально тупее крыс и тараканов, – вставляет Кэнди.

– Добро пожаловать в наш мир, Отец.

Травен начинает креститься, но на полпути спохватывается и опускает руку. Старые привычки умирают с трудом.

– Идём. Я практически уверен, что знаю, где парень, так что я впереди. Видок и отец в середине. Кэнди, ничего, если ты присмотришь за нашими задницами?

– А ты как думаешь?

– Двинули.

Я веду их по периметру круглой гостиной. Мы держимся поближе к стенам. Раньше здесь было полно антикварной мебели и персидских ковров. Теперь же в тех местах, где пол частично обвалился, глядя вниз я вижу камни и траву холма.

Пара поворотов по коридору, и потолок невредим. Внезапно я начинаю скучать по дырам в крыше и их зловещим теням. Здесь нет света, и в помещении царит тьма кромешная. Как бы я его ни ненавидел, я позволяю ангелу взять на себя управление. Его зрение создано для темноты.

В то мгновение, как я отступаю и передаю ему бразды правления, Авила начинает светиться как Вегас. Я хватаю Видока за рукав и велю Травену и Кэнди держаться друг за друга. Затем я медленно веду их по круглым коридорам к залу для жертвоприношений.

Найти его не заняло много времени. Все пути ведут сюда, в чёрное мерзкое сердце этого места. Именно здесь мне следовало убить Мейсона. Это та комната, где я освободил Аэлиту. Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я спас её. Возможно, её письмо с благодарностью затерялось на почте.

Двойные двери зала по-прежнему открыты и по-прежнему в дырках от пуль и зарядов дробовика после того предновогоднего налёта. Где-то здесь мы с Кэнди впервые поцеловались на Новый год, подстреленные и покрытые чужой кровью. Славные времена.

Из комнаты льётся бледный свет. Я оставляю остальных и захожу внутрь, туда-сюда водя Смит и Вессоном по обломкам частично обвалившейся крыши. Медленно двигаясь, я позволяю своим чувствам расшириться и заполнить всё помещение, пытаясь нащупать что-нибудь с лёгкими или сердцебиением. Я что-то чувствую. Я осторожно обхожу отколовшиеся от стен куски мрамора размером с шар для боулинга. Столб солнечного света падает из отверстия в потолке на каменную платформу для жертвоприношений, и там лежит Хантер, растянувшийся, как ждущий масла и щипцов варёный омар.

Я машу Травену и остальным входить. Они рассредоточиваются вокруг платформы. Травен направляется прямо к парню. Мы держимся на расстоянии, давая отцу делать своё дело. Хантер лежит на спине. Он абсолютно неподвижен. Его грудь едва вздымается. Он выглядит так, словно его избили, оставили под инфракрасной лампой и проволокли за грузовиком. С его рук и лица отслаиваются клочья почерневшей кожи. Кожа там, где не чёрная и не красно-сырая, имеет зеленовато-синий цвет испорченного мяса. Одежде Хантера позавидовал бы любой уважающий себя алкаш. Потрёпанная и рвущаяся по швам, она покрыта засохшей кровью, дерьмом и блевотиной. Он выглядит так, словно носил эти лохмотья не пару дней, а несколько недель.

Травен наклоняется прямо ко рту Хантера, к чему-то прислушиваясь. Я жду, что демон заглотит наживку и отгрызёт ему ухо. Но жертва не шевелится. Отец возвращается к своей сумке, расстёгивает её и выкладывает на пол рядом с собой мешочек с морской солью и кусок хлеба. Затем достаёт потрёпанную деревянную шкатулку. Внутри неё находится бутылочка с чёрным елеем и пожелтевшая костяная ручка в форме короткой толстой хоккейной клюшки. Он обмакивает ручку в елей и выводит символы по всем четырём сторонам платформы для жертвоприношений. Он создаёт связующее заклятие, чтобы удерживать демона взаперти на платформе подальше от нас. Большинство символов мне знакомы. Присутствует иврит и греческий. Какая-то надпись на ангельском и даже какая-то адская клинопись. Этот последний набор символов – самый интересный. Куриные каракули из какой-то неизвестной еретической поваренной книги. Готов поспорить на что угодно, они из той книги Ангра Ом Йа. Меня всё устраивает. Какое бы худу не удерживало Хантера с его демоном на той стороне комнаты, а нас здесь, на дешёвых местах, меня всё устраивает. Теперь мне кажется, что нам следовало надеть бронежилеты. Чёрт. В следующий экзорцизм обязательно.

Хлеб Травена – сплошное разочарование. Он выглядит как обычная круглая французская булка или хлеб из опары. Я надеялся на нечто, изрыгающее огонь и вращающееся, как диски лоурайдера. Священник разрывает хлеб на части, кладя по кусочку через каждые несколько сантиметров, начиная от горла Хантера и до промежности. Он зачерпывает пригоршню соли из мешочка и насыпает по небольшому холмику соли между каждыми кусками хлеба. Затем убирает мешочек с солью обратно в сумку, и относит её в угол комнаты. Он делает всё это медленными отработанными движениями. Своего рода медитация в движении, подготовка к следующему этапу.

Травен указывает на голову Хантера, где он хочет, чтобы я стал. Кэнди он располагает у ног. Видок посередине, напротив отца.

– Я полагаю, вы носите с собой зелья, – говорит экзорцист.

Видок распахивает пальто, словно эксгибиционист, показывая Травену дюжины вшитых в подкладку карманчиков.

Травен слабо улыбается.

– У вас есть Спиритус Дей?

– Не знал, что церковь ведает о таких алхимических фокусах или одобряет их.

Спиритус Дей – одна из лучших вещей во Вселенной. Вроде одного из тех чистящих средств для вашей кухни «всё в одном» или клейкой худу-ленты. Он починит всё, что угодно. Он является репеллентом для адовцев, демонов и практически любых других зубастых мерзких тварей. Это скотчгард[578] для ваших брюк, защищающий от проклятий и даже способный лечить от некоторых ядов. Он даже лучше, чем жареный стейк из цыплёнка, но ненамного.

– Церкви здесь нет. Есть я. Мне бы хотелось, чтобы у вас наготове был Спиритус Дей, чтобы метнуть, если Хантер прорвётся через защиту, которую я установил вокруг платформы.

Видок кивает.

– Я буду готов.

Травен смотрит на нас с Кэнди.

– Если он вырвется, хватайте его и держите, но постарайтесь не сломать.

– Я не даю опрометчивых обещаний. Но он не скроется, – отвечаю я.

Травен поворачивается к мальчику, протягивая над ним руки ладонями вниз. Его голова наклонена вперёд, глаза закрыты. Он молится. Кому? Интересно узнать. Потом открывает глаза, поднимает руки и начинает напев. Ещё одна молитва, благословляющая хлеб и соль. Но я никогда не слышал ничего подобного тому, что исходит из его рта, а я слышал пьяных адовцев. На каком бы языке он ни говорил, тот полон завываний, шипения и низкого горлового гула, и гортанных смычек тибетских монахов. Напоминает тонущего человека.

Глаза Хантера распахиваются. Они жёлтые и налитые кровью, но настороженные. Его сердце бьётся со скоростью миллион миль в час, но дыхание неровное. Не знаю, как это может сочетаться без того, чтобы вызвать сердечный приступ. Его рот медленно раскрывается. Наружу выплывает пар – лёгкий, как туман, но яркий, как огонь. Полагаю, мама Хантера говорила правду, когда рассказывала, что он плевался огнём, когда выжег тот символ на потолке.

Это ничуть не удивляет и не впечатляет Травена. Одной рукой он прижимает голову Хантера. Другой рукой зачерпывает соль и бросает ему в рот. Затем суёт кусок хлеба, чтобы запечатать то, что бы там ни пыталось выбраться. У Хантера полностью сносит крышу, он мечется и бьётся в конвульсиях, словно на электрическом стуле. Он молотит руками по лицу, пытаясь выбить хлеб, но магия Травена отняла у него большую часть моторных функций. Травен рукой прикрывает парню рот, удерживая хлеб на месте. Я хватаю Хантера за плечи, а Кэнди держит его за ноги, чтобы он не брыкался.

Травен продолжает напевать, и, одной рукой прикрывая Хантеру рот, посыпает солью куски хлеба и жадно пожирает их. Каждый раз, когда он проглатывает хлеб с солью, Хантер становится всё более неистовым. Я крепко держу его. Кэнди склонилась над ним, навалившись ему на ноги всем своим весом.

Внезапно он замирает. Полностью обмякает. Никто не двигается на случай, если он играет в опоссума[579]. Но Хантер не дёргается. Наконец Травен кивает мне, и мы с Кэнди отпускаем его. Он берёт немного оставшейся соли и пальцем рисует замысловатый символ на лбу Хантера. Тот по-прежнему не шевелится. Я смотрю на Кэнди с Видоком, а затем обратно на парня. Я начинаю беспокоиться, что Хантер задохнулся из-за того хлеба, который Травен засунул ему в рот. Травен вытаскивает хлеб изо рта Хантера, обхватив сложенными в виде лодочки ладонями. Он держит его обеими руками.

– Демон здесь. Используйте Спиритус Дей, – говорит Травен.

Видок большим пальцем снимает крышку с маленького пузырька и опрокидывает Спиритус на хлеб. Травен сжимает хлеб, словно влажную губку, чтобы часть жидкости капала Хантеру в рот. Затем Травен запихивает хлеб себе в рот, жуёт и быстро проглатывает. Когда тот проваливается дальше, у него на лице появляется странное выражение.

– Что? – спрашиваю я.

– Вкус не тот.

– Что это значит?

– Я должен чувствовать остаточный вкус демона. Что-то есть, но не… – Это было последнее, что он успел сказать, прежде чем рука Хантера взметнулась вверх и схватила его за горло.

Парень как следует ухватился, и оторвал Травена от пола. Травен молотит по рукам Хантера, но с таким же успехом мог бы колотить ватным шариком по стволам деревьев. Я наношу Хантеру кулаком боковой удар в голову, со всей силы погружая костяшки в висок, но недостаточно сильно, чтобы проломить кость. Тот даже не реагирует, просто продолжает сжимать Травена. Кэнди прыгает с края платформы Хантеру на грудь. Когда она впечатывается в него, я наношу ещё один удар в голову. Я не могу ударить сильнее без того, чтобы превратить его мозг в фарш, так что целюсь ниже, достаточно сильно ударяя его в плавающие рёбра, что даже чувствую, как парочка трещит. Это доносит послание. У Хантера перехватывает дыхание, и он роняет Травена, внезапно теряя способность дышать. Кэнди наносит ему приличный удар в челюсть, прежде чем я оттаскиваю её. Хантер опрокидывается на спину. Но ненадолго.

Когда мы оттаскиваем Травена от платформы, Хантер начинает свой номер «Диких мужчин с Борнео»[580]. Он пытается спрыгнуть с платформы и последовать за нами, но связующее заклятие Травена удерживает его. Хантер бьёт кулаками, царапает пальцами и бросается всем телом на невидимый барьер, но каждый раз тот отбрасывает его назад.

Видок спешит на помощь, доставая из-под пальто ещё один пузырёк. Он целиком выливает его в горло Травену. Травен кашляет. Его цвет сменяется с синюшного на напоминающий человеческий. Он садится и делает пару хриплых вдохов. Он жив, но не выглядит счастливым по этому поводу.

– Что там такое? – говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь, – Я никогда прежде не встречал подобного демона. Пусть даже хлеб и соль не сработали, то Спиритус Дей должен был парализовать его.

Хантер на коленях шныряет туда-сюда по платформе, как разъярённая гиена, которая ждёт, когда прибудет её стая и надерёт нам задницы. Невидимый барьер его больше не беспокоит. Он даже не пытается выбраться. Он развлекается. Лижет его своим чёрным языком, сплёвывает на него кровь и рисует пальцем с помощью этого запёкшегося сгустка. Сперва это выглядит как просто каракули, но потом начинает вырисовываться какая-то фигура. Минуту спустя он перестаёт рисовать, наклоняется ближе к окровавленному барьеру и открывает рот. Наружу снова начинает струиться тот огненный туман, что вытекал у него изо рта ранее. Прижимаясь к связующему барьеру, он расползается дюжинами огненных змей. Закончив, он надувает грудь и всасывает огонь обратно в горло. Затем он падает на платформу. На этот раз я не ощущаю ничего, исходящего от него. Обычно я могу чувствовать жизнь, сердцебиение, даже самоё поверхностное дыхание, но этот парень даже не ощущается мёртвым. Больше похоже на чёрную дыру жизни. Кэнди встаёт и направляется к нему, но я хватаю её за руку. Барьер-заклятие ещё цел, но Хантер выжег на нём символ Сестры Луди, тот же самый символ, который он выжег у себя над кроватью.

А потом я снова чувствую, что Хантер жив. Всё ещё лёжа на спине, он поворачивает голову и смотрит на меня.

– Теперь до тебя дошло? Пожалуйста, скажи «да». Не заставляй меня ставить тебя в неудобное положение перед твоими друзьями.

Мне требуется минута, чтобы переключиться с лица на голос.

Хантер садится. Он всё ещё валяет дурака, но выглядит настороженным и спокойным.

– Итак, до тебя дошло?

Я киваю. Он говорит голосом Мейсона.

– Тебя слышно громко и отчётливо.

Я протягиваю руку к барьеру и вожу рукой по нарисованному им пылающему символу, пока тот не распадается на отдельные части. Грозовые облака и миниатюрные фейерверки.

– Это символ Сестры Луди. Фальшивая богиня для фальшивой одержимости.

Хантер поднимает руки и закатывает глаза к небу в поддельном облегчении. Он бунтарь. Боб Хоуп[581] с рогами и хвостом. Но я заслуживаю каждого кусочка дерьма, которое он подаёт на стол. Уэллс с Аэлитой однажды уже обманули меня подобным образом, прикрывая фальшивым демоном нападение Бродячего. Попался бы я на эту удочку в первый раз, если бы всё ещё находился в Даунтауне, в своей лучшей форме? Ни за что. Этот глупый мир делает меня слабым. А может, просто напоминает мне о том, каким слабым я был всегда. Больше не буду. Одурачь меня один раз – пусть тебе будет стыдно. Одурачь меня дважды – ты покойник.

Хантер – по крайней мере, тело Хантера – качает головой.

– Думал, мне вечно придётся устраивать это медицинское шоу[582]. Я имею в виду, как Джулия уболтала этого идиота изгнать меня, и это не сработало. Теперь ты тащишь его обратно, и снова всё накрывается медным тазом. Я думал, это заставит сработать несколько тревожных звоночков.

– Сработали бы, если бы у меня было время подумать, но я был немного занят тем, чтобы не дать твоей мясной марионетке убить его.

Хантер улыбается. Чёрные десны и жёлтые зубы. Я сразу вспоминаю Бродячих и чувствую непреодолимое желание вырвать ему позвоночник.

– Одним Святым Роллером[583] больше, одним меньше.

– Мне нравится именно этот. Он отфрендил Бога на Фейсбуке.

У Хантера скептический вид.

– Ты уверен, что всё было не наоборот? У нас здесь внизу много таких, и, готов поспорить, он в списке вечеринки. От него конкретно разит серой.

Он смотрит на Травена.

– Знаешь всех тех самоубийц, которых твоя Церковь обрекает на ад? Для них нет ничего приятнее, чем получить возможность поиграться с одним из расстриженных божьих лизоблюдов. Велю им достать праздничные колпаки и приготовить для тебя что-нибудь особенное.