Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 317 страниц)

Я направляюсь к входу 405 на Уилшир. Осталось меньше пары километров автострады, но этого вполне достаточно. Я выкручиваю дроссель, пока двигатель мотоцикла не начинает светиться вишнёво-красным. Адские гончие не поспевают. Они начинают отставать. Сквозь шум двигателя я слышу, как они завывают и лают. С ними всё будет в порядке. Они теперь хозяйничают во дворце, и, если их никто не накормит, что ж, им просто придётся ужинать тем мясом, которое они смогут найти.

Вот и всё. Конец дороги. В ста метрах впереди город раскинулся под зарослями зазубренной арматуры, отмечающей место обрушения автострады. Я низко пригибаюсь в седле. Каждый раз, когда мы попадаем в выбоину, доспех Люцифера соударяется с бензобаком, высекая искры прямо мне в глаза. Я с обжигающим лицо фейерверком мчусь по разбитой дороге к самому сердцу полумёртвого города. Что бы ни случилось дальше, это адская поездочка.

Когда я вылетаю с края автострады, Вселенная стихает, и мою голову наполняет призрачная мелодия. Мартин Денни[842], «Подружка кружащегося дервиша». Любимая песня Карлоса в музыкальном автомате в настоящем «Бамбуковом Доме Кукол». Я представляю дом, но я всё ещё в Аду. Что я делаю не так?

Передняя часть мотоцикла клюёт носом к каменным обломкам.

Я использовал всю силу доспеха на Бримборионе?

Разве это не будет забавным чёртовым концом всему?

Земля быстро приближается. «Подружка кружащегося дервиша» смешивается с нарастающим звуком двигателя. Чего я ожидал? Проёб и есть мой настоящий дом, и я быстро туда направляюсь.

Жаль, что у меня нет сигареты.

Затем совсем ничего.

Затем кое-что есть.

Переднее колесо ударяется о мостовую. Приступ головокружения. Огни. Смазанные и дрожащие. Ничто расступается как тяжёлые шторы. Или люк.

Падает заднее колесо. Удар такой, словно сзади влетел линкор. У меня не получается удержать мотоцикл. Так что я наклоняю его в сторону. Кладу и даю скользить. Метров десять-двадцать. Асфальт обдирает мне ноги, но кожаные штаны выдерживают. Я не так уверен насчёт пальто. Я уже упоминал, что не берегу одежду?

Когда мотоцикл наконец останавливается, он прорезает глубокую борозду в дорожном полотне. Я берусь за руль, смещаюсь всем телом вниз и поднимаю байк в вертикальное положение. Он даже не поцарапан.

Добро пожаловать домой.

Приятно говорить это, и именно это иметь в виду. Откуда я знаю? Здесь не разит тухлым мясом и страданием. Небо чистое и полное звёзд. Подсказка номер три: мотоцикл остановился прямо перед кладбищем «Голливуд Навсегда». Никогда надгробия не выглядели так хорошо. Возле колумбария установлен большой экран. Люди сидят и лежат на одеялах среди покойников. Ночь кино на кладбище. Это не так странно, как может показаться. На Диа-де-лос-Муэртос[843] семьи предлагают еду и принимают пищу со своими покойниками. В Голливуде мы приходим с подношениями в виде ковбоев и мюзиклов.

Сегодня мы развлекаем наших любимых жмуриков исходной версией «Дурной крови»[844]. Малютка с косичками Патти Маккормак[845] только что подожгла подсобного рабочего Лероя, а её мама и лучшая подруга наблюдают из верхнего окна, как он горит. Покойнички, как вам кино? Мы могли бы показать «Звуки музыки»[846], но подумали, что спугнём с ваших костей последние клочки вяленого гробового мяса.

Я сажусь обратно на мотоцикл, когда замечаю у ворот кладбища ребёнка. Девочку в синем вечернем платьице с оборками. Где-то девяти-десяти лет, и совсем одну. Кто приводит своего ребёнка на фильм про убийства на кладбищенский автокинотеатр и позволяет ему бегать одному? Чёрт, кто вообще приводит своего ребёнка на подобное мероприятие? Это место наполовину заполнено торчками и хипстерами на спидах. Как только закончится сеанс, весь квартал превратится в один большой аттракцион с бамперными машинками.

Ребёнок не двигается. Просто смотрит на меня, пока не понимает, что я смотрю в ответ. Затем поворачивается и бежит через кладбищенские ворота. Я через всю улицу слышу, как она смеётся. С таким характером она вырастет и создаст умопомрачительную группу или станет серийной убийцей. Я вспоминаю Кэнди: это могла быть она много лет назад, забегающая в «Голливуд Навсегда», могильный Диснейленд для слишком хищных для каруселей и сладкой ваты детей.

Я ставлю ногу на ножной стартёр и мотоцикл заводится с первой попытки.

Первый вопрос. Где Кэнди? Никаких шансов, что она всё ещё в отеле «Бит». Какой ещё вариант? В Лос-Анджелесе есть много чем полюбоваться, когда он не горит. Не могу привыкнуть видеть небо. Мне нужно сориентироваться и собраться с мыслями.

Я начинаю чувствовать себя слегка бросающимся в глаза на этом адовском супербайке с фарой, способной ослепить космический шаттл, без водительского удостоверения, номерного знака, свидетельства о регистрации и страховки. Не то чтобы у меня когда-либо что-нибудь из этого было. Но у меня нет их сейчас, и я на нелегально импортированном иностранном мотоцикле. Тридцать секунд как вернулся на Землю, а уже уголовник. Добро пожаловать домой, говнюк. А пока я буду держаться боковых улочек.

Я пересекаю Голливудский бульвар и заезжаю на мотоцикле в переулок рядом с «Максимум Овердрайв», видеомагазином, где жили мы с Касабяном. Касабян раньше был покойником. Я знаю это, потому что отрезал ему голову. Это место, где я живу с тех пор, как в первый раз вернулся из Ада, что делает его ближе всего к понятию моего дома за последние одиннадцать лет.

Когда я сворачиваю в переулок, мимо, держась за руки, проходят мужчина и женщина. У них такой вид, будто они были на пикнике у костра в угольной шахте. Их руки и лица – каждый открытый участок кожи – вымазаны зернистой грязью, но одежда чистая и выглаженная. Я никогда в жизни не видел двух более грязных чистых людей. Они замечают, что я смотрю на них, и переходят на другую сторону улицы.

Переулок у «Макс Овердрайв» представляет собой сугроб хлама. Мусорный контейнер переполнен пластиковыми мусорными мешками и коробками из-под продуктов. Тут столько разбитых бутылок, что место похоже на соляную равнину. Не думаю, что мусор убирали последние несколько недель. Я паркую мотоцикл в тени мусорного контейнера.

В прежние времена я бы воспользовался Ключом от Комнаты Тринадцати Дверей, чтобы войти в магазин, но он у святоши Джеймса. Я снимаю сумку с мотоцикла, достаю чёрный клинок и вставляю кончик в дверной замок. Один поворот, и он со щелчком открывается.

Внутри помещение воняет краской. Полы и демонстрационные стенды покрыты пластиковыми чехлами, но на них лежит тонкий слой пыли. Никто давно не выполнял никаких работ. Наверху в комнате, которую я раньше делил с Касабяном, горит свет. Я тихо поднимаюсь по лестнице, с ножом наизготовку. Носком ботинка толкаю дверь. Она открывается в неприбранную спальню. В ней деревянный стол, где Касабян раньше хранил пиратские видеозаписи. Теперь там компьютер в окружении мониторов. Я толкаю дверь шире. В комнате что-то находится спиной ко мне. Тяжёлое механическое тело с человеческой головой. Оно берёт в рот пакет из «Пончиковой Вселенной» и на четвереньках направляется к столу, словно собака. Увидев меня, голова открывает рот и роняет пакет. Поднимает лапу и указывает на меня.

– Не говори ни слова.

Когда я видел его в последний раз, Касабян был просто болтливой головой без тела. Теперь он стал чем-то большим, но я не знаю, улучшение ли это.

Я захожу внутрь и бросаю сумку. Мой доспех торчит из-под рубашки. Касабян кивает на него.

– Волшебник дал тебе сердце, Железный Дровосек?

– Смешно. Смотри, чтобы заклёпки не полопались, Старый Брехун[847].

Его лицо как у той парочки с улицы. Вымазано чем-то тёмным и зернистым, похожим на чёрный песок. Он рысью на четвереньках направляется к столу. Голова Касабяна на теле адской гончей – зрелище не из приятных.

Добравшись до рабочего кресла, Касабян отталкивается задними лапами, пока его задница не устраивается прочно на сиденье. Затем он отклоняет остальную часть тела назад, словно поднимающуюся половину разводного моста. За секунду он превращается из заводной игрушки в Пиноккио в лучшие его дни, почти настоящего мальчика. Он поднимает пакет с пончиками когтями и бросает на стол, не предлагая мне ни одного.

– Это лучшее, что смог придумать святоша Джеймс? Лучше, чем ничего, но выглядит не совсем законченным.

Касабян нахмурился на секунду, а затем до него доходит.

– Святоша Джеймс? Ага. Так будет верно. Что касается этого, – он ударяет себя кулаком в грудь, – твоя лучшая половина так и не расплатилась с переделывающим это изготовителем заклинаний, так что тот не закончил работу.

– А почему?

– Этот говнюк исчез.

– Откуда ты знаешь, что это сейчас я, а не он?

– Он выглядит как купающаяся красавица[848], а ты как Лохнесское Чудовище. От вида тебя такого молодого у меня мурашки по коже.

– Ты имеешь в виду, как я выглядел до того, как ты отправил меня в Даунтаун.

– Что-то типа того.

Тыльной стороной металлической руки он отталкивает переполненную «Проклятиями» пепельницу. Суетливые уголовник, словно теперь, когда я вернулся, он думает, что я собираюсь обокрасть его. Я наклоняюсь поближе рассмотреть его тело.

– Ну, и каковы ощущения?

Он сгибает руки и ноги. Встаёт и начинает собирать пивные бутылки, коробки из-под пиццы и контейнеры с засохшей едой, которые покрывают все плоские поверхности.

– Помнишь ту аркадную игру, где ты перемещаешь клешню, чтобы вытащить дерьмового плюшевого мишку из корзины? Я вроде той клешни.

Он сгибает пальцы и берёт контейнер с китайской едой. Его руки – это лапы гончей, переделанные и растянутые в похожие на когти руки.

– Я знаю, что уродлив, как паук на ребёнке, но приятно снова иметь руки.

– Не парься. Теперь мы оба в клубе калек.

Я снимаю перчатку и закатываю левый рукав.

Касабян с отвращением качает головой.

– Это Кисси?

– Ага. Глупая шутка Йозефа.

Он качает головой и возвращается к сбору мусора.

– Я получаю обглоданные кости Рин Тин Тина[849], а ты выглядишь как Робокоп. История моей жизни.

Я протягиваю руку и беру со стола пакет из «Пончиковой Вселенной». Касабян бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит. Я достаю яблочный оладий и откусываю. Ебать-колотить. Человеческая еда. Эта вчерашняя засохшая жирная бомба – лучшее, что я когда-либо пробовал.

– Как ты потерял руку?

– В драке.

– Было больно?

– Очень больно. Тебе от этого легче?

Он крутит головой из стороны в сторону, словно думает.

– Немного. Недостаточно. Ты можешь выйти наружу и притвориться человеком. А я? Я по-прежнему застрял в этой комнате.

– Почему? У тебя есть руки и ноги. Раздобудь себе какую-нибудь одежду и перчатки, и будешь танцевать под дождём.

Он подбирает обёртку от бургера, нюхает её и бросает к остальному мусору.

– Если бы. Тело работает нормально, пока вожусь здесь, но я не могу пройти сильно дальше, чем до угла за пивом. Ноги перестают держать. Как я сказал, тот парень так и не закончил работу.

– Возьми немного денег Тёмных Вечных и сам расплатись с заклинателем.

После того, как я ликвидировал всех зомби в Лос-Анджелесе, одна из местных вампирских когорт, Тёмные Вечные, передала мне полный наличных чемодан в качестве награды за спасение города, т. е., их запаса снеков.

– Их забрал святоша Джеймс. Все отдал.

– Что?

– Прямо перед тем, как исчезнуть. Толкнул праведную речь на тему того, что это грязные деньги Таящихся. Подобную чушь собачью.

Я откусываю пончик, разговаривая с наполовину набитым ртом.

– Не могу передать тебе, сколькими способами собираюсь убить этого мудака.

Касабян берёт разбухший мешок для мусора, толчком открывает окно в переулок и бросает его в кучу на мусорном контейнере.

– Вот почему копится мусор, и внизу ещё не закончено.

– Умный мальчик. А теперь скажи мне, какое число я загадал.

Он садится за стол и тянется мимо переполненной пепельницы за пачкой «Проклятий». Берёт одну себе и протягивает мне пачку. Я беру её и прикуриваю нам обоим от зажигалки Мейсона.

– Что смотришь? – спрашиваю я.

– «Долгое прощание»[850].

– Мило.

– Лучший фильм, когда-либо снятый о Грёбаном Чайнатауне Лос-Анджелеса. И не пытайся спорить со мной, потому что твоё мнение будет неправильным.

Мы пару минут курим и смотрим фильм. Гангстер начинает раздеваться и говорит Эллиотту Гулду[851] делать то же самое. Мне хочется спросить о Кэнди, но слова не идут с языка. У меня была фантазия, что она перебралась сюда, заняла моё место и ждёт меня. Одиночество делает тебя глупым.

– Если деньги пропали, почему горит свет? Как ты платишь за всю эту еду?

Касабян выпускает кольца дыма в сторону видеоэкрана.

– Не все деньги пропали. Только те, о которых он знал. Кое-что я присвоил. Ты достаточно раз пытался вышвырнуть меня, так что я создал себе трастовый фонд.

– Знаю.

Он оборачивается и смотрит на меня.

– Давно?

– Всегда. Ты вор. Ты не можешь не воровать. И, вероятно, я дал тебе какой-то повод для этого. Сколько ты скопил?

– Около двухсот штук.

Я кашляю, едва не поперхнувшись сигаретой.

– Двести штук, и ты всё ещё прячешься и питаешься пончиками из службы доставки?

Он качает головой.

– Кажется, что это много, но это точно не деньги на-всю-оставшуюся-жизнь. По крайней мере, магазин принёс немного наличных, но с этой утратой…

Несколько месяцев назад Самаэль дал Касабяну возможность заглядывать в Демонический Кодекс, справочник Люцифера-бойскаута по хитроумным жуткостям. С его помощью Касабян также может прятаться за кулисами, наблюдая за частями Ада, словно камера наблюдения.

– Ты вообще заглядывал в Кодекс? Видел меня в Даунтауне?

– Кэнди часто приходила и просила меня об этом.

– Когда ты видел её в последний раз?

– Три недели. Может быть, месяц назад.

– Что ты сказал?

Он вынимает жёлтыми от никотина металлическими пальцами «Проклятие» изо рта.

– То, что я вижу, такое спорадическое. Я не могу видеть везде. Первые несколько дней я мог видеть тебя время от времени, а затем ты покинул эфир.

– Возможно, из-за Люциферства.

– Люциферства?

– Забей. Кстати, я убил Мейсона.

– Уверен?

– У него в голове была большая дыра в том месте, где раньше были его мозги.

– Ну, чувак.

Он опирается локтем о стол и проводит металлической рукой по голове.

– Это лучшая новость, которую я слышал за долгое время. Мне раньше снилось, что он возвращается и находит меня полным калекой, неспособным убежать.

Я произношу это, не давая себе времени подумать.

– Где сейчас Кэнди?

Эллиотт Гулд едет на автобусе в Мексику. Его костюм помят и поношен, а глаза темны, словно он не спал несколько дней. Он выглядит как половина населения Ада и большая часть Голливуда, та половина, что не занимается в тренажёрных залах, поэтому выглядит как колбаса, натянутая на манекены Беверли Хиллз.

– Она не оставила мне грёбаный маршрутный лист. Последний номер, который у меня есть, – клиники твоего друга.

Он тушит сигарету и говорит:

– Ты ведь не собираешься возвращаться сюда? Я как-то привык, что это место принадлежит только мне.

Я встаю, отряхивая с колен крошки от пончика.

– Знаешь, кто я теперь? Я Люцифер, верховный мудак Подземного мира. Я буду спать там, где захочу.

Касабян косится на меня, не отрывая головы от фильма.

– Ты имеешь в виду, что на мели.

– Полностью.

Он открывает один из ящиков стола и достаёт пачку «Проклятий». Вместо сигарет она набита наличными. Он отсчитывает две сотенные купюры и протягивает мне. Я не двигаюсь, чтобы взять их. Спустя минуту, он отсчитывает ещё несколько банкнот. Я беру их и сую в карман.

– Не думай, что я всегда буду позволять тебе быть таким скупым на мои деньги.

– Это мои деньги. Свои деньги ты раздал.

Я не в настроении спорить на эту тему. Поднимаю матрас и пытаюсь нащупать своё оружие.

– Не утруждай себя. Святоша Джеймс забрал их тогда же, когда забрал деньги.

– Даже «Кольт» Дикого Билла?

– Все.

– Старинный «Кольт Нэви» не был настоящим оружием Дикого Билла, но был ближе к нему из всего, что ко мне когда-либо попадало, и теперь он исчез. Это жестоко.

Я достаю из сумки «Глок» и наац. Наац отправляется во внутренний карман пальто, а «Глок» за пояс на спине.

– Я оставлю сумку здесь, пока не выясню, где остановлюсь.

Касабян бросает мне нераспечатанную пачку «Проклятий». Довольно щедро с его стороны. Должно быть, он думает, что у меня день рождения.

– Не стоит. Поуп Джоан по-прежнему работает по ночам в отеле «Бит». Брось ей чутка монет, и, держу пари, она даст тебе наш старый номер. Мне кажется, я даже мог припрятать немного денег в вентиляции.

Я поднимаю сумку и направляюсь к выходу.

– Рад видеть тебя на своих ногах, Старый Брехун.

– Счастливой охоты, Железный Дровосек.

Я мельком замечаю Касабяна в окне у стола. В стекле его лицо обычное и чистое, но сидящий в кресле парень – грязное месиво. Что ж, вот и всё. У Дьявола особенные глаза. Он может видеть грех. Интересно, что видел Самаэль, когда смотрел на меня?

Я сажусь на мотоцикл и еду закоулками с совершенно разумной скоростью в клинику Аллегры. Подаю сигналы руками и всё такое. Взгляни на меня, Мамочка. Наконец-то, законопослушный гражданин.

То, что раньше было клиникой дока Кински, а в настоящее время является клиникой Аллегры, находится в торговом центре рядом с местом пересечения бульваров Сансет и Голливудского. С одной стороны торгового центра располагается франшиза жареных цыплят, с другой местная пиццерия, а между ними вьетнамский маникюрный салон и клиника. На парковке пахнет, как в школьной столовой, и это одно из последних десяти мест, куда заглянул бы любой, охотящийся за тяжёлой ангельской магией.

На всех окнах клиники опущены жалюзи. На двери золотыми самоклеящимися буквами написано «ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ». Я берусь за ручку и тяну. Заперто. Я поднимаю руку, чтобы постучать, и опускаю её. Одно дело повидаться с Касабяном – мы оба самые большие известные друг другу уроды – но здесь будет совсем другое. Здесь обычные люди. Не нормальные обычные, а те, кто действует и ощущает себя как обычные люди.

Я не знаю, что сказать Кэнди. Три месяца назад я сказал ей, что вернусь через три дня. И Аллегре. Я даже не попрощался с Аллегрой перед тем, как уйти. Она психанула, когда я недолго поработал телохранителем Самаэля, и с тех пор между нами какой-то напряг. Если Видок внутри, это ещё одно конкретное осложнение. Старик ближе всех из тех, кто у меня когда-либо был, к настоящему отцу. Но ещё он француз и шумный, когда возбуждён. Прямо сейчас я не знаю, смогу ли выдержать одного из них, тем более обоих. И всё же.

Я стучу в дверь. Та приоткрывается, и через щель на меня смотрит грузная блондинка с голубой кожей и рожками. Она Людере[852]. Вид Таящихся. Всё племя – заядлые игроки. Наверное, единственная причина, почему женщина работает здесь, заключается в том, что она может принимать бегущие ставки[853] на то, какие пациенты поправятся, а какие умрут.

– Вам назначено?

– Все считают меня мёртвым, так что, наверное, нет.

Она протягивает руку через открытую дверь и суёт мне в руку визитную карточку.

– Позвоните, и доктор Аллегра примет вас, когда сможет.

Она начинает закрывать дверь. Я хватаюсь за край.

– Кэнди внутри?

– Вам зачем знать?

– Это значит, что она внутри?

Она указывает на визитку.

– Позвоните и назначьте встречу.

– Почему бы мне не организовать её прямо сейчас? Меня зовут Старк, и через тридцать секунд я войду внутрь. У тебя есть десять секунд, чтобы записать это в свою книгу, и двадцать секунд, чтобы убраться с дороги, прежде чем я вышибу дверь.

Она отклоняется в сторону, чтобы свет из вестибюля клиники падал мне на лицо.

– Ты это он, или тот зануда?

– Мы знакомы?

– Раньше я тусовалась в «Бамбуковом доме кукол». До того, как он появился.

– Принцесса, станет занудно ходить и вышибать двери?

– Звучит похоже на тебя. Жди здесь.

– Двадцать секунд.

Двадцать секунд наступают и проходят. Очень плохо. Мне всегда нравилась эта дверь с отслаивающимися золотыми буквами. Но никогда не высказывай угрозу, которую не готов исполнить. Я отступаю на расстояние для хорошего удара ногой. Дверь выглядит не очень, так что не нужно драматизировать. Просто поднять ногу, чтобы выбить замок. Я подтягиваю её вверх и секунду стою на улице, словно кожаный фламинго. Дверь распахивается, и на пороге стоит Кэнди. Она смотрит на меня, стоящего на одной ноге, в грязной коже и пальто со следами асфальтовой болезни. Я смотрю на неё. Те же рваные джинсы и Чак Тейлоры. На ней футболка с японскими иероглифами. Вид словно для женской рок-группы, о которой я никогда не слышал. Мы оба смотрим друг на друга. Потом мне приходит в голову опустить ногу.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

Она смотрит на меня так, словно я призрак или обман. Должно быть, святоша Джеймс изрядно поработал с этими людьми, если никто не верит своим глазам. Минуту спустя на её лице расплывается улыбка. Она выходит и обнимает меня за плечи. Подпрыгивает и обхватывает ногами мою талию. С минуту остаётся в таком положении, прежде чем слезть. И Джон Уэйн с разворота бьёт меня в лицо. Я поднимаю руки и отклоняюсь назад на тот случай, если она решит снова ударить. Она так и делает, каждую пару слов нанося резкие удары мне по корпусу.

– Мудак. Глупый чёртов тупой ублюдок. Я, блядь, ненавижу тебя, и то, насколько ты, блядь, тупой.

Секунда тишины и затем полное боли: «Оу». Она лезет мне под пальто и поднимает рубашку. Смотрит на доспех, а затем на меня.

– Что это за хрень?

– Защита от сумасшедших девчонок, приветствующих тебя кулаками.

– Я даже ещё не начинала надирать тебе задницу. Ты удираешь на выходные в Ад и не возвращаешься, и мы ничего не слышим. Затем кто же объявляется, какая-то хипповая версия тебя с детским личиком, которая скорее будет спасать китов, чем выпьет со мной?

– Итак, ты встретила блудного мудака.

– А затем мы догадываемся. Он какой-то адовский розыгрыш. Монстр, посланный сюда, чтобы занять твоё место. Это даёт нам понять, что ты мёртв.

Я пытаюсь положить руки ей на плечи, но она отбрасывает их.

– Прости за всё, но это я, и я не мёртв.

– Ну, пошёл ты и твои хорошие новости. Скорее всего, ты просто ещё один глупый монстр, которого они послали наверх. Какой у тебя трюк? Собираешься делать с нами макраме во имя мира во всём мире?

– Я сам себе монстр, и я отправил себя наверх.

– Зачем?

– Чтобы найти тебя.

Она отводит взгляд. Тычем носком своего Чака Тейлора в раздавленный кусок жвачки у двери, пытаясь отодрать его. Внутри Людере с парой пациентов наблюдают за нами, словно за реалити-шоу из плоти и крови.

– Я отпустила Старка, потому что он был таким благородным, и я тоже хотела быть благородной, чтобы он вспомнил меня, когда найдёт Элис. Самая большая глупость, которую я когда-либо сделала.

Я приближаюсь.

– Как я мог забыть о тебе и о том, как ты пытала меня теми глупыми очками-роботом? Если ты думаешь, что всё это время я играл в семью с Элис, то ошибаешься. Я отправил её домой в тот же день, как нашёл. Это я здесь. Не тот другой парень. С Элис, Адом и всем остальным покончено.

Она скрещивает руки на груди.

– Откуда мне знать, что это ты?

– Когда я сказал, что вернулся, чтобы найти тебя? Я солгал. Я вернулся за ножом, который одолжил тебе. Давай его сюда.

Она смотрит на меня и морщит лоб. Её глаза немного краснеют. Не в смысле «О, Боже мой. Годзилла собирается наступить на меня». Скорее, как красные от слёз. Но на самом деле она не плачет. Она такой же монстр и убийца, как и я. Иногда нас распирает, но мы оставляем плач тем неудачникам, которых убиваем. Она подходит и кладёт руку мне на грудь. Затем скользит ею, чтобы обнять меня. Я через доспех чувствую её тело, когда она кладёт голову мне на грудь. Она тычет мне кулаком в бок. На этот раз слегка, так что это вообще едва ли удар.

– Если ты ещё раз так уйдёшь, то возьмёшь меня с собой.

– Договорились.

Она отступает на шаг, рассматривая доспех.

– Что за история с экипировкой Железного Человека? – Затем улыбается. – Боже мой. Старк. В этом есть смысл. Ты действительно Тони Старк[854]. Ты с самого начала был Железным Человеком.

– О, Боже. Вижу, эта шутка нескоро умрёт.

– Можешь на это рассчитывать.

Я обнимаю её и просто держу так.

– В Даунтауне всё стало ещё более странным, чем я вообще рассчитывал. Я довольно сильно пострадал. Тот клон Пэта Буна[855], с которым ты познакомилась, – это сбежавшая часть меня. И он забрал с собой часть моей силы. Доспех принадлежит Люциферу и содержит частицу его.

Она смотрит на меня снизу вверх.

– Как именно пострадал?

– Если ты не уверена, с каким Старком разговариваешь, попроси его показать тебе свою руку.

Я закатываю рукав.

Людере и пациенты, выглядывающие из-за плеча Кэнди, негромко ахают. Кэнди единственная, кто не выглядит так, будто её вот-вот стошнит. Она касается моей руки робота-насекомого и проводит пальцами по всей длине гладкой чёрной руки до того места, где та прикреплена к плечу.

– Ебать, как круто.

Если вам когда-нибудь понадобится подтвердить, что девушка стоит того, чтобы ради неё вернуться из Ада, покажите ей свою руку монстра и посмотрите, что она скажет.

Из процедурного кабинета с букетом фиолетовых луковиц в руках выходит Аллегра. Увидев меня, она как-то печально улыбается, подходит и обнимает. В отличие от остальных, она сразу знает, что это я.

– Я сожалею о том, что случилось раньше. Пожалуйста, скажи, что ты не в обиде. Я просто рада видеть тебя живым.

– Совсем никаких обид. Я просто счастлив вернуться. Знаешь, по пути сюда я собирался попросить тебя посмотреть мою челюсть, потому что она болит. Затем я вспомнил, что уже три месяца говорил только на адовском.

– У тебя будет много практики в общении с людьми, когда расскажешь нам всё, что произошло.

Я ни с кем не говорю обо всём, что произошло, но всё равно остаётся много о чём рассказать. Кэнди поворачивается и отходит от меня. Я слышу, как подскакивает её сердечный ритм. Чувствую слабый запах пота возникновения напряжённости.

– Старт, это Ринко.

Ринко на пять сантиметров выше Кэнди. Как и она, Ринко хорошенькая, с тёмными миндалевидными глазами и чёрными волосами до талии. На правом плече у неё татуировка в виде радужно-полосатого Они[856]. Ниже Астробой[857] в кожаной байкерской фуражке и чапах[858].

По крайней мере, Кэнди не была одна всё это время.

Кэнди жестом подзывает Ринко, и я пожимаю той руку. В её коже есть определённая прохлада.

– Ты нефрит, – говорю я.

Её глаза становятся жёсткими.

– С этим есть какая-то проблема?

– Нет. Я просто никогда не встречал никого, кроме Кэнди. Забавно наконец встретить ещё одного.

– Гм-м.

Если бы Ринко могла выдыхать огонь, я бы уже был хрустящим беконом. Эта девушка не может выносить моего вида. Наверное, я также бы вёл себя с некоторыми из бывших Элис. Кэнди берёт Ринко под руку и отводит в дальний конец приёмной. У них происходит быстрый интенсивный разговор. Все стадии перешёптывания и размахивания руками.

Внутри клиники всё одновременно и знакомо, и нет. Всё те же дешёвые пластиковые стулья в приёмной, но стены выкрашены в бледно-голубой цвет. Тот же переполненный книжный шкаф. Старый шаткий письменный стол заменили на блестящий из ИКЕА.

Разговор Кэнди заканчивается тем, что Ринко вскидывает руки и уходит в заднюю комнату, опустив глаза и отвернув от меня взгляд. Кэнди берёт куртку с рабочего кресла и говорит Аллегре:

– Я ухожу до конца вечера. Нормально?

– Ничего, – отвечает Аллегра. Она слегка машет нам на прощание.

– Идём, – говорит Кэнди. – Они всё ещё держат для тебя номер в отеле «Бит»?

– Сомневаюсь, но наличные – это та магия, которая доступна любому, и сегодня вечером я Гудини.

Она останавливается, когда видит адовский супербайк.

– Твой?

– Ага. Нравится?

– Почти так же крут, как рука.

Девушка, ради которой стоит вернуться из Ада.

Выясняется, что Касабян был прав, и дежурит Поуп Джоан. Снять старый номер стоит $200, но я предпочитаю попасть внутрь, чем торговаться, так что даю ей деньги и беру ключ.

Внутри Кэнди толкает меня на кровать и забирается сверху.

– По дороге сюда я не была уверена, что собираюсь трахать тебя, но затем подумала, что Ринко всё равно будет злиться на меня, так что пусть лучше меня обвиняют в том, что я что-то делаю, чем в том, что ничего не делаю.

Она сбрасывает с себя куртку и рубашку, и расстёгивает молнию у меня на брюках. Я стягиваю с себя рубашку, брюки и ботинки, но не доспех.

– Э-э. Ты это не снимешь?

– Я не уверен, что произойдёт, если я его сниму. Я знаю, что буду просто обычным смертным и умру, если кто-нибудь проскользнёт сюда и пырнёт меня, пока я сплю. А может захлебнусь блевотиной из-за всей той адовской дряни, которую ел и которой дышал.

Она легонько стучит костяшками пальцев по доспеху, берёт мои руки и прижимает их к кровати.

– Круто. Я в косплее. С этим доспехом и рукой ты можешь быть обоими братьями из «Стального алхимика»[859].

– То есть, у нас тройничок, но только на двоих.

– Заткнись и поцелуй меня.

Когда мы с Кэнди оставались наедине, у нас была привычка громить комнаты. Однажды мы практически снесли здесь стены. Сегодня всё не так. Медленнее и гораздо осторожнее, словно Кэнди всё ещё пытается убедить себя, что я настоящий.

Позже, когда мы лежим, и пот остывает у меня под доспехом, Кэнди говорит:

– Так странно.

– Снова спать с парнем?

– Не будь глупым. Я всё жду, что кто-нибудь крикнет «С Первым апреля», и ты исчезнешь.

– Единственной шуткой во всём этом был мой уход. Я не сожалею о том, почему ушёл, но мне жаль, что я не вернулся. Прежде чем уйти, мне следовало подумать о том, как дать тебе знать, что со мной всё в порядке.

– Что есть, то есть. Так как было там внизу?

– Убого, печально и странно. И оканчивается тем, что меня коронуют королевой выпускного бала Ада.

– Разумеется.

Она приподнимается на локте и смотрит на радиочасы.

– Дерьмо. Мне нужно возвращаться. Ринко будет ждать меня. Ты же знаешь, какие эти девушки.

– Не заставляй её ждать. Это никому не нравится.

Она проводит рукой по своим растрёпанным волосам.

– Слушай, Ринко моя старая подруга…

– Тебе не нужно ничего мне объяснять. Ни сейчас, ни когда-либо. Что бы ты ни делала, я не против.

Она улыбается, встаёт и одевается. У двери задирает штанину и вытаскивает из ножен сбоку ботинка мой чёрный костяной нож.

– Ты дал мне это, чтобы я сохранила для тебя. Теперь, когда ты дома, полагаю, ты захочешь получить его обратно.

– Я стащил Мейсоновский. Почему бы тебе не продолжить, и не оставить этот себе.

Она улыбается.

– Серьёзно? Никаких попыток переиграть?

– Никаких попыток переиграть.

Она суёт нож обратно в ножны и опускает штанину.

– Я тебе завтра позвоню.

– Тогда и поговорим.

На выходе она посылает мне лёгкий воздушный поцелуй.

Однажды я спас мир и потерял девушку. Затем я спас Ад и потерял другую девушку. Это становится плохой привычкой.