Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Обратный отсчёт: 17

Упрямый человек не придерживается мнения; мнение придерживает его.

Александр Поуп, английский поэт (1688–1744)

Ну, и что нам теперь делать? В том смысле, что мы встали лишь четыре часа назад; снова ложиться спать ещё рановато. Впрочем, я всё равно был слишком возбуждён, чтобы заснуть. Я чувствовал странную лёгкость, слегка кружилась голова. После того, как тираннозавры удалились, стало так темно, что Кликс включил внутреннее освещение. Но я почти тут же спросил его, не возражает ли он, если я его выключу.

– Собрался так рано на боковую? – спросил он.

– Просто хочу посмотреть на звёзды.

Он крякнул, но выключил свет. Прошло некоторое время, пока наши глаза снова привыкли к темноте, и скоро небеса предстали перед нами во всём великолепии. На юго-западе виднелась светлая точка ярче всех остальных. Я подумал, что знаю, что это такое; я нашарил бинокль – 7 X 50 – и приставил окуляры к глазам. Да, галилеевы спутники отлично видны, три по левую сторону, один по правую. Галилеевы? Строго говоря, на данный момент я был первым человеческим существом, увидевшим четыре самые крупные луны Юпитера. Возможно, теперь их следует называть Теккереевыми?

В остальном небо представляло собой полную неразбериху. Мы переместились во времени достаточно далеко, чтобы звёзды, даже в своей весьма неторопливой манере, заняли на небе совершенно иное положение. Зная, где село солнце и где находится Юпитер, я мысленно провёл по небу линию эклиптики и стал искать вдоль неё собратьев Юпитера.

Венера, будь она над горизонтом, была бы заметна сразу. Марс тоже выделялся бы своим красноватым светом. Я видел яркую цветную точку примерно в тридцати градусах над горизонтом, но её цвет был скорее зеленоватым, чем красным. А вот и ещё одна – вероятно, Сатурн? Я поднёс бинокль к глазам. Колец я различить не смог, но это ни о чём не говорило. Даже «Хаббл» не различит кольца, когда они повёрнуты ребром.

Я отложил бинокль и стал просто впитывать в себя ночь. И, как всегда по ночам, мои мысли быстро вернулись к Кликсу и Тэсс.

В последнее время мы с Кликсом почти не разговаривали. Не то чтобы я ничего не хотел у него спросить. Я хотел знать, как дела у Тэсс, как развиваются их отношения, собираются ли они съехаться, как часто они… в общем, у меня была целая куча вопросов о том, что было не моим собачьим делом, но что я тем не менее всё равно хотел знать.

Чёрт возьми, ведь мы с Кликсом были друзьями. Хорошими друзьями. Он работал ассистентом у Бернстайна, когда я учился в Университете Торонто. Мы подружились и поддерживали связь, когда я уехал в Беркли в аспирантуру. Когда годы спустя я женился на Тэсс в ходе помпезной церемонии, на которой настояли её родители, Кликс совершенно естественно оказался моим шафером.

И пусть победит лучший. [1318]

Не знаю, то ли из-за переполнявшего меня сдерживаемого гнева, или потому что мы и правда выдышали в тесном помещении весь кислород, но мне вдруг стало ужасно душно.

– Наверное, надо проветрить, – сказал я.

Кликс буркнул в знак согласия, и мы взялись за рукоятки, с помощью которых открывались жалюзи в верхней части внешней стены. Когда давление уравнялось, у меня глаза чуть не вылезли из орбит. Внутрь сразу нанесло пыльцы, и я порадовался, что перед заброской принял терфенадин.

Ночь оглашали странные звуки: треск, пощёлкивания, стрекотание, низкое пульсирующее жужжание. Вентиляционные отверстия были закрыты металлической противокомариной сеткой, но при мысли о завтрашней встрече с тучей доисторических насекомых лицом к лицу меня передёргивало.

– Луна встаёт, – сказал Кликс. Я повернулся и посмотрел в окно. Она была толстая и жёлтая, между первой четвертью и полнолунием; её рябое лицо отражалось в неподвижных водах южного озера.

– Что за черт? Ты видишь? – воскликнул Кликс. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что конкретно не так в лунной физиономии. Оно было повернуто так, что стал виден здоровый кусок обратной в наше время стороны. На восточном лимбе я разглядел пятно, которое могло быть только Морем Москвы. В двадцать первом веке узкие полоски обратной стороны можно увидеть в результате либраций, но Море Москвы находится под 140 градусом долготы, слишком далеко для либраций. Моей первой мыслью было, что вращение Луны ещё не синхронизировалось с периодом обращения, но я тут же отбросил эту мысль: её орбита слишком близка к Земле, чтобы вращение было несинхронным. Нет, вероятнее всего, именно этой стороной она была обращена к мезозойской Земле. Интересно, что заставило её впоследствии повернуться?

– Маленькая какая-то, – заметил Кликс.

Я подумал об этом. Луна и правда выглядела меньшей, чем обычно. И это было странно, потому как я полагал, что она будет, наоборот, ближе к Земле – Луна очень медленно удаляется от Земли, в то время как суточное вращение Земли замедляется. Впрочем, видимый размер Луны может меняться на тридцать процентов в зависимости от того, находится она в перигее или апогее своей орбиты, однако большинство людей этого не замечает; люди вообще плохо оценивают такое вещи.

Но Луна и правда казалась маленькой.

В бинокль я мог видеть и другие свидетельства того, что смотрю на более молодую Луну. Я попытался отыскать кратер Бруно. Обычно он находится прямо на лимбе полной луны, но сейчас он должен оказаться далеко от края диска. Как я и подозревал, венчика 500-километровых лучей разлёта нигде не было видно. Пять британских монахов в 1178 году, вскинув голову к небесам, своими глазами видели удар метеорита, образовавшего этот кратер.

Я подумал, не рассказать ли про это Кликсу, но разговоры о метеоритных ударах у нас всегда кончались спорами о том, был ли один из них причиной мел-третичного вымирания. Кликс купился на эту теорию. В глазах общественности это делало его почтенным мэйнстримовым учёным. В конце концов, газеты и телешоу «Пи-Би-Эс» пришли в восьмидесятых к заключению, что виновником было падение астероида. Я был не в настроении перемалывать всё это ещё раз – мне хотелось опрокинуть пару банок пива и начистить Кликсу рыло, но, к сожалению, пива в наших запасах не было. Однако тут произошло событие, после которого старый спор уже не мог не вспыхнуть вновь.

Медленно и величаво, без всякой спешки, вторая луна взошла вслед за первой. Она была примерно втрое меньше, тоже находилась между второй четвертью и полнолунием и внешне напоминала белую желейную конфету.

– Кликс? – сказал я.

– Я это вижу.

Я посмотрел на крошечный шарик в бинокль, но он был слишком мал, чтобы можно было разглядеть какие-то детали.

– Трик, – сказал я неожиданно для себя самого. – Думаю, её нужно назвать Трик.

– В честь Чарльза Трика[1319] Карелли, конечно же, – сказал Кликс, желая продемонстрировать, что угадал мой мотив. Ч. Т. Карелли, археолог начала двадцатого века, был основателем Королевского музея Онтарио, в котором я работал. Одной из моих редких вылазок в область научно-популярного писательства была его биография, написанная для «Ротонды», музейного журнала. Кликс не стал возражать против моего выбора имени, и я был благодарен за это маленькое чудо.

Мы некоторое время смотрели на две луны. Было похоже, что Трик нагоняет Луну, из чего следовало, что его орбита гораздо ниже. Поскольку вращение Луны синхронно, то есть она всё время обращена к Земле одной и той же стороной, это означало, что вращение Трика также синхронно. Будучи ближе к Земле, он должен испытывать значительное приливное воздействие.

Ага!

– Вот тебе и теория периодического вымирания, – сказал я с ликованием в голосе.

Группа Альвареса опубликовала свою астероидную теорию в «Сайенс» в 1980-м. Примерно в это же время начала хождения интересная теория относительно эоцен-олигоценового вымирания, которое имело место через 30 миллионов лет после исчезновения динозавров. Согласно ей, это позднейшее вымирание было связано с общим похолоданием, вызванным распадом существовавший в древности второй луны, обломки которой на время образовали вокруг Земли кольцо, задерживавшее достаточно солнечного света, чтобы остудить Землю примерно на миллион лет. Теория Альвареса, более привлекательная, поскольку имела дело с динозаврами, и более раскрученная после того, как Саган увязал её с «ядерной зимой», затмила собой дискуссию об окольцованной Земле.

Другие, в их числе Кликс, пытались продвинуть теорию Альвареса ещё на шаг вперёд, утверждая, что происходящие через регулярные интервалы времени удары болидов, возможно, вызванные тёмной звездой, периодически вносящей возмущения в пояс астероидов или облако Оорта, ответственны за регулярно случающиеся вымирания, включая как K-T[1320], так и E-O. Мне эта идея не приглянулась, потому как для получения периода в 26 миллионов лет в последовательность пришлось бы добавить ордовикское вымирание, которое с очевидностью было вызвано тем, что тектоническим дрейфом Гондвану унесло к Южному полюсу, и там с ней случилось оледенение.

Кликс, разумеется, знал мою позицию по всем этим вопросам, так что я просто указал на вторую луну.

– Трик даёт нам объяснение для эоцен-олигоценового вымирания, – сказал я, – и только для него. В разрушении луны нет ничего периодического.

К его чести, Кликс с этим спорить не стал. Но сказал:

– Почему ты его связываешь E-O? Почему не с тем, которое вот-вот произойдёт?

– Тектиты, – ответил я, имея в виду стеклянистые породы, найденные в разных местах Земли и напоминающие лунный грунт. – Возраст тектитовых полей на юго-востоке США совпадает с границей эоцена и олигоцена. Держу пари, они связаны с падением обломков Трика.

Кликс молчал минуту или две, хотя я слышал в темноте, как он поскрипывает зубами – он всегда так делает, когда думает, можно сказать, пережёвывает проблему. Наконец, он заговорил:

– У нас есть снотворные пилюли.

– Э… – думаю, смена темы означала мою победу в этом раунде, но я не сообразил, к чему он клонит.

– В смысле, мы могли бы принять что-нибудь, чтобы заснуть. Если мы будем вот так сидеть всю ночь, то утром от нас не будет толку.

Я никогда не принимал снотворных пилюль. Я знаю, что у меня аддиктивный тип личности – ещё одно из откровений доктора Шрёдера. Это означало, что баловаться с наркотиками мне категорически нельзя. Мне даже пристрастие к пицце побороть не удаётся, хотя доктор Шрёдер и утверждает, что в старой доброй пицце с двойным сыром и пеперони нет ничего, что могло бы вызвать химическую зависимость. Но всё же в словах Кликса был смысл. Я слышал, как он ощупью идёт по тёмной кабине. Когда он открыл медицинский холодильник, в нём зажглась маленькая жёлтая лампочка. Кликс нашёл пузырёк, который искал, оставил дверцу открытой, чтобы было немного света, подошёл к раковине и наполнил два бумажных стаканчика. В водяных баках имелось более чем достаточно воды на те семьдесят два часа, что мы собирались провести здесь – максимальная длительность, которую мог обеспечить Чжуан-эффект при заброске в эту эпоху.

– Вот, – сказал он, протягивая мне один из стаканчиков и серебристую капсулу. Я сунул капсулу в нагрудный карман. Кликс захлопнул дверцу холодильника, и всё снова погрузилось во тьму до тех пор, пока он не включил верхний свет; он показался таким ярким, что пришлось щуриться. Он повернул рукоятку на боку своего кресла, и оно сменило конфигурацию, превратившись в горизонтальную лежанку.

Я отошёл от окна и странного зрелища медленно догоняющего Луну Трика и тоже привёл своё кресло в положение для сна.

После этого я переоделся в пижаму. В процессе мой взгляд был по-прежнему прикован к окну и пейзажу с двумя лунами. Даже если наличие Трика опровергало теорию периодических вымираний, Кликс, я уверен, всё равно будет отстаивать за астероидную модель в качестве причины исчезновения динозавров.

Палеонтология – занятие неблагодарное. Мой сосед Фред – тот самый, с погибшей кошкой – как-то сказал мне: теперь, мол, когда выяснили, от чего вымерли динозавры, у тебя, наверное, и работы-то не осталось. Таково отношение широкой публики. Но на самом-то деле это просто пара астрономов, ничего не знающих о динозаврах, и пара языкатых типов из палеонтологического сообщества, которым захотелось в телевизор, продвигали идею так энергично, что она, и это не преувеличение, получила большее освещение в популярной прессе, чем любая другая научная теория со времён Второй мировой войны.

Но это всего лишь теория, притом не очень хорошая. Да, сейчас уже почти не осталось сомнений в том, что в конце мезозоя на Землю упал десятикилометровый астероид. Но мезозой длился 160 миллионов лет, и за это время было ещё семь падений крупных астероидов. Каждый из них описан так же хорошо, как и предполагаемый убийца динозавров (от одного из них до сих пор сохранился кратер Маникуаган в Квебеке), и ни с одним из них не связано никакого беспорядка в ископаемой летописи.

Это то, что Боб Бэккер[1321] назвал «проблемой лягушек»: лягушки, известные своей чувствительностью к климатическим изменениям, пережили конец эпохи динозавров практически без потерь, в то время как крупные животные, обладающие бо́льшими внутренними ресурсами, погибли все до единого. Падение астероида – неподходящее объяснение для такого селективного вымирания.

Нет сомнений, что существует древний кратер Чиксулуб на северном побережье мексиканского Юкатана, наполовину на суше, наполовину в море. И да, в начале 1990-х серия датировок дала время образования кратера, очень близкое к K-T границе. Но при наличии такого числа подтверждённых и датированных мезозойских кратеров я отказываюсь понимать, как теория астероидного удара вообще встала на ноги. Помимо Чиксулуба и Маникуагана, который, кстати, датируется 214 миллионами лет до того времени, в котором я пребывал ещё сегодня утром, есть ещё Пучеж-Катунский кратер в России возрастом 175 миллионов лет, Мороквенг в Южной Африке – 145 млн., Мьельнир в Баренцевом море – 144, Тоокооноока в Австралии – 128, Карсуэлл в Саскечеване – 117, и 74-миллионнолетний Мэнсон в Айове. И я говорю: чёрт возьми, если удар крупного болида и правда приводит к таким радикальным биологическим последствиям, то массовые вымирания происходили бы в течение эры динозавров неоднократно, и тогда вообще непонятно, как гигантские ящеры смогли продержаться так долго.

Тем не менее, люди продолжают спрашивать меня об астероиде, убившем динозавров. Я им объясняю, что время от времени Общество палеонтологии позвоночных проводит опросы своих членов относительно теории Альвареса. Впервые такой опрос проводился в 1985 году, и тогда только четыре процента верили, что вымирание динозавров было вызвано падением астероида. Независимый опрос, проводившийся Майком Бреттом-Сарманом в Смитсонианском фонде в 1991, показал, что тех, кто не верит в корреляцию падения астероида и вымирания вчетверо больше, чем тех, кто верит. В последующие два десятилетия эта пропорция колебалась в широких пределах, но голосование на последнем собрании ОПП показало, что поддержка теории находится где-то в районе двадцати процентов.

В сущности, большинство палеонтологов видит здесь две отдельные проблемы. Одна касается интересной геологии в районе K-T перехода – слоя глины, обогащённой иридием. Другая проблема – что вызвало вымирание. Геология может быть, а может и не быть связана с вымиранием.

Кликс верил, что динозавров истребил астероид; я яростно возражал. Для меня не было даже очевидно, что именно Чиксулуб был источником богатого иридием слоя; вслед за Оффисером и Дрейком я полагал, что иридий этот вулканического происхождения. Да, иридий очень редок на поверхности Земли и часто встречается в метеоритах определённого типа. Но содержание иридия в Земле в целом такое же, как и в любом другом твёрдом небесном теле Солнечной системы, просто весь наш иридий ушёл в мантию. Есть масса свидетельств активного вулканизма в конце мелового периода. Деканские траппы в Индии, к примеру – это по меньшей мере миллион кубических километров базальта, датируемого K-T границей. И вулканический материал демонстрирует такие же концентрации мышьяка и сурьмы, что и глина K-T слоя, и эти концентрации на три порядка больше, чем те, что обычно обнаруживают в метеоритах.

Собственно, самые большие ударные кратеры на Земле, включая гигантский кратер в море у побережья Новой Шотландии, не показывают никаких следов иридиевых отложений. Кометы, которые иногда фигурируют в теориях как альтернатива астероидам, за иридий также отвечать не могут – нет ни одного прямого свидетельства того, что в кометном материале присутствует иридий.

Кликс и я всё это обсуждали и лично, и в печати, а однажды, когда я ездил по обмену в Королевский Тиррелловский музей в Альберте, где Кликс работает, в эфире ток-шоу местного кабельного канала. Во время тех дебатов Кликс был непреклонен – динозавров убил астероид, и точка. По звонкам зрителей стало ясно, что те представители общественности, у которых не было собственных завиральных теорий, практически поголовно стали на сторону Кликса. Они хотели знать, о чём вообще сыр-бор – разве проблема не была решена много лет назад? Каждому ведь известно, что динозавров стёрло с лица земли падение астероида.

И вот, мы здесь.

И теперь всё узнаем, тем или иным способом.

Я вёл этот дневник многие годы, и сегодня вечером, самым захватывающем вечером в моей жизни, я, разумеется, не забуду сделать запись. Возможно, когда-нибудь я сделаю из этих записок книгу о нашем путешествии (понятное дело, выбросив всю информацию личного характера), так что надо добавить больше всяких подробностей, чем я обычно делаю.

Я молча печатал впотьмах на своём тошибовском палмтопе около часа – все звуки отключены, свечение экрана снижено до минимума, чтобы не беспокоить Кликса. Закончив, я проглотил серебристую пилюлю, не запивая.

Скоро наступит утро. Утро, когда мы шагнём в мезозой.

Граничный слой

Я никогда не путешествую без дневника. В поезде всегда надо иметь под рукой какое-нибудь сенсационное чтиво.

Оскар Уайльд, ирландский драматург (1854–1900)

Кликс всегда проводил свой отпуск в Торонто. Частично из-за родителей, которые жили здесь; обоим было хорошо за семьдесят. Частично из-за сестры и двух её сыновей, которых Кликс обожал и которые жили на восточной окраине, в Пикеринге. И частично, как мне нравилось думать, из-за того, что любил проводить время со мной и Тэсс – хотя он неизменно отказывался от предложений пожить у нас и поселялся в роскошной квартире сестры с видом на озеро Онтарио.

Но основной причиной его визитов в славный город Торонто, Онтарио, были культура и еда, которыми он знаменит не меньше Нью-Йорка. Кликс любил изящные вещи, которых ему сильно не хватало в Драмхеллере, Альберта. Сегодня мы собирались смотреть последний мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера, «Робинзон Крузо», расхваленный критиками как лучшее его произведение со времён «Призрака Оперы». Даже самые жалкие гастрольные команды основной труппы не добирались до его затерянного в прериях городка.

Занавес поднимался в восемь вечера. Это оставляло нам время для неторопливого ужина в «Эгалитарной едальне Эда», новом модном заведении в самом сердце театрального квартала.

– Не люблю такие меню, – сказал я, скользя глазами по трём колонкам стейков, птицы, даров моря, салатов и супов. – Слишком большой выбор. Никогда не знаешь, что заказать.

Сидящая рядом со мной Тэсс вздохнула своим фирменным вздохом «я-вышла-за-него-несмотря-на-его-недостатки», который за прошедшие годы она отточила до совершенства.

– Ты так говоришь каждый раз, когда мы едим не дома. Ты не на всю жизнь еду выбираешь, – она шутливо пихнула меня в живот. – Просто выбери что-нибудь не слишком калорийное.

Совет был дельным. Я всегда начинал набирать вес в районе Дня Благодарения и продолжал полнеть, пока в марте не устанавливалась хорошая погода. За лето мне обычно удавалось всё сбросить, а если я выезжал в поле, то к августу становился и вовсе благообразным. Однако сейчас во мне было не меньше семи лишних килограммов. Я посмотрел через стол на Кликса, который больше походил на атлета, чем на учёного, а потом снова обратился к Тэсс:

– А ты что выбрала?

– Филе миньон.

– Гм… Даже не знаю…

Кликс выглянул из-за своего меню.

– Ладно, пока бы страдаете муками выбора, я хочу огласить новость.

Тэсс, всегда падкая до всякого рода сплетен, улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой.

– Правда? О чём?

– Я переезжаю в Торонто на весь год. У меня саббатикал в Университете Торонто.

Хорошо, что официант ещё не принёс напитки, иначе я бы от неожиданности пролил бы джин с тоником на модную кружевную скатерть.

– И чем займёшься? – спросил я.

– Буду работать с Сингхом с геологического. Он получил небольшой грант от – как это теперь называется? В общем, от той новой «оптимизированной» конторы, которая теперь вместо НАСА. Так вот, ему дали денег на изучение спутниковых фотографий. Мы должны будем попытаться разработать технологию обнаружения содержащих окаменелости залежей. Это в рамках подготовки к экспедиции на Марс.

– Если когда-нибудь на неё появятся деньги, – сказал я. – Но всё равно – ведь ты тем самым попадёшь в очередь на участие в миссии. Я слышал, что они подумывают взять с собой палеонтолога.

Он пренебрежительно махнул рукой.

– Слишком рано об этом думать. Кроме того, ты же знаешь этот анекдот: у канадцев комплекс неполноценности, потому что мы единственная страна, которой приходится регулярно увольнять своих астронавтов.

Я засмеялся, в основном, для того, чтобы скрыть зависть.

– Везёт же дуракам.

Кликс улыбнулся.

– Ага. Но теперь мы будем видеться гораздо чаще. Тэсс, чтобы думаешь о том, чтобы бросить Брэнди?

– Ха, ха, – сказал я.

Наш официант в галстуке-бабочке вернулся с напитками – уже упомянутым джином с тоником для меня, импортным белым вином для Кликса и минералкой с выжатым лаймом для Тэсс.

– Готовы заказывать? – спросил он с неопределённо-европейским акцентом, с которым говорят все официанты в ресторанах Эда.

– Давайте, заказывайте, – сказал я, – определюсь, пока до меня очередь дойдёт.

– Мадам?

– Пожалуйста, маленькая порция салата Цезарь и филе миньон в беконе, с кровью.

– Очень хорошо. Сэр?

– Для начала, – сказал Кликс, – французский луковый суп, и проследите, чтобы сыр был сварен. – Он взглянул на Тэсс. – И баранья отбивная.

Моё сердце ёкнуло. Интересно, знает ли он, что «отбивным барашком» я называю Тэсс? Я стараюсь не делать так на людях, но, возможно, проговариваюсь время от времени.

– А для вас, сэр? – спросил официант меня.

– Гммм…

– Ну давай же, Брэнди, – сказала Тэсс.

– Да, – сказал я. – Баранья отбивная звучит неплохо. Мне то же, что и ему.

* * *

– До завтра, доктор Теккерей.

– До завтра, Мария. Постарайтесь не промокнуть.

От новой вспышки молнии по комнате метнулись тени. Даже в нормальную погоду кабинеты отдела палеобиологии в Королевском музее Онтарио имеют вид довольно фантасмагорический, особенно вечером, когда выключен свет. Кости повсюду. Вот чёрный череп Смилодона с пятнадцатисантиметровыми клыками. Вот изогнутые когти орнитомимида, установленные на металлической подставке, словно готовые вцепиться в добычу. Разложенный на столе и скреплённый проволочками жёлтый скелет плиоценового крокодила. Вокруг разбросаны коробки с акульими зубами, сортировочные лотки с тысячами костных обломков, кучка окаменевших яиц динозавров, словно готовых вот-вот проклюнуться, гипсовые рубашки, содержащие одному-богу-известно-что, привезённое с недавних раскопок.

Раздающиеся снаружи раскаты грома походили на рычание динозавров, доносящееся сквозь века.

Это было моё любимое время. Телефоны прекратили звонить, аспиранты и каталогизаторы-добровольцы разошлись по домам. Это была единственная за день возможность немного расслабиться и сделать хоть что-нибудь из накопившейся бумажной работы.

А после этого я достаю из запертого ящика стола свой старенький тошибовский палмтоп и делаю ежедневную запись в своём дневнике. (Обычно я не включаю компьютер во время грозы, но моя «тошиба» на батарейках.) Я выполнил макрос, который перебросил меня в конец файла, ввёл сегодняшнюю дату – 16 февраля 2013, выделил её болдом и поставил рядом с датой двоеточие и два пробела. Я уже собрался было начать писать, но тут зацепился глазом за последнюю фразу предыдущей записи. «…и перестал сдерживать слёзы», гласила она.

Чего?

Я прокрутил файл назад на пару страниц.

Моё сердце встревожено затрепыхалось.

Что за чёрт?

Откуда взялся этот текст?

Живые динозавры? Путешествие в прошлое? Нападение… кого? Это какой-то розыгрыш? Если я найду того, кто баловался с моим дневником, я его прикончу. Я был настолько взбешён, что не заметил, что бушующая снаружи гроза утихла так же неожиданно, как разразилась.

Я прыгнул к началу документа. Я начал новый файл первого января, около шести недель назад, однако этот файл начинался всего пять дней назад. Тем не менее, он содержал много страниц совершенно незнакомого текста. Я начал читать с самого начала.

У Фреда, дом которого соседний с моим, есть хижина на берегу залива Джорджиан-Бей. Как-то он поехал туда на выходные и оставил свою кошку дома с женой и детьми. Проклятая кошатина решила перебежать машине дорогу прямо перед моим домом. Мгновенная смерть.

Это были не мои слова. Где мой дневник? Как это сюда попало? Что за чёрт здесь творится?

И что это за фигня про Кликса и Тэсс?.. Чёрт, чёрт, чёрт!