Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 285 (всего у книги 317 страниц)

Глава 47

В книгах то и дело читаешь о том, что умирающие исповедуются в своих грехах живым. Мне всегда казалось, что было бы гораздо логичнее поступить наоборот. Итак, я исповедался Ферми в своих грехах. Никто, кроме него, за исключением Божества, если таковое существует, не знает, что я сказал ему тогда.

Эдвард Теллер

Когда Лаура Ферми позвонила и пригласила Теллера поскорее прилететь в Иллинойс, она предупредила его о том, чего следует ожидать, и все же увиденное ужаснуло его. Теллер замер в дверях отдельной палаты больницы Биллингса при Чикагском университете, уставившись на старого друга. Энрико еще не заметил его появления.

Вот только, черт возьми, он не был старым другом – он был молод, всего пятьдесят три, слишком мало, чтобы умирать.

Похоже, Энрико тоже думал о времени. Он был одет в бледно-желтую больничную пижаму, лежал, откинув голову на подушку, и держал в руках что-то похожее на карманные часы. Питательная трубка проходила прямо в его желудок, делая его похожим на огромный – и ужасно истощенный – человеческий плод. Эдварду показалось, что Оппенгеймер во время слушания походил на скелет, но он был определенно крепок по сравнению с тем, что осталось от Ферми.

Лаура, еще далеко не старая женщина с приятным широким лицом и короткими волнистыми светлыми волосами, стоявшая рядом с мужем, первая заметила Теллера.

– Эд! – воскликнула она. – Большое спасибо, что пришли! – Она подошла, обняла его, поцеловала в щеку и проводила в палату.

Энрико, и в лучшие времена скупой на улыбки, скривил губы в еле заметной усмешке. Он повернул часы, оказавшиеся секундомером.

– Проверяю поступление питательных веществ, – сказал он. Его голос утратил почти всю прежнюю мощь, но сохранил неизменным римский акцент. Теллер отметил, что рядом, только руку протянуть, лежит логарифмическая линейка Энрико из слоновой кости; нобелевский лауреат явно сохранил живость ума, невзирая даже на то, что тело предало его. Проведя минувшее лето в Европе, Энрико вернулся в Чикаго с жалобами на проблемы с пищеварением. Пробная операция, проведенная две недели назад, 9 октября 1954 года, выявила распространенный рак желудка, который уже дал метастазы. Диагноз был смертельным, жить оставалось всего несколько месяцев, а то и недель.

Лаура подвела Эдварда к кровати, и Энрико поднял правую руку.

– Не волнуйся, дружище, – сказал он. – Я хочу пожать тебе руку.

Эдвард взял ее – хрупкие косточки и сухожилия в свободном чехле из кожи цвета луковой кожуры – и чуть заметно сжал.

– Спасибо, – сказал он, потому что не знал, что еще сказать.

Лаура улыбнулась.

– Ну, я пока пойду, – сказала она, – а вы поговорите тут о своих делах. – Она поцеловала Энрико в лоб и вышла из палаты.

Ферми бросил ей вслед мечтательный взгляд:

– Ты даже представить себе не можешь, какой красавицей она была в юности. Все мальчишки завидовали мне. – Он взглянул на Теллера. – Не будь таким мрачным, дружище. Все-таки умираю я, а не ты.

Двое физиков были знакомы с лета 1932 года – вот уже двадцать два года; за это время мир сменился войной, а потом снова наступил мир. Эдвард попытался улыбнуться, и Ферми продолжил:

– Меня только что благословили католический священник, протестантский священник-пастор и еврейский раввин. Каждый подходил и спрашивал, позволяю ли я ему благословить меня, ну а мне чихать! – Когда он улыбался, череп обрисовывался совсем четко. – Им приятно, мне не вредит, так почему бы и нет?

– Но ведь ты и сам Римский папа, – ответил Теллер; Ферми заслужил это прозвище десятилетия назад за свою непогрешимость в вопросах физики. – Ты можешь и сам себя благословить или, может быть, даже канонизировать сам себя.

– Сан-Энрико… – произнес Ферми и покачал головой. – Слишком похоже на «Сатана Рико».

Эдвард указал на иссохший торс друга.

– Ты полагаешь, это из-за радиации? – Ферми – Итальянский штурман, как его называли, – присутствовал при всех запусках первого атомного реактора (из-за примитивности конструкции его называли «поленницей»), сооруженного под трибуной стадиона «Стагг-филд», ну и в Лос-Аламосе и здесь, в Чикаго, всегда старался участвовать в экспериментах.

– Кто знает? – ответил Энрико. – Если так, то она сыграла со мною скверную шутку.

Теллер почувствовал, что у него щиплет глаза.

– Это скверная шутка по отношению к твоим друзьям.

Энрико философски пожал костлявыми плечами так, что они поднялись к верхнему краю подушки.

– Если рак вызван радиацией – полагаю, Оппи сказал бы, что это именно так, – то какое индийское слово он так любит?

– Карма, – сказал Эдвард, с трудом вытолкнув слово изо рта.

– Да. И раз уж мы вспомнили о… – Энрико сделал паузу. Эдвард ожидал, что он повторит слово «карма», но Ферми сказал: – Об Оппенгеймере… – Ферми имел привычку смотреть вниз, отчего его взгляд и в лучшие времена казался меланхолическим, но сейчас, когда этот взгляд остановился на лице Теллера, в нем читалась не только печаль, но и разочарование. – Послушай, Эд, я отлично знаю, что Оппенгеймер порой бывает невыносим. Это часто бывает с людьми подобного происхождения – с теми, кому с детства не нужно было думать о деньгах. Самоуверенные, высокомерные. Но…

Он умолк, и Эдвард не мог понять: то ли он лишился сил из-за болезни, то ли просто собирается с мыслями. Но вскоре он продолжил:

– Но то, что ты сказал на слушании в Совете по благонадежности… – Ферми снова покачал головой, его волосы терлись о запачканную слюной наволочку. – Это было… – Теллер приготовился услышать мягкий упрек и оказался не готов к резкому слову, – неприемлемо.

– Энрико, прошу тебя…

– Нет? – осведомился Ферми. – А какое же слово можно тут употребить? Он привез тебя в Лос-Аламос, он предоставил тебе полную свободу в работе над супербомбой, в то время как все остальные сосредоточились на бомбе деления. И своим положением, и тем, что супербомба вообще существует, ты обязан исключительно ему.

– Если бы он вовремя изменил направление работы, мы получили бы супербомбу гораздо раньше.

– И что мы делали бы с нею? Стерли бы всю Японию с лица земли? Или Германию, если бы управились раньше? У Японии, по крайней мере, нет непосредственных соседей, в отличие от Германии. Мой бог! С ней непосредственно соприкасаются Дания, Польша, Чехословакия, Австрия, Швейцария, Франция, Бельгия и Нидерланды, и моя Италия лежит лишь немного южнее, и твоя Венгрия – восточнее. Водородную бомбу никак нельзя было бы использовать в Европе.

– Но сейчас наши враги – гигантские страны, – возразил Теллер. – Россия, Китай. У них есть подходящие цели далеко в глубине территорий.

– Сейчас – возможно. Однако Оппи должен был решать задачи того периода – и он действительно баловал тебя в Лос-Аламосе.

– Тем, что поставил меня в подчинение Бете?

– Эд…

– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой Теллер. – Но ты должен согласиться, что после войны он только и делал, что ставил палки в колеса.

– Тем, что возражал против бомбы ядерного синтеза? Тем, что придерживался своего тщательно продуманного мнения? Тем, что не соглашался с тобой? И за это ты уничтожил его?

– Он вполне может преподавать, если захочет. – И если кто-нибудь захочет взять его в преподаватели.

– Для такого человека, как Оппенгеймер, для человека, который столько лет вращался в самом средоточии событий, отрешение от коридоров власти равносильно гибели. И ты это знаешь.

– У него остается Институт перспективных исследований – кстати, перехваченный у меня – и все, что там происходит.

Ферми приподнял брови, отчего его взгляд сделался еще печальнее.

– Мы с тобой относимся к тому ограниченному кругу, где известно, чем он там занимается и насколько это важно.

Теллер посмотрел в окно: там пылали яркие, как грибовидное облако, кроны осенних кленов.

– Энрико, я ни в чем не виноват. Он сам уничтожил себя. Он лгал службам безопасности. Вечером, накануне моего выступления на слушаниях, Роджер Робб показал мне текстовые расшифровки звукозаписей и…

– И теперь ты будешь настаивать на том, что эти расшифровки заставили тебя изменить мнение? Что до тех пор, пока ты не ознакомился с ними, ты не мечтал толкнуть Оппи под…

Энрико снова умолк, не договорив фразу. Они говорили на английском, которым оба владели одинаково хорошо, и Теллер мысленно завершил: «…под движущийся поезд», прежде чем итальянец перевел дух. Но, заговорив, он удивил Эдварда:

– …под движущийся трамвай.

Нобелевский лауреат хорошо знал его. Теллер мало кому рассказывал о несчастном случае, стоившем ему правой ноги. Глупая выходка, юношеская бравада и глупость. Это случилось в Карлсруэ, когда ему было семнадцать лет. Он проехал свою остановку, спрыгнул с подножки движущегося трамвая, потерял равновесие и упал. Заднее колесо переехало его лодыжку, оторвав ступню.

– Нам всем случается делать дурацкие ошибки, – продолжал Энрико. – По крайней мере, Оппенгеймер совершил глупость, желая спасти друга, разве не так? Этого Шевалье.

– Друга… – повторил Эдвард. Слово звучало горько даже для него. – Я потерял столько друзей. И… – И теперь потеряю еще и тебя.

– На твоем месте, – сказал Ферми; в его голосе еще прибавилось болезненной хрипоты, – я затаился бы на время. Исчез из поля зрения публики. Память сотрется. А если ты сможешь как-то компенсировать…

– У меня тоже есть мое собственное мнение. И я считаю, что после отстранения Оппенгеймера жизненно важные интересы этой страны оказались в более надежных руках.

Ферми, похоже, хотел возразить, но Теллер, чтобы не позволить умирающему другу переутомиться – и чтобы самому не слышать порицаний, – продолжил:

– Но, поскольку необходимо опровергнуть… неправильное представление о супербомбе, я предпринял шаг к примирению.

Совсем недавно свет увидела научно-популярная брошюра под названием «Водородная бомба: люди, опасность, механизм», написанная двумя корреспондентами журналов «Тайм» и «Лайф». В ней Теллер был представлен гением-провидцем и единственным создателем супербомбы, тогда как Оппенгеймеру была отведена роль злодея и даже шпиона. Более того, в книге говорилось, что бомбу разработали в Ливерморской лаборатории, основанной два года назад в Северной Калифорнии Теллером и Эрнестом Лоуренсом, а не в Лос-Аламосе, как это было на самом деле. Книжка привела в бешенство Норриса Брэдбери, преемника Оппенгеймера, и, как предполагал Эдвард, должна была возмутить и самого Оппи.

– Я кое-что написал. – Эдвард достал из внутреннего кармана пиджака тонкую пачку бумаг, покрытых машинописным текстом, и передал их Ферми.

– «Дело многих рук», – прочел Энрико, с трудом удерживая дюжину листов двумя руками. – Что это такое?

– Правдивое изложение истории разработки супербомбы. Правда, не знаю, буду ли издавать. Льюис Стросс считает, что публикация только ухудшит положение.

Ферми начал просматривать статью.

– Но что может мешать опубликовать это? Действительно, это было делом многих рук. Тебе бы отнюдь не повредило показать, что ты признаешь и чужие заслуги. – Он дочитал до конца, вернулся к началу и пробежал текст еще раз. – Я не вижу упоминаний Станислава Улама.

У Теллера болезненно дернуло под ложечкой. Он далеко не в первый раз слышал этот упрек.

– Улам ничего не сделал! Он не верил в успех!

– Последнее не отменяет первого. Я своими глазами видел его уравнения.

– Да, но…

– Эд, ты пытаешься реабилитироваться. Будь великодушным.

Теллер хмыкнул:

– Пожалуй, можно будет вставить упоминание о нем.

– Отлично, – отозвался Энрико и изобразил дрожащей рукой нечто вроде того жеста, которым римский первосвященник приветствует толпу. – Римский папа благословляет.

Эдвард донельзя устал – от всего. Он обвел взглядом тесную комнатушку, нашел в углу маленький уродливый стульчик и подтащил его по кафельному полу к кровати с тем мерзким звуком, который иногда издает мел, когда пишешь на доске. Усевшись перед Ферми, он тяжело вздохнул и сказал:

– Я хочу поделиться кое-чем, что у меня на душе.

– Тебе повезло: мало кому удается исповедаться лично папе, – ответил Энрико со слабой улыбкой.

Эдвард пошевелился, поудобнее устраивая свое увесистое тело на деревянном сиденье хлипкого стула. Его протез лязгнул о металлическую ножку кровати, но он ничего не почувствовал.

– Я хочу использовать бомбу, – сказал он после продолжительной паузы. – Я хочу увидеть, что на свете не осталось ни одного коммуниста. Если надежда на спасение человечества все же есть – если оно возобновит свое существование с чистого листа на Марсе или где там еще, – нужно, чтобы оно было чистым.

– Ты думаешь о превентивной войне против России?

– Не только я, – ответил Теллер и разозлился на себя, уловив в собственном голосе интонацию оправдывающегося. – Со мною согласен Джон фон Нейман. Он рассуждает так: «Если мне скажут, что мы будем бомбить их завтра, я спрошу: “Почему не сегодня?” Скажут: «В пять часов дня», а я спрошу: “Почему не в час?”».

– Фон Нейман слишком заигрался в свою теорию игр. Люди в России ничем не отличаются от всех остальных.

– Я ненавижу коммунистов, – сказал Теллер.

– Эд, Эд… Даже Гитлер убил примерно шесть миллионов. Неужели ты хочешь полностью истребить всех жителей Советского Союза?

– И не только их. Теперь – еще и коммунистов Китая. Считаного количества супербомб хватит для того, чтобы уничтожить всех коммунистов, дать человечеству возможность начать с чистого листа, избавить его от раковой…

Он осекся, потрясенный неосознанным выбором метафоры:

– Энрико, прости.

– Ego te absolvo[1546], – с наигранной важностью произнес Ферми. – Грех вот этой оговорки. Но что касается того, что ты проповедуешь: Эдвард, это бесчеловечно.

Теллер снова стукнул протезом ноги по кровати, на этот раз намеренно:

– Тут я не согласен с тобой. Супербомба может очистить. Кроме того, подумай, во сколько обойдется переселение того, что осталось от человечества, перед фотосферной вспышкой. Миллиарды, может быть, даже триллионы долларов. Уничтожив врага сейчас, мы избежим разорительной гонки вооружений, которой все так боятся. Все эти деньги могут пойти на финансирование…

– Исхода? – вставил Ферми.

– Совершенно верно.

Но Ферми покачал головой:

– Ветхий Завет не по моей части. И, определенно, я не доживу до всего этого.

– Тебя будут помнить, – сказал Теллер.

– Будут? – Ферми, казалось, задумался об этом. – Возможно. Пожалуй, за нашу чикагскую поленницу. Но знаешь, что сказал Лео Силард, когда мы наконец-то запустили его? «Этот день будет черным в истории человечества». – Энрико наклонил голову. – Допускаю: может оказаться, что он был прав.

– Такая возможность – абсолютное превосходство в вооружении – может никогда не повториться. Сейчас или никогда.

– В таком случае, Эд, ради бога, в которого ни ты, ни я не верим, пусть будет никогда. И пусть твоя идея умрет вместе со мною.

– Но…

– Эдвард, дай мне честное слово. Это последнее желание умирающего. Никакой превентивной войны, никакого упреждающего удара. – Ферми снова протянул правую руку.

Теллер несколько секунд смотрел на нее, а потом осторожно пожал, легонько встряхнув.

Глава 48
1958

Существует возможность разогнать транспортное средство массой в несколько тысяч тонн до скоростей, в несколько раз превышающих скорость отрыва от Земли. Круглый диск из прочного материала, который называется толкателем, соединен через амортизирующий механизм с самим судном, которое находится над узлом «толкатель-амортизатор». Ядерные бомбы, находящиеся на корабле, периодически взрываются под толкателем. Каждая бомба окружена массой вещества, служащего рабочим телом. В результате каждого взрыва рабочее тело ударяется о толкатель и выталкивает его вверх, к амортизаторам, которые затем передают кораблю конструктивно приемлемый импульс.

Технико-экономическое обоснование космического аппарата, приводимого в движение ядерной бомбой . Контракт между Военно-воздушными силами США и «Дженерал атомикс», 30 июня 1958 г.

– Эй, вы! Эй, самый большой! Подождите! – Лео Силард почти бежал, стремясь догнать рослого широкоплечего мужчину.

– Что? – Даже в этом коротком слове слышался сильный акцент, а голос оказался гораздо выше, чем можно было бы ожидать от человека такой комплекции.

– Sprechen Sie Deutsch?

– Ja.

– Ah, sehr gut, – сказал Силард и продолжил так же по-немецки: – Значит, это точно вы! – Он упер руки в бока. – Так-так-так! Вернер фон Браун. Наконец-то!

– Ну а вы кто такой? – спросил «самый большой», действительно тучный, хоть и не достигавший объема кругленького физика, но выше его на целую голову.

Лео удивился:

– Я Силард, вот я кто! Вы наверняка слышали!

– А-а, – безразлично отозвался фон Браун. – И что вы делаете здесь, в Сан-Диего?

– То же самое можно спросить и у вас. Я слышал, что вы сидите в Техасе и занимаетесь своими ракетами.

Они стояли перед круглым зданием технической библиотеки, которая находилась в самом сердце нового объекта «Дженерал атомикс» в Торри-Пайнс.

– Оппенгеймер намекал на то, чем они здесь занимаются, – сказал фон Браун. – Конечно, я видел отчет Улама и Эверетта еще в 1955 году, но не подозревал, что кто-то воспринял его всерьез.

Лео хорошо знал, о чем идет речь: он и его коллеги по группе «Скрепляющий цемент» в Принстоне долго и скрупулезно обсуждали тот доклад. Хотя в его названии «Способ приведения в движение снарядов с помощью внешних ядерных взрывов» даже не упоминались пилотируемые космические полеты, применимость предложенного метода для их цели была очевидна. Ведущаяся здесь работа, получившая название проект «Орион», выросла из идеи Станислава Улама, впервые выдвинутой сразу после испытаний «Тринити», – использования взрывающихся бомб для приведения в движение космических кораблей.

– О, эту идею восприняли даже очень серьезно, – сказал Силард. – Фримен Дайсон прибыл сюда из Института перспективных исследований в качестве эмиссара нашего проекта «Арбор»; он будет работать в «Орионе», по крайней мере, в этом учебном году.

– Как же! Дайсон – головастый парень. – Фон Браун смотрел на Силарда сверху вниз, и, похоже, не только в буквальном смысле этого слова. Лео понимал, что немец, инженер по своей сути, весьма далек от того образа мышления, которым славился luftmensch[1547] Силард.

– Уверяю вас, я не собираюсь оставаться здесь, – сказал Лео. – Точнее говоря, здесь, в «Дженерал атомикс», хотя именно туда меня пригласили консультантом. – «ДА» было подразделением «Дженерал дайнемикс», учрежденным для «использования мощи ядерных технологий на благо человечества». – Но не исключено, что я обоснуюсь в Ла-Хойе. Мы с Джонасом Солком подумываем о создании института биологических исследований, и я собираюсь предложить выстроить его именно там. Такое красивое место!

– Биологических исследований? – повторил фон Браун. Судя по тону, он считал биологию столь же несерьезным делом, как, скажем, астрологию.

– Да – будем заниматься наукой о жизни! Вывезти людей с этой планеты – только одна часть решения; второй его важнейший компонент – сделать человечество более приспособленным для космических путешествий и жизни в других мирах.

– А-а, – протянул фон Браун. Летнее небо было изрисовано граффити перистых облаков, а в океанском воздухе чувствовался привкус соли. – Так что же вы об этом думаете?

– О проекте «Орион»? – Лео вскинул брови. – В нем что-то есть, не могу не признать. – Он указал на двухэтажную библиотеку, похожую на гигантскую белую шашку. – Тед Тейлор сказал мне, что здание имеет сто тридцать пять футов в диаметре – ровно столько же, сколько они предполагают для своего 4000-тонного космического корабля. Это в пять раз шире, чем самая большая из ваших планируемых ракет, не так ли? Ну а они намерены построить настоящего гиганта!

– Толщина – это не самое главное, – сказал фон Браун.

Лео хохотнул:

– Пожалуй, что нет. Ну а их двигательная установка? Из шахты непрерывно выбрасывается множество маленьких бомбочек, словно арбузные семечки, которые взрываются и толкают корабль вперед. Выдумщики! – Он положил руку на пухлую грудь. – А у меня есть своя идея. Вам приходилось покупать кока-колу из автомата?

– Конечно.

– Очень эффективно: вы выбираете то, что хотите, и механизм аккуратно выкладывает вам бутылку. Я решил, что именно так они должны перемещать свои бомбы из хранилища на борту космического корабля в люк выбрасывателя, выбирая из множества бомб разных размеров именно те, которые в данный момент требуются в движителе. Дайсону идея понравилась; он пообещал, что на следующей неделе сюда приедут инженеры «Кока-Колы» из Атланты и покажут, как устроен их аппарат.

Рослый немец прищурился:

– Насколько мне известно, Оппенгеймер прислушивается к вашему мнению. Вы скажете ему, что одобряете этот проект?

– И предпочитаю его вашим ракетам? А что ж тут такого? Вы сами должны понимать, что «Орион» многократно эффективнее.

– Но ведь ракетная технология доказала свою надежность! – повысил голос фон Браун. – А это лишь фантазии.

Силард улыбнулся:

– Резерфорд употребил именно это слово, услышав о предположении, что можно получить большую энергию, расщепляя атом, но мы сделали это. Лично я сказал Уэллсу, что он фантазирует, описывая атомную бомбу, а потом мы ее построили.

– Конечно, ее построили. Это была простая незатейливая инженерная задача вроде моих ракет…

– Ваших ракет! – Лео раздраженно фыркнул. – Вы надеетесь, что все поверят, будто всю жизнь стремились строить космические корабли для межпланетных путешествий – нет-нет, не спорьте! Но ведь на самом деле вы строили – вам было поручено построить – всего лишь ракеты, способные пролететь какую-то тысячу километров от Германии до Британии. Да, конечно, для этого ракеты на химическом топливе годятся как нельзя лучше – для крошечных прыжков! Но такие вещи практически непригодны для путешествий на другие планеты.

– Вам нужно прочитать мою книгу «Проект “Марс”». Я могу прислать вам рукопись…

– Я знаком с вашими идеями насчет пилотируемого космического полета, но…

– Они осуществимы! Они буду осуществлены!

– Не сомневаюсь, но в масштабах, совершенно непригодных для нашей задачи. Даже вы должны это признать! Дайсон подробно объяснил мне все это. Скорость истечения рабочего тела у химических ракет около трех километров в секунду, и, чтобы наращивать скорость, вам нужно использовать ступени – большие топливные баки, которые сбрасываются в порядке снизу вверх после опорожнения. Я видел ваши проекты; вы предлагаете именно это. И для каждого увеличения скорости на 3n километров в секунду вам нужно n ступеней, верно?

– Ja.

– Чтобы выйти на низкую орбиту вокруг Земли, нужны две ракетные ступени, для высокой – три, чтобы долететь до Луны – четыре, ну а чтобы обогнуть Луну – целых пять!

– Да, но…

– Но что? На самом деле полезный груз, то есть, грубо говоря, количество того, что может взять любая из ваших ракет, кроме топлива, определяется простой геометрической прогрессией. В химической ракете соотношение топлива и полезной нагрузки составляет примерно четыре в степени n, так что соотношение топлива и полезной нагрузки составляет шестнадцать фунтов к одному фунту для низкой околоземной орбиты, верно? И шестьдесят четыре к одному для высокой околоземной орбиты, верно? Затем идет: 256 к одному для полета на Луну в одну сторону и колоссальные 1024 к одному для полета на Луну туда и обратно. Чтобы доставить на Луну и благополучно привезти обратно сто фунтов полезного груза – например, очень маленького человечка, намного худее меня и намного ниже ростом, чем вы! – понадобится примерно сто тысяч фунтов химического топлива.

– Да, да, – согласился фон Браун. Он огляделся, убеждаясь, что поблизости нет никого и его слова никто не сможет подслушать, и добавил: – Но нам повезло – если это можно так назвать, – потому что мы не планируем полетов туда и обратно. Речь идет об исходе; речь идет о кораблях для колонизации.

– Хорошо, – сказал Силард. – И все же, чем дальше вы хотите улететь от старой доброй Земли, тем больше ракетного топлива вам понадобится. С другой стороны, концепция «Ориона» дает скорость истечения в несколько тысяч километров в секунду вместо всего лишь трех, ракета будет иметь всего лишь одну ступень, а соотношение между массой топлива и полезной нагрузкой остается практически постоянным независимо от дальности полета. И все равно, хотите ли вы просто выйти на орбиту или проделать путь до альфы Центавра, полезная нагрузка составит более десятой части массы корабля.

– Если эта безумная схема сработает. Лично я предпочитаю проверенное временем каким-то конструкциям из автоматов по продаже прохладительных напитков и гигантских пружин.

– Дайсон считает, что «Орион» будет готов для полета с людьми на Марс к 1965 году, а к лунам Сатурна – в 1970 году. Вы сможете добраться туда со своим оружием возмездия?

Vergeltungswaffe. Сокращенно – V. V-2 – «Фау-2».

– А, понимаю, почему вы так горячитесь, – сказал фон Браун, кивнув, как будто необходимость скрывать свои чувства наконец-то отпала. – У вас были друзья в Лондоне, да?

И это замечание еще сильнее разозлило Лео. Конечно, были, он ведь сам жил в Лондоне; именно там, на перекрестке Саутгемптон-роуд, в 1933 году ему впервые пришла в голову мысль о цепной ядерной реакции. Но он возмутился предположением Джимми Бирнса, заявившего, что Лео выступает против атомных бомб потому, что беспокоится о своей родной Венгрии, а сейчас ему не нравился этот неуклюжий юнкер, намекающий, что им движет эгоистичный порыв.

– Я ищу решение, которое было бы наилучшим для человечества, – сказал Лео. – Вы – наилучшее для фон Брауна!

– Что ж, – сказал немец, – время покажет – и пусть выиграет лучшая машина.