Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 317 страниц)

– И Вольтер отвечает: «Дорогой мой, сейчас не время наживать врагов», – заканчивает Травен. – Это была популярная шутка в семинарии.

Вдоль стен висят картины в рамках, изображающие древних богов и богинь. Египетских. Вавилонских. Индуистских. Ацтекских. Какие-то медузо-пауки, которых я прежде не видел. Кэнди наслаждается ими так же, как Видок наслаждается книгами.

– Это самая круть, – говорит она.

– Рад, что они тебе нравятся, – откликается Травен. – На некоторых из них изображены самые древние боги мира. Мы даже не знаем имена их всех.

Ангел в моей голове болтает без умолку с тех пор, как мы сюда вошли. Он хочет выбраться из моей черепушки и поноситься туда-сюда. Это место для него как Диснейленд. Я уже собираюсь воткнуть ему кляп, когда он указывает на то, чего я не заметил. Я сканирую стены, чтобы убедиться, что он прав. Среди всех этих книг и древних богов нет ни единого распятия. Даже чёток нет. Отец либо давным-давно утратил веру, либо в самом деле затаил обиду.

– Не желаете кофе или горячего шоколада? Боюсь, это всё, что у меня есть. У меня не так уж много гостей.

– Нет, спасибо, – отвечает Видок, продолжая рыться в книжных полках Травена.

– Не нужно, отец, – говорит Кэнди.

Он не упомянул скотч, но я чувствую слабый запах, когда он говорит. Недостаточно, чтобы заметил обычный человек. Наверное, нам всем нужно что-то, чтобы расслабиться, когда нас вышвыривают из единственной жизни, которую мы знаем.

– Я больше не священник, так что не нужно звать меня «Отец». Лиам вполне сойдёт.

– Спасибо, Лиам, – говорит Кэнди.

– Я буду придерживаться «Отец», – говорю я. – Слышал, что каждый раз, когда называешь отлучённого от церкви священника «Отец», у ангела выскакивает геморрой. Чем именно вы занимаетесь?

Он в задумчивости сжимает руки.

– Проще говоря, я перевожу старые тексты. Некоторые известные. Некоторые неизвестные. В зависимости от того, кто спрашивает, я палеограф, историк-лингвист или палеолингвист. Не все из них приятные термины.

– Вы читаете старинные книги.

– Не обычные книги. Некоторые из этих текстов не читали более тысячи лет. Они написаны на языках, которых больше не существует. Иногда на таких языках, которые никто даже не узнаёт. Это моя специализация.

Он со счастливым видом смотрит на меня. Это ли не проявление греха гордыни?

– Как, чёрт возьми, тебе это удаётся?

– У меня дар к языкам.

Травен замечает, что я смотрю на книгу у него на столе, делает вид, что кладёт ручку обратно в держатель, и закрывает книгу, стараясь, чтобы это движение выглядело естественным. На обложке вырезан какой-то символ, и она забрызгана ржаво-красными пятнами, напоминающими кровь. Травен берёт другую книгу и кладёт поверх забрызганной.

Я сажусь на стоящий у стены деревянный стул с прямой спинкой. Самая неудобная вещь, на которой я когда-либо сидел. Теперь я знаю, что чувствовал Иисус. У меня начинает неметь задница. Травен садится в своё рабочее кресло и сцепляет свои большие руки.

Он старается не смотреть на то, как мы втроём вторгаемся в его святая святых. Его сердце бешено стучит. Ему интересно, во что он ввязался. Но мы сейчас здесь, а ему больше не нужно бежать ни в церковь, ни куда-нибудь ещё. Он отпускает эмоции, и его сердцебиение успокаивается.

– Ты до этого сказал: «Когда я вернулся в этот мир». Ты действительно тот самый? Человек, который попал в ад и вернулся обратно? Тот, кто смог спасти жизнь Сатане, когда тот пришёл сюда?

– Бог платил жалование тебе. Люцифер платил мне. Назовём это преданность бренду.

– Ты нефилим. Я не знал, что кто-то из вас остался.

– Я номер один в списке Господа топ-сорок Мерзостей. И насколько мне известно, я здесь единственный.

– Должно быть, тебе очень одиноко.

– Это не похоже на одиночество у Роя Орбисона[519]. Больше похоже на то, что никто не пришёл ко мне на день рождения, и теперь я застрял со всеми этими чипсами и соусом.

Травен смотрит на Видока.

– Если он нефилим, то вы, должно быть, тот алхимик.

– Се муа[520].

– Это правда, что вам двести лет?

– В ваших устах я кажусь таким старым. Мне всего лишь чуть больше ста пятидесяти.

– Не думаю, что хотел бы жить так долго.

– Это говорит о том, что вы в здравом уме.

Травен кивает на Кэнди.

– О вас, юная леди, я не слышал.

Она смотрит на него и лучезарно улыбается.

– Я монстр. Но не такой, как раньше.

– Не обращайте на неё внимания, – говорю я ему. – Она просто красуется и практически больше не ест людей.

Травен смотрит на меня, не уверенный, что я шучу.

– Раз вы в бизнесе экзорцизма, вы должны много знать о демонах.

– Клипот[521], – говорит он.

– Что?

– Это правильное слово для того, что вы называете демонами. Демон – это бугимен, иррациональная сущность, олицетворяющая страх в коллективном подсознании. Клипот – частицы более великой сущности. Старых богов. Они тупы, и отсутствие интеллекта делает их сущим злом.

– Ладно, Дэниэл Уэбстер[522]. Что случилось во время того экзорцизма?

Травен вздыхает и мгновение разглядывает свои руки.

– Вам следует знать, что я не следую церковным стандартам ритуала экзорцизма. Например, я редко говорю на латыни. Если Клипот в самом деле потерянные фрагменты Ангра Ом Йа, древних тёмных богов, то они являются частями существ, которым миллионы лет. С какой радости латынь будет на них как-то воздействовать?

– Каким образом же тогда вы выполняете обряд экзорцизма? – спрашивает Видок.

– Мой род очень древний. Поколениями мы служили общинам, которые Церковь не охватывала или не хотела охватывать. Я пользуюсь тем, чему научился у своего отца. Чем-то гораздо более древним, чем Церковь и гораздо более прямым. Лучше всего то, что не нужно привлекать Господа. Я пожиратель грехов из длинной линии пожирателей грехов.

Подходит Кэнди.

– Не знаю, что это такое, но можно мне тоже стать им?

Я бросаю на неё взгляд.

– Как это работает?

– Это простой ритуал. Тело усопшего вечером кладётся нагим на стол, обычно перед вечерней. Я кладу на усопшего хлеб и соль. Возлагаю руки на тело. Голову. Руки. Ноги. Читаю молитвы, которым научил меня мой отец, поедая хлеб и соль. С каждым кусочком я вбираю грехи этого тела, очищая усопшего, пока его душа не станет чиста. Когда скончался мой отец, я съел его грехи. Когда умер его отец, он съел грехи того, и так дале, и так далее, сквозь века. Я вмещаю в себе все накопленные грехи сотен городов, деревень, армий, правительств и церквей. Кто знает, сколько? Уверен, миллионы.

Я достаю из кармана пачку «Проклятия» и предлагаю Травену.

– Курите, Отец?

– Да. Ещё один из моих грехов.

– Закуривайте, и вместе поедем на угольной тележке.

Я зажигаю пару зажигалкой Мейсона и протягиваю одну отцу. Травен делает затяжку, слегка кашляет. «Проклятия» кажутся крепкими, если вы не привыкли к ним. На самом деле, на вкус они как огонь нефтяной скважины на поле свежих удобрений. Травен видит пачку у меня в руке, и его глаза расширяются на долю дюйма.

– Это то, что я думаю?

– Бренд номер один в Пандемониуме.

Он вытаскивает «Проклятие» и смотрит на неё.

– Они крепкие, но не настолько ужасные, как я полагал.

– Это ад в миниатюре. Расскажите мне о Хантере.

– Казалось, всё идёт хорошо. Видите ли, Клипот могут овладеть только несовершенным и нечистым телом, грешным. Конечно, это описывает всё человечество, кроме, разве что, святых. Когда я поедаю грехи одержимых, их тела возвращаются в чистое и святое состояние. Поскольку прятаться больше негде, Клипот выбрасывается, словно кто-то выплёвывает арбузное семечко.

– Когда всё пошло не так?

– Я разложил хлеб с солью и читал молитвы. Не на латыни, а на древнем языке, на котором предположительно разговаривали Клипот, а может и Ангра Ом Йа.

Травен открывает рот, и оттуда исходит какое-то жужжание, бульканье и лепет, словно он одновременно тонет и говорит на адском.

– Я чувствовал, как Клипота вытягивает наружу, по мере того как я проглатывал грехи Хантера. Он знал, что происходит, и отчаянно сопротивлялся. Несомненно, вы видели обломки. К концу ритуала Клипот попытался поднять тело мальчика в воздух. Я сунул Хантеру в рот хлеб с солью, надеясь, что это извлечёт тварь. Я молился и ел хлеб. Это должно было сработать. Это уже срабатывало прежде, но что-то пошло не так. Представьте, что я возводил замок, чтобы вытолкнуть Клипота и не пустить обратно. Но он прорвался сквозь стены обратно в тело Хантера. Это последнее, что я помню, прежде чем Джулия помогла мне подняться. К тому моменту парень уже выскочил в окно.

– Вы опознали этого демона?

– Нет. С таким я никогда прежде не сталкивался. Он не был зол или напуган, пока не понял, что я знаю, как изгнать его. Это необычно для Клипота. Они неполноценные твари, и знают это, что делает их страшными и злобными. Этот же был терпеливым и думающим.

Травен подходит к окнам и открывает их, чтобы выпустить дым. Я следую за ним, чтобы стряхивать пепел наружу на университет.

– Думаю, нам нужно больше информации, прежде чем мы снова попробуем экзорцизм. Мы упускаем что-то важное, – говорю я.

– Я просматривал книги, пытаясь идентифицировать конкретно эту тварь, но мне не повезло.

– Возможно, я смогу помочь вам в ваших исследованиях, – вступает в разговор Видок. – У меня есть собственная библиотека, если желаете взглянуть.

– Спасибо. С удовольствием.

– Вы двое можете играть в библиотекарей. Я собираюсь сделать несколько звонков и начать ломать игрушки кое-каким людям, пока кто-нибудь из них не начнёт давать нам ответы.

– Круто, – комментирует Кэнди.

– Отец, я знаю, вы должны пользоваться университетской библиотекой. Слышали когда-нибудь как кто-нибудь говорил о наркотике под названием Акира?

– Конечно. Он популярен среди некоторых студентов. Художников. Нью-эйджеров[523]. И тому подобное.

– Знаете что-нибудь о самом наркотике?

– Не особо. Всё, что я помню, это что его, кажется, труднее достать, чем другие. Что его продавали лишь несколько человек.

– Спасибо.

Я пожимаю Травену руку и даю Видоку и Кэнди выйти первыми. Иду на выход, останавливаюсь и поворачиваюсь. Старый трюк.

– Ещё одно, Отец. Джулия не сказала нам, почему вас отлучили от церкви.

Он задумывается. Не уверен, что он хочет отвечать.

– Я расскажу вам, если вы обещаете как-нибудь поговорить со мной об аде, – говорит он.

– Договорились.

Травен возвращается к столу и берёт книгу, которую прятал ранее.

– Мне не нравится, когда другие люди рассматривают эту конкретную книгу. Кажется неправильным, чтобы это было просто из любопытства.

– Я видел, как вы прикрывали её.

Красные брызги на обложке книги почти закрывают древний знак.

– Мне незнаком этот символ.

– Это знак одного из культов Ангра Ом Йа, – говорит Видок, заглядывая мне через плечо.

Травен кивает.

– Вы поймёте, почему церковь так разозлилась на меня. У них непреклонная политика, что нет Бога, кроме их Бога. Никогда не было и никогда не будет. Но есть те, кто верит, что Сотворение – это больше того, что написано в Библии, и что истории в этой книге по меньшей мере так же убедительны, как и те.

– Вы перевели библию Анга Ом Йа. Не удивительно, что Господь больше не хочет, чтобы ты колотил его пиньяту[524].

– Церковь уж точно не хочет.

– Всё не так плохо, Отец. У меня есть видеомагазин. Заходите как-нибудь. Проклятые получают скидку.

Он одаривает нас одной из своих усталых улыбок.

– Это очень любезно с вашей стороны. С тех пор, как оставил Церковь, я пришёл к убеждению, что именно маленькие мимолётные удовольствия вроде просмотра видео больше всего имеют значение в этой жизни.

– Аминь.

Когда мы возвращаемся в машину, я звоню Сентенцам. Отвечает К.У.

– К.У., это Старк. Хантер когда-нибудь говорил вам, где берёт наркотики? Может, называл вам имя?

Лёгкая пауза.

– Это была девушка. Не совсем гёрлфренд, но та, с кем он проводил время. Повисите минутку.

В телефоне слышен звук, как что-то отодвигают. Скрежет мебели. К.У. чертыхается. Потом он снова на телефоне.

– Я знал, что он записал его где-то. Её зовут Кэролин. Кэролин Маккой.

– Адрес есть?

Он зачитывает его.

– Ладно. Спасибо. На связи.

Я открываю в телефоне навигатор и вбиваю адрес. Это рядом с шоссе Голден Стейт в Сан-Вэлли. Видок сидит сзади. Я поворачиваюсь к нему.

– Откуда ты слышал об Акире? Когда-нибудь пробовал его?

Он качает головой.

– Нет. То, что сказал в доме отец Хантера, ошибка. Акира не что-то новое. Как и все наркотики, он входит и выходит из моды. Я не слышал, чтобы о нём упоминали, пожалуй, пару лет. Похоже, что он возвращается. Я слегка удивлён.

– Почему?

– Его не так-то просто изготовить. Химия должна быть точной. Малейшая ошибка, и вы синтезируете не Акиру, а очень мощный нейротоксин. Кроме того, многих элементов нет в свободном доступе. Некоторые из необходимых растений и трав можно выращивать только в родной почве. На горных вершинах в Китае. В джунглях Бразилии. Вам нужно найти надёжный источник чистых ингредиентов, чтобы хотя бы попытаться разработать Акиру.

– Откуда ты так много знаешь о нём?

– Однажды меня попросили его приготовить. Предложили изрядную сумму денег. Я отказался, но они попросили снова. Каждый раз, когда они просили, сумма денег увеличивалась, но я продолжал отказываться. – Он отворачивается и смотрит в окно. – Наконец, я сказал «да». Не из-за денег, а потому что был трусом: когда они стали настойчивее, я побоялся сказать «нет».

– Это была мамаша Лидс? Слышал, что она и её люди крупные поставщики дури Саб Роза.

Он качает головой и смотрит на меня.

– Нет. Это был маршал Уэллс. Акиру хотела Золотая Стража.

Я хмурюсь и смотрю на Видока. Он кивает.

– Зачем кучке святош из Национальной безопасности понадобился Акира? Их корпоративы были лучше, чем я думал?

– Подозреваю, их интересовали психические аспекты наркотика. У них было много штатных экстрасенсов, но чтение мыслей никогда не было точной наукой, и субъекты могут оказывать сопротивление. Теперь представь, что у тебя наркотик, делающий психическую связь приятной. Наркотик, заставляющий допрашиваемого чувствовать себя весёлым, как в канун Нового года.

– Уэллсу бы это понравилось. Похоже, и Аэлите бы понравилось. Или Люциферу.

Со мной пробовали проделывать нечто подобное в Даунтауне. Какое-то время я так много сражался на арене, что мне дали жильё в подвале. Они считали это большим одолжением. На самом деле, это был ещё один загон, но у него были четыре стены и дверь, и он был в моём полном распоряжении. Я был так признателен, что сильнее обычного пинал и бил своих охранников, когда те пришли за мной. Стоило снести побои, чтобы они не узнали, что эта грязная комната делала меня счастливым.

Когда я был в аду, случилась забавная вещь. Каждый раз, когда меня избивали, поджаривали, закалывали или пронзали на арене, это лишь делало меня сильнее. Когда я обнаружил, что я нефилим, всё это обрело смысл. Но в то время я не знал, почему это происходит. Адские мастера боя и солдаты хотели знать, почему мне нечего сказать им полезного, и избивали меня ещё больше. Что лишь делало меня сильнее. Адовцы не всегда улавливают причину и следствие.

Затем они начали игры разума. Они подбросили мне в еду что-то вроде адского экстази и прислали проклятую душу хорошенькой убийцы играть роль наложницы. Мы какое-то время поработали друг над другом, а когда мне стало хорошо, и я расслабился, начались вопросы. Я даже не понял, что меня допрашивают, так приятно было поговорить с другим человеком. Но я всё равно не мог ответить на их вопросы, потому что у меня не было ответов. Они пробовали молодых женщин и старых, мальчиков и намазанных маслом качков. Они так и не получили никаких ответов, и к тому времени моё тело привыкло к наркотикам. Но я мог притворяться. Когда последняя дьявольская куколка не получила никаких ответов, толпа разочарованных охранников ворвалась в мою камеру и устроили хоки-поки[525] на моей голове. К тому моменту я уже несколько недель сидел в своём Фолсомском[526] особняке. На вторую ночь я нашёл слабый болт в железной двери. Я выкрутил его ногтями и зубами и с тех пор заострял о каменные стены.

Я проткнул им лодыжку одного из охранников и продолжил путь на север, сдирая его икроножную мышцу. Это застало врасплох остальных охранников, и они на секунду перестали пинать меня. Этого было как раз достаточно, чтобы я схватил одного из них и воткнул болт ему в бедро, вскрывая артерию, которая окрасила мои стены и оставшихся двоих охранников блестящей чёрной адской кровью. Всё выглядело так, будто мы наткнулись на нефть. Больше они не пробовали на мне принцип удовольствия, что было мило, но спустя пару дней я потерял свой отдельный номер и вернулся в барак к остальному скоту. Му-у, пидорасы.

– Итак, ты им его сделал?

Видок кивает.

– Да. В своё слабое оправдание я сделал его довольно плохо. После нескольких попыток, во время которых я произвёл лёгкие формы наркотика, а в одном случае чистый яд, я убедил маршала, что приобретённые им ингредиенты слишком плохого качества. Полагаю, он мне поверил, потому что я остался жив и на свободе.

– Тогда это хорошие новости, – говорит Кэнди.

Я смотрю на неё.

– Раз его так трудно сделать и так мало дилеров, это означает малое производство, верно?

– Или кучу паршивого качества, – добавляю я.

Видок качает головой.

– Нет. Если бы люди умирали от Акиры, повсюду пошли бы слухи. Кэнди права. Акира – это специализированный бизнес. Возможно, размером с одну или две лаборатории.

– Видишь, – говорит Кэнди, – я тоже хороший детектив.

– Как Филип Марлоу[527]. Это же у него были робо-очки в «Мальтийском соколе»?

Кэнди показывает мне язык. Его вид отвлекает сильнее, чем мне хотелось бы.

– Спасибо за беседу. Думаю, кое-что прояснилось. Теперь оба вылезайте. Я занимаюсь этим в одиночку.

Тишина. Затем заныл Видок.

– Полагаешь, это разумно? Ты сегодня не в лучшем расположении духа.

– Вот почему вы не идёте. Вызовите такси.

– Старк… – говорит Кэнди.

Я обрываю её.

– Я не шучу. Вы оба благоразумны, а мне не нужна благоразумность, когда я буду беседовать с дилером Акиры.

Никто из них не двигается. Кэнди сидит со мной спереди. Я перегибаюсь через неё и открываю дверь.

– Ступайте. Позже поговорим.

– Я позвоню через час, – говорит она. – Потерпишь, если тебе это не нравится.

Кэнди и Видок вылезают. Я оставляю их на обочине и направляюсь на 405.

Я уже представляю себе Кэролин как одну из тех соблазнительных проклятых душ, которые околачивались в моей комнате под ареной. Давали мне наркотики. Пытались меня разговорить. Обращались со мной, как с мягкотелым дурачком, которым я тогда и был. Теперь я не мягкотелый, и ещё менее великодушный. Не знаю, красная или чёрная кровь у Кэролин, но если всё пойдёт как надо, то запросто смогу узнать.

Кэролин Маккой живёт на Кантара-стрит в обветшалом доме типовой застройки, окружённом низким металлическим забором и полузасохшим газоном, на котором сквозь голую почву пробиваются клочки унылой травы. Её дом находится прямо через дорогу от парка Сан-Вэлли. Первоклассная недвижимость для мелкого дилера.

Я стучу во входную дверь. Какое-то время ничего не происходит. Я слышу, как внутри кто-то возится. Я её удивил. Она прячет свою нычку.

Дверь открывается. Кэролин не открывает сетчатую дверь, а стоит там, моргая на солнце, как не слишком умный сурок. Я видал эксгумированные трупы с лучшим загаром.

– Ты кто, блядь, такой? – спрашивает она.

Я наклоняюсь ближе к сетке и улыбаюсь.

– Привет. Я юный студент колледжа, пытающийся заработать немного денег. Хожу по домам и продаю подписки на журналы. Вас не заинтересует десяти– или двадцатилетняя подписка на «Хранение с Целью Сбыта» и родственное издание «Я Собираюсь Сжечь Ночью Ваш Дом, Пока Вы Будете Спать в Постели»?

Она таращится на меня, слегка приоткрыв рот, словно пытается сформулировать вопрос, но за последние три секунды забыла, как говорить по-английски. Я открываю сетчатую дверь и протискиваюсь мимо неё внутрь. Она стоит на месте, оборачивается и наблюдает, как я вторгаюсь в её гостиную.

У Кэролин идеально обрамляющие её лицо короткие сухие волосы. Она была бы хорошенькой, если бы не тёмно-синие круги вокруг глаз, и кожа не напоминала текстурой наждачную бумагу. На внутренней стороне рук красные рубцы, где она маниакально ковыряла кожу. Я улавливаю в её поте запах не-полностью-усвоенного мета. Её сердце колотится, а глаза с острия булавок, но это из-за наркотиков, а не из-за меня. Ангел в моей голове хочет, чтобы я был помягче, чтобы её затылок не раскололся, с мозгом заодно. Хорошая идея. С другой стороны, она толкает непредсказуемую экстрасенсорную отраву Нацбезопасности подросткам, которые понятия не имеют, что демоны, Кисси и другие уроды-мозгососы так и ждут возможности наложить когти на их кору головного мозга.

Кэролин стоит у двери, скрестив руки на груди. Когда часовой механизм у неё в мозгу снова начинает работать, она следует за мной в гостиную цветов авокадо и апельсина с мягкими креслами, подушками и длинным ротанговым диваном. Выглядит как декорации к снафф-фильму семидесятых[528]. Она останавливается в паре метров от меня и смотрит испуганным взглядом, пытаясь понять, должна ли меня знать. Может, она должна мне денег. Может, я должен ей.

– Сядь, – говорю я. – Она не двигается. Я делаю к ней шаг и повторяю: – Сядь.

Она обходит меня и садится на диван, сдвинув вместе колени и положив на них руки, словно выпускница школы обаяния. Я сажусь напротив в мягкое зелёное кресло и подтягиваю его к дивану, чтобы мы сидели лицом к лицу. Пружины в кресле давно исчезли, и моя задница пытается провалиться ниже колен. Не слишком хорошее зрелище, когда хочешь выглядеть устрашающе. Я сдвигаюсь вперёд и сажусь на край кресла.

– Ты коп? – спрашивает она.

– Ты думаешь, я коп?

– Нет.

– Тогда может нам стоит двинуться с этого места и посмотреть, куда это нас приведёт. Ты не против, Кэролин?

– Замечательно. Как скажешь. Если ты не коп, то кто ты?

– Я солгал раньше. Я не студент колледжа.

Она начинает ковырять кожу на левой руке.

– Прекрати. Ты расковыряешь руку и заработаешь гангрену в такой пыльной дыре, как эта.

– Тебе какое дело?

– Мне плевать, но меня раздражает смотреть на это.

– Какого хера тебе нужно? Денег? Я похожа на того, у кого есть деньги? Посмотри по сторонам.

Она машет рукой на общую разруху. Дело не столько в беспорядке, сколько в том, что всё находится в таких местах, куда ни один здравомыслящий человек это бы не положил. Как будто всем, чем она владеет, от мебели до кофейных чашек, она пользовалась лишь раз и затем бросила там, где стояла, когда ей это больше не было нужно.

– Мне не нужно смотреть, Кэролин. Я знаю, что в каком бы свинарнике ты ни жила, у тебя есть деньги, потому что ты дилер. Я вижу это в твоих глазах и слышу в крошечных нотках в твоём голосе. Кроме того, ты измотана и тебе осталось примерно полгода до инсульта со смертельным исходом. Ты ведь знаешь, что у тебя повышенное давление? Это не слишком хорошо сочетается с метом.

Она поднимает голову, по-прежнему пялясь на меня.

– Откуда ты это знаешь?

Она грызёт большой палец. У неё обгрызены все ногти. На кончиках пальцев гипсовая пыль.

– Это просто мой трюк. Я кое-что знаю о людях. Вроде того, что все деньги, которых ты сказала у тебя нет, заныканы в тайнике в стене.

Взгляд, которым она одаривает меня, это смесь гнева и тупого удивления.

– Когда ты приходил ко мне в дом?

– Я никогда прежде здесь не был. Это просто для того, чтобы показать тебе, что ложь не доставит тебе никакой радости.

– Если тебе нужны деньги, забирай. Я больна. Я не смогу помешать тебе.

– Мне не нужны твои деньги. Мне нужно имя-другое.

– Какое имя?

– Прежде чем перейти к этому: ты продавала Акиру Хантеру Сентенце?

Она наклоняется вперёд, опираясь локтями на колени, одновременно взволнованная и уставшая.

– Я не продавала его ему. Я давала его ему. Мы, типа, друзья. Мы собираемся вместе завязать.

Я смотрю на неё. Её мозг так быстро вибрирует, что я не могу её прочитать. Захожу с другой стороны.

– А почему нет? Ты обзавелась хорошим богатым мальчиком-клиентом, который собирался оплатить твоё лечение. Каков был план? Прогулять уже на второй день и положить в карман все деньги, которые сможешь выбить из клиники в качестве возврата?

Она машет головой и её сухие как солома волосы колышутся вокруг щёк.

– Ничего подобного. Мы с Хантером друзья. Мы собирались вместе сделать это. На этот раз по-настоящему.

– То есть, ты не слышала о нём?

Она выпрямляется. Встревоженная и впервые отчасти сосредоточенная.

– С Хантером что-то случилось?

– Он пропал. После последней дозы Акиры. У него сорвало крышу. Он выпрыгнул в окно с концами.

– Боже. Боже. Боже.

Она закрывает руками лицо. Это было глупо. Никогда не говори правду наркошам. Единственная причина, по которой они торчат, заключается в том, что у них сильная фобия в отношении реальности. Я щёлкаю пальцами перед ее лицом. Слегка хлопаю по рукам.

– Возвращайся на землю, Кэролин. Ты нам нужна. Ты нужна Хантеру.

– С ним всё будет в порядке?

– Не знаю. Это целиком зависит от того, что ты можешь мне рассказать. Мне нужно имя твоего поставщика.

– Зачем оно тебе? Почему бы тебе его не поискать самому?

– Ты знаешь, где начать поиски?

– Нет.

– Мы тоже. Что нам известно, так это то, что Хантер принимал Акиру без каких-либо проблем, а затем внезапно погрузился в сайкобилли[529]. У меня нехорошее предчувствие, что, возможно, с последней партией что-то было не так. Реакция Хантера не была обычной передозировкой. Она была очень специфической, так что я хочу знать, что там было, кто это туда подмешал и зачем.

Она садится прямо и машет головой. Прижимает руки к телу.

– Я не могу тебе этого сказать.

– Нет, можешь. Ты друг Хантера и хочешь, чтобы его нашли, чтобы вы вдвоём могли вместе лечиться.

– Я не могу.

Я резко наклоняюсь вперёд в кресле и оказываюсь вплотную к Кэролин. Она замирает, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– А может ты вовсе не друг Хантеру, и это ты дала ему смертельную дозу? Ты это сделала, Кэролин? Кто-то дал тебе специальную дозу Акиры только для Хантера?

Мальчики, прекращаем копать, мы наткнулись на нефть. Мозг Кэролин по-прежнему гудит как камертон, но, по крайней мере, теперь она на чём-то сосредоточилась. Это видно по её глазам. Она беспомощно терзает себя, стараясь сложить все противоречия и всю ложь своей жизни во что-то разумное. Она действительно считает себя другом Хантера, но метовый туман, в котором она живёт, позволяет ей оправдывать то, что она давала Хантеру наркотики, хотя знала, что это плохо, потому что кто-то выше по пищевой цепочке обещал ей больше наркотиков, или денег, или шанс погасить давний долг. Каковы бы ни были её причины, она чувствует себя чертовски виноватой. Из её красных глаз с синими кругами начинают хлестать наркоманские слёзы жалости к себе. Мне хочется ей вмазать, чтобы посмотреть, не поможет ли это вправить мозги, но я лишь легонько похлопываю её по плечу. Я стараюсь говорить тихо, будто разговариваю с ребёнком.

– Кто дал тебе эту особенную Акиру?

– Я не могу тебе сказать.

– Конечно же, можешь. Просто дай мне имя, я уйду, а ты сможешь вернуться к тому, чтобы превращать свой мозг в рыбий корм.

– Иди на хуй.

Она практически выплёвывает эти слова. Всё её тело меняется. Секунду назад она была безвольной медузой, а теперь готова пробить стену кулаком. Мы переходим к следующему этапу этой мыльной оперы. Теперь она мыслит не как ручной маленький потребитель. Она переключилась в режим дилера. Жёсткого. Дерзкого.

– Кэролин, ты веришь в магию?

– Убирайся из моего дома, пидор.

– Я имею в виду не магию на детской вечеринке. Я имею в виду настоящую магию. Ведьмы на мётлах. Любовные зелья. Чары и демоны. Ты веришь в это?

– Знаешь, один телефонный звонок, и тебя шлёпнут ещё до того, как ты вернёшься в Голливуд.

Я перебираю несколько идей. Я научился на арене многим страшным вещам, но использовал их только против адовцев и Таящихся. Девяносто девять процентов того, чему я научился, я никогда не пробовал на гражданских, и не особо хочу, потому что уверен, что их разорвёт, как песчанку в микроволновке.

Её руки трясутся от наркотиков, но она уже не боится и углубилась в гангстерскую территорию.

Она надевает свою лучшую усмешку Лица со Шрамом и говорит: «Ты так и будешь сидеть и пялиться на меня? Я знаю тебя. Педики вроде тебя болтают и болтают, но ты ничего не сделаешь. Ты не знаешь, с какими людьми я знакома. У них есть яйца».

Она шмыгает носом и вытирает сопли тыльной стороной руки.

Я достаю зажигалку Мейсона, открываю её большим пальцем и зажигаю. Её взгляд прыгает на меня, а затем сосредотачивается на зажигалке.

– Хочу показать тебе фокус. Хочешь посмотреть фокус, Кэролин?

Она встаёт. Я хватаю её за руку. Она извивается и пытается пнуть меня исподтишка. Вкладывает всё своё тело в этот удар. Я не пытаюсь остановить её. Я быстрее любого гражданского, так что она движется в совершенно замедленном темпе. Когда она в нескольких сантиметрах от контакта, я слегка отклоняюсь назад и даю её кулаку проплыть мимо. Хватаю за запястье и выворачиваю так, что её рука выгибается как куриное крылышко, и каждая мышца, и сухожилие плеча, кажется, вот-вот лопнут. Кэролин падает на диван лицом вниз и сворачивается в маленький комочек, держась за ноющее плечо. Я жду. Наконец она садится. В пепельнице на подлокотнике дивана лежит недокуренная сигарета. Она берёт её, зажимает губами и начинает оглядываться в поисках спичек. Я всё ещё держу зажигалку. Протягиваю ей огонь. Она наклоняется вперёд. Я отодвигаю зажигалку назад, и она следует за ней на несколько сантиметров. Когда она понимает, что я над ней прикалываюсь, то замирает и бросает на меня злобный взгляд.

– Дай-ка я и правда помогу тебе, – говорю я.

Есть одна вещь, которую необходимо помнить об угрозах: когда угрожаешь, делай это всерьёз. Особенно это касается наркош. Их мозги не способны воспринимать новую информацию, и они привыкли к тому, что их бьют и топчут, так что это их больше не пугает. Если нужно донести до наркомана серьёзность ситуации, нужно продемонстрировать угрозу, которая не выглядит как угроза, а больше напоминает то, будто Бог ссыт на них с вершины горы.

Я подношу зажигалку к руке, и моя кожа вспыхивает. Огонь есть огонь, и это не весёлое худу, но я могу довольно долго терпеть боль, чтобы продемонстрировать серьёзность своих намерений.

Кэролин отскакивает при виде моей горящей руки. Я сыграю на этом. Пусть мясо обуглится до черноты, пока не начнёт отслаиваться, а хрустящая кожа не начнёт падать на ковёр. Я мог бы дать огню добраться до кости, но на самом деле не хочу этого делать. Я протягиваю руку к Кэролин. Она вжимается в спинку дивана, стараясь отодвинуться от меня как можно дальше. Я касаюсь кончиком пальца её сигареты, пока та не начинает светиться.