Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 317 страниц)

– Было бы здорово иметь его. Мы могли бы создать из него прекрасное оружие. Контролировать с его помощью остальных ангелов. – Он и смотрит на меня. – Бафомет сказал, что если кто нам всё и испортит, то это будешь ты. Но тебя так долго не было, что многие из нас посчитали, что ты хочешь забыть всё об этом месте, и не станешь вмешиваться. Нам следовало перестраховаться.

– Если тебя это утешит, сейчас Лос-Анджелес полностью свободен от зомби, так что можешь приводить в Диснейленд жену и детей.

– Так жаль, что ты убил своего покровителя, Азазеля. Я бы с удовольствием замучил его до смерти за то, что он создал тебя.

– Итак, даже без Друджа у Мейсона есть запасной план, который, как он полагает, всё равно приведёт его на Небеса. Каким образом?

– Не знаю. Это единственное, что он держал в тайне от всех, включая своих генералов.

Адовцев трудно читать, но мы с ангелом согласны, что Маммона говорит правду. Проклятье. Жаль, Люцифера здесь нет. Возможно, он смог бы разгадать тайну Мейсона. Кисси стащили Друдж тысячи лет назад и бросили на землю, просто чтобы посмотреть, что будет. Им нравится устраивать забавный хаос. Это их основная пища. Но Кисси – это типы из разряда бей-и-беги, не славящиеся долгосрочным планированием. Мы всегда думали о них, как о кучке обладающих сверхспособностями детей с СДВ[666]. Вечно играющих в игры и ломающих вещи ради тупой радости их ломать. Но когда они украли Друдж и бросили его на землю, была ли у них своя собственная тайна, о которой никто никогда не задумывался? Может, мы всё это время недооценивали их?

Маммона допивает вино, и я ставлю бутылку обратно на стол.

– Ты был чрезвычайно отзывчивым, – говорю я.

– Ты уже искалечил меня. Пытки – следующий логичный шаг. Почему бы мне не пропустить всю эту грязную работу и не рассказать тебе всё, что ты хочешь знать, поскольку ничего из этого тебе не поможет?

Пока мы беседовали, порабощённая душа Маммоны подкрадывалась к столу.

– Посмотрим. Правда заключается в том, что война – не главная причина, почему я здесь. Я хочу, чтобы ты доставил меня в Элефсис.

Он слегка приподнимает брови.

– Не будь глупым. Я не вожу машину, да и даже если бы мог… – Он поднимает единственную рабочую руку. – Я не в спортивной форме.

Ехать на машине? В аду, насколько я помню, у генералов Люцифера есть личные баржи для передвижения по пяти крупным рекам ада. Полагаю, классная дорогая тачка в Лос-Анджелесе – это примерно то же самое, что баржа.

Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что душа пялится на меня. Это мужчина среднего телосложения с тёмными волосами и карими глазами. У него грубые руки рабочего, а дешёвая рубашка и тонкие чёрные брюки говорят о том, что он не достиг особых высот в том, чем бы он там ни занимался.

Я указываю на него.

– Этот калека может водить тачку?

Маммона оживляется при этих словах, отчасти возвращая прежний надменный вид.

– И вытирать пыль, и петь песни. Всякая чёрная работа, для которой люди так хороши. Не так ли, мистер Келли?

Келли кивает.

– Давай ключи, – говорю я Маммоне.

Он открывает ящик, достаёт их и швыряет на стол. Я протягиваю их Келли.

– Келли, ты рулевой. Я сяду спереди, а доктор Стрейнджлав  может сидеть сзади в качестве навигатора. Понятно?

Келли лишь таращится. Я смотрю на Маммону.

– Он говорит по-английски?

Маммона кивает.

– Довольно хорошо. Ему нужно моё разрешение, прежде чем заговорить с тобой.

– Так дай его, чтобы мы могли двигаться.

– Можете говорить с ним, мистер Келли, но будьте осторожны, не будьте слишком дружелюбным. Он чудовище. Не так ли, Сэндмен Слим?

Я смотрю на Келли.

– Ты в самом деле можешь водить машину, верно?

Келли кивает. Его взгляд мечется от пола ко мне и обратно.

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр. Я никогда не управлял автомобилем, когда был жив, но с тех пор меня хорошо проинструктировали.

Он говорит по-английски. Возможно, кокни[667]. Майкл Кейн[668] в роли Гарри Палмера[669]. Парень из рабочего класса.

– Это хорошо. И не зови меня «сэр».

– Как мне называть вас, сэр? – говоря это, он съёживается, словно думает, что я собираюсь его ударить. – Мои извинения.

– Старк пойдёт.

– А почему не Дикий Билл? – весело спрашивает Маммона. – Слышал, это ему нравится ещё меньше, чем Сэндмен Слим.

Маммона поворачивается ко мне.

– Кстати, он здесь. Твой пра-пра-пра-прадедушка, мистер Хикок. Я мог бы устроить вам встречу тет-а-тет.

В комнате нет кресла-каталки, и я ни за что не стану нести этого обугленного гада до машины, так что толкаю Маммону в его офисное кресло.

– Представь меня, и когда всё это закончится, возможно, я позволю тебе оставить другую руку.

Маммона оживляется.

– Видите, о чём я, мистер Келли? Он хочет, чтобы мы видели в нём человека, но что он делает первым делом, когда попадает сюда? Он лишает меня ног. А я даже не нападал на него. Затем он лишает меня руки и угрожает последующим увечьем. Не правда ли, это звучит гораздо больше по-адовски, чем по-человечески? Не думаю, что вы захотите повернуться к нему спиной. Ни на мгновение.

– Где гараж? – спрашиваю я Келли.

– Прямо внизу, мистер Старк.

«Мистер». Это лучше, чем «сэр».

Мне не хочется, чтобы кто-нибудь из них видел Комнату, так что я завязываю им обоим глаза и веду вниз через тень.

Баржа Маммоны оказывается древним лимузином «Линкольн Континенталь» начала шестидесятых, с откидным верхом и дверями для самоубийц[670]. Мне кажется, более чем небольшая часть этого мира собрана прямо из моего подсознания. Буду знать наверняка, если окажусь на мотогонке против Стива Маккуина. Этот «Линкольн» не похож на современный лимузин. Внутри автомобиль нараспашку. Никаких перегородок или сдвижных окон, отделяющих пассажирский салон от водителя. Он напоминает клуб или тюремную столовую. Кэнди бы понравилась эта громадина. Я так и вижу её на пассажирском сиденье с ногами на приборной панели, в такт радио нажимающей кнопку на своих очках-роботе.

Всё ещё странное ощущение, оставить её позади, гоняясь за другой женщиной, пусть даже не из-за романтической любви, а из-за того чувства, которое говорит, что, если у тебя когда-то была с кем-то глубокая связь, ты не позволишь, чтобы её затащили в подземный мир, не попытавшись с этим что-нибудь сделать.

Если в конце Вселенная уцелеет, может, я приведу её сюда. Я бы не взял её в ад, который знал, но посмотрел бы, как она наслаждается уикендом в Конвергенции. Это было бы похоже на приключенческие каникулы, которые проводят яппи[671], где они получают возможность насладиться природой из автобусов с кондиционерами и палаток за десять тысяч долларов. Мы займём этаж отеля «Рузвельт» и будем играть в пейнтбол с дикими животными.

Я беру Маммону с его кресла и пристёгиваю ремнём позади водительского сиденья. Мы с Келли садимся спереди. Он включает зажигание и плавно везёт нас по гаражу к будке, где ждёт охранник.

Я показываю Маммоне нож в руке.

– Будь паинькой, или лишишься другой руки.

– Конечно, – соглашается Маммона.

Мы подъезжаем, и Маммона опускает тонированное стекло достаточно низко, чтобы показать своё лицо. Он кивает охраннику, и тот нажимает кнопку, откатывающую ворота. Келли вывозит нас из дворца на Голливудский бульвар. Похоже, даже в аду мне суждено путешествовать на угнанных тачках.

– Поверни направо, – командую я, – в другой стороне беспорядки.

Он поворачивает. Забавно видеть, как Маммона спокойно сидит с неработающими ногами и хрустящей рукой. Во дворце мне повезло. Я понятия не имел, что он может являть гладиус. Азазель не потрудился упомянуть об этом, когда отправлял меня убить Маммону более десяти лет назад. Не знаю, почему он хотел, чтобы я это сделал, и не знаю, почему передумал. Может, его ТиВо[672] сломался.

– Мистер Келли, на Флегетон[673], – говорит Маммона.

Улицы прорезают провалы и линии разломов, делая их непроходимыми. Келли срезает по Ла-Бреа и едет окольным путём через жилые кварталы и парковки многоквартирных домов на 101.

Маммона велит Келли ехать на юг. Аварийные съезды по обеим сторонам автострады выглядят как декорации из старых учебных фильмов для водителей. Они представляют собой сплошное месиво из искорёженных и сожжённых транспортных средств.

В обычном аду, Флегетон представляет собой огненную реку, которая течёт и плещется словно вода. Языки пламени – всего лишь лёгкий ветерок с борта баржи. Вы не обожжётесь, если не войдёте в прямой контакт с рекой. Флегетон выполняет в аду двойную функцию. Это одна из пяти крупных рек, так что по ней идёт оживлённое движение, в основном баржи, пассажирские и грузовые суда. Она настолько загружена, что нуждается в доках, буях, маркерах глубины и всяком прочем моби-диковском барахле, в котором я ничего не смыслю. Это ад. Зачем напрягать ремесленников изготавливать всё это, когда вокруг лежат миллионы мёртвых душ? По всей длине Флегетона проклятые болтаются в вечном огне в качестве маркеров каналов и буёв с показателями глубины. Целые доки сделаны из связанных вместе душ. В этом аду схожая креативность. Дорожные заграждения и разделительный барьер автострады – это остолбенелые души. Разделяющие полосы отражатели – это головы душ, которые погребены по шею в адовом бетоне. Что будет, если здесь лопнет шина? Скорее всего, прибудет адовый AAA[674] и обвяжет вам вокруг оси несколько душ, чтобы вы могли добраться до проклятого гаража.

– Итак, кто ты? – спрашиваю я Келли.

Он ничего не отвечает.

– Вели ему говорить со мной. Скажи, что ему больше вообще не нужно твоё разрешение, чтобы говорить.

– Говорите с ним, мистер Келли. Говорите с ним, сколько душе угодно. Но сперва сверните на этот съезд и держитесь левее, – отвечает Маммона.

– Я слуга и человек господина Маммоны. Я делаю всё, что он просит, от рассказа о своей жизни до выполнения любых задач, которые мне поручают, тем способом, который лучше всего иллюстрирует человеческие привычки и поведение, – бормочет Келли.

– Я же говорил тебе, что он зануда, – говорит Маммона. – Ты вытаскиваешь подобных существ из их среды обитания, и они чахнут. Он всё ещё может быть интересен, если мы выпустим его здесь в качестве киллера, как тебя.

– Я не был убийцей, пока не попал сюда.

Маммона здоровой рукой делает пренебрежительный жест.

– То, что детёныш паука ещё никого не укусил, не делает его менее пауком.

Келли везёт нас по огненной дороге. Маммона время от времени велит ему перестроиться или следовать по ответвлению от главной дороги. Мы едем по меньшей мере час, но, похоже, пока никуда не приехали. Если Маммона ведёт нас куда-то помимо Элефсиса, я привяжу его к заднему бамперу и протащу до Мексики. Если отыщу её.

– Что делает тебя таким особенным, что из всех здешних душ ты заслужил быть переданным генералу? – спрашиваю я раба Маммоны.

– Не знаю, сэр. В смысле, Старк. Прошу прощения. Ужасная привычка, от которой нужно избавляться.

– Не парься.

– Здесь внизу так много более достойных людей, чем я. Я ничего не достиг в сравнении с некоторыми, с кем познакомился.

– Не будьте таким скромным, мистер Келли. Мистер Келли был убийцей, а после некоторой практики стал довольно неплохим специалистом. Ещё большим, чем даже знали его преследователи, – говорит Маммона. – Но лишь благодаря слепой удаче вас не поймали после тех первых нескольких, не так ли?

– Да, господин Маммона. Как вы и сказали, сэр.

Мы едем, кажется, ещё час. Время от времени я вижу позади нас вспышку, словно гаснущий свет или отражение в зеркале, но, когда поворачиваюсь, там ничего нет.

Я сотню раз ездил на юг по 101 в Сан-Диего, но совсем не узнаю дорогу. Мы можем ехать в Оз или прямо в западню.

– Съезжаем здесь, – командует Маммона.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь сориентироваться. Все дорожные знаки сорваны или изломаны на куски. Очередная паранойя Люцифера или просто ещё один пример лос-анджелесского нарастающего нервного срыва? Знак съезда сожжён и лежит в небольшой кучке шлака на краю дороги. Клянусь, я видел ещё одну вспышку позади нас, но затем мне приходится упереться в приборную панель. Келли сворачивает слишком быстро, и ему приходится сильно давить на тормоз, когда мы закладываем крутой вираж. В этот момент Маммона и вонзает в меня нож.

Мне следовало раздеть этого ублюдка во дворце, но ангел в моей голове чувствовал вину за причинённые мной увечья и поджаривание. Я пошёл на поводу, и вот что получил. Медаль в форме перевёрнутого креста на нём разделяется на части, и нижняя половина оказывается острым как бритва золотым лезвием. Наверное, он целился мне в шею, но когда Келли ударил по тормозам, то сбил прицел Маммоны. Нож вонзился мне в левую щёку. Чуть выше, и он попал бы мне в глаз.

Маммона вытаскивает нож из моего лица и наносит удар в плечо, прежде чем я успеваю обернуться и схватить его. Он колет меня в щёку второй раз, прежде чем мне удаётся прижать его здоровую руку. Я упираюсь одной рукой в крышу, когда мы сворачиваем под автостраду. Маммона бросается на меня и впивается зубами в руку, которой я его держу. Я рефлекторно отдёргиваюсь, и он высвобождает руку. Он замахивается на меня клинком в тот момент, когда машину заносит, и в итоге режет руку Келли.

Келли кричит, и мы пробиваем ограждение и летим вниз по насыпи. Машина кувыркается. Когда мы останавливаемся, я не уверен, где верх и где низ, но, когда локтем открываю дверь, моя нога касается земли, так что, полагаю, мы в правильном положении.

Я выбираюсь и падаю на сухую мёртвую траву. Когда моя голова перестаёт плавать, я обхожу машину со стороны Келли и вытаскиваю его. Его рука выглядит не так уж плохо. Я не волнуюсь насчёт Маммоны. Его шея вывернута на 180 градусов, так что он смотрит в заднее стекло на дорогу, с которой мы только что съехали. Наверное, ностальгирует по тому времени, когда не был мёртв. Полагаю, технически он не мёртв, так как не испарился в Тартар, но на месте его секретаря отменил бы все встречи на завтра.

Я подтаскиваю Келли к автомобилю и усаживаю, прислонив к машине. Человеческие души не дышат, и у них не бьются сердца, так что я не знаю, как проверить, всё ли с ним в порядке. Ангел у меня в голове может видеть души, но все мёртвые – это души, так что это не особо помогает. Но дважды мёртвая человеческая душа окажется в Тартаре так же быстро, как любой адовец, так что то, что Келли всё ещё здесь – хороший знак.

Одна сторона моего лица горит. Я касаюсь того места, куда Маммона пырнул меня, и моя рука оказывается в крови. Дерьмо. То, что мне сейчас точно не нужно.

Келли стонет и начинает шевелиться. Ему требуется несколько минут, чтобы сориентироваться. Он потирает затылок и смотрит в землю. Увидев машину, садится прямо.

– Ты чёртов олух! – кричит он в автомобиль искалеченному телу Маммоны. – Просто заебись.

– Чувак, держи себя в руках. Сейчас действительно не время беситься.

– Конечно. Прошу прощения.

Он держится за руку, куда Маммона пырнул его. Очевидно, ему больно, но скорее от шока, чем от раны.

– Подожди здесь, пока я осмотрюсь, – говорю я.

Я поднимаюсь по склону к автостраде, чтобы посмотреть, нет ли там какого-нибудь городка, или знака, или путешествующего бойскаута с компасом. Три страйка[675]. На выход. Кто знает, может, мы в Египте. Когда я возвращаюсь к автомобилю, Келли кажется чуть более вменяемым.

– Хозяин всё ещё в машине, – замечает он.

– Ага. На самом деле ему не нужно на свежий воздух, если понимаешь, о чём я.

– Но он ведь не мёртв? Я имею в виду, что он всё ещё здесь.

– Он всё ещё с нами, крепкий старый хрыч. Келли, знаешь, где мы?

Он встаёт на колени и осматривается по сторонам.

– Приблизительно.

– Можешь отвести нас в Элефсис?

– Думаю, да.

– Сколько времени это займёт?

– Пешком? Если срежем через равнины, и нам не придётся слишком далеко обходить ямы и разломы, то меньше дня. Но это будет трудная прогулка.

С автострады я слышу безошибочный звук шин. Хватаю Келли и тяну его вниз на землю рядом с собой. Мимо без огней медленно катится тяжёлый «Унимог»[676]. Вот что я видел позади нас всю ночь. Должно быть, Маммона подал кому-то сигнал до того, как мы покинули дворец, и с тех пор они преследуют нас. На «Унимоге» вспыхивает прожектор, играя на умирающих деревьях и потрескавшейся дороге. Машина стоит на спуске с насыпи. Свет движется туда-сюда по съезду, но не думаю, что они могут видеть нас здесь внизу. Секундой спустя прожектор гаснет, и грузовик уезжает.

За нами гонится целая банда. Ещё не все хорошие новости. Как сказал Маммона, это хорошая идея – ошибиться в сторону осторожности. Мне нужно что-то сделать на случай, если они нас догонят.

– Келли, мы будем проходить через какие-нибудь города или поселения? Где кто-нибудь может нас увидеть?

– Трудно сказать. Здесь всё может поменяться так быстро. Лучше предположить, что будем.

– Это то, чего я боялся.

Я открываю машину и вытаскиваю Маммону. Мудак, не умирай сейчас у меня на глазах. Дай мне ещё несколько минут.

Я чёрным клинком взламываю замок багажника и начинаю выбрасывать вещи. Там полно обычного автомобильного хлама. Монтировка, запасная камера, провода. Но есть ещё и военное снаряжение. Я возвращаюсь туда, где оставил Маммону, с прочной кожаной сумкой и бросаю её рядом с ним. Я отрезаю ножом большой квадрат ткани от его пиджака и расстилаю на траве.

Келли подползает поближе, чтобы посмотреть, что я делаю.

– Возможно, ты не захочешь на это смотреть, – говорю я.

– Если ты не против, я бы предпочёл остаться. Похоже, это может быть довольно интересно.

– Ладно. Ситуация такова. Нам нужно идти в Элефсис, а затем проделать весь путь до психушки и назад. Я ношу чары, чтобы не вещать на весь мир, что я жив, но у меня идёт кровь, так что мне нужно больше. А если Маммона подал сигнал банде, возможно, он сообщил им, что я тот, кто его похитил. Я не могу выглядеть как я. Улавливаешь мою мысль?

Келли одаривает меня широкой волчьей улыбкой.

– Если ты собираешься сделать то, о чём я думаю, я бы ни за что на свете не пропустил это.

– Ладно, но, если тебя стошнит, не делай это на меня.

– Запомню это, сэр.

– И не называй меня «сэр».

– Да. Прошу прощения.

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить подобранные по пути какие-нибудь связывающие заклинания, что-нибудь, способное удержать Маммону чуть дольше здесь с нами, прежде чем он сдохнет. Моя голова всё ещё слегка затуманена после аварии, но я нахожу небольшое худу, которое должно помочь, если я буду работать быстро. Я никогда не пробовал его, но пару раз видел, как это делали старые жрецы джу-джу, с которыми познакомился через каких-то бродяг Дхармы[677] в новоорлеанском клане Саб Роза.

Прежде чем приступить к работе, я стараюсь вспомнить в уме слова и ритмы старых хунганов[678]. Настоящее заклинание – это сложная комбинация йорубского[679] и луизианского креольского, и множество слов я позабыл, так что мне приходится много импровизировать в жанре бибопа[680], но пиздаболить на лету худу – моя специальность. Напевая, я потираю виски, и когда слова начинают течь достаточно быстро, и момент кажется подходящим, я берусь за своё лицо чуть ниже линии скальпа и тяну. Кожа сходит, словно я чищу банан. В паре мест она прилипла, и мне приходится отрезать её ножом, но это ерунда. Я кладу своё лицо кровавой стороной вверх на ткань, которую отрезал от костюма Маммоны.

Я слышу, как Келли ахает. Не от ужаса, а в каком-то восхищении и благоговении. Наверное, он никогда не видел высококачественную мерлинскую хрень. Должно быть, это чертовски хорошее знакомство с магией.

Я снова проделываю весь ритуал. Когда я отделяю лицо Маммоны, то накрываю им то ободранное окровавленное место, где раньше было моё лицо. Новая плоть пылает, когда прикрепляется. Я закрываю глаза и дышу, превозмогая боль. У меня кружится голова, и я припадаю на локоть. Я чувствую, как Келли хватает меня, чтобы я не упал. Голова наконец прекратила кружиться. Я касаюсь нового лица. Боли совсем нет. Кожа Маммоны ощущается так, словно была тут всегда. Открываю рот. Шевелю губами в издевательской улыбке и хмурюсь. Смотрю на Келли.

– Что думаешь? Не слишком похож на Маммону? Это его кожа, но мои кости и мышцы, так что мы не должны быть близнецами.

Келли качает головой.

– Ты совсем на него не похож. – Он глядит на меня с какой-то блаженной улыбкой, приклеенной к его лицу, словно Святой Пётр только что выдал ему приглашение на рождественскую афтерпати[681] на Небесах. – Если это не слишком прямолинейно, я бы хотел сказал, что Вы, возможно, только что стали моим личным героем, мистер Старк.

– Ладно.

Он смотрит вверх на закрывающие небо клубящиеся чёрные облака.

– Когда-то я считал себя повелителем плоти. Но теперь понимаю, что вы превзошли меня во всех отношениях.

Пока моё новое лицо обживается, я заворачиваю своё настоящее лицо в маммонову ткань, аккуратно кладу его в кожаную сумку, и перекидываю её через плечо.

– Это очень мило с твоей стороны, Келли, но что за херь ты несёшь?

Он встаёт. Смотрит на меня, затем на Маммону. Адовец, наконец, умирает, и его тело исчезает.

– Я предпочитаю Джек, если не возражаете. Так люди звали меня в старые, более весёлые времена, когда я был ещё жив. Джек-Потрошитель.

Должно быть, некоторые сумасшедшие остаются сумасшедшими даже после смерти. За те одиннадцать лет, что провёл в Даунтауне, я встречал дюжины Иуд Искариотов, Гитлеров и Джеков-Потрошителей, но всегда по одному за раз. Мне всегда было интересно, они держатся подальше друг от друга из профессиональной этики? Есть одна вещь, которая заставляет меня думать, что Келли может быть настоящим. Мейсон выбрал его. Выбрать простого головореза из глухого переулка с манией величия – такую ошибку Мейсон бы не совершил.

Джек ведёт нас с насыпи вниз в густой лес, который тянется вдоль автострады. Деревья стоят под безумными, невозможными углами. Как будто мы идём сквозь застывшие фотографии леса в процессе падения.

– Ступай осторожно, – шепчет Джек, – и ничего не трогай. Подземные толчки ослабили почву под деревьями. Корни едва держат их. При малейшей провокации они обрушатся на нас.

Внезапно я пожалел, что на мне большие ботинки со стальными носками. Мне следовало надеть тапочки «Хелло Китти». Я никогда не видел в аду настоящего леса. Ни одного с деревьями и растениями. Я видел места, называемые «лесами», но обычно они представляли собой плотно набитые лабиринты из пил и вращающихся пилонов, утыканных напоминающими иглы зубами гидры.

Мы проходим метров двадцать, когда лес становится густым, тёмным и диким. Реликтовая лесная глушь. Трудно не натыкаться на ветки и твёрдые стволы пьяных деревьев. Каждый раз, когда я во что-то врезаюсь, то чувствую, как оно поддаётся, и задаюсь вопросом, не упадёт ли оно, в какую сторону бежать, и улучшит или ухудшит бег ситуацию, вызвав падение новых деревьев. Стволы деревьев трещат, и вокруг нас падают ветки, но мы пробираемся через лес и выходим на низкие песчаные дюны.

Джек указывает в пустую даль и говорит: «Элефсис там».

Но я смотрю вниз. У подножья дюны вдаль тянется Венис-Бич. Что является бессмыслицей. Венис находится к западу от Голливуда, а мы шли на юг. Я не знаю, кто сходит с ума быстрее, этот город или я. Я смотрю туда, куда указывает Джек. Вдали что-то есть, но будь я проклят, если знаю, что это такое.

Венис заколочена наглухо и выглядит так, словно простояла так уже пятьдесят лет. Единственный свет в этой области исходит от пожаров, отражаемых от брюха бесконечных чёрных облаков над головой. Отверстия в земле извергают гейзеры перегретого пара. Вдалеке проносятся огненные смерчи, разрывая пустые пляжные домики. Мы пускаемся в длинную пешую прогулку.

– Вы, мистер Старк, наверное, задаётесь вопросом, не солгал ли я о том, кто я такой. И не псих ли я.

– Что-то типа того.

– И вы задаётесь вопросом, как кто-нибудь мог бы доказать или опровергнуть моё заявление.

– Прямо в яблочко.

Мы изрядно побили все показатели унылости даже по стандартам ада. Нет ничего более удручающего, чем мёртвый пляжный городок. Выглядит так, словно всё веселье психов, экстравертов и болванов в мире упаковали в коробки и швырнули в костёр. Конечно, это не настоящий Венис. Это лишь его проекция в Конвергенцию. И всё же, что-то большое умерло здесь, и от этого зрелища у меня перехватывает дыхание. А возможно, у меня лёгкое головокружение из-за того, что я срезал своё лицо. Мы проходим мимо пустых площадок для занятия тяжёлой атлетикой и закрытых татту-салонов.

– У меня нет возможности доказать, кто я такой. Может, я безумен. Может, я лжец. Возможно, если бы у вас была книга о появлениях и исчезновениях старины Джека, вы могли бы расспросить меня о подробностях моего прошлого. Но у вас нет книги, а даже если бы и была, Джек – знаменитый человек. Его преступления хорошо известны и хорошо задокументированы. Может, я читал те же самые книги, что и вы.

– Куда это нас приводит, Джек?

– Боюсь, в пустыню. У меня не больше шансов доказать вам, что я счастливчик Джек, чем у вас доказать мне, что вы – Сэндмен Слим.

– Прошу прощения? Я недавно вышел из тени и убил пять армейских офицеров ада. Я взял в плен генерала ада. Я явил гладиус.

Джек потирает челюсть и поводит плечами, всё ещё стараясь размять мышцы. Интересно, сколько он пробыл в клетке Маммоны.

– Может, вы это делали, а может, и не делали. Я не волшебник, как вы и некоторые из этих парней, так что не знаю, как это работает.

– Используй воображение.

– Я видел, как вы убили несколько солдат и проносились через тени, но это мог быть обман зрения. Я видал, как фокусники заставляют мебель танцевать, а духов парить в воздухе. И я видал как они заставляют людей видеть всевозможные вещи. Возлюбленных, друзей, родителей. Пауки. Змеи. Но это были всего лишь фантазии. Обман, предназначенный для того, чтобы обмануть глаз и вселить в душу страх. Насколько мне известно, вы покрутили большими пальцами и обманом вынудили подчинённых господина Маммоны поубивать друг друга.

– И всё равно, это был бы довольно неплохой трюк.

– Действительно был бы. Я видал демонов и дьяволов, которые единственным словом могли переломать человеку на дыбе кости или разорвать сердце. Но это не делает никого из них Сэндменом Слимом.

– Когда до тебя дойдёт, кто я на самом деле, мне всё равно, кто ты. Если можешь доставить меня в Элефсис, я буду звать тебя Джеком Потрошителем или, если хочешь, Мотт-Хуплом[682]. Просто доставь меня туда.

– Конечно. А какой будет моя плата за эту услугу?

Я останавливаюсь и смотрю на него. Джек проходит ещё несколько шагов, прежде чем оглядывается на меня. Он засовывает руки в карманы и держится прямо. Всё уважительное отношение исчезло. Он убийца, стоящий на своём.

– Плата? А я-то думал, что должно хватить спасения тебя из гроба-консервной банки.

– Может быть. Давай подумаем над этим, пока будем идти, и посмотрим, что надумаем, ладно?

Он начинает идти, и я следую за ним, глядя на густое пенистое море, больше похожее на смолу, чем на воду. Мне следовало попытаться завести машину. Но на дороге банда бы нас настигла. Так что нет, оставить её было разумным ходом.

– Ладно, Джек. Я должен спросить. Положим, ты и есть старина Кожаный Фартук. Расскажи мне о себе. Триппер съел половину твоего мозга? Ты был религиозным фанатиком? Говорящий пёс по имени Сэм велел тебе убивать всех этих женщин?

– Бога нет, и мне ничего не известно о говорящей собаке, хотя мне бы очень хотелось на неё посмотреть.

– Ты атеист? Ты был рабом падшего ангела. В аду. Просвети меня, Джек.

– Почему необходимо существование Бога для существования ада? Проблема в том, что когда хорошие люди представляю себе ад, они представляю его противоположностью реальному миру и таким же далёким, как звёзды. В этом их заблуждение. Ад и земля – это одно и то же. Разделены всего лишь тонкой завесой понимания того, что это так. Я жил в аду каждое мгновение, пока пребывал на другой земле, и считал своим долгом нести ад всем богобоязненным душам, чтобы напоминать им, что ужас – это та ткань, из которой был создан мир.

– Ты нечасто ходил на свидания, когда был жив, да, Джек?

– Я не общаюсь со шлюхами, большое спасибо. Я режу их.

– Охуеть.

Я достаю фляжку и делаю глоток. Опускаясь вниз, царская водка жжёт именно так, как надо. Я собираюсь предложить Джеку выпить, потому что вы всегда предлагаете выпить другому парню, но завинчиваю крышку и кладу фляжку обратно в карман.

Мы покидаем пляж и направляемся вглубь территории, пробираясь через мёртвые кварталы. На углу одной из главных улиц, где сходятся, словно странное подношение нюхающему клей пляжному богу, ряды горящих пальм, расположено офисное здание с трёхэтажной скульптурой клоуна перед ней. У него белое лицо с тёмными бакенбардами, и на нём цилиндр, белые перчатки и балетные тапочки. Я знаю, это должно выглядеть потешно, но потеха в подобном месте – это всё равно, что дрочить на похоронах. Может, кому-то это и понравится, но вам бы не хотелось быть с ними знакомым.

– Положим, ты – Сэндмен Слим, расскажи мне о себе и о своей работе. Я много раз слышал твоё имя. Адовцы говорят о тебе, как о бугимене.

– Может, я и чудовище, но я никогда не отправлял по почте в газету почку.

– Половину почки. Вторую половину я съел.

– Мама всегда говорила, что разбрасываться едой – грех.

– Сколько адовцев ты казнил, Сэндмен Слим? Сколько людей и людских душ?

– Без понятия.

– Сколько женщин?

– Однажды я накричал на контролёршу парковки.

Вскоре мы оказываемся в жилом районе. Люди в Венис солнцепоклонники, и в большинстве домов огромные окна. У некоторых шикарных домов даже одна или две стеклянные стены. Все стёкла исчезли. Разрушенные подземными толчками и расхуяченные мародёрами. Дома помечены нарисованными баллончиком символами адовых банд. И здесь подростки мудачьё. Надеюсь, небесные тинейджеры – идиоты. Угоняют покататься папочкины крылья и обматывают туалетной бумагой облака других ангелов.

По улице кружит пыльный дьявол, забрасывая нас мусором и битым стеклом. Я тяну Джека за сгоревшую машину и жду, пока смерч пройдёт. Тот заворачивает за угол и направляется по другой улице, словно живой и обладает чувством направления. Несколькими дверьми позже он исчезает. Район не совсем необитаем. Я не хочу знать, кто или что всё ещё живёт здесь. Я поднимаю Джека на ноги, и мы двигаем дальше.

Я слышу посторонний шум с той стороны, откуда мы пришли. Вдалеке появляется свет. Луч прожектора спускается с дюн на пляж. Должно быть, банда сделала круг и обнаружила лимузин Маммоны.

– Джек, есть более быстрый путь?

– Да, но он опаснее.

– Идём.

Мы делаем несколько поворотов обратно тем же путём, которым пришли, и попадаем прямо в пыльную бурю. Я практически ничего не вижу, но Джек тянет меня сквозь неё, словно я пудель на поводке. Когда мы выбираемся из бури, то оказываемся в другом районе. Извилистые дороги на холмах. Крутые склоны и длинные подъездные пути изжёваны, все в постоянно растущих трещинах. Особняки-призраки появляются и исчезают в оседающей пыли. Мы направляемся вниз по склону, как и весь этот район. Если трещины на дороге пересекутся с другими, более глубокими, один хороший толчок, и весь склон этого холма превратится в Сёрф-Сити. Ухватись покрепче и промчись по особнякам, «Роллс-Ройсам» и ухоженным лужайкам прямо к равнинам и в Тихий океан.