Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 317 страниц)

Наац имеет подпружиненный механизм, который расширяет его за долю секунды. Я имею в виду, рабочий наац. Но этот был сильно поврежден, поэтому потребовалась дюжина хороших ударов об арену, прежде чем он сработал. Когда это произошло, удовольствие видеть выражение лица номера третьего почти компенсировало все перенесенные побои.

К счастью, он не упал сразу. Придави он меня – и я бы не смог стряхнуть его тело ни динамитом, ни гидравлическим домкратом. Он стоял, пошатываясь, и смотрел на древко нааца, вошедшего ему в грудь и вылезшего из спины.

Я резко повернул рукоять нааца по часовой стрелке, выпустив толстые, изогнутые назад шипы, тут же крепко вцепившиеся в плоть моего противника. Затем потянул его назад, навалившись всем своим весом; используя бритвенно-острые лезвия нааца как дрель, чтобы раскрыть рану пошире. Последний тяжелый рывок вновь заставил сработать механизм, который втянул наац внутрь себя. Сила инерции повалила меня на спину, но это было нормально, поскольку закрывшийся наац вытянул за собой черное сердце и часть позвоночника номера третьего.

Надо ли описывать, как отреагировала толпа на то, что одного из них выпотрошили? Бурные продолжительные аплодисменты чуть не расплавили мои барабанные перепонки. Я был как Хендрикс на Вудстоке.

Но разовое убийство надсмотрщиков еще ничего не значило. Оно ничего не сказало бы о моем характере и не навело Азазеля на мысль, что я способен на массовые убийства.

Но вот что произошло потом.

Я затащил мертвое тело надсмотрщика номер один на тело надсмотрщика номер два и, поднявшись по этой куче, взял один из факелов со стены арены. Адское пламя совсем не похоже на земное. Оно больше напоминает «греческий огонь» или горящий магний. Оно горит долго и жарко, и его практически невозможно потушить.

Надсмотрщик номер три все еще пытался отползти в сторону, и я сунул факел в дыру на его груди, откуда только что выдрал сердце. Теперь уже светились не только его руки. Все тело зажглось изнутри, потом ярко вспыхнуло и лопнуло, как дирижабль «Гинденбург».

С помощью нааца я разрезал цепи и рванул к выходу. Не то чтобы у меня был шанс реально вырваться. Двадцать вооруженных охранников ворвались в помещение. Моего рок-н-ролльного безумия хватило еще на то, чтобы убить трех или четырех из них, прежде чем наац развалился у меня в руках. После этого началось сплошное «кантри». Демоны-охранники пустились вокруг меня в кадриль. Меня не убили только благодаря прямому вмешательству Азазеля, приказавшего отряду отступить.

Затем меня бросили в один из карцеров арены, приставив к двери пару охранников. В тот момент я думал, что это перебор. Я был уже на три четверти мертв. У меня не было ни малейшего шанса сбежать. Позже я понял, что охранников приставили для того, чтобы не дать другим демонам войти и добить меня. В той камере я впервые осознал, что меня трудно убить обычными методами.

Я попал туда весь в крови и порезах, половина моих костей были сломаны и торчали наружу, пропоров кожу. Через три дня я сумел встать. Еще через день смог ходить. Моим охранникам это совсем не нравилось. Когда им казалось, что я сплю, они украдкой подглядывали за мной через раздвижную заслонку двери камеры. Для них это было ново. Я должен был оказаться мертвее мертвого. Но что-то пошло не так, и они стали видеть во мне монстра. Никто не беспокоил меня до тех пор, пока несколько дней спустя Азазель не прислал дружелюбного маленького гомункула со сладкими Адскими фруктами, Царской водкой и просьбой зайти к генералу сегодня на ужин. Понятное дело, я согласился.

Это хорошая сторона вспыльчивости. Недостатком является то, что она заставляет вас делать глупости, не размышляя и не глядя по сторонам.

Я брожу в толпе веселящихся и пытаюсь напасть на след Джейн-Энн, пока не натыкаюсь на кого-то сидящего и не проливаю на его костюм за десять тысяч долларов его же напиток. Парень немедленно встает, явно намереваясь обозвать меня мудаком.

– Му… – начинает он и тут же затыкается.

Это «Брэд Питт». Не актер, а тот замечательный наркоман, на которого я нарвался на кладбище в день своего возвращения.

– Ты где пропадал, чувак? – радостно ору я. – Я успел по тебе соскучиться.

– Охрана! – панически вопит он.

– Я собирался вернуть тебе это.

Я достаю из кармана шокер и бью ему током под ребра, как в старые добрые времена. Он падает, как мешок с гайками, и я кидаю электрошокер на него сверху. Электрическая пукалка не поможет против того, что начнется здесь через несколько секунд.

Так как я не совсем дурак, то тут же рвусь к кабинету, но не успеваю, поскольку из-за угла выскакивает охрана. Пять или шесть рыл. Стриженные под машинку головы, широкие, как канализационные люки, шеи. В своих костюмах они выглядят так же глупо, как я. Но у них больше оружия. Они окружают меня и стоят, не двигаясь. Появляется женщина. Она огибает охрану и подходит ко мне, не зная, кто я. Но затем узнает.

– Ты же умер, – говорит она.

– Не настолько, как скоро умрешь ты.

Джейн-Энн отступает назад и командует:

– Китти! Беннетт!

Из-за спин охранников выходят тощая блондинистая старлетка в дизайнерских шмотках с открытыми плечами и какой-то хлыщ, похожий на Зигги Стардаста[71] в фиолетовом бархатном костюме.

От них за версту несет магией. Она исходит от них, как тепловая рябь от раскаленного асфальта.

Итак, что мы имеем: пять или шесть громил с пистолетами, парочка вуду-хипстеров-убийц, старая подруга, мечтающая меня убить, толпа алкашей и голых девок и я в одолженном костюме. Я бы нырнул в тень, но с таким сумасшедшим освещением здесь невозможно найти ничего достаточно темного и глубокого.

Даже у моей дурости есть пределы. Я резко поворачиваюсь и бегу.

За моей спиной рвутся громы и молнии. Раскаленные золотые искры падают на меня дождем, словно тысячи горящих спичек, прожигая костюм и кожу. Я пригибаюсь и отскакиваю от стен, чтобы им было труднее в меня попасть. Но это тревожит сидящие внутри меня пули. Они царапают легкие и тычутся в ребра. Я уже чувствую кровь в горле. Так я не смогу убежать от этих идиотов.

Я падаю на четвереньки и тяжело дышу сквозь кровавую пену в горле. Блондинка и хлыщ останавливаются и обмениваются взглядами, как пара вышколенных охотничьих псов, которые только что затравили лису и вот-вот получат за это награду.

Что ж, награда для них у меня найдется.

Я выкрикиваю гортанные адские слоги, выкашливая кровь после каждого слова. Каждую каплю своей силы я выталкиваю через руки и ноги. Затем плюю кровью на расстеленный на полу дорогой ковер. После этого все исчезает. Включая пол. Но я уже готов к этому, а домашние колдуны Джейн-Энн и ее вооруженные регбисты – еще нет. Они проваливаются туда, где раньше был пол игрового зала, скатываются с холма и исчезают за деревьями. На долю секунды наши взгляды с Джейн-Энн встречаются, и я успеваю ей подмигнуть. Затем кто-то хватает меня за шиворот и втягивает внутрь кабинета, который я, по идее, не должен был покидать. Здесь полно теней. Я беру Видока за плечо, и мы проходим сквозь фотографию, на которой Джейн-Энн нежно держит за руку Папу Римского.

Молись за нас грешных и теперь, и в час нашей смерти.

МЫ ВЫХОДИМ из тени в пещеру Мунинна. Видок поворачивается и бьет меня в живот. Я падаю на одно колено.

– Ты, е…нутое дитя! Из-за тебя нас обоих могли убить!

Уже не в первый раз Видок злится на меня, но впервые это проявилось физически. Молодец я, ничего не скажешь. Вот-вот потеряю одного из немногих оставшихся на этой планете друзей.

Когда я остаюсь лежать на полу, он говорит:

– Хорош шутить. Я не бил тебя так сильно. – Затем он замечает кровь. – Что с тобой?

– Ты сделал мне больно, Пепе ле Пью[72].

– Какой же ты ребенок! – говорит он и помогает мне подняться на ноги.

Пули скребут внутри меня, как гравий в консервной банке.

Мунинн сияет, как малыш в рождественское утро, когда Видок вручает ему маленькую золотую коробочку с чем-то вроде изящных стрекозьих крыльев на крышке.

– Красота. Само совершенство, – повторяет Мунинн снова и снова.

Он идет с коробочкой к чему-то похожему на твердую скалу. Но после нескольких быстрых прикосновений и поворотов определенных камней, поверхность скалы отклоняется в сторону и открывает огромный свод в борту пещеры. Мунинн заносит коробочку внутрь, возвращается и запечатывает хранилище, вновь делая его невидимым.

– Вы проделали роскошную работу, джентльмены, – говорит он, одаривая меня снисходительной улыбкой. – Но только один из вас остался роскошным. Другой испортил костюм. Впрочем, не волнуйтесь. У меня их миллион. В буквальном смысле.

– Ты не сказал нам, что Авилу охраняют маги, – говорю я.

– Неужели? Это что-то новенькое. Но вы приняли вызов и великолепно справились с заданием. Буду с нетерпением ждать новых совместных дел.

– Что еще ты не рассказал про Авилу? Ты же знаешь, что они прячут за белым пятном на чертежах, я прав?

Мунинн становится серьезным:

– Вам лучше об этом не знать. Даже мне хотелось бы об этом забыть, а я видал целые цивилизации, погребенные в соли или во льду.

– Что там такое?

Мунинн качает головой.

– Бордель. Особо секретный. Элитное заведение, полное существ, редко встречающихся на Земле. Но истинная причина, по которой туда ходят те, кто не боится рискнуть душой и телом, – это удовольствие от насилия над пленным ангелом. Там держат тех, кто был ранен во время восстания Люцифера и упал на Землю, и нескольких новых, которых удалось поймать с тех пор. Хотя я не представляю, как можно захватить ангела. – Мунинн смотрит на меня. – Ну что? Теперь довольны? Будете спать крепче сегодня ночью? Молодой человек, в мире встречаются вещи настолько нечестивые, что единственная от них ценность – это вовсе о них не знать.

Я оттираю кровь с губ рукавом смокинга, а Мунинн тем временем приносит бутылку, покрытую настолько толстым слоем пыли, что она вполне могла застать Ноев ковчег. Затем он разливает напиток в три хрустальных бокала и поднимает один из них. Мы следуем его примеру.

– За Бога наверху, – произносит он и выплескивает напиток через правое плечо. Мы с Видоком делаем то же самое.

Мунинн наливает еще по одной.

– За Дьявола внизу, – и выплескивает напиток через левое плечо. Как и мы.

Затем Мунинн наполняет бокалы в третий раз, наливая в них в два раза больше напитка, чем в первые два раза.

– За нас. За тех, кто действительно работал сегодня, в то время как те двое играли в карты на души несчастных дураков.

Он поднимает бокал и осушает его одним глотком. Напиток жжет, как ароматизированная аккумуляторная кислота, но я, по крайней мере, больше не чувствую крови.

Мунинн опускает бокал на стол, берет с другого его конца синюю бутылку и ставит перед Видоком.

– «Спиритус Деи», мой друг.

Видок широко улыбается.

– Благодарю. Здесь даже больше, чем я рассчитывал.

– Если есть еще, можно, я возьму немного? – спрашиваю я. – Хочу обработать им пули. Возможно, придется стрелять в тех, кого убить непросто.

Мунинн идет к полке и возвращается с уменьшенной копией бутылочки, которую он дал Видоку.

– В счет причитающейся суммы.

– Спасибо.

– Кажется, я еще должен немного наличными.

– Было бы здорово. Под этими часами и костями найдется банкомат?

Мунинн идет в угол пещеры, заваленный двадцатифутовой кучей из коробок с банкнотами и сундуков с золотыми и серебряными монетами. Маленький человек роется в этой куче, как старый чудак, выбирающий самый спелый персик в продуктовом магазине.

– Во!

Он достает коробку, маркированную надписью «Государственное казначейство США». Затем вынимает оттуда и протягивает мне аккуратно перетянутую пачку новеньких купюр. Я отгибаю пачку, наслаждаясь весом денег в руках. Здесь только сотенные. После продавщицы из «Пончиковидной Вселенной» это самое красивое зрелище, какое я видел с тех пор, как вернулся на Землю.

Над плечом Мунинна висит стеклянный декантер[73] с трепещущим внутри крошечным синим пламенем – не больше спичечной головки.

– Это то, о чем я подумал? – спрашиваю я.

– А о чем вы подумали?

– Он похож на Митру. На первый огонь.

– Вы абсолютно правы. Это первый огонь во Вселенной. И он же последний. Многие как в этом мире, так и в других верят, что в конце времен Митра вырвется на свободу и начнет расти, пока не сожжет все Мироздание. Пепел, оставшийся от нашего бытия, удобрит почву для следующей Вселенной.

– И сколько он может стоить?

– Он не продается. Но если бы продавался, то стоил бы столько, сколько вам не накопить ни за эту жизнь, ни за тысячу следующих. Вы слишком амбициозны. Не торопите события, мой друг. Если мы станем сотрудничать регулярно – а я думаю, это возможно, – то ваши гонорары значительно возрастут и станут куда более интересными.

Я раскладываю купюры, который выдал мне Мунинн, по внутренним карманам смокинга.

– Чей заказ мы сегодня выполняли? – спрашиваю я.

– Это конфиденциальная информация.

– Хотя бы намек…

– Ответы просты, но намеки стоят денег. Приберегите пока заработанные, они вам пригодятся. Хотя бы для того, чтобы приобрести новый костюм, – отвечает он, трогая дырку на моем рукаве, прожженную золотыми искрами.

Приходится прощаться и идти наверх – в магазин Мунинна.

– Вас не затруднит подобрать монеты, которые вы уронили?

Я машу рукой и, поднимаясь вверх по лестнице, собираю все до одной. В магазине я ссыпаю монеты обратно в вазу, из которой их украл.

Уже в лифте Видок спрашивает меня:

– А на кой тебе знать, кто именно клиент Мунинна?

– Попасть точно в логово Джейн-Энн – это немыслимое совпадение. С тех пор как я вернулся, я уже второй раз случайно натыкаюсь на члена Круга. Я хочу знать, не подставляет ли меня кто-нибудь.

– Мунинн никогда тебе не скажет. Для него это вопрос чести. С этим надо быть поосторожней.

Лифт останавливается на втором этаже, и Видок открывает бронзовую дверь.

– Знаешь, я уверен, что скоро станет хуже, – говорю я. – Сегодняшняя стычка с толпой болванов покажется сущим пустяком…

– Есть такая поговорка, – перебивает он. – «Inter urinas et faeces nascimur». Что значит «Мы рождаемся между мочой и дерьмом». Когда-то во Франции меня хотели убить очень многие. Из тех, кого я когда-то отправил в тюрьму. Местная полиция никогда не верила, что я перестал быть жуликом и вором, каким был в молодости. Даже «Сюрте»[74] – специальная полиция, которую я создал в Париже, основанная на истинно научных принципах, – даже они в конце концов были развращены теми, кто у власти, и обратились против меня. Большая часть того, что я построил, была отнята у меня лжецами и ублюдками. Так что, если ты намекаешь на то, что я должен уйти и не связываться с тем, что грядет, – поцелуй меня в задницу. То, что творят Мейсон и его друзья, – слишком человеческое. У него есть сила, возможно, самая большая сила, которая была когда-либо у мага за всю историю, но он всего лишь человек. А людей я не боюсь.

– Пойдем, что ли, напьемся?

– И будем ссать на врагов свысока? Пошли.

Я СИЖУ в баре «Бамбукового дома кукол» и балуюсь с крошечной клавиатуркой моего нового телефона. Нынешние телефоны похожи на игрушки. Они помещаются в карман, мигают светом и жужжат, как вибраторы. Плюс с их помощью можно получить… в смысле подключиться к интернету и найти там всё, что нужно: музыку, карты, порно. Всё. Для полного счастья не хватает только сигаретного раздатчика.

– Уже погуглил себя? – спрашивает Карлос.

– Как это?

– Поиск самого себя в Гугле. Узна́ешь, насколько ты знаменит. Много ли где упомянут. Это называется «эгосерфинг». В общем, введи свое имя и посмотри.

Первое, что выскакивает – старая статья в «L.A. Times» об убийстве Элис. Это всего лишь крохотная заметка без деталей, ибо кому какое дело до очередной мертвой панковавшей девчонки? Это немного задевает, но я благодарен авторам за то, что они не стали расписывать детали. Я еще не готов узнавать подробности.

Карлос прав. Я тоже есть в Гугле. Очевидно, полиция ищет меня как «возможного подозреваемого» в убийстве Элис. Вот тебе и эгосерфинг.

Я ввожу имя Мейсона Фейма и вижу другую статью из «L.A. Times» – о пожаре в его доме. О первом пожаре, а не о том, который устроили мы с Видоком. Здесь же краткий некролог. Похоже, они нашли тело в особняке, которое выгорело настолько сильно, что уже нельзя было свериться со стоматологическими записями или взять приличный образец ДНК. Предполагаю, что тело принадлежало нашему хиппи – бедному глупому Ти Джею. Мейсон не из тех, кто позволит добротному трупу пропасть, вместо того чтобы как-нибудь его использовать – например, для инсценирования собственной смерти.

Еще один запрос, и я обнаруживаю, что имя Джейн-Энн упомянуто в миллионе мест. В основном это светские вечеринки и благотворительные мероприятия, кинопремьеры и сборы средств на политические цели. Она везде, где есть возможность приблизиться к хозяевам жизни.

Я ввожу имя Черри Мун и получаю ссылку на веб-сайт. Кликаю по ней, и вот она, собственной персоной – в идеальном костюмчике под Сейлор Мун, с розовым плюшевым рюкзачком в виде мишки в одной руке и с покрытым стразами телефоном в другой. Она выглядит еще моложе, чем в тот день, когда я попал в Нижний Мир. Тогда ей можно было дать двенадцать-тринадцать лет. Теперь на вид ей лет одиннадцать, не больше. Надеюсь, это благодаря макияжу, хотя у меня такое чувство, что дело тут совсем в другом.

Я нажимаю кнопку «Enter» и перехожу на ее сайт. Внутри всё в таком же духе: дневник маленькой хорошенькой девочки, полный щебетания о клевых друзьях и милых занятиях с ними. Плюс куча страниц ее фотографий в сотне различных нарядов Готической Лолиты – от платьиц Ширли Темпл[75] до пиратской капитанши или вампиренка в кимоно с накладными клыками. Это довольно правдоподобный сайт маленькой девочки, вот только Черри примерно моего возраста. Если бы я не знал, что все это притворство, то подумал бы, что она умственно отсталая.

Имеется также страница со ссылками, ведущими на другие сайты ее препубертатного ведьминого кружка. Самая заметная ссылка отправляет на сайт под названием «Леденцовые Куколки». Так называлась жуткая девчачья банда, с которой она тусовалась, когда мы все были членами Круга. Теперь «Леденцовые Куколки» – это дорогой магазин на Родео-драйв, торгующий японскими анимешками, игрушками в виде киномонстров, играми и эксклюзивными нарядами Готической Лолиты. Теперь я знаю, что дал ей Мейсон в качестве награды. Я еще раз смотрю адрес, прохожу в туалет за баром, шагаю в тень и оказываюсь на Родео-драйв.

На Родео солнечно. На Родео всегда солнечно. Когда по улице, подобно шарам на параде «Прада», плывут подсевшие на викодин[76] юные жены миллионеров с платиновыми картами «Американ Экспресс» и ищут латте за двадцать долларов или джинсы за пару тысяч, погоде, черт возьми, положено оставаться солнечной.

Заведение Черри в конце квартала. У меня есть нож, пистолет и куртка для мотокросса с кевларовыми вставками. Идеальный набор для похода в магазин за ланч-боксом «Хелло Китти».

Магазин «Леденцовые Куколки» похож на охотничий домик маленькой девочки с большими странностями. Головы героев и монстров всех японских аниме развешаны на стенах как охотничьи трофеи. На полках в наборах лежат их пластиковые кишочки, с набивных вешалок свисают их шкурки со звериными принтами и рюши малютки Бо Пип[77].

Я оборачиваюсь и вижу перед собой целый взвод пялящихся на меня двенадцатилетних милашек, всем своим видом показывающих, что мне здесь совсем не рады. Это какая-то Деревня Проклятых[78] в белых гольфиках.

– Я ищу Черри Мун, – говорю я.

Одна из Лолит подходит ближе. Ростиком она мне примерно по пуп.

– Ты ещё что за х…й?

Примерно так я и предполагал. Но то, что услышал, превзошло самые смелые ожидания. Звуки, которая издает эта Лолита в розовом бальном платьице с желтенькими ленточками, отнюдь не напоминают мультяшный писк. Это голос тридцатилетней пропитой бабы, за плечами которой слишком много бессонных ночей и слишком много выкуренных «Лаки Страйк» без фильтра. Это еще одна вещь, которую Мейсон дал Черри – власть оставаться вечно двенадцатилетней самой и дарить ту же способность своей жутковатой свите. Фонтан молодости, окончательно ушедший вразнос.

– Я ее старый друг. Мы оба знали Мейсона.

– Ты конченый дебил или просто ё…нутый? Никто не смеет говорить здесь про Мейсона, х…есос!

Четвероклассницы матом меня еще не обкладывали. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, но, должно быть, она всё видит по моим глазам, поскольку в следующую секунду выхватывает нож танто[79] с отороченной белым мехом рукоятью и прижимает к моему подбородку – так сильно, что слегка прорезает кожу.

– Почему бы тебе не свалить отсюда, дедуля? Черри не захочет с тобой говорить, ты только портишь нам репутацию. И, кстати, в этой курточке ты похож на пид…раса.

Несмотря на изящное обращение с танто, я понимаю, что в поножовщине она ничего не смыслит. Иначе приложила бы лезвие под ухо – туда, где проходят основные кровеносные сосуды.

Я взмахиваю рукой быстрее, чем она успевает заметить. Внезапно выясняется, что нож уже в моей руке, а ее запястье почему-то побаливает. Прежде всего она страшно удивляется. Затем впадает в ярость. Она отступает к своей стае, и все они дружно принимают мультяшные боевые позы. Некоторые из них вытаскивают ножи. Они могут выглядеть как маленькие девочки, но от них воняет магией – их собственной или полученной от Черри. Тут трудно сказать. В любом случае мне совсем не хочется драться с дюжиной заводных кукол. Здесь наверняка есть камеры наблюдения и сигнализация. Как потом объяснять копам, зачем я избил стайку розовощеких ангелочков?

Я поднимаю руки, чтобы они видели мое миролюбие, и иду к двери. Возле выхода на стойке лежит шариковая ручка. Я записываю номер мобильного на какой-то квитанции.

– Пусть позвонит по этому телефону. Скажите ей, что в город вернулся ее мертвый друг, и лучше бы ей позвонить как можно скорее, иначе он придет снова и как следует ее отшлепает. – Я показываю танто девочке в бальном платье. – Это получишь обратно, только если она мне позвонит.

Я выхожу из магазина и выкидываю нож в канализацию за углом.

Сквозь шум улицы я слышу что-то другое. Кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь, подумав сначала, что меня позвала одна из нимфеток из магазина, но нет. Это мужской голос, доносящийся с противоположной стороны улицы. Приходится прикрыть глаза от проклятого солнца, чтобы его увидеть.

Это сам Паркер, не более чем в пятидесяти футах[80] от меня.

Паркер не то чтобы большой. Он размером с аттракцион в Диснейленде. Проложи дорожку по его плечам и спине, и по ней можно будет катать отчаянных детей. Я бегу прямо к нему поперек дорожного движения. Машины несутся по Родео, к зеленым огням светофоров с обеих сторон квартала. Я перепрыгиваю через капот ближайшей машины, падаю и натыкаюсь на еще одну. Затем запрыгиваю на багажник другой, но поскальзываюсь и оказываюсь на капоте следующей.

В голове становится тихо и спокойно. Вдалеке, практически на другом конце Солнечной системы, визжат шины. Скрежещет металл. Бьется стекло. Кричат люди. Но я раз за разом встаю на ноги и продолжаю идти вперед. Во мне толчками бьется кровь, от живота к рукам и ногам расходится жар. Но впервые с тех пор, как я выполз из костра на эту землю, я чувствую себя самим собой. Впереди Паркер, и я точно знаю, что должен делать.

Слева взрывается витрина магазина, и меня сносит взрывной волной. Я бьюсь о переднюю пассажирскую дверь припаркованного у тротуара «Кадиллака», оставляя на ней могучую вмятину. Люди кричат. Магазин горит. Я поднимаю глаза и вижу, как Паркер перебрасывает из руки в руку нечто похожее на пылающий баскетбольный мяч. Он швыряет его в мою сторону. Я откатываюсь от «Кадиллака», но Паркер промахивается, и «мяч» влетает в автобус, застрявший в пробке. Еще больше битого стекла. Еще больше криков.

Я снова поднимаюсь и иду к нему. Он отступает от меня по улице. Но что-то здесь не так. Как бы быстро я ни двигался, Паркер всегда опережает меня. А когда он разворачивается на пятках и переходит на бег, я очень быстро от него отстаю.

Я добираюсь до следующего квартала, но его уже нет. Я кручусь на месте, как пьяная балерина, в надежде заметить его хоть мельком.

Что-то горячее взрывается у моей груди. Ощущение при этом такое, будто на моих ребрах пытается припарковаться бульдозер.

Паркер швыряет в меня еще один из своих плазменных шаров, но, исполненный гордыней, промахивается на пару дюймов и вдребезги разносит почтовый ящик. В воздух взлетают журналы о знаменитостях и реклама липосакции. Передняя часть куртки обгорела до кевлара. Тихий голос в глубине подсознания начинает нашептывать, что я должен позволить одному из огненных шаров попасть в меня, и тогда другие будут уже не страшны. Но, поскольку я не уверен, что выдержу хотя бы один шар, я приказываю внутреннему голосу заткнуться и перехожу к плану Б.

Я вскакиваю с корточек и врезаюсь плечом в парковочный счетчик. Асфальт трещит. Еще пара ударов, и счетчик расшатывается достаточно, чтобы его можно было выдрать из земли. Затем ползу вдоль вереницы машин, стараясь держаться ниже уровня окон. Паркер снова неизвестно где. Я пытаюсь достать его тем странным новым органом чувств, которое позволяет выведывать людские секреты, но Паркера почувствовать не получается. Должно быть, он слишком силен для таких экспериментов, как чтение мыслей в детском саду. Кроме того, меня здорово отвлекает вонь от горящих магазинов, грохот аварий и женские крики.

И вдруг я замечаю его по отблеску света под припаркованными автомобилями – он стоит за «Хаммером» через две машины впереди, жонглируя очередным плазменным шаром. Я устремляюсь вперед в надежде, что на таком расстоянии окажусь быстрее.

Когда он обходит машину, вылепляя в руках «снежок» из горящей плазмы, я вдруг оказываюсь прямо перед ним. В этот момент я резко поднимаю парковочный счетчик и бью им Паркера в грудь тем концом, на котором до сих пор висит изрядный кусок асфальта. Паркер отлетает, врезается в автобусную остановку и сползает вниз, оставляя большое кровавое пятно на треснувшем стекле толщиной в полдюйма. Удивительно, но ему удается подняться на ноги. Это что-то новенькое. Прежний Паркер был крепок, но после такого удара он вряд ли бы выжил, не говоря уже о том, чтобы после него встать. Потом Паркер удивляет меня еще больше: он начинает убегать. Не так быстро, как раньше, но достаточно проворно – мне с трудом удается от него не отставать.

На углу он сворачивает налево, на бульвар Уилшир, и несется по улице с нечеловеческой скоростью. Я быстро бегаю на коротких дистанциях. Рефлексы у меня достаточно резкие, чтобы выхватить нож из руки анимешной малышки или выдернуть глаза из головы демона. Но я не марафонец. Паркер превращается в удаляющуюся точку, и я его почти теряю.

Отчаянно пытаясь не выпустить его из поля зрения, я делаю единственное, что приходит мне в голову: выхватываю нож и со всей силы втыкаю его в асфальт улицы. Вдоль тротуара в обоих направлениях пробегает трещина шириной в дюйм, и целый квартал Уилшира содрогается. Это далеко не десять баллов по шкале Рихтера, но Паркер тем не менее спотыкается. Он оглядывается и, кажется, впервые начинает немного нервничать, потом перебегает улицу и устремляется к высокому офисному зданию из стекла и хрома. Я бросаюсь за ним, но потом резко встаю посреди улицы.

Паркер достигает здания, но не забегает внутрь. Он не останавливается и даже не замедляет шага, но вместо этого прыгает на здание и продолжает бежать вверх по стене. Он не карабкается, как Человек-паук, а бежит стоя, как Человек-молния.

Мой мозг, возможно, треснул в начале боя, но теперь он просто взрывается. Я прожил в Аду много лет, но никогда не видел ничего подобного. Я стою посередине улицы прямо в потоке машин. Вокруг сигналят автомобильные гудки. Автолюбители показывают мне средние пальцы. Водители автобусов орут на меня и требуют убраться с дороги, но я только вытягиваю шею и наблюдаю, как Паркер, словно муха, легко бежит вверх по стене, удаляясь от меня все дальше.

Мой мозг трещит, как лед, брошенный в кипящую воду.

Я бросаюсь вперед и оказываюсь прямо под ним.

В жопу магию!

Я выхватываю из-под куртки кольт «Миротворец» и всаживаю все шесть пуль в спину Паркеру. С каждым попаданием он бежит все медленнее. Когда последняя из тяжелых пуль сорок пятого калибра вонзается ему в позвоночник, я вижу раздробленные кости сквозь дыру в спине. Он останавливается и пару секунд шатается, как пьяный на краю здания. Затем его тело обмякает, и он начинает падать.

Я отхожу от здания, чтобы избежать кровавых брызг, и вынимаю нож, намереваясь немедленно вонзить лезвие ему в сердце после того, как он шмякнется об асфальт.

Но пока Паркер падает, его тело начинает расплываться, как дым. Он становится прозрачным. За два этажа до асфальта последние его останки развеиваются, как утренний туман. Я держу нож наготове, ожидая любой пакости. Но ничего не происходит.

Затем я обхожу здание и смотрю вверх, предполагая, что Паркер каким-то чудом перебрался на другую сторону. Но его там нет. Его нигде нет. Я слышу рядом чей-то смешок.

На другой стороне улицы в ярких лучах солнца стоит сам Мейсон, прислонившись к фонарному столбу, и курит сигарету. Легкий ветерок колышет его волосы. Он совсем не похож на темного босса Лос-Анджелеса. Он похож на Мейсона – на самодовольного привлекательного богатого мальчика, в котором нет ничего сверхчеловеческого. Из-за фонарного столба выскальзывает тень и встает рядом с ним. Это Паркер. Его одежда безупречна. Рубашка идеально выглажена и чиста. Кости встали обратно в тело. Оба смеются надо мной. Мейсон наставляет на меня указательный палец, изображая пистолет, и двигает большим, нажимая на воображаемый курок.

Я делаю шаг вперед, как вдруг вдоль улицы бесшумно проносятся две вороны. Птицы пролетают мимо, и Мейсон с Паркером исчезают.

Я ВОЗВРАЩАЮСЬ в «Max Overdrive» чтобы снять горелую одежду и переодеться в чистое. Я кукла акробата, подожженная ребенком и засунутая в папино барбекю. Хорошо еще, что я купил куртку для мотокросса на деньги «Брэда Питта». В противном случае ситуация бы усложнилась. Но, по крайней мере, ботинки целы. И осталось еще шелковое пальто. Спасибо, «Брэд». Надеюсь, тупые охранники Авилы не отобрали у тебя электрошокер.

Когда я вхожу в «Max Overdrive» через дверь, пусть даже через заднюю, я всегда чувствую себя прекрасно. Но это скучно и обыденно. Кроме того, в обгоревшем виде я решаю не заморачиваться. Я ныряю в тень и захожу через Комнату. В течение тех секунд, что я нахожусь там, из-за каждой двери – особенно тринадцатой – доносятся шумы. Словно в эфире пульсирует что-то сейсмическое, вызывая несварение желудка у целой Вселенной. Наверное, это хорошо.