Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 317 страниц)

Примером этого является лузер впереди, открывающий монтировкой очередной чёртов люк. Интересно, у него есть перчатки? А есть на нём поясничный корсет, как у складских рабочих? Что закон об охране труда говорит о приспешниках супер-злодеев?

– Поднимай с помощью ног, а не спины. Доктор «Ноу» ничему тебя не научил?

Он поднимает взгляд и пускается наутёк. Прямо в стену Бродячих. Я примерно в две секунды сокращаю отставание. Он пару раз машет монтировкой. Я ловлю её на третьем махе, вырываю у него из рук и втыкаю в череп ближайшего зета. Да, это слегка показное, но такой шаг может избавить вас от необходимости тратить время на множество нудных угроз.

Он упал на задницу, когда я схватил монтировку, так что я хватаю его за куртку и поднимаю на ноги. Мне требуется минута, чтобы понять, на что именно я смотрю. Одно лицо, наложенное на другое, словно два призрачных лица, наложенные поверх друг друга. Ангельский взгляд выхватывает и отделяет его настоящее лицо от наваждения. Одно я сразу же узнаю. На второе требуется чуть больше секунд. Я улыбаюсь, но Головорез Номер Шесть[442] не улыбается в ответ.

– Прекрасная ночь, фальшивый Ренье. Как оно ничего?

Он ничего не говорит. Его руки шарят по поясу. У него есть ещё одно оружие. Я позволяю ему поискать его.

– Ты так впустил Бродячих в дом Кабала, или сам их привёл? Я знаю, что ты был там, потому что именно он наложил те чары, которые ты сейчас носишь. Я не смог этого увидеть тогда на вечеринке, но теперь вижу оба твои лица.

Наконец он вытаскивает своё запасное оружие. Симпатичный маленький Зиг Зауэр P232. Это компактный похожий на игрушку пистолет, который на ближней дистанции проделает в вас солидные дырки. Я даю ему достать пистолет из-за пояса, но хватаю его за руку, когда он вскидывает его, чтобы выстрелить. Фальшивый Ренье – это большой комок дёрганного страха, так что, когда я хватаю его, пистолет выстреливает и проделывает дыру у него в ноге. Он кричит, и я даю ему упасть. Беру Зиг и кладу в карман.

Я оглядываюсь по сторонам и замечаю бьющегося о сетчатый забор на другой стороне улицы Бродячего. Он выглядит новеньким, словно его укусили и обратили сегодня ночью. Я подхожу, срываю с него рубашку и возвращаюсь к Ренье.

Он сидит на земле, раскачиваясь взад-вперёд, скуля и обеими руками сжимая ногу.

– Расслабься. У тебя есть ещё одна нога.

– Иди на хуй, – говорит он сквозь стиснутые зубы.

– Возможно, ты захочешь следить за своим языком с человеком, который может или перевязать тебя, или дать истечь кровью до смерти.

– Отвали от меня. Ты знаешь, кто моя семья?

– Ага, и Гействальды не твоя настоящая семья, да, Аки?

Он моргает, глядя на меня. Его руки сжимаются и разжимаются вокруг кровоточащей ноги. Я рву рубашку Бродячего на полосы и заматываю рану.

– Я помню тебя по «Бамбуковому дому кукол». Ты подошёл к барной стойке, словно сопливый маленький принц, и приказал мне проделать трюк с порталом. Когда я велел тебе убираться, а ты начал упираться, едва не возник скандал. Но всё это был спектакль, не так ли, Аки? Твоя мама была там, надеясь найти кого-нибудь, кто сможет разыскать её пропавшего мальчика. Кто-то сказал тебе, что она собирается пойти туда. Ты был в баре не для того, чтобы произвести впечатление на своих друзей или действовать мне на нервы. Ты проверял свои чары. Ты знал, что, если сможешь пройти мимо собственной матери, и она тебя не узнает, значит, ты свободен. Все видели лишь Ренье Гействальда.

– Продолжай трепаться, говнюк. Ты покойник.

Я туго стягиваю повязку и заставляю его поморщиться.

– Раз Кабал так хорошо потрудился над чарами, зачем тебе понадобилось его убивать?

– Ты помнишь, как пах этот парень? Кроме того, я никогда никого не убивал.

– Верно. Ты просто открыл дверь и позволил своим дружкам делать грязную работу. Держу пари, ты даже не заходил внутрь, чтобы понаблюдать за весельем. Ты стоял у двери, пока не стихли крики, а затем выпер своих дружков обратно на улицу. Один момент. Я знаю, почему Бродячие не едят меня, но почему они не едят тебя?

Парень пожимает плечами. Поражает меня весьма профессиональной усмешкой. Держу пари, он практиковался перед зеркалом.

– Может быть, я хорошо учился в воскресной школе, и Иисус возлюбил меня.

– Или кто-то набросил на тебя защитное заклинание.

Он пожимает плечами.

– Сейчас столько всего происходит, кто может упомнить?

Я щёлкаю пальцем по его кровоточащей ноге.

– Ты так и не сказал мне, зачем убил Кабала. Не против, если я попробую угадать? Кабал с Косимой переживали трудные времена, так что, когда он обнаружил на пороге своего дома зрелого молодого деревенщину вроде тебя, просящего помочь с незаконным худу, ему пришлось согласиться. Не ради платы, а чтобы потом иметь возможность тебя шантажировать. Разве не так всё было? Он угрожал разболтать, что ты не настоящий Ренье?

Аки качает головой.

– Ты понятия не имеешь, что происходит.

– Я знаю, что ты выдаёшь себя за сына Гействальдов, и что кто-то охотится за старыми семействами. Должен отдать тебе должное. Довольно ловко, прятаться со старым семейством, пока убираешь остальные. Ты уже добрался до Кабала, Спрингхилов и семьи Спенсера Чёрча. Скорее всего, и других, о которых я даже не знаю. Скажи мне, а когда дойдёт черёд до Гействальдов?

– Ничего себе, я не знаю. Это у тебя есть опыт убийства Гействальдов. Ты скажи мне.

Я гляжу на него и не отвожу взгляд, пока он не отворачивается.

– Ты не Гействальд, так что не устраивай мне семейных сцен из-за Элеоноры. И она была вампиром. Когда я добрался до неё, она уже была мертва.

– Но она по-прежнему ходила и говорила. Это нормальная разновидность покойников. Не самая лучшая, потому что ей нужна была кровь, чтобы продолжать жить, но это лучше, чем ничего. И тебе нужно было отнять это у неё. Может, ты ревновал, что при всём своём предполагаемом могуществе, всё равно умрёшь, как все те безымянные бараны в городе? Тебе следовало быть более умным, и дать Элеоноре укусить себя. Или ты что-то имеешь против того, чтобы жить вечно?

Интересный вопрос. Я не думал о смерти Элеоноры, иначе как ещё о чём-то, о чём сожалел. Но Аки поднял интересную тему.

– Я ничего не имею против бессмертия, но и не молю о нём. А ты? Так вот к чему всё это? Тебе кажется, что ты нашёл способ обойти смерть? Как? Как одна из этих тварей? Господи, малыш, надеюсь, твоя гениальная идея не заключается в том, чтобы как-нибудь превратиться в Учёного.

– Ты ни черта не понимаешь, что происходит.

Ангел что-то шепчет мне на ухо.

– Уверен, Аки? Если ты не ходишь в вечернюю школу, чтобы стать Бродячим, то что Элеонора делала с Друдж Аммуном? Где она его взяла? У тебя?

– Откуда тебе вообще о нём известно?

Аки вертится. Едва не хватается за меня, прежде чем снова упасть.

– Ты мёртв. Ты, блядь, покойник. И не как Элеонора. Ты будешь среди тех, чья душа заперта в гниющей плоти, пока город высасывает её досуха. Лос-Анджелес принадлежит Рождённым Смертью. Так было всегда, и так будет всегда.

Это уже интересно.

– Аки, кто такие Рождённые Смертью? Не ты. Ты просто сопляк из пригорода. Ты выучился магии за просмотром «Заколдованного»[443]. Кто такие Рождённые Смертью?

– Ты не жилец, чувак. Поверить не могу, насколько ты, блядь, покойник.

Ангел снова заговорил, и всё встало на свои места.

– Как дела у Мутти? Не у твоей биологической мамы. У твоей шуточной мамы. Коралин. С ней всё в порядке? Надеюсь, она где-то в целости и сохранности.

Он моргает, медленно.

– Элеонора хотела, чтобы я извинился за неё перед её мамой. Передать ей, что Элеонора сожалела, и взяла Друдж только для того, чтобы напугать маму, как Мама пугала её и Папу. Верно то, что сказала Элеонора? Мутти владела Друджем? Она контролировала Бродячих? Это она стоит за всем? Чего она хочет? Она тоже хочет присоединиться к Рождённым Смертью?

Аки отворачивается. Он выболтал слишком много, и знает это.

Я рявкаю пару слов на демоническом. Бродячий позади Аки вспыхивает пламенем. Я повторяю слова, и загорается ещё один зет. Я велю всем мертвецам в округе двигаться к нам. Я начинаю жечь их всех. Мы с Аки находимся посреди ходячего костра.

Я с силой толкаю парня и прижимаю его к асфальту, в то время как температура поднимается.

– Она ведь знает, что ты не Ренье? Что у неё на уме? Чего она хочет? Говори!

Голова Аки болтается взад-вперёд, и он издаёт нечто похожее на пронзительный стон, от которого у меня болят уши.

Я поднимаю его на ноги и разворачиваю, чтобы он мог видеть собирающихся вокруг нас горящих Бродячих. Ещё тридцать секунд, и в круге уже охуенно неуютно. Воздух колышется, и жирный дым от трупов при каждом вдохе причиняет боль. Парень обмякает у меня в руках и начинает реветь.

– Это Мама. Мама всем заправляет. Кто же ещё? Папа бесполезен. Прячется и оплакивает бедняжку покойную Элеонору. А-а-а-а.

Я разворачиваю Аки так, чтобы видеть его. Его дикий страх превратился просто в чистое безумие. Он рычит, когда начинает говорить.

– Скоро это место будет принадлежать нам, а вы остальные либо уедете, либо станете едой.

Я мог бы отпустить парня и развернуть Бродячих, но не делаю этого. Я держу его и даю им приблизиться. Моя кожа краснеет и начинает покрываться волдырями. Как и у Аки. Старк любит боль. Ангелу всё равно.

Аки снова начинает панически стонать, так что я бросаю его и выкрикиваю ещё одно слово на демоническом. Бродячие падают на землю, шипят и развеиваются пеплом. Серые хлопья, всё ещё красные по краям, уплывают прочь, словно грязный снег.

Я пинаю Аки ногой.

– У тебя здесь машина?

– В квартале отсюда.

– Вставай. Я отвезу тебя в надёжное место, а затем мы пригласим Маму на чай.

– Она знает, кто ты такой. Ты же понимаешь, она не боится тебя.

– Пока. Но если узнает, что у меня её маленький мальчик, придёт. А если нет, я убью тебя и найду её сам. Где твоя машина?

Он показывает нам за спину.

– Серебристый «Бумер».

– Дай ключи.

Он подчиняется. Я поднимаю его и перекидываю через плечо на манер пожарного.

«БМВ» представляет собой серебристое четырёхдверное купе. Я открываю заднюю дверь со стороны водителя и запихиваю Аки внутрь, чтобы он мог выпрямить ногу и истекать кровью куда-нибудь не на меня.

Забавное ощущение заводить машину ключом. Почти богохульство. У кого вообще может возникнуть желание владеть чем-нибудь типа «БМВ»? Тебе придётся заботиться о нём, как о домашнем питомце. Меня тошнит от самой идеи чем-нибудь владеть.

Я поправляю зеркала и оглядываюсь на Аки на тот случай, если у него под сиденьем спрятан ещё один пистолет. Если и есть, он его не достаёт. Лежит на спине, обливаясь потом и побелев как полотно.

– Не хочу ездить на воняющей блевотиной машине, так что, если тебе понадобится, чтобы я остановился, так и скажи.

– Ладно, – говорит он. – Спасибо.

Я включаю зажигание, и мы направляемся в «Шато Мармон».

От больницы до отеля один сплошной ураган влажного дерьма. Бродячие и гражданские заполнили улицы. Гражданские бегут, а медленно передвигающиеся Бродячие как гиены сбивают их в группы. Они хватают людей на автозаправках и в круглосуточных супермаркетах, из автобусов, из автомобилей, преследуют по крышам соседних зданий.

Стая – вот настоящее оружие Бродячих. На перекрёстке коп на мотоцикле ухитряется ускользнуть от одной группы и въезжает прямо в руки другой. Просто их чертовски много. Мне приходится проехать по тротуару и нескольким знакам остановки, чтобы объехать все брошенные машины. «Бумер» достаточно тяжёлый, чтобы из него получился неплохой таран, так что по пути я разбрызгиваю по капоту как можно больше Бродячих. В основном я выбираю Лакун, злобных мелких гадёнышей. Их легко вычислить. Зеты ковыляют как заводные игрушки, но Лакуны могут бегать, лазать и охотиться на конкретных людей. И они достаточно умны, чтобы понять, что происходит, когда я давлю колёсами им хребты и черепа. К тому времени, как я добираюсь до «Шато Мармон», передняя часть машины представляет из себя картину в стиле спин-арт[444] со скотобойни.

Всякий раз, когда машина врезается во что-то, Аки стонет и скулит.

– А-а-а-а! Я теряю здесь много крови.

– Если бы ты терял много крови, то не смог бы болтать, так что не стесняйся быстрее истекать кровью.

Я сворачиваю на парковку отеля. Минус фары, и гораздо больше вмятин на капоте и фрагментов черепа в радиаторе, чем когда мы начинали. Ебать мой лысый череп за то, что слишком хорошо провёл время по дороге сюда. Я не замечаю преследовавшие нас фургоны, пока не заглушил двигатель, а фургоны не перекрыли единственный выезд на улицу.

– Кавалерия уже здесь. Не желаешь сдаться, малыш?

Аки подтягивается с помощью подголовника переднего пассажира, и переводит себя в сидячее положение. Смотрит наружу через лобовое стекло.

– Кто это?

– Это комбо-пакет правоохранителей. Золотая Стража и Национальная безопасность.

– Золотая что?

– ФБР Господа. Если тебе кажется, что это я плохой, увидишь, что будет, когда эти федералы и небесные пилоты доберутся до тебя.

– Ни за что, приятель. Никаких копов, и никаких проповедников.

– Хоть в этом мы согласны. Опусти голову, и ни звука.

Двери по бокам фургонов Стражи отъезжают в сторону, и они устраивают большое шоу по выводу своей армии. Там дюжина ревностных людей в чёрном. Никто из них не держит оружия, но у всех отчётливые выпуклости курток, говорящие о том, что они упакованы. Крупнокалиберная артиллерия остаётся в фургонах.

Я узнаю тех двоих охранников на воротах, которых видел несколько дней назад. Я устроил Дремлющему, Рею, экскурсию на американских горках по Даунтауну. Большинство других я узнаю по тому времени, когда Уэллс вышвырнул меня из своего клуба и вычеркнул из платёжной ведомости Стражи. Даже маршал Джулия здесь, хотя выглядит так, словно предпочла бы оказаться на плавучей льдине на реслинге с белыми медведями.

Уэллс стоит впереди, сложив руки за спиной, доморощенный Наполеон.

– Оставайся на месте, Старк. Положи руки за голову и отойди от машины.

– Ты меня арестовываешь?

– Охрененно уверен в этом, малыш.

– За что?

– Общий долбоебизм перед лицом Господа и разума.

– Знаешь, то, что ты влюблён в того ангела, прячущегося в твоём фургоне, совсем не означает, что ты должен быть её обезьянкой на цепи.

Он качает головой.

– Слыхал истории о Гуантанамо? У нас есть тайные тюрьмы в Арктике, по сравнению с которыми Гуантанамо – пентхауз в «Белладжио»[445].

– Континентальный завтрак включён в стоимость?

Аэлита выходит из фургона в зелёное флюоресцентное освещение стоянки. В этом безжизненном свете все похожи на трупы. Лишь Аэлита выглядит живой. Похоже, дрожащий флюоресцентный свет не оказывает на неё влияние, как на остальных нас. Он как бы обтекает её, позволяя казаться более живой и похожей на человека, чем кто-либо на стоянке.

– Добрый вечер.

– Ничего доброго. Ты случайно не заметила, через что мы только что проехали? Зачем вы играете со мной в игры, когда вашим войскам и огневой мощи следует выжигать этих Бродячих?

– Лос-Анджелес больше не наша забота. С этими заблудшими душами будет иметь дело Бог Или не будет.

Она заговорщически мне подмигивает. Мне кажется, что не будет.

– Теперь каждый сам за себя? Должно быть, я пропустил эту Заповедь. Зачем ты послала за мной тех Лакун? Они едва не порезали мою подругу.

– Кем бы ни была та подруга, уверена, она это заслужила. И я не отправляла за тобой никаких големов. Маршал Уэллс был достаточно любезен, чтобы поместить на тебя жучок, но это всё. Поверь, если бы я кого и послала, то не для того, чтобы припугнуть тебя.

Она говорит правду. Я не могу читать ангелов, как гражданских, но ангел внутри меня может, и он не фиксирует никакой лжи. Итак, кто же хотел, чтобы я перестал делать то, что делаю? Кабал? Аки? Его мама или кто-то, работающий на неё? Возможно. А может, это люди Бриджит хотят, чтобы я не лез в их дела. Чёрт, Фиона и Трейси могли переговорить с кем-то из других нянек зомби. У всех есть причины не желать подпускать меня слишком близко к Учёным. Не то, чтобы действительно стоило волноваться насчёт этого. Кабал уже мёртв. У Аки, Коралин или кто бы ещё это ни был, не будет другого шанса устроить на меня засаду. Сегодня ночью всё заканчивается. Все долги оплачены. Все счета закрыты. Сегодня конец чьего-то мира. Если моего, то будет весьма неприятно.

Уэллс поворачивается к кому-то из своей команды.

– Маршал Сола, арестуйте этого человека.

Маршал Джулия выглядит ещё более смущённой. Но лезет под куртку и достаёт наручники.

Аэлита качает головой.

– Нет. Мы это уже обсудили. Мы не будем этого делать. Не с ему подобными. Он ходячая ересь. Мерзость, и всё, где он находится или куда его помещают, поражает порча, даже тюрьму. Убейте его.

Уэллс с минуту смотрит на неё, потом на меня. Он поворачивается к своим людям и слегка кивает. Внезапно я уже гляжу на стволы уймы пистолетов.

– Ты забыла, о чём мы говорили несколько месяцев назад за донатсами? Об аварийном выключателе и Митре?

Она кивает.

– Да, если ты умрёшь, Митра вырвется на волю и предаст огню всё мироздание. Я помню. И знаю, что ты лжёшь. Ты слишком привязан к этому миру, чтобы дать этому случиться.

– Глупая сука, ты собираешься убить всех в Лос-Анджелесе, потому что слишком хороша, чтобы помочь им? Сколько это Смертных Грехов? Гордыня. Гнев. Алчность. Может, и Зависть тоже?

Аэлита отворачивается от меня. Я делаю пару шагов в её сторону, и пуля распарывает мне правую руку. Это лёгкая месть Рея, Дремлющего. Я гляжу на него, и, кажется, он удивлён не меньше остальных, что выстрелил. Без устного приказа остальные маршалы не уверены, должны ли последовать его примеру.

Пуля Рея всего лишь прошла по касательной. Она содрала изрядно кожи в районе дельтовидной мышцы. При поверхностных ранениях могут быть разорваны множество нервов, и в девяти случаях из десяти боль сильнее, чем при смертельных выстрелах. Конкретно эта рана жжёт, словно прижатая к моей руке от плеча до запястья раскалённая проволока. Мне неприятно это признавать, но боль застаёт меня врасплох. Она приходит достаточно быстро, чтобы я рефлекторно закрыл глаза, когда она наносит удар. Я не вижу, как Аэлита поворачивается к своим людям, но слышу её голос.

– Вы Золотая Стража. Святые Крестоносцы на задании Небес. У вас нет причины или права колебаться. Убейте Мерзость.

Меня поражает её голос, а не угроза. Некая глубокая и вневременная уверенность её тона. Как будто она озвучивает мою смерть со дна колодца на другом конце галактики в миллиард миль глубиной. Когда она велит маршалам убить меня, в действительности она отдаёт приказ убить этот мир. Она ангел. Она видела, как приходят и уходят звёзды и миры. Мы просто живущие на этой планете мухи-однодневки. Может быть, люди действительно созданы по образцу и подобию Господа. От этого нас труднее убить, но и приятнее. Ангелы жаждут мести. Всё сущее жаждет мести, даже если просто за страдание бытия. Звук смертного приговора мне и всему, что я когда-либо знал, о чём заботился или ненавидел, грохоча и лязгая в моём черепе, становясь интенсивнее с каждой секундой, вбирая в себя вес всех эпох, потребовавшихся, чтобы добраться от Большого Взрыва до моих ушей, обрушивается на меня. Господь взял на себя такие хлопоты, создав Вселенную, ангелов, звёзды и этот мир лишь для того, чтобы убить нас. Элис, меня и всех остальных.

Даже ангелы жаждут мести. Всё сущее жаждет мести.

В тот момент, как выкристаллизовалась эта мысль, Аэлита побеждает. Солнечные ветры и замораживающий пустоту между звёздами смертоносный вакуум выдувают остатки Старка. Он падает во тьму. Он не издаёт ни звука. Он не удивлён. Он предвидел, что этот момент настанет. Падая, он не сводит с меня глаз. Это последнее, что я вижу от него, отражающийся в его глазах свет, когда они переходят от белых сфер к остриям булавок, и далее в ничто. Затем он исчезает, и я остаюсь один.

Остался лишь ангел. Людям здесь не место.

Мои глаза всё ещё закрыты. Мир наэлектризовался. Я слышу шорох ткани и растяжение мышц и сухожилий, когда маршалы меняют позы. Страх в их сердцебиении и дыхании сменяется покорностью. От их пальцев словно волны в пруду расходится рябь, когда они увеличивают давление на спусковые крючки пистолетов. Металл движется по смазанному металлу. Мышцы их рук напрягаются. Они уже предвкушают взрывы, когда пистолеты выстрелят. Звук. Вспышку выстрела. Отдачу. Приятный запах кордита.

Я не злюсь и не беспокоюсь. Время медленно и холодно, и оно никогда не останавливается. Что должно случиться, то случится, и ничто этого не остановит.

Моя рука пылает, и этот жар пульсирует до самой кости.

Я слышу грохот взрывов, когда маршалы открывают огонь.

Я не боюсь. Я наблюдаю всё происходящее со дна колодца на другом конце галактики в миллиард миль глубиной.

Боль в руке заставляет меня согнуться пополам. Я горю заживо.

Когда я открываю глаза, пули маршалов медленно скользят ко мне. Я провожу по ним рукой, а моя рука сделана из огня. Пули светятся красным, затем синим, затем белым, и исчезают, словно сделаны из пара. Я машу рукой в обратную сторону, и дюжина людских лиц таращатся на меня. Я гляжу на свою руку. Она не горит, а светится красным от жара пламенного гладиуса[446] в моей руке. Оружие ангела. То, что Старк никогда бы не смог призвать, а тем более держать, но оно моё по праву рождения.

Маршалы не знают, что делать. Они здесь за Старком, но Старк не должен обладать способностью являть меч. Они не знают, что я больше не Старк. Я бы попытался им это объяснить, но они заняты тем, что давят на спусковые крючки, наполняя воздух новыми медленно плывущими металлическими снежинками. Я отмахиваюсь от них, словно от мотыльков, и продолжаю двигаться.

Первым я убиваю Рея. Он начал эту вечеринку пуль, так что заслуживает первого танца. Его глаза широко раскрываются. Он ожидает верхнего удара, что я рассеку его сверху, так что я делаю мах огненным клинком снизу вверх, отрубая ему ноги. Ещё до того, как его торс касается земли, я снова делаю мах и наношу нисходящий удар, на который он нарывался. За то время, что требуется колибри, чтобы взмахнуть крыльями, я приканчиваю ещё двоих агентов Стражи. Я разрезаю каждого их них пополам в районе талии и даю им рухнуть друг на друга, верхняя половина каждого человека пытается удержать другого, чтобы не последовать за ним вниз. Я встречаю следующего маршала уколом в живот. Он успел занять огневую позицию, пока я убивал первых троих, и когда я наношу ему удар, его пистолет стреляет мне в ухо. Выпущенный снаряд отскакивает от моего виска. Ещё до того, как он падает на пол, я вытягиваю клинок вверх и наружу через его голову. Пока я убиваю остальных, каждый из них делает по одному-два выстрела. В суматохе большинство их пуль попадают друг в друга. Выпущенные снаряды описывают в воздухе дуги и отскакивают от моих щёк и груди. Последние несколько маршалов стреляют одновременно. Те пули, от которых не могу увернуться, я испаряю клинком. Когда одиннадцать мертвы, я направляюсь прикончить последнего, но, когда заношу гладиус, мои руки остаются поднятыми. Она не такая, как другие.

Я мгновение пристально гляжу на маршала Джулию и опускаю пылающий меч к боку.

– Ты Саб Роза, – говорю я.

Она кивает.

– Мы стараемся быть похожими на них. Чтобы везде было по несколько глаз, как у них, – говорит она, кивая головой в сторону Уэллса и Аэлиты.

Я смотрю на пистолет у неё в руке. Стальной ствол чёрный и холодный. Ни следа тепла. Она не стреляла. Когда она видит, что я заметил, то качает головой.

– Я бы не причинила тебе вреда. Ты один из нас.

– Нет.

Это её пугает, но я не этого добивался.

– Теперь тебе нужно уйти, – говорю я ей.

– Нет, не нужно.

Я поворачиваюсь и вижу Уэллса с направленным мне в голову большим Дезерт Иглом .50. Он одаривает меня взглядом Клинта Иствуда. Он до смерти напуган, но достаточно дисциплинирован, чтобы это не имело значения. Если я ему позволю, он убьёт меня без колебаний и сожалений.

– Раз она шпионка пикси, то может заживо гнить в тюрьме и рядом с тобой в аду, когда умрёт. Ты убивал моих людей, а она просто стояла. Идите оба вы на хуй, – говорит он.

Я бегу к нему с гладиусом на уровне горла, но Аэлита уже движется в его сторону, а она ближе. Она так же быстра, как и я, так что в то время, как для остальных она представляет собой размытое пятно, для меня она выглядит обычной женщиной, идущей к мужчине и вырывающей из его руки пистолет. Она держит пистолет стволом вверх, показывая, что не собирается стрелять. Я останавливаюсь, но не опускаю гладиус.

В реальном времени, человеческом времени, маршал Уэллс смотрит на свою пустую руку и вздрагивает. Он оборачивается в поисках своего оружия.

Аэлита демонстрирует ему, что оно у неё. Он не говорит ни слова. Его взгляд столь же озадачен, сколь и уязвлён.

– Мы закончили здесь, – говорит она ему.

– Что? – кричит Уэллс.

Она отбрасывает пистолет в сторону и указывает на меня.

– Он может являть гладиус. Как такое возможно? Ответ: невозможно. Но вот он здесь, и меч здесь. Это божественный знак.

– Мы не можем позволить ему уйти. Ты сказала, что с исчезновением остальных, остановить его становится самым важным.

Аэлита улыбается. Она подходит к Уэллсу, кладёт руку ему на щёку.

– Всё изменилось. Взгляни на него. От него нет пользы. Он не переживёт то, что грядёт. Очень скоро он вернётся в ад, где ему и место. Другие бесконтрольные ангелы были опасны, и с ними разбираются.

Я двигаюсь с ангельской скоростью и хватаю Уэллса. Держу гладиус перед его лицом.

– Что с другими ангелами? Что вы сделали?

– Этот день давно приближался. Я знаю, что маршал всё это объяснял тебе. Я слышала, как он рассказывал тебе историю. Ту, про Персию, о человеке с проблемами, который ушёл и бросил свою семью. Но его тень осталась и стала главой семьи и позаботилась о них. Я гляжу на тебя, Мерзость с гладиусом, и знаю наверняка, что наш Отец действительно оставил нас. Но я та тень на стене. Я стану Отцом и никогда не брошу свою семью. Отец с проблемами сбился с пути, и с ним надо разобраться: милосердно, с любовью, но разобраться.

– Где Кински и Люцифер?

– Насколько мне известно, были живы, но довольно скоро оба умрут. Один, возможно, уже и мёртв. Кто знает? От моей руки погибнет только один.

Я ближе прижимаю гладиус к горлу Уэллса. Пламя опаляет волосы сбоку у него на голове. Он инстинктивно пытается отодвинуться, но я ему не даю.

– Кого ты собираешься убить?

– Иди в комнату своего хозяина, и сам посмотри.

Я швыряю Уэллса через парковку и нападаю на Аэлиту. Она являет свой меч, легко делает им мах и встречает мой клинок. Удар отбрасывает меня обратно на багажник «Бумера», где я оставляю вмятину размером со Старка. Я скатываюсь на землю со звёздочками перед глазами.

– То, что у тебя есть гладиус, ещё не делает тебя настоящим ангелом. Это лишь подтверждает, что ты уродец.

Аэлита помогает Уэллсу подняться. Он выглядит так, будто всё ещё хочет всадить пулю мне в голову, но для этого ему нужно стоять без поддержки, а остаток ночи он практически ни на что не будет способен.

– Старк, я знаю, что ты не поверишь мне, когда я скажу тебе спасибо, но я говорю это искренне. Пелена спала с моих глаз. Ты открыл Дорогу Славы и показал мне, что пришло время действовать. Я всегда буду благодарна тебе за это. Будь благословен.

Она ведёт Уэллса обратно к головному фургону и помогает ему забраться на пассажирское сиденье. Он хромает и прижимает одну руку к груди. Я хватаюсь за бампер «Бумера» и поднимаюсь на ноги. Мой гладиус исчез, так что я вытаскиваю Смит и Вессон. Он пуст, но всё равно выглядит устрашающе.

– Я не собираюсь позволить тебе уйти и убить ангела.

Аэлита улыбается мне. Именно такую благодетельную улыбку вы жаждете от Божьего избранника.

– Я закончила с этим миром, тобой и падшими ангелами, которые барахтаются вместе с тобой в грязи человечества. Грешите, уничтожайте и развращайте этот мир, сколько душе угодно. Я призвана для чего-то более прекрасного, чем ты можешь себе представить. Я стану Отцом и позабочусь о своей семье. Но перед этим я отправляюсь домой убить Бога.

Аэлита закрывает дверь Уэллса, обходит машину, садится за руль, заводит двигатель и уезжает.

Я вытаскиваю Аки из «БМВ» и толкаю его впереди себя в вестибюль. Он хромает и скулит, и я всерьёз подумываю нанести ему ещё парочку ран, но вестибюль «Шато» заставляет его заткнуться.

Это место представляет собой мясной рынок. Улицы выглядели плохо, но видеть в замкнутом пространстве останки должно быть от двадцати до тридцати человек, это шокирующее зрелище даже по меркам того, что я наблюдал в Даунтауне. Картина становится совсем весёлой, учитывая, что отдельные группы зетов всё ещё трудятся над человеческими объедками. Они замечают, как входим мы с Аки, бросают бёдра, печени и мозги, которыми закусывали, и направляются к нам. Я посылаю с помощью Друджа приказ «Сидеть, Стоять», и они возвращаются к поеданию гостей отеля.

Я замечаю у стойки регистрации металлическую трость, и протягиваю её Аки.

– Пользуйся ей и веди себя тихо.

Прежде, чем мы поднимаемся в комнату Люцифера, я нахожу кладовку уборщика в нише в дальнем конце вестибюля. Я набиваю мусорный мешок клейкой лентой, четырёхлитровой бутылью жидкого мыла и всеми лампочками, какие нахожу. Я выталкиваю Аки из кладовки и направляюсь к лифтам.

Я говорю: «кис-кис, сюда», и Бродячие движутся к нам, но на этот раз под моим контролем. Я толкаю Аки к задней стенке лифта, загоняю Бродячих внутрь и втискиваюсь последним. Нажимаю кнопку этажа Люцифера и оглядываюсь через плечо на Аки. Он так сильно зажмурил глаза, что я удивляюсь, как они не лопаются.

Мы выходим на третьем этаже. Я оставляю зетов в коридоре и провожу Аки через дедушкины часы в комнату Люцифера. Даже несмотря на сильную боль, Аки впечатлён. Может он и Саб Роза, но до этого видел лишь провинциальное худу.

– Это потрясающе, – говорит он, ковыляя по кругу, осматривая комнату Люцифера.

Я указываю на крепкое деревянное кресло с подлокотниками.

– Сядь.

Аки медленно подходит и садится.

– Тебе не нужно этого делать. Я точно не собираюсь сбегать. Что, если те твари проберутся сюда?

– Не волнуйся. Проберутся. Но не сейчас.

Я отбираю у него трость и швыряю её в другой конец комнаты. Не торопясь, прикручиваю его липкой лентой к креслу, но не особо думаю об этом. Я гадаю, почему Люцифер не показался или не крикнул нам из другой комнаты. Сьют большой, но я не пытаюсь вести себя тихо. Он должен был слышать, как мы вошли.

Когда малыш зафиксирован, я оттаскиваю кресло на середину комнаты на твёрдый мраморный пол и оставляю там.

Я осторожно направляюсь в спальню. Я низко пригнул голову и держу в руке нож. Несмотря на темноту, каждый предмет чётко очерчен. Тем не менее, две скомканные кучи чего-то на полу недостаточно различимы, чтобы рассмотреть их подробно. Я нахожу выключатель и включаю свет.