Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 228 (всего у книги 317 страниц)

– Пойман стучащим, так сказать.

Я услышал это как «пойман спящим»[1405], и она это поняла. Она на долю секунды подняла руки над рулём и изобразила, что стучит одним камнем о другой.

– Ну, ты понял, стучащим – с «k» впереди.

– Понимаю теперь, почему я в тебя влюбился тогда, – сказал я, улыбаясь. Фары встречного автомобиля осветили наши лица…

* * *

Четыреста километров…

* * *

– Проблема с тем, чтобы оставить философских зомби философам, заключается в том, что философы всё доводят до предела, – сказал я. – Лагерь A – к нему принадлежит Дэвид Чалмерс – говорит о существе, которое с точностью до последнего кварка идентично нормальному человеку, но, несмотря на физическую идентичность, не обладает сознанием, и тем не менее инстинктивно ведёт себя неотличимо от человеческого существа, им обладающего. Это аргумент, призванный показать, что сознание – это нечто нефизическое.

Лагерь B – к нему принадлежит Дэниел Деннет – утверждает, что Чалмерс и другие, кто говорит, что поведение зомби было бы неотличимо от нормального, попросту неправы, когда утверждают, что сознание – это нечто, что можно таким образом выделить. Деннет говорит, что сознание – не единая сущность, а комбинация способностей.

– Ага, – отозвалась Кайла.

– И Чалмерс постулировал один мир, заселённый исключительно полностью осознающими себя существами, и другой, совершенно отдельный мир, заселённый исключительно зомби, – Чалмерс назвал его «Зомбиленд».

– Так.

– Но я на стороне Деннета; у меня всегда были проблемы с постулированным Зомбилендом. Он хорош для мысленного эксперимента в аудитории. Но в реальной жизни? Я просто не вижу, как возможно получить жизнеспособное общество такой же, как у нас, сложности, состоящее исключительно из существ без сознания. Без хотя бы нескольких сознательных особей, поведение которых бессознательные могли бы имитировать, получится… в общем, получится общество неандертальцев: цивилизация застоя, в которой ничего не меняется. Мы, Q3, предлагаем новые идеи, и Q1 воспроизводят эти идеи снова и снова.

– Но если Q1 отличаются своим поведением от нас, пусть даже чуть-чуть, то они не философские зомби – не в том смысле, что вкладывал в это понятие Чалмерс.

– Ну да. Поэтому нужно чётко отличать «наших» зомби, демонстрирующих отличие, от Чалмерсовых. И ведь наши на самом деле философские, верно? «Философия» означает «любовь к мудрости», а наши эф-зэ любят мудрость в том смысле, что их к ней влечёт, потому что собственной они не имеют. Однако когда появляется идея…

– Ты говоришь о мемах, – сказала Кайла.

Я кивнул:

– Думаю, да: идеи, распространяющиеся в обществе. Забавно, что понятие «вирусный» стало синонимом «мема». Эф-зэ того типа, о котором мы говорим, не имеют сознательной защиты против идей, не важно, насколько дурацких, и потому легко инфицируются ими.

Кайла кивнула:

– Это бы объяснило проблему доверия к опросам. Ну, когда ты постоянно слышишь о результатах опросов, согласно которым оказываешься в меньшинстве. Ты не знаешь никого, кто бы верил в креационизм, но опросы говорят, что по крайней мере большинство американцев – креационисты. Ты не знаешь никого, кто верил бы в похищение людей инопланетянами, но опросы говорят, что большинство людей верят. Может быть, это как раз случаи распространения мемов среди эф-зэ. Да, они могут перебираться и на уровни Q2 и Q3, однако именно Q1, по определению, наиболее подвержены некритическому одобрению такого рода.

– Ну конечно, – сказал я. – Это же как раз всё, чем живут эф-зэ: говори и делай то, что говорит и делает сосед. И если Q2 или Q3 запускают какую-нибудь идею, не важно, насколько отталкивающую, она распространяется.

Я не мог видеть, нахмурилась ли Кайла, но, судя по голосу, да.

– И всё равно это кажется… я не знаю, немного шаблонно?

– Необязательно, – ответил я. – Рене Жирар хорошо это сформулировал. Люди, говорил он, в основе своей существа-имитаторы. Мы не думаем за себя, мы копируем то, что делают другие. Он опередил современную неврологию на десятилетия. Задолго до открытия зеркальных нейронов он постулировал – на основе собственных исследований существующих культур и изучения древних текстов, – что бо́льшая часть нашего поведения подражательна – он называл это «психологическим мимезисом»[1406].

– Жирар – это тот, который говорил, что общество всегда находит козлов отпущения?

– Да, и это ещё один пример эффекта толпы, когда все приходят к одной и той же мысли. – Я взглянул в боковое окно на плоскую тёмную прерию, освещённую ломтиком луны. – Мы все гоминиды, все обезьяны. А что у всех обезьян общего? То, чему мы дали такое же название, как и им самим – нам самим. Мы обезьянничаем; мы подражаем друг другу. Обезьяна видит – обезьяна делает. Очень просто. Мы – короли подражания.

– И мы – или по крайней мере эф-зэ – подражаем без разбора, не задумываясь, – ответила Кайла. – И если человек подражает психопату, то его поведение в конечном итоге становится де-факто поведением психопата.

– Как это случилось в нацистской Германии, – сказал я. – Средний… нет, не средний Джо, там это скорее средний Ганс – в общем-то человек неплохой. Но он и его соотечественники весьма преуспели в подражании, а люди, которых они видят, негодяи, типа Гитлера и Гиммлера, Геббельса и Геринга, люди, на самом деле являющиеся монстрами-психопатами, становятся в буквальном смысле этого слова их образцами для подражания. Гансы копируют их позы, манеру речи, привычки. Как на Нюрнбернских съездах – все эф-зэ становятся в строй…

– Прямо как…

Она замолкла, но я знал, что она собиралась сказать, и сказал это за неё:

– Прямо как мой дед.

Конечно, если он и правда был Эрнстом-палачом, то, полагаю, скорее принадлежал к Q2 – был одним из центров типа Девина Беккера, вокруг которых собирались эф-зэ, канцерогеном, заставляющим толпу Q1 образовывать метастазы.

Я смотрел в ветровое стекло, за которым уже начинали тлеть огни Реджайны.

* * *

Пятьсот километров…

18

Мы добрались до Реджайны в 22:30. К этому моменту мы порядком устали, и, я думаю, оба с тоской смотрели на пролетающие мимо огни мотелей на въезде в город. Однако Кайла сказала, что завтра ей нужно на работу, и поэтому после короткой остановки с пончиками и кофе для поддержания уровня сахара в крови я занял водительское место и не вылезал из-за баранки до самого Саскатуна. Дочь Кайлы, Райан, ночевала у бабушки, и…

И было реально поздно, несмотря на всю нашу спешку, а Кайлу, по-видимому, и правда несколько беспокоила перспектива остаться в квартире наедине со мной, так что я сказал: «Отличный диван» – и растянулся на нём, включил на айфоне генератор белого шума и через пару минут уже спал.

Но сны мне в этот раз снились приятные.

* * *

Мы с Кайлой приехали в «Канадский Источник Света» к девяти утра. Меня позабавил тот факт, что он располагался по адресу бульвар Инноваций, 44; подозреваю, остальные обитатели этой улицы испытывали большие затруднения с соответствием тому, что Кайла рассказала мне во время нашей экскурсии.

– Синхротрон, – говорила она, – удивительно гибкий инструмент; среди ускорителей частиц он как швейцарский нож. Его выход можно настроить практически на что угодно, на любой диапазон энергий, длину волны, разрешение, фотонную яркость и размер пучка. Исследователи здесь работают в области фундаментальной физики, археологии, геологии, ботаники, материаловедения и новых видов топлива.

– И ты говорила, что здесь же проверяла своего брата? Это никому не показалось необычным – эксперимент с живым подопытным?

– Раньше – да, но теперь здесь часто и людей лечат. Один из выходов пучка называется БВИТ – это означает «биометрическая визуализация и терапия».

Огромное накопительное кольцо синхротрона помещалось в обширной квадратной яме, окружённой с трёх сторон галереями. Внутренняя часть каждой галереи выходила на кольцо; с внешней стороны были двери, ведущие в кабинеты и лаборатории. Кайла на ходу показывала различные выходы пучка, отходящие от кольца по касательной. Она, должно быть, привыкла к доносящемуся снизу постоянному механическому рокоту, но у меня от него уже начинала болеть голова.

– Привет, Кайла, – сказал подошедший к нам блондин с волосами песочного цвета и в кричащей гавайской рубахе. – С возвращением.

Она тепло ему улыбнулась:

– Привет, Джефф.

– И как там в Манитобе?

Она бросила на меня быстрый взгляд.

– Поучительно.

Джеффа этот ответ, похоже, позабавил.

– Только не забудь про отчёт о командировке, хорошо?

– Обязательно, – ответила Кайла.

– Кто это? – спросил я, когда он отправился восвояси.

– О, прости. Это Джефф Катлер; он и. о. директора.

– Он всегда так одевается?

– Вообще-то да. – Кайла указала на галерею на противоположном краю огромного пространства синхротрона. – Он постоянно кому-то нужен; в гавайской рубашке его легче заметить. Вики с этой же целью одевается в чёрное с головы до ног, и… вот, видишь? Вон она, на той стороне.

– Ты заметила её; а как она заметит тебя?

– Очень просто. Я здесь единственная с симпатичным мужчиной на прицепе. – Она подмигнула и заспешила вдоль галереи на противоположную сторону. Виктория шла, на ходу набирая текстовое сообщение; мы приблизились почти вплотную, когда она нас заметила.

– Привет, Кай, – сказала она, заулыбавшись.

– Вики, это Джим Марчук. – Они с Кайлой переглянулись, скрывая улыбки. Очевидно, у них был разговор о том, стоит ли Кайле искать встречи с бывшим бойфрендом во время поездки в Виннипег. – Джим, это Виктория Чен.

– Привет, Джим, – сказала Вики. – Много о тебе слышала.

Я на автомате ответил своё обычное «надеюсь, только хорошее» и догадался по подёргиванию уголка её рта, что вообще-то не всё, что она обо мне слышала, было таким; конечно, Кайла рассказала подруге о том, как у меня сорвало крышу много лет назад.

– Так вы готовы? – спросила Вики. – Нам сегодня везёт; я получила время на пучке ещё до захода солнца. – Она взглянула на телефон, который держала в руке: – И оно начинается через четыре минуты.

– Здорово, – ответила Кайла. Виктория резко развернулась и быстро пошла прочь. Я заметил, что она использует шестиугольный дозиметр как заколку для своих длинных чёрных волос; меня это позабавило. Кайла догнала её, и они всю дорогу обсуждали какую-то физическую проблему. Я постоянно заглядывал через поручни на суету на дне ямы кольца; она напоминала мне «Метрополис»[1407] Фрица Ланга.

Когда закончилась последняя галерея, мы спустились по лестнице на уровень синхротрона. Там были другие учёные, некоторые в лабораторных халатах; Вики с Кайлой приветствовали каждого, кто встречался на пути.

Мы быстро прошли к выходу пучка СусиQ, возле которого стояла больничная каталка. Виктория уже получила одобрение комитета по этике и разрешение на работу с подопытными-людьми, но мне всё равно пришлось подписать отказ от ответственности; я сделал это, даже не пытаясь его прочитать. А потом улёгся на спину, и, когда Вики склонилась надо мной, я не смог не заметить, что она очень красива. Она затянула у меня на лбу ремень – толстый, желтовато-белый, из того же материала, из которого делают ремни безопасности, – чтобы не дать мне двигать головой, а потом с помощью Кайлы подкатила каталку к выходу пучка – набору трубок, который заканчивался конической формы эмиттером.

Я смотрел в маячивший на огромной высоте потолок. С него свисали трубы и кабели, ещё там был жёлтый кран, по-видимому способный двигаться по рельсам как вправо-влево, так и вперёд-назад.

– Порядок, – сказала Виктория.

– Ага, я тоже готов, можно начинать.

Она рассмеялась.

– Мы закончили, Джим.

– О.

Она снова склонилась надо мной и отстегнула ремень. Я потёр лоб, чтобы восстановить кровообращение; текстура ремня отпечаталась у меня на коже.

– И каков же вердикт?

– Ты Q3, как я и Кайла, – ответила она.

– Суперская позиция, – сказал я и сел.

– Он всегда такой? – спросила Вики, глядя на Кайлу.

Кайла усмехнулась:

– Боюсь, что да.

Я слез с каталки и встал так, чтобы мне был виден монитор, в который они смотрели. Вики ткнула пальцем в изображение:

– Видишь эти три выброса? Каждый из них – электрон в суперпозиции.

– А это что? – спросил я, указывая на изломанную горизонтальную линию в верхней части дисплея.

– Мы пока не уверены, – ответила Вики, хмурясь. – Она всегда здесь, когда мы делаем тест, и она никогда не меняется. Выглядит как своего рода квантовая запутанность, но… – Она пожала плечами.

– Со временем мы разберёмся, – сказала Кайла, – пока же… пока же – да, она нас бесит до чёртиков.

– Ну, – ответил я, – желаю вам разобраться побыстрее.

19

Кайле в тот день надо было работать, из-за чего мне понадобилось убить порядочно времени. Хотелось как можно полнее вспомнить мои пропавшие шесть месяцев, так что я решил посмотреть, не живёт ли кто-нибудь из моих знакомых того периода в Саскатуне. Кайла показала пустой офис, я уселся там за компьютер и вбил в поисковик:

«Университет Манитобы» выпуск 2003 Саскатун

Я просмотрел первую страницу результатов: страницы в ЛинкдИн, бизнес-каталоги – но не нашёл ни одного знакомого имени. Я открыл вторую страницу – и вот, полюбуйтесь, мой хороший знакомый, Дэвид Суинсон; в общаге мы жили в соседних комнатах. Он, похоже, стал офтальмологом, и место его работы, согласно Гугл-картам, располагалось неподалёку от «Источника Света». «Чем чёрт не шутит», – подумал я и отправился к Кайле просить разрешения позаимствовать её машину.

* * *

Гипермаркет оказался небольшим по меркам этого вида торговых заведений – всего пара дюжин магазинов, большинство из которых принадлежало большим одёжным сетям: «The Gap», «Lululemon», «Old Navy». Но тут было также несколько офисов специалистов: два семейных психолога, бухгалтер и мой друг Дэйв – офтальмолог. Витрина его офиса была завешена постерами, изображавшими людей в очках. Хотя я был уверен, что они изображают людей в оправах для очков: отсутствовали искажения и отражения, по которым можно было бы заключить, что в оправы вставлены линзы.

Я распахнул дверь; звякнул колокольчик. Внутри оказались стол секретаря, стулья, деревянные стеллажи, заполненные оправами, и ещё одна дверь, предположительно ведущая в смотровую. Секретарь, по-видимому, куда-то отлучился, потому что на появившемся из-за двери кабинета мужчине был тёмно-синий лабораторный халат. Я не узнал бы его, встреться мы на улице. Все волосы, кроме узенькой полоски по краям, исчезли с его головы, а густая борода закрывала нижнюю часть лица. Его голубые глаза окружали морщины, а кожа демонстрировала одновременно грубость и рыхлость, отсутствовавшие, когда ему было двадцать.

– Дэйв? – сказал я.

Он смотрел на меня без малейших признаков узнавания – это меня расстроило. Мне нравилось думать, что я выгляжу моложе своих лет.

– Да?

– Это я. Джим. Джим Марчук. Ну, ты помнишь, из Университета Манитобы.

Его глаза расширились, а на бледном лице появился румянец.

– Б**дь, – тихо сказал он.

– Я понимаю, что прошло много времени, но…

– Убирайся. – Его голос стал резким. – Выметайся к такой-то матери.

– Дэйв, я…

– И никакой я тебе не «Дэйв». Господи! Господи грёбаный Иисусе…

– Я просто хотел задать несколько вопросов, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-прежнему дружелюбно.

– О чём? О том, как ты чуть не разрушил всю мою жизнь? Какого чёрта ты тут делаешь? Да я собираюсь обоссать твою грёбаную могилу – и жду не дождусь, когда ты в ней окажешься.

– Дэйв, честное слово…

Посреди лба у него набухла вертикальная вена.

– «Честное»? – Он презрительно фыркнул. – «Честное». Ты даже не знаешь, что это означает.

– Дэйв, я не знаю, что, по-твоему, я такого сделал, но…

– Но ничего, – перебил он. Его руки, сжатые в кулаки, подрагивали. Он, по-видимому, осознавал, что теряет самообладание, потому что сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. А затем сказал, медленно и отчётливо: – Это частная собственность. Я прошу тебя – я требую, – чтобы ты ушёл. Прямо сейчас.

– Дэйв…

– Прямо сейчас, или я звоню в полицию. Понятно? – И он трясущейся рукой указал на стеклянную дверь.

Ещё секунду я смотрел на него, потом слегка пожал плечами. Я беспокоился насчёт того, что он может сделать, если я повернусь к нему спиной, и поэтому попятился, раздумывая, что же такое я должен был ему сделать двадцать лет назад.

* * *

Какое-то время я бродил по гипермаркету в трансе, пытаясь восстановить душевное равновесие и дожидаясь, пока сердце перестанет колотиться. Когда я наконец почувствовал себя достаточно успокоившимся, чтобы сесть за руль, я поехал в «Источник Света» вернуть Кайле машину.

Хотя мои дела здесь, строго говоря, были завершены – меня проверили на пучке, так что я мог взять такси, поехать на автовокзал, купить билет и отправиться в долгий обратный путь, – был вечер пятницы, и, к моему восторгу, Кайла предложила остаться на выходные. Она жила не слишком далеко от «Источника Света», так что, вместо того чтобы отправить меня шататься по окрестностям до конца рабочего дня, она вызвалась отвезти меня к себе домой. Сперва мы забежали в офис Виктории, и Кайла забрала у неё запасные ключи от своей квартиры – похоже, у каждой были ключи от обоих домов, – чтобы я мог выйти погулять или ещё куда, а потом она отвезла меня домой. Я думал, она просто высадит меня у входа, но она заглушила машину, повернулась ко мне и…

…развернула меня к себе лицом, обхватила за шею, притянула к себе и поцеловала.

Когда наши губы наконец разъединились, я тихо сказал:

– Вау…

Она улыбнулась мне; в голубых глазах блестели искорки.

– До сих пор я не была уверена, но ты прошёл тест. Плюс, Вики считает, что ты красавчик.

Кайла взяла меня за руку и отвела наверх, в спальню – она была оформлена в мятно-зелёных тонах, – и скоро наша одежда куда-то подевалась, а мы оказались в постели. У меня определённо были фантазии о том, что произойдёт нечто подобное, но сейчас была середина дня, и, хотя свет был выключен, из окна с улицы его проникало достаточно. Я испытывал не меньший дискомфорт, чем во время ланча, за которым мы с Кайлой встретились впервые. Никто не выглядит в тридцать девять так же хорошо, как выглядел в двадцать, и, хотя я и старался упражняться хотя бы по чуть-чуть каждый день, она без сомнения заметила, что я постарел с тех времён, когда она в последний раз видела меня голым.

Но вот я нашёл Кайлу совершенно потрясающей: гладкая кожа, плоский животик, маленькие высокие груди и посадочная полоска, по-видимому, того же тёмного каштанового цвета, что и натуральный цвет её волос. У неё также была великолепная татуировка бирюзовой бабочки, чьё тельце располагалось параллельно, но чуть выше линии бикини. Я пробежал кончиками пальцев вдоль переднего края её верхнего крыла и с удивлением нащупал выступающий над кожей рубец.

Она, должно быть, предвидела мой вопрос.

– Я из-за этого и сделала тату, – сказала она. – Выглядит получше, чем шрам после аппендэктомии. – Я не мог не согласиться; бабочка была очень красивой, как и её носительница.

У Кайлы в ночном столике нашлись презервативы, и мы с ней весьма приятно провели следующие полчаса – а потом ей нужно было возвращаться на работу.

* * *

Кайла вернулась через четыре часа в компании шестилетней дочки. Райан сразу же прошла в гостиную, где я сидел и читал, чтобы поздороваться. У неё были длинные светло-коричневые волосы и карие глаза, а когда она улыбалась, на левой щеке появлялась ямочка; на ней была футболка с портретом певицы по имени Лорд (к счастью, имя было любезно подписано под портретом, иначе я бы понятия не имел, кто это такая).

– Райан, – сказала Кайла, догнав её, – это Джим.

– «Джим», – повторила она, словно пробуя на вкус. – Я буду звать тебя Джимми, как Джимми-сверчка.

– Тогда я тебя буду звать «Имбирёк», – сказал я.

– Почему?

– Потому что взрослые иногда пьют водку и имбирное пиво[1408].

Она нахмурилась, пытаясь разобраться, потом вскрикнула:

– О! – Её улыбка была, словно солнце. – Хорошо, Джимми!

Закончив с темой тайных имён, Райан сказала:

– Тебе нравится Тейлор Свифт?

– Смеёшься? Она входит в десятку моих любимых Тейлоров!

– У неё новый клип! – воскликнула Райан. – Давай я тебе покажу…

Я улыбнулся Кайле, которая тепло улыбнулась мне в ответ, а Райан взяла меня за руку и повела к дивану, на котором лежал макбук. Она открыла его, зашла на Ютуб и стала запускать свои любимые клипы; я охал и ахал в подходящих местах.

Поскольку с момента возвращения из Виннипега у Кайлы не было возможности зайти в магазин, в доме почти не было еды. Я вызвался заказать на всех пиццу; Кайла порекомендовала место под названием «У Ти-Джея», и мы заказали две: одну большую № 14 («Пепперони с грибами») для девочек и маленькую № 19 («Вегетарианская суприм») без сыра для меня.

После ужина я наблюдал, как Райан демонстрирует свои навыки в «Майнкрафте» и «Утконосах-пиратах». Когда ей пришло время отправляться в постель, она крепко меня обняла. Кайла повела её наверх, а я залез в телефон почитать новости. И сразу наткнулся на ужасное: три латиноамериканки, то ли нелегалки, то ли нет, были найдены застреленными на окраине Далласа. Тем временем съезд НДП, практически сразу объявивший Нахида Ненши лидером партии, получил хорошую прессу: в «Торонто стар» появилась редакционная статья под заголовком «Ненши – не меньше», который звучал довольно забавно, и я подумал, что он станет мемом.

Когда Кайла вернулась, она села рядом со мной на диван и положила руку мне на бедро.

– Ты очень понравился Райан. Обычно она дождаться не может, чтобы скрыться от моих друзей.

– Она милая, – сказал я. – Общаться с ней одно удовольствие.

– Похоже, дети тебя любят. Никогда не думал завести собственных?

Я отвёл взгляд.

– Бывает, – ответил я. – Время от времени.

20

– Анна-Ли, Джим, большое спасибо, что пришли, – сказала доктор Вилладжер, – мы не виделись, думаю, года три?

– Да, – ответил я, садясь в левое из двух кресел, повёрнутых к столу.

– Не за что, – сказала Анна-Ли, усаживаясь в правое кресло.

– У меня есть новости, – сказала Вилладжер. Анна-Ли, должно быть, что-то расслышала в голосе доктора; она взяла меня за руку и сжала её. – Как вы знаете, я всегда рекомендую амниоцентез[1409] женщинам старше тридцати пяти, чисто в качестве меры предосторожности. И в общем, на это есть веские причины. Риск определённых аномалий резко увеличивается после этого возраста.

– Господи, – почти неслышно прошептала Анна-Ли.

Доктор Вилладжер кивнула:

– У плода синдром Дауна.

– Вы уверены? – спросил я, зная, что, конечно, неясности тут быть не может.

– Да, совершенно уверена. У него – это, кстати, мальчик – три двадцать третьих хромосомы.

Провинциальная медицинская страховка покрывает аборт в таких случаях, если вы решите его сделать.

– Господи, – снова сказала Анна-Ли. – Господи…

– Вам необязательно принимать решение сегодня, – добавила доктор Вилладжер. – Но это нужно сделать в ближайшее время.

* * *

Мы с Анной-Ли лежали рядом в постели, вглядываясь в тёмные глубины потолка.

– Дорогая, – сказал я, – мы ведь говорили об этом, перед тем как сделать тест.

Я надеялся на словесное признание или хотя бы на шуршание подушки, которое показало бы, что она кивает в знак согласия. Но ничего не услышал.

– Я хочу сказать, – продолжил я, – поскольку мы планируем лишь одного ребёнка, мы должны подумать, будет ли этот ребёнок наилучшим вложением наших ресурсов, верно? Нас ждут огромные дополнительные расходы, и, что бы мы ни делали, у ребёнка почти наверняка будет жизнь не только пониженного качества, но также и более короткая: люди с синдромом Дауна редко доживают до тридцати.

Она была неподвижна, словно поваленная статуя.

– И кроме того, ты ведь знаешь позицию утилитаризма: нельзя отдавать предпочтения собственным нуждам; ты не можешь ставить их впереди нужд других. Но ты можешь учитывать их так же, как и нужды любого другого человека. Это не та жизнь, которой мы хотели. Да, конечно, быть родителями – это всегда работа на полный день, но это не оставит нам возможности ни для чего другого. А экономический ущерб…

Я замолчал, желая, чтобы она дала какой-нибудь знак – какой угодно, – что мои слова проникают в её сознание.

– Ты говоришь о нашем сыне, – сказала она наконец.

Я выдохнул.

– У эмбриона…

– Пожалуйста, – твёрдым голосом прервала меня Анна-Ли.

Но я не сдавался.

– У эмбриона моральная ценность не больше, чем та, что мы присваиваем животным с похожим уровнем самосознания, рационализма, способности чувствовать и прочего. Позиция утилитаризма…

– В жопу утилитаризм, – сказала она и перевернулась на бок, спиной ко мне.

Я тоже перевернулся на бок; мне хотелось её обнять, но я лишь протянул руку и коснулся её. Ухом, прижатым к подушке, я различил тихое биение своего сердца.

Или…

Нет, нет. Разумеется, моего. Чьего же ещё?

* * *

Я был там, в родовой палате, когда Верджил появился на свет. Он молчал; даже когда доктор Вилладжер осторожно шлёпнула его по попе, он не издал ни звука. Я надеялся, вопреки всякой логике, увидеть нормального ребёнка, но даже по чертам его лица, сплющенного и мокрого, было видно, что пренатальный диагноз был верен. У Верджила было плоское лицо, и язык чуть высовывался изо рта. Доктор Вилладжер протянула его Анне-Ли, лицо которой до сих пор было залито слезами после испытанных во время родов болей, однако на нём появилось выражение радости, когда она взяла мальчика на руки, – и пока не посмотрела на меня. Хотя я сыграл свою роль безупречно, её взгляд был холоден.

* * *

После родов Анну-Ли и Верджила продержали в больнице четыре дня: по-видимому, у ребёнка с синдромом Дауна сразу после рождения может возникнуть масса осложнений – проблемы с дыханием, трудности с сосанием и прочее. Я проводил в больнице столько времени, сколько мог; когда в часы для посещений не мог прийти я, там была мама Анны-Ли.

Когда Верджила наконец были готовы выписать, я приехал, чтобы отвезти его с Анной-Ли домой. Я вошёл в знакомую палату с её бледно-жёлтыми стенами: моя факультетская страховка не покрывала расходов на индивидуальную палату. Я удивился, обнаружив там тёщу, молча стоящую рядом с кроватью.

– Я не еду домой, – сказала Анна-Ли, как только я вошёл. Верджил спал у её груди.

– Но доктор Вилладжер сказала…

– Я выписываюсь из больницы, – прервала меня Анна-Ли, – но мы с Верджилом будем жить у моих родителей.

Я секунду помолчал, переваривая услышанное.

– Могу я спросить почему?

– Я не хочу, чтобы Верджил когда-нибудь увидел этот твой взгляд.

– Какой взгляд?

– Говорящий, что ты хотел бы, чтобы он никогда не рождался.

– Анна-Ли, прошу…

– Это ведь правда, да? Ты именно так к нему относишься.

Я открыл было рот, но не смог найти подходящих слов.

Анна-Ли крепче прижала младенца к себе и покачала головой:

– Ради бога, Джим…

* * *

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и снова повернулся к Кайле, в её гостиной, здесь и сейчас – и попытался увести разговор подальше от детской темы.

– Это Тревис? – спросил я, вставая и приглядываясь к фотографиям в рамках, расставленным по книжным полкам. Я заметил фамильное сходство с Кайлой: высокие скулы, крупный нос и идеально вертикальный лоб.

Она подошла и встала рядом со мной.

– Ага.

На одном из фото на нём была коричнево-жёлтая футболка Университета Манитобы.

– Он тоже учился в Манитобе?

– Да. В бизнес-школе. Он был очень спортивным – хорошо бегал, но кроме того занимался сноубордингом, мотокроссом и прочим. – Она указала на другое фото: – Вот здесь он финиширует на Бостонском марафоне.

– Какой это год?

Она взяла рамку, перевернула её и прочла надпись на обратной стороне.

– Двухтысячный, – сказала она. – «Марафон Миллениума». – Я собрался было сказать: «На самом деле…», но она меня опередила: – Конечно, не по-настоящему. Но так его назвали. – Однако потом в её голосе прорезалась грусть. – Последний год, когда Тревис в нём участвовал.

– Да?

– Он впал в кому в 2001-м.

У меня похолодело внутри.

– Когда именно?

– Не помню точно. Но где-то перед тем, как мы начали встречаться.

– А это было в начале марта, так что, если ты уверена, что это было в 2001-м, значит, где-то в январе или феврале.

– Думаю, так.

– Ты говорила, что его нашли без сознания. Где?

– В аудитории.

– В университетском кампусе?

– Ага.

– Ты знаешь, в каком здании?

– Нет. А что?

– Он никак не мог участвовать в экспериментах профессора Уоркентина?

– Понятия не имею.

– Господи. – Я вернулся к дивану и тяжело уселся на него.

– Джим? В чём дело?

– Менно Уоркентин недавно мне кое-что рассказал. Что он чувствовал такую вину передо мной, что… в общем, по его словам, он пытался покончить с собой. Не получилось – он разбил машину и ослеп…

– Боже! Правда?

– Так он сказал. Но если подумать здраво, что такого со мной случилось? Согласно показаниям его осциллоскопа, я утратил свой внутренний голос. Но внешне моё поведение осталось практически таким же, как и раньше, – так что это слишком абстрактная вещь, чтобы из-за неё наложить на себя руки, даже для психолога. И он ведь пытался исправить то, что сделал, с помощью лазеров, но только сделал хуже, став причиной моего… периода моего плохого поведения. Но что, если я не единственный, кто потерял сознание из-за его аппаратуры? Что, если студент-спортсмен из бизнес-школы тоже отключился, но в себя не пришёл? Такое повисло бы очень тяжёлым грузом, если бы парень так и не проснулся, если бы его жизнь оказалась полностью разрушена по твоей вине.

– Боже правый! – сказала Кайла.

– Вот именно.

– Что же нам теперь делать?

– Я сфотографировал документы по его проекту. Давай посмотрим, не упоминается ли в них твой брат.

Мы скопировали фотографии с моего айфона на её макбук, чтобы их можно было изучать на большом экране, но не нашли в них упоминания о Тревисе – или подопытном, обозначенном «ТГ».

– Может, спросить Уоркентина напрямую? – предложила Кайла.

– В принципе можно. Но если он станет отрицать всякую связь с Тревисом, то будет предупреждён и может избавиться от других документов, которые его изобличают. Думаю, лучше будет выждать время.

Кайла подумала над этим, затем кивнула:

– Ну, это-то я умею.

– Что?

– Выжидать – навык; я научилась этому у брата.

Мы поболтали ещё немного, однако я вздремнул днём, а вот Кайла устала. Чтобы не показаться бесцеремонным, я спросил, не найдётся ли у неё одеяла на диван – прошлой ночью было довольно прохладно. Она встала, повернулась ко мне, протянула руку и сказала:

– Не говори глупостей.

Мы поднялись наверх и какое-то время лежали, уютно обнявшись, а потом немного отстранились; думаю, она заснула раньше меня, но я тоже вскорости задремал, пока…

Пока я внезапно не сел на кровати, безуспешно пытаясь сделать вдох.