Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 317 страниц)

Джек смотрит на меня, пытаясь понять, как мы сюда попали.

– Ты ориентируешься глазами, – говорит он. – В наше время, чтобы ориентироваться, нужно мыслить, как червь или крот. Ты должен знать, что находится под землёй. Это больше не страна прямых углов или улиц. Здесь чистая геология. Песок с того пляжа скорее всего использовался в этом месте для свалки, чтобы выровнять участки холмов.

– Тогда мне повезло, что у меня есть ты.

– Это так, – он делает паузу. – Ты рассказывал мне о том, сколько людей убил.

– Нет, не рассказывал.

– Тогда в Лондоне старина инспектор Эбберлайн[683] и остальные в Столичной полиция считали, что я забрал лишь пятерых. Я забрал гораздо больше, уж поверь мне. В том месте было мало, но на юге у побережья было получше. Вроде того прекрасного пляжа, который мы только что покинули. Совершал однодневную экскурсию в Брайтон или Портсмут. Находил салонных шлюх и кромсал их у пристаней. Бросал внутренности птицам и наполнял тела камнями, чтобы утяжелить. Они соскальзывали в море, словно оно их ждало.

– Довольно, больной ты долбоёб.

Мы продолжаем идти. Джек смотрит себе под ноги. Каждый шаг оставляет неглубокий отпечаток в покрывающей тротуар густой пыли. Если банда следует за нами, нас будет легко выследить, но сейчас у меня нет времени беспокоиться об этом. Каждый шаг – это отсчитывающая время на часах секундная стрелка. Джек сказал, что путь до Элефсиса займёт день, но я уже потерял счёт времени, сколько мы идём.

– Знаешь, всё это не совпадение, – говорит Джек.

– Ага. У тебя было отличное частное объявление в Крейглисте[684].

– Положим, что я тот, кем назвался, а ты – тот, кем ты назвался. Ты действительно веришь, что двое таких печально известных убийц могли пересечься по чистой случайности?

– Джек, ты ведёшь речь о божественном вмешательстве? Потому что это вроде как не бьётся с твоей теорией о том, что Бога нет.

– Не Бог. Какая-то другая, более тонкая сила, которая свела нас с тобой для достижения высшей цели.

– Слушай, мы в аду, и здесь порядка пятидесяти миллиардов убийц, так что мне суждено было повстречать кого-то вроде тебя. Это мог оказаться Бостонский душитель[685], Тед Банди[686] или Фредди Крюгер[687], и каждый из них сказал бы мне в точности то, что ты говоришь мне сейчас. Нет ничего особенного в нашем роуд-муви[688]. Это не более, чем как кинуть монетку.

Он медленно качает головой.

– Я в это не верю. Для этого есть причина. Нам предначертано свершить что-то вместе.

– Ага. Ты собираешься доставить меня в Элефсис. Когда мы доберёмся туда, я собираюсь пожать тебе руку, и мы разойдёмся в разные стороны.

– Должно быть нечто большее, чем это.

– Поверь мне, не должно.

– Возможно, наше деяние и есть та плата, что мне нужна.

– Джек, это не сработает. Взгляни на наше прошлое. Мы волки-одиночки. Мы не работаем с партнёрами. Добравшись до города, мы пойдём каждый своей дорогой. Я буду признателен, что оказался там, а ты будешь признателен, что больше не пресс-папье для адовцев.

Рядом взрывается паровой люк. Порыв жара и пара отбрасывает меня назад. Мне кажется, я слышу урчание позади нас. Это может быть как приближающийся грузовик, так и звук из люка. Я подталкиваю Джека, и мы переходим на рысь.

– Можно взглянуть на твой нож? Я питаю большую любовь к ножам, – спрашивает Джек.

– Нет.

Я оглядываюсь на наши следы в пыли. Их можно увидеть из космоса. Возможно, Джек хочет, чтобы нас поймали. Нам нужно убираться с этой улицы. Я беру его за руку и толкаю в свободный от пыли переулок. Люк снова извергается, и улица у нас под ногами приходит в движение. Пальма падает и раздавливает пыльный пикап. Джек тянет меня обратно в другую сторону. Мы бежим к улице, по которой шли раньше. Воздух наполнен пылью, и мы не видим, куда направляемся, но всё равно бежим. Если у нас на пути окажутся какие-нибудь воронки или провалы, нам пиздец. Мы едва видим друг друга. Но спустя минуту толчки и шум стихают, и улица снова становится твёрдой.

Джек смотрит на меня.

– Полагаю, ты больше не собьёшься с пути.

– Ты босс, Джек.

– Хорошо сказано.

Мы направляемся к тому, что выглядит как невысокие холмы, но по мере приближения оказывается, что на самом деле это место, где улицы дико выгибаются, словно из улицы торчат чёрные айсберги. Элефсис находится на другой стороне. Мы свернули с пыльной улицы двадцатью минутами раньше. Большинство вывесок в этом районе на испанском, но жители – всё та же смесь обдолбанных адовцев и потерянных душ, что мы видели в Голливуде. Они сидят в машинах и бродят между торговыми центрами, словно лунатики.

Элис, где ты, чёрт возьми? Кэнди, чем ты занята прямо сейчас? Я бы предпочёл провести худшее время их возможных с любой из вас, чем лучшее с моим проводником, любителем ножей. Я знаю, что велел Кэнди взять у Аллегры лекарство от крови, но я бы не возражал, если бы она продемонстрировала здесь Джеку, что из себя представляет нефрит. Попробуй поохотиться на эту женщину, мелкий говнюк.

Каждые пару минут улицу перебегает человек. Его легко заметить, когда все остальные передвигаются вполсилы. Обосновавшись где-нибудь, он свистит, что всё чисто. Вскоре тем же путём появляется группа из восьми-десяти адовцев. Смешанная группа из мужчин и женщин, они принимаются буянить, забегая в магазины, громя их и появляясь наружу уже с краденым вином и едой. Те, у кого есть работающее оружие, стреляют по машинам и окнам магазинов.

– Налётчики, – говорит Джек.

Он кидается к тыльной части наполовину сгоревшего здания справа от нас. Я следую за ним. Когда он не может открыть заднюю дверь, я отталкиваю его с дороги, вставляю чёрный клинок в дверной косяк и надавливаю. Трещит лопающийся металл, и летят щепки. Я пихаю Джека внутрь, и мы направляемся в переднюю часть здания. Дверь приоткрыта, давая нам хороший обзор на улицу. Адовцы прогуливаются, словно улица куплена и оплачена. Некоторые всё ещё в военной форме. Другие оставили только половину формы и заменили пиджаки или брюки на костюмы или украденное снаряжение для мотокросса.

– Откуда эти налётчики?

– По мере приближения войны с Небесами, всё больше и больше дезертиров из армий. Они совершают набеги на провинции и живут на то, что могут найти. Однажды я возил хозяина на задание по аресту скрывающейся в Элефсисе группы. Вот откуда я знаю, где это.

Налётчики останавливаются перед зданием, в котором мы прячемся. Внезапно я жалею, что не прихватил пару дробовиков. Но они смотрят не на нас. Они оглядываются назад, на улицу. Разглядев, что приближается, они рвут когти и скрываются за забором позади мини-маркета. Улицу прочёсывают движущиеся огни. Банда выросла до нескольких машин. Как они оказались впереди нас? Должно быть, знают, куда мы направляемся.

Там порядка двадцати адовцев на навороченных квадроциклах и «Унимогах». У них гоночные языки пламени по бортам и закреплённые на крышах и капотах черепа животных. И прожекторы как у полиции Лос-Анджелеса. Когда они освещают вас таким, мгновенно становится светло как днём, и вам лучше остановиться и принять счастливый вид. Когда свет скользит по фасаду здания, мы с Джеком ныряем за дверь.

За бандой следует тикающий жужжащий звук. Мне не нужно объяснение Джека. Стая адских гончих. Мало от чего в аду у меня так сильно бегали мурашки по коже, как от этих металлических псов. Возможно, моё подсознание действительно формирует это место. Эти гончие – единственное из всего виденного, выглядящее так же сурово и ужасно, как и в обычном аду. Гончие передвигаются стаями. Это заводные боевые псы, крупнее матёрого волка, под управлением мозга, подвешенного в стеклянном шаре в том месте, где должны быть их головы. Адская гончая умна и опасна сама по себе. В стае же они похожи на управляющее танками стадо велоцирапторов. Лучший способ бороться с ними – это бежать прочь и надеяться, что те скончаются от старости.

Механические гончие бегут вприпрыжку за шумными грузовиками, их механизмы тихо тикают в темноте.

– Джек, мать твою, когда мы доберёмся туда?

– Если переберёмся на улицу за этой, то, если повезёт, сможем добраться до Элефсиса раньше них. Я знаю о стенке с крошечной дыркой в ней.

– Двигаем.

– С другой стороны, может, неплохо было бы дать налётчикам или преследующим их парням добраться туда первыми.

– Почему?

– Ты знаешь о психушке, но известно ли тебе, что когда Пандемониум развалился на части, то же самое случилось и с психушкой. Большинство пациентов сбежали и бродят по улицам. Старых атеистов, для которых это место было раем, поубивали или изгнали в пустыню. Всё, что ты найдёшь в Элефсисе – это прячущихся от войны сумасшедших, налётчиков и воров.

Я подхожу к двери, чтобы снова выглянуть, и что-то хрустит у меня под ботинком. Я наклоняюсь и поднимаю. Это маленький деревянный зонтик. Что-то не даёт мне покоя с тех самых пор, как мы пришли в это место. Я смотрю на пыльных танцовщиц хулы[689] у стены и лампы в форме тики[690], и до меня наконец доходит, что этот полуразрушенный гадюшник – «Бамбуковый дом кукол». Крыша рухнула на барную стойку, но музыкальный автомат там, где и должен быть. Стеклянный купол у фасада разбит. Пыль лежит внутри небольшими дюнами. Сцена словно для обложки композиции Мартина Денни «Мизирлоу»[691].

– Моя подруга по-прежнему в психушке. Как думаешь, есть шанс, что если она всё ещё там, то жива?

– Не могу сказать, но насколько я понимаю, в психушке остались пациенты, имеющие более мягкий характер. Те, у кого была сила и воля, давным-давно сбежали.

Что-то щекочет мне руки и ноги. Дристуны. Адские песчаные мухи. Они не опасны, просто противны. Если они найдут тебя, а ты слишком долго будешь стоять неподвижно, налетят остальные, и в итоге ты окажешься погребённым в них.

– Мы не можем оставаться здесь. У тебя один час, чтобы мы добрались до Элефсиса.

– Один час, или что?

Его голос звучит дерзко, словно я задел его чувства.

– Или я решу, что ты всё это время ебал мне мозги. Не забывай. Я тот, у кого нож. Давай начнём с этого и дадим волю нашему воображению.

Он кивает на заднюю дверь.

– Самый быстрый путь – это тот подъём в тридцати метрах отсюда. Ещё он самый крутой и самый опасный.

– Показывай дорогу.

– Это приказ?

– Вежливая просьба.

Подъём, о котором говорил Джек, – это целый перекрёсток, который был выбит из улицы под углом в сорок пять градусов. В воздухе над нашими головами висят пара ресторанов, небольшой торговый центр и бензозаправка. Провал внизу настолько заполнен разбитыми машинами и мотоциклами, что находится практически на одном уровне с улицей. Мусор варится в тех же самых кровавых нечистотах, что были в воронке снаружи «Голливуд навсегда».

Я карабкаюсь, цепляясь за бензоколонки внизу и направляясь к пустому гаражу. Добравшись туда, я тяну себя вверх по металлическим опорам разбитых паркоматов. Оборачиваюсь, чтобы проверить, и вижу, что Джек медленно следует за мной вверх. Не думаю, что он всё ещё рад моей компании. Вся его теория о том, что у судьбы есть причина швырнуть нас в один салат, улетучилась. Похоже, всё, чего он хочет, это пройти через всё, не оказавшись в итоге в Тартаре с Маммоной.

Пока Джек поднимается, под его опорами для рук образуются трещины. Он проследовал за мной через гараж и теперь тянет себя вверх по сломанным паркоматам. Когда он переносит свой вес на очередную опору, трещина под ней расширяется. Последние две опоры качаются, как гнилые зубы. Моя рука обхватывает твёрдое основание вывески торгового центра. Я двигаюсь вверх к вмонтированному в тротуар автомату по продаже газет. Джек хватается за прочный фундамент вывески торгового центра до того, как опоры поддаются.

Когда он оказывается в безопасности, я заползаю через вход в винный магазин. Если мы пройдём через него, то задняя дверь выведет нас к вершине подъёма. Внутри винного магазина воняет. Тысяча разбитых бутылок вина, водки, пива, скотча и содовой пропитали гору фастфуда, и всё это месиво громоздится у стойки и передней стены. Пол липкий от засохшей выпивки и сахара, что омерзительно, но помогает мне сохранять сцепление, пока я карабкаюсь к кладовой в задней части. Джек следует по пятам, ползя по-детски мимо пустых полок.

Я уже у задней двери, когда снова начинаются толчки. Они настолько слабые, что почти не чувствуются. Ощущаются как мышечная память о неприятном сне. Я думал, это было землетрясение, но, полагаю, наш подъём нарушил хрупкое равновесие, которое удерживало в вертикальном положении этот кусок мусорной пустыни Лос-Анджелеса.

Толчки превращаются в постоянную вибрацию. Два скребущихся друг о друга тяжёлых тела. Бутылки под нами стучат друг о друга. Сперва тихо, а затем как полный грузовик ксилофонов, который толкают вниз по длинному лестничному пролёту. По мере того, как толчки усиливаются, всё труднее держаться за полки. На нас падают части потолка. Наступает тошнотворный шаткий момент, когда весь перекрёсток смещается. Впереди-вверху трескается задняя стена, и начинает рушиться остальная часть потолка. Весь винный магазин скользит вперёд.

– Джек, шевели задницей.

Я протискиваюсь мимо полок и, оттолкнувшись от верхней, хватаюсь за дверной косяк вверху. Забираюсь в заднюю часть кладовой и тяну на себя дверь. Перекосившееся здание накрепко её заклинило. Я хватаюсь за дверную ручку и сую чёрный клинок в металлический замок. Тот выскакивает и ударяется о стену, словно звонок. Дверь распахивается, и я вытягиваю себя на заднюю ступеньку.

Джек спотыкается об офисную мебель. У моих ног появляются трещины. Магазин отрывается от этого последнего якоря земли. Здание рычит и скрипит, как железный слон с кессонной болезнью. Оно кренится. Скользит вниз-влево. Джек тянется вверх к двери. Я хватаю его за запястье, когда подземный визг лопающегося бетона и рвущегося металла пускает винный магазин по той дороге, которой мы пришли. Он врезается в гараж, и оба строения, словно тысячетонные кукольные домики, разлетаются вдребезги, прежде чем скрыться в воронке внизу. Плита качается, словно болтается в ванной, и начинает падать. Я хватаю Джека и прыгаю на крышу находящейся за краем плиты химчистки.

Я группируюсь и перекатываюсь, когда мы ударяемся. Джек плюхается как выброшенный на полном ходу из автомобиля мешок овсянки. Когда участок дороги ударяется, одна из стен химчистки обрушивается, и мы соскальзываем с крыши, словно измученные дети в худшем в мире парке развлечений.

Мы с Джеком лежим на разбитом тротуаре, пока не осядет пыль. Мы проскользили только один этаж, так что наши задницы отбиты и все в синяках, но в целом мы почти не пострадали. Джек был прав. Элефсис находится именно там, где он и сказал. Через дорогу от нас расположена шестиметровая каменная стена, увенчанная битым стеклом. Именно такой я её себе и представлял. Без стены это не был бы Элефсис, небесное видение рая в бездне. Единственный закрытый жилой комплекс ада.

Джек всё ещё лежит на спине, когда я встаю и направляюсь к стене. Спустя пару минут я слышу его за собой.

– Спасибо, что спас меня там.

– Не за что. В самом деле. Не благодари.

– Я по-прежнему считаю, что нас свели вместе, чтобы мы достигли чего-то большего.

– Если всё получится, возможно, у меня появится шанс прекратить войну. Это уже не мало, тебе не кажется?

Джек хрюкает.

– В любом случае, Джек, как говорят большие умы, всё это схоластика. Я спас тебя от Маммоны, а ты доставил меня в Элефсис. Мы в расчёте.

Прямо впереди выпотрошенный городской автобус перескочил обочину и врезался в каменную стену. Повреждения практически скрыты корпусом автобуса, но через лобовое стекло я вижу, где часть стены обрушилась. Я оглядываюсь на Джека. Он выглядит нервным и слегка в замешательстве. Хорошо это или хреново для серийного убийцы? Как бы то ни было, я хочу покончить с этим паноптикумом. Я забираюсь в окно со стороны водителя и окликаю Джека.

– Расслабься, чувак, и спасибо за прекрасные воспоминания.

Он что-то кричит мне в след, но я не останавливаюсь. Пинком открываю переднюю дверь и направляюсь в город.

Наконец-то, Элефсис.

Пиздец.

Интересно, Касабян следит за мной через Кодекс? Ест с Кэнди пиццу и детально ей всё описывает? Должно быть, уже надрывает жопу со смеху.

Элефсис, божий город в Преисподней, на другом конце ада от Пандемониума, это часть чёртова Северного Голливуда. «Несущий свет», байопик Люцифера, должен был сниматься на площадке в Бербанке, всего лишь в паре миль дальше по шоссе. Я по-прежнему в Лос-Анджелесе. Весь этот грёбаный мир Лос-Анджелес.

Элис, я почти на месте. Полагаю. Надеюсь. Да кто, блядь, знает? Может, я пройду квартал и окажусь снова в Венис или на кладбище. Похоже, мы сделали большой круг из Голливуда обратно в Голливуд. Но это не тот же самый Голливуд. И то, где я, не может быть абсолютной случайностью. Маммона вёз меня куда-то, и Джек вёл меня куда-то. Я не верю Маммоне, но верю Джеку. У него нет причин лгать. Он считал нас партнёрами, Хоуп и Кросби в «Дороге на Занзибар»[692].

Вот что я получаю за то, что вручил свою жизнь в руки безумного дорожного духа. Мустангу Салли понравилось бы блуждать по окрестностям, как пришлось мне. Новые улицы, новые дороги, новые чокнутые следы в пыли, на которые она может претендовать. В следующий раз, когда мы встретимся, Салли, ты получишь больше солёных орешков, чем конфет. Больше никаких тебе «сладких форсажей».

Я слышу, как позади меня хрустят и падают камешки. Я не пугаюсь. Узнаю шаги Джека. Не подходи слишком близко, Луни Тюн[693]. Мне действительно очень хочется кому-нибудь врезать прямо сейчас.

По другую сторону завала находится большой перекрёсток. Торговые центры и парковка с одной стороны. Многоквартирный дом в стиле сороковых с другой. Поблизости расположен Сайентологический Центр Знаменитостей[694]. Под мёртвыми деревьями и кустами лежат свёрнутые калачиком тела, превращая центр знаменитостей в языческую ночлежку. Большинство одеты в больничную зелёную одежду и халаты. Некоторые в смирительных рубашках, выглядящих так, будто их разгрызли на части. С ними даже несколько чокнутых адовцев. Бежавшие из психушки. Наконец-то хоть что-то, напоминающее хорошие новости. Я приближаюсь.

Вдалеке слышится слабый шум. Вопли. Выстрелы. Может даже рёв двигателей. Кто-то развлекается где-то в Элефсисе. Наверное, мне стоит обождать и ознакомиться с обстановкой, но одна из этих Спящих Красавиц знает, где искать психушку. Я спускаюсь с завала и направляюсь через улицу к парковке.

Не делаю и десяти шагов, как Джек хватает меня. Я разворачиваюсь и у него под подбородком оказывается нож.

Даже не начинай пробовать на мне свои штучки Потрошителя. Я не одна из твоих перепуганных подружек из Уайтчепела[695]. Я покажу тебе, какие ощущения доставляют каждая рана и порез, которые ты им нанёс. Я испытал их на арене, и ощущения не из приятных.

Джек смотрит мимо меня, качая головой. Поднимает руку и показывает.

– Посмотри на улицу, – говорит он.

Я оглядываюсь через плечо, продолжая держать нож у его горла.

– Ничего не вижу.

– Тротуары. Здания. Окна. Нет правильных соединений. Нигде нет прямых углов.

– А с чего им быть? Даунтаун смертельно трясёт, как Лесси крысу.

– Дело не в толчках, сэр. Посмотрите на другую сторону улицы, где обрывается тротуар.

– Не называй меня «сэр».

Я смотрю туда, куда он показывает. Перекрёсток возле жилого здания разрушен и оседает посередине. Почва под улицей представляет собой смесь чёрной грязи и красного дерьма.

– Мы стоим на дороге смертников, – говорит он. – Снизу поднимается кровавый прилив, и, в конечном счёте, всё, что наверху, падает в него. Вся эта улица в любой момент может стать провалом.

Я пытаюсь прочитать его, чтобы понять, не пудрит ли он мне мозги. Он выглядит настолько спокойным, насколько можно ожидать с ножом у горла.

– Тогда что здесь делают все эти сони?

Он смотрит на меня, словно пытается научить первым нескольким словам исключительно тупого попугая.

– Это единственные безопасные места в городе. Воры и налётчики сюда не придут.

– «Безопасные» – слишком громко сказано для здешних краёв.

– Не для этой печальной компании. Укрыться здесь или оказаться на вертеле.

– Похоже, тебе об этом всё известно?

– Собственно говоря, да. Вот почему я не горю желанием идти дальше.

– Никто не просил тебя идти так далеко.

– Двинешься по дороге смертников, и ты на самом деле можешь здесь умереть.

– Джек, ты ещё тут? Я тебя и не заметил.

Я убираю нож и направляюсь через дорогу к парковке. Едва ступаю на перекрёсток, то понимаю, что Джек говорил правду. Мостовая хрустит под моими ботинками, как подвешенная над зыбучими песками яичная скорлупа. У меня в голове проносится образ Элис, умершей здесь и застрявшей в лимбе между Небесами и адом. Я слышу голос Медеи Бавы: «Элис была нашей».

Нет, не была, старая ты ведьма. Я бы знал.

Ты действительно собираешься пожертвовать собой, чтобы спасти своего главного предателя?

Я заталкиваю всё это в темноту. Пусть ангел объясняет ей это. Он мистер Чуткий. Медее он понравится.

Одно дело знать, что Джек говорил правду, и другое, чтобы Джек знал, что я знаю. Я продолжаю идти. Если буду ступать легко, то худшее, что случится, это я провалюсь на пару сантиметров в дорогу в слабых местах. Я не оглядываюсь и не признаю правоту Джека. Последнее, чего мне хочется, это быть ему ещё чем-то обязанным. Не то, чтобы игнорирование его имело какое-то значение. На середине улицы я слышу его у себя за спиной. По звукам, он словно пытается выжать вино из кукурузных хлопьев.

– Держись от меня подальше, Джек. Эта дорога не выдержит, если мы собьёмся в кучу.

Зря я это сказал. Он решил, что я оставляю его на дороге смертников. Я слышу, как он торопится догнать меня.

Дорога хрустит, потрескивает, вздымается и опускается на несколько сантиметров. Трещины вылетают из-под нас, как чёрные молнии. Я бегу к тротуару. Погружаюсь всё ниже и ниже, и к моменту, когда оказываюсь на тротуаре, со стороны выглядит так, будто я занимаюсь какой-то деревенской аэробикой, запинаясь с каждым шагом по дороге, как свиновод. Чем ниже я погружаюсь, тем больше нечистоты пытаются засосать меня в себя, назад-вниз. Передвигаюсь по дерьму, стараясь высоко задирать колени, как в настоящей тренировке Джейн Фонды[696]. Почувствуй жжение[697], Джетро.

Когда я выпрыгиваю из дерьма, угол тротуара крошится, но через пару шагов уже держит. Наконец, я оборачиваюсь и вижу Джека. По колени в крови и грязи. Там ему и место. Всё ещё грезящему ножами и всеми теми женщинами, о которых никто не знает, потому что он выбросил их в море, словно рыбий корм. Хуй с ним. Туда ему и дорога. Но мне знакомо это выражение на его лице. Вот так выглядел я, когда свалился с неба в Пандемониум. Это чувство гораздо больше, чем страх, потому что твой мозг не может охватить происходящее настолько, чтобы бояться. Ты хочешь бояться. Бояться было бы в сто раз лучше, чем это. Это абсолютное грёбаное непонимание происходящего, и всё это происходит с тобой. Вот ты в здравом уме, и вдруг в следующую секунду абсолютно бредовая невменяемость с пауками-прокладывающими-туннели-из-под-твоей-кожи.

Я опускаюсь на колени у края угла, достаточно далеко, чтобы знать, что земля твёрдая, и протягиваю руку. Это меньшее, что я могу сделать. Буквально, самое малое. Джек карабкается к ней, панически молотя руками и ногами, погружаясь всё быстрее теперь, когда видит спасательный трос. К тому времени, когда добирается до угла, он уже почти по пояс.

– Помоги мне! – кричит он.

Я продвигаю руку на сантиметр ближе.

Добравшись до угла, он уже практически плывёт. Мать твою. Он приближается достаточно близко, чтобы схватить пару моих пальцев. Я обхватываю его руку и тяну. Это самое меньшее, что я могу сделать. Я поражён и слегка раздосадован, когда он забрасывает ногу на тротуар. Отпускаю его и даю окончательно выбираться уже самостоятельно. Смотрю на кусты центра знаменитостей, где находились в отключке бежавшие из психушки. Те свалили. Они психи. Не тупицы. Улица погружалась. Прислоняюсь спиной к низкой стене вокруг торгового центра и поднимаю взгляд на бурлящее чёрное небо. Касабян, ты в пятисотый раз объясняешь Кэнди, какой я мудак? Она злится на меня за то, что я спас этот ходячий говорящий кусок дерьма? Кэнди бы этого не сделала. Она бы поставила ботинок Джеку на голову и помогла ему уйти под дерьмо. А я бы полюбил её за это.

Пыхтя и воняя нечистотами и тухлой рыбой, Джек выбирается на тротуар и падает. Я закуриваю «Проклятие».

– Оставайся там, Джек. Ты пахнешь тем, что выходит из Моби-Дика после буррито на стоянке для грузовиков.

Он просто лежит там, тяжело дыша и дрожа, как выброшенная на сушу проплывающей лодкой форель.

Я курю пару минут, пока Джека не перестаёт трясти.

– Знаешь, ты распугал всех моих ненормальных. Я собирался сделать так, чтобы они отвели меня в психушку. Теперь они исчезли. Ты знаешь, где она? Будь очень осторожен с ответом. Если солжёшь, я буду это знать и скормлю тебя обратно этому дерьму, мордой вперёд.

Он указывает на купол на вершине холма, который в основном состоит из грязи и мёртвой травы. Хижины и навесы, сделанные из обломков древесины, сплющенных алюминиевых банок и гипсокартона из психушки, мусорной лавой стекают по склонам с вершины холма. Похоже, многим ненормальным хватило ума сбежать, но не хватило на то, чтобы отрезать пуповину и покинуть дом.

Я качаю головой. Курю.

Возможно, этот головоломный Лос-Анджелес – божья расплата за сожжение Эдема. В прежние времена, когда я убивал здесь для Азазеля, то вряд ли бы подумал об этом парне. Теперь же не могу выбросить его из головы. Он как школьная возлюбленная, о которой ты ноешь всякий раз, как выпиваешь слишком много виски с содовой. Ты не хочешь думать о ней. На самом деле, ты никогда не вспоминаешь о ней, пока не отравишь свой мозг коктейлями с зонтиками. Тогда она становится одним большим плаксивым вопросительным знаком в твоей жизни. Детка, где всё пошло не так?

Только мы с Богом никогда не были парой. Я едва вспоминал о нём в миру, и думал о нём в Даунтауне лишь потому, что за то короткое время, что мама водила меня в воскресную школу, меня научили, что он был Богом любви и прощения. Как раз то, что доктор прописал. Прости за все аферы, игры и развесёлые похождения, и пролей на меня ту любовь, или, хотя бы, вызови мне такси. Даже Гитлеру пришлось умереть, прежде чем забраться в тележку с углём. Ничего. Голяк. Выясняется, что когда запустил руку в шляпу, то не вытянул счастливого сияющего Бога Любви из воскресной школы. Мне достался ветхозаветный Бог гнева. Города обратились в соль. Новорождённые убиты в своих детских кроватках. Твин Пикс отменили, когда снова стало хорошеть. Никто не пришёл спасти мою поджаренную задницу. Прямо как Мейсона. Но с тех самых пор мне кажется, что эта шишка положила на меня глаз, время от времени подсовывая мне резиновую сигару. Прямо как сейчас.

Там, куда указывает Джек, находится Обсерватория Гриффит-парка. Джеймс Дин[698] частично снимал там «Бунтаря без причины». Любой турист с деньгами на такси может посетить это проклятое место. Дома мне потребовался бы час, чтобы добраться туда и вернуться обратно в отель, где мы с Кэнди могли бы ещё поломать мебель. Но нет. Мне приходится избегать провалов, землетрясений, адовцев и серийных убийц, чтобы попасть туда, куда в любой нормальной вселенной я мог бы доехать на автобусе. Хотелось бы мне сказать: «Больше никакого Мистера Славного Парня»[699], но поезд давно ушёл.

Я затягиваюсь «Проклятием».

– Эй, Джек. Чем ты занимался до того, как стать чудовищем?

Он встаёт на колени, поднимается на ноги и пытается отереть с одежды грязь и кровь.

– Был обойщиком.

– Серьёзно?

Он смотрит на меня.

– Да.

– Полагаю, «Потрошитель» в газетах звучит лучше, чем «Джек – Мастер по Ремонту Диванов».

Он игнорирует меня, стряхивая грязь с ног, пока не показываются ботинки. Может, он и прав. Кому нужны Небеса, когда в аду гораздо больше смысла?

– Ладно, Джек. Здесь наши пути расходятся. Я направляюсь прямо на тот холм. Ты можешь идти куда хочешь, но я бы пока держался подальше от Пандемониума. Скорее всего они заметили, что потеряли одного генерала.

– Ты не можешь просто бросить меня здесь.

– Думаю, я только что сделал это. Ты в раю. Это мир дерьма, но это лучше, чем следующий миллион лет сидеть в банке из-под сардин, не так ли?

– Могу я хотя бы пойти с тобой? Тебе не придётся заботиться обо мне.

– Я только что спас тебя во второй раз. Мне всё равно, что ты делаешь. Хочешь следовать за мной? Мне по барабану, но станешь у меня на пути, и я убью тебя точно так же, как убил бы любого адовца.

– Понял, – говорит он, но я уже двигаюсь дальше.

Я бегу в ровном темпе, но не спринтом. Улица прямая, но много чего может напасть на меня из переулков и выгоревшей листвы вокруг старых зданий. Я слегка выпускаю ангела, чтобы расширить свои чувства и не пропустить опасность. Даже так далеко от дороги смертников земля под зданиями неустойчива. Стены старых многоквартирных домов перекосились, а у деревянных викторианских строений подпираются стволами деревьев и обрезанными по длине деревянными опорами линий электропередач. Пальмы по обеим сторонам дороги горят, как те, что на Сансет, окрашивая тёмную улицу в оранжевый цвет и освещая её ярче, чем уличные фонари.

По мере того, как я углубляюсь в Элефсис, удаляясь от стены и дороги смертников, на улице появляется всё больше душ атеистов. При моём приближении они укрываются под машинами и прячутся в сгоревших зданиях, и я вспоминаю, что на мне лицо адовца. Спасибо, что напомнили. Оно всё ещё слегка жжёт и начинает зудеть по мере того, как приживается. Ещё один уровень херни, с которой приходится иметь дело, но, по крайней мере, оно расчищает улицы.

В квартале впереди поперёк дороги рухнул один из больших многоквартирных домов. Я замедляюсь, когда приближаюсь. Во всех этих развалинах полно мест, где можно спрятаться. Из-за угла выбегает адовец, одетый в армейские штаны и красную кожаную куртку, видит меня, и рвёт когти в мою сторону. Я достаю из пальто наац. Элис находится прямо на вершине холма, и сейчас меня никто не остановит. Вращаю запястьем, чтобы из кончика нааца выскочило лезвие. Это адовка, которая скоро станет мёртвой адовкой. Когда она приближается ко мне, то яростно рявкает на меня на адовском. Она запыхалась, и у неё грубый голос. Мне требуется какое-то время, чтобы понять, что она говорит, и затем до меня доходит.

– Придурок, беги!

Секунду спустя на улицу вываливает ещё больше их. Порядка двадцати. Как и женщина в половине формы, они дезертиры, хотя не выглядят так, будто у них достаточно экипировки или здравого смысла, чтобы быть налётчиками. Просто кучка призывников, которые предпочли бы жить на то, что могут украсть из пустых домов и винных магазинов, чем быть растоптанными золотыми ордами Бога. Могу посочувствовать. Они бегут прямо на меня, но, судя по выражению их лиц, в ближайшее время не собираются останавливаться.