Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 317 страниц)

– Они в пути. Займёт несколько минут. Передвижение сегодня ночью слегка затруднено, – сообщает Коралин.

Я подхожу к одному из диванов и сажусь.

– Присядь, расслабься. Эта комната довольно уютная. Для нас. Бедняга Аки, должно быть, сейчас довольно сильно страдает. – Я оглядываюсь на него. – Как дела, чемпион? Нога пульсирует?

Он что-то бормочет сквозь липкую ленту. Даже с кляпом во рту, я могу распознать искреннее «иди на хуй».

Коралин присаживается на диван напротив меня, едва опираясь задницей на край. Она держит нож вертикально, остриём между грудей.

– Так как, кажется, мы заключили сделку, я положу свой нож, если ты положишь всё своё оружие.

Я достаю Смит и Вессон, и кладу его на стол. Рядом с ним располагаю чёрный клинок и атаме. Я кладу наац на самый край, где она может хорошенько его рассмотреть.

– Итак, что произошло между тобой и Элеонорой? Должно быть, она действительно тебя ненавидела, раз сбежала с твоим тайным оружием.

– Она была проблемным ребёнком.

– Интересный способ выразиться, потому что в тот момент, когда ты вводишь её в свою историю, в ней что-то перестаёт сходиться. Вы, Гействальды, Рождённые Смертью. Но Элеонору укусил вампир, и она обратилась. Это значит, что она была живой.

– Элеонора не была Дер Тодес Геборен.

— Я так и думал. А твой муж?

– Конечно. Он был патриархом. И Ренье. Элеонора, однако, напоминала тебя. Семейный гротеск.

– Она была папиной дочерью, не так ли? Это он виноват, что Элеонора не была мёртвой, как Мамочка.

Коралин пару минут ничего не говорит. Просто смотрит на Аки. Я жду. Я считаю молекулы, из которых состоят жемчужины ожерелья.

– Не будучи живыми сами, мы не можем произвести на свет собственных детей. Ян зачал Элеонору с живой женщиной, – наконец, говорит она.

– Она была хорошенькой? Милой? Он влюбился в неё?

На её губах играет лёгкая улыбка, словно она нашла приятное воспоминание.

– Расскажи мне о своём отце, – говорит она.

– Каком именно? Похоже, у меня их много.

– О человеке.

Я пожимаю плечами.

– С ним всё было в порядке. Я был непростым ребёнком. Он старался изо всех сил, но никогда по-настоящему меня не любил.

– Какой сюрприз. А твой другой отец?

– Ещё час назад я думал, что это Люцифер.

– Это была бы практически такая же хорошая семейная тайна, как наша.

– Итак, Ян влюбился в красивую женщину-человека, и у них появилась девочка. И что потом?

Она смотрит на свои руки, а затем вздрагивает.

– Ян был романтиком. Он любил эту женщину и не хотел, чтобы их дочь была Рождённой Смертью. Дети Гействальдов получают укус смерти при рождении, когда глава семьи удаляет пуповину своими зубами. Ян отказался. Он похитил ребёнка, и к тому времени, когда вернул её, было уже слишком поздно для её перерождения.

– Поэтому ты мучила и изводила Элеонору и её отца каждый день её жизни.

– Они заслуживали худшего. Я бы убила её, но она всё же была Гействальдом, и пошли бы разговоры.

– Однако, Ренье родился правильным. И ты не собиралась его упускать.

– Ренье был хорошим мальчиком, и я заботилась о нём.

– Но всё же он был слишком глупым, чтобы жить. Даже со всеми твоими издевательствами, мне кажется, Элеонора и Папочка выиграли от той сделки.

– Мой новый Ренье родится должным образом и станет новым главой семьи.

Она машет ему рукой.

– Дорогой, я люблю тебя. Потерпи ещё немного. Папочка уже в пути.

– Ты только что сказала, что Рождённым Смертью нужно быть с рождения. Аки по меньшей мере двадцать пять.

– Есть способы это обойти. Колдуны, которые могут изъять его дух и поместить в тело новорождённого. Я лично сделаю ребёнка Дер Тодес Геборен, и Ренье возродится.

– Но он всё равно будет Аки. Ты продолжаешь выбирать в сыновья долбоёбов.

Она наклоняется вперёд на сиденье.

– Теперь расскажи мне о своём настоящем отце.

– Я не так хорошо его знаю. Он доктор, но это его вторая профессия. Раньше он был архангелом.

– Кински? Как забавно. И ты только сейчас это узнал?

– Если Люцифер сказал правду. Думаю, он не солгал. Ему гораздо забавнее прикончить тебя с помощью правды, чем лжи.

– Хотела бы я быть там, чтобы видеть твоё лицо.

– Всё было не настолько драматично.

– Видеть тебя с любой степенью боли было бы радостью.

– Перед этим я порезал руку осколком стекла.

– Болела?

– Жгла.

– Отлично.

Звонит телефон. Коралин подходит к письменному столу и обменивается со звонящим парой фраз.

– Ян здесь.

– Скажи ему подняться на лифте на третий этаж.

Я беру свой пистолет и иду к двери.

– Наша сделка по-прежнему в силе, но если ты приблизишься к Аки, пока я их впускаю, я несу ему башку.

Я распахиваю дверь как раз в тот момент, как подъезжает лифт.

– Сюда.

Кэнди проходит первой. Она обнимает меня и крепко прижимает к себе.

– Он мёртв. Док мёртв. – Говорит она. – Эта ангельская сучка Аэлита убила его.

– Я знаю. Всё хорошо. Мы справимся с этим.

За ней входит Ян с сумкой для боулинга Касабяна.

Я указываю ему пистолетом.

– Подойди к столу и достань его. Затем сядь рядом с женой.

Ян расстёгивает молнию на сумке и кладёт Касабяна на стол. Ян садится на дальний край дивана, как можно дальше от Коралин.

– Пошёл на хуй, сраный фриц.

Я усаживаю Кэнди в кресло возле письменного стола.

– Касабян, ты в порядке?

– Уж точно не заслуга этих мудаков. Эта сучка стояла там, когда та ёбнутая ангельша зарезала Кински.

– Сиди тихо и спокойно. Скоро всё закончится.

– Прошу прощения, – говорит Коралин. – Твои друзья у тебя. Пожалуйста, положи пистолет.

Я смотрю на Аки, затем на неё, и кладу пистолет на стол.

– Мы сделаем всё медленно и осторожно, чтобы не было никаких недоразумений, верно?

– Конечно.

– Хорошо. Коралин, встань и держи руки так, чтобы я их видел. Подходим со мной к краю стола. Я достаю из кармана Друдж и отдаю тебе.

Я стою, пока Коралин подходит ко мне, сую руку в карман и достаю Друдж. Я излишне подчёркиваю каждое движение рук, чтобы она могла видеть, что я делаю. Достав его, я показываю ей Друдж, и что не держу ничего больше.

– Протяни руки.

Она повинуется, и я кладу в них Друдж. Делаю шаг назад, а Коралин улыбается и поднимает его так, чтобы Аки мог видеть.

– Дорогой, он у нас. Он наш.

Она поворачивается ко мне, вся такая полная материнства и аристократического негодования.

– Вы все покойники. Я спущу на вас всех големов города. Каждый из них сделает по одному маленькому укусу. Ты будешь умирать несколько дней.

Коралин действительно хочет, чтобы бродячие были рядом с ней, так что они приходят к ней. Те, что я привёл из коридора и вестибюля, ранее прятавшиеся по краям комнаты, тянутся к ней и Друджу. Когда она видит их, то смеётся от радости. Она отвлекается как раз достаточно для того, чтобы я успел схватить наац и вонзить его конец ей в грудь, словно кинжал. Не было времени тщательно прицелиться, но всё получилось идеально.

Конец проскальзывает у неё между рёбер и попадает в сердце. Ещё один щелчок, и наац втягивается обратно. Коралин падает на пол, от шока и боли хрюкая, как животное. По её молочно-белой коже расползаются красные пятна. Цвет губ с тёмно-синего меняется на ярко-красный, когда она делает свой первый с самого рождения сдавленный мучительный вдох.

– Ты знала, что кровь Учёного является противоядием от укуса зомби? Я узнал это, когда Джонни Сандерс дал мне чуть-чуть своей. Я использовал немного, чтобы помочь Бриджит, а остальную нанёс на наац. Должно быть, Джонни был прав, потому что на мой взгляд, ты снова дышишь. Каково это, после стольких лет почувствовать себя живой? Просто ещё одним жалким смертным ничтожеством. Держу пари, необычно. Не волнуйся. Это ощущение продлится недолго.

Я беру Друдж там, где она его уронила, поднимаю Кэнди с дивана и вручаю ей Касабяна.

Бродячие толпятся вокруг Коралин. Они приближаются медленно, немного неуверенные в том, кто или что она такая. Минуту назад она была одной из них, но, должно быть, начинает пахнуть человеком. Интересно, какой должна стать температура её тела, пока они не поймут, что она еда.

– Если хочешь уйти, можешь идти, – говорю я Яну.

Он стоит там.

– Я не могу оставить её в таком положении.

– Я даю тебе сбежать из-за Элеоноры.

– Пожалуйста.

– Нет.

Он хватает со стола атаме и бросает его. Он тоже хорош. Он раньше уже обращался с ножом.

Я уклоняюсь, но Кэнди смотрит на Коралин, так что не видит, как он летит. Нож попадает ей в руку и входит по самую рукоятку. Она роняет Касабяна, и я выщёлкиваю наац, ударяя Яна в грудь. Он отбрасывает его обратно на диван, и спустя несколько секунд он уже таращится водянистыми глазами, полными потрясения и подсознательным ужасом от ощущения себя живым. Мгновение спустя он начинает дышать. Когда его лёгкие начинают наполняться воздухом, он тянется к моему пистолету, но его тело всё ещё в шоке, и он слишком неуклюж, чтобы добраться до него. Я поднимаю пистолет и вкладываю ему в руку. Помогаю прижать пистолет ему под подбородок, чтобы всё было правильно, когда он нажмёт на спусковой крючок. От звука выстрела у меня болят уши, а затылок Яна разлетается красными брызгами. Бродячие, которые не направляются к Коралин, сразу устремляются к запёкшейся крови. Я забираю пистолет и прячу в карман пиджака.

Я сую Касабяна под мышку, обнимаю Кэнди и помогаю ей дойти до двери.

– А как же мальчик? – спрашивает она.

– Он хочет быть частью семьи. Пусть будет.

Мы уже в коридоре, когда раздаются крики. Я закрываю дверь и разбиваю вдребезги дедушкины часы, запечатывая комнату. Я хватаю Кэнди с Касабяном и прохожу через тень обратно в свою старую квартиру.

Через дверь спальни я вижу Бриджит. Она лежит с открытыми глазами, обложившись подушками.

Аллегра направляется к нам.

– Мне жаль, что я всегда появляюсь с ходячими ранеными. Но нам больше некуда идти. – Говорю я ей.

Аллегра подхватывает Кэнди, кладёт на диван и идёт за аптечкой.

– Ты же знаешь, что тебе всегда рады. Семья – это непросто, но не иметь никого ещё хуже.

Касабян всё ещё у меня под мышкой.

– О, Боже. Верни меня к зомби, Клубничная Пироженка.

Я возвращаюсь в спальню. Бриджит садится и протягивает руку. Я беру её, но лишь для того, чтобы ей стало легче. Она ещё слишком слаба для объяснений, что человек, на которого ей кажется она смотрит, исчез.

На улице прогремел взрыв. Затем послышалась стрельба. Я выглядываю в окно и вижу пару девушек и молодого парня, удирающих от стаи Лакун. У них есть пистолеты, и они стреляют. Они делают несколько достаточно метких выстрелов, но это не приносит им никакой пользы. Им приходится замедляться, когда они целятся. Через минуту-другую патроны иссякнут, а Лакуны достаточно нагонят их, чтобы всё было кончено.

Я оборачиваюсь к Бриджит.

– Вернусь через минутку.

Я поднимаюсь по лестнице на крышу. Когда я забираюсь туда, то всё ещё слышу выстрелы, но уже не так часто. Они знают, что у них кончаются патроны.

С края крыши мне виден весь город. Это лоскутное одеяло из светлых и мёртвых затемнённых областей, и всё окрашено оранжевым и обесцвечено жёлтым от дюжин пожаров.

У стрелков кончились патроны, и Лакуны приближаются.

Должно быть, Коралин знала что-то ещё о том, как работает Друдж. Я мог бы заставить находящихся поблизости Бродячих делать то, что хочу, но не могу контролировать весь город. А она вела себя так, словно могла. Может, мне следовало спросить её об этом, прежде чем отдавать Бродячим.

Даже если бы я мог контролировать их всех, разве это спасло бы ситуацию? Люцифер сказал не полагаться на какое-то одно оружие. Что, может, мне даже не удастся его сохранить. Возможно, в этом вся суть. Роковой изъян, который проявится в самый неподходящий момент. Когда это случится? Когда я проникну в Даунтаун и воспользуюсь Друджем для охоты на Мейсона? Сейчас, когда я пытаюсь заставить Бродячих вернуться в свои пещеры?

Когда я ещё был на арене, то украл нож, чтобы убить другого бойца, который мне не нравился. Я попытался пырнуть его в туннеле, ведущем на арену сражения, но вес ножа был странный, а лезвие недостаточно острым. Позже я узнал, что это был метательный нож, совершенно неподходящий для рукопашного боя. Он обретал мощь лишь тогда, когда вы его бросали. Чтобы воспользоваться им, вы не могли его сохранить.

Я достаю Друдж из кармана и бросаю с крыши. Он вращается в воздухе, словно брошенная для пари монета. Проходит целая вечность, прежде чем он ударяется о землю.

Лакуны догнали стрелков. Они подминают их. Я слышу, как те кричат.

Друдж ударяется о тротуар и разлетается на миллион осколков.

Лакуны застывают. Мгновение они кажутся ужасными манекенами в демонском доме со страшилками. Затем тихо, как ветер на крыше, они распадаются на части. Они обращаются в прах ещё до того, как касаются земли. Стрелки, обе девушки и юноша, встают. Они пошатываются, хватаются друг за друга и оглядываются по сторонам. Когда они видят, что случилось, то со всех ног бегут прочь. То же самое происходит и дальше по улице. Повсюду Бродячие распадаются на части. Вдалеке гражданские представляют собой одиночные точки, удирающие от стай других точек. Затем стая исчезает, и одиночная точка перестаёт бежать.

Пожары всё ещё полыхают. Половина города по-прежнему погружена в темноту. Воют сирены, и вертолёты разрезают небо. Я спускаюсь обратно по лестнице.

Когда светает, я беру Касабяна обратно в «Макс Оверлоуд», чтобы посмотреть, в каком там всё состоянии.

Внизу всё разнесено в хлам. Не похоже, чтобы Бродячие пробрались внутрь, скорее это в лучших традициях всех лос-анджелесских апокалипсисов сделали мародёры. Окна и двери сломаны. Секции с мультфильмами, боевиками и порнухой изрядно подчищены. Кассовые аппараты тоже исчезли.

Наверху замок на двери сломан, но комната почти не пострадала. На кровати большой круг засохшей крови.

– Вот где та сумасшедшая сука добралась до Кински. Не знаю, что случилось с его телом. Прости, чувак. Я знаю, что вы были близки.

– Не особо.

Я туго сворачиваю простыни, отношу их вместе с постелью вниз и оставляю у тротуара с разбитыми стёклами и сгоревшими машинами. Не могу припомнить, чтобы в городе когда-нибудь было так тихо. Словно похороны в рождественское утро. Не вижу ни одного одинокого прохожего. Все сбились в кучки по двое, по трое и больше. Ходячие раненые. Кучки праха отмечают места, где падали Бродячие. Мусоровозы и реквизированные пикапы, обложенные пластиковыми листами, курсируют по Голливудскому бульвару, сгребая человеческие останки.

Я возвращаюсь наверх и сажусь на каркас кровати. Я не знаю, что делать. У ангела была бы хоть какая-нибудь идея, куда идти дальше. Старк бы чем-нибудь занялся. Чем-нибудь глупым, но чем-нибудь. Если бы я мог удержать его от пьянства, было бы неплохо иногда иметь его под рукой. Но он пропал.

– Есть сигареты? – спрашивает Касабян.

Я оглядываюсь по сторонам, но ничего не нахожу. Снова спускаюсь вниз и нахожу на прилавке наполовину скуренный бычок. Поднимаюсь с ним наверх, прикуриваю зажигалкой Мейсона и протягиваю Касабяну. Он делает пару затяжек.

– Не хочешь?

– Нет.

– Чувак, ты какой-то другой. Не как в другой форме депрессии. Я такое уже видел. Тот укус основательно ебанул по тебе.

– Я в порядке. Я просто не пью и не курю. Мне лучше.

– Тоже обхохочешься. Обычно, в этот момент ты бы отпустил какую-нибудь тупую шутку вместо того, чтобы сидеть здесь, словно тебя только что ударили электрошоком.

– Могло бы быть и десять.

– Что это значит?

– Это демонская шутка. Когда Бог сбросил их с Небес, они падали девять дней, так что когда все летит в жопу, говорят…

– …Могло бы быть и десять. Мило. Теперь ты разыгрываешь какую-то демонскую стендап-сценку. Ты станешь звездой канала «Трезвость – норма жизни».

– Интересно, где-нибудь осталась еда?

– И пиво. Ты можешь быть сестрой Марией Сухой Округ, но некоторые из нас всё ещё люди и нуждаются в выпивке.

– Посмотрю, что можно сделать.

Я закрываю за собой дверь и выхожу главный вход.

Бульвар представляет собой город-призрак. Какое потрясение. За углом пятна крови и догорающий гараж, но худшее, кажется, уже позади. Я прохожу мимо дюжины разграбленных магазинов, включая несколько продовольственных, но не могу заставить себя войти. Я голоден и не выше того, чтобы красть, но не хочу споткнуться внутри о какие-нибудь недоеденные тела.

Будь я религиозным человеком (и нет, знание того, что рай и ад, Бог, дьявол и ангелы существуют, ничуть не способствует религиозности), я мог бы принять то, что наблюдаю, за знамение. Снаружи «Пончиковой Вселенной» очередь. Окна разбиты, и некоторые кабинки разгромлены, но у них есть электричество, и они наливают кофе для длинной очереди из контуженых гражданских. Кофе было бы неплохо, но, если я встану в очередь, кто-нибудь может попробовать заговорить со мной. Я иду дальше.

– Эй!

Кто-то кричит, но голос не звучит испуганно, так что я не оборачиваюсь. На мою руку ложится чья-то рука. Я оборачиваюсь, готовый врезать или выстрелить.

Это Джанет, та пончиковая девушка. Она бледна, волосы взъерошены и растрёпаны, а глаза тёмные, словно она не спала с Дня Сурка.

– Ты жив, – говорит она.

– Как и ты. Как китайская еда?

– Чоу-мейн[454] была жирной, но свинина Му Шу отличной. Держи. – Она и сует пакет мне в руку.

– У нас закончились оладьи, так что здесь просто набор из того, что у нас осталось. Мы не пекли ничего свежего, так что они слегка чёрствые. Но кофе горячий.

– Думаю, ты только что спасла мне жизнь, Джанет.

– Значит, мы в расчёте.

– Я действительно рад тебя видеть.

– И я тебя.

Она целует меня в щёку и бежит обратно в «Пончиковую Вселенную». Люди в очереди таращатся на меня, гадая, чем я заслужил особое обращение.

Я спас ваши жизни, засранцы. Дайте мне грёбаный донатс.

Когда я возвращаюсь, на каркасе кровати сидит Кэнди.

– Привет.

– И тебе привет. Хочешь «медвежий коготь»?

– Нет, спасибо.

– Полагаю, ты уж знакома с Касабяном.

– Ага. Мы болтали о фильмах и сплетничали о тебе вчера вечером.

Я кладу сумку на стол Касабяна и сажусь рядом с Кэнди.

– Мне так жаль дока.

Ей требуется некоторое время, чтобы что-нибудь сказать. Она изо всех сил старается не заплакать.

– Угу. Ты же знаешь насчёт него, верно?

– Что он мой отец? Ага. Слышал.

– Мне жаль. Я хотела тебе сказать, но он мне не разрешал. Он хотел сделать это, когда придёт время, и вы могли бы просто побыть вдвоём какое-то время, поговорить или побороться, или чем там занимаются отцы с сыновьями.

– Думаю, я буду скучать по нему.

– Угу. И я тоже.

Она прижимается ко мне. Я обнимаю её, потому что ангел знает, что я должен делать в такие моменты.

– Я тоже скучала по тебе, – говорит она. – Я знаю, ты считал нас с доком любовниками, но это было не так. Каждый из нас по-своему облажался, и мы заботились друг о друге, но док никогда не забывал, что случилось с женщинами, которых он любил, и что случилось с детьми, которые у них были. В нём просто больше не было этого чувства. Ты единственное его существо, которое выжило.

– Тебе он тоже сохранил жизнь.

– Ага, так и есть.

Мы с минуту молчим, затем она отстраняется и пристально глядит на меня.

– Ты ведь не ты больше?

– Нет. Я не я.

– Ты где-то в другом месте?

– Если ты имеешь в виду Старка, не думаю. Старк был дураком и пьяницей, и он мёртв. Пошёл он.

– И кто ты теперь?

– Никто. Ничто. Не знаю, конец я чего-то или начало. Давай притворимся, что это начало. Можешь дать мне имя, как младенцу.

Она смотрит на свои руки и делает глубокий вдох.

– Прими лекарство. Твои друзья не захотят, чтобы ты был таким. Я не хочу, чтобы ты был таким.

– Старк мёртв. Он ушёл. Возможно, тебе следует сделать то же самое. Уходи и не возвращайся.

Она теряет самообладание и начинает реветь.

– Я не хочу, чтобы Старк ушёл. Док ушёл, и я не хочу, чтобы ты тоже ушёл.

– Он мёртв. Ты не можешь голосовать за покойника.

– Мне жаль. Мне так жаль.

Я встаю.

– Теперь тебе нужно уйти.

Она встаёт, но не двигается.

– Я знаю, что ты больше не Старк, и для тебя всё это ничего не значит, но пожалуйста, можешь просто обнять меня на минутку, прежде чем я уйду?

Вот почему ангелам так легко убивать вас, людей.

– Ладно.

Кэнди хватает меня так крепко, словно выпала за борт и держится за край шлюпки, чтобы не утонуть.

– Мне жаль. Мне так жаль.

Должно быть, нож был у неё в руке всё это время. Как и я, Кэнди – убийца, так что поражает меня в сердце первым же ударом.

Пока отключаюсь, всё, о чём я могу думать, это: «О, чёрт. Опять».

Я ставлю сумку для боулинга на барную стойку «Бамбукового дома кукол» и расстёгиваю её.

– Карлос, познакомься с Альфредо Гарсиа.

– Пошёл на хуй, чувак. Ты обещал, что больше не будешь так говорить.

– Много воды утекло. Я забыл.

– Я Касабян. А ты тот самый Карлос, который делает тамале?

Карлос пялится на Касабяна как человек, который видит своего первого маринованного панка[455] на шоу уродов.

– Ага. Он самый.

– Они потрясающие. Они – это то, что удерживает меня от того, чтобы придушить этого засранца подушкой во сне.

В нормальной ситуации я бы не стал навязывать Касабяна гражданскому, но Карлос ни разу не обычный гражданский. И что такое говорящая голова, когда несколько дней назад у тебя здесь были пытающиеся съесть твоих посетителей мертвецы?

– Старк мне тоже рассказывал о тебе.

– Да? И что он сказал?

– Ну, – говорит Карлос, оглядывая Касабяна, – я думал, ты будешь выше.

– Очень смешно, пивной жокей. У тебя есть здесь настоящая выпивка, или только гавайский пунш и ракушки?

– Думаю, мы найдём немного выпивки. Что предпочитаешь?

– Пиво. Чем дороже, тем лучше. Запиши на его счёт.

Касабян поворачивается ко мне.

– Поставь под меня моё ведёрко. Я уже полгода не выходил из дома, и не собираюсь пить ответственно. Ты трезвый водитель.

Надеюсь, Карлос не возражает, что мы здесь. На данный момент он в изрядной степени мой План А, чтобы не умереть с голоду. И План Б, В и Г тоже. «Макс Оверлоуд» конец, и я не знаю, восстановится ли он когда-нибудь. Я даже думать не хочу, сколько тысяч долларов будет стоить ремонт и пополнение полок. У нас нет ни цента. Страховая компания отказалась от нас после того взрыва в январе. Стражи нет. И каковы шансы, что Люцифер продолжит выплачивать мне стипендию после того, как вернётся домой в Канзас? Я слишком хорошо известен, чтобы грабить винные магазины, и слишком уродлив для мальчика по вызову. Какая сейчас минимальная ставка? Может, Карлос наймёт меня убираться после закрытия.

Приятно видеть «Бамбуковый дом» полным пьяных монстров и сумасшедших гражданских. Возможно, Бриджит всё-таки была права. Возможно, небольшая опасность привлечёт толпы. Этому месту по-прежнему не нужна бархатная верёвка, но я не вижу, чтобы бизнес дал спад на какое-то время. Людям нужно выпить, после того как они пережили апокалипсис. Кстати, об этом.

Я ищу глазами Карлоса, чтобы заказать порцию «Джека», а та уже стоит возле моего локтя. Кто сказал, что он не экстрасенс?

– Как поживает дырка в твоей груди? – Раздаётся голос позади меня.

– У меня появился милый новый шрам. Не знаю, сколько крови Джонни ты нанесла на тот нож, но он оставил след у меня на сердце. Мне может понадобиться врач.

– Мы запасаемся леденцами, – говорит Кэнди.

Они с Аллегрой втискиваются рядом со мной за переполненную барную стойку.

– В следующий раз, когда решишь пырнуть кого-нибудь, чтобы излечить от ужасной болезни, попробуй использовать нож поменьше, – говорю я.

– Я могла бы дать тебе зелье в игле, как Бриджит, но нет, для этого тебе нужно было быть ребёнком.

– Младенцев тебе тоже не стоит колоть. Хоть я и не доктор, я это знаю.

– Мы колем только противных, – говорит Аллегра.

С той ночи, как я вернулся из Хребта Шакала, Аллегра с Кэнди держатся вместе, как Чанг и Энг[456]. С уходом Кински, нам нужен новый худу-врач, который может помогать Таящимся, доставать пули из груди, не вскрывая её, и жонглировать осколками разбитого стекла Господа.

– Как там в учебном лагере?

Аллегра преувеличенно тяжело вздыхает.

– Труднее, чем в художественной школе, но забавнее, чем не давать детям красть из магазина «Лики смерти»[457].

— Она быстро осваивает магический арсенал дока для лечения, – говорит Кэнди. – У меня для этого никогда не хватало мозгов, но она схватывает всё на лету.

– С непонятными вещами помогают книги Эжена. Ты знал, что, когда у некромантов и жрецов вуду аллергия на корень мандрагоры, их яйца могут раздуваться до размера дыни?

– Никогда не хотел этого знать. Скоро ты станешь врачом для звёзд и монстров. Доктор Килдэр[458] с двумя «л».

– Флоренс Фрайтингейл[459], – говорит Аллегра.

Кэнди улыбается.

– Это я ей сказала.

– Мы возвращаемся в клинику. Кэнди собирается показать мне забавные штуки с пиявками, – говорит Аллегра.

– С вами двумя не соскучишься.

Приятно видеть Аллегру полной энтузиазма. И Кэнди с чем-то, что может занять её мысли.

Я поднимаю рюмку.

– За Дока Кински.

Мы чокаемся и выпиваем.

– И Дока Аллегру.

Мы снова пьём.

Кэнди кивает на дверь.

– Нам нужно идти.

– Не давайте пиявкам помыкать собой.

Они выходят, болтая и смеясь. Я никогда раньше не видел двух людей, более воодушевлённых золотистыми жуками и ферментированной козлиной кровью.

– Терпение.

Это Видок.

– Терпение – не лучшее из моих качеств.

– Она не сбегает от тебя. Может, они с Кински и не были любовниками, но она всё ещё любит его. Ей потребуется какое-то время, чтобы пережить его потерю.

– Ага. Он умирает как раз в самое неудобное для большинства из нас время.

Видок похлопывает меня по плечу. Французы они такие.

– Не пей слишком много.

– Остановлюсь, когда смогу выложить рюмками твоё имя.

– Придётся взять имя покороче.

– Придётся забыть, как оно пишется.

Возможно, я неправильно смотрю на всё это. Возможно, мне следует поступить как Аллегра, и найти новую работу. Закрытие магазина может оказаться стуком судьбы в дверь. Мне нужно отправиться на другой конец города и посмотреть, вернулись ли в бизнес скинхеды. Я где-то слышал, что многие скинхеды держатся на плаву за счёт продажи мета. Интересно, сколько у них при себе наличных? Не думаю, что они станут звонить копам, если кто-то придёт и заберёт у них все деньги. Сколько ещё банд и мошенников в Лос-Анджелесе? Есть список Форбс-500 тех из них, у кого больше всех денег? Возможно, я на пороге новой карьеры.

Я вижу направляющееся в мою сторону знакомое лицо. Её сложно было бы не заметить в комнате в двадцать раз больше этой.

– Привет тебе. Последние несколько дней как-то было тебя не видно.

Бриджит кивает, берёт у меня из рук рюмку и допивает.

– Да, мне нужно было побыть какое-то время одной для того, что вы, американцы, больше всего любите. Собраться с мыслями. Стать восставшим – вовсе не то, что я планировала в этой поездке.

– Но ты и не стала. Мы вовремя остановили это.

– Но я чувствовала это. Я чувствовала, как инфекция сжигает меня. Я чувствовала, как умираю, но не по-настоящему.

– Не знаю, сколько раз меня закалывали и застреливали. Это часть моей работы. Риск быть укушенной – часть твоей.

– Конечно. Но есть ещё кое-что.

– И что же именно?

Она поднимает палец, и Карлос приносит пару новых рюмок. Она посылает ему воздушный поцелуй.

– То, как ты оставил Гействальдов, кое-кого расстроило, но я считаю, это было правильно. Если бы я была там, я бы помогла.

– Я знаю.

– Но есть ещё кое-что.

– Это я уже слышал.

– Твою подругу Кэнди ударили ножом. Твой отец мёртв. Саймон мёртв. Люцифер сам чуть не умер.

– Джонни ушёл.

– Кто это?

– Кое-кто, кого я знал совсем недолго. Славный парень. Он был сладкоежкой.

– Съёмки «Несущего свет», конечно, отменили. Слышала, что даже Золотую Стражу распустили.

Я делаю глоток «Джека» и киваю.

– Похоже на то. Я ходил к их складу, чтобы вытащить позвоночник Уэллсу, но он исчез, и там было пусто. На полу не было ни шурупа, ни гвоздя, ни масляных пятен.

– Это то, что я имею в виду под кое-чем ещё.

Она протискивается ближе, так что бы оказываемся бок о бок, и прижимается ко мне.

– Ты прекрасный человек. Знаешь это?

– Я практически слышу надвигающееся на меня «но», размером с «Титаник».

– Люди вокруг тебя страдают. Они умирают. И даже хуже.

– Я профессиональный магнит для дерьма. Знаю.

– Ты до смерти пугаешь меня, что, с одной стороны, делает тебя ещё привлекательнее, но ты носишь смерть, как это своё длинное чёрное пальто. Думаю, если бы всё было немного иначе, если бы мы встретились в другое время, я бы не чувствовала себя такой подавленной.

– Если ты ведёшь счёт, не забудь про Элис. Её тоже убили из-за меня.

– Не говори так.

Мы с минуту молча пьём. Ей хорошо у меня под боком.

– Итак, куда отправишься отсюда?

– Я остаюсь с Гиги Гастон[460]. Возможно, ты встречался с ней на вечеринке у Гействальдов. Она работала на студии и после смерти Саймона заняла его место.

– Подцепить главу студии – умный ход для актрисы.

– И для моей работы тоже. Гиги одна из тех, кого я имела в виду под «моими людьми», когда звонила кое-кому забрать от бара тела восставших.

– Эта работа закончена, ты же знаешь. Бродячие исчезли. Они все умерли, когда разбился Друдж.

— Ты абсолютно уверен?

– Угу. Но беспокойство по этому поводу – хороший предлог пойти с Гиги. На твоём месте я бы так сказал.

– Если бы ты хоть на десять процентов меньше пугал меня.

– Нет. Ты правильно поступаешь. Скоро всё снова станет странным и, боюсь, я окажусь в самой гуще событий. Если Гиги может позаботиться о тебе, тебе нужно идти с ней.

Она отстраняется и смотрит на меня, наморщив лоб.

– Ты же не ненавидишь меня? Ты же не думаешь, что я трус, раз дезертирую?

– Нет, конечно. Ты всегда была умной.

Она берёт мою голову в руки и крепко целует меня.

– Береги себя.

– И ты тоже. Стань кинозвездой. Будет забавно увидеть тебя высотой в пятьдесят футов[461].

– Только ради тебя.

Она двигается прочь, и я кричу ей вслед.

– Знаешь, ты так и не сказала мне своё настоящее имя.

Она улыбается.

– Знаю. Нам нужно просто как-нибудь найти друг друга в пути, и тогда я скажу тебе.

И она уходит.

– Вау. Прогуляться с тобой было настоящим толчком для эго. – Говорит Касабян. – Быть отбритым дважды за вечер. Даже у меня получается лучше с этими извращенками девицами-готами.

– Выпей, Альфредо. Надеюсь, никто ни начнёт держать в твоей сумке свои грязные носки.

Я встаю и направляюсь прочь от стойки.

– Куда ты идёшь?

– В мужскую комнату. Помнишь, что это такое?

– Смешно. Когда вернёшься, не хочешь вынести меня наружу покурить?

– Почему нет?

В мужском туалете я получаю обычные странные взгляды узнавания и любопытства. Не только от гражданских. Таящиеся пялятся точно так же.

– Если кому-то из вас прямо в эту секунду нужен автограф, мне придётся дать его мочой.

Обычно это прекращает вечеринку с просмотром.

Когда я выхожу из мужского туалета, маршал Джулия ждёт меня.

– Не волнуйтесь, офицер. Я вымыл руки.