Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-3". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Стивен Ридер Дональдсон

Соавторы: Роберт Сойер,Саймон Дж. Морден,Ричард Кадри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 317 страниц)

Я встаю

за несколько минут до девяти и прохожу через тень, чтобы выйти на углу Большого Центрального Рынка. Я не видел этого места с того дня с Элеонорой. Оно выглядит намного приятнее, когда не охвачено огнём.

Я покупаю сумку-холодильник и сухой лёд в винном магазине, где Элеонора сожгла себя. Мне приходится сделать остановку в трёх разных мясных лавках, чтобы убедиться, что у меня достаточно свиных потрохов, чтобы подкупить Джонни. На филиппинском рынке рядом со входом с Хилл-Стрит я по дешёвке приобретаю свиной крови, чтобы дополнить банкет.

Конечно, если бы я так себя чувствовал раньше и не облажался нужным образом, чтобы оказаться именно там, где оказался, в нужное время и в нужном месте, возможно никогда бы не встретил Элис. А без этого зачем мне вообще что-то делать?

Я покупаю пару полукилограммовых пакетов мармеладок и шагаю в другую тень.

И выхожу в гостиной Аллегры и Видока.

Они сидят вокруг кухонной стойки и пьют кофе. Аллегра одета, но что-то не так с её пропорциями.

– Пока меня не было, ты набрала десяток кило?

– Его спрашивай, – отвечает она и кивает на Видока.

– Я просто хочу, чтобы она была как следует упакована, если твой дружок попытается сделать из неё снек.

– На мне три рубашки, свитер и пальто.

Я смотрю на француза.

– Может, проще было окропить её святой водой, или репеллентом против акул, или что там отпугивает Бродячих?

– Это я тоже сделал. Но чары можно разрушить. Зельям противодействовать. Я лучше предпочту, чтобы она какое-то время не выглядела такой хорошенькой, если это означает, что она вернётся домой.

Аллегра улыбается и наклоняется через стойку, чтобы чмокнуть его в щёку.

– Где Бриджит?

– Пока что в спальне, пока я не найду для неё надёжное и более постоянное место.

– Спасибо.

– Не стоит.

– Я бы тебя пригласил, но и так рискованно брать с собой ещё одного человека. Не думаю, что укротители этого парня пойдут на двоих.

Видок отмахивается от комментариев.

– Мне всё равно нужно остаться присмотреть за твоей Спящей Красавицей. И, как мне несколько раз за утро объяснила моя дорогая, ей нужно увидеть и испытать то, что испытал я, чтобы стать алхимиком, которым она когда-нибудь станет.

– Хороший ответ, – говорит Аллегра.

– Готова идти? – спрашиваю я.

Она встаёт и хлопает по перекинутой через плечо нейлоновой сумке курьера.

– Анимаскоп на месте.

Я протягиваю ей пакетики с мармеладками.

– Это для чего?

– Дань.

– А что в холодильнике?

– Скоро увидишь. Тогда пожалеешь, что спросила.

Она обходит стойку и целует Видока по-настоящему. Он смотрит на меня.

– Ты ведь будешь присматривать за ней так же, как присматривал бы за Элис, правда?

– Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– И с тобой. Хорошо себя чувствуешь?

– Я в порядке. Ты был прав. Эликсир Чашницы не даёт мне ни капельки измениться.

– Отлично.

Аллегра берёт меня за руку. Мы проходим сквозь тень на стене и выходим на Голливудский бульвар.

Залоговые облигации «Маккуин и сыновья» находится в конце квартала, рядом с магазином подержанных медицинских товаров. Протезы рук и ног висят на верёвках и стоят в витрине, словно товар дня в худшей в мире мясной лавке.

Мимо с мигалками проносится пара машин полиции Лос-Анджелеса. Интересно, они направляются схватить каких-нибудь гангстеров или проверить первые сообщения о странных убийствах каннибалами?

Офис залоговых облигаций является клоном всех унылых отделений Департамента транспортных средств и автостанций мира. Это одна просторная комната с люминесцентными лампами и белым кафельным полом. Помятые металлические столы, заваленные бумагами, которые так и не удосужились подшить последние, кто пользовался столом. По всей комнате висят доски объявлений, увешанные флаерами о занятиях, дешёвых переездах и консультантах по наркотической зависимости, у которых есть лишь номер 800 и веб-сайт. Всё остальное – календари и плакаты «Разыскивается». Если выстрелить времени в живот, оно приползёт умирать сюда.

Похоже, это место только открылось. За столом в дальнем конце комнаты сидит и разговаривает по телефону кто-то в белой рубашке с закатанными рукавами.

– Билли, заставь отдать тебе деньги или забери его машину. Я знаю, что это незаконно, ну и что, чёрт подери?

Я узнаю голос женщины, с которой сегодня разговаривал рано утром.

– Единственный способ привлечь внимание освобождённого под залог – это пригрозить позвонить его надзирателю или показать ему, что его яички являются футбольными мечами, а ты – Дэвид Бекхэм. Бекхэм. Это британец, который лупит по мячу за миллиард долларов в год. Слушай, просто забери деньги, которые он должен, или можешь не появляться в офисе.

На ней белая рубашка, чёрные «дикис»[415] и чёрный галстук, который она словно стащила с трупа Джо Фрайди[416]. У неё широкие плечи и верхняя часть туловища, как будто кто-то ещё в довольно юном возрасте обучал её боксу. Она не любит нас, незнакомцев, в своём офисе. Она не любит тех, кто не готов передать право собственности на свою машину или свой дом.

Я cдвигаю холодильником какие-то бумаги и ставлю его ей на стол. Теперь я ей действительно нравлюсь.

– Должно быть, ты Маккуин, но я не вижу никаких сыновей.

Она пристально смотрит на меня.

– Маккуин был мой отец, и он умер. И нет никаких сыновей. Папочка был оптимистом, но всё, что ему досталось – это я.

– Мне знакомо это чувство.

– Я не говорила, что ты можешь поставить это сюда, – говорит она, указывая ручкой на холодильник. – От него останется круг.

– Значит, нам пора идти.

Она выгибает шею, чтобы взглянуть на болтающуюся в шаге позади меня Аллегру.

– Я приглашала Власа. Не помню, чтобы приглашала и Еника[417].

– Она мой технический консультант. Я не знаю ни тебя, ни твоего бойфренда-Бродячего. Она здесь, чтобы подтвердить, что он тот, за кого вы с Кабалом его выдаёте.

Она кивает.

– Тебя прислал Кабал. Не удивительно, что у меня начала гореть задница, как только ты вошёл. Этот парень – один большой ректальный зуд, как и его дружки. Почему я должна позволить тебе увидеть Джонни?

– Ты не расслышала? Я Кларк Кент, и я здесь, чтобы спасти мир.

– Забота о мире не входит в мои обязанности. Я забочусь о Джонни.

– Представь меня, и, возможно, я смогу помочь в этом.

– Мы не нуждаемся в твоей помощи.

Офис по-прежнему остаётся всё тем же оставь-всякую-надежду бункером, который я увидел, когда вошёл, но для моего нового ангельского зрения он рентгеновский снимок мерцающих вибрирующих молекул. Всё состоит из одинаковых микроскопических частиц, и они почти невесомы.

Я оборачиваюсь и вручаю холодильник Аллегре, поворачиваюсь обратно к «Маккуин и сыновьям», подцепляю двумя пальцами край стола и подбрасываю его в воздух. Он поднимается достаточно высоко, чтобы задеть потолочные плитки, и приземляется в перевёрнутом виде с глухим тяжёлым металлическим «бум». Следом за ним на пол падает снег из бланков освобождения под залог.

«Маккуин и сыновья» смотрит на меня со своего рабочего кресла.

– Полагаю, ты действительно тот парень, о котором они говорили, что придёшь.

– Кто говорил?

– Ректальный зуд.

Я киваю и забираю у Аллегры сумку-холодильник.

– Извините за такую встречу, но вы не первые, кто приходит сюда и объявляет себя святым Георгием, ангелом Гавриилом или самим дьяволом, и начинает задавать вопросы. – Говорит Маккуин.

– Я думал, что Джонни – это секрет.

– Должен быть. Отсюда и такая встреча.

– Понимаю. Если хочешь, поставлю стол на место.

Она качает головой.

– Пусть этим займётся Билли. Это будет его епитимья за смертный грех ущербности.

– Привет. Я Аллегра.

Мы оба оборачиваемся.

– «Маккуин и сыновья», это Аллегра. Она алхимик и мой медицинский специалист, – говорю я.

Аллегра хмуро смотрит на меня и поворачивается к Маккуин.

– Если ты в ближайшее время не скажешь ему своё настоящее имя, гарантирую, он до конца наших дней станет звать тебя «Маккуин и сыновья».

– Трейси.

– Привет, Трейси, – говорит Аллегра.

Трейси снова переключает внимание на меня.

– Итак, ты действительно тот самый Сэндмен, о котором говорят люди.

– Даже не знаю. Я не со столь многими разговариваю.

– Ты действительно проделал весь этот путь из ада ради женщины?

– А ты бы не стала?

– Блин, чувак. Я делаю это каждый день.

Трейси запирает офис и ведёт нас за угол к жилому зданию в паре кварталов отсюда. Это один из тех своеобразных лос-анджелесских комплексов, опирающихся на ряд металлических опор, с открытой парковкой внизу и парковкой наверху. Выглядит так, будто Ганнибал Лектер нанял архитектора спроектировать что-то, гарантированно превращающееся в человеческий пресс для мусора в случае любого землетрясения выше 3.0 баллов.

У неё угловая квартира на верхнем этаже. Скорее всего, это было жильё старого владельца или управляющего дома, потому что оно выглядит так, словно кто-то снёс стену и превратил две маленькие квартиры в одну приличного размера.

Нас впускает маленькая блондинка.

– Это он? Я думала, придёт только один человек.

– Всё в порядке, крошка. Эта чикса – доктор, и она принесла конфеты.

Трейси впускает нас и закрывает за нами дверь.

– Это Фиона, – говорит она, подходя к блондинке. – Фиона, это Старк и Аллегра.

– Привет.

– Спасибо, что приняли нас так быстро, – говорит Аллегра.

Фиона нервно улыбается ей.

– Просто у Джонни не так много посетителей, и мы знакомы с большинством тех, кто приходит к нему.

– Итак, зачем вы здесь и хотите увидеть Джонни? – спрашивает Трейси.

– Потому что Джонни может и лучший в своём классе, но его друзья прогуливают школу, и они голодные, – отвечаю я.

Она напрягается:

– Будет вспышка?

– Уже началась, но ещё не поздно. Возможно, Джонни сможет помочь нам не дать ей выйти из-под контроля.

– Мы ничего не слышали о бродячих зетах, а мы знакомы с некоторыми важными Саб Роза, – говорит Фиона.

– Люди исчезают уже несколько недель, но лишь по одному-двое за раз. Прошлой ночью был первый прорыв Бродячих на улицы. Раз Саб Роза не болтают об этом, то скорее всего потому, что кто-то из Саб Роза за этим стоит.

– Уверен?

– Да.

– Кто?

– Я думаю, что это Кабал. У него есть предыстория, семейная ссора за плечами, и его публичная пьяная выходка напугала большинство других семейств. И не зря. То, что Кабал притворяется сумасшедшим, не означает, что он им не является.

Трейси достаёт из холодильника бутылку синей мексиканской газировки, откручивает крышку и бросает в раковину.

– Если никто не говорит о сбежавших зетах, откуда ты об этом знаешь?

– Потому что я их выпустил. Они укусили мою подругу и сбежали, пока я вытаскивал её.

– Ты их выпустил? Так что всё это твоя вина.

– Они выбрались, когда я пытался спасти подругу. Я тот, кто обошёл полмира, чтобы остановить то, что происходит, и спасти все ваши задницы. Вы хотите начать разбираться, чья это вина, что Бродячие выбрались прошлой ночью, а как насчёт того, чтобы сперва выяснить, кто их туда поместил?

– Да, наверное, – говорит Трейси. – Где они были?

– В доме Спрингхилов.

Трейси с Фионой переглядываются, но ничего не говорят.

Я поднимаю сумку-холодильник.

– Она становится всё тяжелее. Как полагаете, мы можем увидеть Джонни?

Трейси ставит газировку на стойку и жестом приглашает нас следовать за ней к закрытой двери в дальнем конце квартиры.

– Не входите, пока я не скажу, и ничего не говорите, пока я не скажу ему, кто вы такие. Учёные своего рода обсессивно-компульсивные[418] личности. Не принимайте близко к сердцу, если он будет вас игнорировать какое-то время.

– Понял.

Она открывает дверь и говорит: «Джонни?». Словно беседует с нервным шестилетним ребёнком.

– Здесь несколько друзей хотят тебя увидеть. Могу я позволить им войти?

Я ничего не слышу, но Трейси приглашающе машет нам рукой.

– Джонни, это Аллегра и Старк. Они принесли тебе подарки.

Она кивает нам поставить сумку-холодильник и мармеладки на пол рядом с Джонни.

Джонни Сандерс сгорбился над металлическим раскладным столиком с увеличительной маской на гладкой белой голове. Он изучает что-то микроскопическое в левой руке, а его правая рука парит над предметом с тонкой кисточкой. На нём лишь чёрные треники, и ничего больше. Он похож на готового нанести удар богомола-альбиноса. Джонни не просто тощий. Он тощий, как из Освенцима. Можно пересчитать все его рёбра. Практически чиркнуть по ним спичкой. Но он не выглядит больным или слабым, скорее отдельной породой людей-минималистов, созданных с целью занимать в мире как можно меньше физического пространства.

– Джонни, можешь поздороваться?

– Минутку, – бормочет он.

Его правая рука двигается почти незаметно. Я не уверен, что Аллегра или Трейси видят это. Я едва уловил движение, а ведь я могу видеть вплоть до кварков в его ногтях.

Джонни удерживает свой микроскопический объект на расстоянии вытянутой руки, секунду рассматривает, дует на него и кладёт в перевёрнутую крышку от маленькой коробки. В крышке дюжины других предметов размером с блоху. Явно удовлетворённый, Джонни поворачивается и глядит на нас. Он улыбается и на мгновение становится похожим на человека.

– Привет. Я Джонни.

Он встаёт и протягивает руку. Это рефлексивный жест. Что-то, чему он научился или помнит из другой жизни. Аллегра пожимает, и я следом. Он держит мою руку и смотрит на меня, склонив голову набок, как собака, прислушивающаяся к странному звуку.

– Они принесли тебе кое-какие вкусности, – говорит Трейси.

Джонни трогает ногой сумку-холодильник и пакетики с конфетами.

– Спасибо.

– С радостью, – говорю я. – Не возражаешь, если мы присядем?

– Нет, конечно.

Трейси достаёт из кладовки пару складных стульев.

Джонни скрещивает длинные ноги и ждёт, когда мы начнём. Я слышал, что покойники обычно терпеливы. Что им ещё остаётся?

Аллегра достаёт из наплечной сумки старый «Полароид».

– Не возражаешь, если я тебя сфотографирую?

Джонни улыбается и садится ровно.

– Так хорошо? – Спрашивает он.

– Идеально, – отвечает Аллегра. Она нажимает кнопку и срабатывает вспышка. Моторчик камеры скрипит и выбрасывает снимок. Аллегра берёт фотографию и кладёт на колени, пока та проявляется.

– Джонни, ты знаешь о других мёртвых людях в городе? – спрашиваю я.

– Не особо.

– Прошлой ночью некоторые выбрались на улицы. Скорее всего, они доставят много неприятностей.

– Мне жаль. Но я о них ничего не знаю. Я знаю, что я один из двадцати семи, но я мало что знаю о других восставших.

Было мало шансов, что эти умные могут иметь представление о или психическую связь с тупыми.

– А что такое эти двадцать семь?

– Не знаю. В моём понимании никто не знает.

– Тебе здесь нравится? Хотел когда-нибудь выбраться из этой комнаты?

– Мне нравится здесь. Трейси и Фиона замечательные, и другие люди, которые приходят в гости, в основном очень милые.

– В основном, но не всегда. Кто не был милым? Кабал?

Джонни пожимает плечами.

– Он старался быть милым, но я не думаю, что это в его характере. Мне кажется, он очень сложный человек.

– Кабал хотел забрать тебя отсюда, от Трейси с Фионой?

– Нет. Мы просто беседовали.

– О чём?

– Не помню.

Так вот как я могу кончить, если умрёт моя старкова часть? Пускающим слюни на торазине[419] психическим больным. Или я буду чем-то другим? Думаю, я уже нечто другое. Не то, чтобы это сильно помогало. Чем сильнее становится это ангельское видение, тем глубже я могу заглядывать в предметы. Но я всё ещё не могу быть уверен, является ли Джонни хорошо говорящим Бродячим или жульничеством Ф. Т. Барнума[420].

Аллегра наклоняется и протягивает мне фотографию. Встроенный в камеру анимаскоп может запечатлеть на плёнке жизненную сущность. Джонни на ней нет. Фотография представляет собой обычный снимок скучной комнаты, за исключением чёрной дыры в форме Джонни посередине. Значит, это правда. Джонни мёртв, как корн-доги[421].

Интересно, что покажет эта камера, если я разрешу Аллегре сфотографировать меня?

– Джонни, ты когда-нибудь кусал кого-нибудь? Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь и превращал в своё подобие?

– Это переходит всякие границы, – говорит Трейси.

Джонни поднимает руку.

– Всё в порядке. По правде говоря, я не знаю. Думаю, я был мёртв довольно долго, прежде чем проснулся и стал тем, кто я есть сейчас. Полагаю, я мог причинить вред каким-нибудь людям, когда был зетом.

Я не ожидал, что он вообще знает это слово, не говоря уже о том, чтобы использовать его.

– Никто не забирал тебя отсюда недавно? Даже если это было совсем ненадолго.

– Я бы это запомнил. Зачем мне куда-то идти? Здесь у меня есть всё, что я хочу.

– Но не выращенная на воле плоть. Тебе нравятся Трейси с Фионой, и ты никогда не причинишь им вреда, но что насчёт незнакомца? Что если кто-нибудь выведет тебя отсюда и спустит на кого-то, с кем ты не знаком?

Он глядит в пол. Скрещивает ноги и ёрзает на стуле, как будто ему внезапно стало неудобно.

– Я не уверен, – говорит он. – Но как я уже сказал, я довольно давно не покидал эту квартиру.

– Возможно, пора сделать перерыв, – говорит Трейси.

– Только ещё один вопрос. Если обычного человека вроде Трейси укусит кто-то вроде тебя или, может быть, зет, существует какой-то способ это исправить?

– Ты имеешь в виду сделать так, чтобы она не умерла и вернулась?

– Да.

– Нет. С этим ничего не поделаешь.

Трейси подходит и встаёт между Джонни и нами.

– Пока что хватит. Давайте дадим Джонни перекусить, и если он захочет, то сможет ответить ещё на несколько вопросов.

Пока Трейси говорит, Джонни снимает крышку сумки-холодильника и заглядывает внутрь. Он идёт к буфету, достаёт сверху пластиковую плёнку и расстилает на полу, словно одеяло для пикника. Он отрывает верх одного из пакетиков с мармеладками и высыпает конфеты в свиные потроха и кровь, перемешивая их пальцами. Смотрит на нас и скалит зубы.

– Я сладкоежка.

– Пойдём пить кофе и давайте дадим Джонни поесть, – говорит Трейси, выпроваживая нас из комнаты и закрывая дверь.

– Ему нравится есть в одиночестве. Он знает, что его еда смущает живых людей. Это его способ быть вежливым.

– Он не такой, как я ожидал. Он как ребёнок.

Фиона включила кофеварку, пока мы были у Джонни. Пахнет хорошо. Она наливает всем по чашке.

– Он не всегда такой. Никто из восставших из мёртвых не спит, но у них по-прежнему есть тела, а телам нужен отдых. Каждые несколько недель Джонни впадает в своего рода состояние фуги[422]. Сонный. Рассеянный. Необщительный. Словно внезапно становится аутистом. Спустя пару дней он начинает приходить в себя. Это то, что он делает сейчас, так что он немного более медлительный, чем обычно.

– А как его память?

– Слушай, если ты всё ещё думаешь, что его кто-то умыкал, то можешь забыть об этом. На Джонни один из этих браслетов на лодыжки для содержащихся под домашним арестом. Если бы он попытался выйти отсюда или кто-то попробовал увести его, повсюду бы сработала сигнализация.

– Кто-нибудь мог отключить её при помощи инструментов или магии.

– Угу, но они должны были бы знать о ней. Браслет у него не на лодыжке. Он в нём. Зашит внутри брюшной полости.

Проклятье. Кабал, использующий Джонни в качестве тупого орудия, был отличным аккуратным комплектом, но, похоже, Джонни снят с крючка. С другой стороны, Кабал по-прежнему является для меня королём бала. Мне просто нужно соединить ещё несколько точек.

Аллегра наливает себе в кофе сливки с сахаром.

– Почему его назвали Джонни Сандерс?

Фиона улыбается, как мать, вспоминающая первый шаг своего ребёнка.

– Когда его привезли сюда, Джонни был в одном из своих состояний фуги. Мне кажется, ему сложно было передвигаться, когда он был в отключке. Он несколько дней игнорировал нас и не разговаривал. Просто пялился в стену. Мы привыкли оставлять включёнными телевизор или музыку, когда нас не было в комнате, чтобы у него была компания. Обычно одна из нас находилась в квартире, но той ночью у Трейси сломалась машина, и мне пришлось ехать за ней. Когда мы вернулись, Джонни скакал вверх-вниз, подпевая стереосистеме. Это была песня «Джонни Сандерс» группы «Городские дьяволы убийства».

Я пью кофе неразбавленным. Приятно пить кофе ради него самого, а не как лекарство после прошедшей ночи.

– Почему, когда мы вошли, он таращился на свои руки через увеличительное стекло?

Трейси наливает себе кофе.

– Он не таращился. Он работал. Как я уже говорила, Учёные зациклены. Они очень хорошо что-то делают, и делают это снова и снова. Полагаю, они будут делать это вечно.

– Джонни любит слова и геологию. Он переписывает на песчинки весь «Оксфордский словарь английского языка». Когда я интересовалась в последний раз, он был на слове «сборный».

Я беру свой кофе, возвращаюсь к двери Джонни и открываю её. Он стоит на коленях, склонившись над сумкой-холодильником с пригоршней свиных потрохов в каждой руке. Его рот и грудь перепачканы кровью и наполовину растворёнными мармеладками. Не совсем фото для ежегодника, но в Даунтауне я видал и похуже. Чёрт, я делал и похуже. Заметив меня, Джонни улыбается.

– Это действительно здорово. Спасибо.

– До того, как Трейси сказала мне принести конфеты, я даже и не знал, что Бродячие могут чувствовать вкус.

– Так считает большинство людей. Они приносят вонючее мясо и старую свернувшуюся кровь. То еда зетов. Эта намного лучше.

– Всегда пожалуйста. Кто к тебе ходит?

Он пожимает плечами.

– Несколько Саб Роза. Думаю, важные, но не слишком интересные. Они всегда спрашивают о том, что я помню. Я отвечаю им то же самое, что и тебе. Я ничего не помню из того, что было до того, как проснулся. Но полагаю, они считают, что если продолжать спрашивать, то я вспомню, и они выиграют приз или что-то в этом роде.

– Даже если ты что-то помнишь, тебе не нужно ничего им рассказывать. Это твои воспоминания, а не их.

Он кивает и запихивает в рот ещё потроха.

– Если не возражаешь, я допью кофе и вернусь, и мы ещё немного побеседуем.

– Ладно, – говорит он с набитым ртом.

Я возвращаюсь на кухню, и Фиона наливает мне ещё кофе.

Трейси пристально смотрит на меня.

– Должно быть, ты ходишь по треклятой воде. Джонни никогда так запросто не разговаривает с людьми, особенно когда ест.

– Я довольно неплохо лажу с монстрами.

– Джонни не монстр, – заявляет Фиона таким тоном, что я понимаю, что больше не получу от неё кофе.

– Ага, он самый. Выгляни в окно. Джонни – худший кошмар, который когда-либо являлся большинству этих людей.

– Это лишь потому, что они его не знают.

– Они не хотят знать его. Или тебя. Вы кормите монстра и прячете его объедки в мусорном контейнере под коробками из-под пиццы. Не поймите меня неправильно. Я люблю монстров. Но для людей, которые их не любят, те, кто помогают монстрам – сами монстры.

– К чему ты клонишь? – спрашивает Трейси.

– Как вышло, что вы стали мачехами Джонни?

– Дедушка был Саб Роза, но папа родился без дара, как и все мы. После того, как дедушка умер, семья скатилась в полную задницу. Слышал об Енохе Спрингхиле?

– Угу.

– Он был дальним кузеном. Раньше его ветвь семьи присматривала за Джонни. Когда остался один Енох, тот не мог позаботиться о самом себе, не то, что об Учёном. Вот когда он достался нам.

– Пойду посмотрю, закончил ли Джонни, – говорит Фиона и идёт в его комнату.

– Некоторые из крупных семейств предложили платить нам, чтобы мы присматривали за ним. – продолжает Трейси. – Они это обставили так, словно делают нам одолжение, потому что все мы, Спрингхилы, такие лузеры. Правда же заключается в том, что никто из них не хочет держать Джонни рядом с собой. При всех своих деньгах и власти, они просто кучка ссыкунов.

Она оглядывается через плечо.

– Не говорите Фи, что я так сказала.

– Мы сохраним твою тайну, – говорит Аллегра.

Трейси смотрит на моё пальто, затем на меня.

– Ты упакован?

– Всегда.

– Можно посмотреть?

Я достаю Смит и Вессон, и протягиваю ей рукояткой вперёд. Она взвешивает в руке .460.

– В кого ты собираешься из этого стрелять?

– Никогда не знаешь, когда Ганнибал вернётся со своими слонами.

Она возвращает мне пистолет.

– Много лет назад я была копом. Рада, что мне больше не нужно таскаться с этим.

– С Бродячими на свободе, возможно, тебе захочется пересмотреть это. По крайней мере, на ближайшие несколько дней.

Она пожимает плечами.

– Подумаю насчёт этого.

Фиона возвращается с пластиковым мусорным пакетом, наполненным чем-то мокрым.

– Джонни закончил и привёл себя в порядок. Можете поговорить с ним ещё несколько минут, но потом, полагаю, на сегодня будет достаточно.

Она намекает, что хочет, чтобы мы убрались отсюда, но слишком вежлива, чтобы сказать это.

Мы возвращаемся в комнату Джонни и садимся. Он выглядит намного лучше, чем когда мы вошли в первый раз. Бдительный и бодрый.

– Я лишь хочу спросить тебя ещё о паре вещей, и затем мы оставим тебя в покое.

– Всё в порядке. Мне нравится беседовать с вами.

– Трейси сказала, что раньше ты жил в доме Спрингхилов. Я тоже там бывал. Ты когда-нибудь спускался в подвал за стеной?

– Всё время. Еноху нравилось, чтобы мы там играли.

Я серьёзно ничего не хочу знать об играх, в которые может играть с зомби чокнутый аутофаг.

– Прошлой ночью из этого подвала выбралась группа Бродячих. В одной из стен была здоровая дыра. Она выглядела новой и как будто вела в туннель. Знаешь, куда он ведёт?

Многие дома старых семейств были построены над пещерами на случай, если им придётся бежать. Конечно, больше ими не пользуются. Еноху не хватало здравого смысла, но даже он не стал бы туда спускаться. Живые никогда не ходят в Хребет Шакала.

– Джонни, расскажи мне об этом Хребте Шакала.

– Там живут мертвецы. Все там живут.

– Что ты имеешь в виду под «все»?

– Все, кто умирает в Лос-Анджелесе, попадают в Хребет Шакала и остаются там. Если только не находят один из ведущих наружу туннелей, или кто-нибудь не приходит и не забирает их, как меня. Думаю, сейчас там довольно тесно.

У меня в животе поднимается тошнотворный холодок.

– Когда ты говоришь «все», то имеешь в виду всех людей на кладбищах? А как насчёт тех людей, что были до этого? До того, как здесь появился город. Они тоже там?

– Все. Хребет Шакала давно уже здесь.

– А что, если кого-то не похоронили? Что, если их кремировали, а пепел развеяли над океаном?

Он на мгновение задумывается.

– Не знаю. Я лишь немного помню о пещерах с того момента, как проснулся, и до того, как меня забрали. Остальное я узнал от приходивших поговорить со мной людей.

– Вроде Кабала.

– Он много знает о них. Он сказал, что есть кто-то, кто знает ещё больше и рассказал ему о Хребте после того, как он что-то для них сделал.

– Ты помнишь, что он сделал?

– Нет.

– Если бы я захотел отправиться в Хребет Шакала, пошёл бы со мной? Ты мог бы показать мне, где проснулся.

– Я не очень хорошо это помню.

– Возможно, вспомнишь, если вернёшься.

– Возможно.

– Пойдёшь со мной?

– Эй, – говорит Трейси. – Ты не можешь его об этом просить.

– Не думаю, что тебе следует идти в Хребет. Это не кажется правильным.

– Мне придётся. Кто-то использует Бродячих для убийства людей, которые им не нравятся, а теперь некоторые свободно разгуливают по городу. И у меня есть чувство, что их станет ещё больше. Мне нужно понять, почему это происходит. И есть кое-кто, кого мне нужно поискать, нет ли её в Хребте.

– Ты не сможешь найти конкретного человека. Там их около миллиона.

– Всё равно я должен попытаться. Пойдёшь со мной?

– Джонни, не слушай. Ты не хочешь выходить наружу, где люди будут тебя бояться. – говорит Трейси.

– Никто не узнает, что я здесь, если я отправлюсь в Хребет.

– Ты не можешь уйти, – говорит Трейси. – И точка.

Она резко оборачивается и тычет пальцем мне в лицо.

– И ты, мудило. Я знала, что не следовало тебя впускать. Убирайся.

– Джонни один из двадцати семи. Думаю, если он чего-то хочет, он должен это получить. Включая возвращение домой.

– Убирайся.

– Джонни, это твой выбор.

– Ты должен немедленно уйти.

Я оборачиваюсь. Это Фиона. Она настроена очень решительно. Наверное, в этом ей помогает автоматический .45 в руке.

Я поворачиваюсь к Трейси.

– Дай угадаю. Твоя старая полицейская пушка, верно?

– Снаружи большой плохой мир. Леди необходимо знать, как защитить себя, не так ли, Фи? – говорит Трейси.

– Себя и близких. Вам двоим нужно уйти.

Аллегра застыла на стуле. Думаю, для неё это был довольно долгий день. Я беру е за руку и поднимаю.

– Ладно, мы уходим. Поосторожнее с этим.

Фиона взводит курок.

– Иди к чёрту.

Аллегра дёргает меня за пальто.

– Идём.

Мы направляемся к двери. Фиона следует за нами, рассерженная праведная мамаша, защищающая свой выводок.

– Фи?

Это окликает Джонни.

– Да?

Фиона подталкивает нас последние несколько метров и отодвигает засов, чтобы выпустить нас.

– Думаю, я хочу пойти.

– Нет, не хочешь, Джонни. Это опасно, и ты не можешь доверять этим людям.

– Думаю, я хочу пойти.

– Поговорим об этом после того, как они уйдут.

– Не думаю, что я хочу говорить об этом. Я хочу пойти.

Фиона держит нас на мушке. Она оглядывается на Джонни, стоящего в дверном проёме своей комнаты.

– Я хочу пойти, – говорит он.

– Ты не можешь.

– Старк прав. Я один из особенных. Иногда я должен сказать то, что должен.

– Джонни, двадцать семь – это выдумка. Это способ держать всех умных вместе и под контролем, – возражает со вздохом она.

– Я всё равно хочу пойти. Мы пойдём сегодня вечером. Сейчас снаружи слишком светло. У меня от этого болят глаза. Возвращайся вечером. Трейси, во сколько темнеет?

– Темнеет поздно, дорогой. И ты захочешь, чтобы было очень темно, если выйдешь наружу. Не выходи раньше одиннадцати.

– Возвращайся в одиннадцать, – говорит Джонни.

– Я буду здесь.

Джонни возвращается в свою комнату и секунду мне кажется, что Фиона может пристрелить нас из принципа. Наконец она кладёт пистолет на кухонную стойку. Трейси обнимает её одной рукой.

– Уёбывайте отсюда, – говорит она.

Когда мы выходим на улицу, Аллегра хочет бежать, но я придерживаю её. Даже когда имеешь дело с людьми, бег заставляет тебя выглядеть добычей, а мы не хотим выглядеть добычей в глазах рассерженной мамочки с .45.

– Теперь ты кое-что знаешь из того, что видели мы с Эженом. Что думаешь?

Аллегра прижимает руку ко рту. Я чувствую, как она дрожит под всеми этими рубашками и свитерами, которые заставил её надеть Видок. Готовлюсь к слезам. Готовлюсь к тому, что её вырвет. В таких случаях всегда так бывает. Люди уходят от опасности, начинают расслабляться, и всё сразу выходит наружу.

Она опускает руку.

– Это была самая потрясающая вещь на свете.

Она хватает меня и обнимает, как никто другой.

– Идём домой. Мне хочется вынести мозг Эжену.

Мы направляемся обратно к бульвару. Я осматриваю задние стены магазинов и стены жилых зданий в поисках защищённой от взгляда с улицы подходящей тени. В это время дня солнце такое чертовски яркое, что отбеливает тени до слабых серых пятен. Эти бледные тени не годятся для попадания в Комнату, но они великолепны. Я могу видеть каждый горящий фотон и проследить весь его путь вплоть до того места, откуда он появился из Солнца.